Страница:
— Ну, чего тут у вас?
Поворачивая за угол, я краем уха услышала:
— Ворона криворукая…
Обед проходил в молчании, я все больше стучала вилкой по зубам, в конце концов прикусила язык и снова разрыдалась. Мужики смотрели на меня в терпеливом ожидании, деликатно не задавая никаких вопросов. Однако присутствовавшие в изобилии на столе бутылки с горячительными напитками сделали свое дело, словоохотливости у них прибавилось, и глаза заблестели. Коля попытался уговорить и меня принять стопку-другую, но я стояла насмерть, памятуя, чем последний раз закончились подобные опыты. Вскоре Коля затянул что-то жалобное, Ефим вдруг принялся ему подвывать, я насторожилась и озадачилась.
К окончанию обеда оба мужика были откровенно пьяны, что было просто удивительно: на дне рождения подруги они выпили в несколько раз больше, но даже и не поморщились. Правда, в прошлый раз мне было несколько сложнее оценивать происходящее, но сути это не меняет. Вывод напрашивается один: в доме у Ирки нас просто подставили. Зачем? Ситуацией, насколько я в этом разобралась, никто не воспользовался… Кажется…
Может быть, когда мы с Надькой на пару прикорнули на полчасика, они куда-то уходили? Безусловно, что-то знает Ирка… Которая, если учесть услышанное мной сегодня, должна была знать о деньгах, ведь спрятать их у нее предложил Юрка… У Ирки в комнате был тайник, ну не тайник, конечно, а такое углубление в углу, прикрытое планкой, если не знаешь — не найдешь. Без самой хозяйки они бы его век не нашли, а больше прятать негде. Так… А если прятали деньги, то все это происходило до того, как прошла сделка с камнями… Черт, совсем я запуталась… Я раздраженно хлопнула ладонью по столу.
Мало того, что в голову не идет ни одной путной мысли, так еще эти двое стонут, словно их трамвай переехал.
Подняв глаза на этих недоделанных теноров, я оживилась. Не зря говорят, что у пьяного на уме.., не воспользоваться ли ситуацией, играть с собой в загадки мне уже до смерти надоело. Я ласково улыбнулась, набирая в грудь воздух, но сказать так ничего и не успела. Закончив жалобно тянуть «…налейте, налейте скорее вина, рассказывать нет больше мочи…», Коля вдруг со всего размаха громыхнул обоими кулаками о столешницу, посуда брызнула в разные стороны, Коля взревел носорогом и снова обрушился на ни в чем не повинную мебель.
В ужасе взвыв, я вытаращила на забавника глаза и окаменела, закусив кулак. Коля продолжал буйствовать, стола ему показалось мало, он вскочил и принялся молотить по стенам и лягать попадающиеся на пути предметы.
С каждым ударом он огорченно, но весьма заинтересованно спрашивал: «Ты, Жук? Ты?» А Ефим вытянул под столом ноги, сладко потянулся, вздохнул и кротким взглядом уставился на товарища.
— Не дрейфь, — проронил он наконец, моргая на меня мутными глазами, — все в норме. Это у него с Афгана, ему там по кумполу съездили. Теперь он иногда нервничает. Это ненадолго, устанет — угомонится…
Я понятливо кивнула и поежилась. Пожалуй, теперь я догадалась, почему у Коли такая кличка…
За окном стемнело. Мы сидели на первом этаже в гостиной, Ефим смотрел телевизор, я подавленно молчала.
Коля мирно спал, свернувшись на полу калачиком, по завершении послеобеденной выходки он допил из горлышка водку и спекся. До дивана он недотянул, хотя не думаю, чтобы его это особенно смущало. К моему удивлению, особого ущерба дому Коля не нанес, стены, по крайней мере, выдержали. Пришлось нам с Ефимом на пару заняться уборкой, я выбросила осколки, он расставил по местам мебель.
Вскоре мне показалось, что Ефим тоже задремал, я осторожно поднялась и пошла к двери.
— Куда ты? — окликнул он вдруг. Не останавливаясь, я ответила:
— В туалет…
Ефим шустро поднялся и направился ко мне:
— Я тебя провожу…
Я не поверила своим ушам:
— Куда проводишь? В туалет?
— Ага, — отозвался он, — темно уже, страшно… Места здесь глухие…
— Кому страшно?
— Тебе.
— Мне не страшно! — отрезала я, полагая, что разговор исчерпан. Но не тут-то было! Ефим уверенно направился следом, зевая на ходу.
Мне все это очень не понравилось. Я вышла на крыльцо и направилась в сторону сада, где находились удобства. Не так мне хотелось в туалет, как посмотреть, что представляет собой ограда на дальнем конце участка.
Возможно, она достаточно низкая… Или есть дырка…
И с чего он вдруг потащился меня провожать? Может, у меня на лице написано то, что я хочу сделать? Зайдя из принципа в известное заведение, я немного постояла, наблюдая в щелку за расположившимся неподалеку на тропинке кавалером. Он не торопясь закурил, мечтательно глядя на звезды, и, казалось, был бесконечно доволен жизнью. Уходить он явно не собирался, я плюнула и вышла.
— Как дела? — улыбаясь глупейшим образом, поинтересовался любимый. — Все в порядке?
Я изобразила суровую мину и отчеканила:
— В конце концов, это неприлично…
— Это точно… — ласково согласился он и попросил:
— Подыши здесь пару минут кислородом!
После чего Ефим чинно проследовал в туалет, я проводила взглядом спину, усердно пытающуюся сохранить равновесие, и шагнула с тропинки в кустарник. Разобрать, что это за растение, по причине темноты мне не удалось, однако царапалось оно весьма чувствительно.
Наконец кустарник закончился, впереди и справа виднелись деревья, зато слева я разглядела высокую ограду, упирающуюся острыми пиками в самые небеса. Я добралась до забора почти на ощупь, шаря вокруг, словно слепая, гладкие струганые доски заскользили под пальцами, и я едва слышно чертыхнулась. Дырок, выломанных досок или еще какой подобной глупости в таких заборах не бывает; Думаю, если обойти весь участок по периметру, картина будет та же. Задрав голову, я прикинула — метра три… Бегаю я хорошо, а вот прыгаю не очень. Перебирая руками по ладно пригнанным одна к другой доскам, двинулась вдоль ограды, тут вдруг до меня донесся треск, словно сквозь джунгли продиралось стадо бегемотов.
Я сообразила, что это Ефим.
— Настя!. Настя! — Голос звучал испуганно. — Настя, ты где?
Шагнув от забора, я прижалась к стволу толстой березы, на слух определяя направление его движения. Вот захрустели ветки метрах в десяти левее, споткнувшись в очередной раз, Ефим позвал:
— Настя! Настя! — и споткнулся еще раз. — Настя!
Вот дура!!!
Тут бы мне и промолчать, подождать, пока он набьет себе еще одну шишку или уйдет в дом за фонариком, может, за это время удалось бы найти дырку в заборе, однако, словно та ворона, которую так страстно уговаривала спеть лиса, я высунулась из-за ствола и гаркнула:
— Сам дурак!
Через пять минут после этого Ефим гостеприимно распахнул передо мной дверь одной из спален на втором этаже и широко развел руки:
— Прошу, малышка, апартаменты люкс!
Я прошла внутрь комнаты, кося одним глазом на любимого, ожидая, не последует ли с его стороны очередной провокации.
— Где постельное белье? — поинтересовалась я, поскольку широченная двуспальная кровать была абсолютно пуста, а ночью иной раз бывает прохладно.
— Сейчас выясню! — бодро отозвался Ефим и спустился вниз.
На даче у меня явно ограничена свобода передвижения, но не в спальне. Если уж хозяин позволяет себе валяться, словно свинья, на полу, я вполне могу позволить порыться в чужом шкафу без спросу Разыскав все, что нужно, я застелила кровать, потом попробовала запереть дверь изнутри. Но закрыться не смогла, замок запирался только на ключ, а его, сколько я ни искала, не нашла.
Строить баррикады тоже смысла не было, поскольку дверь открывалась в коридор.
«Где наша не пропадала! — вздохнула я, забираясь под одеяло. — Будем надеяться, что с очередным приступом самодеятельности Бешеный подождет до утра…»
Глаза совсем слипались, и голова почти ничего уже не соображала, когда я уловила слабый шум возле двери.
Я прислушалась. В замке зашуршало, и я услышала два тихих щелчка. Меня закрыли снаружи! Вот так номер!
Сон как рукой сняло, я села, поджав ноги, и уставилась на дверь. Скрипнули половицы, кто-то отошел от двери, и стало тихо. «Все-таки ключ у этой двери есть!» — утешила я себя и осторожно легла, свернувшись калачиком.
Спать совсем расхотелось, я лежала на спине, положив руки за голову, и смотрела на потолок. Лежать вот так ночью без сна — дело довольно противное, я начала считать до ста, потом до двухсот, до трехсот… Пользы от этого не было, я постоянно сбивалась со счета, в голову лезли всякие мысли, в большинстве своем тоскливые.
Я лежала и думала о Степаниде Михайловне, о том, как я первый раз пришла к ней снимать комнату, как мы самозабвенно воевали первый месяц… Вспомнила, как знакомила с ней маму и папу… Потом вспомнила свой день рождения, когда мне исполнилось одиннадцать. Торт со свечами был огромный, и гостей было человек двадцать, а может, и больше. Я дунула на свечи, и вся воздушная верхушка торта оказалась на лице у Стаса и его мамы, тети Киры… До сих пор помню, какими глазами он на меня тогда смотрел. Пару дней после этого я опасалась, что он все-таки подкараулит и надает мне тумаков. Но Стас не надавал мне тумаков ни через два дня, ни позже. Такая уж нелегкая доля выпала Стасу, с самого младенческого возраста ему приходилось за меня заступаться, я вечно попадала в разные истории. А поскольку его семья жила в соседнем подъезде, а его мама и моя с колыбели считались лучшими подругами, и как-то само собой выходило, что мы со Стасом тоже друзья. Дружба получалась своеобразной: я доводила до белого каления кого-нибудь из старших пацанов, на мой визг появлялся Стас и, провожая ласковым взглядом спину моего обидчика, обреченно вздыхал. Стас с детства отличался тем, что был способен впечатлить оппонента одним взглядом, и все окрестные пацаны хорошо знали: если он тяжко вздохнул, значит, та мелкая шмакодявка, как он меня называл, снова вляпалась в неприятности. А ему, Стасу, придется идти разбираться. И это его злило и раздражало, но в память о безоблачных днях, проведенных нашими мамами в одних яслях, иначе поступить он не мог.
Я сама не заметила, как начала улыбаться, вспоминая свои детские проделки. Да, несладко приходилось со мной Стасу… Тут я вспомнила, что здесь все испортила…
Как у меня только язык повернулся… Что я ему тогда сказала? «Мама тебя купила…» И еще добавила: «…ненавижу, и тебя, и всех вас…» Господи, ну почему я ему это сказала? Прав был Стас, когда заявил, что я по фазе двинулась…
Я дотронулась до щеки пальцем. Так и есть, слезы раскаяния текли рекой, обжигая лицо и, что было еще хуже, сердце. Хватит с меня. Завтра же покину эту берлогу, свои изумруды пусть разыскивают без меня. Я им не ищейка. Мне надо домой, в Горелки, я помирюсь с бабкой и объясню Стасу, какая я свинья. И даже попрошу прощения. Только с тем условием, что они маме ничего не расскажут. Преисполнившись таких благородных замыслов, я успокоилась и завернулась в одеяло, напоследок вздохнув…
Мне приснилось, как в пятом классе Витька Макеев надавал мне тумаков за то, что я порвала его венгерскую резинку, из которой он расстреливал маленькую серую мышь, непонятно откуда взявшуюся в классе… Он схватил меня за косу, я беспомощно дергалась в тисках его рук, без всякого результата молотя кулачками по плечам, и вдруг неожиданно для себя самой заорала:
— Стас!!!
Однако Витька все давил и давил, я начала задыхаться, стены поплыли и закачались, а в глазах потемнело…
— Стас, Стас! — Я рывком сорвала с себя одеяло и села на кровати, тяжело дыша. Пот катился градом, губы тряслись, всхлипнув, я прижала к груди руки и вдруг увидела прямо перед собой Бешеного.
Он сидел на кровати, разглядывая меня с неподдельным интересом. Я ойкнула, торопливо натянув одеяло.
Проводив мой жест взглядом, Бешеный хмыкнул:
— Тебе явно не я приснился…
— Меня Витька душил… — сообщила я, лишь потом сообразив, что информация эта Бешеному ни к чему.
— Видать, не додушил… — запечалился парень, я согласно кивнула, прикидывая, с какой это радости он сюда приперся. — Как спалось?
— Комары… — буркнула я.
Он рассмеялся, откинув назад голову:
— Да, конфетка, тебе здесь не столица с кондиционерами!
Тут почему-то у меня противно потянуло в животе и стало так неуютно, что к глазам подступили слезы. «Господи, что это? Что со мной? Почему я так испугалась?»
Я смотрела на Колю, и, больше всего мне сейчас хотелось, чтобы он вышел за дверь. Вместо этого он весело спросил:
— В сортир пойдешь?
— Чего? — не поняла я. — Зачем?
Бешеный фыркнул, словно конь, и пожал плечами:
— Ты чего, маленькая?
— Да, — сказала я, — то есть нет… Выйди, пожалуйста, мне одеться надо…
— Ну-ну, жду за дверью…
Я одевалась, автоматически нащупывая одежду и ничего не видя вокруг. "Почему я испугалась?.. Почему?..
Он сказал: «…тебе здесь не столица…». Откуда ему знать?
Ни он, ни Ефим не знают, ведь я не говорила… Ефим уверен, что я местная, одни только голландские розы чего стоили… Почему он так сказал? И почему я испугалась?"
Если бы пару дней назад мне рассказали о том, что будет со мной происходить, я смеялась бы до колик. Колики, правда, у меня и сейчас были, только нервного свойства. Выглядывая на улицу через узкую щель в двери туалета, я упрямо повторяла себе, что этого не может быть.
Все повторялось, как в дурном сне: на тропинке стоял Бешеный и задумчиво курил, разглядывая плывущие по безмятежному небу легкие облачка.
— Слушай, — заявила я, поравнявшись с Николаем, — пойду пока по саду прогуляюсь.., до завтрака.
Он выбросил окурок, покивал, словно соглашаясь, и положил мне на плечо руку:
— Пойдем, радость моя… А то придется до самой пенсии гулять, завтрак ведь тебе готовить…
Моя вялая попытка протестовать положительного результата не принесла. Бешеный вежливо, но решительно загнал меня в дом и запер дверь. Глядя, как поворачивается в замке ключ, я стиснула зубы и сжала кулаки. Это становилось интересным.
Однако не выражать вслух свое настроение у меня ума хватило, через пятнадцать минут мы на пару с Колей мирно уплетали яичницу, очень мило при этом беседуя.
После бутылки пива Бешеный стал и вовсе покладистым, заулыбался, я тоже любезно оскалилась и поинтересовалась, где Ефим.
— Дела у него, — миролюбиво сообщил Бешеный, — скоро будет…
Мы поболтали немного, потом я невзначай спросила:
— А когда же мы в Москву поедем?
— В Москву? — изумился Коля и вдруг засмеялся. — Зачем тебе в Москву?
— Ну.., как… Ефим говорил, что нам нужна помощь…
Что одним нам не справиться…
— Да… — неуверенно отозвался Бешеный, мне показалось, что он немного растерялся. — Ну мы, конечно, поедем.., позже…
— Когда камни найдем?
Реакция Бешеного была весьма забавна: он посмотрел на меня с сомнением, потом незаметно пододвинул к себе поближе лежащий на столе кухонный нож.
— Чего?
— Изумруды…
— А-а.., изумруды… Ядра чистый изумруд… Ты о чем вообще-то?
Теперь настала моя очередь смотреть на Бешеного с сомнением. Хорошо бы понять, дурака он валяет или нет. Он что, не знал о сделке? Или хранит секрет фирмы?
Некоторое время мы жевали молча, однако я видела, что Бешеного просто распирает. Наконец он не выдержал:
— Насть, что за камни ты собралась искать?
— Изумруды… — почти прошептала я, опуская глаза.
Впору было схватиться за голову и зареветь.
— Ты не волнуйся, мы все найдем, — сказал Бешеный голосом, вселяющим оптимизм и надежду на будущее, — все найдем… Ты не хочешь отдохнуть?
Взглянув ему в лицо, я покачала головой. Не похоже, что он придуривается. Скорее, считает, что это я с придурью.
— Ваша фирма занимается ювелирными работами?
По совести говоря, я уже давно поняла, что это не так.
Тогда что за камни я прятала среди досок и куда они делись следующей ночью? Меня бросило в жар, потом в холод. Бешеный, глядя с сочувствием, вдруг оживился:
— Слушай, а что тебе ночью сегодня приснилось? Ты так металась во сне…
Как я была бы счастлива, если бы все это мне приснилось! И ты, и Ефим, и Седой, и изумруды… А те, кто закапывал труп, может, они тоже мне привиделись? И мои пропавшие грязные джинсы? И дядька с перерезанным горлом?
— Кто такой Простырь? — вопрос вырвался сам собой, зачем я его задала, и сама не поняла.
Однако Бешеный отреагировал более чем эмоционально.
— Зачем тебе? — не сказал, а прямо прорычал, словно тигр, и шрам на щеке вдруг посинел. — Ты его знаешь?
Я затрясла головой, до смерти перепугавшись.
— А чего спрашиваешь?
— Просто… Участковый сказал, что у него такая кличка… На крыльце.., у подружки… Она пропала.., и Юрка ваш…
— Что на крыльце? — спросил он вдруг совершенно спокойно, словно не сверкая только что глазами, как Зевс. — При чем подружка?
Видя, что он малость успокоился, я тоже перевела дух.
А то в такой нервной обстановке разговаривать я не могу.
И так ничего не соображаю, а когда нервничаю, и то, чего не знаю, путаю.
— У подружки на крыльце убили человека.., перерезали ему горло. Нож рядом был… И кошку убили, Масленку… А Ирки нет. Участковый сказал, в доме порядок, все убрано… И в городе ее нет…
Про Ирку Бешеный уже не слушал:
— Простырь у нее на крыльце? И рядом нож? — Я кивнула, и конечности у меня стали холодеть, когда увидела, как стало меняться выражение его лица.
— Мне надо отдохнуть… — пискнула я придушенным голосом и, выскочив из-за стола, бросилась наверх.
Если что и огорчало меня в данную минуту, так это отсутствие запора на двери спальни. Периодически прислушиваясь к доносящемуся снизу грохоту, я носилась по комнате, судорожно пытаясь сообразить, чем забаррикадировать дверь. Ничего стоящего на глаза не попалось, я кинулась к шкафу, но там преобладали тряпки и бумаги. Грохот внизу усилился, схватившись рукой за сердце, я зашептала:
— Раз, два, три.., раз, два, три… — и осторожно приоткрыла дверь.
Бешеный продолжал безумствовать на первом этаже.
Просочившись на трясущихся ногах в коридор, я мимоходом подумала: «Видно, здорово ему в Афгане по башке съездили…» Подошла к двери второй спальни, запора на ней тоже не было, значит, и здесь не спрячешься. На глаза попалась веревка, не слишком прочная, да выбирать было не из чего. Я схватила ее, увидела гантель, прихватила и гантель, потом сунулась в шкаф. Но и тут были одни вещи, я выругалась и открыла второй. Во втором шкафу находились предметы более интересные, однако разглядывать все это великолепие мне было недосуг. Увидев нечто вроде маленького ломика, я торопливо его взяла, прикрыла дверцы и вдруг задумалась. Постояла, глядя в одну точку, и снова медленно открыла дверцу.
— Де жавю… — пробормотала я и вернулась в комнату.
Прошло часа три. Шум внизу утих, видно, Бешеный притомился. Гантель, привязанная веревочкой к ручке горизонтально полу, охраняла дверь, на которую, впрочем, никто и не покушался. Когда мне надоело разглядывать сооруженную конструкцию, я встала с кровати и подошла к окну. Спальня располагалась как раз над стеклянной верандой, так что я имела возможность любоваться чахлым цветником и думать. Любоваться, правда, приходилось через стекло, как я ни старалась, рамы не открывались. Я дергала их безо всякого толку битый час, лишь потом обнаружив, что они заколочены гвоздями.
Несмотря на тишину, спускаться вниз как-то не хотелось. Кто знает, какие формы припадков, кроме крушения мебели, еще существуют у Бешеного! Я покачала головой. Никак не могу взять в толк, что именно привело его в такое буйство. Одно ясно — это как-то связано с убиенным.
Выходит, Бешеный об этом убийстве не знал. Вполне возможно, что в Горелках его тогда не было. А Ефим знал, но Бешеному ничего не сказал. Почему? Может, Простырь Колин родственник? Или друг? Близкий друг ему Юра, Ефим говорил про Афган, сам Бешеный орал, что Жук его на себе из-под обстрела вынес. Значит, вместе служили. Это ясно. Так, теперь далее… Простыря находят убитым у дома, где последнее время находился Юра. Жаль, что я не поняла, какое именно впечатление произвела на Бешеного новость о смерти Простыря: это он обрадовался или наоборот. Идти уточнять не хотелось.
Я так задумалась, что не сразу сообразила, что вижу Бешеного внизу под окном. Он прошел мимо клумбы и направился куда-то в глубь сада. Двигался он абсолютно спокойно и выглядел нормально, словно не бесился недавно, как сумасшедший. «Так, может, пока его нет в доме, мне удастся удрать?»
Еще вчера вечером я твердо решила сделать это при первой же возможности. Кажется, она у меня появилась.
Шустро скатившись вниз, я ринулась к двери. Очень хорошо, что гостеприимный хозяин позади дома. Через забор мне не перелезть, остаются только ворота. Ворота и немножечко везения. С замирающим сердцем я взялась за ручку входной двери. Она плавно нырнула вниз, дверь дрогнула и подалась.
Ворота были заперты на здоровенный висячий замок, но рядом имелась калитка с узкой смотровой щелью. Не теряя времени даром, я просеменила к ней, вертя на всякий случай головой во все стороны. Хозяин избушки замечен не был. Я взглянула на запор и даже растерялась, не веря в такую удачу: на калитке красовалась элементарная кованая задвижка. Решив для страховки посмотреть на улицу, я без усилий открыла задвижку. Осторожно высунув голову, огляделась. Метрах в двадцати начинался лес и тянулся вправо и влево, сколько я могла видеть. Влево вдоль забора шла утрамбованная грунтовка, она сворачивала за угол, по всей видимости, это единственная дорога из этого благословенного места.
Я шагнула за калитку, в то же самое мгновение из-за угла забора показался капот черного автомобиля. Если я права, то это «СААБ», значит, вернулся Ефим, а я, как всегда, слишком долго размышляла, прежде чем сделать хоть что-нибудь путное. Обо всем этом я подумала секунд через десять, в мгновение ока взлетев на второй .этаж. С улицы раздалось бибиканье, я бросила взгляд в окно и заметила Колю, возвращавшегося из сада. В одной руке он держал стеклянную банку с чем-то белым, в другой была корзинка, и пусть меня повесят, если в ней не лежали яйца. И если только он не снес их сам, то где-то в дебрях обширного сада разгуливала курица. И, кажется, корова. «Может, у него там погреб?» — попробовала я выдвинуть более приемлемую версию, сильно сомневаясь в наличии курятника.
Я продолжала наблюдать, за воротами снова загудела машина, Бешеный быстро поставил свою ношу возле клумбы и почти бегом ринулся во двор. Такая спешка меня заинтересовала, я спустилась в гостиную и прокралась к окошку. Бешеный тем временем уже открыл ворота, Ефим въехал во двор, а потом произошло самое интересное: не успела машина остановиться, как Бешеный распахнул водительскую дверцу и выволок Ефима.
Ефим, как, впрочем, и я, ничего подобного не ожидал, поэтому сначала не сопротивлялся. Бешеный что-то орал ему в лицо и тряс за грудки. Слов разобрать я не могла, окна были закрыты, открыть их я не рискнула.
Ефиму такой горячий прием явно не понравился, он резко ударил Бешеного обеими руками в грудь, тот оступился, но на ногах удержался. После чего они заорали друг на друга и вдруг бросились в бой, словно два петуха.
Я, признаться, опешила от такого зрелища, оба мужика обладали весьма солидной комплекцией, и стычка здорово напоминала лосиные разборки во время гона.
К моему большому облегчению, дело кончилось десятком оплеух, после чего они остановились, помахали руками и быстро направились к дому. Я бросилась вверх по лестнице, про себя отметив, что уже устала бегать туда-сюда. Оказавшись в спальне, я снова прикрутила гантель к ручке, поставив ее в распор к косяку. Пусть джентльмены для начала успокоятся, в таком возбужденном состоянии нечего им глаза лишний раз мозолить. Я села как паинька на кровать, сложила ручки на коленочках и стала думать. Информации для размышления теперь было хоть отбавляй, и я прилежно скрипела мозгами, силясь-таки понять, кто же во всей этой странной истории козел отпущения. Видно, я здорово задумалась, потому что не сразу услышала, как стучат в дверь.
— Настя! — позвал Ефим. — Эй, Настя, почему молчишь? Ты в порядке? Зачем закрылась?
Я замешкалась с ответом, а он принялся трясти дверь, гантель билась о косяк, не давая ей открыться. Через несколько секунд с вопросом: «Настя, что случилось?», Ефим рванул дверь что есть силы, она распахнулась, прощально стукнувшись о косяк, гантель перевернулась и выпала из веревки на пол. Точнее, на ногу любимому Об этом немедленно стало известно всей округе, Ефим взвыл и запрыгал на одной ножке. На вопли прибежал Коля, посмотрел на нас с удивлением и поинтересовался:
— Что за шум, а драки нет? Ты за что его так?
— Это не я, — начала я оправдываться, — это случайно.., гантель, она сама…
— Да ладно, — морщась, махнул Ефим рукой, — ерунда…
И похромал вниз. Я пошла следом, чувствуя себя так неловко, словно и правда нарочно уронила гантель ему на ногу. Пока мы спускались по лестнице, я обратила внимание на Ефимовы ноги. Кроссовки перепачканы чем-то зеленовато-черным, и на джинсах такие же брызги. А тут еще Бешеный пробурчал:
— Всю машину мне уделал… Мыть сам будешь…
— Ладно врать, — с упреком отозвался Ефим, — коврик только и грязный…
Они лениво препирались какое-то время, я подумала, что для людей, полчаса назад с энтузиазмом мутузивших друг друга на свежем воздухе, они на удивление любезны.
Поворачивая за угол, я краем уха услышала:
— Ворона криворукая…
Обед проходил в молчании, я все больше стучала вилкой по зубам, в конце концов прикусила язык и снова разрыдалась. Мужики смотрели на меня в терпеливом ожидании, деликатно не задавая никаких вопросов. Однако присутствовавшие в изобилии на столе бутылки с горячительными напитками сделали свое дело, словоохотливости у них прибавилось, и глаза заблестели. Коля попытался уговорить и меня принять стопку-другую, но я стояла насмерть, памятуя, чем последний раз закончились подобные опыты. Вскоре Коля затянул что-то жалобное, Ефим вдруг принялся ему подвывать, я насторожилась и озадачилась.
К окончанию обеда оба мужика были откровенно пьяны, что было просто удивительно: на дне рождения подруги они выпили в несколько раз больше, но даже и не поморщились. Правда, в прошлый раз мне было несколько сложнее оценивать происходящее, но сути это не меняет. Вывод напрашивается один: в доме у Ирки нас просто подставили. Зачем? Ситуацией, насколько я в этом разобралась, никто не воспользовался… Кажется…
Может быть, когда мы с Надькой на пару прикорнули на полчасика, они куда-то уходили? Безусловно, что-то знает Ирка… Которая, если учесть услышанное мной сегодня, должна была знать о деньгах, ведь спрятать их у нее предложил Юрка… У Ирки в комнате был тайник, ну не тайник, конечно, а такое углубление в углу, прикрытое планкой, если не знаешь — не найдешь. Без самой хозяйки они бы его век не нашли, а больше прятать негде. Так… А если прятали деньги, то все это происходило до того, как прошла сделка с камнями… Черт, совсем я запуталась… Я раздраженно хлопнула ладонью по столу.
Мало того, что в голову не идет ни одной путной мысли, так еще эти двое стонут, словно их трамвай переехал.
Подняв глаза на этих недоделанных теноров, я оживилась. Не зря говорят, что у пьяного на уме.., не воспользоваться ли ситуацией, играть с собой в загадки мне уже до смерти надоело. Я ласково улыбнулась, набирая в грудь воздух, но сказать так ничего и не успела. Закончив жалобно тянуть «…налейте, налейте скорее вина, рассказывать нет больше мочи…», Коля вдруг со всего размаха громыхнул обоими кулаками о столешницу, посуда брызнула в разные стороны, Коля взревел носорогом и снова обрушился на ни в чем не повинную мебель.
В ужасе взвыв, я вытаращила на забавника глаза и окаменела, закусив кулак. Коля продолжал буйствовать, стола ему показалось мало, он вскочил и принялся молотить по стенам и лягать попадающиеся на пути предметы.
С каждым ударом он огорченно, но весьма заинтересованно спрашивал: «Ты, Жук? Ты?» А Ефим вытянул под столом ноги, сладко потянулся, вздохнул и кротким взглядом уставился на товарища.
— Не дрейфь, — проронил он наконец, моргая на меня мутными глазами, — все в норме. Это у него с Афгана, ему там по кумполу съездили. Теперь он иногда нервничает. Это ненадолго, устанет — угомонится…
Я понятливо кивнула и поежилась. Пожалуй, теперь я догадалась, почему у Коли такая кличка…
За окном стемнело. Мы сидели на первом этаже в гостиной, Ефим смотрел телевизор, я подавленно молчала.
Коля мирно спал, свернувшись на полу калачиком, по завершении послеобеденной выходки он допил из горлышка водку и спекся. До дивана он недотянул, хотя не думаю, чтобы его это особенно смущало. К моему удивлению, особого ущерба дому Коля не нанес, стены, по крайней мере, выдержали. Пришлось нам с Ефимом на пару заняться уборкой, я выбросила осколки, он расставил по местам мебель.
Вскоре мне показалось, что Ефим тоже задремал, я осторожно поднялась и пошла к двери.
— Куда ты? — окликнул он вдруг. Не останавливаясь, я ответила:
— В туалет…
Ефим шустро поднялся и направился ко мне:
— Я тебя провожу…
Я не поверила своим ушам:
— Куда проводишь? В туалет?
— Ага, — отозвался он, — темно уже, страшно… Места здесь глухие…
— Кому страшно?
— Тебе.
— Мне не страшно! — отрезала я, полагая, что разговор исчерпан. Но не тут-то было! Ефим уверенно направился следом, зевая на ходу.
Мне все это очень не понравилось. Я вышла на крыльцо и направилась в сторону сада, где находились удобства. Не так мне хотелось в туалет, как посмотреть, что представляет собой ограда на дальнем конце участка.
Возможно, она достаточно низкая… Или есть дырка…
И с чего он вдруг потащился меня провожать? Может, у меня на лице написано то, что я хочу сделать? Зайдя из принципа в известное заведение, я немного постояла, наблюдая в щелку за расположившимся неподалеку на тропинке кавалером. Он не торопясь закурил, мечтательно глядя на звезды, и, казалось, был бесконечно доволен жизнью. Уходить он явно не собирался, я плюнула и вышла.
— Как дела? — улыбаясь глупейшим образом, поинтересовался любимый. — Все в порядке?
Я изобразила суровую мину и отчеканила:
— В конце концов, это неприлично…
— Это точно… — ласково согласился он и попросил:
— Подыши здесь пару минут кислородом!
После чего Ефим чинно проследовал в туалет, я проводила взглядом спину, усердно пытающуюся сохранить равновесие, и шагнула с тропинки в кустарник. Разобрать, что это за растение, по причине темноты мне не удалось, однако царапалось оно весьма чувствительно.
Наконец кустарник закончился, впереди и справа виднелись деревья, зато слева я разглядела высокую ограду, упирающуюся острыми пиками в самые небеса. Я добралась до забора почти на ощупь, шаря вокруг, словно слепая, гладкие струганые доски заскользили под пальцами, и я едва слышно чертыхнулась. Дырок, выломанных досок или еще какой подобной глупости в таких заборах не бывает; Думаю, если обойти весь участок по периметру, картина будет та же. Задрав голову, я прикинула — метра три… Бегаю я хорошо, а вот прыгаю не очень. Перебирая руками по ладно пригнанным одна к другой доскам, двинулась вдоль ограды, тут вдруг до меня донесся треск, словно сквозь джунгли продиралось стадо бегемотов.
Я сообразила, что это Ефим.
— Настя!. Настя! — Голос звучал испуганно. — Настя, ты где?
Шагнув от забора, я прижалась к стволу толстой березы, на слух определяя направление его движения. Вот захрустели ветки метрах в десяти левее, споткнувшись в очередной раз, Ефим позвал:
— Настя! Настя! — и споткнулся еще раз. — Настя!
Вот дура!!!
Тут бы мне и промолчать, подождать, пока он набьет себе еще одну шишку или уйдет в дом за фонариком, может, за это время удалось бы найти дырку в заборе, однако, словно та ворона, которую так страстно уговаривала спеть лиса, я высунулась из-за ствола и гаркнула:
— Сам дурак!
Через пять минут после этого Ефим гостеприимно распахнул передо мной дверь одной из спален на втором этаже и широко развел руки:
— Прошу, малышка, апартаменты люкс!
Я прошла внутрь комнаты, кося одним глазом на любимого, ожидая, не последует ли с его стороны очередной провокации.
— Где постельное белье? — поинтересовалась я, поскольку широченная двуспальная кровать была абсолютно пуста, а ночью иной раз бывает прохладно.
— Сейчас выясню! — бодро отозвался Ефим и спустился вниз.
На даче у меня явно ограничена свобода передвижения, но не в спальне. Если уж хозяин позволяет себе валяться, словно свинья, на полу, я вполне могу позволить порыться в чужом шкафу без спросу Разыскав все, что нужно, я застелила кровать, потом попробовала запереть дверь изнутри. Но закрыться не смогла, замок запирался только на ключ, а его, сколько я ни искала, не нашла.
Строить баррикады тоже смысла не было, поскольку дверь открывалась в коридор.
«Где наша не пропадала! — вздохнула я, забираясь под одеяло. — Будем надеяться, что с очередным приступом самодеятельности Бешеный подождет до утра…»
Глаза совсем слипались, и голова почти ничего уже не соображала, когда я уловила слабый шум возле двери.
Я прислушалась. В замке зашуршало, и я услышала два тихих щелчка. Меня закрыли снаружи! Вот так номер!
Сон как рукой сняло, я села, поджав ноги, и уставилась на дверь. Скрипнули половицы, кто-то отошел от двери, и стало тихо. «Все-таки ключ у этой двери есть!» — утешила я себя и осторожно легла, свернувшись калачиком.
Спать совсем расхотелось, я лежала на спине, положив руки за голову, и смотрела на потолок. Лежать вот так ночью без сна — дело довольно противное, я начала считать до ста, потом до двухсот, до трехсот… Пользы от этого не было, я постоянно сбивалась со счета, в голову лезли всякие мысли, в большинстве своем тоскливые.
Я лежала и думала о Степаниде Михайловне, о том, как я первый раз пришла к ней снимать комнату, как мы самозабвенно воевали первый месяц… Вспомнила, как знакомила с ней маму и папу… Потом вспомнила свой день рождения, когда мне исполнилось одиннадцать. Торт со свечами был огромный, и гостей было человек двадцать, а может, и больше. Я дунула на свечи, и вся воздушная верхушка торта оказалась на лице у Стаса и его мамы, тети Киры… До сих пор помню, какими глазами он на меня тогда смотрел. Пару дней после этого я опасалась, что он все-таки подкараулит и надает мне тумаков. Но Стас не надавал мне тумаков ни через два дня, ни позже. Такая уж нелегкая доля выпала Стасу, с самого младенческого возраста ему приходилось за меня заступаться, я вечно попадала в разные истории. А поскольку его семья жила в соседнем подъезде, а его мама и моя с колыбели считались лучшими подругами, и как-то само собой выходило, что мы со Стасом тоже друзья. Дружба получалась своеобразной: я доводила до белого каления кого-нибудь из старших пацанов, на мой визг появлялся Стас и, провожая ласковым взглядом спину моего обидчика, обреченно вздыхал. Стас с детства отличался тем, что был способен впечатлить оппонента одним взглядом, и все окрестные пацаны хорошо знали: если он тяжко вздохнул, значит, та мелкая шмакодявка, как он меня называл, снова вляпалась в неприятности. А ему, Стасу, придется идти разбираться. И это его злило и раздражало, но в память о безоблачных днях, проведенных нашими мамами в одних яслях, иначе поступить он не мог.
Я сама не заметила, как начала улыбаться, вспоминая свои детские проделки. Да, несладко приходилось со мной Стасу… Тут я вспомнила, что здесь все испортила…
Как у меня только язык повернулся… Что я ему тогда сказала? «Мама тебя купила…» И еще добавила: «…ненавижу, и тебя, и всех вас…» Господи, ну почему я ему это сказала? Прав был Стас, когда заявил, что я по фазе двинулась…
Я дотронулась до щеки пальцем. Так и есть, слезы раскаяния текли рекой, обжигая лицо и, что было еще хуже, сердце. Хватит с меня. Завтра же покину эту берлогу, свои изумруды пусть разыскивают без меня. Я им не ищейка. Мне надо домой, в Горелки, я помирюсь с бабкой и объясню Стасу, какая я свинья. И даже попрошу прощения. Только с тем условием, что они маме ничего не расскажут. Преисполнившись таких благородных замыслов, я успокоилась и завернулась в одеяло, напоследок вздохнув…
Мне приснилось, как в пятом классе Витька Макеев надавал мне тумаков за то, что я порвала его венгерскую резинку, из которой он расстреливал маленькую серую мышь, непонятно откуда взявшуюся в классе… Он схватил меня за косу, я беспомощно дергалась в тисках его рук, без всякого результата молотя кулачками по плечам, и вдруг неожиданно для себя самой заорала:
— Стас!!!
Однако Витька все давил и давил, я начала задыхаться, стены поплыли и закачались, а в глазах потемнело…
— Стас, Стас! — Я рывком сорвала с себя одеяло и села на кровати, тяжело дыша. Пот катился градом, губы тряслись, всхлипнув, я прижала к груди руки и вдруг увидела прямо перед собой Бешеного.
Он сидел на кровати, разглядывая меня с неподдельным интересом. Я ойкнула, торопливо натянув одеяло.
Проводив мой жест взглядом, Бешеный хмыкнул:
— Тебе явно не я приснился…
— Меня Витька душил… — сообщила я, лишь потом сообразив, что информация эта Бешеному ни к чему.
— Видать, не додушил… — запечалился парень, я согласно кивнула, прикидывая, с какой это радости он сюда приперся. — Как спалось?
— Комары… — буркнула я.
Он рассмеялся, откинув назад голову:
— Да, конфетка, тебе здесь не столица с кондиционерами!
Тут почему-то у меня противно потянуло в животе и стало так неуютно, что к глазам подступили слезы. «Господи, что это? Что со мной? Почему я так испугалась?»
Я смотрела на Колю, и, больше всего мне сейчас хотелось, чтобы он вышел за дверь. Вместо этого он весело спросил:
— В сортир пойдешь?
— Чего? — не поняла я. — Зачем?
Бешеный фыркнул, словно конь, и пожал плечами:
— Ты чего, маленькая?
— Да, — сказала я, — то есть нет… Выйди, пожалуйста, мне одеться надо…
— Ну-ну, жду за дверью…
Я одевалась, автоматически нащупывая одежду и ничего не видя вокруг. "Почему я испугалась?.. Почему?..
Он сказал: «…тебе здесь не столица…». Откуда ему знать?
Ни он, ни Ефим не знают, ведь я не говорила… Ефим уверен, что я местная, одни только голландские розы чего стоили… Почему он так сказал? И почему я испугалась?"
Если бы пару дней назад мне рассказали о том, что будет со мной происходить, я смеялась бы до колик. Колики, правда, у меня и сейчас были, только нервного свойства. Выглядывая на улицу через узкую щель в двери туалета, я упрямо повторяла себе, что этого не может быть.
Все повторялось, как в дурном сне: на тропинке стоял Бешеный и задумчиво курил, разглядывая плывущие по безмятежному небу легкие облачка.
— Слушай, — заявила я, поравнявшись с Николаем, — пойду пока по саду прогуляюсь.., до завтрака.
Он выбросил окурок, покивал, словно соглашаясь, и положил мне на плечо руку:
— Пойдем, радость моя… А то придется до самой пенсии гулять, завтрак ведь тебе готовить…
Моя вялая попытка протестовать положительного результата не принесла. Бешеный вежливо, но решительно загнал меня в дом и запер дверь. Глядя, как поворачивается в замке ключ, я стиснула зубы и сжала кулаки. Это становилось интересным.
Однако не выражать вслух свое настроение у меня ума хватило, через пятнадцать минут мы на пару с Колей мирно уплетали яичницу, очень мило при этом беседуя.
После бутылки пива Бешеный стал и вовсе покладистым, заулыбался, я тоже любезно оскалилась и поинтересовалась, где Ефим.
— Дела у него, — миролюбиво сообщил Бешеный, — скоро будет…
Мы поболтали немного, потом я невзначай спросила:
— А когда же мы в Москву поедем?
— В Москву? — изумился Коля и вдруг засмеялся. — Зачем тебе в Москву?
— Ну.., как… Ефим говорил, что нам нужна помощь…
Что одним нам не справиться…
— Да… — неуверенно отозвался Бешеный, мне показалось, что он немного растерялся. — Ну мы, конечно, поедем.., позже…
— Когда камни найдем?
Реакция Бешеного была весьма забавна: он посмотрел на меня с сомнением, потом незаметно пододвинул к себе поближе лежащий на столе кухонный нож.
— Чего?
— Изумруды…
— А-а.., изумруды… Ядра чистый изумруд… Ты о чем вообще-то?
Теперь настала моя очередь смотреть на Бешеного с сомнением. Хорошо бы понять, дурака он валяет или нет. Он что, не знал о сделке? Или хранит секрет фирмы?
Некоторое время мы жевали молча, однако я видела, что Бешеного просто распирает. Наконец он не выдержал:
— Насть, что за камни ты собралась искать?
— Изумруды… — почти прошептала я, опуская глаза.
Впору было схватиться за голову и зареветь.
— Ты не волнуйся, мы все найдем, — сказал Бешеный голосом, вселяющим оптимизм и надежду на будущее, — все найдем… Ты не хочешь отдохнуть?
Взглянув ему в лицо, я покачала головой. Не похоже, что он придуривается. Скорее, считает, что это я с придурью.
— Ваша фирма занимается ювелирными работами?
По совести говоря, я уже давно поняла, что это не так.
Тогда что за камни я прятала среди досок и куда они делись следующей ночью? Меня бросило в жар, потом в холод. Бешеный, глядя с сочувствием, вдруг оживился:
— Слушай, а что тебе ночью сегодня приснилось? Ты так металась во сне…
Как я была бы счастлива, если бы все это мне приснилось! И ты, и Ефим, и Седой, и изумруды… А те, кто закапывал труп, может, они тоже мне привиделись? И мои пропавшие грязные джинсы? И дядька с перерезанным горлом?
— Кто такой Простырь? — вопрос вырвался сам собой, зачем я его задала, и сама не поняла.
Однако Бешеный отреагировал более чем эмоционально.
— Зачем тебе? — не сказал, а прямо прорычал, словно тигр, и шрам на щеке вдруг посинел. — Ты его знаешь?
Я затрясла головой, до смерти перепугавшись.
— А чего спрашиваешь?
— Просто… Участковый сказал, что у него такая кличка… На крыльце.., у подружки… Она пропала.., и Юрка ваш…
— Что на крыльце? — спросил он вдруг совершенно спокойно, словно не сверкая только что глазами, как Зевс. — При чем подружка?
Видя, что он малость успокоился, я тоже перевела дух.
А то в такой нервной обстановке разговаривать я не могу.
И так ничего не соображаю, а когда нервничаю, и то, чего не знаю, путаю.
— У подружки на крыльце убили человека.., перерезали ему горло. Нож рядом был… И кошку убили, Масленку… А Ирки нет. Участковый сказал, в доме порядок, все убрано… И в городе ее нет…
Про Ирку Бешеный уже не слушал:
— Простырь у нее на крыльце? И рядом нож? — Я кивнула, и конечности у меня стали холодеть, когда увидела, как стало меняться выражение его лица.
— Мне надо отдохнуть… — пискнула я придушенным голосом и, выскочив из-за стола, бросилась наверх.
Если что и огорчало меня в данную минуту, так это отсутствие запора на двери спальни. Периодически прислушиваясь к доносящемуся снизу грохоту, я носилась по комнате, судорожно пытаясь сообразить, чем забаррикадировать дверь. Ничего стоящего на глаза не попалось, я кинулась к шкафу, но там преобладали тряпки и бумаги. Грохот внизу усилился, схватившись рукой за сердце, я зашептала:
— Раз, два, три.., раз, два, три… — и осторожно приоткрыла дверь.
Бешеный продолжал безумствовать на первом этаже.
Просочившись на трясущихся ногах в коридор, я мимоходом подумала: «Видно, здорово ему в Афгане по башке съездили…» Подошла к двери второй спальни, запора на ней тоже не было, значит, и здесь не спрячешься. На глаза попалась веревка, не слишком прочная, да выбирать было не из чего. Я схватила ее, увидела гантель, прихватила и гантель, потом сунулась в шкаф. Но и тут были одни вещи, я выругалась и открыла второй. Во втором шкафу находились предметы более интересные, однако разглядывать все это великолепие мне было недосуг. Увидев нечто вроде маленького ломика, я торопливо его взяла, прикрыла дверцы и вдруг задумалась. Постояла, глядя в одну точку, и снова медленно открыла дверцу.
— Де жавю… — пробормотала я и вернулась в комнату.
Прошло часа три. Шум внизу утих, видно, Бешеный притомился. Гантель, привязанная веревочкой к ручке горизонтально полу, охраняла дверь, на которую, впрочем, никто и не покушался. Когда мне надоело разглядывать сооруженную конструкцию, я встала с кровати и подошла к окну. Спальня располагалась как раз над стеклянной верандой, так что я имела возможность любоваться чахлым цветником и думать. Любоваться, правда, приходилось через стекло, как я ни старалась, рамы не открывались. Я дергала их безо всякого толку битый час, лишь потом обнаружив, что они заколочены гвоздями.
Несмотря на тишину, спускаться вниз как-то не хотелось. Кто знает, какие формы припадков, кроме крушения мебели, еще существуют у Бешеного! Я покачала головой. Никак не могу взять в толк, что именно привело его в такое буйство. Одно ясно — это как-то связано с убиенным.
Выходит, Бешеный об этом убийстве не знал. Вполне возможно, что в Горелках его тогда не было. А Ефим знал, но Бешеному ничего не сказал. Почему? Может, Простырь Колин родственник? Или друг? Близкий друг ему Юра, Ефим говорил про Афган, сам Бешеный орал, что Жук его на себе из-под обстрела вынес. Значит, вместе служили. Это ясно. Так, теперь далее… Простыря находят убитым у дома, где последнее время находился Юра. Жаль, что я не поняла, какое именно впечатление произвела на Бешеного новость о смерти Простыря: это он обрадовался или наоборот. Идти уточнять не хотелось.
Я так задумалась, что не сразу сообразила, что вижу Бешеного внизу под окном. Он прошел мимо клумбы и направился куда-то в глубь сада. Двигался он абсолютно спокойно и выглядел нормально, словно не бесился недавно, как сумасшедший. «Так, может, пока его нет в доме, мне удастся удрать?»
Еще вчера вечером я твердо решила сделать это при первой же возможности. Кажется, она у меня появилась.
Шустро скатившись вниз, я ринулась к двери. Очень хорошо, что гостеприимный хозяин позади дома. Через забор мне не перелезть, остаются только ворота. Ворота и немножечко везения. С замирающим сердцем я взялась за ручку входной двери. Она плавно нырнула вниз, дверь дрогнула и подалась.
Ворота были заперты на здоровенный висячий замок, но рядом имелась калитка с узкой смотровой щелью. Не теряя времени даром, я просеменила к ней, вертя на всякий случай головой во все стороны. Хозяин избушки замечен не был. Я взглянула на запор и даже растерялась, не веря в такую удачу: на калитке красовалась элементарная кованая задвижка. Решив для страховки посмотреть на улицу, я без усилий открыла задвижку. Осторожно высунув голову, огляделась. Метрах в двадцати начинался лес и тянулся вправо и влево, сколько я могла видеть. Влево вдоль забора шла утрамбованная грунтовка, она сворачивала за угол, по всей видимости, это единственная дорога из этого благословенного места.
Я шагнула за калитку, в то же самое мгновение из-за угла забора показался капот черного автомобиля. Если я права, то это «СААБ», значит, вернулся Ефим, а я, как всегда, слишком долго размышляла, прежде чем сделать хоть что-нибудь путное. Обо всем этом я подумала секунд через десять, в мгновение ока взлетев на второй .этаж. С улицы раздалось бибиканье, я бросила взгляд в окно и заметила Колю, возвращавшегося из сада. В одной руке он держал стеклянную банку с чем-то белым, в другой была корзинка, и пусть меня повесят, если в ней не лежали яйца. И если только он не снес их сам, то где-то в дебрях обширного сада разгуливала курица. И, кажется, корова. «Может, у него там погреб?» — попробовала я выдвинуть более приемлемую версию, сильно сомневаясь в наличии курятника.
Я продолжала наблюдать, за воротами снова загудела машина, Бешеный быстро поставил свою ношу возле клумбы и почти бегом ринулся во двор. Такая спешка меня заинтересовала, я спустилась в гостиную и прокралась к окошку. Бешеный тем временем уже открыл ворота, Ефим въехал во двор, а потом произошло самое интересное: не успела машина остановиться, как Бешеный распахнул водительскую дверцу и выволок Ефима.
Ефим, как, впрочем, и я, ничего подобного не ожидал, поэтому сначала не сопротивлялся. Бешеный что-то орал ему в лицо и тряс за грудки. Слов разобрать я не могла, окна были закрыты, открыть их я не рискнула.
Ефиму такой горячий прием явно не понравился, он резко ударил Бешеного обеими руками в грудь, тот оступился, но на ногах удержался. После чего они заорали друг на друга и вдруг бросились в бой, словно два петуха.
Я, признаться, опешила от такого зрелища, оба мужика обладали весьма солидной комплекцией, и стычка здорово напоминала лосиные разборки во время гона.
К моему большому облегчению, дело кончилось десятком оплеух, после чего они остановились, помахали руками и быстро направились к дому. Я бросилась вверх по лестнице, про себя отметив, что уже устала бегать туда-сюда. Оказавшись в спальне, я снова прикрутила гантель к ручке, поставив ее в распор к косяку. Пусть джентльмены для начала успокоятся, в таком возбужденном состоянии нечего им глаза лишний раз мозолить. Я села как паинька на кровать, сложила ручки на коленочках и стала думать. Информации для размышления теперь было хоть отбавляй, и я прилежно скрипела мозгами, силясь-таки понять, кто же во всей этой странной истории козел отпущения. Видно, я здорово задумалась, потому что не сразу услышала, как стучат в дверь.
— Настя! — позвал Ефим. — Эй, Настя, почему молчишь? Ты в порядке? Зачем закрылась?
Я замешкалась с ответом, а он принялся трясти дверь, гантель билась о косяк, не давая ей открыться. Через несколько секунд с вопросом: «Настя, что случилось?», Ефим рванул дверь что есть силы, она распахнулась, прощально стукнувшись о косяк, гантель перевернулась и выпала из веревки на пол. Точнее, на ногу любимому Об этом немедленно стало известно всей округе, Ефим взвыл и запрыгал на одной ножке. На вопли прибежал Коля, посмотрел на нас с удивлением и поинтересовался:
— Что за шум, а драки нет? Ты за что его так?
— Это не я, — начала я оправдываться, — это случайно.., гантель, она сама…
— Да ладно, — морщась, махнул Ефим рукой, — ерунда…
И похромал вниз. Я пошла следом, чувствуя себя так неловко, словно и правда нарочно уронила гантель ему на ногу. Пока мы спускались по лестнице, я обратила внимание на Ефимовы ноги. Кроссовки перепачканы чем-то зеленовато-черным, и на джинсах такие же брызги. А тут еще Бешеный пробурчал:
— Всю машину мне уделал… Мыть сам будешь…
— Ладно врать, — с упреком отозвался Ефим, — коврик только и грязный…
Они лениво препирались какое-то время, я подумала, что для людей, полчаса назад с энтузиазмом мутузивших друг друга на свежем воздухе, они на удивление любезны.