Ирвин Шоу. Любовь на темной улице

-- Хотелось бы с вашего позволения спросить,-- продолжал Лавджой,--
каким образом...
-- В этом климате,-- снова перебил его Ролан,-- можно пить только один
крепкий напиток, это -- ром.
Вошел Сен Клер, тоже голый, похлестывая себя одним из турецких
полотенец Лавджоя.
-- Думаю, тебе известно,-- сказал он,-- что миссис Буханан сегодня
ночью повесили?
-- Да, я...
-- Мы заказали сделать из нее чучело,-- сказал Ролан, отливая по мерке
ром.-- Тебе на память...
-- Большое спасибо. Вы, конечно, очень добры, но...
-- Только венгр, больше никто,-- прервал его Сен Клер,-- способен на
такую подлость -- повесить обезьянку. Послушай, старичок, не хочешь ли
купить у нас велосипед?
-- В настоящий момент я не могу себе этого позволить...
-- Малеш1.
-- Мне хотелось бы узнать, джентльмены, известно ли вам что-нибудь о
нескольких томах "Энциклопедии"...
-- Ну куда столько сахару, Ролан,-- возмутился Сен Клер.
-- Занимайся своим делом, черт бы тебя побрал,-- спокойно огрызнулся
Ролан.-- Закрыв ладонью широкое горлышко древнего и дорогостоящего кувшина
персидской работы, собственности датчанина, преподавателя математики, он
стал неистово взбалтывать его содержимое, и было слышно, как ледяные кубики
постукивали по его изящным глазурованным стенкам.
-- Тома от АА до ПРУ...-- упрямо повторил Лавджой.-- Их на полке нет.
Может, вам что-то известно...
-- Абсолютно ничего, старичок,-- беззаботно сказал Сен Клер.--
Найдутся, куда они денутся. Я знаю, как часто люди бывают небрежными с
книгами.
Дверь вдруг широко распахнулась, и в комнату танцующей походкой вошла
Айрина.
-- Айрина! -- воскликнул Лавджой, шокированный ее внезапным появлением
перед голыми мужчинами. Впервые она оказалась в его доме до наступления
позднего вечера.-- Они не совсем одеты.
-- Как раз вовремя,-- сказал Сен Клер, небрежно закутывая полотенцем
свою мускулистую брюшину.-- Ну-ка, выпей.
Ролан разлил по кофейным чашкам густой и холодный коктейль "дайкири".
Айрина подняла свою чашку.
-- За добрую волю,-- произнесла она с очаровательной улыбкой, и братья
Калониусы громко засмеялись, а Ролан даже игриво шлепнул ее по ягодицам.
Лавджой, не веря собственным глазам, смотрел на такую непривычную
картину,-- ее уже совсем не застенчивая фигурка в блестящем ярко-желтом
платье, а рядом с ней -- два верзилы, два почти голых мужика, торопливо
опорожняющих свои чашки, налитые до краев.
Он поднес ко рту свою и выпил все до дна.
-- Думаю, я повторю,-- твердо сказал он.
-- Ну вот это уже другой разговор, дикий парень,-- одобрительно сказал
Ролан, наливая ему до краев самую большую чашку.
Весь остальной вечер прошел для Лавджоя как в дыму. Весьма расплывчатая
картина. Был плотный обед, снова бифштексы, бургундское; распущенные в
беспорядке волосы Айрины, спадающие ей на одно плечо, ее весело мелькающие,
белоснежные зубы, исполненные хором русские песни; танцующая Айрина,
похотливо покачивающая бедрами, постреливающая глазками; поющие братья
Калониусы, нагло дающие волю своим рукам. Очень смутно Лавджой вспоминал,
что зашел разговор о деньгах, и он был уверен, что видел, как Айрина
вытащила довольно много купюр из своего лифчика, удерживающего ее маленькие
чудные грудки, и обеими руками передавала их Ролану и Сен Клеру Калониусам,
щедрыми, смелыми жестами, словно Мать-Земля. Потом он слышал разговор о
настоящей вечеринке на следующий день, а Ролан все время повторял: "Дикий
парень, ты, по-моему, не дикий, а отличный парень, и мы ужасно рады, что
приехали в Алеппо. Дикий парень, ты ведь американец..."
Как ни странно, еще никогда в жизни Лавджой не проводил так приятно
время, хотя где-то в подсознании весь вечер у него звучал предостерегающий
голос: "Опомнись, все эти развлечения стоят кучу денег, тебе придется как
следует поистратиться!" Ему было искренне жаль, когда после девятого
"дайкири" наступили сменяющие друг друга периоды темноты, головокружительных
провалов, и в конце концов Сен Клер взял его под мышки, отволок к кровати и
уложил спать.
-- Сен Клер,-- невразумительно мычал он,-- свежее дыхание всего мира.
Друзья на всю жизнь... Разве может случиться нечто подобное там, в
Вермонте... Друзья на всю жизнь.
Ночью, приблизительно часа в три, он вдруг проснулся и лежал с
кристально ясной головой. Из соседней комнаты до него доносились женские
вздохи, потом тихий смех, смех чувственный, интимный, раздававшийся в тихом,
уснувшем доме. Эти необычные звуки его озадачили, они тревожили его мозг. Но
через мгновение он вновь заснул как убитый.
Утром он, спотыкаясь, нащупывая дорогу, словно в тумане, вышел из
своего закрытого тенью, притихшего дома с опущенными шторами на окнах,
ставшими преградой для лучей яркого утреннего солнца. Время от времени класс
вместе с учениками пропадал в белой пелене, а когда в учебную комнату около
одиннадцати часов вошел директор школы Свенкер, то ему показалось, что его
лицо то вздымается, то опускается в шипящей пене, словно морские волны,
бегущие к скалам, чтобы разбиться о них.
-- Лавджой,-- сказал он холодно,-- мне нужно поговорить с вами часов в
двенадцать.
-- Слушаюсь, сэр,-- ответил Лавджой.
В полдень, когда они встретились, директор школы Свенкер сказал:
-- Знаете, я человек широких суждений, без предрассудков, и мне знакомо
ослабляющее воздействие местного климата на белых людей, но до меня дошли
кое-какие слухи о ваших гостях...
-- Да, сэр,-- еле слышно ответил Лавджой.
-- Мне кажется,-- сказал директор,-- что нужно поступить мудро и
немедленно, как можно скорее выпроводить их отсюда.
-- Слушаюсь, сэр,-- сказал Лавджой уже совсем неслышно.
Директор Свенкер, демонстрируя свою терпимость, дружески похлопал
Лавджоя по плечу.
-- Я, конечно, не верю слухам об этой обезьянке и о русской девушке.
-- Да, сэр,-- прошептал Лавджой. Он помчался домой. В комнатах никого
не было. "Может,-- подумал Лавджой,-- они собрали вещички и уехали..."
Когда он возвращался после занятий домой, то остановился у подножия
лестницы, ведущей на второй этаж. Он глядел вверх на когда-то такую
гостеприимную, такую дарящую радушие дверь своей квартиры, но теперь он
чувствовал себя так скверно, словно впервые в жизни ему предстояло шагнуть в
клетку, где полно молодых тигров, темперамент которых ему неизвестен, а
надежность весьма сомнительна.
-- Однако,-- сказал он про себя,-- какой смысл стоять здесь, перед
лестницей, всю ночь?
Он решительно поднялся по ступенькам и резко распахнул настежь дверь.
Айрина лениво лежала на кушетке рядом с Сен Клером, который спокойно и
довольно равнодушно поглаживал ее бедро. Посередине другой комнаты стоял
Карлтон Свенкер, серьезно беседуя о чем-то с Роланом.
-- Он же убьет меня,-- сказал Карлтон.
Хотя от таких страшных слов кровь у него в жилах, казалось, застыла,
Лавджой, повинуясь какому-то инстинкту, все же заметил, что и остальные тома
"Энциклопедии Британники" исчезли, все, от ПРУ до ZZ. Не было и "мостовой"
лампы, на которой висела миссис Буханан, и большого самовара с восемью
серебряными чашками, которые ему достались вместе с квартирой.
-- Да никто тебя не убьет, не бойся,-- нетерпеливо убеждал юношу
Ролан.-- Выполняй все наши инструкции. Боже всемогущий, сколько тебе лет,
Карлтон?
-- Одиннадцать.
-- И тебе не стыдно?
-- Карлтон,-- вмешался в их разговор Лавджой,-- лучше иди домой.-- Он
говорил громким, отчетливым голосом.
Карлтон остановился у двери.
-- Увидимся,-- сказал он, помахав на прощание братьям Калониусам. Лежа
на кушетке, Сен Клер нехотя оторвал руку от стройного изящного бедра Айрины
и помахал Карлтону в ответ.
-- Передай наш привет своему старику! -- сказал он и вернулся к своему
приятному занятию. Поглаживал бедро Айрины, но теперь его рука уже была у
нее под юбкой. Айрина, ничуть не смущаясь, зажгла сигаретку и, наклонившись
над низеньким столиком, стоявшим рядом, подняла чашку с "дайкири".
Лавджой плотно прикрыл за Карлтоном дверь.
-- Джентльмены,-- громко сказал он.-- У меня для вас плохие вести.
-- Прежде выпей, дикий парень,-- сказал Сен Клер.
-- Джентльмены,-- продолжал Лавджой, не обращая внимания на сделанное
ему предложение,-- боюсь, что вынужден попросить вас уехать отсюда.
Наступила долгая тишина, Сен Клер вытащил руку из-под юбки Айрины.
-- Я получил распоряжение на сей счет,-- сказал Лавджой, так как не мог
больше выносить этого нудного молчания,-- оно действовало ему на нервы.
-- Как ужасно,-- тихо сказал Ролан,-- когда американцы, находящиеся за
двенадцать тысяч миль от родины, не могут...-- Он не закончил фразы.
-- Ты хочешь, чтобы мы ушли немедленно? -- спросил Сен Клер.
Лавджой задумался. Он старался быть как можно более убедительным. Он
вспоминал, правда, весьма расплывчато, этот славный вечерок накануне.
-- Ну, думаю, если вы останетесь здесь до утра, то никому особенно не
помешаете.
-- Выпей, Стэнфорд,-- предложил сразу просветлевший Ролан. Повернувшись
к нему, он сильно хлопнул его рукой по загривку.
-- Прости нас, старичок,-- сказал Сен Клер, оторвавшись наконец от
Айрины. Он встал с кушетки, чтобы помочь расправиться с выпивкой,-- прости,
если мы причинили тебе беспокойство...
-- Мне кажется,-- сказала Айрина, сев на кушетке и сердито зачесывая
руками волосы назад,-- мне кажется, что ты ведешь себя как свинья, Стэнфорд.
-- Ну, ладно, ладно, не очень,-- пытался урезонить ее Ролан.-- Давайте
забудем обо всем и проведем наш последний вечерок так, словно ничего не
произошло.-- Он разлил выпивку по чашкам, пенистый, с острым тропическим
запахом холодный напиток, в котором плавали ледяные кубики из холодильника
директора школы Свенкера.
До обеда они пропустили по четыре чашки, и во время обеда Сен Клер
разглагольствовал:
-- Дикий парень, ты мне нравишься. Дикий парень, ты великий, настоящий
американец. Дикий парень, ты как раз такой человек, которого просто
необходимо встретить во время такого путешествия, как наше. Простой
американец, у которого куча мозгов.
-- Китайцы будут от него просто без ума,-- поддержал Ролан.
-- К тому же,-- продолжал Сен Клер,-- ты знаток языков, у тебя степень
бакалавра, выпускник колледжа. Будешь представлять нас консулам, говорить на
местном языке. Ты станешь настоящей сенсацией в Иодпуре.
-- Он такой крепкий, жилистый,-- сказал Ролан.-- Таких, как он, они
сроду не видели. Он станет великим артистом, мастером трюковой езды на
велосипеде.
-- Нет, он не крепкий и не жилистый,-- возразила Айрина.
-- Всего за пятьдесят фунтов он может купить у нас велосипед Ласло,--
сказал Сен Клер.-- Подумайте только -- Братья Калониусы и Дикий парень.
Дерзко, смело!
-- Прошу не называть меня больше Диким парнем,-- сказал Лавджой, упорно
глядя на содержимое своей восьмой по счету чашки.
-- Послушай, ну как может такой молодой человек, как ты, с такими
талантами, выносить этот захолустный городишко? -- нарочито удивлялся
Ролан.-- Один год уходит, наступает другой...
-- Да, вы правы,-- согласился с ним Лавджой,-- иногда я и сам
удивляюсь.
-- Ах, этот Восток, от которого веет романтикой,-- нараспев произнес
Сен Клер.-- Толпы людей. Не познанный до сих пор.
-- Мы пригласим Айрину,-- сказал Ролан,-- как только окажемся в таком
месте, где можно будет купить для нее маленький велосипед.
Айрина в восторге громко захлопала в ладоши.
-- Я миленькая подружка для вас всех,-- весело сказала она.
-- Ты слишком тонкая натура, Стэн, и тебе не пристало быть простым
преподавателем,-- убеждал его на полном серьезе Ролан.-- У тебя внутри --
огонь. Бьющая через край энергия.
-- Он поразительно крепкий, черт бы меня побрал,-- сказал Ролан,
ощупывая мускулы на руке Лавджоя.
-- Абсолютно уникальный тип,-- подтвердил Сен Клер.-- Ты сможешь
оглянуться и с полным правом сказать: вся моя жизнь была просто
уникальной...
Лавджой сидел, тихо уставившись в пустую бутылку из-под бургундского.
Индия, древние холмы Китая. Свободен, никаких пут. Он сейчас мог вообразить
себе, какое будет выражение на лице у его дяди, когда тот увидит, как он
въезжает в Сан-Хосе на велосипеде.
-- Хорошо,-- вдруг сказал он.
Они стали восторженно хлопать его по спине, предлагать выпить еще.
Айрина, сбросив с себя блузку и юбку, начала грациозно, чаруя всех,
танцевать на столе в своих кружевных трусиках и лифчике.
Лавджой увидел, правда, весьма расплывчато, что из ее лифчика торчат
уголки пятифунтовых купюр.
Лавджой расстегнул рубашку и из пояса, где он на своем теле хранил свои
деньги, вытащил последние пятьдесят фунтов. Сен Клер с важным видом
отодвинул деньги в сторону. Ролан вышел из комнаты, но вскоре вернулся, с
полотенцем через плечо, с тазиком горячей воды, мылом и опасной бритвой в
руках.
Лавджой наливал себе очередную чашку. Ролан подошел к нему со спины,
повязал на шею полотенце.
-- Послушайте,-- тихо спросил Лавджой,-- что это вы делаете?
Ролан начал намыливать Лавджою макушку.
-- В нашем представлении, все, кроме, естественно, Айрины, должны
выступать наголо бритыми.-- Он все взбивал пену погуще.-- Это производит
куда более сильное впечатление на зрителей.
-- Ты будешь выглядеть более сильным, еще более жилистым, Стэн,--
искренне заверил его Сен Клер.
Лавджой колебался всего несколько мгновений.
-- Ладно,-- сказал он,-- алле!
Лавджой медленно приступил к десятой чашке "дайкири", а Ролан, как
опытный парикмахер, начал ловко и быстро сбривать его шевелюру. Первая часть
работы вскоре была завершена, и левая часть его голого черепа сияла, чисто
выбритая, розоватая, как попка младенца, когда дверь в их комнату резко
распахнулась. Лавджой поднял глаза.
На пороге стоял директор школы Свенкер. Его лицо постепенно мрачнело,
темнело, как темнеет зимой в Дакоте небо, заволакиваемое свинцовыми тучами.
Он скользнул взглядом от сияющего, словно наполовину облупленное яйцо,
черепа Лавджоя к изящной стройной фигурке Айрины, которая в своем черном
кружевном исподнем старательно исполняла антраша на столе, ловко лавируя
между бутылками.
Лавджой тяжело вздохнул.
-- Боже праведный,-- не веря собственным глазам, произнес директор.
-- Привет, кутила! -- весело окликнул его Ролан.
-- Мистер Лавджой,-- сказал директор Свенкер,-- я поговорю с вами утром
в более формальной обстановке.
Он тщательно закрыл за собой дверь. Лавджой снова тяжело вздохнул, а
Ролан принялся обрабатывать правую сторону его головы.
Утром, когда он проснулся, голова у него была тяжелой, словно
увеличенная в размерах. Он с трудом, расплывчато вспоминал о том, каким
веселым был этот вечерок. Лавджой помнил, что просил братьев Калониусов
уехать, и как они хладнокровно восприняли его слова,-- как истинные
джентльмены. Но после этого,-- море рома, песни, танцы. Он невольно
улыбнулся из-за этих воспоминаний, хотя, конечно, голова у него трещала.
Несмотря на все свои нехорошие поступки, думал он, лежа в темной комнате для
гостей, нужно все же признать, что братья Калониусы подарили ему три таких
восторженных, таких будоражащих душу дня. Теперь вот они уезжают, и ему,
по-видимому, придется еще потратить тридцать или сорок фунтов, чтобы
заплатить в последний раз за все, но ведь радость так дорого ценится в этом
мире, и она достойна такой высокой цены.
Он вылез из кровати, но пришлось держаться за стенку, чтобы не упасть.
Ему и в голову никогда не приходило, что он так быстро научится пить крепкие
напитки. Он посмотрел на часы. "Боже,-- подумал он,-- я опаздываю на урок".
Он быстро, как только мог, пошел в ванную комнату. В гостиной были
сдвинуты обе кровати, на них лежала вся троица -- два брата Калониуса,
Айрина на них, правда, поперек. Все крепко спали. Лавджой заметил, что на
ней нет кружевных трусиков.
Он, испытывая острую внутреннюю боль, дошел до ванны и начал чистить
зубы. Вдруг его рука с зубной щеткой замерла на полпути, когда увидел
какое-то странное тусклое отражение в зеркале. Он приблизил к нему глаза,
чтобы получше все рассмотреть.
-- Бог мой,-- прошептал он. Его зубная щетка так и не нашла пока его
рта, а в нем было полным-полно зубной пасты. Лавджой был абсолютно лыс, как
колено. Он смотрел на себя, не веря собственным глазам. Потом постепенно
память вернулась к нему. Он, положив на место зубную щетку, горестно сел на
край ванны.
Индия, Китай, Япония... Он заплатил пятьдесят фунтов за велосипед, свои
последние деньги, у него больше нет ни пенни; ему побрили голову; он
назанимал в городе столько денег, которые ему никогда не отдать.
Ну как можно появиться перед учениками в таком виде -- с бритой
головой? Придется, по крайней мере, месяца два скромно прикрывать ее чем-то.
Потом перед ним всплыло мрачное лицо директора школы Свенкера, когда
тот стоял в проеме двери и смотрел, как танцевала Айрина на столе в нижнем
белье.
-- Боже мой,-- слабым голосом произнес он и, спотыкаясь, пошел назад, в
свою комнату.
В гостиной троица мирно спала, и, по-видимому, Айрина отдавала
предпочтение Сен Клеру, так как забросила свою стройную ножку на его колено.
Лавджой остановился перед ними и долго смотрел на них, ничего не понимая,
как в тумане.
Когда-то ему было приятно думать о браке с Айриной. Теперь, после
такого красноречивого предупреждения, он понял, что этого не сделает.
Он набросил простыню на их переплетенные тела и, спотыкаясь, пошел
дальше, в комнату для гостей. Лежа на кушетке, он глядел в потолок, чувствуя
на губах пену от зубной пасты. Она, высыхая, стала жечь ему губы, и он ее
слизал. Через секунду ощутил сильнейшую изжогу.
Да, сейчас уже не оставалось никаких сомнений. Теперь ему придется
сделать последний шаг. К счастью или к несчастью, но отныне его жизнь
связана с братьями Калониусами. Как только они проснутся, он тихо соберет
свои вещички в небольшую сумку и начнет новую, кочевую жизнь. Он думал об
этом этим ясным прозрачным утром и находил, что и в такой жизни есть свои
преимущества.
Вдруг он заснул.
Его разбудили глухие шаги. Он медленно открыл глаза. В его комнате по
каким-то неизвестным ему причинам оказалась его домовладелица. Она стояла
спиной к нему с блокнотом и карандашом в руках и то и дело помечала что-то в
нем. Маленькая, низенького роста полная старушка с лицом, привычным к стонам
и стенаниям. Когда она повернулась наконец к нему, Лавджой увидел, как у нее
дергаются губы от приступа неописуемых сильнейших эмоций.
-- Мадам,-- сказал он, садясь на кушетке, чувствуя, как трудно ему
сейчас изъясняться на французском,-- что вы делаете в моей комнате,
позвольте вас спросить.
-- Ах! -- только и сказала толстая дама.
Лавджой потряс головой, чтобы в ней стало яснее.
-- Мадам, я, конечно, должен поблагодарить вас за...
-- Ковер! -- Домовладелица снова схватила со стола свой блокнот.-- Ага!
-- громко запричитала она.
Из соседней комнаты до него донесся высокий, возбужденный голос
мужчины. Этот человек говорил на смеси арабского с французским.
-- Выходите, или мы начнем стрелять!
Лавджой сглотнул слюну. Ему стало не по себе. Интересно, собираются ли
они пристрелить братьев Калониусов здесь, в его квартире, прямо на месте?
-- Считаю до пяти,-- крикнул все тот же взволнованный голос.
Он начал считать по-французски:
-- Месье Лавджой, я повторяю, на счет пять...
Его поразило как молнией от этих слов. Лавджой понял наконец, что...
этот человек обращается к нему, Лавджою. На счет "quatre"1 он пулей вылетел
из комнаты.
Перед его дверью стояли два полицейских. У одного в руке был пистолет,
а домовладелица, вся дрожа от волнения, стояла за его спиной. Айрина с двумя
братьями по-прежнему крепко спали.
-- Что...-- начал было Лавджой.
-- Не задавайте никаких вопросов,-- перебил его полицейский с
пистолетом.
-- Пошли!
У них обоих были какие-то свирепые лица, и это довольно странно, ведь
только наступило раннее утро. И это говорило о явной опасности, ожидающей
его впереди.
-- С вашего позволения,-- сказал Лавджой,-- я надену брюки.
Они вошли и, стоя у двери, наблюдали за тем, как он надевал штаны,
рубашку, ботинки, и один из них не выпускал из руки своего пистолета.
-- Хотелось бы узнать,-- сказал Лавджой,-- что такого я натворил...
-- Dкpеche-toi!2 -- сказал полицейский с пистолетом.
Лавджой вышел. Полицейские сопровождали его с двух сторон.
Домовладелица следовала за ними на небольшом расстоянии. А Айрина с братьями
Калониусами все спали. На лестнице он столкнулся с Карлтоном Свенкером. Тот
бежал вверх по ступенькам.
Полиция не препроводила его далеко, всего лишь до кабинета директора
школы Свенкера. Подойдя поближе к зданию, он услыхал там ворчание и гудение
множества голосов. Лавджой в нерешительности остановился у двери.
-- Входи! -- сказал полицейский с пистолетом, ударом ноги открывая
перед ним дверь.
Лавджой вошел. Его сразу ошарашили громкие вопли, перешептывания,
звонкие проклятия; и если бы только не полицейские за спиной, он,
несомненно, задал бы деру. Казалось, треть населения Алеппо набилась в этом
помещении. Директор Свенкер стоял в углу за письменным столом, опершись о
его крышку своими широко расставленными руками, призывая всех к порядку. Там
в толпе он увидел датчанина, преподавателя математики, низенького
англичанина, учителя истории, владельца книжного магазина, в котором
работала Айрина, местного таксидермиста1, продавца крепких алкогольных
напитков, двух продавцов ковров, мясника, двух девушек, обучающих желающих
вязанию, шитью и умению готовить,-- все были там.
К этой разноликой, говорливой толпе присоединилась и домовладелица
Лавджоя. Она оглядывала комнату с гордым, злобным видом.
-- Леди и джентльмены,-- повторял директор, пытаясь установить
тишину,-- леди и джентльмены!
Но прилив возбужденной восточной беседы становился все громче, все
мощнее.
-- Мистер Лавджой,-- громко, с явно огорченным видом, сказал директор,
обращаясь к нему,-- что же вы делаете, скажите нам, ради Бога!
Вдруг в комнате установилась мертвая тишина. Все глаза с одинаковым
накалом в них яростного гнева устремились на Лавджоя, который стоял рядом с
полицейскими у самой двери с красными от выпитого глазами, с болезненным
видом.
-- Я... я... я... право, не понимаю, о чем вы говорите,-- выговорил,
наконец, Лавджой.
-- Прошу вас и не мечтать о том, что вам удастся отвертеться, молодой
человек,-- строго сказал директор.
-- Я не думаю,-- сказал Лавджой.
-- Если бы не я, то вы сейчас находились бы в руках сирийского
правосудия.
Лавджой только слегка пожал плечами.
-- Прошу вас, пожалуйста,-- прошептал он,-- нельзя ли мне сесть?
-- Что, черт подери, случилось с вашими волосами? -- раздраженно
спросил его директор.
Невольно Лавджой поднес руку к голове. Потом он вспомнил.
-- Я... я... я... сбрил их,-- сказал он.
-- Боже Всемогущий, Лавджой,-- закричал директор.-- Мне придется
кое-что сообщить в ваш университет в штате Вермонт!
Вдруг дверь отворилась, и полицейский втолкнул в комнату его повара,
евнуха Ахмеда. Тот, бросив только один взгляд вокруг, тут же упал на пол и
громко зарыдал. На лбу Лавджоя выступил пот.
-- Говорите правду, молодой человек,-- рявкнула на него
домовладелица.-- Разве вы не собирались сегодня покинуть Алеппо?
Лавджой сделал глубокий вдох.
-- Да, собирался,-- признался он.
Злобный шепот пронесся по рядам.
-- В таком случае мы укокошили бы тебя на дороге,-- заверил его
полицейский.-- Выстрелом в спину.
-- Прошу вас,-- стал умолять их Лавджой,-- прошу вас, объясните все...
Наконец, постепенно, фраза за фразой, после опроса нескольких
проявляющих свое нетерпение местных жителей, все стало проясняться. Все
началось с того, когда владелица дома увидела "мостовую" лампу в мебельной
лавке. Потом она вдруг увидела, как переплавляют ее самовар в глубине
ювелирного магазинчика. Потом, лихорадочно, на грани истерики, она посетила
четыре разные лавки и увидела в них выставленные на продажу шесть ковров из
различных домов, которые она сдавала преподавателям миссионерской школы. Она
зарыдала в унисон с плачущим на полу Ахмедом, когда рассказывала о своих
прочих находках,-- простынях и одеялах, подушках, маленьких столиках,
серебряных вазочках, которыми она украшала внутреннее убранство своих
домов,-- все это она видела в лавке хлопчатобумажных тканей, у старьевщика,
у мясника. Она в ужасе прибежала в полицию, которая пошла по следу, и следы
привели их к Ахмеду.
-- Он сказал, что мистеру Лавджою срочно понадобились одеяла и простыни
для неожиданно нагрянувших гостей,-- сказала одна из белошвеек и мастериц
кулинарии,-- и, вполне естественно, мне и в голову не пришло...
Ахмед, потрясенный, разбитый и весь мокрый от пота, не мог произнести
ни одного вразумительного слова.
-- Они очень приятные джентльмены,-- только и повторял он
неразборчиво,-- они очень приятные джентльмены. Они любят хорошо поесть,
выпить. Они пели для меня на кухне. Они давали мне на чай по пять пиастров
каждый день. Они пели мне на кухне.
Лавджой в ужасе глядел на своего предателя-слугу, которого подкупили
песней на судомойке и двадцатью центами за каждый час суток. Он устало
провел рукой по глазам, услыхав, что таксидермист требует заплатить ему за
то, что он сделал чучело обезьянки.
-- Это чудовищный случай, скажу я вам,-- возмущался он.-- Эта обезьяна
была повешена, я заверяю вас. Повешена за шею.
С закрытыми глазами Лавджой чувствовал, как все присутствующие
содрогнулись от омерзения.
-- Ради Бога, Лавджой! -- снова услыхал он высокий, на библейский лад