Ирвинг Джон. Правила Дома сидра

   А Уолли вечерами не отрывался от телевизора, и Анджел подсаживался к нему, если Кенди с Гомером не протестовали. Уолли уверял, что передачи вроде слушаний комиссии Маккарти весьма поучительны. «Пусть Анджел знает, – сказал он, – что в стране существует угроза со стороны сбесившихся правых».
   И хотя сенатор Маккарти после этих слушаний потерял поддержку миллионов людей, хотя сенат осудил его за неуважение к комиссии, разбиравшей его финансовые махинации, и оскорбительные выпады в адрес комитета, требующего вынести ему порицание, совет попечителей Сент-Облака был очарован сенатором. Миссис Гудхолл и д-р Гингрич взыграли духом, теперь есть куда жаловаться на сестру Каролину. Ее социалистические взгляды опасны, да и где гарантия, что она не принимает участия в движении красных? Того и гляди розовая зараза распространится на весь приют.
   Появление в Сент-Облаке сестры Каролины на первых порах успокоило попечительский совет. Миссис Гудхолл была счастлива, что в приют влились-таки молодые силы. Можно вообразить себе ее гнев, когда выяснилось, что сестра Каролина заодно с д-ром Кедром. Это подвигло ее поближе познакомиться с прошлым сестры Каролины. Послужной список безупречен, придраться не к чему, а вот политические взгляды медсестры вселяли надежду.
   Сколько раз миссис Гудхолл напоминала совету: д-ру Кедру за девяносто, он потенциальный гомосексуалист; и вот вам новая серьезная провинность: д-р Кедр взял работать в приют «красную» медсестру.
   – Там одни старухи, им можно внушить что угодно, – пугала совет миссис Гудхолл.
   Д-ра Гингрича давно восхищали немыслимые виражи фантазии миссис Гудхолл. Его все еще волновал трудно постижимый образ потенциального гомосексуалиста; какой потрясающий ярлык для человека, отличающегося (сильно или не очень) от всех прочих – ни доказать, ни опровергнуть! И какая пища для слухов! Д-р Гингрич очень жалел, что в бытность практикующим психоаналитиком ни разу не прибегнул к этому диагнозу, ведь лучшей провокации для пациента не придумаешь.
   И вот вам новое завихрение – д-р Кедр не только дряхлый старик и потенциальный гомосексуалист, ему грозит стать «красным» под влиянием социалистки. Д-р Кедр так бурно защищал взгляды сестры Каролины, что д-ру Гингричу до смерти захотелось увидеть реакцию старика на обвинение в потенциальном гомосексуализме.
   – Она не коммунистка, она социалистка! – кричал д-р Кедр на заседании совета.
   «Что в лоб, что по лбу», – была реакция совета. Как говорят у нас в Мэне.
   – Боюсь, они скоро попросят нас кое-что осудить, – сказал д-р Кедр сестрам.
   – Что же мы должны осудить? – забеспокоилась сестра Эдна.
   – А давайте составим свой черный список, – предложил д-р Кедр.
   – Законы против абортов, – не долго думая выпалила сестра Анджела.
   – У нас это будет первый пункт, – поддержал д-р Кедр.
   – Господи! – воскликнула сестра Эдна.
   – Затем – республиканцы, – сказал д-р Кедр. – И совет попечителей, – подумав, добавил он.
   – Боже мой! – опять воскликнула сестра Эдна.
   – Капитализм, – сказала сестра Каролина.
   – Ну, капиталами у нас и не пахнет.
   – Паутинный клещик и плодожорка! – внесла свою лепту сестра Эдна. Все с недоумением посмотрели на нее. – Это такие вредители садов. Из-за них мне приходится все опрыскивать и опрыскивать. Их много, а я одна.
   И в результате д-р Кедр извлек из шкафа свой старый кожаный саквояж, который ему служил еще в Бостоне, когда он был врачом-ординатором в родильном доме; отвез его сапожнику в Порогах-на-третьей миле, который попутно чинил дамские сумочки и приделывал к седлам золотые монограммы. Д-р Кедр попросил сапожника выгравировать на его старом черном саквояже золотые буквы «Ф.Б.» – Фаззи Бук.
   И в августе 195… года, за несколько дней до появления в «Океанских далях» сезонников, он послал саквояж Гомеру. Как раз в августе Мелони брала на работе ежегодный отпуск.
   Большинство рабочих верфи, даже электрики, уходили в отпуск дважды в год: две недели летом, две недели зимой, на Рождество. Мелони же отдыхала один раз, в яблочный сезон, прощалась с Портлендом и шла собирать яблоки, она любила эту работу, возвращавшую ее в молодость. В этом году Мелони решила наняться в «Океанские дали».
   Она, как и раньше, путешествовала на попутных. По-прежнему носила мужскую рубаху и джинсы и по-прежнему ее принимали за бродягу; никто не признал бы в ней квалифицированного электрика с верфи, у которого в банке достаточно денег, чтобы купить приличный дом и две машины.
   В «Океанских далях» первой ее увидела Толстуха Дот. Они с Флоренс убирали витрину в яблочном павильоне, хотя в их распоряжении был пока единственный сорт – грейвенстины. Расставляли на полках банки с желе, вареньем и медом, Айрин Титком хлопотала у плиты, где пеклись яблочные пироги. В конторе был один Уолли, говорил по телефону и не видел Мелони, она тоже его не увидела.
   Кенди у себя дома на кухне пререкалась по телефону с братом Олив, когда-то простым грубым парнем Баки Бином. Он купил то, что осталось от пирса Рея Кендела, и построил на клочке земли маленький дешевый ресторанчик «Дары моря», один из первых в Мэне, где можно перекусить, не выходя из машины; молоденькие девушки в довольно легкомысленной одежде приносили вам что-то жареное и не очень горячее, и вы, опустив стекло, утоляли голод прямо в машине. Пицца подавалась на подносе, который крепился к дверце машины. Гомеру очень хотелось свозить д-ра Кедра в эту закусочную, послушать, что он о ней скажет. Наверняка отнесется к ней как к телевизору и сенатору Маккарти.
   У Баки Бина родилась новая идея. Теперь он хотел купить кусок сада Петушиный Гребень, разбить его на участки размером в акр и продать под дачи с видом на океан.
   В ту минуту, когда Мелони появилась в «Океанских далях», Кенди как раз ответила Баки Бину отказом. По ее мнению, дачный участок в один акр – слишком мал; кроме того, будущим владельцам вряд ли понравится, что у них под боком все лето опрыскивают сады и им придется дышать химикалиями. Конечно же, их будут соблазнять яблоки, висящие совсем рядом, только перемахни забор. И они будут считать себя вправе сорвать любое, какое глянется.
   – Ты вся в Олив, – вздохнул Баки Бин. – У тебя нет воображения.
   Как раз в этот миг Мелони подошла к Толстухе Дот. Она выбрала ее не только потому, что Дот Тафт была здесь явно старшей, но Мелони с большим доверием относилась к дородным женщинам. Толстуха Дот приветливо улыбнулась, ей тоже пришлась по вкусу незнакомая великанша.
   Двух женщин явно потянуло друг к другу, Мелони заговорила, и голос ее, отдавшийся эхом в пустых помещениях павильона, возбудил внимание Злюки Хайда и Вернона Линча, которые заливали воду в радиатор трактора.
   Мелони говорила обычно поразительно низким голосом, но иногда старалась его завысить, и тогда казалось, что она кричит.
   – У вас на ферме работает парень по имени Гомер Бур? – спросила она у Толстухи Дот.
   – Где же ему еще работать? – на шутливой ноте ответила Дот. – Он твой приятель?
   – Был когда-то, – сказала Мелони. – Мы очень давно не виделись, – прибавила она, вдруг смутившись, насколько Мелони могла смутиться. Пожив с Лорной, она иногда смущалась в присутствии женщин, а с мужчинами по-прежнему была груба и самоуверенна.
   – Где Гомер? – спросила Флоренс Злюку, уставившегося на Мелони.
   – Разгружает ящики в Жаровне, – ответил Злюка Хайд и почему-то внутренне содрогнулся.
   – Ты пришла повидать его? – спросила Толстуха Дот, заметив, что Мелони машинально сжимает и разжимает кулаки.
   – Я вообще-то пришла, чтобы наняться на работу. Я умею обрывать яблоки.
   – Сборщиков нанимает Гомер, – сказала Толстуха Дот. – Вам повезло, раз вы давние приятели.
   – Сейчас еще рано нанимать, – буркнул Вернон Линч. Но Мелони так на него взглянула, что он, вопреки обычаю, промолчал.
   – Поди скажи Гомеру, что к нему пришли, – послала Толстуха Дот Вернона. – Гомер у нас главный.
   – Главный? – переспросила Мелони.
   Айрин Титком хихикнула и отвернула голову, пряча шрам от ожога.
   – Кто здесь главный – большой секрет, – сказала она. Вернон Линч так резко включил мотор, что от черного маслянистого дыма из выхлопной трубы женщины у прилавка закашлялись.
   – Если ты будешь здесь работать, тебе бы не худо знать, – сказала Толстуха Дот, – что этот тип на тракторе большое дерьмо.
   – Он что, у вас такой один? – пожала плечами Мелони, и Толстуха Дот рассмеялась.
   – Ой, мои пироги! – воскликнула Айрин Титком и бросилась к плите.
   Флоренс Хайд дружески обняла Мелони, а Толстуха Дот плюхнула ей на плечо увесистую ладонь, как давней подруге. Вернулась Айрин и объявила, что пироги получились хоть куда.
   – Расскажи, откуда ты знаешь Гомера? – попросила Флоренс Хайд.
   – Где познакомилась? Когда? – подхватила Толстуха Дот.
   – В Сент-Облаке. Знаю его всю жизнь, – ответила Мелони. – Он был моим парнем, – продолжала она и, оскалившись, показала женщинам зубы, которым был нанесен когда-то непоправимый урон.
   – Да ты что? – изумилась Толстуха Дот.
   А Гомер Бур в это время рассуждал с сыном Анджелом о мастурбации, точнее, говорил один Гомер. Они расположились в обеденный перерыв под одной из самых старых яблонь в Жаровне; все утро развозили по садам ящики для сборщиков яблонь, чередуясь за рулем; то отец вел трактор, а сын сбрасывал ящики, то наоборот. Съели бутерброды, и Анджел, взболтав бутылку с содовой, облил из нее отца, а Гомер мучительно ломал голову, как бы начать разговор на эту нелегкую тему. Кенди недавно заметила Гомеру, что, судя по некоторым признакам (пятна на простыне), у Анджела начиналась пора половой зрелости и пришло время для «мужского разговора».
   – Знаешь, в Сент-Облаке было очень трудно уединиться – как бы между прочим, по его мнению, начал Гомер.
   Они лежали на спине в густой траве под сенью яблони, ветви которой поникли под тяжестью яблок.
   – Да? – безразлично бросил Анджел.
   – Да. Ты ведь знаешь, я там был старший, мне было столько же, сколько тебе сейчас. И я как бы отвечал за отделение мальчишек, А они были совсем маленькие, у них еще признака волос в паху не было. И конечно, они понятия не имели, почему их маленькие пенисы иногда напрягаются. Анджел засмеялся, Гомер тоже.
   – Ну и как же ты устраивался? – спросил сын.
   – Ждал, пока все уснут. И старался, чтобы не скрипели пружины. Но ты не представляешь себе, сколько надо ждать, пока полтора десятка мальчишек угомонятся.
   И оба опять немного посмеялись.
   – Был среди них один, постарше, он уже кое-что понимал, – продолжал воспитательную беседу отец. – Во всяком случае, уже начал себя исследовать. И когда первый раз забава кончилась чем положено, он сильно перепугался. Подумал, что у него что-то сломалось. И пошла кровь. В темноте-то цвета не видно.
   Рассказываемая история была чистый вымысел. Но Анджелу она нравилась, он искренне смеялся, и Гомер продолжал:
   – Он чуть не плакал, просил, чтобы я включил свет. Говорил, что нечаянно поранил себя.
   – Поранил?
   И оба опять рассмеялись.
   – Да. Я включил свет, он заглянул под одеяло и говорит: «Страх-то какой! Он взял да выстрелил!» – словно речь шла о пистолете, из которого он только что ранил себя.
   Тут отец с сыном совсем развеселились.
   – Конечно, – посерьезнев, продолжал Гомер, – я пытался кое-что ему объяснить. Хотел внушить, что ничего плохого тут нет. Что это естественно, проявление нормального, здорового организма. Хотя у некоторых об этом существует превратное понятие.
   Анджел притих, по-видимому, до него стал доходить смысл разговора.
   – Представь себе, каково объяснять подростку много младше тебя, что тяга к женщине пробуждается много раньше, чем появляется возможность настоящего секса, то есть половой близости с женщиной. – Выговорив наконец то, ради чего и городился весь огород, Гомер замолчал, стараясь понять, что вынес Анджел из этого рассказа.
   Сын жевал резинку, устремив взгляд в дебри мощной кроны, раскинувшейся над их головами.
   Какое-то мгновение оба молчали. Потом Гомер сказал:
   – Может, ты хочешь спросить меня о чем-нибудь?
   Анджел хмыкнул, подумал немного.
   – Да, – сказал он. – Хочу. Меня всегда интересовало, почему у тебя нет женщины и тебя к ним не тянет.
   Этого вопроса Гомер меньше всего ожидал после просветительной беседы. Но тут же понял, его-то и надо было ожидать и давно приготовить вразумительное объяснение действительно странной ситуации. Это было для сына более важно, чем проблема мастурбации.
   – Видишь ли, у меня в Сент-Облаке была девушка, – начал он объяснять. – Очень грубая, головорез в юбке. Она была старше меня. И сильнее… в то время, – сказал он и засмеялся.
   – Не может быть. – Анджел на этот раз не подхватил его смеха. Повернулся на бок, оперся на локоть и пристально смотрел на отца.
   – Мы были совсем разные, – продолжал Гомер. – Это был тот случай, когда секс начинается раньше, чем дружба. Но дружбы у нас так и не получилась. А потом и секс сам собой прекратился. Я даже сейчас затрудняюсь как-то назвать наши отношения.
   – Я так понял, что начало у тебя было не очень удачное? – спросил Анджел.
   – Точно, – ответил Гомер.
   – А дальше что?
   – Я встретил Уолли и Кенди, – сказал Гомер. Тут надо быть очень осторожным, напомнил он себе. – Если бы Кенди не вышла замуж за Уолли, мы бы наверное, с ней поженились. Она почти была моей девушкой, какие-то пять минут. Уолли был на войне, мы думали, что он погиб… – одним духом проговорил Гомер. – Мы трое очень дружили – я, Уолли и Кенди. А потом появился ты, и я понял: мне в жизни ничего больше не нужно.
   Анджел опять лег на спину, устремив взгляд внутрь кроны.
   – Значит, тебе все еще нравится Кенди? И поэтому ты ни на кого больше не смотришь?
   – Да, пожалуй. А ты уже на кого-нибудь посматриваешь? – спросил Гомер, чтобы переменить разговор.
   – Понимаешь, я девушек не интересую, – ответил сын. – Те, кто мне нравится, старше меня. И они меня просто не замечают.
   – Не велика беда, скоро все переменится, – ответил Гомер, легонько ткнув Анджела в бок. Анджел подтянул колени и, повернувшись к отцу, тоже ткнул его. – Очень скоро девушки будут заглядываться на тебя.
   Он обнял Анджела, и они стали бороться. Борьба давала отцу возможность физически прикоснуться к сыну: Анджел последнее время начал стесняться объятий и поцелуев, особенно на людях. Пятнадцатилетние мальчишки не любят телячьих нежностей, борьба – дело другое, это удовольствие пока еще не возбранялось. Они боролись с таким азартом, так шумно дышали, смеялись, что не слыхали, как к ним подошел Верной Линч.
   – Эй, Гомер! – рявкнул Вернон и пнул их ногой, словно разнимал сцепившихся собак.
   Заметив нависшее над ними лицо Вернона, борцы замерли в неудобной позе и смутились, как будто их застали за чем-то недозволенным.
   – Кончай возню, – буркнул он, – Есть сообщение.
   – Мне?
   – Там пришла толстуха, говорит, что знает тебя. Она в павильоне.
   Гомер улыбнулся. В павильоне работала не одна толстуха. И он подумал, что Вернон говорит про Флоренс или Дот Тафт. Даже Лиз-Пиз и та за последние годы заметно раздалась.
   – Незнакомая баба, – сказал Вернон и зашагал к трактору, бросая на ходу: – Хочет наняться на ферму. Спросила тебя. Говорит, старая знакомая.
   Гомер медленно поднялся; катаясь под старым деревом, он, видно, попал ребром на корень, и оно сейчас ныло. Да еще Анджел натолкал за шиворот травы.
   – Толстуха? Может, та, про которую ты рассказывал? – спросил отца Анджел.
   Гомер расстегнул рубаху, стал вытряхивать траву, и Анджел пощекотал его голый живот. Стареет отец, заметил он первый раз. Гомер все еще был подтянут, силен от физической работы, но брюшко уже наметилось, даже слегка выпятилось поверх ремня, а в растрепанных от борьбы волосах седины больше, чем запутавшихся травинок. Глаза посерьезнели, таким он отца никогда не видел.
   – Пап, – мягко сказал Анджел, – кто эта женщина?
   Во взгляде Гомера явно притаился страх, он застегнул рубашку не на ту пуговицу, и Анджел ловко исправил ошибку.
   – Неужели это та самая, головорез в юбке? – Анджел пытался рассмешить отца.
   Но Гомер молчал, даже не улыбнулся. Осталось разгрузить еще полприцепа, Гомер вел трактор на самой большой скорости; Анджел часть ящиков просто сбрасывал, и прицеп скоро опорожнился. Обратно поехали по шоссе, хотя Гомер просил работников по нему не ездить, движение летом большое, можно попасть в аварию.
   На детей всегда производит сильное впечатление, когда родители нарушают свои же правила. Значит, действительно происходит что-то из ряда вон выходящее.
   – Ты думаешь, это она? – прокричал отцу Анджел. Он стоял сзади на прицепе, держась руками за спинку сиденья. – Согласись, волнующий момент, – прибавил он, но Гомер не ответил и не улыбнулся.
   Он оставил трактор с прицепом у склада рядом с павильоном.
   – Нагружай прицеп, – велел он Анджелу.
   Но от Анджела так просто не отделаешься. Он поспешил за отцом в павильон, где в окружении женщин возвышалась над всеми непримиримая, могучая фигура Мелони.
   – Это она? – шепнул отцу Анджел.
   – Привет, Мелони, – сказал Гомер, и все сразу затаили дыхание.
   – Как поживаешь, Солнышко?
   – Солнышко! – повторила Толстуха Дот.
   Анжел не удержался и тоже повторил. Надо же, его отец – «солнышко»!
   Сколько лет мечтала Мелони об этой минуте, но теперь ее взгляд был прикован не к Гомеру, а к Анджелу. Она не могла оторвать от него глаз. Гомер Бур, приятного вида мужчина за сорок, нисколько не напоминал Гомера, которого она знала. Но этот юноша поразил ее в самое сердце. Она и сама не ожидала того ошеломляющего впечатления, которое произвел на нее этот почти точный слепок с ее прежнего Гомера. Бедному Анджелу было немного не по себе от ее бесцеремонного взгляда. Но он был джентльмен и радушно улыбнулся гостье.
   – Насчет тебя никаких сомнений, – сказала Мелони. – Ты больше похож на отца, чем он сейчас сам на себя.
   Толстуха Дот и ее окружение жадно ловили каждое слово.
   – Очень приятно, что ты нашла сходство, – сказал Гомер, – но Анджел – мой приемный сын.
   Господи, неужели Гомер Бур так ничему и не научился? Прожив годы, в которых было все – тяготы, предательства, которые нарастили ему мускулы и жирок и очевидно состарили, неужели не понял он, глядя в яростные и печальные глаза Мелони, что ее нельзя обмануть, что в характере у нее есть лакмусовая бумага на ложь.
   – Приемный? – переспросила она, не сводя изжелта-серых глаз с Анджела и остро чувствуя горечь разочарования: ее самый давний друг хочет опять обмануть ее.
   Именно в эту минуту в павильон быстрым шагом вошла Кенди, отвязавшись наконец от Баки Бина, взяла яблоко из корзины, почти готовой для прилавка, решительно откусила и, увидев, что никто не работает, подошла к группке бездельников.
   Удобнее всего было пристроиться к сборищу со стороны Гомера и Анджела, которые подошли последними, она встала между ними и, увидев незнакомую женщину, смутилась – рот набит яблоком, с ходу не поприветствуешь.
   – Добрый день! – кое-как выговорила она.
   И Мелони сразу распознала в ее лице черты, которые в Анджеле показались незнакомыми или забытыми; она их не помнила в том далеком Гомере.
   – Это Мелони, – сказал Гомер Кенди, и Кенди чуть не поперхнулась; давным-давно на крыше дома сидра Гомер поведал ей историю его отношений с этой женщиной.
   – А это миссис Уортингтон, – промямлил он.
   – Здравствуйте, – наконец внятно произнесла Кенди.
   – Миссис Уортингтон? – Рысьи глаза Мелони перебежали с Анджела на Кенди, вернулись к Анджелу и остановились на Гомере.
   К сходке наконец присоединился Уолли, выехал из конторы в инвалидном кресле.
   – Почему это сегодня никто не работает? – спросил он с обычным добродушием.
   Увидев незнакомую гостью, сразу же вежливо приветствовал ее.
   – Здравствуйте, – улыбнулся он.
   – Привет! – ответила Мелони.
   – Мой муж, – сказала Кенди, опять сквозь набитый рот.
   – Ваш муж? – переспросила Мелони,
   – Мистер Уортингтон, – опять промямлил Гомер.
   – Меня все зовут Уолли.
   – Мы с Мелони вместе выросли в приюте, – сказал Гомер.
   – Да? Замечательно! – с чувством воскликнул Уолли. – Пусть вам все здесь покажут. И дом тоже, – сказал он Гомеру. – Может, хотите поплавать в бассейне? – спросил он, обращаясь к Мелони, которая первый раз в жизни не знала, что сказать. И, не дождавшись ответа, повернулся к Толстухе Дот: – Скажи, пожалуйста, сколько мы собрали бушелей грейвенстинов. Меня ждет у телефона заказчик. – Развернулся в кресле и поехал в контору.
   – Злюка знает, – сказала Флоренс. – Он только что был на складе.
   – Пойдите сходите за ним кто-нибудь, – распорядился Уолли и прибавил, взглянув на Мелони: – Рад был познакомиться. Оставайтесь с нами поужинать.
   Кенди опять чуть не подавилась, но все-таки с трудом проглотила откусанное яблоко.
   – Спасибо, – ответила Мелони, обращаясь к Уолли. Кресло Уолли легко въехало в контору, много лет назад Эверет Тафт убрал порог между комнатами и навесил дверь так, что она открывалась в ту и другую сторону, чтобы Уолли по павильону и конторе ездил без посторонней помощи.
   Он здесь единственный настоящий герой, думала Мелони, глядя, как качается туда-сюда впустившая его дверь. Пальцы у нее непроизвольно сжимались и разжимались. Ей хотелось дотронуться до Анджела, обнять его. Ее столько лет преследовало желание добраться до Гомера. И вот он перед ней, а она не знает, что делать. Упади она на колени или прими боевую позу – он явно готов ко всему, тоже не может совладать с руками, выбивает пальцами по бедру дробь. Хуже всего то, что в его глазах нет ни капли любви к ней, смотрит как затравленный зверь – ни радости, ни любопытства. И еще она видела – заговори она о его сыне, о его мнимом сиротстве, он вцепится ей в шею, не успеет она и слова вымолвить.
   Казалось, все забыли, что Мелони пришла наниматься на работу.
   – Хотите, пойдем посмотрим бассейн, – предложил Анджел.
   – Я не умею плавать, – сказала Мелони. – Но посмотрю с удовольствием.
   Она тепло улыбнулась Анджелу щербатой улыбкой, и Гомер вздрогнул, такой улыбки у Мелони он не знал. А безвольно висевшая рука Кенди вдруг ощутила свинцовую тяжесть откушенного яблока.
   – После бассейна, – сказала она, – я покажу вам дом. Яблоко вдруг выпало у нее из руки, и она сама над собой рассмеялась.
   – А я проведу тебя по саду, – мрачно предложил Гомер.
   – Не надо меня водить по саду, Солнышко, – сказала Мелони. – Я столько их повидала на своем веку.
   – А-а, – отозвался Гомер.
   – Солнышко, – тупо повторила Кенди.
   По дороге к дому Анджел ткнул отца в спину – появление Мелони все еще представлялось ему неожиданным и забавным сюрпризом. Гомер резко повернулся и нахмурился, взглянув на сына, что еще больше раззадорило Анджела. Он с энтузиазмом показывал Мелони бассейн, особенно скат для коляски Уолли; Кенди и Гомер ждали их тем, временем в кухне.
   – Мелони знает, – сказал Гомер.
   – Что? – спросила Кенди. – Что она знает?
   – Мелони знает все, – произнес Гомер, находясь в состоянии транса, сравнимом только с эфирной оглушенностью д-ра Кедра.
   – Откуда ей знать? Ты ей сказал?
   – Не говори глупостей. Она всегда все знает.
   – Это ты не говори глупостей, – резко ответила Кенди.
   – Уолли прекрасно плавает, – говорил Анджел Мелони. – В океане. Надо только отнести его за волнорезы. Обычно я его ношу.
   – Ты очень красивый. – сказала Мелони. – Красивее отца.
   Анджел смутился, посмотрел температуру воды в бассейне.
   – Теплая, – сказал он. – Плохо, что вы не умеете плавать. Но вы могли бы войти в воду, где мелко. Я могу научить вас лежать на спине. Моего отца плавать учила Кенди.
   – Невероятно!
   Она прошла в конец трамплинной доски, немножко покачалась, доска под ее весом прогнулась почти до самой воды.
   – Если я упаду, ты, конечно, меня спасешь, – сказала она. Анджел не мог понять, любезничает с ним эта великанша, угрожает или просто валяет дурака. Она была непредсказуема. И от этого с ней было интересно до жути.
   – Да, я, наверное, смог бы вас спасти. Если бы вы стали тонуть, – с легким волнением проговорил он.
   Мелони отошла от края доски, и походка ее приобрела ту пружинистость, какая свойственна крупным представителям семейства кошачьих.
   – Невероятно, – повторила она, пожирая взглядом все окружающее.
   – Хотите, пойдем в дом, – предложил Анджел.
   – А неплохо у вас тут, – сказала Мелони, когда они обошли с Кенди первый этаж.
   Гомер повел ее на второй, в коридоре между его комнатой и Анджела Мелони остановилась и прошептала:
   – Ты здорово устроился. Как ты с этим справляешься, Солнышко?
   Ее рыжеватые глаза жгли Гомера до физической боли.
   – И какой отсюда вид, – прибавила она, сидя на широкой кровати Гомера и глядя в окно.
   После чего спросила, можно ли воспользоваться туалетной комнатой; Гомер кивнул и пошел вниз перекинуться словом с Кенди; Анджел все еще крутился рядом, взволнованный и распираемый любопытством. Первая женщина отца с бандитскими наклонностями произвела на него сильное впечатление. Его давно занимал вопрос, почему отец сторонится женщин, но после знакомства с этим грозным привидением из отцовского прошлого, его затворничество больше не выглядело странным. Если первой женщиной отца была эта устрашающая особа, тогда понятно, почему его больше не тянет к женскому полу.