Ирвинг Джон. Правила Дома сидра

   Миссис Гроган, сестры Анджела, Эдна и Каролина не сомневались: позор ему не грозил. Ему грозило другое – бесполезное существование. А Уилбур Кедр смысл жизни видел в одном – приносить людям пользу.
   Сестра Эдна первая обнаружила тело д-ра Кедра. Дверь в провизорскую закрывалась неплотно; ей показалось, что эфиром оттуда тянет сильнее, чем всегда, а д-р Кедр что-то уж чересчур долго отдыхает, и она отворила дверь. На какое-то время сестра Эдна потеряла дар речи.
   Миссис Гроган знала, что д-р Кедр ушел от них в лучший мир. Вечером она читала девочкам душещипательный отрывок из «Джейн Эйр» голосом потревоженной скворчихи.
   Сироты не любят, когда в их жизни что-то меняется, им необходим раз навсегда заведенный порядок, напомнили друг другу сестры.
   Для сестры Каролины романы Диккенса были сентиментальной скучищей, но характер у нее был стальной. Она читала отрывок из «Давида Копперфильда» в спальне мальчиков недрогнувшим голосом. Сказать, однако, вечернее благословение сестра Каролина не смогла – оно оказалось той соломинкой, которая сломала хребет верблюду.
   Произнесла благословение сестра Анджела – полный вариант, согласно неписаным правилам Сент-Облака.
   – Давайте порадуемся за доктора Кедра, – сказала она притихшим мальчишкам. – Доктор Кедр нашел семью. Спокойной ночи, доктор Кедр.
   – Спокойной ночи, доктор Кедр, – хором отозвались мальчишки.
   – Спокойной ночи, доктор Кедр, – смогла наконец вымолвить сестра Эдна, пока сестра Анджела собиралась с духом перед вечерним благословением; а сестра Каролина, надеясь, что вечерний ветер осушит мокрые от слез щеки, пошла вниз по холму сообщить раз и навсегда испуганному начальнику станции, что в Сент-Облаке опять мертвое тело.
   В тот воскресный день бабьего лета Гомер отправился «на задание»: хотел выведать, каковы на самом деле отношения между мистером Розом и его дочерью. Мужчины сидели вдвоем на крыше дома сидра и по большей части молчали. С мистером Розом, был убежден Гомер, чем меньше говоришь, тем больше узнаешь.
   Внизу возле дома Анджел учил Роз Роз кататься на велосипеде. Гомер накануне предложил отвезти их утром на пляж, а к вечеру за ними заехать; но Анджел не хотел ни от кого зависеть, кроме того, поездка в качестве пассажира еще подчеркнет его возраст – до получения водительских прав оставалось полгода. Идти на пляж далеко, ездить на попутных не позволялось, а на велосипеде четыре-пять миль – одно удовольствие, дорога без особых подъемов и спусков.
   Мистер Роз наблюдал за уроком спокойно, а Гомер весь извелся, глядя, как мучается Роз Роз; Анджел самозабвенно готовился к поездке, придирчиво выбирал велосипеды, истово обсуждал с Кенди, какой купальник больше пойдет Роз Роз. Остановились на изумрудно-зеленом с широкой розовой полосой, спиралью обвивающей тело: Кенди он был велик в груди и бедрах, значит, Роз Роз будет впору.
   – Езде на велосипеде, наверное, надо учиться в детстве, – сказал Гомер.
   Анджел бежал рядом с вихляющим велосипедом, которым Роз Роз безуспешно пыталась править. Разогнав велосипед до приличной скорости, Анджел отпускал его; если Роз Роз судорожно пыталась рулить, то забывала крутить педали, велосипед терял скорость и падал; если же она нещадно крутила педали, то забывала рулить. Беда была в том, что она никак не могла совместить движения рук и ног. Держать равновесие, крутить педали и одновременно рулить казалось ей, видно, непостижимым чудом.
   – А ты умеешь ездить на велосипеде? – спросил Гомера мистер Роз.
   – Никогда не пробовал, – признался Гомер. – Думаю, я бы тоже не сразу поехал, – добавил он, хотя езда на велосипеде представлялась ему делом нетрудным. В приюте велосипедов не было; на нем ведь можно, чего доброго, сбежать. Единственный велосипед в Сент-Облаке был у начальника станции, но и он на нем почти не ездил.
   – И я никогда, – сказал мистер Роз, наблюдая, как велосипед подпрыгнул на бугорке, накренился и Роз Роз, вскрикнув, упала. Анджел бегом бросился к ней на помощь.
   Сборщики тоже смотрели на урок велосипедной езды. Они сидели внизу, прислонившись к стене дома, кто пил кофе, кто тянул пиво. Одни подбадривали Роз Роз восклицаниями, как все на свете болельщики, другие взирали на происходящее безмятежно, как мистер Роз сверху.
   Урок затянулся, энтузиазм у зрителей поубавился, аплодисменты раздавались все реже.
   – Не сдавайся, – сказал Анджел Роз Роз.
   – А разве я говорю, что сдаюсь? – в который раз садясь на велосипед, ответила девушка.
   – Вы помните, что вы однажды сказали мне о правилах? – спросил Гомер мистера Роза.
   – О каких правилах? – вопросом на вопрос ответил тот.
   – О тех, что я каждый год вывешиваю в доме сидра. Вы сказали, что у вас свои правила. И вы по ним здесь живете.
   – А-а, об этих!
   – Я тогда понял, что они запрещают насилие. Предписывают осмотрительность. В общем, похожи на мои.
   – Говори без обиняков, Гомер.
   – Что тут у вас происходит? Я слышал о случаях насилия…
   Роз Роз уже опять сидела на велосипеде; лицо сосредоточенно; оба, тренер и ученица, обливаются потом. Гомеру показалось, что Роз Роз нарочно высоко прыгает в седле, как будто хочет побольнее удариться. Но может, это просто усердие не по разуму? Виляя из стороны в сторону, она покатила под горку между деревьями. Анджел пустился вдогонку.
   – Почему они не пошли пешком? – сказал Персик. – Давно уже были бы там.
   – Почему никто не отвез их на машине? – проговорил второй зритель.
   – Хотят сами, – сказал третий под сдержанный смешок.
   – Прошу поуважительнее, – предупредил сверху мистер Роз. Гомер было подумал, что эти слова обращены к нему, но ошибся, смех внизу смолк. – Велосипед, думаю, скоро сломается, – прибавил мистер Роз и взглянул на Гомера.
   На Роз Роз были голубые джинсы, крепкие рабочие ботинки и футболка, прилипшая к телу, сквозь нее просвечивал зеленый с розовой спиралью купальник.
   – Представляешь, как она будет учиться плавать? – сказал мистер Роз.
   Гомеру было очень жаль Анджела, но сейчас ум его был занят более серьезным делом.
   – Здесь совершено насилие, – опять начал он. – Это не по правилам.
   Мистер Роз полез за чем-то в карман. Гомер был почти уверен, что он вынет из кармана нож; но мистер Роз вынул другой предмет и мягким движением положил его на ладонь Гомера – это был огарок свечи. Тот самый, что Кенди зажгла в доме сидра во время их последнего любовного свидания. Испугавшись, что к дому подъехал Уолли, она в панике забыла о нем.
   Гомер сжал пальцы, и мистер Роз похлопал его по сжатому кулаку.
   – Это ведь тоже не по правилам, – сказал он. Котелок на кухне пек к обеду кукурузный хлеб, и им вкусно пахло даже на крыше, которая постепенно нагревалась стремящимся к зениту солнцем.
   – Скоро испечется хлеб? – крикнул Котелку Персик.
   – Нет еще, – донеслось из кухни. – Заткнись, малышку разбудишь.
   – Говно, – выругался Персик.
   Котелок вышел из дома и несильно пнул Персика в зад.
   – Небось, когда хлеб испечется, не будешь обзываться.
   – Я не обзываюсь, просто сорвалось с языка, – объяснил Персик.
   – Ладно, помолчи, – сказал Котелок, посмотрел, как Роз Роз учится ездить, и спросил: – Ну и как у них, получается?
   – Изо всех сил наяривают, – ответил Глина.
   – Новую игру придумали, – сказал Персик, и опять все засмеялись.
   – Прошу поуважительнее, – повторил мистер Роз, все опять замолчали.
   А Котелок ушел к себе на кухню.
   – Вот, ей-богу, сгорит у него хлеб, – безмятежно проговорил Персик.
   – Сгорит, если будешь под руку кричать, – вразумлял его Глина.
   Велосипед наконец-таки сломался; не то цепь заклинило, не то спицы заднего колеса погнулись.
   – Есть еще велосипед, – сказал неунывающий Анджел. – Потренируйся на нем, пока я починю этот.
   Анджел занялся колесом, а Роз Роз взгромоздилась на мужской велосипед и тут же упала с него, сильно ударившись о раму. Обеспокоенный Гомер спросил сверху, все ли с ней в порядке.
   – Чуть-чуть живот схватывает, – согнувшись, ответила Роз Роз и, пока Анджел чинил велосипед Кенди, так и стояла.
   – По-моему, дело безнадежное, – сказал Гомер мистеру Розу.
   – Ну так как насчет правил? – спросил тот.
   Гомер опустил огарок в карман, взгляды их встретились; какое-то время они глядели друг на друга, как будто состязались, кто первый не выдержит и отведет глаза.
   – Я беспокоюсь о вашей дочери, – немного погодя сказал Гомер.
   Роз Роз как раз опять грохнулась вместе с велосипедом.
   – Нечего о ней беспокоиться.
   – Иногда у нее очень несчастный вид.
   – Она вполне счастлива.
   – А вас она не беспокоит?
   – Только начни беспокоиться, причин для беспокойства не оберешься, – пожал плечами мистер Роз.
   Ушиб о раму, как видно, все еще причинял ей боль – упадет с велосипеда, встанет и стоит минуту-другую, согнувшись и уперев руки в колени.
   Гомер с мистером Розом прозевали миг, когда Роз Роз признала себя побежденной. Увидели только, что она бежит в сторону Жаровни, Анджел догоняет ее, а оба велосипеда валяются на площадке у дома сидра.
   – Какая жалость, – сказал Гомер. – Они бы прекрасно провели время на пляже. Может, все-таки отвезти их туда?
   – Оставь их в покое, – сказал мистер Роз, слова его прозвучали как приказ. – Им нечего делать на пляже, – прибавил он мягче. – Они очень молодые и не знают, как проводить время. Подумай сам, на пляже может случиться всякое. Вдруг утонут. Или кому-нибудь не понравится, что белый парень с черной девушкой, да еще в купальных костюмах. Им не надо никуда ездить вместе, – заключил мистер Роз и переменил разговор: – А ты, Гомер, как, счастлив?
   – Счастлив? – переспросил Гомер.
   – Почему ты все время повторяешь последнее слово?
   – Не знаю, – ответил он. – Иногда счастлив, – прибавил он осторожно.
   – Это хорошо, – сказал мистер Роз. – А миста и миссус Уортингтон счастливы?
   – По-моему, вполне. Почти всегда.
   – Это хорошо, – опять сказал мистер Роз.
   Персик, выпивший несколько банок пива, с опаской подошел к велосипеду Анджела, как будто от него и лежачего можно ожидать каверз.
   – Смотри, чтобы он тебя не тяпнул, – сказал Глина. Персик поставил велосипед, оседлал его и расплылся в улыбке.
   – А как на нем ездят? – спросил он, и все засмеялись. Тогда и Глина отделился от стены и взял велосипед Кенди. – Давай наперегонки, – предложил он Персику.
   – Вот-вот, – сказал появившийся в дверях Котелок. – Посмотрим, кто первый сверзится.
   – А у моего нет середки, – сказал Глина, разглядывая велосипед Кенди.
   – Это чтобы быстрее ехал, – объяснил Персик и двинул велосипед вперед, переступая по земле ногами.
   – Ты не едешь, ты его трахаешь, – сказал кто-то, и все загоготали.
   Котелок подбежал к Персику и стал толкать сзади.
   – Стой, говно собачье! – закричал тот. Велосипед набрал скорость, и он не успевал перебирать ногами.
   – Это нечестно, пусть меня тоже кто-то толкает, – завопил Глина.
   Двое парней подошли к нему с двух сторон и разогнали еще быстрее. Персик тем временем, перевалив пригорок, исчез из вида в соседнем саду, не переставая издавать истошные вопли.
   – Дерьмо поганое! – крикнул на ходу Глина.
   Он так быстро крутил педали, что переднее колесо вдруг взмыло вверх, и незадачливый всадник грохнулся наземь. Парни орали в бешеном восторге, а Котелок, подняв упавший велосипед, решил тоже участвовать в общей забаве.
   – И ты бы попробовал, – посоветовал мистер Роз Гомеру. Почему не попробовать, ни Анджела, ни Кенди поблизости нет.
   – Пожалуй, попробую. Я за тобой, – крикнул он Котелку, который уже сидел в седле, стараясь держать равновесие.
   Секунда-другая, ноги соскользнули с педалей, и он свалился на землю, не проехав полметра.
   – Первая попытка не в счет, – заявил он, поднимая машину.
   – А вы не хотите? – спросил Гомер мистера Роза.
   – Нет.
   – Малышка плачет, – сказал один из зрителей.
   – Пойди и принеси ее, – скомандовал другой.
   – Я сам к ней пойду, – сказал мистер Роз. – Побуду с ней, пока вы тут веселитесь.
   Из-за пригорка появился Персик, ведя рядом велосипед и заметно хромая.
   – В дерево врезался, – ткнул он в машину. – Пер прямо на него, как на врага.
   – А ты бы рулил, – сказал Глина.
   – Он сам рулил. Куда хотел, туда и ехал. Гомер помог Котелку сесть на велосипед еще раз.
   – Поехали, – решительно проговорил Котелок, держась за шею Гомера одной рукой, другой вцепившись в руль, но забыл при этом крутить ногами.
   – Жми на педали, иначе не поедешь, – сказал Гомер.
   – Ты сначала меня подтолкни, – попросил Котелок.
   – Что-то сгорело! – крикнул один из парней.
   – Черт, это мой хлеб! – заволновался Котелок. Дернулся в сторону, не отпуская шею Гомера, и оба упали один поверх другого.
   – Я. же говорил, что у него хлеб сгорит, – сказал Персик Глине.
   – Давай сюда велик, – сказал Глина, беря у Персика велосипед Анджела.
   Двое парней помогли Гомеру усесться в седло.
   – Все в порядке, сижу, – сказал им Гомер, но ошибся. Работники отпустили велосипед, он резко крутанул руль вправо, затем влево, прямо на стоявших рядом работников, которые бросились от него врассыпную, велосипед упал в одну сторону, Гомер вылетел в другую.
   Все вокруг засмеялись. Персик взглянул на лежавшего Гомера и вдруг выпалил:
   – Белая кожа не всегда помогает!
   Все от смеха даже за животы схватились.
   – Почти всегда, – поправил мистер Роз. Он стоял в дверях дома сидра, за его спиной клубился чад – кукурузный хлеб, кажется, и правда сгорел; на руках у него была дочь его дочки с неизменной пустышкой во рту. Да и сам он, проговорив эти слова, сунул в рот одну из пустышек.
   В самом сердце яблочной долины, в саду, называемом Жаровня, который отстоял от океана на добрых сто миль и куда не долетало его влажное дыхание, под кроной яблони позднего сорта лежала в густой зеленой траве Роз Роз, рядом с ней растянулся Анджел. Ее рука покоилась у него на груди, он легонько водил пальцем по шраму на ее лице. Когда палец касался ее губы, она придерживала его и целовала.
   Рабочие ботинки и джинсы валялись рядом, но купальник и футболку Роз Роз не сняла.
   – На пляже все равно ничего хорошего нет, – сказала она.
   – Мы еще туда съездим, – пообещал Анджел.
   – Нет, мы никуда не поедем.
   Вволю нацеловавшись, Роз Роз отстранила Анджела от себя.
   – Расскажи мне опять про это, – попросила она. Анджел стал было описывать океан, но она прервала его: – Нет, про другое. Плевать мне на океан. Расскажи про то, как мы будем жить в большом доме. Ты, я, малышка, твой отец, миста и миссус Уортингтоны. Мне очень понравилось, – улыбнулась Роз Роз.
   И Анджел начал рассказ. Он не сомневался, это возможно. Отец, Уолли и Кенди не будут возражать.
   – Вы все ненормальные, – сказала Роз Роз. – Но все равно продолжай.
   Дом очень большой, уверял Анджел.
   – И против малышки никто возражать не будет? – спросила она и зажмурилась. С закрытыми глазами яснее виделось то, о чем рассказывал Анджел.
   Вот так и родился в Анджеле писатель, сознавал он это сейчас или нет. Впервые сумел он словами изобразить фантазию так, что ее самоценность стала важнее, чем жизнь; он учился живописать картины, невозможные, не претендующие на реальность, но в которые так верится в обманчиво теплый день бабьего лета, потому что они скроены лучше и достовернее, чем сама жизнь. Звучат, во всяком случае, правдоподобно. Анджел говорил почти весь день, речь его лилась и лилась; и когда сгустились сумерки, он уже был законченный сочинитель новелл. В его рассказе Роз Роз и все окружающие вели себя потрясающе. Никто ни в чем не перечил друг другу. Все шло как по маслу, как любят говорить в Мэне.
   Слушая, Роз Роз разок-другой всплакнула; и тогда Анджел целовал ее. Иногда она просила повторить какой-то кусок, если он представлялся совсем уж невероятным.
   – Подожди, – говорила она Анджелу, – повтори еще раз, я, наверно, чего-то не поняла.
   На закате их стала донимать мошкара, и Анджелу вдруг подумалось, что однажды вечером Роз Роз вот так же попросит Уолли рассказать ей про комаров с рисовых плантаций Бирмы.
   «Наших комаров, – скажет ей Уолли, – и сравнить нельзя с японским москитом Б», – но этот завиток мысли Анджел не включил в повествование.
   Роз Роз стала подниматься с земли, но сильная боль внизу живота, не то спазм, не то следствие ушиба о велосипедную раму, скрутила ее, и она упала на колени, как будто ее толкнули.
   – Ты сильно ударилась о раму? – спросил ее Анджел.
   – Я сама ударилась, нарочно.
   – Что?
   – Хотела посильнее удариться, но не получилось.
   – Зачем?
   – Чтобы выкинуть.
   – Ты беременна?
   – Да, опять, – сказала она. – Еще и еще раз. Кто-то хочет, чтобы я все время рожала.
   – Кто? – спросил Анджел.
   – Не важно кто.
   – Он здесь, в «Океанских далях?»
   – Да, здесь. Но это не важно.
   – Отец ребенка здесь?
   – Этого – здесь. – Она похлопала себя по плоскому животу.
   – Но кто он?
   – Не важно кто. Расскажи мне опять эту историю. Только пусть в ней будет два ребенка. Я и ты, и все другие, и еще два ребенка. Вот будет здорово.
   У Анджела был такой вид, словно Роз Роз с размаху ударила его по щеке. Она обнимала его, целовала. Потом сказала изменившимся голосом:
   – Теперь ты видишь? – Роз Роз крепко обняла его. – Нам не будет на пляже весело.
   – Ты хочешь этого ребенка? – спросил он.
   – Я хочу того, который есть, – сказала она. – А этого не хочу. – И она изо всей силы ударила себя по животу, согнулась вдвое и, выпустив газы, упала на бок в траву.
   Приняла позу эмбриона, не мог не отметить про себя Анджел.
   – Ты хочешь меня любить или помочь? – спросила она.
   – И то и другое, – ответил насчастным голосом Анджел.
   – Так не бывает, – сказала она. – Если ты такой умный, лучше помоги мне. Это легче.
   – Ты можешь остаться у нас, со мной, – опять затянул свое Анджел.
   – Все, больше об этом не надо, – сердито сказала Роз Роз. – И забудь про имя для моей дочки. Мне нужна помощь, – повторила она.
   – Какая? – спросил Анджел. – Я сделаю все.
   – Мне нужен аборт, – сказала Роз Роз. – Мой дом далеко. Я никого здесь не знаю. И у меня нет денег.
   Денег, которые он копит на свою первую машину, наверное, на аборт хватит, думал Анджел. Но беда в том, что эти почти пятьсот долларов лежат в сберегательном банке и без разрешения опекунов – отца и Кенди – никто ему этих денег не даст. Анджел спросил Эрба Фаулера, не знает ли он, кто в их городе делает аборт. Ответ был, как и следовало ожидать, весьма туманный.
   – Есть тут один старый пердун по имени Гуд, – сказал Эрб. – Ушедший на пенсию врач из Кейп-Кеннета. Делает дело у себя в летнем домике на Питьевом озере. Тебе повезло, сейчас еще, можно сказать, лето. Я слыхал, он делает там аборты даже среди зимы.
   – А вы не знаете, сколько надо платить?
   – Дорого, – ответил Эрб. – Но ребенок – удовольствие более дорогое.
   – Спасибо, – сказал Анджел.
   – С чем тебя и поздравляю. Вот не ожидал, что твой петушок уже в петуха вырос, – рассмеялся Эрб.
   – Давно уже вырос, – гордо ответил Анджел.
   Дома он заглянул в телефонный справочник, но среди многочисленных Гудов д-ра Гуда в этой части штата Мэн не было, а имени Гуда Эрб не знал. Нет, этого Гуда ему не найти. Не звонить же по всем номерам с идиотским вопросом, не вы ли тот Гуд, что делает аборты. К тому же без ведома отца и Кенди денег он не получит. И Анджел, не откладывая, поведал им свою заботу.
   «Господи, какой же хороший человек Анджел, – скажет потом Уолли. – Никаких у него секретов. Придет и выложит всю правду, какой бы горькой она ни была».
   – Она не сказала, кто отец? – спросил Гомер Анджела.
   – Нет, не сказала.
   – Скорее всего, Персик, – решила Кенди.
   – Какое имеет значение, кто отец. Она хочет сделать аборт, куда ей второй ребенок, – сказал Гомер. – Мы должны ей помочь.
   Уолли и Кенди промолчали. Гомер для них в этом деле авторитет.
   – Вопрос в том, кому из Гудов звонить. Ведь в телефонной книге не сказано, кто из них врач, – сказал Анджел.
   – Я знаю, кто это. Но он не врач, – сказал Гомер.
   – Эрб сказал, что он врач на пенсии, – пояснил Анджел.
   – Да, на пенсии, но не врач, а учитель биологии, – возразил Гомер. И вспомнил, как мистер Гуд перепутал однажды строение маток кролика и овцы. Интересно, знает ли старина Гуд, сколько маток у женщины. А если знает, что одна, не наделает ли беды?
   – Учитель биологии? – переспросил Анджел.
   – К тому же не очень знающий, – кивнул Гомер.
   – От Эрба Фаулера, как всегда, никакого толку, – сказал Уолли.
   Гомер содрогнулся, вспомнив степень невежества своего бывшего учителя.
   – Мистера Гуда нельзя близко к ней подпускать, – сказал он и повернулся к Анджелу: – Ты отвезешь ее в Сент-Облако.
   – Но она не хочет рожать этого ребенка, – возразил Анджел.
   – Послушай, Анджел, – сказал Гомер, – в Сент-Облаке не только рожают детей. Там ей сделают аборт.
   Уолли стал ездить в кресле туда-обратно.
   – Мне там делали аборт, Анджел, – сказала Кенди. – Много лет назад.
   – Тебе, аборт? – изумился Анджел.
   – В те дни, – сказал Уолли, – мы с Кенди были уверены, что сможем родить сколько угодно детей.
   – Это было еще до войны, когда Уолли был здоров, – объяснила Кенди.
   – Доктор Кедр делал аборт? – спросил Анджел Гомера.
   – Точно, – ответил Гомер, а в голове мелькнуло: надо немедленно отправить туда Роз Роз. Поедет поездом в сопровождении Анджела. И надо спешить. С этими разоблачениями д-р Кедр не сегодня-завтра прекратит «работу Господню».
   – Пойду позвоню им, – сказал он. – Посадим вас на ближайший поезд.
   – Я могу отвезти их туда на кадиллаке, – предложил Уолли.
   – Слишком длинная дорога для тебя, – покачал головой Гомер.
   – Малышка Роз побудет со мной, – сказала Кенди. Было решено, что в дом сидра за Роз Роз и малышкой пойдет Кенди. С Анджелом Роз может их не отпустить.
   – Мне он возражать не посмеет, – сказала Кенди. – Я ему скажу, что нашла для девочки много вещичек и мы хотим их померить.
   – Это ночью-то? – сказал Уолли. – Мистер Роз не дурак, он твоей сказочке не поверит.
   – А мне все равно, поверит или нет, – отрезала Кенди. – Я вызволю оттуда девочку и ребенка.
   – Есть необходимость в такой спешке? – спросил Уолли.
   – Думаю, что есть, – ответил Гомер. Он не посвятил Кенди и Уолли в грандиозную затею д-ра Кедра, не рассказал о решении отойти от дел, о разоблачительных письмах. Сирота знает, как важно не болтать лишнего. И раскрывает душу постепенно, взвешивая каждое слово.
   К телефону подошла сестра Каролина; скорбящие, убитые горем старые соратницы д-ра Кедра попросили отвечать на звонки сестру Каролину: голос у нее громче, тверже, чем у них. Сами они погрузились в необъятную «Краткую летопись», силясь глубже проникнуть в замысел д-ра Кедра. И каждый раз, слыша телефонный звонок, нервно вздрагивали, вдруг это попечители.
   – Каролина? – сказал Гомер. – Это я. Позови, пожалуйста, старика.
   Сестра Анджела, сестра Эдна, миссис Гроган – эта троица всегда будет любить Гомера, какие бы ноты протеста он ни слал. Но сестра Каролина не нянчила и не растила его и потому не чувствовала к Гомеру их неиссякаемой нежности. Сестра Каролина считала его предателем. И его просьба позвать «старика» была встречена ею в штыки. Ни сестры, ни миссис Гроган никак не могли собраться с духом и сообщить Гомеру о смерти д-ра Кедра, а сестра Каролина просто слышать о нем не могла.
   – Что тебе надо? – спросила она холодно, – Может, тебя переменились взгляды?
   – Знакомая сына, – начал Гомер, – одна из сезонных работниц, беременна, у нее уже есть ребенок. И опять безотцовщина.
   – Теперь будет два ребенка.
   – Черт возьми, Каролина! – крикнул Гомер. – Я хочу поговорить со стариком.
   – И я бы хотела, – крикнула Каролина и уже тише прибавила: – Кедр умер, Гомер.
   – Черт возьми, – пробормотал Гомер, и сердце у него чуть не разорвалось в грудной клетке.
   – Виноват эфир, – сказала Каролина. – Так что в Сент-Облаке больше не делают «работы Господней». Если кому-то из твоих знакомых она потребовалась, придется тебе делать ее самому. – И сестра Каролина бросила трубку.
   Буквально бросила. Так что у него загудело в ушах. Ему казалось, он слышит, как бьются друг о друга бревна в горной реке, смывшей несчастных Винклей. Глаза защипало сильнее, чем в котельной Дрейперов в заснеженном Уотервилле. А горло и легкие скрутила боль, как той ночью, когда он звал Фаззи Бука, надеясь, что заречные леса Мэна откликнутся эхом; кричал, кричал и не мог докричаться.
   Лужок нашел счастье, торгуя мебелью; ну и слава Богу, думал Гомер, хотя вряд ли кто из сирот был бы счастлив на его месте. Иногда и он бывал счастлив, работая в садах. Но Кедр сказал бы: дело не в личном счастье; главное – приносить пользу.
   Гомер закрыл глаза и увидел женщин, сходящих с поезда с потерянным видом. Вот они едут в тускло освещенном вагоне на полозьях; в оттепель полозья чиркают по камням, высекая искры, и женщины в испуге мигают. На смену вагону пришел автобус – какими отверженными казались они в этой герметически закупоренной коробке. Сквозь запотевшие окна их лица маячили смутными, белыми пятнами, таким же смутным был для них мир после первого вдоха паров эфира.