мгновенно поднял кошелек и протянул его владели-це. Она вежливо протявкала
что-то -- вероятно, "спасибо" -- не ему, конечно, а хозяину Гаву, а затем
вдруг раскрыла кошелек. "Вот удача! -- подумал Пальчик. -- Хочет наградить
за находку. Может, тогда хоть морковки поедим?" Но пекинеса, наоборот,
молниеносно пересчитав мо-нетки, вдруг нервно забрехала: а где, мол,
остальные? Немедленно верните! Гав-гав-гав!.. Ей пронзительно подвывала
приятельница-бульдожка.
На их брехню и ругань заспешил черный терьер -- постовой.
-- Бежим! -- вскрикнул Гав и, выпустив "поводок", закинул себе Пальчика
на спину.
Схватившись от неожиданности за его уши, тот вихрем поскакал на нем,
словно на коньке-горбунке. Что тут началось! Все повыкатывали глаза и
поразевали рты. Виданное ли дело? Это все равно, что где-нибудь у нас по
улице пронесся бы пес верхом на человеке!
К счастью, всего лишь несколько секунд понадобилось беглецам, чтоб
очутиться в заветном парке, -- никто даже опомниться не успел.
-- Покатался, и хватит, -- Гав взбрыкнул, сбросив седока на ворох
листьев. -- Ну, что я говорил? Мигом добрались! Верхнее чутье меня не
обмануло, -- и он важно повел лапой вокруг. -- Видишь?
Пальчик узнал и забор, и калитку, и аллейку.
-- За мной! -- помчался Гав дальше. Пальчик заспешил следом.
Они быстро свернули туда, сюда, влево, вправо...
Кабина лифта!!!
Пальчик оторвал от ошейника и отбросил в сторону прут-поводок и схватил
папину тросточку, подпирающую дверь. Они кинулись в кабину, закрылись, и он
поспешно нажал кнопку первого этажа.
Кабина, медно позвякивая на этажах, начала опускаться.
-- Спасибо, Гав, -- обнял Пальчик за шею пса.
Пес лишь что-то невразумительно проворчал по-собачьи и лизнул его в
нос. И Пальчик окончательно понял, что они, наконец, у себя: Гав разучился
говорить.
Дома мама встретила Пальчика по меньшей мере странно -- как ни в чем не
бывало.
-- А, это вы, -- сказала она, открыв на торопливый стук дверь. --
Сынок, ты что, ключ потерял?..
Пальчик недоуменно взглянул на Гава: а ты, мол, заверял -- обрадует-ся!
Гав же покосился на него так, словно говорил: а ты утверждал, что нам
влетит!
Затем мама с интересом посмотрела на вывороченную наизнанку одежду
сына:
-- А что! Для твоего будущего номера -- уж не знаю какого -- наряд
вполне оригинальный. Только не пойму, зачем ты ошейник себе нацепил. Что же
вы не погуляли? -- вдруг поинтересовалась она.
-- Не погуляли?! -- вскричал Пальчик. Мама посмотрела на часы:
-- Через три минуты вернулись. Ну ладно, скорей переодевайся, мой руки
-- и обедать. И где ты так быстро испачкался? В траве какой-то, весь мятой
пропах!
Пальчик только радостно улыбался.
-- Постой, -- спохватилась мама. -- Да ты, по-моему, у нас подрос.
Отец! -- позвала она.
Папа вошел в переднюю.
-- Старик, тебе не кажется, что ты растешь? -- не сговариваясь с мамой,
сказал он, удивленно глядя на сына.
Пальчик посмотрел на свои ноги. И правда, то ли брючины укороти-лись,
то ли он вытянулся.
-- Ну-ка, -- папа подвел его к дверному косяку, где одна над другой
виднелись карандашные черточки, и сделал новую отметку. -- На целых четыре
сантиметра повзрослел!
-- И всего за какие-то три минуты! -- изумлялась мама. -- Я думаю, тебе
твой Гав помог. Обычно ты мало двигаешься, а теперь бегаешь с ним, как
заводной.
Чудеса! Сам Пальчик был поражен еще больше: во-первых, здесь прошло
всего три минуты, а там, на "шестом этаже", -- больше полутора суток;
во-вторых, он неожиданно подрос на столько, на сколько раньше ему
потребовалось чуть ли не два года.
Если б родителям было известно то, что знали они с Гавом! Но Пальчик
решил пока молчать. Взрослые особый народ, могут вмешаться и все испортить.
За обедом мама хотела дать Гаву котлет, но сын попросил пригото-вить их
псу особо -- без перца и чеснока:
-- А то нюх слабеет.
Гав с благодарностью посмотрел на хозяина. Или это только почудилось?..
После обеда Пальчик как прилег отдохнуть, так и проспал богатыр-ским
сном до утра следующего дня. Он не слышал, как мама раздела его и протерла
влажным полотенцем лицо, руки и ноги; не видел, как купали и мыли
земляничным мылом повизгивающего чумазого Гава; не чувствовал, как потом
ночью пес потихоньку перебрался к нему на постель со своего тюфячка, --
спал, и ему снился "шестой этаж", все, что пережили они с Гавом.
И поэтому утром Пальчику уже казалось, что все их невероятные
приключения ему, наверно, приснились. Благоухающий клубничным запа-хом
пушистый Гав лежал поверх одеяла в ногах постели. На стуле аккуратно висел
выглаженный костюмчик. На полу стояли начищенные башмаки.
Пальчик встал и взглянул в зеркало. Там отражалась его чистенькая
припухшая со сна рожица. Никаких следов вчерашних похождений!
-- Гав! А тебе что снилось?
Пес бросился к нему, запрыгал, завертел хвостом. Что-то залаял и,
конечно же, не сказал ни единого слова. Пальчик торопливо оделся, нащупал в
кармане ключ и выбежал вместе с Гавом из квартиры.
В лифт они попасть не успели. Какой-то дядька прямо перед их носом
гулко захлопнул дверь и поехал вверх. Пальчик внезапно прильнул к стеклу
двери -- одинокий желтый лист, кувыркаясь, слетел с кры-ши удаляющейся
кабины. Увеличиваясь, он планировал все ниже в лиф-товой шахте, пока не
очутился за стеклом прямо перед лицом мальчу-гана.
-- Видел, Гав?! -- воскликнул Пальчик.
Пес стоял рядом, опираясь передними лапами на дверь, и тоже смо-трел на
падающий за стеклом осенний лист. Они невольно оглянулись на открытую дверь
подъезда: на дворе стоял зеленый летний июль.
Теперь не надо было и проверять...
Целую неделю Пальчик не подходил к лифту. Нет, он не забыл о нем. О
таком не забывают. Да и нам не следует забывать, что ему было всего восемь
лет. Он просто... боялся. Да-да, боялся. Будь он обычным маль-чишкой, он бы,
не задумываясь, собрал ораву сорванцов -- и давай! И пошло бы, и поехало бы,
только держись!.. Но хотя он и подрос на три сантиметра -- четвертый, как
оказалось, папа щедро прибавил, -- он все же по-прежнему оставался
Пальчиком. Робким мечтательным мальчу-ганом, несмотря на свой бойкий язычок.
Впрочем, бойким он бывал иногда и только со взрослыми.
Ему так хотелось снова подняться на "шестой этаж"! Можно было, конечно,
позвать с собой папу -- с ним не страшно. А если и папу там схватят?.. Можно
даже пригласить и милиционера -- да что там одного, все 14-е отделение
милиции, -- так ведь еще неизвестно, как обернется дело. Вдруг это вызовет
"войну" этажей!.. Нет, тут нельзя было поступать с бухты-барахты.
Но самое главное -- на восьмой день Пальчик неожиданно узнал, что не
всякому дано подниматься на "запретные этажи". Совершенно случай-но он
увидел и услышал, как один привереда мальчонка, войдя в кабину лифта с
бабушкой, подпрыгивал, не доставая до кнопок, и требовал нажать на шестую
кнопку.
-- Она перечеркнута. В нашем доме только пять этажей, -- внушала ему
бабушка.
-- Нажимай! -- приказывал малолетка.
-- А вдруг лифт сломается?
-- И пусть!
-- Мы можем застрять между этажами.
-- Все равно! -- твердил он.
Пальчик с беспокойством увидел через стекло, как бабуся осторожно
нажала на шестую кнопку. Кабина даже не шевельнулась.
-- Ты слабо надавила!
Бабушка нажала опять. Снова бесполезно.
-- Дай я! -- потребовал внук.
Она приподняла мальчонку, и он надавил сам -- поочередно на все
перечеркнутые верхние кнопки. Кабина по-прежнему стояла на месте. Тогда он
нажал на четвертую, и они уехали вверх.
Вероятно, лифт слушался только лишь тех, кто искренне верил в его
волшебные свойства. Другого объяснения нет. Но, может быть, кабина теперь и
его, Пальчика, не послушается? Что было, то прошло? И было ли? Снова одолели
сомнения. Вдруг тот желтый лист занесло еще прош-лой осенью со двора в
лифтовую шахту и теперь он просто слетел с кабины? Тогда, значит, все чудеса
действительно приснились! Это надо было непременно проверить. И обязательно
вместе с Гавом. Если все -- правда, то можно опять угодить в беду, а без
верного пса, пожалуй, и вновь не выпутаться.
В последнее время Гав стал вести себя странно. На прогулках, остав-ляя
хозяина, он подбегал ко всем бродячим собакам и о чем-то подолгу
перетявкивался с ними. Часто приводил хвостатых бездомных ски-тальцев к ним
во двор, и они нередко собирались прямо у подъезда Пальчика.
Папа удивленно говорил, что с некоторых пор их двор напоминает псарню.
А древняя бабка со второго этажа даже вызвала как-то собачни-ков. Им удалось
схватить только двух псов, остальные разбежались. Да и тех Пальчик
потихоньку выпустил из фургона, незаметно открыв решетку. Собачники убрались
восвояси не солоно хлебавши, но проблема все равно осталась. Бездомные
собаки по-прежнему наведывались во двор. Пальчик догадывался, что все это
каким-то образом связано с Гавом. Уж очень у него был деловой вид, да и
недаром он шептался с четвероногими бродягами.
Но постепенно собак и во дворе, и в окрестностях становилось меньше и
меньше. И древняя бабка со второго этажа дошла в своей вздорности до
упрямого утверждения, что по ночам, когда она от бессонницы целы-ми часами
глядит во двор, там творится что-то несусветное! К ним в подъезд
выстраивается собачья очередь, собаки заходят одна за другой, но, заметьте,
ни одна не выходит! И что еще? Войдут, а потом слышится гул лифта. Вероятно
-- так решила бабка, -- они устроили тайный ночлежный притон на чердаке. По
ее скромным подсчетам, там их теперь скрывается не менее 532 -- 534!..
Милиции пришлось проверить настойчивые жалобы. Чердак, как и следовало
ожидать, оказался пуст. После этого на бабку махнули рукой, хоть она и
продолжала твердить прежнее.
А вскоре в городе исчезли все бездомные псы. Вот этого уже никак
отрицать нельзя. Раньше они крутились на набережной, у столовых и кафе, и
даже возле ночного бара. А теперь -- ни одного, кроме тех, кто на законном
основании и на поводке семенит рядом с хозяином или хозяйкой.
Так вот, после того, как по необъяснимой причине в городе не осталось
ни одной бездомной собаки, Пальчик и взял Гава с собой совершить проверочную
поездку в кабине лифта. Они вошли, закрыв за собой двери, и он опять несмело
нажал папиной тросточкой на шестую кнопку.
И кабина опять поехала. Второй... третий... четвертый этаж...
Следующий -- цифра на дверном стекле пятого этажа поползла вниз и
скрылась.
Шестой!
-- Приехали! -- воскликнул Гав. -- Долгонько же ты собирался. -- И
распахнул двери в парк.
Пальчик снова не решился выйти, медля, как и в прошлый раз.
-- Правильно, оставайся, -- посоветовал Гав. -- Это мой мир. Наш,
собачий. Пусть он нелеп и, возможно, жесток, но другого для нас нет.
-- Ты меня оставляешь? -- пробормотал Пальчик.
-- Не огорчайся... Ты неплохой паренек, но ты еще маленький. И многого
не понимаешь. Слушай, -- пес вдруг озорно улыбнулся и вновь стал тем прежним
Гавом, -- а старуха-то, со второго этажа, дош-лая, как сказала бы буфетчица
Оля. Это я научил собак по ночам сюда переселяться.
-- И они сами на лифте ездили?
-- Пара пустяков, и того меньше -- пустяк. Что ж, по-твоему, собака
глупее зайца?
-- А почему -- не жирафа? -- хмыкнул Пальчик.
-- Говорят же: если зайца бить, он спички зажигать научится. А если
собаку не кормить да без жилья оставить, она даже улицу на зеленый свет
перебегать додумается. Жизнь чему хочешь научит. Особенно плохая, голодная и
холодная. Прощай, Пальчик! Я тебя буду вспоминать...
-- Прощай, Гав... Я буду скучать без тебя...
-- Я тебе сразу напишу письмо, когда устроюсь.
-- А как?..
-- Лапой. И положу на крышу кабины.
-- Так ты умеешь читать и писать?
-- Здесь я чего только не умею! Помнишь -- даже машину водить. Внизу
кто-то застучал, негодуя на задержку лифта.
-- Закройте дверь, наконец! -- донесся снизу возмущенный голос. --
Безобразие!
Гав неожиданно встал на задние лапы и выкрутил когтями кнопку шестого
этажа:
-- Чтобы никто сюда не ездил. Ты не обижайся. Это не против тебя. Та же
бабка может навести сюда собачников, если, не дай Бог, докумекает.
Пальчик забыл сказать ему о том, что не всякий может попасть на
запретные этажи. Но ведь кто знает, заказана ли сюда дорога и собачникам?!
-- А как же ты станешь посылать мне письма?
-- Вызову кабину. Кстати, ты напрасно тогда подпирал тросточкой входную
дверь -- на ней же есть кнопка вызова лифта, -- Гав выскочил в парк. --
Прощай, Пальчик! -- повторил он.
-- Прощай... -- повторил его бывший хозяин и поехал вниз. Пятый...
четвертый... третий... второй... Пальчик вышел на своем первом этаже,
виновато взглянув на незнако-мого неимоверно пузатого толстяка.
-- Катаются тут всякие, -- пробасил тот. -- Лифты портют!
-- Портят, -- не выдержал Пальчик,
-- Есть, которые портят, -- обиделся пузан, боком пролезая в каби-ну.
-- А есть, которые портют. Ты из вторых.
-- А вы из первых, -- сказал Пальчик, потому что лифт не пошел: явная
перегрузка.
Толстяку пришлось выйти и топать пешком.
А Пальчик все стоял. Затем кабина уехала. Он с надеждой посмотрел
вверх: может, это вызвал Гав. А что? Здесь прошла всего пара минут, а там --
целый день.
Кнопка погасла, никто не сел, он нажал ее -- кабина опустилась вновь.
Так и есть! Сердце Пальчика забилось -- над крышей лифта торчал угол
конверта!
В конце концов раздвижной папиной тросточкой ему удалось сбросить его
сверху и поймать. На конверте красовался адрес, написанный от руки, то есть
от лапы, печатными буквами: "Первый этаж, квартира 1. Моему другу Пальчику".
"Троекратное гав-гав!
По-прежнему удивляешься, что я грамотный? У нас, на шестом этаже, мы и
сами еще не знаем все, на что мы способны. Да что я тебя убеждаю? Ты и сам
знаешь, что даже у вас первой в космосе побывала собака, а не человек.
Лайка! Лай-ка -- понял? Ее имя означает: "попробуй скажи". И она облаяла
весь земной шар сверху и снизу, облетев вокруг него.
Но лучше я расскажу о нашей собачьей жизни. Все мои бездомные сородичи,
которых я сюда переправил, удачно устроились на работу на новой фабрике по
индивидуальному изготовлению ошейников для двуно-гих друзей. К нашей
собачьей радости, здесь обитают бродячие стаи, которые тоже не имеют
паспортов и слоняются с места на место: сегодня здесь, завтра там. И власти
приветствуют тог факт, когда какой-нибудь бродяга берется за ум и поступает
на работу. И никто не спрашивает, откуда ты взялся. Да и все мы, пришлые,
про это -- молчок! Любому бродяге сразу же выделяют в общежитии конуру со
всеми удобствами, паек и монетки, по вашим деньгам -- рублей пять, на
развлечения: собачьи бега, собачьи вальсы и колбасу "собачья радость". Есть
возмо-жности и для роста: кто много работает, тот больше ест, а значит --
растет. Если не может вверх, то может вширь.
Ну, а я устроился лучше всех. Помнишь дачу, где мы ночевали под
крыльцом? Как и у вас, здесь нужны сторожа. Я разыскал хозяев дачи. и они
наняли меня сторожить их загородный дом. А в помощники я взял того
голодранца. По твоему совету, я его искупал в ручье, теперь-то он на
радостях, что пристроился, и пикнуть не посмел. Живу в самом доме, а
помощнику, помня чуткость и отзывчивость твоей мамы, постелил тюфяк в
передней. Работа моя сезонная: осенью, зимой и весной. Летом хозяева будут
здесь жить сами. Планы на будущее такие: оставлю им своего помощника, разыщу
любую бродячую стаю и до новой осени стану путешествовать по родному краю,
пока не растрясу, по словам буфетчицы Оли, поднакопленные деньжонки. Такая
жизнь по мне!
Береги свое здоровье, хорошо учись в школе, не огорчай меня и своих
родителей. Врать, понятно, плохо, но ты все-таки соври им, что, мол, нашелся
мой прежний хозяин и на коленях упросил вернуть меня ему. "На коленях" --
хорошо сказано, а? Дорогой сэр, родители сразу растрогают-ся! Смело
передавай им мое спасибо за их заботу: все равно не поверят, зато спасибо-то
все равно получат. Их малиновое мыло -- до сих пор этот запах ничем отбить
не могу -- сыграло решающую роль в том, что меня взяли в сторожа. Хозяева,
как только увидели и нюхнули, враз решили, что я еще тот чистоплюй, как
сказала бы любезная буфетчица Оля, и что на такого можно вполне положиться.
При таком, мол, типе, как я, беспокоиться за чистоту на даче не придется. А
то у них был раньше сторож, неделю посторожил, а потом пришлось три дня
вымывать бранд-спойтами дом внутри. Вот и все главные новости.
Твой четвероногий друг -- Гав-Гав. Одного "Гава" для меня здесь
маловато, я все-таки при службе. Кстати, мне так и выдали документ на имя
"Гав-Гав". В переводе на ваш язык оно означает примерно: Пес Песов или Пес
Собаков.
Крепко жму твою лапу!"
Пальчик был очень растроган и рад письму Гава. Извините, Гав-Гава.
Особенно тому известию, что Пес Собаков благополучно устроился и не забыл о
подкрылечном "хозяине".
Конечно же, Пальчик передал его благодарность папе и маме, на что они,
улыбнувшись, тоже сказали: "Спасибо". И хотя они, может, и не поверили, но
"спасибо" Гав-Гава при них так и осталось. Но, как часто бывает в жизни, они
поверили придуманному хозяину, который забрал-де своего пса. И огорчились,
они уже привыкли к собаке.
-- Ты не расстраивайся, -- сказали они сыну. -- Хочешь, мы другого тебе
достанем? Купим, а?..
-- Другого не нужно, -- грустно ответил он. -- Друзей не покупа-ют. --
И задумчиво добавил: -- Друзья познаются в беде...
Пальчик не знал, что после этих искренних, прочувствованных слов он
вырос сразу еще на один сантиметр.
Без Гава было скучно. Новых пи-сем он не присылал: видимо, в лич-ной
жизни ничего нового не случи-лось. Наверно, и у него уже наступи-ло лето:
ведь две минуты здесь -- как полтора дня там. Пальчик тоже написал письмо и
сумел-таки поло-жить его на кабину лифта. А вдруг Пес Собаков догадается,
что ему мо-жет прийти ответ тем же путем. До-статочно лишь вызвать лифт на
"шестой этаж".
В своем письме Пальчик предла-гал: раз уж Гав будет летом свобод-ным и
собирается побродяжничать, то пусть он заедет сюда, к нему, и как бы
побродяжничает и у них. Пальчик, конечно, понимал, что Псу Собакову теперь
неинтересно воз-вращаться в собачье прошлое и гулять на поводке, но можно же
в конце концов наплевать на самолюбие хотя бы денек-другой.
Пальчик надеялся, что Пес Собаков не выкинул вывинченную в лифте кнопку
"б". Она словно ключ в другой мир, ее всегда легко поставить на место. Но,
если Гав ее все-таки выбросил или потерял, то как, спустив-шись сюда, он
вернется обратно?.. Пальчика осенило: даже в таком случае подняться на
"шестой этаж" -- просто. Надо нажать на кнопку "седьмо-го" и, когда кабина
поравняется с "шестым", тут же приоткрыть двери внутрь. Кабина непременно
остановится. А дальше проще пареного: открыть дверь этажа -- и там!
А что если он, Пальчик, сам немножко погостит у Гава? Поднимется к нему
этим самым способом, выйдет и спрячется в парке до темноты -- а вдруг, к
счастью, окажется там именно ночью! -- потом осторожно проберется через
город, затем -- через лес и ручей на ту дачу, дорога знакома.
Ну, пробудет он на "шестом этаже" один день -- значит, по своему
времени всего какую-то минутку. Подумаешь!
Ему и в голову не приходило посмотреть хоть краешком глаза: а что же
там, на "седьмом этаже". Настолько он соскучился по другу. Это трудно понять
тем, у кого никогда не было собаки.
Итак, Пальчик решился. Принимая меры предосторожности -- внача-ле ему
не везло и пришлось "кататься" на лифте с жильцами, -- он, наконец-то,
оставшись один, нажал на седьмую кнопку.
Промелькнул пятый этаж, начинался "шестой", и Пальчик уже приготовился
дернуть двери на себя, как внезапно сзади из ми-крофона раздался громкий
голос: "Граждане! Пользуясь лифтом..."
Пальчик, вздрогнув, невольно обернулся и упустил нужный момент --
кабина остановилась на "седьмом этаже".
"... предохраняйте его от порчи собой и детьми! Помните, лифт сохраняет
здоровье!" -- закончил свои призывы скучающий диспетчер.
Мальчуган мог, конечно, тут же надавить, ну, допустим, пятую кнопку и
снова сделать попытку остановиться по пути на "шестом". Но... из-за дверей
"седьмого" донеслась веселая музыка, и он не выдержал. "Я только взгляну, --
сказал он сам себе, -- и назад".
Папиной тросточкой он быстро открыл двери кабины и этажа и высунул
голову.
Резким порывом ветра сорвало вдруг его шляпу -- она покатилась по
булыжной мостовой. Пальчик бросился за ней. Оглянувшись на ходу, он увидел,
что выскочил из дощатого покосившегося киоска, с окном, крест-накрест
заколоченным досками. Заброшенный киоск, напоминавший тот, что стоял в парке
на "шестом этаже", был зажат меж глухих стен высоких домов. Новый порыв
ветра гулко захлопнул открытую дверь со стеклян-ной вставкой, на которой
виднелась цифра "7", и бойко погнал шляпу по сужавшемуся, как бутылочное
горлышко, переулку. Пальчик еще быстрее припустился за ней.
Музыка становилась громче. Улочка круто пошла под уклон. Теперь
Пальчик, гнавшийся за шляпой, не смог бы сразу остановиться, даже если бы и
захотел. Нагоняя эхо своих шагов, он с разбегу влетел в какое-то пестрое
уличное шествие. Успел заметить меловое лицо клоуна с красны-ми пятнами щек,
медные тарелки оркестра и... поднятую ногу слона. Небо закружилось колесом,
радужно вспыхнуло и задернулось темнотой.
Очнулся он на кровати в каком-то тесном и низком помещении с
полукруглым брезентовым верхом. И услышал чьи-то тихие голоса. Странно, он
чувствовал, что говорят на совершенно незнакомом языке, но тем не менее все
понимал.
-- Сильно мальчишка стукнулся...
-- Хорошо, что слон Бум на него не наступил.
-- Умен чертяка !
-- Что со мной? Где я? -- спросил, приподнимаясь, Пальчик. И опять у
него появилось странное чувство: почему он так легко говорит на, казалось
бы, чужом языке.
Два лысых незнакомца, один -- тощий и длинный, другой -- толстый и
короткий, повернулись к нему из-за колченогого стола.
-- Ты упал и ушибся, -- беспокойно сказал толстяк. -- Тебе больно,
малыш?
-- Немножко, -- потрогал он голову.
-- Ты налетел на ногу слона, -- сообщил тощий. -- Напугал нашего Бума
до полусмерти.
-- Недаром говорят, что слоны боятся мышей, -- захохотал толстяк,
радуясь, что мальчугану лучше. -- Ты такой маленький, а слон такой большой,
но он задрожал, как яблоня, с которой трясут яблоки!
-- Кто ты? -- спросил тощий.
-- Н-не знаю...
-- Вот беда, -- посочувствовал толстяк. -- А как тебя хоть зовут?
-- Не помню...
-- Ладно. Мы тебя будем звать Мальчик с пальчик. Сокращенно -- Пальчик.
-- Вспомнил! Меня так и зовут -- Пальчик. Незнакомцы переглянулись.
-- Ничего удивительного, -- прошептал толстяк тощему. -- Так его,
наверно, дразнят приятели.
-- Где я? -- опять спросил Пальчик, снова потрогав голову.
-- Если конкретно, то на кровати, -- засмеялся толстяк. -- Если взять
пошире, то в фургоне. Если совсем широко, то в цирке Магнума. Магнум --
хозяин цирка, где мы работаем.
-- Цирка? -- Пальчик сел на кровати. -- Вспомнил: я ведь тоже циркач!
-- А больше ничего не вспомнил? Может, хоть случайно догадаешься, кто
ты и откуда?
-- Не знаю... -- повторил Пальчик.
Позже появился врач, осмотрел его и сказал, что надо еще полежать.
Ничего опасного. Легкое сотрясение мозга.
-- Это чепуха, Пальчик, -- успокаивал его толстяк. -- У меня
сотрясе-ние -- постоянное. Я каждый вечер прыгаю из-под купола шапито
голо-вой вниз, в бочку с опилками. И, как видишь, даже не поглупел.
-- А как я к вам попал? -- спросил Пальчик.
-- Вся труппа цирка: клоуны и жонглеры, акробаты и эквилибристы,
скакуны и слоны, львы и тигры -- все мы совершали рекламное шествие по
городу. И тут ты, словно камень из пращи, вылетел из какого-то переулка
вслед за шляпой и...
-- И оказался здесь на кровати, -- подхватил тощий. -- И это не
помнишь?
Пальчик только вздохнул.
-- Ну, ничего, -- важно заявил врач. -- Со временем сотрясение
утрясется. Со временем и не такое вспоминается. Главное, кость цела, -- он
вновь ощупал голову Пальчика и ушел.
-- Умен чертяка, -- вновь восхитился тощий. -- Ветеринар! Знаток своего
дела. Ты ему, Пальчик, верь. Ты вон какая козявка, а он даже слонов лечит. А
слон куда больше любого человека!
-- Поспи, поспи, -- накрыл его одеялом толстяк.
Пальчик забыл не только, кто он и откуда, он забыл и свой язык,
неожиданно получив взамен знание языка местных жителей.
Подобное, если верить английской газете "Таймс", случилось в XIX веке с
одним ирландцем. Путешествуя по Индии, он однажды подвергся нападению
грабителей. Спасаясь от них бегством, он налетел в темноте на гиппопотама,
спавшего на берегу священной реки Ганг. Когда он очнулся, понятно, спугнув
зверя, то, к вящему изумлению грабителей, вдруг заго-ворил с ними на чистом
местном наречии. Пораженные разбойники не только отпустили его с миром, но и
вернули ему похищенного коня.
Путешественник начисто забыл и свой ирландский язык, и английский,
который знал раньше; забыл, кто он и откуда. Но не потерял ни разума, ни
способности отличать добро от зла, ни профессиональных навыков
географа-исследователя. Память окончательно вернулась к нему лишь тогда,
когда он очутился у себя дома -- в Ирландии. Увидев свою семью, он сразу
позабыл язык индусского племени и вспомнил все забытое. Но ему было легче,
чем Пальчику. При нем нашлись документы и благодаря им-то он и попал домой.
Во всем остальном его случай очень схож с нашим. Не говоря уже о том, что
ирландец налетел -- подумаешь! -- на какого-то там гиппопотама, мальчуган-то
что-то -- вероятно, "спасибо" -- не ему, конечно, а хозяину Гаву, а затем
вдруг раскрыла кошелек. "Вот удача! -- подумал Пальчик. -- Хочет наградить
за находку. Может, тогда хоть морковки поедим?" Но пекинеса, наоборот,
молниеносно пересчитав мо-нетки, вдруг нервно забрехала: а где, мол,
остальные? Немедленно верните! Гав-гав-гав!.. Ей пронзительно подвывала
приятельница-бульдожка.
На их брехню и ругань заспешил черный терьер -- постовой.
-- Бежим! -- вскрикнул Гав и, выпустив "поводок", закинул себе Пальчика
на спину.
Схватившись от неожиданности за его уши, тот вихрем поскакал на нем,
словно на коньке-горбунке. Что тут началось! Все повыкатывали глаза и
поразевали рты. Виданное ли дело? Это все равно, что где-нибудь у нас по
улице пронесся бы пес верхом на человеке!
К счастью, всего лишь несколько секунд понадобилось беглецам, чтоб
очутиться в заветном парке, -- никто даже опомниться не успел.
-- Покатался, и хватит, -- Гав взбрыкнул, сбросив седока на ворох
листьев. -- Ну, что я говорил? Мигом добрались! Верхнее чутье меня не
обмануло, -- и он важно повел лапой вокруг. -- Видишь?
Пальчик узнал и забор, и калитку, и аллейку.
-- За мной! -- помчался Гав дальше. Пальчик заспешил следом.
Они быстро свернули туда, сюда, влево, вправо...
Кабина лифта!!!
Пальчик оторвал от ошейника и отбросил в сторону прут-поводок и схватил
папину тросточку, подпирающую дверь. Они кинулись в кабину, закрылись, и он
поспешно нажал кнопку первого этажа.
Кабина, медно позвякивая на этажах, начала опускаться.
-- Спасибо, Гав, -- обнял Пальчик за шею пса.
Пес лишь что-то невразумительно проворчал по-собачьи и лизнул его в
нос. И Пальчик окончательно понял, что они, наконец, у себя: Гав разучился
говорить.
Дома мама встретила Пальчика по меньшей мере странно -- как ни в чем не
бывало.
-- А, это вы, -- сказала она, открыв на торопливый стук дверь. --
Сынок, ты что, ключ потерял?..
Пальчик недоуменно взглянул на Гава: а ты, мол, заверял -- обрадует-ся!
Гав же покосился на него так, словно говорил: а ты утверждал, что нам
влетит!
Затем мама с интересом посмотрела на вывороченную наизнанку одежду
сына:
-- А что! Для твоего будущего номера -- уж не знаю какого -- наряд
вполне оригинальный. Только не пойму, зачем ты ошейник себе нацепил. Что же
вы не погуляли? -- вдруг поинтересовалась она.
-- Не погуляли?! -- вскричал Пальчик. Мама посмотрела на часы:
-- Через три минуты вернулись. Ну ладно, скорей переодевайся, мой руки
-- и обедать. И где ты так быстро испачкался? В траве какой-то, весь мятой
пропах!
Пальчик только радостно улыбался.
-- Постой, -- спохватилась мама. -- Да ты, по-моему, у нас подрос.
Отец! -- позвала она.
Папа вошел в переднюю.
-- Старик, тебе не кажется, что ты растешь? -- не сговариваясь с мамой,
сказал он, удивленно глядя на сына.
Пальчик посмотрел на свои ноги. И правда, то ли брючины укороти-лись,
то ли он вытянулся.
-- Ну-ка, -- папа подвел его к дверному косяку, где одна над другой
виднелись карандашные черточки, и сделал новую отметку. -- На целых четыре
сантиметра повзрослел!
-- И всего за какие-то три минуты! -- изумлялась мама. -- Я думаю, тебе
твой Гав помог. Обычно ты мало двигаешься, а теперь бегаешь с ним, как
заводной.
Чудеса! Сам Пальчик был поражен еще больше: во-первых, здесь прошло
всего три минуты, а там, на "шестом этаже", -- больше полутора суток;
во-вторых, он неожиданно подрос на столько, на сколько раньше ему
потребовалось чуть ли не два года.
Если б родителям было известно то, что знали они с Гавом! Но Пальчик
решил пока молчать. Взрослые особый народ, могут вмешаться и все испортить.
За обедом мама хотела дать Гаву котлет, но сын попросил пригото-вить их
псу особо -- без перца и чеснока:
-- А то нюх слабеет.
Гав с благодарностью посмотрел на хозяина. Или это только почудилось?..
После обеда Пальчик как прилег отдохнуть, так и проспал богатыр-ским
сном до утра следующего дня. Он не слышал, как мама раздела его и протерла
влажным полотенцем лицо, руки и ноги; не видел, как купали и мыли
земляничным мылом повизгивающего чумазого Гава; не чувствовал, как потом
ночью пес потихоньку перебрался к нему на постель со своего тюфячка, --
спал, и ему снился "шестой этаж", все, что пережили они с Гавом.
И поэтому утром Пальчику уже казалось, что все их невероятные
приключения ему, наверно, приснились. Благоухающий клубничным запа-хом
пушистый Гав лежал поверх одеяла в ногах постели. На стуле аккуратно висел
выглаженный костюмчик. На полу стояли начищенные башмаки.
Пальчик встал и взглянул в зеркало. Там отражалась его чистенькая
припухшая со сна рожица. Никаких следов вчерашних похождений!
-- Гав! А тебе что снилось?
Пес бросился к нему, запрыгал, завертел хвостом. Что-то залаял и,
конечно же, не сказал ни единого слова. Пальчик торопливо оделся, нащупал в
кармане ключ и выбежал вместе с Гавом из квартиры.
В лифт они попасть не успели. Какой-то дядька прямо перед их носом
гулко захлопнул дверь и поехал вверх. Пальчик внезапно прильнул к стеклу
двери -- одинокий желтый лист, кувыркаясь, слетел с кры-ши удаляющейся
кабины. Увеличиваясь, он планировал все ниже в лиф-товой шахте, пока не
очутился за стеклом прямо перед лицом мальчу-гана.
-- Видел, Гав?! -- воскликнул Пальчик.
Пес стоял рядом, опираясь передними лапами на дверь, и тоже смо-трел на
падающий за стеклом осенний лист. Они невольно оглянулись на открытую дверь
подъезда: на дворе стоял зеленый летний июль.
Теперь не надо было и проверять...
Целую неделю Пальчик не подходил к лифту. Нет, он не забыл о нем. О
таком не забывают. Да и нам не следует забывать, что ему было всего восемь
лет. Он просто... боялся. Да-да, боялся. Будь он обычным маль-чишкой, он бы,
не задумываясь, собрал ораву сорванцов -- и давай! И пошло бы, и поехало бы,
только держись!.. Но хотя он и подрос на три сантиметра -- четвертый, как
оказалось, папа щедро прибавил, -- он все же по-прежнему оставался
Пальчиком. Робким мечтательным мальчу-ганом, несмотря на свой бойкий язычок.
Впрочем, бойким он бывал иногда и только со взрослыми.
Ему так хотелось снова подняться на "шестой этаж"! Можно было, конечно,
позвать с собой папу -- с ним не страшно. А если и папу там схватят?.. Можно
даже пригласить и милиционера -- да что там одного, все 14-е отделение
милиции, -- так ведь еще неизвестно, как обернется дело. Вдруг это вызовет
"войну" этажей!.. Нет, тут нельзя было поступать с бухты-барахты.
Но самое главное -- на восьмой день Пальчик неожиданно узнал, что не
всякому дано подниматься на "запретные этажи". Совершенно случай-но он
увидел и услышал, как один привереда мальчонка, войдя в кабину лифта с
бабушкой, подпрыгивал, не доставая до кнопок, и требовал нажать на шестую
кнопку.
-- Она перечеркнута. В нашем доме только пять этажей, -- внушала ему
бабушка.
-- Нажимай! -- приказывал малолетка.
-- А вдруг лифт сломается?
-- И пусть!
-- Мы можем застрять между этажами.
-- Все равно! -- твердил он.
Пальчик с беспокойством увидел через стекло, как бабуся осторожно
нажала на шестую кнопку. Кабина даже не шевельнулась.
-- Ты слабо надавила!
Бабушка нажала опять. Снова бесполезно.
-- Дай я! -- потребовал внук.
Она приподняла мальчонку, и он надавил сам -- поочередно на все
перечеркнутые верхние кнопки. Кабина по-прежнему стояла на месте. Тогда он
нажал на четвертую, и они уехали вверх.
Вероятно, лифт слушался только лишь тех, кто искренне верил в его
волшебные свойства. Другого объяснения нет. Но, может быть, кабина теперь и
его, Пальчика, не послушается? Что было, то прошло? И было ли? Снова одолели
сомнения. Вдруг тот желтый лист занесло еще прош-лой осенью со двора в
лифтовую шахту и теперь он просто слетел с кабины? Тогда, значит, все чудеса
действительно приснились! Это надо было непременно проверить. И обязательно
вместе с Гавом. Если все -- правда, то можно опять угодить в беду, а без
верного пса, пожалуй, и вновь не выпутаться.
В последнее время Гав стал вести себя странно. На прогулках, остав-ляя
хозяина, он подбегал ко всем бродячим собакам и о чем-то подолгу
перетявкивался с ними. Часто приводил хвостатых бездомных ски-тальцев к ним
во двор, и они нередко собирались прямо у подъезда Пальчика.
Папа удивленно говорил, что с некоторых пор их двор напоминает псарню.
А древняя бабка со второго этажа даже вызвала как-то собачни-ков. Им удалось
схватить только двух псов, остальные разбежались. Да и тех Пальчик
потихоньку выпустил из фургона, незаметно открыв решетку. Собачники убрались
восвояси не солоно хлебавши, но проблема все равно осталась. Бездомные
собаки по-прежнему наведывались во двор. Пальчик догадывался, что все это
каким-то образом связано с Гавом. Уж очень у него был деловой вид, да и
недаром он шептался с четвероногими бродягами.
Но постепенно собак и во дворе, и в окрестностях становилось меньше и
меньше. И древняя бабка со второго этажа дошла в своей вздорности до
упрямого утверждения, что по ночам, когда она от бессонницы целы-ми часами
глядит во двор, там творится что-то несусветное! К ним в подъезд
выстраивается собачья очередь, собаки заходят одна за другой, но, заметьте,
ни одна не выходит! И что еще? Войдут, а потом слышится гул лифта. Вероятно
-- так решила бабка, -- они устроили тайный ночлежный притон на чердаке. По
ее скромным подсчетам, там их теперь скрывается не менее 532 -- 534!..
Милиции пришлось проверить настойчивые жалобы. Чердак, как и следовало
ожидать, оказался пуст. После этого на бабку махнули рукой, хоть она и
продолжала твердить прежнее.
А вскоре в городе исчезли все бездомные псы. Вот этого уже никак
отрицать нельзя. Раньше они крутились на набережной, у столовых и кафе, и
даже возле ночного бара. А теперь -- ни одного, кроме тех, кто на законном
основании и на поводке семенит рядом с хозяином или хозяйкой.
Так вот, после того, как по необъяснимой причине в городе не осталось
ни одной бездомной собаки, Пальчик и взял Гава с собой совершить проверочную
поездку в кабине лифта. Они вошли, закрыв за собой двери, и он опять несмело
нажал папиной тросточкой на шестую кнопку.
И кабина опять поехала. Второй... третий... четвертый этаж...
Следующий -- цифра на дверном стекле пятого этажа поползла вниз и
скрылась.
Шестой!
-- Приехали! -- воскликнул Гав. -- Долгонько же ты собирался. -- И
распахнул двери в парк.
Пальчик снова не решился выйти, медля, как и в прошлый раз.
-- Правильно, оставайся, -- посоветовал Гав. -- Это мой мир. Наш,
собачий. Пусть он нелеп и, возможно, жесток, но другого для нас нет.
-- Ты меня оставляешь? -- пробормотал Пальчик.
-- Не огорчайся... Ты неплохой паренек, но ты еще маленький. И многого
не понимаешь. Слушай, -- пес вдруг озорно улыбнулся и вновь стал тем прежним
Гавом, -- а старуха-то, со второго этажа, дош-лая, как сказала бы буфетчица
Оля. Это я научил собак по ночам сюда переселяться.
-- И они сами на лифте ездили?
-- Пара пустяков, и того меньше -- пустяк. Что ж, по-твоему, собака
глупее зайца?
-- А почему -- не жирафа? -- хмыкнул Пальчик.
-- Говорят же: если зайца бить, он спички зажигать научится. А если
собаку не кормить да без жилья оставить, она даже улицу на зеленый свет
перебегать додумается. Жизнь чему хочешь научит. Особенно плохая, голодная и
холодная. Прощай, Пальчик! Я тебя буду вспоминать...
-- Прощай, Гав... Я буду скучать без тебя...
-- Я тебе сразу напишу письмо, когда устроюсь.
-- А как?..
-- Лапой. И положу на крышу кабины.
-- Так ты умеешь читать и писать?
-- Здесь я чего только не умею! Помнишь -- даже машину водить. Внизу
кто-то застучал, негодуя на задержку лифта.
-- Закройте дверь, наконец! -- донесся снизу возмущенный голос. --
Безобразие!
Гав неожиданно встал на задние лапы и выкрутил когтями кнопку шестого
этажа:
-- Чтобы никто сюда не ездил. Ты не обижайся. Это не против тебя. Та же
бабка может навести сюда собачников, если, не дай Бог, докумекает.
Пальчик забыл сказать ему о том, что не всякий может попасть на
запретные этажи. Но ведь кто знает, заказана ли сюда дорога и собачникам?!
-- А как же ты станешь посылать мне письма?
-- Вызову кабину. Кстати, ты напрасно тогда подпирал тросточкой входную
дверь -- на ней же есть кнопка вызова лифта, -- Гав выскочил в парк. --
Прощай, Пальчик! -- повторил он.
-- Прощай... -- повторил его бывший хозяин и поехал вниз. Пятый...
четвертый... третий... второй... Пальчик вышел на своем первом этаже,
виновато взглянув на незнако-мого неимоверно пузатого толстяка.
-- Катаются тут всякие, -- пробасил тот. -- Лифты портют!
-- Портят, -- не выдержал Пальчик,
-- Есть, которые портят, -- обиделся пузан, боком пролезая в каби-ну.
-- А есть, которые портют. Ты из вторых.
-- А вы из первых, -- сказал Пальчик, потому что лифт не пошел: явная
перегрузка.
Толстяку пришлось выйти и топать пешком.
А Пальчик все стоял. Затем кабина уехала. Он с надеждой посмотрел
вверх: может, это вызвал Гав. А что? Здесь прошла всего пара минут, а там --
целый день.
Кнопка погасла, никто не сел, он нажал ее -- кабина опустилась вновь.
Так и есть! Сердце Пальчика забилось -- над крышей лифта торчал угол
конверта!
В конце концов раздвижной папиной тросточкой ему удалось сбросить его
сверху и поймать. На конверте красовался адрес, написанный от руки, то есть
от лапы, печатными буквами: "Первый этаж, квартира 1. Моему другу Пальчику".
"Троекратное гав-гав!
По-прежнему удивляешься, что я грамотный? У нас, на шестом этаже, мы и
сами еще не знаем все, на что мы способны. Да что я тебя убеждаю? Ты и сам
знаешь, что даже у вас первой в космосе побывала собака, а не человек.
Лайка! Лай-ка -- понял? Ее имя означает: "попробуй скажи". И она облаяла
весь земной шар сверху и снизу, облетев вокруг него.
Но лучше я расскажу о нашей собачьей жизни. Все мои бездомные сородичи,
которых я сюда переправил, удачно устроились на работу на новой фабрике по
индивидуальному изготовлению ошейников для двуно-гих друзей. К нашей
собачьей радости, здесь обитают бродячие стаи, которые тоже не имеют
паспортов и слоняются с места на место: сегодня здесь, завтра там. И власти
приветствуют тог факт, когда какой-нибудь бродяга берется за ум и поступает
на работу. И никто не спрашивает, откуда ты взялся. Да и все мы, пришлые,
про это -- молчок! Любому бродяге сразу же выделяют в общежитии конуру со
всеми удобствами, паек и монетки, по вашим деньгам -- рублей пять, на
развлечения: собачьи бега, собачьи вальсы и колбасу "собачья радость". Есть
возмо-жности и для роста: кто много работает, тот больше ест, а значит --
растет. Если не может вверх, то может вширь.
Ну, а я устроился лучше всех. Помнишь дачу, где мы ночевали под
крыльцом? Как и у вас, здесь нужны сторожа. Я разыскал хозяев дачи. и они
наняли меня сторожить их загородный дом. А в помощники я взял того
голодранца. По твоему совету, я его искупал в ручье, теперь-то он на
радостях, что пристроился, и пикнуть не посмел. Живу в самом доме, а
помощнику, помня чуткость и отзывчивость твоей мамы, постелил тюфяк в
передней. Работа моя сезонная: осенью, зимой и весной. Летом хозяева будут
здесь жить сами. Планы на будущее такие: оставлю им своего помощника, разыщу
любую бродячую стаю и до новой осени стану путешествовать по родному краю,
пока не растрясу, по словам буфетчицы Оли, поднакопленные деньжонки. Такая
жизнь по мне!
Береги свое здоровье, хорошо учись в школе, не огорчай меня и своих
родителей. Врать, понятно, плохо, но ты все-таки соври им, что, мол, нашелся
мой прежний хозяин и на коленях упросил вернуть меня ему. "На коленях" --
хорошо сказано, а? Дорогой сэр, родители сразу растрогают-ся! Смело
передавай им мое спасибо за их заботу: все равно не поверят, зато спасибо-то
все равно получат. Их малиновое мыло -- до сих пор этот запах ничем отбить
не могу -- сыграло решающую роль в том, что меня взяли в сторожа. Хозяева,
как только увидели и нюхнули, враз решили, что я еще тот чистоплюй, как
сказала бы любезная буфетчица Оля, и что на такого можно вполне положиться.
При таком, мол, типе, как я, беспокоиться за чистоту на даче не придется. А
то у них был раньше сторож, неделю посторожил, а потом пришлось три дня
вымывать бранд-спойтами дом внутри. Вот и все главные новости.
Твой четвероногий друг -- Гав-Гав. Одного "Гава" для меня здесь
маловато, я все-таки при службе. Кстати, мне так и выдали документ на имя
"Гав-Гав". В переводе на ваш язык оно означает примерно: Пес Песов или Пес
Собаков.
Крепко жму твою лапу!"
Пальчик был очень растроган и рад письму Гава. Извините, Гав-Гава.
Особенно тому известию, что Пес Собаков благополучно устроился и не забыл о
подкрылечном "хозяине".
Конечно же, Пальчик передал его благодарность папе и маме, на что они,
улыбнувшись, тоже сказали: "Спасибо". И хотя они, может, и не поверили, но
"спасибо" Гав-Гава при них так и осталось. Но, как часто бывает в жизни, они
поверили придуманному хозяину, который забрал-де своего пса. И огорчились,
они уже привыкли к собаке.
-- Ты не расстраивайся, -- сказали они сыну. -- Хочешь, мы другого тебе
достанем? Купим, а?..
-- Другого не нужно, -- грустно ответил он. -- Друзей не покупа-ют. --
И задумчиво добавил: -- Друзья познаются в беде...
Пальчик не знал, что после этих искренних, прочувствованных слов он
вырос сразу еще на один сантиметр.
Без Гава было скучно. Новых пи-сем он не присылал: видимо, в лич-ной
жизни ничего нового не случи-лось. Наверно, и у него уже наступи-ло лето:
ведь две минуты здесь -- как полтора дня там. Пальчик тоже написал письмо и
сумел-таки поло-жить его на кабину лифта. А вдруг Пес Собаков догадается,
что ему мо-жет прийти ответ тем же путем. До-статочно лишь вызвать лифт на
"шестой этаж".
В своем письме Пальчик предла-гал: раз уж Гав будет летом свобод-ным и
собирается побродяжничать, то пусть он заедет сюда, к нему, и как бы
побродяжничает и у них. Пальчик, конечно, понимал, что Псу Собакову теперь
неинтересно воз-вращаться в собачье прошлое и гулять на поводке, но можно же
в конце концов наплевать на самолюбие хотя бы денек-другой.
Пальчик надеялся, что Пес Собаков не выкинул вывинченную в лифте кнопку
"б". Она словно ключ в другой мир, ее всегда легко поставить на место. Но,
если Гав ее все-таки выбросил или потерял, то как, спустив-шись сюда, он
вернется обратно?.. Пальчика осенило: даже в таком случае подняться на
"шестой этаж" -- просто. Надо нажать на кнопку "седьмо-го" и, когда кабина
поравняется с "шестым", тут же приоткрыть двери внутрь. Кабина непременно
остановится. А дальше проще пареного: открыть дверь этажа -- и там!
А что если он, Пальчик, сам немножко погостит у Гава? Поднимется к нему
этим самым способом, выйдет и спрячется в парке до темноты -- а вдруг, к
счастью, окажется там именно ночью! -- потом осторожно проберется через
город, затем -- через лес и ручей на ту дачу, дорога знакома.
Ну, пробудет он на "шестом этаже" один день -- значит, по своему
времени всего какую-то минутку. Подумаешь!
Ему и в голову не приходило посмотреть хоть краешком глаза: а что же
там, на "седьмом этаже". Настолько он соскучился по другу. Это трудно понять
тем, у кого никогда не было собаки.
Итак, Пальчик решился. Принимая меры предосторожности -- внача-ле ему
не везло и пришлось "кататься" на лифте с жильцами, -- он, наконец-то,
оставшись один, нажал на седьмую кнопку.
Промелькнул пятый этаж, начинался "шестой", и Пальчик уже приготовился
дернуть двери на себя, как внезапно сзади из ми-крофона раздался громкий
голос: "Граждане! Пользуясь лифтом..."
Пальчик, вздрогнув, невольно обернулся и упустил нужный момент --
кабина остановилась на "седьмом этаже".
"... предохраняйте его от порчи собой и детьми! Помните, лифт сохраняет
здоровье!" -- закончил свои призывы скучающий диспетчер.
Мальчуган мог, конечно, тут же надавить, ну, допустим, пятую кнопку и
снова сделать попытку остановиться по пути на "шестом". Но... из-за дверей
"седьмого" донеслась веселая музыка, и он не выдержал. "Я только взгляну, --
сказал он сам себе, -- и назад".
Папиной тросточкой он быстро открыл двери кабины и этажа и высунул
голову.
Резким порывом ветра сорвало вдруг его шляпу -- она покатилась по
булыжной мостовой. Пальчик бросился за ней. Оглянувшись на ходу, он увидел,
что выскочил из дощатого покосившегося киоска, с окном, крест-накрест
заколоченным досками. Заброшенный киоск, напоминавший тот, что стоял в парке
на "шестом этаже", был зажат меж глухих стен высоких домов. Новый порыв
ветра гулко захлопнул открытую дверь со стеклян-ной вставкой, на которой
виднелась цифра "7", и бойко погнал шляпу по сужавшемуся, как бутылочное
горлышко, переулку. Пальчик еще быстрее припустился за ней.
Музыка становилась громче. Улочка круто пошла под уклон. Теперь
Пальчик, гнавшийся за шляпой, не смог бы сразу остановиться, даже если бы и
захотел. Нагоняя эхо своих шагов, он с разбегу влетел в какое-то пестрое
уличное шествие. Успел заметить меловое лицо клоуна с красны-ми пятнами щек,
медные тарелки оркестра и... поднятую ногу слона. Небо закружилось колесом,
радужно вспыхнуло и задернулось темнотой.
Очнулся он на кровати в каком-то тесном и низком помещении с
полукруглым брезентовым верхом. И услышал чьи-то тихие голоса. Странно, он
чувствовал, что говорят на совершенно незнакомом языке, но тем не менее все
понимал.
-- Сильно мальчишка стукнулся...
-- Хорошо, что слон Бум на него не наступил.
-- Умен чертяка !
-- Что со мной? Где я? -- спросил, приподнимаясь, Пальчик. И опять у
него появилось странное чувство: почему он так легко говорит на, казалось
бы, чужом языке.
Два лысых незнакомца, один -- тощий и длинный, другой -- толстый и
короткий, повернулись к нему из-за колченогого стола.
-- Ты упал и ушибся, -- беспокойно сказал толстяк. -- Тебе больно,
малыш?
-- Немножко, -- потрогал он голову.
-- Ты налетел на ногу слона, -- сообщил тощий. -- Напугал нашего Бума
до полусмерти.
-- Недаром говорят, что слоны боятся мышей, -- захохотал толстяк,
радуясь, что мальчугану лучше. -- Ты такой маленький, а слон такой большой,
но он задрожал, как яблоня, с которой трясут яблоки!
-- Кто ты? -- спросил тощий.
-- Н-не знаю...
-- Вот беда, -- посочувствовал толстяк. -- А как тебя хоть зовут?
-- Не помню...
-- Ладно. Мы тебя будем звать Мальчик с пальчик. Сокращенно -- Пальчик.
-- Вспомнил! Меня так и зовут -- Пальчик. Незнакомцы переглянулись.
-- Ничего удивительного, -- прошептал толстяк тощему. -- Так его,
наверно, дразнят приятели.
-- Где я? -- опять спросил Пальчик, снова потрогав голову.
-- Если конкретно, то на кровати, -- засмеялся толстяк. -- Если взять
пошире, то в фургоне. Если совсем широко, то в цирке Магнума. Магнум --
хозяин цирка, где мы работаем.
-- Цирка? -- Пальчик сел на кровати. -- Вспомнил: я ведь тоже циркач!
-- А больше ничего не вспомнил? Может, хоть случайно догадаешься, кто
ты и откуда?
-- Не знаю... -- повторил Пальчик.
Позже появился врач, осмотрел его и сказал, что надо еще полежать.
Ничего опасного. Легкое сотрясение мозга.
-- Это чепуха, Пальчик, -- успокаивал его толстяк. -- У меня
сотрясе-ние -- постоянное. Я каждый вечер прыгаю из-под купола шапито
голо-вой вниз, в бочку с опилками. И, как видишь, даже не поглупел.
-- А как я к вам попал? -- спросил Пальчик.
-- Вся труппа цирка: клоуны и жонглеры, акробаты и эквилибристы,
скакуны и слоны, львы и тигры -- все мы совершали рекламное шествие по
городу. И тут ты, словно камень из пращи, вылетел из какого-то переулка
вслед за шляпой и...
-- И оказался здесь на кровати, -- подхватил тощий. -- И это не
помнишь?
Пальчик только вздохнул.
-- Ну, ничего, -- важно заявил врач. -- Со временем сотрясение
утрясется. Со временем и не такое вспоминается. Главное, кость цела, -- он
вновь ощупал голову Пальчика и ушел.
-- Умен чертяка, -- вновь восхитился тощий. -- Ветеринар! Знаток своего
дела. Ты ему, Пальчик, верь. Ты вон какая козявка, а он даже слонов лечит. А
слон куда больше любого человека!
-- Поспи, поспи, -- накрыл его одеялом толстяк.
Пальчик забыл не только, кто он и откуда, он забыл и свой язык,
неожиданно получив взамен знание языка местных жителей.
Подобное, если верить английской газете "Таймс", случилось в XIX веке с
одним ирландцем. Путешествуя по Индии, он однажды подвергся нападению
грабителей. Спасаясь от них бегством, он налетел в темноте на гиппопотама,
спавшего на берегу священной реки Ганг. Когда он очнулся, понятно, спугнув
зверя, то, к вящему изумлению грабителей, вдруг заго-ворил с ними на чистом
местном наречии. Пораженные разбойники не только отпустили его с миром, но и
вернули ему похищенного коня.
Путешественник начисто забыл и свой ирландский язык, и английский,
который знал раньше; забыл, кто он и откуда. Но не потерял ни разума, ни
способности отличать добро от зла, ни профессиональных навыков
географа-исследователя. Память окончательно вернулась к нему лишь тогда,
когда он очутился у себя дома -- в Ирландии. Увидев свою семью, он сразу
позабыл язык индусского племени и вспомнил все забытое. Но ему было легче,
чем Пальчику. При нем нашлись документы и благодаря им-то он и попал домой.
Во всем остальном его случай очень схож с нашим. Не говоря уже о том, что
ирландец налетел -- подумаешь! -- на какого-то там гиппопотама, мальчуган-то