наскочил на слона! Да и что такое Индия, где в принципе может побывать
каждый, по сравнению с "седьмым этажом", куда судьба, вероятно, еще не
забрасывала никого на свете, кроме Пальчика.
К вечеру, оставшись один в фургоне, Пальчик почувствовал себя совсем
хорошо, встал и оделся. И от нечего делать начал жонглировать сырыми
куриными яйцами, которыми толстяк запасся себе на ужин. Полная их миска
стояла на столе. Мальчуган брал одно за другим, пока в воздухе не закружился
целый десяток.
-- Неплохо, -- сказал кто-то и захлопал в ладоши. Пальчик растерялся от
неожиданности, однако сумел поочередно уло-жить все яйца обратно в миску и
обернулся.
-- Неплохо, -- опять похвалил морщинистый пышноусый старик с круглыми
глазками, заглядывавший за открытый полог фургона. Это был сам хозяин цирка
-- иллюзионист Магнум. Точнее, "Чародей и Колдун Магнум", как объявляли
афиши.
-- Хочешь работать в цирке? -- спросил он.
-- Очень хочу! -- обрадовался Пальчик.
-- Если твоя родня не найдется, ты будешь принят, -- заявил тот и
удалился.
Хозяин цирка оказался и хозяином своего слова. В городской газете и на
объявлениях, расклеенных повсюду, появились фотографии Пальчика, но никто
так и не явился в цирк, чтобы хоть что-то сообщить о маленьком неизвестном
мальчике.
Так Пальчик стал работать в цирке Магнума. Он с лихвой вернул хозяину
затраты на объявления в газете и на заборах. Жонглера Пальчика хотели
посмотреть все мальчишки и девчонки города. А так как многие приходили с
родителями, Магнуму было бы грех жаловаться на низкие доходы.
Когда же Пальчик стал выступать в паре с клоунами по прозвищу Толстый и
Тощий, то зрители вообще повалили валом. Номер назывался "Мальчик с пальчик
в стране верзил"! Высоченные клоуны на ходулях, скрытых длинной одеждой,
гонялись по арене за юрким мальчуганом, прыгали на перекидные доски -- он
взлетал, оказывался на плече одного, перескакивал на голову другого и даже
делал, надев перчатки, стойку на ножах, которыми на него замахивались.
Кончалось все это тем, что, промелькнув на маленькой трапеции между Толстым
и Тощим, он застав-лял их гулко сталкиваться лбами. Они падали на арену,
раскинув руки. А маленький Давид -- Пальчик торжествовал победу над
поверженны-ми голиафами!
Магнум не мог нарадоваться на ловкого мальчонку, благословляя случай,
позволяющий наполнять его кассу звонкой монетой.
А Пальчик -- много ли ему надо? -- радовался своей работе, веселив-шей
маленьких и больших зрителей.
Он по-прежнему не помнил, кто он и откуда.
Жил он в фургоне Толстого и Тощего. Они с удовольствием потесни-лись
ради новичка, поставив ему небольшой диванчик. По утрам и перед сном за
чашкой чая они ненавязчиво пытались помочь Пальчику найти свое прошлое.
Толстяк даже придумал игру, надеясь на авось: вдруг мальчонка и
вспомнит что-нибудь важное. Игра была такая -- клоун называл любое слово, а
мальчуган должен был с ходу назвать другое, близкое по смыслу.
-- Дом, -- говорил толстяк.
-- Окно, -- мгновенно отвечал Пальчик.
-- Крыша.
-- Труба.
-- Дым, -- подмигивал клоун.
-- Огонь, -- улыбался мальчуган.
-- День.
-- Ночь.
-- Улица.
-- Фонарь.
-- Аптека.
И так до бесконечности...
Но, увы, даже такая интересная игра не пробуждала у Пальчика нужных
воспоминаний. Конечно, дай он в ответ на "дом" машинальное слово "лифт",
может быть, тайна и прояснилась бы. А так как заветное словечко не попалось
в их хитроумные сети, то и говорить об этом нечего. И вообще, если уж на
слово "мама" Пальчик спокойно сказал: "папа", -- чем тут мог помочь какой-то
"лифт"? Впрочем, неизвестно... Будущее покажет, что мы ошибались.
Однако не будем забегать вперед событий, это невежливо. Прости-тельно
только хозяину Магнуму, который, провоняв весь цирк клубами дыма на арене
путем химических реакций, доступных любому нашему школьнику, глубокомысленно
вещал будущее каждому заинтересованно-му зрителю. Своим утробным голосом
чревовещателя он сулил всем одно и то же. Старикам -- здоровье, молодым --
удачу. Девушкам -- бога-того жениха-спортсмена, юношам -- наследство от
безвестных родствен-ников. На большее ни у него, ни у тех, кто спрашивал --
отдадим ему должное, -- фантазии не хватало.
Толстяк попытался разнообразить с Пальчиком игру в слова, придав ей
некую последовательность и пытаясь подобраться к прошлому мальчу-гана по
цепочке.
-- Шляпа, -- говорил он.
-- Ветер, -- подхватывал Пальчик.
-- Понесло.
-- Побежал.
-- Слон.
-- Наткнулся.
-- Упал.
-- Темнота...
-- Пришел в себя.
-- Цирк.
-- Замечательно, -- потирал руки толстяк и начинал в обратном порядке:
-- Цирк.
-- Пришел в себя.
-- Темнота -- упал -- наткнулся -- слон -- побежал -- понесло -- ветер
-- шляпа! -- выкрикивал толстяк. Пальчик молчал.
-- Ну, -- настаивал клоун. -- Шляпа. Пальчик по-прежнему напряженно
молчал.
-- Что перед этим?
-- Ветер... -- наконец тихо произнес мальчуган. И все опять начиналось
сначала.
-- Заедает память, -- сокрушался, переживая, тощий. А толстяк не
унывал:
-- Сейчас допьем чай, пойдем гулять и снова попробуем. Они бродили
втроем по ночному старинному городу с его узкими темными домами, тесными
улицами и застывшими пузатыми автомоби-лями, на лакированных кузовах которых
причудливо дробились огни фонарей.
-- Ночь.
-- Улица.
-- Фонарь.
-- Аптека.
Мрак и неизвестность. Прохлада и ветерок...
Цирк шапито стоял на обширной поляне, там, где густой старый лес
подступал к зубчатым стенам древней части города. Окруженный крыты-ми
загонами для зверей, походными повозками, передвижными домиками на колесах,
разнокалиберными палатками, сам шапито был похож на шатер воинственного
великана, собирающегося приступом взять крепость.
Весь цирк не поместился бы ни на одной из городских площадей, поэтому и
раскинулся на вольном просторе за городскими стенами.
По вечерам здесь празднично звучала музыка духового оркестра, трещали
костры, тарахтели бензиновые движки -- от них черными змея-ми тянулись
кабели к прожекторам внутрь зеленого холма шапито, -- трубили слоны,
всхрапывали кони, -- и Пальчику казалось, что именно здесь его дом и что он
прожил тут всю жизнь.
Быстрая слава и немалые -- конечно, для маленького человечка -- деньги
вскружили ему голову. Он не заметил, как изменился даже внешне. У него
появились свой портной, свой гример и парикмахер, прачка и слуга.
Слугой у Пальчика стал семилетний Гук, тихий глазастый мальчонка.
Бездомный сирота, он тоже случайно прибился к цирку и так и остался
мальчиком на побегушках. Ведь у него не было никаких талантов. Теперь хозяин
Магнум приставил его к Пальчику, приказав выполнять любое желание
восходящего на цирковом небе светила. Гук убирал за ним постель, относил
белье прачке, помогал одеваться на представление и заказывал цирковому
повару любимые блюда "господина лилипута".
Поначалу Пальчик стеснялся его услуг и сам пытался, например, убирать
постель. Но, если он и не помнил, что ее обычно убирала за ним мама,
привычка забывать об этом, казалось бы, пустяковом деле оста-лась, и вскоре
он уже снисходительно принимал заботы Гука как должное. Будем, правда, и мы
справедливы к Пальчику. Хотя он и принимал свою работу за интересную игру,
все же это была работа, причем трудная, и он здорово уставал: два
представления в день! Еще и готовиться надо -- выдумывать трюки,
тренироваться.
Известно, что только труд возвышает человека. Капризы, барство,
высокомерие -- а Пальчик стал высокомерным! -- принижают любого. Наверно,
поэтому он становился все меньше ростом и, видимо, только ежедневный,
напряженный труд на арене не позволял ему превратиться в ничто. Да, от
зазнайства он действительно за иной день укорачивался чуть ли не на
полсантиметра. К радости хозяина Магнума, потому что от этого росли доходы.
Чем меньше артист, тем больше удивление публики! Уменьшение Пальчика
происходило не так уж заметно на первый взгляд, однако для тех, кто снова
приходил на представление, допустим, через неделю -- а таких находилось
немало, -- это было поистине удивитель-ным. Сам же Пальчик ничего не
замечал.
В редкое свободное время он любил прогуливаться по городу, покру-чивая
в пальцах тросточку. Гук выступал в двух шагах за ним, почтитель-но нес его
шляпу-цилиндр, а "господин лилипут" благосклонно кивал сбегавшимся зевакам и
небрежно раздавал автографы.
Пройдясь по главной улице между шеренгами восхищенно расступав-шихся
жителей, Пальчик заходил в кафе -- все бесплатно от благодарного за рекламу
ресторатора! -- и, влезая на высокий табурет у стойки, лакомился мороженым с
фруктами из большущей вазы. И лишь мельком удивлялся про себя, что сиденье
каждый раз становится выше. А Гук по-прежнему отстоял от него в двух шагах,
держа цилиндр на согнутой руке, и тихонько шмыгал носом. Один только раз
Пальчик удосужился уго-стить его ложечкой мороженого, так и не заметив, что
с ходу подрос на несколько миллиметров.
Клоуны Толстый и Тощий не узнавали прежнего милого мальчугана.
-- С тобой что-то происходит, -- как-то осторожно, чтоб не обидеть,
сказал ему толстяк. -- Высоко берешь...
-- Мне жаль, что ты себя принижаешь, -- вздохнул другой.
-- Еще чего! -- грубо отрезал Пальчик, не заметив, как тут же
уменьшился на сантиметр. -- Вы все завидуете моей славе!
И они отступились. Деньги, полученные от Магнума, Пальчик складывал в
чулок и прятал его под матрасом. Он завел себе ширму и, скрываясь за ней от
соседей-клоунов, порой пересчитывал на постели свои монетки. А клоуны,
услышав за ширмой позванивание, только покачивали головами.
-- Какой был мальчик, -- сокрушался Толстый. -- Мы так интересно с ним
играли.
-- Не аптека, улица, фонарь, -- передразнивал его Тощий, -- а деньги,
золото, серебро.
Однажды поздно вечером из-за ширмы раздался истошный вопль. Клоуны
бросились к Пальчику. Он ошеломленно держал в руках пустой чулок.
-- Украли! Свистнули! Слямзили! -- вскричал он. Подозрение его пало на
Гука.
-- Больше некому! -- плакал он, опять уменьшаясь в росте. Допрос слуги
вел сам хозяин Магнум.
-- Куда ты дел сто монет?
-- Сто две! -- поспешно уточнил Пальчик.
-- Сто, -- возразил хозяин цирка и дипломатично добавил: -- Две -- ему,
если вернет остальные.
-- Я не брал, -- всхлипнул Гук.
-- Но ты же знал, где они лежали? -- наседал Магнум.
-- Знал...
-- И после этого утверждаешь, что не брал? Знал и не взял?!
-- Не взял. Они не мои...
-- Кто же берет свои? Свои хранят, берут чужие! Позвать полицию?
-- Не надо! -- еще больше испугался Гук.
-- Что, сам вернешь? -- подступил к нему и Пальчик.
-- Клянусь, я к ним и не прикасался!
-- Может, ты видел, как кто-нибудь заходил в фургон, когда тут никого
не было? -- прищурился Магнум.
-- Честное слово! Кроме вас, никого, -- наивно ответил Гук.
-- М-меня?! -- поперхнулся Магнум. -- Во-о-он из моего цирка! --
проревел он.
-- А как же мои деньги? -- оторопел Пальчик.
-- Все сюда! -- рявкнул хозяин. -- Глядите все! Раз такое дело --
плевать, -- я отдаю свои сто монет!
-- Сто две, -- снова поспешно вставил Пальчик.
-- Сто, -- опять подчеркнул Магнум. -- Две -- мне, за благородство! Я
отдаю свои сто монет, -- зычно повторил он, -- нашему несчастному маленькому
артисту, которого обокрал этот преступный тип, -- и грозно указал на Гука.
Тот бросился прочь из шатра.
-- Подозревать -- меня? -- бушевал Магнум, отсчитывая деньги. -- Вот
вам доказательство моей честности! Разве свои я бы отдал? То есть разве
чужие я бы вернул? -- спохватился он. -- Пусть даже будут сто две монеты, --
щедро заявил он, ссыпая их в чулок, -- пусть я разорюсь, но для настоящего
таланта мне ничего не жаль!
С тех пор Пальчик стал хранить свой драгоценный чулок в сейфе у
Магнума, а Гук насовсем исчез из цирка. И когда Толстый и Тощий укорили
Пальчика за то, что его слуга вновь стал несчастным бездомным, он
пренебрежительно сказал:
-- А чего ж тогда он удрал? -- И сам себе ответил: -- Совесть замучила.
-- Зато тебя не мучает, -- буркнул толстяк.
Клоуны не верили, что Гук мог кого-то обокрасть. А убежал он, конечно,
от обиды. Да тем более грозили полицией. Полицейские, те поверят любой
напраслине, чтоб погреть руки.
Но Пальчику теперь было все равно. Деньги появились вновь, они в
надежном месте. А из-за какого-то Гука чего волноваться?..
В этот раз Пальчик сам был зрителем.
Дневное представление в цирке отменили, потому что город готовился к
торжественной встрече посла могущественного Двадцать седьмого, по-нашему,
Тридевятого, государства -- генерала Пафа. Парадный кортеж должен был
проследовать в пять часов пополудни от вокзала до замка Правителя города на
Центральной площади. Пальчику заранее предоста-вили место на украшенном
ковром балконе того самого кафе, где он обычно лакомился мороженым.
И вот забили барабаны, затрубили трубы, загремели литавры!.. По улице с
криком побежали мальчишки. Возбужденные зрители еще теснее запрудили
тротуары, зеваки на балконах привстали и вытянули шеи, а из дымовых труб,
торчащих над черепичными крышами, с любопытством высунулись чумазые
трубочисты.
-- Дорогу! Дорогу! -- зычно кричали глашатаи. -- Дорогу высокочти-мому
послу Двадцать седьмого государства -- генералу Пафу.
Послышалось рычание мотоциклов и цокот копыт -- в конце улицы показался
всадник на белом коне. По бокам посла, тормозя ногами о мостовую, медленно
ехали на мотоциклах рослые стражники в касках с кистями. Посол был
остроносый и длинный, как два составленных вместе бильярдных кия. Узкую
грудь перехлестывали черные скрипучие ремни. Он улыбался и раскланивался.
За ним, сдержанно урча, двигались большие крытые грузовики.
-- Смотрите! Смотрите! -- кричали в толпе. -- Он везет богатые дары!..
Восемь машин! Нет, десять машин!.. Смотрите!
А затем, когда следом вдруг показалось еще и стадо могучих оленей с
раскидистыми рогами, все умолкли от изумления. Плечистые егеря с трудом
удерживали за шелковые веревки фыркающих, мотающих голова-ми лесных
исполинов, и звонкие колокольчики, повешенные у них на шеях, наполняли улицу
прекрасным перезвоном.
Генерал Паф лихо гарцевал на белом коне, черпал из сумки у седла
серебряные монетки и искристой россыпью бросал их в толпу. Это был
загримированный под генерала ловкий молодой актер. А сам посол,
старик-ревматик, ехал на мягких, удобных подушках в машине с зашто-ренными
окнами по пустынной соседней улице.
О подмене знал разве что только Правитель города. В то самое время он
стоял у заднего входа в замок, куда и должна была подрулить машина. Он
готовился незаметно провести посла в здание, а затем уж выскочить на
ступеньки парадного входа, застеленные ковром, и торжественно встре-тить
"посла" -- актера.
Так вот, всадник швырял монеты, люди давились, охрана сдерживала напор.
Пальчик случайно увидел бывшего слугу: оборванный Гук, про-скользнув между
ног зевак, кинулся было за упавшей монеткой. Но к ней мгновенно протянулась
длинная загребущая пятерня охранника. Он сгреб монетку в кулак, а другим
замахнулся на мальчишку.
И тут неожиданно для всех, и для себя тоже, на его кулаке вдруг
оказался Пальчик, спрыгнувший с балкона на помощь Гуку! Полицейский
остановил свою руку, выпучив глаза на свалившегося откуда-то сверху
коротышку, и Гук успел улизнуть обратно в толпу. Пальчик перескочил на шлем
охранника, а оттуда -- раз, два, три... -- побежал прямо по шляпам зевак,
высматривая Гука внизу.
Они столкнулись друг с другом, когда Гук, наконец, выбрался из толпы, а
Пальчик спрыгнул с последней шляпы.
-- Держи, -- бывший слуга поднял пуговицу, внезапно отскочившую от
пиджачка "лилипута".
-- Спасибо...
-- Нет, тебе спасибо. Выручил!
-- Чепуха, -- Пальчик не заметил, что пуговица у него отскочила потому,
что он сразу вырос на несколько сантиметров.
-- А ты подрос, -- приглядывался Гук к своему спасителю.
-- Шутишь, -- отмахнулся тот. -- Где ты пропадал?
-- Везде, -- вздохнул бродяжка.
-- Слушай, -- Пальчик схватил его за рукав и потащил за собой. -- У
меня, когда я сидел на балконе, возникла гениальная мысль! Ты только
представь себе такой цирковой номер: мы будем бродягами, а Толстый и Тощий
-- полицейскими. Они будут гоняться за нами по арене -- масса трюков, -- все
со смеху лопнут!
-- Так ты только из-за этого спрыгнул? -- потускнел Гук.
-- Ну да! -- воскликнул Пальчик. -- А-а, вон ты о чем... Какая тебе
разница, если тебя все равно спасли? -- И пожал плечами.
Интересно, что после этих слов он не вырос и, главное, не укоротился.
Очевидно, для судьбы важны не намерения, а поступки.
-- Правда, -- рассмеялся Гук. -- Хотя мне было бы приятней, если б ты
меня спас без всяких задних мыслей, - важничая, произнес он поучительным
тоном, точно взрослый.
-- Кончай ты! Если б охранник двинул тебя кулачищем по башке, у тебя
вообще бы не было никаких мыслей: ни задних, ни передних.
-- Это верно, -- озадаченно почесал затылок Гук. -- Ты вот говоришь про
цирк... А я ведь совсем ничего не умею.
-- Ерунда! Я тебя научу. А Магнума не бойся. Пригрожу, что уйду
навсегда из цирка, враз возьмет тебя ко мне в пару.
-- Но я же вор. -- Гук усмехнулся.
-- Брось... Если б это ты взял сотню монет, ты бы не ползал сегодня по
земле за какой-то паршивой монеткой. Извини и не сердись, я уже и забыл про
все. Мало ли кто мог взять деньги?.. Я знаю теперь одно, что только не ты,
не Тощий, не Толстый. Уж скорее сам Магнум! -- выпалил он.
И опять подрос.
-- Ты растешь прямо на глазах, -- опять удивился Гук.
-- Ладно, -- хмыкнул Пальчик, приняв его слова попросту как похва-лу.
-- Бежим, скоро представление, надо еще подготовиться.
И они побежали, свернув в боковой переулок.
Пробегая мимо дощатого киоска, с крест-накрест заколоченным окном и
дверью с цифрой "7", Пальчик помедлил, странно посмотрел на нее, пытаясь
что-то вспомнить, и нагнал Гука.
-- Ты чего?
-- Ничего... Показалось, -- на бегу ответил Пальчик. Тук-тук-тук!.. --
стучали его башмаки. Так-так-так!.. -- гремели дерев-янные сандалии Гука по
булыжнику.
Когда они заявились в передвижной домик хозяина цирка, Магнум, не
обратив на Гука внимания, вдруг выкатил "буркалы" на Пальчика:
-- Ты что? Ты почему? А?..
Тот решил, что это относится к приятелю:
-- Я его привел, он будет со мной выступать.
-- Я не его, я тебя спрашиваю. -- Хозяин схватился за голову и стал
сжимать ее, будто мяч. -- При чем тут он!
-- А я вам и говорю, что он ни при чем, -- бубнил Пальчик. -- Не мог он
украсть.
-- А кто мог? -- Тут только Магнум узнал Гука и машинально покосился в
зеркало на свое жуликоватое лицо.
-- Только не он. -- У Пальчика сами по себе оторвались, с треском
выстрелив в хозяина, две пуговицы, а пиджачок лопнул в плечах.
-- Опять? -- вскричал Магнум.
И чем больше убеждал хозяина Пальчик, что Гук не виновен, что он за
него ручается, что его надо обязательно взять обратно в цирк, -- тем больше
он рос, пока не достиг макушкой чуть ли не колен Магнума.
-- Замолчи! -- прикрикнул хозяин.
Он, возможно, испугался: не дай Бог, "лилипут" на столько вырастет, что
вдруг окажется с ним лицом к лицу и поколотит как миленького. Но нет, его
заботила другая проблема:
-- Я тебя не о нем спрашивал, а о тебе самом: почему ты растешь? Ты
забыл, кто ты есть. Какой ты мальчик с пальчик? Да ты взгляни на себя!
Он подтолкнул его к зеркалу. Пальчик с трудом узнал себя в мальчиш-ке,
голые руки и ноги которого торчали из ставшего кургузым костюмчика.
-- Такой мне и даром не нужен. Разорить меня хочешь? -- заявил Магнум.
-- Разве ты теперь лилипут? Ты лилипут-самозванец! Он перевел взгляд на
Гука.
-- Тебя я уже выгонял. А ну, прочь отсюда оба по одному! -- приказал он
мальчишкам.
А Пальчик неотрывно глядел в зеркало. Ему очень понравился его новый
рост. Подумаешь, угрозы хозяина! Да с теми деньгами, которые он заработал,
он сам себе хозяин. Захотят они с Гуком, сошьют себе яркие костюмы, будут
выступать на улицах, а еще и клоунов, Тощего и Толсто-го, к себе переманят.
А тех монет на первое время им вполне хватит .
-- Убирайтесь! -- затопал ногами хозяин так, что из досок пола
повылетали сучки.
-- Верните мои деньги, -- показал Пальчик на сейф.
-- Твои деньги -- у него, -- ткнул хозяин пальцем в сторону Гука. -- А
это -- мои, -- он заслонил собой сейф. -- Помнишь, я тебе мои давал?!
-- Ну и отдайте. Магнум расхохотался:
-- Я дал, ты брал, ты отдал, я взял. Я тебе, ты мне.
-- А мне? -- растерялся Пальчик.
-- Мы в расчете, -- развел руками, как граблями, хозяин.
-- Ах ты, ворюга, -- сжав кулачки, Пальчик шагнул к нему.
-- На по-о-омощь... -- пропищал оробевший хозяин, на поверку отчаянный
трус. -- Ко мне!! -- побагровев и натужившись, гаркнул он столь мощно, что
потоком воздуха чуть не вымело Пальчика наружу.
-- Полиция! -- заверещал Магнум. Мальчишки выскочили из домика.
-- Кто-что-где? -- вырос перед ними дюжий усач полицейский в шлеме с
индюшачьими перьями, дежуривший у шапито.
-- Там, -- одновременно показали они в разные стороны. Верзила, не
рассуждая, устремился сначала налево, затем -- направо. Концы усов
развевались у него, как обрывки каната.
Некогда было искать ни Тощего, ни Толстого, чтобы хоть посовето-ваться,
-- Пальчик и Гук кинулись в лес.
-- Чуть не ограбили! Почти обокрали! Чуть почти не разорили! --
доносился жалобный крик Магнума.
Ребята кубарем скатились на дно оврага к ручью.
-- Ловите, держите, хватайте и не отпускайте! Выпускайте львов и
тигров! Спускайте собак! -- вопил где-то позади хозяин, ему вторил
полицейский свисток. -- А я за себя не ручаюсь!
-- Давай по воде, -- предложил Пальчик Гуку. -- Вода уносит запах, -- и
опять на мгновение задумался. Странное мелькнувшее воспо-минание куда-то
провалилось, и он махнул рукой. -- Пойдем вон туда. Скорей!
Они зашлепали вниз по мелкому каменистому ручью.
Ручей давно остался позади...
Жутко ночью в лесу! Высокие старые и пожилые деревья размахивали всеми
своими большими и маленькими ветками, свирепо шелестя нераз-личимой листвой.
Ну и, конечно, завывал ветер и кричали совы -- не без этого.
Беглецы долго шли по извилистой тропке, тускло освещенной луной.
-- Куда мы? -- остановился Гук. -- Я хочу есть и спать. И хотя Пальчик
здорово подрос, он все же оставался на две головы ниже его и, конечно, не
сумел снисходительно посмотреть на спутника сверху вниз, как старший.
Поэтому он строго посмотрел снизу вверх:
-- А раньше где ты ел и спал?
-- Под мостом. Меня кормили бродяги. А здесь ни моста, ни бродяг.
-- Скажи лучше -- струсил.
Гук глубоко засунул руки в карманы.
-- Это я струсил? Ни капельки! -- И небрежно добавил: -- Просто мне
боязно.
-- И мне, -- нехотя признался Пальчик.
-- И тебе? -- Гуку сразу стало спокойней. -- Тогда мне уже не так
страшно.
-- А раз так, иди впереди.
-- Пожалуйста, если боишься. С таким трусом, как ты, только по лесу и
ходить по ночам!
Гук смело зашагал по тропе, испуганно озираясь по сторонам.
-- Ой, -- вдруг пискнул он, -- болото! Болото дышало и чавкало,
лопались невидимые пузыри, сонно бормо-тали лягушки...
-- Смотри! -- воскликнул Пальчик.
Вдали сквозь паутину сучьев заморгал огонек.
-- Вперед! -- скомандовал он и прыгнул с кочки на кочку.
-- А мы не увязнем? -- тихо спросил Гук.
-- Хуже не будет.
-- Вот это уж точно.
-- Бери пример с меня, -- самоуверенно заявил Пальчик, прыгнул снова,
поскользнулся и провалился по пояс. Гук поспешно помог ему вылезти из
трясины.
Огонек впереди стал крупнее. Значит, они все-таки приближались.
-- Ух... -- выдохнул Гук, с трудом пробираясь по болоту.
-- Ух-х! -- будто передразнивая, крикнул полуночник филин. И ребята
опрометью заскакали по кочкам.
-- Ух-х! -- наддал он жару, шныряя над ними. И они припустили еще
быстрей.
-- Знаешь, -- сказал Пальчик, когда они наконец-то добрались до суши.
-- Днем сюда я бы ни за что не сунулся.
-- Ага. Ночью не так опасно, -- подтвердил Гук, -- все равно темно.
Беглецы продрались через густой кустарник, на минуту потеряв совсем уже
выросший огонек из виду, и перед ними возник высокий забор, сколоченный из
обструганных кольев. Ребята пошли вдоль него. Частокол, частокол,
частокол...
-- Ворота! -- вскрикнул Гук.
Пальчик толкнул их. Тррр-р-р -- недовольно проскрипели створки.
В глубине бурьянистого двора стоял темный небольшой дом с длин-ной
трубой, светилось лишь узкое окошко.
Ребята осторожно, на цыпочках -- как ходят балерины, -- подошли к дому.
На двери рядом с вертушкой звонка сверкала под луной полирован-ная
деревянная табличка: "Людоед XVI. Звонить 16 раз".
-- Чего там? -- шепотом спросил неграмотный Гук.
-- Звонить... шестнадцать раз, -- тихо ответил Пальчик, умолчав о
людоеде. Сердце его отчаянно стучало.
-- Тебе хорошо, ты читать умеешь, -- с завистью сказал Гук.
-- Поживи с мое.
Странно не то, что Пальчик почему-то умел читать по-здешнему.
Удивительно другое: ничего не помня о своем прошлом, он все-таки знал,
сколько ему лет.
-- Подумаешь, на год старше... -- протянул Гук.
-- Звонить? -- храбрился Пальчик. -- Это тебе не под мостом ночевать.
-- Может, до утра подождем? -- тревожно оглядывался Гук.
-- До утра я от страха умру, -- Пальчик начал крутить вертушку звонка,
на всякий случай зажмурив глаза. -- Раз, два, три, четыре, пять...
И только он дошел до "шести", как дверь молниеносно открылась -- они
опомниться не успели, -- кто-то схватил их за шиворот и втащил внутрь, мощно
захлопнув ее ногой за собою. Пальчик и Гук очутились в кромешной темноте.
каждый, по сравнению с "седьмым этажом", куда судьба, вероятно, еще не
забрасывала никого на свете, кроме Пальчика.
К вечеру, оставшись один в фургоне, Пальчик почувствовал себя совсем
хорошо, встал и оделся. И от нечего делать начал жонглировать сырыми
куриными яйцами, которыми толстяк запасся себе на ужин. Полная их миска
стояла на столе. Мальчуган брал одно за другим, пока в воздухе не закружился
целый десяток.
-- Неплохо, -- сказал кто-то и захлопал в ладоши. Пальчик растерялся от
неожиданности, однако сумел поочередно уло-жить все яйца обратно в миску и
обернулся.
-- Неплохо, -- опять похвалил морщинистый пышноусый старик с круглыми
глазками, заглядывавший за открытый полог фургона. Это был сам хозяин цирка
-- иллюзионист Магнум. Точнее, "Чародей и Колдун Магнум", как объявляли
афиши.
-- Хочешь работать в цирке? -- спросил он.
-- Очень хочу! -- обрадовался Пальчик.
-- Если твоя родня не найдется, ты будешь принят, -- заявил тот и
удалился.
Хозяин цирка оказался и хозяином своего слова. В городской газете и на
объявлениях, расклеенных повсюду, появились фотографии Пальчика, но никто
так и не явился в цирк, чтобы хоть что-то сообщить о маленьком неизвестном
мальчике.
Так Пальчик стал работать в цирке Магнума. Он с лихвой вернул хозяину
затраты на объявления в газете и на заборах. Жонглера Пальчика хотели
посмотреть все мальчишки и девчонки города. А так как многие приходили с
родителями, Магнуму было бы грех жаловаться на низкие доходы.
Когда же Пальчик стал выступать в паре с клоунами по прозвищу Толстый и
Тощий, то зрители вообще повалили валом. Номер назывался "Мальчик с пальчик
в стране верзил"! Высоченные клоуны на ходулях, скрытых длинной одеждой,
гонялись по арене за юрким мальчуганом, прыгали на перекидные доски -- он
взлетал, оказывался на плече одного, перескакивал на голову другого и даже
делал, надев перчатки, стойку на ножах, которыми на него замахивались.
Кончалось все это тем, что, промелькнув на маленькой трапеции между Толстым
и Тощим, он застав-лял их гулко сталкиваться лбами. Они падали на арену,
раскинув руки. А маленький Давид -- Пальчик торжествовал победу над
поверженны-ми голиафами!
Магнум не мог нарадоваться на ловкого мальчонку, благословляя случай,
позволяющий наполнять его кассу звонкой монетой.
А Пальчик -- много ли ему надо? -- радовался своей работе, веселив-шей
маленьких и больших зрителей.
Он по-прежнему не помнил, кто он и откуда.
Жил он в фургоне Толстого и Тощего. Они с удовольствием потесни-лись
ради новичка, поставив ему небольшой диванчик. По утрам и перед сном за
чашкой чая они ненавязчиво пытались помочь Пальчику найти свое прошлое.
Толстяк даже придумал игру, надеясь на авось: вдруг мальчонка и
вспомнит что-нибудь важное. Игра была такая -- клоун называл любое слово, а
мальчуган должен был с ходу назвать другое, близкое по смыслу.
-- Дом, -- говорил толстяк.
-- Окно, -- мгновенно отвечал Пальчик.
-- Крыша.
-- Труба.
-- Дым, -- подмигивал клоун.
-- Огонь, -- улыбался мальчуган.
-- День.
-- Ночь.
-- Улица.
-- Фонарь.
-- Аптека.
И так до бесконечности...
Но, увы, даже такая интересная игра не пробуждала у Пальчика нужных
воспоминаний. Конечно, дай он в ответ на "дом" машинальное слово "лифт",
может быть, тайна и прояснилась бы. А так как заветное словечко не попалось
в их хитроумные сети, то и говорить об этом нечего. И вообще, если уж на
слово "мама" Пальчик спокойно сказал: "папа", -- чем тут мог помочь какой-то
"лифт"? Впрочем, неизвестно... Будущее покажет, что мы ошибались.
Однако не будем забегать вперед событий, это невежливо. Прости-тельно
только хозяину Магнуму, который, провоняв весь цирк клубами дыма на арене
путем химических реакций, доступных любому нашему школьнику, глубокомысленно
вещал будущее каждому заинтересованно-му зрителю. Своим утробным голосом
чревовещателя он сулил всем одно и то же. Старикам -- здоровье, молодым --
удачу. Девушкам -- бога-того жениха-спортсмена, юношам -- наследство от
безвестных родствен-ников. На большее ни у него, ни у тех, кто спрашивал --
отдадим ему должное, -- фантазии не хватало.
Толстяк попытался разнообразить с Пальчиком игру в слова, придав ей
некую последовательность и пытаясь подобраться к прошлому мальчу-гана по
цепочке.
-- Шляпа, -- говорил он.
-- Ветер, -- подхватывал Пальчик.
-- Понесло.
-- Побежал.
-- Слон.
-- Наткнулся.
-- Упал.
-- Темнота...
-- Пришел в себя.
-- Цирк.
-- Замечательно, -- потирал руки толстяк и начинал в обратном порядке:
-- Цирк.
-- Пришел в себя.
-- Темнота -- упал -- наткнулся -- слон -- побежал -- понесло -- ветер
-- шляпа! -- выкрикивал толстяк. Пальчик молчал.
-- Ну, -- настаивал клоун. -- Шляпа. Пальчик по-прежнему напряженно
молчал.
-- Что перед этим?
-- Ветер... -- наконец тихо произнес мальчуган. И все опять начиналось
сначала.
-- Заедает память, -- сокрушался, переживая, тощий. А толстяк не
унывал:
-- Сейчас допьем чай, пойдем гулять и снова попробуем. Они бродили
втроем по ночному старинному городу с его узкими темными домами, тесными
улицами и застывшими пузатыми автомоби-лями, на лакированных кузовах которых
причудливо дробились огни фонарей.
-- Ночь.
-- Улица.
-- Фонарь.
-- Аптека.
Мрак и неизвестность. Прохлада и ветерок...
Цирк шапито стоял на обширной поляне, там, где густой старый лес
подступал к зубчатым стенам древней части города. Окруженный крыты-ми
загонами для зверей, походными повозками, передвижными домиками на колесах,
разнокалиберными палатками, сам шапито был похож на шатер воинственного
великана, собирающегося приступом взять крепость.
Весь цирк не поместился бы ни на одной из городских площадей, поэтому и
раскинулся на вольном просторе за городскими стенами.
По вечерам здесь празднично звучала музыка духового оркестра, трещали
костры, тарахтели бензиновые движки -- от них черными змея-ми тянулись
кабели к прожекторам внутрь зеленого холма шапито, -- трубили слоны,
всхрапывали кони, -- и Пальчику казалось, что именно здесь его дом и что он
прожил тут всю жизнь.
Быстрая слава и немалые -- конечно, для маленького человечка -- деньги
вскружили ему голову. Он не заметил, как изменился даже внешне. У него
появились свой портной, свой гример и парикмахер, прачка и слуга.
Слугой у Пальчика стал семилетний Гук, тихий глазастый мальчонка.
Бездомный сирота, он тоже случайно прибился к цирку и так и остался
мальчиком на побегушках. Ведь у него не было никаких талантов. Теперь хозяин
Магнум приставил его к Пальчику, приказав выполнять любое желание
восходящего на цирковом небе светила. Гук убирал за ним постель, относил
белье прачке, помогал одеваться на представление и заказывал цирковому
повару любимые блюда "господина лилипута".
Поначалу Пальчик стеснялся его услуг и сам пытался, например, убирать
постель. Но, если он и не помнил, что ее обычно убирала за ним мама,
привычка забывать об этом, казалось бы, пустяковом деле оста-лась, и вскоре
он уже снисходительно принимал заботы Гука как должное. Будем, правда, и мы
справедливы к Пальчику. Хотя он и принимал свою работу за интересную игру,
все же это была работа, причем трудная, и он здорово уставал: два
представления в день! Еще и готовиться надо -- выдумывать трюки,
тренироваться.
Известно, что только труд возвышает человека. Капризы, барство,
высокомерие -- а Пальчик стал высокомерным! -- принижают любого. Наверно,
поэтому он становился все меньше ростом и, видимо, только ежедневный,
напряженный труд на арене не позволял ему превратиться в ничто. Да, от
зазнайства он действительно за иной день укорачивался чуть ли не на
полсантиметра. К радости хозяина Магнума, потому что от этого росли доходы.
Чем меньше артист, тем больше удивление публики! Уменьшение Пальчика
происходило не так уж заметно на первый взгляд, однако для тех, кто снова
приходил на представление, допустим, через неделю -- а таких находилось
немало, -- это было поистине удивитель-ным. Сам же Пальчик ничего не
замечал.
В редкое свободное время он любил прогуливаться по городу, покру-чивая
в пальцах тросточку. Гук выступал в двух шагах за ним, почтитель-но нес его
шляпу-цилиндр, а "господин лилипут" благосклонно кивал сбегавшимся зевакам и
небрежно раздавал автографы.
Пройдясь по главной улице между шеренгами восхищенно расступав-шихся
жителей, Пальчик заходил в кафе -- все бесплатно от благодарного за рекламу
ресторатора! -- и, влезая на высокий табурет у стойки, лакомился мороженым с
фруктами из большущей вазы. И лишь мельком удивлялся про себя, что сиденье
каждый раз становится выше. А Гук по-прежнему отстоял от него в двух шагах,
держа цилиндр на согнутой руке, и тихонько шмыгал носом. Один только раз
Пальчик удосужился уго-стить его ложечкой мороженого, так и не заметив, что
с ходу подрос на несколько миллиметров.
Клоуны Толстый и Тощий не узнавали прежнего милого мальчугана.
-- С тобой что-то происходит, -- как-то осторожно, чтоб не обидеть,
сказал ему толстяк. -- Высоко берешь...
-- Мне жаль, что ты себя принижаешь, -- вздохнул другой.
-- Еще чего! -- грубо отрезал Пальчик, не заметив, как тут же
уменьшился на сантиметр. -- Вы все завидуете моей славе!
И они отступились. Деньги, полученные от Магнума, Пальчик складывал в
чулок и прятал его под матрасом. Он завел себе ширму и, скрываясь за ней от
соседей-клоунов, порой пересчитывал на постели свои монетки. А клоуны,
услышав за ширмой позванивание, только покачивали головами.
-- Какой был мальчик, -- сокрушался Толстый. -- Мы так интересно с ним
играли.
-- Не аптека, улица, фонарь, -- передразнивал его Тощий, -- а деньги,
золото, серебро.
Однажды поздно вечером из-за ширмы раздался истошный вопль. Клоуны
бросились к Пальчику. Он ошеломленно держал в руках пустой чулок.
-- Украли! Свистнули! Слямзили! -- вскричал он. Подозрение его пало на
Гука.
-- Больше некому! -- плакал он, опять уменьшаясь в росте. Допрос слуги
вел сам хозяин Магнум.
-- Куда ты дел сто монет?
-- Сто две! -- поспешно уточнил Пальчик.
-- Сто, -- возразил хозяин цирка и дипломатично добавил: -- Две -- ему,
если вернет остальные.
-- Я не брал, -- всхлипнул Гук.
-- Но ты же знал, где они лежали? -- наседал Магнум.
-- Знал...
-- И после этого утверждаешь, что не брал? Знал и не взял?!
-- Не взял. Они не мои...
-- Кто же берет свои? Свои хранят, берут чужие! Позвать полицию?
-- Не надо! -- еще больше испугался Гук.
-- Что, сам вернешь? -- подступил к нему и Пальчик.
-- Клянусь, я к ним и не прикасался!
-- Может, ты видел, как кто-нибудь заходил в фургон, когда тут никого
не было? -- прищурился Магнум.
-- Честное слово! Кроме вас, никого, -- наивно ответил Гук.
-- М-меня?! -- поперхнулся Магнум. -- Во-о-он из моего цирка! --
проревел он.
-- А как же мои деньги? -- оторопел Пальчик.
-- Все сюда! -- рявкнул хозяин. -- Глядите все! Раз такое дело --
плевать, -- я отдаю свои сто монет!
-- Сто две, -- снова поспешно вставил Пальчик.
-- Сто, -- опять подчеркнул Магнум. -- Две -- мне, за благородство! Я
отдаю свои сто монет, -- зычно повторил он, -- нашему несчастному маленькому
артисту, которого обокрал этот преступный тип, -- и грозно указал на Гука.
Тот бросился прочь из шатра.
-- Подозревать -- меня? -- бушевал Магнум, отсчитывая деньги. -- Вот
вам доказательство моей честности! Разве свои я бы отдал? То есть разве
чужие я бы вернул? -- спохватился он. -- Пусть даже будут сто две монеты, --
щедро заявил он, ссыпая их в чулок, -- пусть я разорюсь, но для настоящего
таланта мне ничего не жаль!
С тех пор Пальчик стал хранить свой драгоценный чулок в сейфе у
Магнума, а Гук насовсем исчез из цирка. И когда Толстый и Тощий укорили
Пальчика за то, что его слуга вновь стал несчастным бездомным, он
пренебрежительно сказал:
-- А чего ж тогда он удрал? -- И сам себе ответил: -- Совесть замучила.
-- Зато тебя не мучает, -- буркнул толстяк.
Клоуны не верили, что Гук мог кого-то обокрасть. А убежал он, конечно,
от обиды. Да тем более грозили полицией. Полицейские, те поверят любой
напраслине, чтоб погреть руки.
Но Пальчику теперь было все равно. Деньги появились вновь, они в
надежном месте. А из-за какого-то Гука чего волноваться?..
В этот раз Пальчик сам был зрителем.
Дневное представление в цирке отменили, потому что город готовился к
торжественной встрече посла могущественного Двадцать седьмого, по-нашему,
Тридевятого, государства -- генерала Пафа. Парадный кортеж должен был
проследовать в пять часов пополудни от вокзала до замка Правителя города на
Центральной площади. Пальчику заранее предоста-вили место на украшенном
ковром балконе того самого кафе, где он обычно лакомился мороженым.
И вот забили барабаны, затрубили трубы, загремели литавры!.. По улице с
криком побежали мальчишки. Возбужденные зрители еще теснее запрудили
тротуары, зеваки на балконах привстали и вытянули шеи, а из дымовых труб,
торчащих над черепичными крышами, с любопытством высунулись чумазые
трубочисты.
-- Дорогу! Дорогу! -- зычно кричали глашатаи. -- Дорогу высокочти-мому
послу Двадцать седьмого государства -- генералу Пафу.
Послышалось рычание мотоциклов и цокот копыт -- в конце улицы показался
всадник на белом коне. По бокам посла, тормозя ногами о мостовую, медленно
ехали на мотоциклах рослые стражники в касках с кистями. Посол был
остроносый и длинный, как два составленных вместе бильярдных кия. Узкую
грудь перехлестывали черные скрипучие ремни. Он улыбался и раскланивался.
За ним, сдержанно урча, двигались большие крытые грузовики.
-- Смотрите! Смотрите! -- кричали в толпе. -- Он везет богатые дары!..
Восемь машин! Нет, десять машин!.. Смотрите!
А затем, когда следом вдруг показалось еще и стадо могучих оленей с
раскидистыми рогами, все умолкли от изумления. Плечистые егеря с трудом
удерживали за шелковые веревки фыркающих, мотающих голова-ми лесных
исполинов, и звонкие колокольчики, повешенные у них на шеях, наполняли улицу
прекрасным перезвоном.
Генерал Паф лихо гарцевал на белом коне, черпал из сумки у седла
серебряные монетки и искристой россыпью бросал их в толпу. Это был
загримированный под генерала ловкий молодой актер. А сам посол,
старик-ревматик, ехал на мягких, удобных подушках в машине с зашто-ренными
окнами по пустынной соседней улице.
О подмене знал разве что только Правитель города. В то самое время он
стоял у заднего входа в замок, куда и должна была подрулить машина. Он
готовился незаметно провести посла в здание, а затем уж выскочить на
ступеньки парадного входа, застеленные ковром, и торжественно встре-тить
"посла" -- актера.
Так вот, всадник швырял монеты, люди давились, охрана сдерживала напор.
Пальчик случайно увидел бывшего слугу: оборванный Гук, про-скользнув между
ног зевак, кинулся было за упавшей монеткой. Но к ней мгновенно протянулась
длинная загребущая пятерня охранника. Он сгреб монетку в кулак, а другим
замахнулся на мальчишку.
И тут неожиданно для всех, и для себя тоже, на его кулаке вдруг
оказался Пальчик, спрыгнувший с балкона на помощь Гуку! Полицейский
остановил свою руку, выпучив глаза на свалившегося откуда-то сверху
коротышку, и Гук успел улизнуть обратно в толпу. Пальчик перескочил на шлем
охранника, а оттуда -- раз, два, три... -- побежал прямо по шляпам зевак,
высматривая Гука внизу.
Они столкнулись друг с другом, когда Гук, наконец, выбрался из толпы, а
Пальчик спрыгнул с последней шляпы.
-- Держи, -- бывший слуга поднял пуговицу, внезапно отскочившую от
пиджачка "лилипута".
-- Спасибо...
-- Нет, тебе спасибо. Выручил!
-- Чепуха, -- Пальчик не заметил, что пуговица у него отскочила потому,
что он сразу вырос на несколько сантиметров.
-- А ты подрос, -- приглядывался Гук к своему спасителю.
-- Шутишь, -- отмахнулся тот. -- Где ты пропадал?
-- Везде, -- вздохнул бродяжка.
-- Слушай, -- Пальчик схватил его за рукав и потащил за собой. -- У
меня, когда я сидел на балконе, возникла гениальная мысль! Ты только
представь себе такой цирковой номер: мы будем бродягами, а Толстый и Тощий
-- полицейскими. Они будут гоняться за нами по арене -- масса трюков, -- все
со смеху лопнут!
-- Так ты только из-за этого спрыгнул? -- потускнел Гук.
-- Ну да! -- воскликнул Пальчик. -- А-а, вон ты о чем... Какая тебе
разница, если тебя все равно спасли? -- И пожал плечами.
Интересно, что после этих слов он не вырос и, главное, не укоротился.
Очевидно, для судьбы важны не намерения, а поступки.
-- Правда, -- рассмеялся Гук. -- Хотя мне было бы приятней, если б ты
меня спас без всяких задних мыслей, - важничая, произнес он поучительным
тоном, точно взрослый.
-- Кончай ты! Если б охранник двинул тебя кулачищем по башке, у тебя
вообще бы не было никаких мыслей: ни задних, ни передних.
-- Это верно, -- озадаченно почесал затылок Гук. -- Ты вот говоришь про
цирк... А я ведь совсем ничего не умею.
-- Ерунда! Я тебя научу. А Магнума не бойся. Пригрожу, что уйду
навсегда из цирка, враз возьмет тебя ко мне в пару.
-- Но я же вор. -- Гук усмехнулся.
-- Брось... Если б это ты взял сотню монет, ты бы не ползал сегодня по
земле за какой-то паршивой монеткой. Извини и не сердись, я уже и забыл про
все. Мало ли кто мог взять деньги?.. Я знаю теперь одно, что только не ты,
не Тощий, не Толстый. Уж скорее сам Магнум! -- выпалил он.
И опять подрос.
-- Ты растешь прямо на глазах, -- опять удивился Гук.
-- Ладно, -- хмыкнул Пальчик, приняв его слова попросту как похва-лу.
-- Бежим, скоро представление, надо еще подготовиться.
И они побежали, свернув в боковой переулок.
Пробегая мимо дощатого киоска, с крест-накрест заколоченным окном и
дверью с цифрой "7", Пальчик помедлил, странно посмотрел на нее, пытаясь
что-то вспомнить, и нагнал Гука.
-- Ты чего?
-- Ничего... Показалось, -- на бегу ответил Пальчик. Тук-тук-тук!.. --
стучали его башмаки. Так-так-так!.. -- гремели дерев-янные сандалии Гука по
булыжнику.
Когда они заявились в передвижной домик хозяина цирка, Магнум, не
обратив на Гука внимания, вдруг выкатил "буркалы" на Пальчика:
-- Ты что? Ты почему? А?..
Тот решил, что это относится к приятелю:
-- Я его привел, он будет со мной выступать.
-- Я не его, я тебя спрашиваю. -- Хозяин схватился за голову и стал
сжимать ее, будто мяч. -- При чем тут он!
-- А я вам и говорю, что он ни при чем, -- бубнил Пальчик. -- Не мог он
украсть.
-- А кто мог? -- Тут только Магнум узнал Гука и машинально покосился в
зеркало на свое жуликоватое лицо.
-- Только не он. -- У Пальчика сами по себе оторвались, с треском
выстрелив в хозяина, две пуговицы, а пиджачок лопнул в плечах.
-- Опять? -- вскричал Магнум.
И чем больше убеждал хозяина Пальчик, что Гук не виновен, что он за
него ручается, что его надо обязательно взять обратно в цирк, -- тем больше
он рос, пока не достиг макушкой чуть ли не колен Магнума.
-- Замолчи! -- прикрикнул хозяин.
Он, возможно, испугался: не дай Бог, "лилипут" на столько вырастет, что
вдруг окажется с ним лицом к лицу и поколотит как миленького. Но нет, его
заботила другая проблема:
-- Я тебя не о нем спрашивал, а о тебе самом: почему ты растешь? Ты
забыл, кто ты есть. Какой ты мальчик с пальчик? Да ты взгляни на себя!
Он подтолкнул его к зеркалу. Пальчик с трудом узнал себя в мальчиш-ке,
голые руки и ноги которого торчали из ставшего кургузым костюмчика.
-- Такой мне и даром не нужен. Разорить меня хочешь? -- заявил Магнум.
-- Разве ты теперь лилипут? Ты лилипут-самозванец! Он перевел взгляд на
Гука.
-- Тебя я уже выгонял. А ну, прочь отсюда оба по одному! -- приказал он
мальчишкам.
А Пальчик неотрывно глядел в зеркало. Ему очень понравился его новый
рост. Подумаешь, угрозы хозяина! Да с теми деньгами, которые он заработал,
он сам себе хозяин. Захотят они с Гуком, сошьют себе яркие костюмы, будут
выступать на улицах, а еще и клоунов, Тощего и Толсто-го, к себе переманят.
А тех монет на первое время им вполне хватит .
-- Убирайтесь! -- затопал ногами хозяин так, что из досок пола
повылетали сучки.
-- Верните мои деньги, -- показал Пальчик на сейф.
-- Твои деньги -- у него, -- ткнул хозяин пальцем в сторону Гука. -- А
это -- мои, -- он заслонил собой сейф. -- Помнишь, я тебе мои давал?!
-- Ну и отдайте. Магнум расхохотался:
-- Я дал, ты брал, ты отдал, я взял. Я тебе, ты мне.
-- А мне? -- растерялся Пальчик.
-- Мы в расчете, -- развел руками, как граблями, хозяин.
-- Ах ты, ворюга, -- сжав кулачки, Пальчик шагнул к нему.
-- На по-о-омощь... -- пропищал оробевший хозяин, на поверку отчаянный
трус. -- Ко мне!! -- побагровев и натужившись, гаркнул он столь мощно, что
потоком воздуха чуть не вымело Пальчика наружу.
-- Полиция! -- заверещал Магнум. Мальчишки выскочили из домика.
-- Кто-что-где? -- вырос перед ними дюжий усач полицейский в шлеме с
индюшачьими перьями, дежуривший у шапито.
-- Там, -- одновременно показали они в разные стороны. Верзила, не
рассуждая, устремился сначала налево, затем -- направо. Концы усов
развевались у него, как обрывки каната.
Некогда было искать ни Тощего, ни Толстого, чтобы хоть посовето-ваться,
-- Пальчик и Гук кинулись в лес.
-- Чуть не ограбили! Почти обокрали! Чуть почти не разорили! --
доносился жалобный крик Магнума.
Ребята кубарем скатились на дно оврага к ручью.
-- Ловите, держите, хватайте и не отпускайте! Выпускайте львов и
тигров! Спускайте собак! -- вопил где-то позади хозяин, ему вторил
полицейский свисток. -- А я за себя не ручаюсь!
-- Давай по воде, -- предложил Пальчик Гуку. -- Вода уносит запах, -- и
опять на мгновение задумался. Странное мелькнувшее воспо-минание куда-то
провалилось, и он махнул рукой. -- Пойдем вон туда. Скорей!
Они зашлепали вниз по мелкому каменистому ручью.
Ручей давно остался позади...
Жутко ночью в лесу! Высокие старые и пожилые деревья размахивали всеми
своими большими и маленькими ветками, свирепо шелестя нераз-личимой листвой.
Ну и, конечно, завывал ветер и кричали совы -- не без этого.
Беглецы долго шли по извилистой тропке, тускло освещенной луной.
-- Куда мы? -- остановился Гук. -- Я хочу есть и спать. И хотя Пальчик
здорово подрос, он все же оставался на две головы ниже его и, конечно, не
сумел снисходительно посмотреть на спутника сверху вниз, как старший.
Поэтому он строго посмотрел снизу вверх:
-- А раньше где ты ел и спал?
-- Под мостом. Меня кормили бродяги. А здесь ни моста, ни бродяг.
-- Скажи лучше -- струсил.
Гук глубоко засунул руки в карманы.
-- Это я струсил? Ни капельки! -- И небрежно добавил: -- Просто мне
боязно.
-- И мне, -- нехотя признался Пальчик.
-- И тебе? -- Гуку сразу стало спокойней. -- Тогда мне уже не так
страшно.
-- А раз так, иди впереди.
-- Пожалуйста, если боишься. С таким трусом, как ты, только по лесу и
ходить по ночам!
Гук смело зашагал по тропе, испуганно озираясь по сторонам.
-- Ой, -- вдруг пискнул он, -- болото! Болото дышало и чавкало,
лопались невидимые пузыри, сонно бормо-тали лягушки...
-- Смотри! -- воскликнул Пальчик.
Вдали сквозь паутину сучьев заморгал огонек.
-- Вперед! -- скомандовал он и прыгнул с кочки на кочку.
-- А мы не увязнем? -- тихо спросил Гук.
-- Хуже не будет.
-- Вот это уж точно.
-- Бери пример с меня, -- самоуверенно заявил Пальчик, прыгнул снова,
поскользнулся и провалился по пояс. Гук поспешно помог ему вылезти из
трясины.
Огонек впереди стал крупнее. Значит, они все-таки приближались.
-- Ух... -- выдохнул Гук, с трудом пробираясь по болоту.
-- Ух-х! -- будто передразнивая, крикнул полуночник филин. И ребята
опрометью заскакали по кочкам.
-- Ух-х! -- наддал он жару, шныряя над ними. И они припустили еще
быстрей.
-- Знаешь, -- сказал Пальчик, когда они наконец-то добрались до суши.
-- Днем сюда я бы ни за что не сунулся.
-- Ага. Ночью не так опасно, -- подтвердил Гук, -- все равно темно.
Беглецы продрались через густой кустарник, на минуту потеряв совсем уже
выросший огонек из виду, и перед ними возник высокий забор, сколоченный из
обструганных кольев. Ребята пошли вдоль него. Частокол, частокол,
частокол...
-- Ворота! -- вскрикнул Гук.
Пальчик толкнул их. Тррр-р-р -- недовольно проскрипели створки.
В глубине бурьянистого двора стоял темный небольшой дом с длин-ной
трубой, светилось лишь узкое окошко.
Ребята осторожно, на цыпочках -- как ходят балерины, -- подошли к дому.
На двери рядом с вертушкой звонка сверкала под луной полирован-ная
деревянная табличка: "Людоед XVI. Звонить 16 раз".
-- Чего там? -- шепотом спросил неграмотный Гук.
-- Звонить... шестнадцать раз, -- тихо ответил Пальчик, умолчав о
людоеде. Сердце его отчаянно стучало.
-- Тебе хорошо, ты читать умеешь, -- с завистью сказал Гук.
-- Поживи с мое.
Странно не то, что Пальчик почему-то умел читать по-здешнему.
Удивительно другое: ничего не помня о своем прошлом, он все-таки знал,
сколько ему лет.
-- Подумаешь, на год старше... -- протянул Гук.
-- Звонить? -- храбрился Пальчик. -- Это тебе не под мостом ночевать.
-- Может, до утра подождем? -- тревожно оглядывался Гук.
-- До утра я от страха умру, -- Пальчик начал крутить вертушку звонка,
на всякий случай зажмурив глаза. -- Раз, два, три, четыре, пять...
И только он дошел до "шести", как дверь молниеносно открылась -- они
опомниться не успели, -- кто-то схватил их за шиворот и втащил внутрь, мощно
захлопнув ее ногой за собою. Пальчик и Гук очутились в кромешной темноте.