Иванов Анатолий Степанович. Вечный зов (Том 1)

   Людское горе до вечера волнами каталось по селу, но с наступлением темноты стало будто захлебываться, затихать. И огромное село забылось, как больной, в тревожном, беспокойном полусне.
   Следующее утро наступило какое-то необычное. Пустынные улицы, молчаливые дома, притихшие деревья. Все словно осиротело, все, казалось, источало обиду, какой-то немой вопрос и укор: что же, мол, это такое происходит, как же это допустили? Кружилин чувствовал себя так, будто в той беде, которая постигла и людей и село, был виновен непосредственно он.
   Непривычные, неожиданные заботы сваливались теперь на него одна за другой.
   Недели через три после мобилизации в Шантару прибыли один за другим два эшелона эвакуированного населения из прифронтовой полосы. Прибыли - и село превратилось в цыганский табор. На станции, на главной районной площади, на многих улицах стояли брезентовые палатки, ночами возле них горели костры. По улицам с утра до ночи шли и ехали люди с узлами, с чемоданами, просто ходили толпами без всяких вещей, грязные, в истрепанной за многонедельные мытарства одежде.
   Обеспечить жильем всю эту огромную массу голодных, измученных женщин, детей, стариков казалось делом неразрешимым. Райком партии и райисполком превратились на много дней в конторы по изысканию жилой площади. По нескольку раз в день кабинет Кружилина брали, что называется, штурмом. Беженцы требовали хоть какое-то жилье, толпы местных женщин доказывали, что не могут взять на подселение больше ни одного человека. Нередко в кабинете разрастались плач, перебранка.
   Но постепенно людей кое-как распределили по домам, часть эвакуированных отправили на жительство в села и деревни района, в колхозы и совхозы.
   Большинство покорилось судьбе безропотно и молчаливо - лишь бы крыша над головой да какая-нибудь работа, - но бывали случаи, когда в колхозы люди ехать не хотели.
   Однажды в кабинет ворвалась средних лет женщина в дорогом, но измызганном платье, порванном на плече и неумело зашитом черными нитками. Женщина когда-то была, видимо, пышной, цветущей, но за дорогу исхудала, кожа на шее и подбородке висела складками, дряблые щеки цвели нездоровым румянцем.
   - Я не могу в колхоз, я там не вынесу, не выживу! - закричала она, упала в кресло.
   Бывший в кабинете Полипов молча налил ей стакан воды.
   - Я - меломанка. Вы понимаете, я больна, я - меломанка неизлечимая. Я не могу без музыки, я не выживу...
   Все это было, вероятно, смешно, но Кружилин и Полипов смотрели на женщину с жалостью.
   - Успокойтесь сначала, - сказал ей Кружилин, тронув за плечо. Женщина вздрогнула, как от удара, отшатнулась. - Что ж делать, у нас в Шантаре тоже ведь нет симфонического оркестра. Мы сами только по радио слушаем музыку. И там есть радио.
   То ли ее успокоило сообщение о радио, то ли наконец-то поняв и осознав обстановку, в которой оказалась, женщина ни слова больше не сказала, встала и ушла.
   А как-то, робко постучав, порог перешагнул сухонький, костлявый старичонка.
   - Я, собственно... Извините, пожалуйста... Меня направляют в колхоз, так сказать... А я, простите, узнал, что там даже начальной школы нету...
   В одной руке старичок держал клеенчатую хозяйственную сумочку, в другой толстую палку с серебряным набалдашником. И эта дорогая палка никак не подходила, не гармонировала со всем обликом старика. Он был одет в рваный, толстого сукна, прожженный с одного бока пиджак, подвязанный обыкновенной веревочкой, так как на пиджаке не было ни одной пуговицы, в истрепанные брюки, которые висели на его ногах трубами, на голове у него было жалкое подобие шляды с обвислыми краями. Он был, кажется, полуслеп, потому что говорил, повернувшись совсем не в тот угол, где стоял Кружилин.
   - А вы что же, учитель? - спросил Поликарп Матвеевич.
   - Да, в некотором роде... - Старик повернулся на голос. И добавил робко, будто боялся, что ему не поверят: - Я, видите ли, доктор физико-математических наук.
   Кружилин уже насмотрелся на всяких людей, но докторов наук среди беженцев встречать еще не приходилось.
   У Поликарпа Матвеевича больно, кажется до отказа, сжалось сердце - все большие и большие глубины народного бедствия открывались ему.
   Он усадил доктора наук в кресло напротив себя, долго тер подбородок, соображая, что делать.
   - Вы один? С вами никого нет из родных?
   - Что?.. Ах да, Маша... Это было где-то там еще, за Волгой... Наш поезд бомбили. Я ее долго искал, но нашел только вот... - И старик приподнял клеенчатую сумочку. Потом поставил на пол, вынул из кармана смятый платок. Он не плакал, только долго сморкался и мелко тряс спутанной редкой бородкой, челюсть его дрожала.
   Кружилин стал звонить в область, в только что организованный отдел по эвакуации населения.
   - Я, вероятно, причиняю вам беспокойство, - виновато заговорил старик. - В сущности, мне все равно, это даже любопытно - колхоз. Но чем же я там могу быть полезен? Всю жизнь я учил молодежь...
   Через неделю из области приехали представители какого-то института, увезли старика ученого.
   Кружилин забыл про вожжи, дремал под глухой и мерный стук копыт. Воспоминания об этом докторе наук, о женщине-меломанке, о железнодорожном составе из красных теплушек, в котором уезжали мобилизованные на фронт, облепленных женщинами и детьми, - все возникало и таяло в уставшем мозгу, как дым, расползаясь на какие-то куски и клочья. И на их месте неизменно возникали три длинных ряда разнокалиберных матерчатых палаток.
   Нет, это были не те палатки, которые стояли когда-то на железнодорожной станции, на районной площади возле памятника. Это были другие... Они появились недавно, всего две недели назад, выстроились в три ряда на окраине Шантары, возле дощатых, крытых толем промкомбинатовских построек. В этих палатках жили рабочие эвакуированного завода сельскохозяйственных машин.
   Этот завод свалился как снег на голову.
   К концу августа кое-как распихали по домам, устроили под крыши основную массу беженцев. Кружилин облегченно вздохнул, рассчитывая вплотную теперь заняться хлебоуборкой. Но первого сентября уже поздно ночью в райкоме раздался звонок.
   - Не спишь? - спросил Субботин. - Тогда здравствуй.
   - Здравствуй, Иван Михайлович. Какой уж тут сон...
   - Трудненько?
   - Кошмар какой-то, - откровенно сказал Кружилин. - Да вроде кончается, слава богу.
   - Да, да... - монотонно и вроде безучастно откликнулся на другом конце провода секретарь обкома. - Но... боюсь, что кошмар для тебя только начинается.
   - Да вы что?! Мы больше не можем принять ни одного человека! Нет ни жилья, ни работы... У нас же не город.
   - Вот с работой теперь у тебя легко будет. В Шантару направляется машиностроительный завод.
   - Завод? При чем тут завод? Какой завод? - непонимающе произнес в трубку Кружилин.
   - Сельскохозяйственного профиля.
   - Ты шутишь, что ли?
   - К сожалению, не шучу, Поликарп Матвеевич...
   И тут только Кружилин понял, что секретарь обкома действительно не шутит, и невольно опустил руку с телефонной трубкой.
   - Но почему завод к нам? Целый завод? - спросил наконец.
   - Близ Шантары проходит высоковольтная линия. Так что ясно, почему к вам.
   - Нет, это невозможно. Мы не сможем... Не справимся...
   - Что ж, тогда звони в Москву, в Совет по эвакуации - Швернику или Косыгину. Это их решение, - отчетливо и жестко произнес Субботин. И добавил: Я понимаю тебя, Поликарп Матвеевич. Но что же делать, война... Полмесяца назад правительством утвержден военно-хозяйственный план на четвертый квартал. В плане предусмотрено, что первого ноября этот завод должен дать продукцию.
   - Но это же всего два месяца! А завода еще нет.
   - Первые эшелоны с оборудованием и рабочими прибудут через два дня. Завтра к вам приедет главный инженер завода. Вместе с ним подумайте, где выбрать площадку, как и где разместить оборудование...
   - Да где, как мы можем размещать оборудование? - все еще не сдавался Кружилин, хотя и понимал, что упорство его выглядит если не глупым, то по крайней мере ненужным, бесполезным. Была необходимость, вызванная войной, и эта необходимость ни с чем не считалась, ничего не признавала, перед ней отступило все, даже невозможность. - Ведь нужны... нужны цехи... производственные площади, одним словом. У нас что есть? Ничего нету... Куда будем селить людей?
   - Вот вместе с главным инженером завода все обдумайте, все решите. - Голос Субботина опять налился твердостью. - Через неделю представьте в обком партии соображения с указанием точных сроков монтажа и пуска предприятия. Все, Поликарп Матвеевич, все, дорогой, давай не будем больше обсуждать этот вопрос, - прибавил он, чувствуя, что Кружилин опять хочет возразить. - Ну и нечего тебя, конечно, предупреждать, что за эти сроки, за восстановление завода, так же как и за уборочную и за все прочие дела, отвечает прежде всего райком партии. А проще сказать - ты, Поликарп Матвеевич.
   Главный инженер завода оказался маленьким, толстеньким, неунывающим человечком.
   - Иван Иванович Хохлов, - отрекомендовался он, войдя в кабинет Кружилина на другой день, бесцеремонно кинул на его стол портфель. Потом смутился, покраснел под взглядом Кружилина, портфель со стола убрал. - Извините... Ну-с, в обкоме партии мне сказали, что вы в курсе. Завод у нас небольшой, полторы тысячи рабочих. Выпускаем веялки, сеялки и прочие необходимые мирному человечеству вещи. Демонтировать и грузиться пришлось под бомбежкой, но погрузить сумели все, до последнего станка. Ну-с, время терять нельзя, где будем размещать заводское оборудование, куда селить людей?
   - Не знаю, - сказал с усмешкой Кружилин.
   - То есть как не знаете?! Как не знаете? - Хохлов вскинул на секретаря райкома круглые глазки.
   - А вот так - не знаю. Мы только что приняли два эшелона эвакуированных, для рабочих завода жилья нет ни одного метра... Полторы тысячи да семьи сколько всего людей?
   - Всего около пяти тысяч.
   Кружилин только усмехнулся.
   - Чему же вы смеетесь? Чему смеетесь? Да, около пяти тысяч человек... О трудностях с жильем на новом месте мы предполагали... Первое время люди могут жить в палатках. Несколько сот палаток у нас есть.
   - У нас тут не Африка. В сентябре - заморозки, в октябре - дождь со снегом. Во второй половине октября бывают морозы под тридцать градусов.
   Хохлов даже перестал моргать.
   - Что? Под тридцать? Не может быть... - Но тут же схватил свой портфель, засуетился. - Ну, хорошо, хорошо... Сейчас надо начинать с главного - выбрать заводскую площадку, осмотреть имеющиеся помещения. Мне говорили в области, у вас есть промышленный комбинат. Некоторые его помещения можно использовать под заводские цехи.
   - Что ж, поехали смотреть на помещения нашего промышленного комбината, тяжело вздохнул Кружилин.
   Через полчаса Хохлов молча ходил по низким, барачного типа строениям промкомбината - столярной и слесарной мастерской, покусывая полные розовые губы, постукивал зачем-то согнутым пальцем в дощатые стены. Так же молча обследовал единственную кирпичную постройку - промкомбинатовский склад, вышел оттуда, поглядел на ясное сентябрьское небо, в котором летела паутина, на деревянные опоры высоковольтной линии, которые, огибая село, уходили за горизонт, кивнул на крытое дерном овощехранилище:
   - А там что?
   - Картошку там райторг хранит, бочки с капустой.
   - Посмотрим...
   Выйдя из овощехранилища, Хохлов спросил:
   - Это все?
   - Почему же... Вон рядом со складом еще барачок. Там клюквенный морс делаем.
   - Да-а... - протянул Хохлов. И, еще раз обойдя унылую территорию промкомбината, сел на какой-то пустой ящик, вынул из портфеля лист бумаги, начал чертить в нем квадраты.
   - Вот здесь удобнее всего для подстанции, здесь ее и поставим. Здесь будем строить главный механический корпус, здесь - кузнечный цех. Столярная мастерская столярной и останется... Впрочем, вы знаете, что Савельева уже с дороги правительственной телеграммой вызвали в Москву?
   - Какого Савельева?
   - Нашего нового директора завода. С августа у нас новый директор, прибыл к нам вместе с приказом об эвакуации.
   - Ну и что?
   - Я думаю, не вернется ли он с распоряжением об изменении, так сказать, профиля нашего завода... - Хохлов поцарапал кончиком карандаша подбородок. Слухи об этом были еще во время демонтажа. Война, кое-какие вещи нужнее сейчас сельхозмашин...
   Кружилин только плечами пожал.
   - Ну да, ну да... Посмотрим, посмотрим, - быстро проговорил Хохлов. Значит, так, Поликарп Матвеевич, вот эту площадочку, гектаров в сорок, надо первым делом обгородить... Чем? Досок мы, надо полагать, найдем.
   - У нас есть небольшой лесозаводик. Но такого количества досок...
   - Да, да... И, кроме того, это трудоемкая работа, займет много времени. А послезавтра прибудут первые эшелоны. Выход единственный - обнести пока территорию будущего завода колючей проволокой... Хотя и это нереально. Где взять колючую проволоку? Придется обыкновенной, гладкой. Найдется такая?
   - Какое-то количество найдем, видимо. Сколько ее надо?
   - Многовато, многовато... - качал круглой головой Хохлов. Высчитывая, сколько надо проволоки, он быстро покрывал листок цифрами. Потом оторвался от бумаги, оглядел неприглядные промкомбинатовские постройки, голую степь за ними и вдруг улыбнулся. - Ну-с, дорогой Поликарп Матвеевич, через недельку-другую эту окраину вашего села будет не узнать...
   * * * *
   И вот действительно окраину теперь не узнать. Огромный квадрат земли, обнесенный высокими столбами, на которые в несколько рядов натянута проволока, был изрыт, перекопан, обезображен. Всюду, как громадные черные волны, вздымались горы земли. Промкомбинатовские постройки оказались в самом углу, словно они были прибиты туда этими волнами, и, ненужные теперь, забытые, выглядели еще более жалкими среди гор развороченной земли.
   В разных углах квадрата натужно гудели экскаваторы, вычерпывая землю из котлованов; между земляных холмов там и сям грудами были навалены кирпичи, штабеля досок и круглого леса, металлических двутавровых балок, валялись мотки проволоки. И всюду люди, люди, люди - с лопатами, с ломами, с кирками. Со станции беспрерывно подъезжали грузовики, с грохотом подкатывали тракторы, волоча за собой тяжело груженные тележки. И тракторы, грузовики вывозили беспрерывно поступающий на завод кирпич, лес, цемент, железо, станки. Сперва все это, кроме станков, сгружали внутри огороженного квадрата. Потом там стало тесно, и строительными материалами завалили всю прилегающую к площадке будущего завода территорию.
   Станки и прочие заводские механизмы сгружали в специально отведенном месте, настлав прямо на землю деревянные плахи.
   - Да, несчастные, - вздохнул Хохлов, когда прибыли первые машины с оборудованием, погладил грязный, холодный металл станины фрезерного станка. Тоже намыкались, как люди. Под крышу теперь бы их.
   - Они железные, не простудятся, - устало и равнодушно сказал небритый человек.
   - Каждый станок закрывать брезентом! Каждый! Ты слышишь, Федотов? Лично ты будешь отвечать за это.
   - А где я брезента столько наберусь? Вы дайте мне брезент - я вам не то что станки - всю площадку накрою.
   - У меня без разговоров! Накрывать - и точка! Где хочешь бери...
   Кружилин вспомнил этот короткий эпизод, подъезжая к стройке, с теплотой подумал о Хохлове, об этом Федотове, которого он потом никогда больше не встречал.
   Подъехав, он увидел, что все станки, составленные аккуратными рядами, тщательно укрыты брезентом. И снова подумал о Федотове: "Молодец мужик!.."
   Поликарп Матвеевич остановил мерина, кинул ему клок сена, опустил чересседельник.
   - Эй, гражданин! - услышал он голос и увидел человека в телогрейке, опоясанного широким ремнем. На ремне болталась револьверная кобура. - Нельзя тут останавливаться. Не видишь - заводское имущество. Отъезжай.
   Когда решили сгружать здесь станки и механизмы, хотели и этот участок огородить проволочным забором. Но потом рассудили, что проще поставить охрану.
   - Я секретарь райкома партии Кружилин. Где Хохлов?
   - А-а, - протянул человек в телогрейке. - А бес его знает. Он тут везде.
   И, видя, что Кружилин пошел, кинулся за ним:
   - Извиняйте, товарищ секретарь, спросить хотел... Как же зимовать-то нам? - и кивнул на три длинных ряда палаток. - Ночами уж холодновато. Детишки кашлять зачали.
   - Зимовать? - Кружилин остановился. - Перезимуем. С завтрашнего дня жилье строить начнем.
   - Как строить? - опешил охранник. - Чего мы успеем настроить, когда через месяц зима ляжет?
   - Успеем, - тяжело усмехнулся Кружилин.
   Да, жилье, жилье... Голова пухла от дум: как быть с жильем? Семей пятьсот заводских, выбрав самых многодетных, еще с горем пополам расселили, отправив кое-кого из ранее прибывших беженцев в колхозы. Но тысяча семей - свыше трех тысяч человек - со дня приезда жили в палатках.
   Конечно, можно было административной властью еще многих эвакуированных переселить в колхозы и совхозы. Но этому воспротивился Хохлов.
   - А завод?! Разве мы его восстановим силами одних наших рабочих к ноябрю? С нас же тогда головы снимут. - И тряс листками с подсчетами. - Вот одной земли надо вынуть тысячи и тысячи кубометров.
   И тут же напирал:
   - Расселяйте людей! Не поверю, что в таком большом селе нельзя еще расселить три тысячи человек. Я сам, сам пойду по домам, я проверю...
   И ходил однажды ночью вместе с представителями милиции, райисполкома, проверял. Наутро в райком зашел мрачный.
   - Да, - буркнул он на немой вопрос Кружилина, - все дома забиты, на полу люди вповалку спят. Какая-то бабка ухватом нас вытолкала. "Свезите, говорит, лучше уж живой меня на кладбище, мое место на печи освободится..." Но все равно рабочих расселять надо! - помолчав, заключил он.
   - Пустим завод - жильем займемся. Будем строить что побыстрее - бараки. А сейчас ни леса, ни времени, ни людей на это дело - ничего нет.
   Но расселять людей было некуда.
   Кружилин прошел мимо палаток. Кое-где дымились еще костерки, на которых утром готовили завтрак. Меж палаток бегали ребятишки, громко перекликались, хохотали. Поликарп Матвеевич понял, что они играют в прятки. Прятаться было где.
   Хохлова он нашел возле будущей подстанции. Вчера тут заканчивали рыть котлован, а за ночь уложили фундамент и начали класть стены. Они возвышались уже на полметра от земли.
   Хохлов, перемазанный в глине, обросший, но по-прежнему живой и веселый, наседал на мужчину в забрызганном раствором комбинезоне:
   - Ты мне сегодня в полночь что обещал, а? Я тебя спрашиваю! Сколько обещал к утру кубометров кладки сделать? А сколько сделали? Или кирпича не было? Раствора?
   - Все было...
   - Все было! Я лично следил, чтоб было! Так что же вы это, а?
   - Измотались люди. На ходу засыпают.
   - На ходу! Ты мне это брось - на ходу! - И вдруг сбавил тон, заговорил как-то жалобно и просяще: - Ты, Петрович, уж не подведи меня, а? Через неделю коробку подстанции надо выложить. Слышь, Петрович? Сегодня вот директор приезжает. Ну что я ему скажу? Как в глаза мы ему глядеть будем?
   - Да мы что, мы понимаем, - простуженно говорил Петрович. - Мы, я думаю, сделаем.
   - Сделай, сделай, дорогой. Мы никак не можем не сделать. Понимаешь, не можем... А-а, Поликарп Матвеевич! - увидел он Кружилина. - Доброе утро. Спалось, не спалось? Э-э, по глазам вижу - заседали всю ночь.
   У Хохлова глаза были красные, воспаленные.
   - Сам-то ты спал?
   - Ну, как барсук... Пойдем вон туда, за штабель кирпичей. Покурим, что ли, в затишке.
   Они присели за кирпичной стенкой. Перед их глазами была почти вся стройка. Солнце уже жидковатыми, разбавленными лучами обливало груды развороченной земли, отсвечивало в стеклах крутящихся кабин экскаваторов, холодными молниями поблескивало на отполированных лопатах землекопов. Землекопы состояли в основном из женщин. Молодые, пожилые, совсем старые - все махали лопатами, расчищая площадки для будущих заводских корпусов. Некоторые корпуса уже обозначились приподнявшимися на метр-полтора от земли желто-красными коробками. Женщины возили на тачках, подтаскивали на носилках кирпич, песок, цемент, известь, женщины же разводили в деревянных ящиках раствор, накладывали тяжелую, словно свинец, вязкую массу в окорята, носили каменщикам. Всюду женщины, женщины выполняли изнуряющую работу.
   "А сколько такой работы придется выполнять женщинам, если война продлится еще год? - тяжело и больно ворочались мысли в голове у Кружилина. - А если два года? Ведь, кроме них, некому. Война идет третий месяц, а мужчин в районе убавилось на три четверти, если не больше. По брони оставлено немного специалистов сельского хозяйства, механизаторов, да и то, видимо, ненадолго. Значит, все сельское хозяйство ляжет... чего там ляжет, уже легло на женские плечи..."
   - Ну как, а? - раздался голос Хохлова. - Идет ведь дело-то, скоро задымит, задышит наш заводик! А ты, Матвеич, говорил!
   - Да, говорил, - невесело откликнулся Кружилин. - Если бы завод не передали Наркомату боеприпасов, не знаю, как бы мы... Вспомни: проволоки даже не было, чтобы огородить территорию. А цемент, а кирпич, а лес? Вы ничего ведь, кроме станков да пары экскаваторов, с собой не привезли...
   Сбоку раздался храп, Кружилин обернулся. Хохлов, прислонившись к кирпичной стене, чуть запрокинув голову, выставив обметанный щетиной кадык, спал.
   * * * *
   Поликарп Матвеевич в молчании докурил папиросу, вспоминая недавние суматошные дни...
   "Боюсь, что кошмар для тебя только начинается", - сказал тогда Субботин. И он начался, этот кошмар, по сравнению с которым расселение эвакуированных казалось теперь делом легким и пустяковым. Райком партии обязал все колхозы, все предприятия немедленно выявить имеющиеся стройматериалы, вплоть до последнего гвоздя, не говоря уже о кирпиче или цементе, и свезти в район для восстанавливаемого завода. Но собрали таким способом едва ли тысячную часть требуемого. А из обкома партии ежедневно звонили: как идут дела, когда представите график пуска предприятия?
   - Какой график?! Не можем мы пока представить никакого графика! прокричал однажды в трубку вконец измотанный Поликарп Матвеевич. Прокричал и потом подумал: "А, будь, что будет..." - Не можем, не пустим завод к ноябрю... Да, да, котлованы копаем, мобилизовано все трудоспособное население райцентра. А фундаменты из чего класть? Дайте нам стройматериалы, тогда требуйте... Песок, щебень?.. Да, возим с берега Громотухи. А цемент, кирпич? Они на берегу не валяются... Что? Вы не можете дать из фондов области даже килограмма цемента? Так зачем же... кто же завод к нам направил?.. Совет по эвакуации? Туда звонить? Звонили... Говорят: обращайтесь в Наркомат среднего машиностроения. Звонили и туда - говорят: в область обращайтесь. А вы снова в Совет по эвакуации отправляете...
   Собственно, график восстановления и пуска завода уже был. Его составил Хохлов. Но Кружилин, взглянув на график, на объемы работ и сроки их выполнения, ужаснулся.
   - Это ты, Иван Иванович, серьезно?
   - Как требуется по срокам, - ответил тот.
   - Все ваши инженеры, парторги цехов... принимали участие в составлении графика?
   - Не все... Секретарь партбюро завода Савчук знает.
   - А ну-ка, давай их всех сегодня в райком...
   Вечером в кабинете Кружилина было тесно. Поликарп Матвеевич оглядел хмурых незнакомых людей. Из всех он знал только Хохлова да Савчука - крупного человека с хрящеватым носом и крутым подбородком. С ним он познакомился на станции, когда прибыл первый эшелон с рабочими и оборудованием завода.
   - Вот что, товарищи... - начал Поликарп Матвеевич. - Я - Кружилин, секретарь райкома партии. Это - Петр Петрович Полипов, председатель райисполкома. Это - члены бюро райкома. В процессе работы мы друге другом перезнакомимся поближе. А сейчас давайте о главном. Нам нужно представить в область график восстановления и пуска завода. График составлен, вы с ним знакомы. Запечатать его в конверт и отправить - легче легкого. Что скажете? Отправлять? Успеем мы к первому ноября пустить завод?
   Люди молчали.
   Встал Савчук, заговорил тугим, с хрипотцой голосом:
   - Я не понимаю, зачем вы об этом у нас спрашиваете. Срок пуска завода обсуждению не подлежит. График составлен с учетом этого срока. Теперь требуется что? В неограниченном количестве стройматериалы плюс двадцать тысяч рабочих ежедневно, в две смены. А сколько работает? По семь тысяч в смену. А стройматериалов - ноль. Вот вы, товарищ Кружилин, и объясните нам, когда будут стройматериалы, достаточное количество рабочих... Далее - с жильем как? Приближается зима. Люди в палатках мерзнут, есть больные. Обеспечение их питанием поставлено плохо. Уже проходит первая декада сентября, а дети наши еще не учатся. Пойдут ли они нынче в школы?
   Что мог объяснить Кружилин? Ничего. Сроки восстановления завода срывались с самого начала. Единственная районная больница переполнена. Школы не могли принять и половины детей, оказавшихся вдруг в Шантаре... Все правильно. Но что он-то мог поделать? Он пытался что-то организовать, обеспечить, устроить. Все районные организации, все службы, которые были в Шантаре, сейчас только и занимались заводом. Одного лишь Полипова он освободил от хлопот по устройству беженцев, а потом - от заводских дел. "Твоя сейчас одна забота - уборочная, сказал он ему. - Держи меня в курсе, потом я подключусь..." Да, все занимались заводом, но ничего не получалось. Значит, он оказался не на месте, мелькала не раз горькая мысль, оказался ни на что не способен. Другой бы что-то сделал, что-то обеспечил. Вот Савчук его отхлестал... Правильно отхлестал, не надо было собирать это глупое совещание. Не надо... А что - надо? Что?