Страница:
В результате первого тура голосования Эйзенхауэр получил 595 голосов. Ему не хватило всего 9 голосов, чтобы одержать победу. Его основной соперник – Тафт получил 500 голосов, Уоррен – 81 голос. Но дело обошлось без перебаллотировки. Неожиданно встал руководитель делегации Миннесоты и объявил, что их делегация передает свои 19 голосов Айку. Первый важный барьер в избирательной кампании был успешно взят.
Сразу же после съезда в Чикаго Эйзенхауэр энергично включился в избирательную борьбу. У него были опытные и умелые дирижеры избирательной кампании – Лодж, губернатор штата Нью-Гемпшир Шерман Адамс, потомок президента Адамса, и другие представители республиканской гвардии.
Однако Эйзенхауэр по старой армейской привычке стремился вникать во все детали нового для него дела, которое он организовал четко, на военный лад. Однажды он заметил: «Работа генерала сводится к тому, чтобы исправлять неразбериху, которую создают дипломаты, с тем чтобы дипломаты могли все снова испортить»[512]. На этот раз Дуайт был и генералом, и дипломатом. Он сам организовывал и вел свою избирательную кампанию, не очень полагаясь на своих умудренных политическим опытом помощников.
Советское посольство в США внимательно следило за ходом избирательной кампании 1952 г. В отчете посольства за первый квартал 1952 года, подписанном послом А. Панюшкиным, отмечалось: «За выдвижение кандидатуры Эйзенхауэра выступают такие крупные финансовые и промышленные монополии, как группа Рокфеллеров, включая «Стандарт Ойл Компани», «Чейз Нэшнл Бэнк» и др., и группа Морганов, имеющие огромные инвестиции в Западной Европе и Германии»[513]. Из отчета посольства напрашивался вывод, что активные акции Эйзенхауэра в Западной Европе на посту Главнокомандующего американскими вооруженными силами в Европе и НАТО обеспечили ему на выборах 1952 г. активную поддержку компаний, имевших крупные вложения в экономику западноевропейских стран.
В отчете советского посольства в США за третий квартал 1952 г. отмечалось, что Эйзенхауэр в ходе избирательной кампании 1952 г. довольно откровенно заявлял, что западноевропейские союзники Соединенных Штатов без какого-либо энтузиазма воспринимают американское руководство в НАТО. В отчете говорилось: «Выступая в Цинциннати 22 сентября с речью по вопросам внешней политики Запада, Эйзенхауэр заявил, что после ряда лет, проведенных в Европе, он не может сказать, что США пользуются там «всеобщим уважением», даже среди своих друзей. Называя это «трагедией», Эйзенхауэр признал, что многие «союзники» привязаны к США больше займами, чем верой в американскую политику, и что многие из них опасаются того, что они используются Соединенными Штатами лишь в качестве «пешек»[514].
В отчете указывалось на обострение противоречий между США и их союзниками по НАТО, о чем свидетельствовал, в частности, отказ стран – членов этого блока «увеличить срок военной службы до двух лет. Несмотря на давление со стороны США, эти страны приняли 12 августа на совещании членов «Европейского оборонительного сообщества» решение не увеличивать существующего срока военной службы. Главной причиной такого решения правительств Франции, Италии, Западной Германии и стран Бенилюкса явилось растущее сопротивление широких народных масс политике милитаризации, политике подготовки войны против Советского Союза и стран народной демократии»[515].
Это были те внешнеполитические проблемы, которые предстояло решать будущему президенту в первую очередь.
Кандидатом в вице-президенты съезд республиканцев выдвинул молодого сенатора от штата Калифорния Ричарда Никсона. Больших заслуг Никсон не имел, но всем своим политическим курсом, особенно в качестве члена комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности, он зарекомендовал себя как оголтелый антикоммунист. Республиканцы намеревались развернуть избирательную кампанию под резко антикоммунистическими лозунгами, и партийные стратеги считали, что Эйзенхауэру нужен был кандидатом в вице-президенты человек именно такой репутации.
Айку предстояло тяжелое испытание в ходе избирательной кампании. Было запланировано, что он покроет на самолете и поездом, не считая разъездов на автомобиле, расстояние более чем в 50 тыс. миль, в 2 раза больше, чем расстояние вокруг земного шара. Планировалось посещение 232 населенных пунктов в 45 штатах страны[516].
И всюду были встречи, выступления, интервью, речи, тысячи рукопожатий. К вечеру на лице Эйзенхауэра резко проступали глубокие морщины, тело наливалось чугунной тяжестью, губы сводила судорога, глаза вваливались от усталости. Когда ему сообщали в конце дня еще об одной запланированной речи, он нередко скрипел зубами и говорил: «Эти идиоты в национальном комитете! Они хотят прославиться тем, что изберут мертвеца?» Но, отдохнув, он заявлял: «Едем. Я сделаю все, что они хотят»[517].
Избирательная кампания была под стать настоящему сражению. В ходе ее кандидат республиканцев получил и первое в своей жизни ранение. Энергичные фоторепортеры, используя дисциплинированность Эйзенхауэра, подолгу и в самых различных позах фотографировали его для многочисленных газет и журналов. Однажды во время очередного сеанса фоторепортер вознамерился поставить Айка под часами. Очевидно, он хотел подчеркнуть этим, что с приходом Эйзенхауэра к власти начнется отсчет новой эры в американской политической жизни. Снимок был групповой – Дуайт с Мэми и Ричард Никсон с супругой. Неожиданно со стенда на голову Айка упали часы, легко задев правый висок. Сеанс пришлось прервать и наложить на рану пластырь[518].
Большой и хорошо организованный штаб Эйзенхауэра выполнял огромный объем работы, но трудился в поте лица и главный герой избирательного шоу. На своих многочисленных прессконференциях он всегда выступал без бумажек[519]. Это требовало не только хорошей памяти, но и тщательной подготовки для каждой новой встречи с журналистами.
У кандидата республиканцев было немало помощников и советников, которые помогали ему ориентироваться в джунглях избирательной кампании. Но, следуя прошлому опыту, Эйзенхауэр предпочитал сам писать свои речи и выступления. Однажды как-то он сказал своему помощнику: «Генерал Макартур получил репутацию прекрасного оратора, когда он был на Филиппинах. Как вы думаете, кто писал его речи? Я»[520].
В ходе избирательной кампании генералу предстояло решить много сложных проблем. Одна из них – добиться успеха в южных штатах, где традиционно сильны были позиции демократов. В значительной мере ему удалось решить и эту нелегкую задачу. Его поездки в южные штаты, как показали потом результаты голосования, дали положительные результаты.
Кандидат республиканцев вел избирательную кампанию под откровенно антикоммунистическими лозунгами. «Везде, – вспоминал Эйзенхауэр, – я настоятельно подчеркивал необходимость искоренения коммунизма в Соединенных Штатах, где бы он ни был обнаружен»[521]. 25 августа он выступил с большой речью на ежегодном съезде Американского легиона. Чувство меры явно изменило кандидату республиканцев. Отбросив все дипломатические ухищрения, генерал заявил о необходимости возвратить в лоно западной цивилизации страны Восточной Европы и республики Советской Прибалтики. Он говорил, что эти народы – плоть от плоти и кровь от крови западного мира. Со всей торжественностью он заявлял, что совесть Америки не успокоится до тех пор, пока они не вернутся в «общество свободных людей».
Эйзенхауэр явно солидаризировался с концепцией своего будущего руководителя внешнеполитического ведомства Джона Фостера Даллеса. 29 декабря 1950 г. Даллес произнес речь, в которой ставил вопрос о необходимости скорейшей реставрации капиталистических порядков в странах Восточной Европы. Подстрекательский характер этой речи был настолько очевиден, что Даллесу пришлось публично оправдываться. «Я не имел в виду «освобождение» (народов Восточной Европы. – Р. И.)»[522], – писал он 15 января 1951 г.
Эйзенхауэр также развивал тему «освобождения». Игнорируя элементарные факторы этнографического, географического и прочего характера, он зачислял половину Европы в свою кровную родню.
Прошло сорок с лишним лет, не столь уж значительный срок во всемирной истории, и предложение Эйзенхауэра о возможности «освобождения» прибалтийских и восточноевропейских государств оправдалось. Это делает честь его политическому предвидению. Но в реальной ситуации конца 1952 г., когда прошло всего семь лет после окончания Великой Отечественной войны, стоившей огромных жертв советскому народу, ставить вопрос о территориальных претензиях к СССР, о замене политического строя в восточноевропейских странах – союзниках СССР значило вызвать резко негативную реакцию всего военно-политического блока, противостоявшего США и другим капиталистическим странам.
Народы Запада и Востока несли огромные издержки «холодной войны», которая в Корее уже переросла в настоящую войну. В этих условиях политический курс Эйзенхауэра угрожал вызвать новую, еще более серьезную военно-политическую дестабилизацию мирового масштаба.
И естественно, что заявления Эйзенхауэра об «освобождении» прибалтийских и восточноевропейских государств вызвали очень болезненную реакцию в советском блоке и большую настороженность на Западе.
Выступление кандидата республиканцев породило серьезную тревогу в Англии, Франции, в других странах, связанных с США союзными обязательствами по НАТО. Французская «Монд» писала: «Речь генерала Эйзенхауэра подтвердила опасения многих европейцев… Она вызывает тревогу». «Странная речь», – заявляла английская газета «Дейли миррор». Корреспондент английской газеты «Дейли экспресс» сообщал из Нью-Йорка, что речь Айка вызвала озабоченность среди американских избирателей[523]. Пришлось на ходу перестраиваться. Теперь в его выступлениях все чаще звучали обещания искать пути к мирному разрешению спорных вопросов, если его изберут президентом.
К политике Эйзенхауэр относился как к штабному искусству: он считал, что и там, и здесь необходима максимальная точность. Во время избирательной кампании 1952 г. Джон Фостер Даллес заявил в одной из своих речей, что Соединенные Штаты «используют все возможности», чтобы добиться освобождения (от коммунизма стран Восточной Европы. – Р. И.). В тот же вечер Айк позвонил ему по телефону и сказал, что считает необходимым поставить между «используют» и «возможности» слово «мирные». Амброуз с полным основанием отмечает, что тем не менее «ударение оставалось на освобождении»[524].
Внешнеполитические проблемы занимали особенно важное место в избирательной кампании Эйзенхауэра. Ричард Никсон писал об этом 13 мая 1952 г. Даллесу: «Я думаю, что конструктивная критика (справа. – Р. И.) американской внешней политики – самый главный момент избирательной кампании»[525].
В ходе борьбы за Белый дом Эйзенхауэр высказал и немало трезвых суждений по вопросам международного положения. Он признавал, в частности, что не видит никаких шансов выиграть третью мировую войну. «Россию, Сибирь и Китай, – говорил Айк, – оккупировать нельзя. Америка не сможет заполнить вакуум, который могли бы оставить коммунисты в случае своего отступления». Он очень скептически отзывался об эффективности военной помощи Соединенным Штатам со стороны Западной Европы в случае начала войны. Не видя перспектив на победу в будущей мировой войне, он заявлял, что подумывает о разделе мира на сферы влияния[526].
Эйзенхауэр был профессиональным военным и понимал, какие катастрофические последствия имела бы новая мировая война. Выступая 4 сентября 1952 г. в Филадельфии, он говорил: «Только поражение, понесенное в современной войне, может быть более ужасным, чем одержанная в ней победа. Единственный путь к победе в третьей мировой войне – это ее предотвращение»[527].
Война в Корее была самой жгучей внешнеполитической проблемой США. Вполне понятно, что в ходе избирательной кампании 1952 г. корейский вопрос оказался в центре внимания Эйзенхауэра.
Корея, как и Япония, занимала особое место в планах американской экспансии в Азии. Потерпев тяжелое поражение в Китае, американский империализм удержал свои позиции только на Тайване. Используя силы чанкайшистов и свое «военное присутствие» на этом острове, США получили возможность оказывать постоянное военное давление на КНР с юга. Оккупируя Японию, США держали мощный бронированный кулак на ближайших подступах к северо-восточным районам Китая и к Советскому Союзу.
Резкое обострение «холодной войны» порождало тенденцию к эскалации внешнеполитической напряженности. Джон Фостер Даллес в доверительном письме своему брату Аллену, крупному разведчику, будущему руководителю ЦРУ США, писал 4 августа 1949 г.: «Я полагаю, что «холодная война» – одна из разновидностей настоящих войн»[528].
Руководители внешней политики западных держав считали, что «холодная война» является «долгосрочной программой». Еще в сентябре 1946 г. Даллес, который уже в то время был кем-то вроде министра иностранных дел оппозиционной республиканской партии, писал сенатору Артуру Ванденбергу, одному из авторитетных лидеров республиканцев: «Я считаю, что американский народ должен пересмотреть свои воззрения о мире и осознать, что мы находимся и много лет будем находиться в состоянии войны, мировой по масштабам, социальной и политической по своему характеру»[529].
Экономическая и политическая нестабильность в США, бурное развитие мирового революционного процесса явились важнейшими факторами, усиливавшими экспансионистскую направленность американской внешней политики. Этот внешнеполитический курс получил название политики «сдерживания коммунизма».
И тогда, и позднее американский экспансионистский внешнеполитический курс подвергался резкой критике, в том числе и в самих Соединенных Штатах. В январе 1976 г. мне довелось присутствовать в Университете в Новом Орлеане (штат Луизиана) на лекции известного американского историка Генри Стил Коммаджера, посвященной 200-летию США. Маститый профессор говорил: «США возникли в пламени революционной войны за независимость 1775—1783 гг. Но за 200 лет, прошедших с тех пор, мы столь резко эволюционизировали вправо, что за 30 лет, прошедших после окончания второй мировой войны, мы выступили против всех революций, которые произошли в мире».
К началу избирательной кампании 1952 г. этот экспансионистский курс США на внешнеполитической арене уже нашел свое достаточно убедительное проявление. И это не могло не наложить отпечаток на избирательную кампанию Дуайта Эйзенхауэра. Для американских избирателей корейский вопрос имел первостепенное значение, так как фронт в Корее держали в основном американские войска и гибли за океаном главным образом американские солдаты и офицеры, а не их союзники по НАТО.
СССР снабжал корейскую Народную армию и китайских добровольцев оружием, боеприпасами, транспортными средствами, продовольствием, медикаментами. В Корее находились советские военные советники.
По просьбе правительства КНР в северо-восточные провинции Китая было переброшено несколько советских авиационных дивизий. Опытные советские летчики приняли участие в отражении американских воздушных налетов на территорию КНР. Советская авиация надежна прикрыла Северо-Восток Китая от этих налетов. На случай ухудшения обстановки СССР готовился направить в Корею пять дивизий для оказания КНДР вооруженной помощи. При этом он продолжал оказывать КНДР и КНР всю необходимую политическую поддержку[530].
Война в Корее подтвердила опасность политики «холодной войны». В условиях американского участия в войне в Корее оккупация Японии вооруженными силами США представляла серьезную угрозу и дальневосточным границам СССР. Балансирование на грани войны было чревато серьезнейшими осложнениями международного характера.
Тайвань и Япония имели важное стратегическое значение. Однако их ценность как опорных пунктов американской внешней политики ограничивалась тем, что на всем огромном Азиатском континенте США сохраняли только один небольшой плацдарм – Южную Корею. Захват территории КНДР не только расширил бы этот плацдарм, но и дал бы США непосредственный выход к сухопутным границам КНР и СССР. Этим определялись стратегические военно-политические цели империалистических кругов в корейской войне. Для США она была попыткой взять реванш за поражение в Китае, прощупать прочность границ социалистических стран, нанести удар по национально-освободительному движению в Азии.
В США написано огромное количество работ о корейской войне. Историки самых различных школ и направлений и сегодня оживленно комментируют вопросы о том, как началась война в Корее, кто несет за нее ответственность, кто первым открыл огонь на демаркационной линии между двумя корейскими государствами.
Бесспорным историческим фактом является то, что советские войска, выполнив свою освободительную миссию, были выведены с территории КНДР. К 1 января 1949 г. последние советские солдаты покинули территорию Корейского полуострова. США отказались последовать примеру СССР и продолжали форсированно наращивать свою военную мощь в этом районе. Важной вехой на пути милитаризации Южной Кореи стало корейско-американское военное соглашение, заключенное в августе 1948 г.
Если бы вслед за советскими из Кореи были выведены и американские войска, вряд ли произошла бы война, столь резко нарушившая военно-политическую стабильность в мировом масштабе.
В первые же дни войны в Корее США оккупировали Тайвань, усилили свои гарнизоны на Филиппинах, увеличили военную помощь Франции для ведения «грязной войны» во Вьетнаме. Они же взяли на себя основную тяжесть ведения корейской войны.
Все это свидетельствовало о том, что «холодная война» переросла в открытый вооруженный конфликт с четко обозначившейся тенденцией к перерастанию в мировую катастрофу. Характерно, что, создавая опасный прецедент, президент Трумэн даже не информировал конгресс США о вступлении страны в войну!
Наиболее дальновидные американские политические деятели понимали катастрофическую опасность подобных прецедентов. Уже упоминавшийся мною сенатор Ванденберг еще 11 сентября 1944 г. в письме к Джону Фостеру Даллесу подчеркивал важное значение консультаций президента с конгрессом накануне объявления страны в состоянии войны[531]. В телеграмме на имя Даллеса от 2 мая 1949 г. Ванденберг вновь обращал внимание на то, что в подобной ситуации «президенту необходимо настоятельно посоветовать обратиться к конгрессу для срочной консультации»[532].
К моменту начала избирательной кампании США в Корее зашли в тупик, из которого, казалось, не было выхода. Военное решение проблемы было уже невозможно. Для политического же ее решения, очевидно, была необходима смена американского руководства на высшем уровне.
Уже в первой речи в Абилине 4 июня 1952 г., начиная свою избирательную кампанию, Эйзенхауэр говорил, что «политическое здоровье (нации. – Р. И.) будет находиться под угрозой, если какая-либо партия с помощью каких бы то ни было средств навсегда или на слишком продолжительное время узурпирует власть»[533]. Эйзенхауэр имел в виду в первую очередь внешнеполитические ошибки администрации Трумэна.
События в Корее были одним из самых убедительных свидетельств недальновидного внешнеполитического курса руководителей США. 6 июня 1952 г., отвечая на вопросы о внешней политике США, Эйзенхауэр сказал:
«Самым большим недостатком американской внешней политики является то, что ее вообще не существует»[534].
Это заявление было гиперболой. США имели, конечно, свой внешнеполитический курс, но их внешняя политика не давала тех результатов, на которые рассчитывали ее теоретики и практики. С этой точки зрения Эйзенхауэр был прав, критикуя внешнюю политику демократов.
К началу избирательной кампании Айк пришел с убеждением, что необходимо искать выход из военного и политического тупика в Корее. Но это заключение он сделал только после того, как были испробованы и не дали результатов все попытки решения корейской проблемы силой оружия. На раннем этапе войны в Корее генерал был убежденным сторонником использования любых военных средств для достижения победы. Выступая 20 июня 1950 г. на пресс-конференции в Сан-Франциско, он заявлял, что, если этого потребуют обстоятельства, американские вооруженные силы должны действовать против корейской Народной армии и севернее 38-й параллели. Отвечая на вопрос о возможности применения в корейской войне атомной бомбы, Эйзенхауэр сказал, что если американские военачальники сочтут необходимым использовать ее против стратегических объектов, не уничтожая при этом большого числа людей, то представляется допустимым применение и такого оружия.
По сообщению агентства Юнайтед Пресс из Вашингтона от 11 марта 1951 г., генерал, выступая на закрытом заседании сенатских комиссий по иностранным делам и по делам вооруженных сил, с оговоркой, что речь идет об оборонительной войне, все же категорически заявил: «Если я буду считать, что выгода на моей стороне, я немедленно применю ее… (атомную бомбу. – Р. И.)»[535].
Приведенные выступления свидетельствовали о воинственных устремлениях республиканского кандидата в президенты. Но приходилось считаться и с реальным положением дел. В своих предвыборных выступлениях Эйзенхауэр все чаще вынужден был возвращаться к вопросу о необходимости переговоров для поиска путей выхода из корейского тупика.
7 июня 1952 г., отвечая на вопрос, считает ли он целесообразной встречу со Сталиным для мирного урегулирования конфликта в Корее, кандидат в президенты ответил, что не уверен в правильности такого пути разрешения проблемы. Если бы он считал, что такая встреча полезна, то поехал бы в любое место и сделал бы все, чтобы обеспечить мир и безопасность.
В своей фундаментальной работе «Дипломатия» Генри Киссинджер писал: «…В декабре 1952 года Сталин объявил, что готов встретиться с новоизбранным президентом Дуайтом Д. Эйзенхауэром. С предложением о подобной встрече в верхах он никогда не обращался ни к Рузвельту, ни к Трумэну или к Черчиллю, каждого из которых Сталин своими маневрами заставлял сделать первый шаг»[536].
Советско-американское противоборство составляло основу мировой политики, и понятно почему в ходе своей избирательной кампании Эйзенхауэр уделял этой проблеме первостепенное внимание.
Роль Сталина в решении всех вопросов в Советском Союзе, в том числе и внешнеполитических, была огромна. И естественно, что, когда в ходе избирательной кампании 1952 г. Эйзенхауэр коснулся в своих выступлениях проблемы его возможной встречи с советским руководителем, это не могло не вызвать комментариев со стороны советского посольства в США и Министерства иностранных дел СССР. По поводу соответствующих заявлений Эйзенхауэра, сделанных в июне и в ноябре 1952 г., сотрудник отдела США МИД СССР В. Базыкин писал Я. А. Малику: «Учитывая, что эти заявления Эйзенхауэра были сделаны им в период избирательной кампании с целью расположить к себе избирателей, и принимая во внимание, что Эйзенхауэр подверг в них сомнению целесообразность встречи с товарищем Сталиным, по мнению Отдела США, нам не следует ничего предпринимать до тех пор, пока не станет ясно, как поведет себя Эйзенхауэр в этом вопросе после того, как его избрали президентом»[537].
Очевидно в Москве посчитали, что новый президент США вел себя плохо и, насколько можно судить по архивным документам МИД СССР, каких-либо практических попыток к организации советско-американской встречи на высшем уровне с советской стороны не последовало вплоть до 1959 г., когда состоялся визит Н. С. Хрущева в США.
В разгар избирательной кампании 1952 г. в США в Советском Союзе произошло крупное событие – в октябре 1952 г. состоялся XIX съезд партии. В этом же месяце была опубликована работа И. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР».
Сразу же после съезда в Чикаго Эйзенхауэр энергично включился в избирательную борьбу. У него были опытные и умелые дирижеры избирательной кампании – Лодж, губернатор штата Нью-Гемпшир Шерман Адамс, потомок президента Адамса, и другие представители республиканской гвардии.
Однако Эйзенхауэр по старой армейской привычке стремился вникать во все детали нового для него дела, которое он организовал четко, на военный лад. Однажды он заметил: «Работа генерала сводится к тому, чтобы исправлять неразбериху, которую создают дипломаты, с тем чтобы дипломаты могли все снова испортить»[512]. На этот раз Дуайт был и генералом, и дипломатом. Он сам организовывал и вел свою избирательную кампанию, не очень полагаясь на своих умудренных политическим опытом помощников.
Советское посольство в США внимательно следило за ходом избирательной кампании 1952 г. В отчете посольства за первый квартал 1952 года, подписанном послом А. Панюшкиным, отмечалось: «За выдвижение кандидатуры Эйзенхауэра выступают такие крупные финансовые и промышленные монополии, как группа Рокфеллеров, включая «Стандарт Ойл Компани», «Чейз Нэшнл Бэнк» и др., и группа Морганов, имеющие огромные инвестиции в Западной Европе и Германии»[513]. Из отчета посольства напрашивался вывод, что активные акции Эйзенхауэра в Западной Европе на посту Главнокомандующего американскими вооруженными силами в Европе и НАТО обеспечили ему на выборах 1952 г. активную поддержку компаний, имевших крупные вложения в экономику западноевропейских стран.
В отчете советского посольства в США за третий квартал 1952 г. отмечалось, что Эйзенхауэр в ходе избирательной кампании 1952 г. довольно откровенно заявлял, что западноевропейские союзники Соединенных Штатов без какого-либо энтузиазма воспринимают американское руководство в НАТО. В отчете говорилось: «Выступая в Цинциннати 22 сентября с речью по вопросам внешней политики Запада, Эйзенхауэр заявил, что после ряда лет, проведенных в Европе, он не может сказать, что США пользуются там «всеобщим уважением», даже среди своих друзей. Называя это «трагедией», Эйзенхауэр признал, что многие «союзники» привязаны к США больше займами, чем верой в американскую политику, и что многие из них опасаются того, что они используются Соединенными Штатами лишь в качестве «пешек»[514].
В отчете указывалось на обострение противоречий между США и их союзниками по НАТО, о чем свидетельствовал, в частности, отказ стран – членов этого блока «увеличить срок военной службы до двух лет. Несмотря на давление со стороны США, эти страны приняли 12 августа на совещании членов «Европейского оборонительного сообщества» решение не увеличивать существующего срока военной службы. Главной причиной такого решения правительств Франции, Италии, Западной Германии и стран Бенилюкса явилось растущее сопротивление широких народных масс политике милитаризации, политике подготовки войны против Советского Союза и стран народной демократии»[515].
Это были те внешнеполитические проблемы, которые предстояло решать будущему президенту в первую очередь.
Кандидатом в вице-президенты съезд республиканцев выдвинул молодого сенатора от штата Калифорния Ричарда Никсона. Больших заслуг Никсон не имел, но всем своим политическим курсом, особенно в качестве члена комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности, он зарекомендовал себя как оголтелый антикоммунист. Республиканцы намеревались развернуть избирательную кампанию под резко антикоммунистическими лозунгами, и партийные стратеги считали, что Эйзенхауэру нужен был кандидатом в вице-президенты человек именно такой репутации.
Айку предстояло тяжелое испытание в ходе избирательной кампании. Было запланировано, что он покроет на самолете и поездом, не считая разъездов на автомобиле, расстояние более чем в 50 тыс. миль, в 2 раза больше, чем расстояние вокруг земного шара. Планировалось посещение 232 населенных пунктов в 45 штатах страны[516].
И всюду были встречи, выступления, интервью, речи, тысячи рукопожатий. К вечеру на лице Эйзенхауэра резко проступали глубокие морщины, тело наливалось чугунной тяжестью, губы сводила судорога, глаза вваливались от усталости. Когда ему сообщали в конце дня еще об одной запланированной речи, он нередко скрипел зубами и говорил: «Эти идиоты в национальном комитете! Они хотят прославиться тем, что изберут мертвеца?» Но, отдохнув, он заявлял: «Едем. Я сделаю все, что они хотят»[517].
Избирательная кампания была под стать настоящему сражению. В ходе ее кандидат республиканцев получил и первое в своей жизни ранение. Энергичные фоторепортеры, используя дисциплинированность Эйзенхауэра, подолгу и в самых различных позах фотографировали его для многочисленных газет и журналов. Однажды во время очередного сеанса фоторепортер вознамерился поставить Айка под часами. Очевидно, он хотел подчеркнуть этим, что с приходом Эйзенхауэра к власти начнется отсчет новой эры в американской политической жизни. Снимок был групповой – Дуайт с Мэми и Ричард Никсон с супругой. Неожиданно со стенда на голову Айка упали часы, легко задев правый висок. Сеанс пришлось прервать и наложить на рану пластырь[518].
Большой и хорошо организованный штаб Эйзенхауэра выполнял огромный объем работы, но трудился в поте лица и главный герой избирательного шоу. На своих многочисленных прессконференциях он всегда выступал без бумажек[519]. Это требовало не только хорошей памяти, но и тщательной подготовки для каждой новой встречи с журналистами.
У кандидата республиканцев было немало помощников и советников, которые помогали ему ориентироваться в джунглях избирательной кампании. Но, следуя прошлому опыту, Эйзенхауэр предпочитал сам писать свои речи и выступления. Однажды как-то он сказал своему помощнику: «Генерал Макартур получил репутацию прекрасного оратора, когда он был на Филиппинах. Как вы думаете, кто писал его речи? Я»[520].
В ходе избирательной кампании генералу предстояло решить много сложных проблем. Одна из них – добиться успеха в южных штатах, где традиционно сильны были позиции демократов. В значительной мере ему удалось решить и эту нелегкую задачу. Его поездки в южные штаты, как показали потом результаты голосования, дали положительные результаты.
Кандидат республиканцев вел избирательную кампанию под откровенно антикоммунистическими лозунгами. «Везде, – вспоминал Эйзенхауэр, – я настоятельно подчеркивал необходимость искоренения коммунизма в Соединенных Штатах, где бы он ни был обнаружен»[521]. 25 августа он выступил с большой речью на ежегодном съезде Американского легиона. Чувство меры явно изменило кандидату республиканцев. Отбросив все дипломатические ухищрения, генерал заявил о необходимости возвратить в лоно западной цивилизации страны Восточной Европы и республики Советской Прибалтики. Он говорил, что эти народы – плоть от плоти и кровь от крови западного мира. Со всей торжественностью он заявлял, что совесть Америки не успокоится до тех пор, пока они не вернутся в «общество свободных людей».
Эйзенхауэр явно солидаризировался с концепцией своего будущего руководителя внешнеполитического ведомства Джона Фостера Даллеса. 29 декабря 1950 г. Даллес произнес речь, в которой ставил вопрос о необходимости скорейшей реставрации капиталистических порядков в странах Восточной Европы. Подстрекательский характер этой речи был настолько очевиден, что Даллесу пришлось публично оправдываться. «Я не имел в виду «освобождение» (народов Восточной Европы. – Р. И.)»[522], – писал он 15 января 1951 г.
Эйзенхауэр также развивал тему «освобождения». Игнорируя элементарные факторы этнографического, географического и прочего характера, он зачислял половину Европы в свою кровную родню.
Прошло сорок с лишним лет, не столь уж значительный срок во всемирной истории, и предложение Эйзенхауэра о возможности «освобождения» прибалтийских и восточноевропейских государств оправдалось. Это делает честь его политическому предвидению. Но в реальной ситуации конца 1952 г., когда прошло всего семь лет после окончания Великой Отечественной войны, стоившей огромных жертв советскому народу, ставить вопрос о территориальных претензиях к СССР, о замене политического строя в восточноевропейских странах – союзниках СССР значило вызвать резко негативную реакцию всего военно-политического блока, противостоявшего США и другим капиталистическим странам.
Народы Запада и Востока несли огромные издержки «холодной войны», которая в Корее уже переросла в настоящую войну. В этих условиях политический курс Эйзенхауэра угрожал вызвать новую, еще более серьезную военно-политическую дестабилизацию мирового масштаба.
И естественно, что заявления Эйзенхауэра об «освобождении» прибалтийских и восточноевропейских государств вызвали очень болезненную реакцию в советском блоке и большую настороженность на Западе.
Выступление кандидата республиканцев породило серьезную тревогу в Англии, Франции, в других странах, связанных с США союзными обязательствами по НАТО. Французская «Монд» писала: «Речь генерала Эйзенхауэра подтвердила опасения многих европейцев… Она вызывает тревогу». «Странная речь», – заявляла английская газета «Дейли миррор». Корреспондент английской газеты «Дейли экспресс» сообщал из Нью-Йорка, что речь Айка вызвала озабоченность среди американских избирателей[523]. Пришлось на ходу перестраиваться. Теперь в его выступлениях все чаще звучали обещания искать пути к мирному разрешению спорных вопросов, если его изберут президентом.
К политике Эйзенхауэр относился как к штабному искусству: он считал, что и там, и здесь необходима максимальная точность. Во время избирательной кампании 1952 г. Джон Фостер Даллес заявил в одной из своих речей, что Соединенные Штаты «используют все возможности», чтобы добиться освобождения (от коммунизма стран Восточной Европы. – Р. И.). В тот же вечер Айк позвонил ему по телефону и сказал, что считает необходимым поставить между «используют» и «возможности» слово «мирные». Амброуз с полным основанием отмечает, что тем не менее «ударение оставалось на освобождении»[524].
Внешнеполитические проблемы занимали особенно важное место в избирательной кампании Эйзенхауэра. Ричард Никсон писал об этом 13 мая 1952 г. Даллесу: «Я думаю, что конструктивная критика (справа. – Р. И.) американской внешней политики – самый главный момент избирательной кампании»[525].
В ходе борьбы за Белый дом Эйзенхауэр высказал и немало трезвых суждений по вопросам международного положения. Он признавал, в частности, что не видит никаких шансов выиграть третью мировую войну. «Россию, Сибирь и Китай, – говорил Айк, – оккупировать нельзя. Америка не сможет заполнить вакуум, который могли бы оставить коммунисты в случае своего отступления». Он очень скептически отзывался об эффективности военной помощи Соединенным Штатам со стороны Западной Европы в случае начала войны. Не видя перспектив на победу в будущей мировой войне, он заявлял, что подумывает о разделе мира на сферы влияния[526].
Эйзенхауэр был профессиональным военным и понимал, какие катастрофические последствия имела бы новая мировая война. Выступая 4 сентября 1952 г. в Филадельфии, он говорил: «Только поражение, понесенное в современной войне, может быть более ужасным, чем одержанная в ней победа. Единственный путь к победе в третьей мировой войне – это ее предотвращение»[527].
Война в Корее была самой жгучей внешнеполитической проблемой США. Вполне понятно, что в ходе избирательной кампании 1952 г. корейский вопрос оказался в центре внимания Эйзенхауэра.
Корея, как и Япония, занимала особое место в планах американской экспансии в Азии. Потерпев тяжелое поражение в Китае, американский империализм удержал свои позиции только на Тайване. Используя силы чанкайшистов и свое «военное присутствие» на этом острове, США получили возможность оказывать постоянное военное давление на КНР с юга. Оккупируя Японию, США держали мощный бронированный кулак на ближайших подступах к северо-восточным районам Китая и к Советскому Союзу.
Резкое обострение «холодной войны» порождало тенденцию к эскалации внешнеполитической напряженности. Джон Фостер Даллес в доверительном письме своему брату Аллену, крупному разведчику, будущему руководителю ЦРУ США, писал 4 августа 1949 г.: «Я полагаю, что «холодная война» – одна из разновидностей настоящих войн»[528].
Руководители внешней политики западных держав считали, что «холодная война» является «долгосрочной программой». Еще в сентябре 1946 г. Даллес, который уже в то время был кем-то вроде министра иностранных дел оппозиционной республиканской партии, писал сенатору Артуру Ванденбергу, одному из авторитетных лидеров республиканцев: «Я считаю, что американский народ должен пересмотреть свои воззрения о мире и осознать, что мы находимся и много лет будем находиться в состоянии войны, мировой по масштабам, социальной и политической по своему характеру»[529].
Экономическая и политическая нестабильность в США, бурное развитие мирового революционного процесса явились важнейшими факторами, усиливавшими экспансионистскую направленность американской внешней политики. Этот внешнеполитический курс получил название политики «сдерживания коммунизма».
И тогда, и позднее американский экспансионистский внешнеполитический курс подвергался резкой критике, в том числе и в самих Соединенных Штатах. В январе 1976 г. мне довелось присутствовать в Университете в Новом Орлеане (штат Луизиана) на лекции известного американского историка Генри Стил Коммаджера, посвященной 200-летию США. Маститый профессор говорил: «США возникли в пламени революционной войны за независимость 1775—1783 гг. Но за 200 лет, прошедших с тех пор, мы столь резко эволюционизировали вправо, что за 30 лет, прошедших после окончания второй мировой войны, мы выступили против всех революций, которые произошли в мире».
К началу избирательной кампании 1952 г. этот экспансионистский курс США на внешнеполитической арене уже нашел свое достаточно убедительное проявление. И это не могло не наложить отпечаток на избирательную кампанию Дуайта Эйзенхауэра. Для американских избирателей корейский вопрос имел первостепенное значение, так как фронт в Корее держали в основном американские войска и гибли за океаном главным образом американские солдаты и офицеры, а не их союзники по НАТО.
СССР снабжал корейскую Народную армию и китайских добровольцев оружием, боеприпасами, транспортными средствами, продовольствием, медикаментами. В Корее находились советские военные советники.
По просьбе правительства КНР в северо-восточные провинции Китая было переброшено несколько советских авиационных дивизий. Опытные советские летчики приняли участие в отражении американских воздушных налетов на территорию КНР. Советская авиация надежна прикрыла Северо-Восток Китая от этих налетов. На случай ухудшения обстановки СССР готовился направить в Корею пять дивизий для оказания КНДР вооруженной помощи. При этом он продолжал оказывать КНДР и КНР всю необходимую политическую поддержку[530].
Война в Корее подтвердила опасность политики «холодной войны». В условиях американского участия в войне в Корее оккупация Японии вооруженными силами США представляла серьезную угрозу и дальневосточным границам СССР. Балансирование на грани войны было чревато серьезнейшими осложнениями международного характера.
Тайвань и Япония имели важное стратегическое значение. Однако их ценность как опорных пунктов американской внешней политики ограничивалась тем, что на всем огромном Азиатском континенте США сохраняли только один небольшой плацдарм – Южную Корею. Захват территории КНДР не только расширил бы этот плацдарм, но и дал бы США непосредственный выход к сухопутным границам КНР и СССР. Этим определялись стратегические военно-политические цели империалистических кругов в корейской войне. Для США она была попыткой взять реванш за поражение в Китае, прощупать прочность границ социалистических стран, нанести удар по национально-освободительному движению в Азии.
В США написано огромное количество работ о корейской войне. Историки самых различных школ и направлений и сегодня оживленно комментируют вопросы о том, как началась война в Корее, кто несет за нее ответственность, кто первым открыл огонь на демаркационной линии между двумя корейскими государствами.
Бесспорным историческим фактом является то, что советские войска, выполнив свою освободительную миссию, были выведены с территории КНДР. К 1 января 1949 г. последние советские солдаты покинули территорию Корейского полуострова. США отказались последовать примеру СССР и продолжали форсированно наращивать свою военную мощь в этом районе. Важной вехой на пути милитаризации Южной Кореи стало корейско-американское военное соглашение, заключенное в августе 1948 г.
Если бы вслед за советскими из Кореи были выведены и американские войска, вряд ли произошла бы война, столь резко нарушившая военно-политическую стабильность в мировом масштабе.
В первые же дни войны в Корее США оккупировали Тайвань, усилили свои гарнизоны на Филиппинах, увеличили военную помощь Франции для ведения «грязной войны» во Вьетнаме. Они же взяли на себя основную тяжесть ведения корейской войны.
Все это свидетельствовало о том, что «холодная война» переросла в открытый вооруженный конфликт с четко обозначившейся тенденцией к перерастанию в мировую катастрофу. Характерно, что, создавая опасный прецедент, президент Трумэн даже не информировал конгресс США о вступлении страны в войну!
Наиболее дальновидные американские политические деятели понимали катастрофическую опасность подобных прецедентов. Уже упоминавшийся мною сенатор Ванденберг еще 11 сентября 1944 г. в письме к Джону Фостеру Даллесу подчеркивал важное значение консультаций президента с конгрессом накануне объявления страны в состоянии войны[531]. В телеграмме на имя Даллеса от 2 мая 1949 г. Ванденберг вновь обращал внимание на то, что в подобной ситуации «президенту необходимо настоятельно посоветовать обратиться к конгрессу для срочной консультации»[532].
К моменту начала избирательной кампании США в Корее зашли в тупик, из которого, казалось, не было выхода. Военное решение проблемы было уже невозможно. Для политического же ее решения, очевидно, была необходима смена американского руководства на высшем уровне.
Уже в первой речи в Абилине 4 июня 1952 г., начиная свою избирательную кампанию, Эйзенхауэр говорил, что «политическое здоровье (нации. – Р. И.) будет находиться под угрозой, если какая-либо партия с помощью каких бы то ни было средств навсегда или на слишком продолжительное время узурпирует власть»[533]. Эйзенхауэр имел в виду в первую очередь внешнеполитические ошибки администрации Трумэна.
События в Корее были одним из самых убедительных свидетельств недальновидного внешнеполитического курса руководителей США. 6 июня 1952 г., отвечая на вопросы о внешней политике США, Эйзенхауэр сказал:
«Самым большим недостатком американской внешней политики является то, что ее вообще не существует»[534].
Это заявление было гиперболой. США имели, конечно, свой внешнеполитический курс, но их внешняя политика не давала тех результатов, на которые рассчитывали ее теоретики и практики. С этой точки зрения Эйзенхауэр был прав, критикуя внешнюю политику демократов.
К началу избирательной кампании Айк пришел с убеждением, что необходимо искать выход из военного и политического тупика в Корее. Но это заключение он сделал только после того, как были испробованы и не дали результатов все попытки решения корейской проблемы силой оружия. На раннем этапе войны в Корее генерал был убежденным сторонником использования любых военных средств для достижения победы. Выступая 20 июня 1950 г. на пресс-конференции в Сан-Франциско, он заявлял, что, если этого потребуют обстоятельства, американские вооруженные силы должны действовать против корейской Народной армии и севернее 38-й параллели. Отвечая на вопрос о возможности применения в корейской войне атомной бомбы, Эйзенхауэр сказал, что если американские военачальники сочтут необходимым использовать ее против стратегических объектов, не уничтожая при этом большого числа людей, то представляется допустимым применение и такого оружия.
По сообщению агентства Юнайтед Пресс из Вашингтона от 11 марта 1951 г., генерал, выступая на закрытом заседании сенатских комиссий по иностранным делам и по делам вооруженных сил, с оговоркой, что речь идет об оборонительной войне, все же категорически заявил: «Если я буду считать, что выгода на моей стороне, я немедленно применю ее… (атомную бомбу. – Р. И.)»[535].
Приведенные выступления свидетельствовали о воинственных устремлениях республиканского кандидата в президенты. Но приходилось считаться и с реальным положением дел. В своих предвыборных выступлениях Эйзенхауэр все чаще вынужден был возвращаться к вопросу о необходимости переговоров для поиска путей выхода из корейского тупика.
7 июня 1952 г., отвечая на вопрос, считает ли он целесообразной встречу со Сталиным для мирного урегулирования конфликта в Корее, кандидат в президенты ответил, что не уверен в правильности такого пути разрешения проблемы. Если бы он считал, что такая встреча полезна, то поехал бы в любое место и сделал бы все, чтобы обеспечить мир и безопасность.
В своей фундаментальной работе «Дипломатия» Генри Киссинджер писал: «…В декабре 1952 года Сталин объявил, что готов встретиться с новоизбранным президентом Дуайтом Д. Эйзенхауэром. С предложением о подобной встрече в верхах он никогда не обращался ни к Рузвельту, ни к Трумэну или к Черчиллю, каждого из которых Сталин своими маневрами заставлял сделать первый шаг»[536].
Советско-американское противоборство составляло основу мировой политики, и понятно почему в ходе своей избирательной кампании Эйзенхауэр уделял этой проблеме первостепенное внимание.
Роль Сталина в решении всех вопросов в Советском Союзе, в том числе и внешнеполитических, была огромна. И естественно, что, когда в ходе избирательной кампании 1952 г. Эйзенхауэр коснулся в своих выступлениях проблемы его возможной встречи с советским руководителем, это не могло не вызвать комментариев со стороны советского посольства в США и Министерства иностранных дел СССР. По поводу соответствующих заявлений Эйзенхауэра, сделанных в июне и в ноябре 1952 г., сотрудник отдела США МИД СССР В. Базыкин писал Я. А. Малику: «Учитывая, что эти заявления Эйзенхауэра были сделаны им в период избирательной кампании с целью расположить к себе избирателей, и принимая во внимание, что Эйзенхауэр подверг в них сомнению целесообразность встречи с товарищем Сталиным, по мнению Отдела США, нам не следует ничего предпринимать до тех пор, пока не станет ясно, как поведет себя Эйзенхауэр в этом вопросе после того, как его избрали президентом»[537].
Очевидно в Москве посчитали, что новый президент США вел себя плохо и, насколько можно судить по архивным документам МИД СССР, каких-либо практических попыток к организации советско-американской встречи на высшем уровне с советской стороны не последовало вплоть до 1959 г., когда состоялся визит Н. С. Хрущева в США.
В разгар избирательной кампании 1952 г. в США в Советском Союзе произошло крупное событие – в октябре 1952 г. состоялся XIX съезд партии. В этом же месяце была опубликована работа И. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР».