Страница:
Вадим не заметил, как провалился в сон, но спал, как всегда, недолго. Пробудившись, обнаружил себя сплетённым с Кирой в столь замысловатый узел, что даже определить, где чьи конечности, было непросто – разве по виду. Хоть в этом он наловчился устраиваться: уже и забыл, когда спал один, без симпатичной малышки под боком. («No more lonely nights!») И кто только не перебывал тут!.. А началось всё с Алисы.
– Сколько времени? – спросила Кира, не открывая глаз.
– Одиннадцать часов сорок семь минут, – ответил Вадим и, вспомнив Юльку, добавил: – «Дырк»!
– Нормально даванули!
Сладостно гардейка потёрлась о него, будто пыталась вживиться под кожу, затем всё-таки подняла веко.
– Странно, что ты не во мне, – заметила она. – И во сне не теряешь контроля?
– Кому-то ведь надо?
– А зачем?
– Чтоб не захватили враги.
– Так то враги!..
Со вниманием девушка оглядела комнату, как будто раньше ей было не до этого.
– Боже, какой бардак! – сказала она. – Ужас!.. Что ты устроил?
– Мне так нравится, – ответил Вадим. – Может, ты забыла: я тут живу.
Кажется, Кире требовался повод, чтоб побыстрей сбежать к родимому шефу, – вот Вадим и подкинул зацепку. После чего она не задержалась, хотя прощалась с нежностями, почти чрезмерными, – словно с «дорогим покойником». И при такой жизни это не лишнее.
Весь день Вадим слонялся по Крепости, а временами исчезал из поля зрения бдящих Псов, заглядывая, куда «посторонним В.», – точно дневной призрак. В отличие от нежити, немалая часть его Силы сохранялась при свете. Он вполне мог творить сейчас зло хотя бы в отношении злодеев – если б посмел. Всей его дерзости хватило лишь, чтобы угнать у Псов триколёс, запертый в гараже, – иначе он увидел бы куда меньше. Потому, наверно, Вадиму и оставили Силу, что он ею не злоупотреблял. К тому ж самые пакостные из Врагов наверняка недоступны в дневное время, а скорее и вовсе убрались до заката из города – если не с планеты. А потому Игра продолжится ночью, на равных… точнее, уже с перекосом в иную сторону.
Конечно, Вадим проведал знакомых – кого успел. Увы, здесь окончательно всё разладилось. Хотя Юлька с Духом и отодвинули тот жуткий мир, на обитателях Крепости это не сказалось. Разве что слегка притормозило их сползание в пропасть.
Лабуправ Толян совсем обрюзг – трясущиеся дряблые щёки, неряшливый вид, мятая одежда, тусклый взгляд. С кресла он вставал теперь лишь при крайней надобности либо чтобы доплюхать до транспорта, развозившего управителей по общагам. Там наверняка плёлся прямо к тивишнику, вываливал рядом вечернюю ханку и сидел так, смачно жуя, прихлёбывая медовуху, пяля бессмысленные глаза на экран, пока не завершалась Студийная программа. Затем перебирался в неубранную постель, бухаясь едва не в одежде, и беспробудно дрых до утренней побудки, выдаваемой тем же тивишником. Подъедал, что уцелело с вечера, спускался к выходу, где его забирал транспорт. И всё прокручивалось сызнова.
Наверняка большинство прежних сотрудников Вадима существовало в том же режиме, быстро наверстав своё отставание от прочего стада. И стоило ли на них тратиться?
Наведался Вадим и в Народный Штаб, решив приглядеться к нему детальней. Несмотря на рабочее время, бурлило здесь, словно перед восстанием. Как в общагах вокруг назначенных домовых тотчас смыкались охотники из жильцов, формируя проверочные комиссии (а ну, не дай бог, кто позволит себе лишнее?), так и тут собрались самые активные из обиженных. Причём публика изумляла разнообразием. Воинствующие атеисты прекрасно уживались с фанатами новой веры, а расплодившиеся в последнее время наследники дворянской славы, претендующие на прежние льготы, мирно соседствовали с коммунарами, призывавшими равняться на худших. Самыми многочисленными оказались «дружинники порядка», но хватало и старожилов, от умеренных до самых оголтелых, составляющих списки новосёлов, чтобы рассчитаться с ними в надлежащее время.
Конечно, вся эта накипь всплыла неспроста. Нарастающий ночной террор таки нагнал на людей страху. Не удовлетворяясь строгостью Крепостных законов, напуганная толпа желала оградить себя от кошмаров ещё большей жестокостью, переплюнув в этом убийц, а «лучшие» её представители (то есть наиболее деятельные) с охотой претворяли эти настроения в жизнь. Ради утверждения порядка они готовы были стать и судьями, и палачами, а неизбежные ошибки их не пугали. Как в подвалах доминиканцев, тут возрождали средневековые пытки – чтобы дорога в иной мир не показалась злодеям лёгкой. Умудрённые в таких делах предки умели затягивать агонию на недели – есть чему поучиться. Не оказалось бы такое лекарство опасней болезни!..
И всё же хоть кто-то из крепостных был увлечён делом, а не устремлялся со службы сразу домой, чтоб побыстрей приникнуть к тивишному экрану. А может, их увлекли тем самым Порядком, столь милым сердцам бездарей. Почему нет?
Тесен мир! – качал головою Вадим, узнавая прежних приятелей. – И Дина здесь, и Никита… даже Арон. Союз державников и старожилов, разбавленный коммунарами. Ну, теперь всех расставят по ранжиру, с учётом былых заслуг и древности рода, грехов и провинностей!.. И будем сидеть по разным баракам, задаваясь перед одними и завидуя другим.
Дина даже сделалась одной из заправил – местная «железная леди»… точнее, чугунная баба. Зато мрачный билдер Арон вполне созрел как боевик – такие здесь тоже в цене. А бедным Никитой и тут помыкали – слишком простодушен. Он-то до сих пор всё принимал за чистую монету!..
Хоть Тима вытащил, – сказал Вадим себе в утешение. – Тоже ведь слабое звено!.. А вот Георг для них слишком массивен. Этим потоком увлекаются легковесы. Мусор, да?
Насытясь «народной инициативой» до отвращения, до тупой боли в висках, Вадим заторопился прочь из Штаба, затем и из Крепости, направившись в порт. Как и прежде, на его триколёс не обращали внимания – разве крепостные цепенели, завидя рядом машину Псов. А вот крутари могли среагировать на неё иначе.
Высунувшись из люка, Вадим миновал заставу, где его почтительно приветствовали росичи, и покатил по брусчатке в сторону центра, с любопытством поглядывая по сторонам. За последнюю пару недель здесь заметно прибавилось лавчонок, мастерских, кафе, причём большинство гнездилось в подвалах и подъездах, прежде беспризорных. Теперь эти пустоты были нарасхват.
После недолгого отката росичи полностью восстановили своё влияние в этом районе, благо их преимущество в воздухе стало неоспоримым. Сюда был настрого закрыт вход любой шушере, побирушкам-маргиналам, даже Псам, а все нарушения пресекались железной рукой. Несколько «воронов» постоянно курсировали вдоль границ либо восседали на крышах господствующих зданий, приглядывая за окраинами. Для страховки на вокзале дежурили два «шмеля», чтобы при надобности за секунды оказаться в нужном месте. А вызвать их мог любой частник, опекаемый росичами. Систему оповещения тоже модернизировали, дополнив обнаруженными в Гнезде рациями – из самых новых.
Для начала Вадим решил отыскать своего приятеля, торгаша Эмиля, с которым не виделся уже неделю. Оказалось, тот перебрался ближе к порту, на пересечение двух проспектов. Теперь Эмиль занимал не подъездный холл, как раньше, а приземистый старый дом, то ли бывший кинотеатр, то ли дворец культуры, – с обширным, уставленным колоннами залом и многими подсобками. Темпы переустройства, судя по всему, Эмиль развил бешеные – не иначе как с помощью волшебства. Плоскую крышу он укрепил массивными плитами, превратив в вертолётную площадку. (Ничего не попишешь – веяние времени!) По залу расставил разнокалиберные столы – поцарапанные, облезлые, но добротные – и старинные вычурные стулья, больше похожие на кресла. (Уж не маргиналов ли он запряг на поиски этого старья?) На эстраде расположил музыкальные инструменты, однако киношный экран, если тот ещё оставался, убрал, а пространство за ним расчистил. Теперь там, за прозрачной завесой, помещалась шикарная кухня, где властвовала его супруга, изящная и невысокая Иола, добродушно покрикивая на поварят в белоснежных халатах и колпаках, – будто тётушка Аксал из «Королевства кривых зеркал». Из-за портьеры явственно доносились уютный перестук кастрюль и поварёшек, шкворчанье и бульканье, а вот запахи отсекались напрочь. По залу порхала улыбчивая Софочка, разнося аппетитные блюда, а подсобляли ей несколько расторопных девчушек-подростков, столь же непохожих друг на друга, как здешние столы, – на все вкусы. Над входом в заведение крепилась широкая вывеска, где яркими буквами без особенных затей значилось: «Таверна “Домашний очаг”». Теперь даже семейный уют сделался объектом продажи. (И кто не тоскует по нему в смутные времена?) Но, зная Эмиля, можно было ручаться, что товар качественный.
Сам хозяин восседал за угловым столиком вблизи эстрады. Он тоже преобразился за эту неделю: избавился от эспаньолки и очков, сменил причёску, расправился, посмуглел. Оставшись таким же нескладным и некрасивым, Эмиль стал совершенно неотразимым – каждой своей морщинкой, каждым жестом. Носил он теперь просторную тёмную рубашку, распахнутую на груди, и тёмные же брюки, почти в обтяжку. Худощавые его конечности обрели гибкость и угловатую грацию богомола, глаза рассиялись – он будто помолодел, намного отдалив старость. А главное: своим мысле-облакомВадим впервые ощутил другое, почти столь же насыщенное, – и когда Эмиль успел? Наверно, в тот раз его испугали настолько, что он вообще перестал бояться. И угодил в цветные маги, толком не разобравшись, куда влетел. Или понял, что по-другому уберечь родных не получится, – только Сила даёт настоящую гарантию и подлинную независимость.
Сейчас Эмиль отдыхал, вольготно раскинувшись в кресле, и с наслаждением потягивал бордо, смакуя каждый глоток. Пальцами свободной руки он тихонько шевелил в воздухе, будто перебирал невидимые струны. И только Вадим видел эти нити, протянутые по всему залу, и понимал, почему звучат, мелодично и задушевно, инструменты на эстраде, хотя никто их не трогает.
– Всё так же могуч и прекрасен! – возгласил Эмиль, завидя гостя. – И даже прибавил: – Софочка, ты видишь?
Сияя улыбкой, девушка закивала Вадиму издали. И она за эту неделю расцвела на диво – видимо, неспроста.
Последний раз была нескладной худышкой, голенастой и сутуленькой. Сегодня к голеням прибавились бёдра и грудь, кожа будто расцветилась, заиграв красками, а тёмные волосы распушились в гриву – признаки, знакомые до боли.
Помахав в ответ, Вадим подсел к столику.
– Наслышаны про твои подвиги, как же! – Увидев, как он повёл глазами по залу, Эмиль засмеялся. – Ну да, сюда многие хаживают: росичи и не только, – а слух у меня тончает с каждым днём.
Что правда, то правда: публика в зале собралась пёстрая. Конечно, ни маргиналов, ни шушеры, ни крепостных, – но главные крутарские стаи представлены неплохо. А к ним – торгаши, умельцы, наймиты, даже несколько нахохленных глухоманцев, стреляющих по сторонам колючими глазами. (Видно, это они поставляли Эмилю продукты.) Группки не смешивались, однако, в отличие от недоброй памяти «Перекрёстка», трений меж ними не возникало – за этим, наверно, Эмиль следил особо. А в отгороженном колоннами дальнем углу, возле укромной дверцы, стоял приземистый длинный стол, за которым кормилось с полдюжины маленьких оборвышей, закрывшись друг от друга локтями.
– Подкармливаю, точно лосей в голодную пору, – перехватив взгляд Вадима, пояснил хозяин. – Развелось в последние месяцы!.. Помощников набираю из них же, если замечаю склонность. И что занятно: плодят-то беспризорных больше крепостные – не маргиналы. Выходит, им уже на всё наплевать?
– Плодить-то ещё хотят, – откликнулся Вадим. – Но поднимать!..
Озирая зал, он приметил у дальней стены совсем уж странную компанию: Бату, ордынского кагана, и Ростема, его тёмника (ну, это ещё ладно), а с ними – Гордея, ближнего гарда Брона. Сдвинув головы, они шептались о чём-то, причём настолько тихо, что слов не разбирал даже Вадим. А значит, все трое уже достаточно продвинулись по богатырской тропе, иначе тем более не слышали бы друг друга. В сторонке Вадим разглядел двух плечистых ордынцев в лёгких доспехах – каганские батыры. Если не считать их и Ростема, Бату никто не охранял, и это обнадёживало: выходит, доверия между крутарскими стаями прибавилось.
– За это и выпьем, – предложил проницательный хозяин. – За перемены!
Из-под стола он достал второй бокал, столь же изысканный, плеснул в него бордо и придвинул к гостю вместе с орешками.
– Про штурм Шершневого Гнезда слышал, – продолжал Эмиль. – Про оборону росского Дворца тоже. И про набег на Школу что-то мелькало. Про пожар на полупроводниковом заводе… А вот дальше твои следы теряются – на целые сутки. И куда тебя занесло в этот раз?
Торгаш говорил неспешно, даже тягуче, но Вадим-то видел, каких трудов стоит бедняге сдерживать любопытство.
– Такой рассказ дорогого стоит, – предупредил Вадим. – Чем расплачиваться будешь?
– Кормёжкой, – ответил Эмиль. – Лучшая в городе, гарантирую!.. Мало тебе? Могу ночлег организовать, хоть у нас и не отель.
– На месяц, а? – ухватился гость.
– Неделю, – широко улыбаясь, сбавил хозяин. Вадим хмыкнул:
– Ладно, сойдёт и ужин. Только быстрее, ладно?
Подняв руку, Эмиль даже не щёлкнул пальцами, а только шевельнул, дёрнув за нить, протянутую к Софи, – и девушка подбежала, радостно улыбаясь.
– Фирменное, но без мяса, – заказал отец. – Салатов побольше – вегетарианских, разных. Напитки безградусные: морсы, грибной квас. И сразу назад, если не хочешь пропустить завязку. Пусть Ванда тебя подменит – пора и ей приобщаться.
Софочка обернулась за минуту, прихватив с собой плетёный стул и поднос с закусками. Тут же уселась напротив Вадима, подперев скулы руками, – классическая поза слушателя. Усмехнувшись, он без спешки, подробно и красочно, принялся живописать свои последние похождения. А Эмиль тем временем перебирал по нитямпальцами, вынуждая инструменты играть громче, – то ли аккомпанировал рассказу, то ли развлекал публику.
Видимо, он чувствовал Вадима не хуже, чем тот его, а девушка так же проницала отца, поэтому достоверность повествования не вызвала сомнения ни у кого. Правда, сам Вадим уже не так верил в то, что пережил вчера, – уж слишком выбивалось это за рамки дневных событий.
– Я-то гадал, почему сегодня не жарко! – воскликнул Эмиль, когда гость закончил рассказывать. – Значит, ночью можно не ждать морозов?
– Их и вчера уже не было, – ответил Вадим. – Не заметил?
И с чистой совестью принялся за фирменное блюдо, доставленное только сейчас – с пылу с жару. Оказалось оно обычной пиццей, но действительно волшебной вкусноты. Замечательны были и салаты – особенно один, с грецкими орехами.
– Замотался, – развёл руками торгаш. – Дрыхнул, как студент после сессии. Столько хлопот!.. Он вопросительно поглядел на дочь – та кивнула, подтверждая.
– Небось луной любовалась? – ревниво поинтересовался Эмиль. – Девичье томление, бессонница, грёзы – как же, знаем из классики!.. И звёзды, наверно, видела? Господи, за столько лет!
Он вдруг задумался, что-то прикидывая. Затем сказал:
– Видимо, и Бугор растерял крутизну? А росичи последнее время забросили контрабанду. И что бы нам не составить команду, старина? Финансы я обеспечу, а у тебя опыт и сноровка. Арендуем бэтр, пока не у дел – с Броном договорюсь, – наймём пару крутарей посговорчивей, росичей или ордынцев, добавим стрелка-иудея и… У глухоманцев за последние дни столько зверюг накопилось! Не знают, куда девать. И умельцы готовы подналечь.
– А росичи пускай жилы рвут, отдуваясь за всех? – спросил Вадим. – Заносит тебя, Эмиль, с твоей предприимчивостью.
– Уж помечтать нельзя! – фыркнул торгаш, легко отступаясь. – А если стеночка дала трещину, ты не думал? Вдруг через Бугор уже можно перевалить?
– Вот будет радость для федералов, когда подбугорное зверьё расползётся по тамошним лесам! Нас-то пока милует – бог или дьявол. Для себя, видно, бережёт.
– Уж лучше тогда чудища, – серьёзно сказал Эмиль. – С ними можно по-простому.
– И на дьявола найдём управу, – посулил Вадим. – Дай срок!
– Как раз со сроками проблема – мне кажется.
– Проблемы будем решать по мере поступления. Что ещё остаётся?
На удивление быстро он прикончил пиццу, с сомнением оглядел тарелку: не привиделось ли? Затем спросил:
– О Вольных Творцах ничего не слышно? Есть у них перспективы, как думаешь?
– Засуетились наши монахи, забегали! Может, с испугу и получится что – хотя не верю я в коллективное творчество. Ну не верю!..
– Где уж тебе, индивидуалисту.
– А знаешь, что твоего Серафима, охотничка на ведьм и детоубийцу, наши «отцы» записали в святые? – спросил Эмиль. – И даже учредили «день святого Серафима». Как тебе такой поворот? А с ним и немалую свору мясорубов занесли в мученики – эдакий сонм!.. Явились якобы спасать мир от скверны, да и сгинули в битве с грехом.
– Знаю, как они сгинули, – проворчал Вадим. – Спеклись, точно в духовке, нарвавшись на кумулятивку. Я не сторонник «воздания по заслугам», но если кто заслужил такое – это они.
– Потому что предатели и пособники?
– Потому что мерзавцы! Я ещё могу понять, когда на людей охотятся чужаки, – что взять с огров?
– Пришельцы, надо же! – сказал Эмиль. – А где их летающая посуда? Представляете, нависнет над городом эдакое, диаметром с Садовое Кольцо? Один город накроет другой своей тенью… Помните, как у Свифта?
– Погубит тебя начитанность, – хмыкнул Вадим, однако задумался: а не проклюнулся в Эмиле пророческий дар? Вдруг и впрямь – «эдакое»!..
– Их сила не в технике, – подала голос Софочка. – Они подчиняют людей колдовством.
– Не людей, – мягко возразил Вадим, – их оболочки. А своего Зверька каждый взращивает сам!
– «Сила личности определяется её способностью к психологической защите», – объявил Эмиль. – Не помню, чья мысль, но присоединяюсь.
– А другой сказал: «Лучший способ защиты – нападение», – откликнулся Вадим. – А третий: «У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба». Защита, нападение!.. Пся крэв, ну почему не жить мирно?
Впрочем, он придирался. Первая цитата и ему нравилась. Для многих такой принцип, если взять на вооружение, окажется революционным.
Вообще Вадим не зря сюда заскочил. Как и прежде, он по наитию определил, где сейчас центр событий, и подоспел к самому их разгару. Но больше всего его заинтересовала сама семейка торгашей. Если это триумвират, то довольно странный.
Начать с того, что Эмиль не очень годился на роль силача – по крайней мере комплекцией. Правда, в критические минуты он проявлял редкое величие духа, но на естестве это впрямую не сказывалось. Может, его Сила и стала заменой телесной мощи?
Мама Иола казалась средоточием не столько совести, сколько доброты. Хотя кто возьмётся провести грань?
Зато порывистая, искренняя Софочка, как и большинство взращённых любовью девиц, вполне годилась на роль ведьмы. А на таких Вадим действовал безотказно – как бы и тут не наломать дров!
– Ну вот, антракт закончен, – внезапно сказал хозяин. – И начинается представление!
– А кто выступает? – удивился Вадим, уж артистов он тут не чувствовал.
– Кто, если не я! Ты же отказался?
Поднявшись, Эмиль раскланялся и под сдержанные аплодисменты взошёл на эстраду. Тотчас застеснявшись, Софочка оставила гостя, убежав по делам. А тот, подметя честно заработанный ужин, направился через зал к троице крутарей.
– Подтверди, что ты тут случайно, – такими словами его встретил Гордей. – Бату, как всегда, сомневается.
Верзила мулат ещё вырос, потяжелел, но лучился приветливостью и улыбался с тем же фирменным простодушием, демонстрируя завидный комплект зубов. А его эфирный двойник – мысле-тело, визитка богатыря, – явно добрал зрелости, почти сравнявшись в объёме с оригиналом. Наверно, и другие росские витязи сильно прибавили за эти дни.
– Правильно делает, – буркнул Вадим, усаживаясь за стол.
Каган сдвинул крутые брови, и без того насупленные, угрюмо задвигал желваками, готовясь разразиться обвинениями.
– К приятелю заскочил, – пояснил Вадим. – Мы с Эмилем – старые кореша!
Ростем засмеялся, откинув голову. Седина пропала из его бороды, морщины разгладились, и вряд ли он применял для этого краску и кремы. А его сознание теперь светилось по всему телу, едва не выплёскиваясь наружу. Вот кто шёл с опережением!
Угрюмый Бату тоже усмехнулся, хотя с неохотой.
– Но вас застать действительно не ожидал, – добавил Вадим. – Как дела вообще?
– Брона ждём, – сообщил Гордей. – Обещал подъехать после концерта.
Перед каждым дымилась тарелка с единственным, но громадным куском печёного мяса, похожим на фрагмент слоновьей ноги с толстенной костью по центру. Присмотревшись, Вадим определил в блюде щупальце своего давешнего знакомца, подбугорного спрута. Оказывается, и до него уже добрались, записав в экзотическую дичь, – а может, сам нарвался. Или это росичи подбили спрута с воздуха, а затем Брон передал добычу Эмилю, чтоб усладить (и уязвить заодно) дражайшего союзника небывалым угощением, впрочем, ароматы кушанье источало не худшие, а мясо выглядело нежным и сочным, как у телёнка.
Прислуживала им девочка-кореянка, миниатюрная и складненькая, словно лемурчик. Видно, хозяин разрывался между желанием услужить грозному клиенту и опасением за дочь. Потребовался доброволец, и Бату принял малышку благосклонно. Чего доброго, затребует её в гарем – а та б и рада. Хотя на Софочку каган тоже поглядывал, наверняка заметив пробуждающуюся магию.
– Без обид? – спросил Вадим у него. – Пока никто никого не обманул?
– Если не считать, что Брон провёл меня при делёжке. – Бату снова усмехнулся, едва не с одобрением. – На его месте и я бы не удержался.
Ишь ты – подумал Вадим. Он уже умеет ставить себя на место других. Выходит, этот процесс добавляет силы не только мышцам? И у ордынцев подрастают богатыри.
– Мы решили вытеснить шушеру и Псов из ничьих районов, – сообщил Гордей. – Сейчас сутеры под охраной иудеев минируют въезды. Затем мы, росичи и ордынцы, введём туда патрули, наземные и воздушные. Частники готовы обживать новые места хоть сейчас – здесь-то уже тесно. Если мы гарантируем порядок и отсутствие крепостников.
– «Планов громадьё»! – хмыкнул Вадим. – А видели у них «ястребы»?
Крутари переглянулись.
– Позапрошлой ночью мелькнула стая, – сказал Гордей. – Одна птичка даже рухнула близ Орды – естественно, Бату наложил на неё руку. Птички нехилые… Так это за тобой гнались?
– Не вынет ли Крепость из рукава ещё что-то? – предположил Вадим. – Не рано вы раздухарились?
– Об этом и хотели говорить, – ответил Гордей. – Конечно, не здесь. – Он оглядел гудящую таверну, заполненную разношёрстной толпой.
В этот момент огни в зале померкли, а на эстраде, наоборот, засияли ярче, разделив артиста и зрителей.
И началось представление – вообще говоря, сплошное жульничество. В прежние времена фокусники выдавали себя за волшебников, благо люди ещё верили в чудеса. А теперь Эмиль изображал из себя иллюзиониста, хотя на самом деле его выкрутасы не имели общего с высоким искусством иллюзии. Но кто из зрителей мог это определить? Только Вадим да нескольких крутарей, тоже прикоснувшихся к Силе.
Кое-что новоявленный маг явно заимствовал у Лагина, подражая его Хоттабычу. Но полагался не на подручные средства вроде ковра-самолёта или волшебного кольца, а на Силу собственных рук. Он сыпал с пальцев прицельными искрами, зажигая свечи, управлял полётом разноцветных шаров, целыми их гирляндами, выписывая в воздухе причудливые траектории. Даже левитировал, направляя ладони вниз, – как вытворял это Вадим в ограндском подземелье. Исчезал из глаз заурядов, окружая себя сферой невидимости, и появлялся в совершенно неожиданных местах.
Но лучше всего Эмилю удавались живые картинки, будто наведённые топографическим проектором. При этом он не придумывал, что хотелось самому, а угадывал подспудные желания публики, разбросав по залу невидимую сеть. Конечно, угодить всем было невозможно, но большинство оставалось довольно. Хотя их заказы приходилось пропускать через строгую цензуру, учитывая присутствие детей и женщин. (Впору вводить спецпросмотры.) Картинки действительно жили, существуя по собственным законам. И это не было простым набором фотонов – тут применялась иная материя: ещё не вещество, но и не вполне поле, электромагнитное или какое иное. Эмиль создавал свой микромир, пока не отпуская его далеко. И тот не исчезал с окончанием представления – просто смещался в иное измерение, чтобы к следующему выходу Создателя вернуться снова. Не мог же Эмиль каждый раз уничтожать свои творения?
Каган следил за каскадом чудес не отрываясь. Жёлтые его глаза и вовсе сузились в щёлки, словно бы Бату опасался себя выдать. Видно, неспроста он напросился в «Домашний Очаг». И не из-за одной лишь семейной атмосферы, безотказно притягивающей сирот; и не из-за отменного угощения, вряд ли доступного ещё где-то. Бату и раньше владел двумя-тремя необычными приёмами, смертельными для его врагов, – к примеру, умел выталкивать из ладоней сгустки Хаоса, разрушавшие тонкие структуры. Сейчас он наверняка ушёл по этому пути ещё дальше и потому магию других мог оценить, как немногие. А Эмилю было что показать – для непосвящённых, но особенно для знатоков.
– Сколько времени? – спросила Кира, не открывая глаз.
– Одиннадцать часов сорок семь минут, – ответил Вадим и, вспомнив Юльку, добавил: – «Дырк»!
– Нормально даванули!
Сладостно гардейка потёрлась о него, будто пыталась вживиться под кожу, затем всё-таки подняла веко.
– Странно, что ты не во мне, – заметила она. – И во сне не теряешь контроля?
– Кому-то ведь надо?
– А зачем?
– Чтоб не захватили враги.
– Так то враги!..
Со вниманием девушка оглядела комнату, как будто раньше ей было не до этого.
– Боже, какой бардак! – сказала она. – Ужас!.. Что ты устроил?
– Мне так нравится, – ответил Вадим. – Может, ты забыла: я тут живу.
Кажется, Кире требовался повод, чтоб побыстрей сбежать к родимому шефу, – вот Вадим и подкинул зацепку. После чего она не задержалась, хотя прощалась с нежностями, почти чрезмерными, – словно с «дорогим покойником». И при такой жизни это не лишнее.
Весь день Вадим слонялся по Крепости, а временами исчезал из поля зрения бдящих Псов, заглядывая, куда «посторонним В.», – точно дневной призрак. В отличие от нежити, немалая часть его Силы сохранялась при свете. Он вполне мог творить сейчас зло хотя бы в отношении злодеев – если б посмел. Всей его дерзости хватило лишь, чтобы угнать у Псов триколёс, запертый в гараже, – иначе он увидел бы куда меньше. Потому, наверно, Вадиму и оставили Силу, что он ею не злоупотреблял. К тому ж самые пакостные из Врагов наверняка недоступны в дневное время, а скорее и вовсе убрались до заката из города – если не с планеты. А потому Игра продолжится ночью, на равных… точнее, уже с перекосом в иную сторону.
Конечно, Вадим проведал знакомых – кого успел. Увы, здесь окончательно всё разладилось. Хотя Юлька с Духом и отодвинули тот жуткий мир, на обитателях Крепости это не сказалось. Разве что слегка притормозило их сползание в пропасть.
Лабуправ Толян совсем обрюзг – трясущиеся дряблые щёки, неряшливый вид, мятая одежда, тусклый взгляд. С кресла он вставал теперь лишь при крайней надобности либо чтобы доплюхать до транспорта, развозившего управителей по общагам. Там наверняка плёлся прямо к тивишнику, вываливал рядом вечернюю ханку и сидел так, смачно жуя, прихлёбывая медовуху, пяля бессмысленные глаза на экран, пока не завершалась Студийная программа. Затем перебирался в неубранную постель, бухаясь едва не в одежде, и беспробудно дрых до утренней побудки, выдаваемой тем же тивишником. Подъедал, что уцелело с вечера, спускался к выходу, где его забирал транспорт. И всё прокручивалось сызнова.
Наверняка большинство прежних сотрудников Вадима существовало в том же режиме, быстро наверстав своё отставание от прочего стада. И стоило ли на них тратиться?
Наведался Вадим и в Народный Штаб, решив приглядеться к нему детальней. Несмотря на рабочее время, бурлило здесь, словно перед восстанием. Как в общагах вокруг назначенных домовых тотчас смыкались охотники из жильцов, формируя проверочные комиссии (а ну, не дай бог, кто позволит себе лишнее?), так и тут собрались самые активные из обиженных. Причём публика изумляла разнообразием. Воинствующие атеисты прекрасно уживались с фанатами новой веры, а расплодившиеся в последнее время наследники дворянской славы, претендующие на прежние льготы, мирно соседствовали с коммунарами, призывавшими равняться на худших. Самыми многочисленными оказались «дружинники порядка», но хватало и старожилов, от умеренных до самых оголтелых, составляющих списки новосёлов, чтобы рассчитаться с ними в надлежащее время.
Конечно, вся эта накипь всплыла неспроста. Нарастающий ночной террор таки нагнал на людей страху. Не удовлетворяясь строгостью Крепостных законов, напуганная толпа желала оградить себя от кошмаров ещё большей жестокостью, переплюнув в этом убийц, а «лучшие» её представители (то есть наиболее деятельные) с охотой претворяли эти настроения в жизнь. Ради утверждения порядка они готовы были стать и судьями, и палачами, а неизбежные ошибки их не пугали. Как в подвалах доминиканцев, тут возрождали средневековые пытки – чтобы дорога в иной мир не показалась злодеям лёгкой. Умудрённые в таких делах предки умели затягивать агонию на недели – есть чему поучиться. Не оказалось бы такое лекарство опасней болезни!..
И всё же хоть кто-то из крепостных был увлечён делом, а не устремлялся со службы сразу домой, чтоб побыстрей приникнуть к тивишному экрану. А может, их увлекли тем самым Порядком, столь милым сердцам бездарей. Почему нет?
Тесен мир! – качал головою Вадим, узнавая прежних приятелей. – И Дина здесь, и Никита… даже Арон. Союз державников и старожилов, разбавленный коммунарами. Ну, теперь всех расставят по ранжиру, с учётом былых заслуг и древности рода, грехов и провинностей!.. И будем сидеть по разным баракам, задаваясь перед одними и завидуя другим.
Дина даже сделалась одной из заправил – местная «железная леди»… точнее, чугунная баба. Зато мрачный билдер Арон вполне созрел как боевик – такие здесь тоже в цене. А бедным Никитой и тут помыкали – слишком простодушен. Он-то до сих пор всё принимал за чистую монету!..
Хоть Тима вытащил, – сказал Вадим себе в утешение. – Тоже ведь слабое звено!.. А вот Георг для них слишком массивен. Этим потоком увлекаются легковесы. Мусор, да?
Насытясь «народной инициативой» до отвращения, до тупой боли в висках, Вадим заторопился прочь из Штаба, затем и из Крепости, направившись в порт. Как и прежде, на его триколёс не обращали внимания – разве крепостные цепенели, завидя рядом машину Псов. А вот крутари могли среагировать на неё иначе.
Высунувшись из люка, Вадим миновал заставу, где его почтительно приветствовали росичи, и покатил по брусчатке в сторону центра, с любопытством поглядывая по сторонам. За последнюю пару недель здесь заметно прибавилось лавчонок, мастерских, кафе, причём большинство гнездилось в подвалах и подъездах, прежде беспризорных. Теперь эти пустоты были нарасхват.
После недолгого отката росичи полностью восстановили своё влияние в этом районе, благо их преимущество в воздухе стало неоспоримым. Сюда был настрого закрыт вход любой шушере, побирушкам-маргиналам, даже Псам, а все нарушения пресекались железной рукой. Несколько «воронов» постоянно курсировали вдоль границ либо восседали на крышах господствующих зданий, приглядывая за окраинами. Для страховки на вокзале дежурили два «шмеля», чтобы при надобности за секунды оказаться в нужном месте. А вызвать их мог любой частник, опекаемый росичами. Систему оповещения тоже модернизировали, дополнив обнаруженными в Гнезде рациями – из самых новых.
Для начала Вадим решил отыскать своего приятеля, торгаша Эмиля, с которым не виделся уже неделю. Оказалось, тот перебрался ближе к порту, на пересечение двух проспектов. Теперь Эмиль занимал не подъездный холл, как раньше, а приземистый старый дом, то ли бывший кинотеатр, то ли дворец культуры, – с обширным, уставленным колоннами залом и многими подсобками. Темпы переустройства, судя по всему, Эмиль развил бешеные – не иначе как с помощью волшебства. Плоскую крышу он укрепил массивными плитами, превратив в вертолётную площадку. (Ничего не попишешь – веяние времени!) По залу расставил разнокалиберные столы – поцарапанные, облезлые, но добротные – и старинные вычурные стулья, больше похожие на кресла. (Уж не маргиналов ли он запряг на поиски этого старья?) На эстраде расположил музыкальные инструменты, однако киношный экран, если тот ещё оставался, убрал, а пространство за ним расчистил. Теперь там, за прозрачной завесой, помещалась шикарная кухня, где властвовала его супруга, изящная и невысокая Иола, добродушно покрикивая на поварят в белоснежных халатах и колпаках, – будто тётушка Аксал из «Королевства кривых зеркал». Из-за портьеры явственно доносились уютный перестук кастрюль и поварёшек, шкворчанье и бульканье, а вот запахи отсекались напрочь. По залу порхала улыбчивая Софочка, разнося аппетитные блюда, а подсобляли ей несколько расторопных девчушек-подростков, столь же непохожих друг на друга, как здешние столы, – на все вкусы. Над входом в заведение крепилась широкая вывеска, где яркими буквами без особенных затей значилось: «Таверна “Домашний очаг”». Теперь даже семейный уют сделался объектом продажи. (И кто не тоскует по нему в смутные времена?) Но, зная Эмиля, можно было ручаться, что товар качественный.
Сам хозяин восседал за угловым столиком вблизи эстрады. Он тоже преобразился за эту неделю: избавился от эспаньолки и очков, сменил причёску, расправился, посмуглел. Оставшись таким же нескладным и некрасивым, Эмиль стал совершенно неотразимым – каждой своей морщинкой, каждым жестом. Носил он теперь просторную тёмную рубашку, распахнутую на груди, и тёмные же брюки, почти в обтяжку. Худощавые его конечности обрели гибкость и угловатую грацию богомола, глаза рассиялись – он будто помолодел, намного отдалив старость. А главное: своим мысле-облакомВадим впервые ощутил другое, почти столь же насыщенное, – и когда Эмиль успел? Наверно, в тот раз его испугали настолько, что он вообще перестал бояться. И угодил в цветные маги, толком не разобравшись, куда влетел. Или понял, что по-другому уберечь родных не получится, – только Сила даёт настоящую гарантию и подлинную независимость.
Сейчас Эмиль отдыхал, вольготно раскинувшись в кресле, и с наслаждением потягивал бордо, смакуя каждый глоток. Пальцами свободной руки он тихонько шевелил в воздухе, будто перебирал невидимые струны. И только Вадим видел эти нити, протянутые по всему залу, и понимал, почему звучат, мелодично и задушевно, инструменты на эстраде, хотя никто их не трогает.
– Всё так же могуч и прекрасен! – возгласил Эмиль, завидя гостя. – И даже прибавил: – Софочка, ты видишь?
Сияя улыбкой, девушка закивала Вадиму издали. И она за эту неделю расцвела на диво – видимо, неспроста.
Последний раз была нескладной худышкой, голенастой и сутуленькой. Сегодня к голеням прибавились бёдра и грудь, кожа будто расцветилась, заиграв красками, а тёмные волосы распушились в гриву – признаки, знакомые до боли.
Помахав в ответ, Вадим подсел к столику.
– Наслышаны про твои подвиги, как же! – Увидев, как он повёл глазами по залу, Эмиль засмеялся. – Ну да, сюда многие хаживают: росичи и не только, – а слух у меня тончает с каждым днём.
Что правда, то правда: публика в зале собралась пёстрая. Конечно, ни маргиналов, ни шушеры, ни крепостных, – но главные крутарские стаи представлены неплохо. А к ним – торгаши, умельцы, наймиты, даже несколько нахохленных глухоманцев, стреляющих по сторонам колючими глазами. (Видно, это они поставляли Эмилю продукты.) Группки не смешивались, однако, в отличие от недоброй памяти «Перекрёстка», трений меж ними не возникало – за этим, наверно, Эмиль следил особо. А в отгороженном колоннами дальнем углу, возле укромной дверцы, стоял приземистый длинный стол, за которым кормилось с полдюжины маленьких оборвышей, закрывшись друг от друга локтями.
– Подкармливаю, точно лосей в голодную пору, – перехватив взгляд Вадима, пояснил хозяин. – Развелось в последние месяцы!.. Помощников набираю из них же, если замечаю склонность. И что занятно: плодят-то беспризорных больше крепостные – не маргиналы. Выходит, им уже на всё наплевать?
– Плодить-то ещё хотят, – откликнулся Вадим. – Но поднимать!..
Озирая зал, он приметил у дальней стены совсем уж странную компанию: Бату, ордынского кагана, и Ростема, его тёмника (ну, это ещё ладно), а с ними – Гордея, ближнего гарда Брона. Сдвинув головы, они шептались о чём-то, причём настолько тихо, что слов не разбирал даже Вадим. А значит, все трое уже достаточно продвинулись по богатырской тропе, иначе тем более не слышали бы друг друга. В сторонке Вадим разглядел двух плечистых ордынцев в лёгких доспехах – каганские батыры. Если не считать их и Ростема, Бату никто не охранял, и это обнадёживало: выходит, доверия между крутарскими стаями прибавилось.
– За это и выпьем, – предложил проницательный хозяин. – За перемены!
Из-под стола он достал второй бокал, столь же изысканный, плеснул в него бордо и придвинул к гостю вместе с орешками.
– Про штурм Шершневого Гнезда слышал, – продолжал Эмиль. – Про оборону росского Дворца тоже. И про набег на Школу что-то мелькало. Про пожар на полупроводниковом заводе… А вот дальше твои следы теряются – на целые сутки. И куда тебя занесло в этот раз?
Торгаш говорил неспешно, даже тягуче, но Вадим-то видел, каких трудов стоит бедняге сдерживать любопытство.
– Такой рассказ дорогого стоит, – предупредил Вадим. – Чем расплачиваться будешь?
– Кормёжкой, – ответил Эмиль. – Лучшая в городе, гарантирую!.. Мало тебе? Могу ночлег организовать, хоть у нас и не отель.
– На месяц, а? – ухватился гость.
– Неделю, – широко улыбаясь, сбавил хозяин. Вадим хмыкнул:
– Ладно, сойдёт и ужин. Только быстрее, ладно?
Подняв руку, Эмиль даже не щёлкнул пальцами, а только шевельнул, дёрнув за нить, протянутую к Софи, – и девушка подбежала, радостно улыбаясь.
– Фирменное, но без мяса, – заказал отец. – Салатов побольше – вегетарианских, разных. Напитки безградусные: морсы, грибной квас. И сразу назад, если не хочешь пропустить завязку. Пусть Ванда тебя подменит – пора и ей приобщаться.
Софочка обернулась за минуту, прихватив с собой плетёный стул и поднос с закусками. Тут же уселась напротив Вадима, подперев скулы руками, – классическая поза слушателя. Усмехнувшись, он без спешки, подробно и красочно, принялся живописать свои последние похождения. А Эмиль тем временем перебирал по нитямпальцами, вынуждая инструменты играть громче, – то ли аккомпанировал рассказу, то ли развлекал публику.
Видимо, он чувствовал Вадима не хуже, чем тот его, а девушка так же проницала отца, поэтому достоверность повествования не вызвала сомнения ни у кого. Правда, сам Вадим уже не так верил в то, что пережил вчера, – уж слишком выбивалось это за рамки дневных событий.
– Я-то гадал, почему сегодня не жарко! – воскликнул Эмиль, когда гость закончил рассказывать. – Значит, ночью можно не ждать морозов?
– Их и вчера уже не было, – ответил Вадим. – Не заметил?
И с чистой совестью принялся за фирменное блюдо, доставленное только сейчас – с пылу с жару. Оказалось оно обычной пиццей, но действительно волшебной вкусноты. Замечательны были и салаты – особенно один, с грецкими орехами.
– Замотался, – развёл руками торгаш. – Дрыхнул, как студент после сессии. Столько хлопот!.. Он вопросительно поглядел на дочь – та кивнула, подтверждая.
– Небось луной любовалась? – ревниво поинтересовался Эмиль. – Девичье томление, бессонница, грёзы – как же, знаем из классики!.. И звёзды, наверно, видела? Господи, за столько лет!
Он вдруг задумался, что-то прикидывая. Затем сказал:
– Видимо, и Бугор растерял крутизну? А росичи последнее время забросили контрабанду. И что бы нам не составить команду, старина? Финансы я обеспечу, а у тебя опыт и сноровка. Арендуем бэтр, пока не у дел – с Броном договорюсь, – наймём пару крутарей посговорчивей, росичей или ордынцев, добавим стрелка-иудея и… У глухоманцев за последние дни столько зверюг накопилось! Не знают, куда девать. И умельцы готовы подналечь.
– А росичи пускай жилы рвут, отдуваясь за всех? – спросил Вадим. – Заносит тебя, Эмиль, с твоей предприимчивостью.
– Уж помечтать нельзя! – фыркнул торгаш, легко отступаясь. – А если стеночка дала трещину, ты не думал? Вдруг через Бугор уже можно перевалить?
– Вот будет радость для федералов, когда подбугорное зверьё расползётся по тамошним лесам! Нас-то пока милует – бог или дьявол. Для себя, видно, бережёт.
– Уж лучше тогда чудища, – серьёзно сказал Эмиль. – С ними можно по-простому.
– И на дьявола найдём управу, – посулил Вадим. – Дай срок!
– Как раз со сроками проблема – мне кажется.
– Проблемы будем решать по мере поступления. Что ещё остаётся?
На удивление быстро он прикончил пиццу, с сомнением оглядел тарелку: не привиделось ли? Затем спросил:
– О Вольных Творцах ничего не слышно? Есть у них перспективы, как думаешь?
– Засуетились наши монахи, забегали! Может, с испугу и получится что – хотя не верю я в коллективное творчество. Ну не верю!..
– Где уж тебе, индивидуалисту.
– А знаешь, что твоего Серафима, охотничка на ведьм и детоубийцу, наши «отцы» записали в святые? – спросил Эмиль. – И даже учредили «день святого Серафима». Как тебе такой поворот? А с ним и немалую свору мясорубов занесли в мученики – эдакий сонм!.. Явились якобы спасать мир от скверны, да и сгинули в битве с грехом.
– Знаю, как они сгинули, – проворчал Вадим. – Спеклись, точно в духовке, нарвавшись на кумулятивку. Я не сторонник «воздания по заслугам», но если кто заслужил такое – это они.
– Потому что предатели и пособники?
– Потому что мерзавцы! Я ещё могу понять, когда на людей охотятся чужаки, – что взять с огров?
– Пришельцы, надо же! – сказал Эмиль. – А где их летающая посуда? Представляете, нависнет над городом эдакое, диаметром с Садовое Кольцо? Один город накроет другой своей тенью… Помните, как у Свифта?
– Погубит тебя начитанность, – хмыкнул Вадим, однако задумался: а не проклюнулся в Эмиле пророческий дар? Вдруг и впрямь – «эдакое»!..
– Их сила не в технике, – подала голос Софочка. – Они подчиняют людей колдовством.
– Не людей, – мягко возразил Вадим, – их оболочки. А своего Зверька каждый взращивает сам!
– «Сила личности определяется её способностью к психологической защите», – объявил Эмиль. – Не помню, чья мысль, но присоединяюсь.
– А другой сказал: «Лучший способ защиты – нападение», – откликнулся Вадим. – А третий: «У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба». Защита, нападение!.. Пся крэв, ну почему не жить мирно?
Впрочем, он придирался. Первая цитата и ему нравилась. Для многих такой принцип, если взять на вооружение, окажется революционным.
Вообще Вадим не зря сюда заскочил. Как и прежде, он по наитию определил, где сейчас центр событий, и подоспел к самому их разгару. Но больше всего его заинтересовала сама семейка торгашей. Если это триумвират, то довольно странный.
Начать с того, что Эмиль не очень годился на роль силача – по крайней мере комплекцией. Правда, в критические минуты он проявлял редкое величие духа, но на естестве это впрямую не сказывалось. Может, его Сила и стала заменой телесной мощи?
Мама Иола казалась средоточием не столько совести, сколько доброты. Хотя кто возьмётся провести грань?
Зато порывистая, искренняя Софочка, как и большинство взращённых любовью девиц, вполне годилась на роль ведьмы. А на таких Вадим действовал безотказно – как бы и тут не наломать дров!
– Ну вот, антракт закончен, – внезапно сказал хозяин. – И начинается представление!
– А кто выступает? – удивился Вадим, уж артистов он тут не чувствовал.
– Кто, если не я! Ты же отказался?
Поднявшись, Эмиль раскланялся и под сдержанные аплодисменты взошёл на эстраду. Тотчас застеснявшись, Софочка оставила гостя, убежав по делам. А тот, подметя честно заработанный ужин, направился через зал к троице крутарей.
– Подтверди, что ты тут случайно, – такими словами его встретил Гордей. – Бату, как всегда, сомневается.
Верзила мулат ещё вырос, потяжелел, но лучился приветливостью и улыбался с тем же фирменным простодушием, демонстрируя завидный комплект зубов. А его эфирный двойник – мысле-тело, визитка богатыря, – явно добрал зрелости, почти сравнявшись в объёме с оригиналом. Наверно, и другие росские витязи сильно прибавили за эти дни.
– Правильно делает, – буркнул Вадим, усаживаясь за стол.
Каган сдвинул крутые брови, и без того насупленные, угрюмо задвигал желваками, готовясь разразиться обвинениями.
– К приятелю заскочил, – пояснил Вадим. – Мы с Эмилем – старые кореша!
Ростем засмеялся, откинув голову. Седина пропала из его бороды, морщины разгладились, и вряд ли он применял для этого краску и кремы. А его сознание теперь светилось по всему телу, едва не выплёскиваясь наружу. Вот кто шёл с опережением!
Угрюмый Бату тоже усмехнулся, хотя с неохотой.
– Но вас застать действительно не ожидал, – добавил Вадим. – Как дела вообще?
– Брона ждём, – сообщил Гордей. – Обещал подъехать после концерта.
Перед каждым дымилась тарелка с единственным, но громадным куском печёного мяса, похожим на фрагмент слоновьей ноги с толстенной костью по центру. Присмотревшись, Вадим определил в блюде щупальце своего давешнего знакомца, подбугорного спрута. Оказывается, и до него уже добрались, записав в экзотическую дичь, – а может, сам нарвался. Или это росичи подбили спрута с воздуха, а затем Брон передал добычу Эмилю, чтоб усладить (и уязвить заодно) дражайшего союзника небывалым угощением, впрочем, ароматы кушанье источало не худшие, а мясо выглядело нежным и сочным, как у телёнка.
Прислуживала им девочка-кореянка, миниатюрная и складненькая, словно лемурчик. Видно, хозяин разрывался между желанием услужить грозному клиенту и опасением за дочь. Потребовался доброволец, и Бату принял малышку благосклонно. Чего доброго, затребует её в гарем – а та б и рада. Хотя на Софочку каган тоже поглядывал, наверняка заметив пробуждающуюся магию.
– Без обид? – спросил Вадим у него. – Пока никто никого не обманул?
– Если не считать, что Брон провёл меня при делёжке. – Бату снова усмехнулся, едва не с одобрением. – На его месте и я бы не удержался.
Ишь ты – подумал Вадим. Он уже умеет ставить себя на место других. Выходит, этот процесс добавляет силы не только мышцам? И у ордынцев подрастают богатыри.
– Мы решили вытеснить шушеру и Псов из ничьих районов, – сообщил Гордей. – Сейчас сутеры под охраной иудеев минируют въезды. Затем мы, росичи и ордынцы, введём туда патрули, наземные и воздушные. Частники готовы обживать новые места хоть сейчас – здесь-то уже тесно. Если мы гарантируем порядок и отсутствие крепостников.
– «Планов громадьё»! – хмыкнул Вадим. – А видели у них «ястребы»?
Крутари переглянулись.
– Позапрошлой ночью мелькнула стая, – сказал Гордей. – Одна птичка даже рухнула близ Орды – естественно, Бату наложил на неё руку. Птички нехилые… Так это за тобой гнались?
– Не вынет ли Крепость из рукава ещё что-то? – предположил Вадим. – Не рано вы раздухарились?
– Об этом и хотели говорить, – ответил Гордей. – Конечно, не здесь. – Он оглядел гудящую таверну, заполненную разношёрстной толпой.
В этот момент огни в зале померкли, а на эстраде, наоборот, засияли ярче, разделив артиста и зрителей.
И началось представление – вообще говоря, сплошное жульничество. В прежние времена фокусники выдавали себя за волшебников, благо люди ещё верили в чудеса. А теперь Эмиль изображал из себя иллюзиониста, хотя на самом деле его выкрутасы не имели общего с высоким искусством иллюзии. Но кто из зрителей мог это определить? Только Вадим да нескольких крутарей, тоже прикоснувшихся к Силе.
Кое-что новоявленный маг явно заимствовал у Лагина, подражая его Хоттабычу. Но полагался не на подручные средства вроде ковра-самолёта или волшебного кольца, а на Силу собственных рук. Он сыпал с пальцев прицельными искрами, зажигая свечи, управлял полётом разноцветных шаров, целыми их гирляндами, выписывая в воздухе причудливые траектории. Даже левитировал, направляя ладони вниз, – как вытворял это Вадим в ограндском подземелье. Исчезал из глаз заурядов, окружая себя сферой невидимости, и появлялся в совершенно неожиданных местах.
Но лучше всего Эмилю удавались живые картинки, будто наведённые топографическим проектором. При этом он не придумывал, что хотелось самому, а угадывал подспудные желания публики, разбросав по залу невидимую сеть. Конечно, угодить всем было невозможно, но большинство оставалось довольно. Хотя их заказы приходилось пропускать через строгую цензуру, учитывая присутствие детей и женщин. (Впору вводить спецпросмотры.) Картинки действительно жили, существуя по собственным законам. И это не было простым набором фотонов – тут применялась иная материя: ещё не вещество, но и не вполне поле, электромагнитное или какое иное. Эмиль создавал свой микромир, пока не отпуская его далеко. И тот не исчезал с окончанием представления – просто смещался в иное измерение, чтобы к следующему выходу Создателя вернуться снова. Не мог же Эмиль каждый раз уничтожать свои творения?
Каган следил за каскадом чудес не отрываясь. Жёлтые его глаза и вовсе сузились в щёлки, словно бы Бату опасался себя выдать. Видно, неспроста он напросился в «Домашний Очаг». И не из-за одной лишь семейной атмосферы, безотказно притягивающей сирот; и не из-за отменного угощения, вряд ли доступного ещё где-то. Бату и раньше владел двумя-тремя необычными приёмами, смертельными для его врагов, – к примеру, умел выталкивать из ладоней сгустки Хаоса, разрушавшие тонкие структуры. Сейчас он наверняка ушёл по этому пути ещё дальше и потому магию других мог оценить, как немногие. А Эмилю было что показать – для непосвящённых, но особенно для знатоков.