Иванов Всеволод Ф.. Русь Изначальная (том 1)

глевтичей, казатичей, жмеричей, беличей, чаповичей, олевичей. Вятичи
спускаются на верхний торг по Остру, Сейму, Десне и Снову. Лишь малая
часть вятичей, живущих на Супой-реке, приходит на Торжок-остров.
Ромеи тоже из года в год приходят одни на Торжок-остров, другие - на
верхний торг.
Езда на торг для россичей, как для всех славян, люба развлечением,
которое краше сладкого куска. Уже вбиты в песок перед челнами рогатые
колья. Горят дрова, привезенные с собой, - на острове растет только хилый
ивняк. Забрав мутной речной водицы, бросили в котлы запасенную свежинку -
и, забыв голод, пустились тешить глаза.
Ромейские корабли стояли за островом у стрелки на причальных канатах.
Самый большой корабль ромеев будет немногим длиннее славянского челна, но
куда шире. А по высоте борта кажется домом в сравнении с землянкой. А еще
лучше сказать: славянский челн как волк по сравнению с ромейским
быком-кораблем.
Будто нарочно, чтобы показать себя на плаву, к острову тянули еще
четыре корабля. Ветер дул не в корму, а в бок, косой парус надувало слева,
но корабли правили прямо к острову. Ратибор понял: парус тянет в одну
сторону, руль упирается в другую, а корабль между ними движется прямо!..
Умно плавают ромеи... На переднем корабле вдруг уронили с мачты парус.
Из-за кормы выскочила лодочка с двумя гребцами, за ней тянется канат,
тонет, хлещет по воде. Ромеи выгребли на мель, выскочили в воду и
стараются перевернуть посудинку. Для чего ж? А, там якорь. Тоже правильно
делают, его над лодкой неудобно поднять.
Еще несколько усилий - и лодка перевернута. На корабле подтянули
канат, корабль потащило, но нет, якорь захватил под водой. Кое-где на мели
высовывались якоря других кораблей. Один как трезубая острога, но зубцы
отогнуты в разные стороны, другой похож на жернов. Этот, видно, берет
своим весом - свинцовый.
Ромеи тем временем поставили челночок, веслом выплеснули воду. Один
ромей совсем голый, как мать родила, другой в коротких, издали видно,
грязных штанах. Кожа смуглая, головы черные, на плечах и груди ч+рный же
волос. Ратибор жадно вглядывался в первых увиденных ромеев. Те уже
забрались в челнок и быстро приближаются к кораблю.
Носы у корабля высокие, выгнутые. У одного торчит железный кол.
Наедет - боднет, как тур, проткнет, как кабан. Синим, желтым и красным
расписаны выпуклые борта. Корма ниже носа, но тоже высока. К середине
борта понижаются, однако же до воды остается добрый рост человека. С такой
высокой палубы грести не будешь, в бортах понаделаны дыры для весел.
Вон стоит воин в блестящих, как золото, медных доспехах. На голове
шлем с гребнем от лба до затылка.
Вон ромей, белокурый, как сам Ратибор, в белой чистой одежде, пола
закинута на левое плечо, правая рука и грудь голые. Ромей сделал ладонями
щиток, кричит. Ишь, по-русски желает здоровья.
Что ж, Ратибор и другие из молодых здесь впервые, ромеи же по Днепру
поднимаются каждую весну. Вот и знают славянскую речь, как каждый
островок, каждый поворот великой реки. У них, ромеев, таких рек нет.


День был хотя и весенний, но жаркий. На высоком месте острова, где
сыпучий песок связан корнями ивняка, купцы раскидали шатры из черного и
серого войлока. Для прохлады края шатров были приподняты, виднелись лари с
товаром, высокие узкие корчаги, которые ромеи называют амфорами, постели
из ременных сеток на легких рамках. На сетках войлочные подстилки и
мешочки, набитые пухом. Их ромеи любят класть себе под ухо, когда спят.
У шатров в песок врыты высокие, сажени четыре, шесты. Не деревянные,
а из особенного тростника. Он такой же коленчатый, как росский, но
твердый, подобно кости, и в нижних коленах толщиною с руку. На шестах
большие куски разрисованных тканей. Ветер теребил полотнища, сразу не
рассмотришь. Вглядываясь, Ратибор узнал орла, разглядел старца с большой
бородой и с сиянием вокруг головы, женщину в красных одеждах с младенцем.
Были просто кресты: белые на красной ткани, синие - на желтой.
С десятком слобожан Ратибор провожал старших в гости к ромеям.
Хозяева ждали перед шатрами. Не успели росские поклониться, как ромеи
согнулись еще ниже. Улыбаются, рады. Знакомые! Чамота называет несколько
ромеев по именам, они ему отвечают. Новички с любопытством наблюдают
незнакомый им обряд. Один ромей вышел вперед, протянул гостям руки и
сказал по-росски:
- Торг между нами да будет мирен, незлобив и чист от неправды.
- Такой торг пусть и будет, - ответил Чамота и руками коснулся
открытых ладоней купца.
- Мы в том обещаемся богом святым, вседержителем, Христом -
спасителем мира, - продолжал ромей. Говорил он по-росски, но не все слова
Ратибор понял сразу. Что за вседержитель, какой это бог и кто мир спасал,
зачем спасал, от кого?
- Все мы обещаемся, - вразброд повторили остальные купцы, выговаривая
одни чисто, другие искажая росскую речь. И каждый сделал странный жест:
соединив щепотью три пальца правой руки, подогнув безымянный и мизинец,
ромеи касались сначала лба, потом живота, правого плеча и кончали на
левом. Зачем это было?
- И мы вам обещаемся Сварогом, Перуном, нашим оружием, - сказал
Чамота.
- Кто клятву нарушит, того да покарает бог, а мы накажем по закону, -
строго сказал ромей.
- Если кто из наших подерется да обидит ваших, мы его подвергнем
расправе по-своему, - подтвердил Чамота.
Слуги ромеев иль рабы - Ратибор не знал - бегом тащили из шатров
легкие сиденьица, плетенные из тростника. Ромеи пригласили гостей сесть,
потом уселись сами. Ратибор заметил, что почет относится лишь к старшим,
для него и других провожатых сиденья не нашлось. Ему и не хотелось сидеть.
Двое принесли высокую корчагу. Налив большую чашу до верха, один из ромеев
поднес вино гостям, зачем-то сам пригубив первым. Был этот ромей ростом
низок. Он ли один такой? Ратибору ромеи казались мелковаты телом против
россичей. Руки у ромея были смуглы и волосаты, как лапы земляного паука,
что роет круглые ямки и ядовито кусается. Звали этого ромея Репартий.


Тысячи ног истолкли песок - сапоги и постолы-калиги тонут в сыпучей
почве. Размяты сочные ростки лопушника и мать-и-мачехи, обрадовавшиеся
теплу не ко времени. Обтерхан, изломан покорный ивняк, пахнет дымом от
костров, на которых кипит, доспевает варево. Тут и свежее мясо, и вяленое
из старых запасов, и дикая птица, и рыба, которую добывают и по нужде, и
от безделья. Торжище началось в хождениях ромеев, в разговорах со
старшими. Молодым делать будто бы и нечего. Вот и занимаются охотой,
неводами. Лишнее дарят ромеям как гостям. Торжок-остров - земля росская.
Варево заманчиво припахивает луком; лук для вкуса и цвета кладут
целым, в пере. Добавляют побеги молодой лебеды; репы, капусты, моркови и
брюквы уже нет. Нет муки для подболтки и круп для каши. В градах осталось
немного зерна для малых детей, весь хлеб привезли на Торжок для продажи.
На росских полянах нет соли. У ромеев мало хлеба. Десятками поколений
ромеи плавают по Днепру за хлебом. Первый торг с ромеями идет за хлеб.
Первый торг росские ведут за соль.
Соль дорога. Сами ромеи, как они рассказывают каждому, кому охота
послушать, ездят за солью неблизкой дорогой. Из днепровской узости-горла
они плывут морем на юг. Плывут вдоль берега, потом, между берегом и
длинным островом Тендрой, поворачивают на восток. Вода в море соленая, но
не очень. Плывут, плывут и забираются в тупой конец. Там море мелкое,
плыть опасно. Если корабль приткнется на мель, волны побьют его в щепу. В
тупом конце моря - горько-соленые озера. В них вода так густа от соли, что
человека держит высоко и утонуть нельзя. А еще больше соли там лежит на
дне, берега же черные, топкие. Нужно черпаком грести соль, брать в корзину
и нести на корабль. Работа трудная, по плечу самым сильным.
То еще не беда. За солью приходится ездить с войском, у озер
подстерегают хазары, гунны, дикие готы. Одни ромеи отбиваются, другие
спешат грузить соль.
Ромеи всегда хвалились, что их соль полита их же кровью. Иные купцы
показывали рубцы на теле от мечей и стрел. Ратибору и другим молодым все
интересно, все в новинку. С ромеями говорить легко, они любят слова и
почти все умеют объясняться с россичами. "Дело простое; и деды их и
пращуры торговали со славянами", - думают россичи.
Ромеи клянутся богом-вседержителем, и Иисусом Христом, и Девой
Марией, и росским Сварогом, что говорят правду и никак не могут уступить
соль дешевле, чем мешок за десять мешков пшеницы или за пятнадцать - овса,
за семь - гороха, за двенадцать - ячменя.
Больше всего ромеи гонятся за хлебом, стараются узнать, сколько у
какого рода есть хлеба. Покончив с хлебом, берут пушнину, кожи, воск, мед,
вяленое и копченое мясо, сухую рыбу. За бобра платят пять горстей соли, за
куницу - три, за выдру - две, за десять белок - одну.
Привозят ромеи и железо в крицах, видом похожих на низкие хлебцы.
Железо от ржавчины густо мазано салом. У россичей довольно и своего
железа. Не отказываются они и от ромейского, покупая по сходной цене.

2

Для молодых длилась праздность. Ратибор хотел бы побывать на
ромейском корабле, но купцы к себе не приглашали и старшин, а навязываться
в гости - не в честь. Сами купцы уже не толкались в толпе, толпа же была
немалая. Десятки сотен людей съехались со всей Рось-реки с притоками и с
того берега Днепра. Самые дальние из всех, россавичи и славичи, первыми
покончили торг. Набрав соли, взяли они серебра, желтой и красной меди, из
которых свои умельцы наделают браслетов, серег, перстней, застежек, взяли
красиво окрашенных тонких женских полотен; купили стеклянных и каменных
бус, тонких ромейских ножей, железных и костяных игл, пуговиц, мягеньких
сапог, штанов, рубах, которые ромеи по-своему называют туниками либо
хитонами.
Славянские товары тяжелые и громоздкие - всего на кораблях купцам не
увезти. Россавичи и славичи продали ромеям часть челнов. У них своя
выгода. Верховья быстро мелеют, уже и теперь до дальних родов плава нет,
придется от воды тащить купленное вьюками и волокушами. Деревьев много, к
будущему году новые челны легко изготовить.
Уплыли верхние, свободнее сделалось на Торжке-острове.
К котлам россичей ходил ромей не такой, как другие. Был он бос, одет
в длинный неподрубленный хитон черного полотна и без цветной каймы.
Подпоясан не красным шнурком или ремнем, как купцы, а веревкой. Его звали
Деметрий. У Деметрия было одно украшение, и носил-то он его не как люди, а
под одеждой на груди. Но не скрывал. Беседуя, Деметрий порой вынимал
тяжелый серебряный крест с выпуклым распятым человеком и целовал его в
подтверждение истины своих слов. Говорил же он по-росски понятно.
В то утро, собрав бездельных россичей, Деметрий им что-то
рассказывал. Ратибор подошел, лег на песок, слушал. Ромей говорил почти
нараспев, внятным голосом:
- ...Отпустив народ, он взошел на гору помолиться и ночью остался
один. А лодка была уже на середине моря, и ее било волной, ветер был
сильный. В четвертую ночную стражу пошел к ним Иисус, ступая по волнам. И
ученики его, увидя его из лодки, говорили: "Это призрак", - и от страха
закричали.
"Трус кричит от страха", - подумал Ратибор. Но рассказ Деметрия
захватил его. Что будет дальше?
- Иисус сказал: "Ободритесь, это я", - продолжал Деметрий. - Петр
сказал ему: "Боже, если это ты, повели мне идти к тебе по воде". Бог
сказал: "Иди". И, выйдя из челна, Петр пошел по воде навстречу Иисусу. Но
испугался, и вода перестала его держать, расступилась, он провалился и
начал тонуть. Иисус тотчас поддержал его и сказал: "Маловерный, зачем ты
усомнился?!" И тогда они оба вошли в челн...
Не ожидая продолжения, Ратибор поднялся. Днепр тек свободно, широко.
Старый крутой берег был одет в зелень цветущего леса. До сих пор Ратибор
думал, что человек в воде может только плавать, отталкиваясь руками и
ногами. Бегают водяные пауки, озерные курочки на широких лапках. Значит,
могут ходить и люди?! Ратибор просто не знал этого.
Он ступил на отлогий бережок, на твердый и гладкий от влаги песок.
Сейчас и вода показалась ему плотной, единой, будто земля. По ней можно
ходить!
Ратибор вспомнил сны - он летал, сделав усилие, забываемое утром.
Летать труднее, чем ходить по воде. Он почувствовал себя и легким и
сильным. Прямо к тому берегу, над водой. По силе, по ловкости он никому не
уступит. Он не слабее того Иисуса. Просто, так просто - стремись вверх и
прямо к тому берегу!
Незаметно для себя поднимаясь на носки, Ратибор ступил шаг, второй.
Лишь погрузившись до половины голени, он опомнился. За его попыткой
следило, как он увидел, много глаз. Вероятно, и у других мысли были такие
же. Удайся ему - сразу нашлись бы подражатели!
Ратибор скрыл гнев, затаил разочарование, как бывало при неудачной
стреле, при безуспешном состязании на мечах или саблях. Он встретился
глазами с Деметрием. Ромей глядел странно; будь Ратибор старше, будь он
спокойнее, он прочел бы на лице Деметрия разочарование. Ромей ждал чуда,
молился за Ратибора. Какие обращения в истинную веру обещала удача
варвара!..
Справившись с собой, ромей продолжал проповедь. Ратибор не слушал
больше. На мокрые сапоги налип песок... Но ведь он, Ратибор, не трус, как
тот ромей Петр. Вода! Он никогда ее не боялся, он мог плавать от рассвета
до заката, не отдыхая. Быть может, он не сумел на реке, ведь ромей говорил
о море? Разочарование угнетало. Ратибор не решался спросить ромея о
причине неудачи.
Подумать, что ромей лжет, Ратибор не мог. Он знал шутки, басни,
загадки. Знал хитрость боя, обман врага, обман соперников в состязании.
Это были не слова, а дела, увертка тела, внезапность нападения, бросок не
оттуда, откуда тебя ждут. Ратибор умел обмануть зверя силком и засадой,
умел подкрасться к пасущимся козам или сернам, надев на голову кожу козла
с рогами. Все было хитрым умением, не ложью.
В тенях листьев, трепещущих на ветру, россич мог разглядеть движение,
быть может, чьей-то души, не нашедшей пристанища. Он мог встретиться с
оборотнем, слышал какие-то голоса, называющие его имя. Ему приходилось
заметить на кратчайший миг мохнатого полевика, духа степи, взметнувшегося
над травой. В ржанье коня, в реве тура различались хоть и непонятные, но
слова.
Иногда Ратибор замечал под водой мгновенный изгиб белого тела
русалки-водяницы, испуганной ныряльщиком. В темных пущах леса он не раз
успевал уловить быстрый блеск зеленого глаза и корявую спину прячущегося
лешего - тонкость чувств и быстрота ощущений давали вещественность прыжкам
воображения.
Не было чудесного в мире, было то, что каждодневно, и то, что
встречается редко. Все, включая небесную твердь, обиталище душ россичей,
существовало для россича ощутимо и просто, как весло в руке, как тетива на
пальцах. Но места для лжи, места для выдумки небывалого не было.
Голос Деметрия назойливо лез в ухо. Этот человек был сейчас
неприятен, уйти же Ратибор не хотел. Ромей рассказывал:
- Услышав о болезни своего друга Лазаря, через два дня Иисус сказал
своим ученикам: "Лазарь, наш друг, уснул, но я иду разбудить его". Иисус
говорил о смерти, но они думали, что он говорит об обыкновенном сне. Тогда
Иисус сказал прямо: "Лазарь умер. И радуюсь, что меня там не было, дабы вы
уверовали. Теперь же пойдем к нему". И они, придя, нашли, что Лазарь уже
четыре дня в гробу...
"Они не сжигают тела, а лишают душу неба, зарывая тело под землю, - с
отвращением подумал Ратибор. - Плохо умереть в такой стране".
- И многие утешали двух его сестер, - тек голос Деметрия. - Иисус
пришел к гробу, то была пещера, и камень лежал на ней. Иисус сказал:
"Отнимите камень". И сестра Лазаря просила не открывать, ибо прошло уже
четыре дня и могила смердела...
Ратибор содрогнулся: гадко тревожить могилы и рыться в падали тел, не
получивших чистого погребения. Зачем этот ромей рассказывает об
оскверненье могил! Но что он скажет еще?
- И Иисус возразил сестре Лазаря Марфе: "Ты будешь веровать, узрев
славу бога". Отняли камень от пещеры. Иисус, обратившись ввысь, сказал:
"Отец, благодарю тебя, что ты услышал меня". И воззвал громким голосом:
"Лазарь, иди вон!" И умерший вышел, как был, обвитый пеленами, лицо его
было обвязано платком. Иисус сказал: "Развяжите его, он жив", - закончил
Деметрий.
Впервые Ратибор понял, что человек может лгать. Росские ведуны умели
иногда победить болезнь. Всеслав победил смерть. Но никто не мог
воскресить мертвого. И зачем? Разве так плохо ему на небесной тверди?
Ратибор не заметил, как к Деметрию, шагая через тесно лежавших и
сидевших россичей, подошел Чамота и сел на корточки перед ромеем. Ратибор
услышал голос Чамоты. Князь-старшина спросил ромея:
- Я давно вижу: ты, добрый человек, учишь. Ты знаешь, видно, много.
Ты мне скажи: там, думаешь, что у нас? - и Чамота указал вверх.
- Там пребывает единый господь бог-вседержитель, которого я
исповедую, там воинство его, там рай, в раю же души праведников, - ответил
Деметрий.
- А эта земля чья? - опять спросил Чамота, делая круг рукой.
- Земля ваша, - был ответ.
- Так и твердь над нашей землей - наша же, - сказал Чамота очевидную
для него истину. - В нашей тверди твоему богу делать нечего. У вас, у
ромеев, есть своя твердь над головой. У нас - наша. Мы в вашу часть не
входим.
Священный жар охватил Деметрия.
- Я, недостойный пресвитер истинной церкви, говорю тебе, - строго
начал он, - бог есть любовь, бог есть добро несущий миру. Он создатель
всего сущего и отец людей, сотворивший их по своему образу и подобию. Он
отец, дух и сын святой, троица единосущная, предвечно существовавшая, не
имеющая ни начала ни конца. Единственно наша вера истинная, она нам дана
самим сыном божьим в евангелиях от святых апостолов. Принявший истинную
веру спасен в сей жизни, а в иной пребудет в раю у бога. Отвергнувший
истинную веру пойдет в ад.
Привлеченные Чамотой, россичи подходили: одни останавливались за
кругом, другие протискивались ближе, расталкивая передних. Деметрий видел,
что пришло его время. Но сатана силен, он заслоняет ухо грешника, а слово
истины скучно для грубых умов. Мысленно Деметрий просил помощи у бога.
- Скажи, что это за рай? - спросил Чамота.
- Рай - место на небесной тверди, где верующие находятся в вечном
блаженстве, без забот и тягот, без сожалений, без огорчений... - Деметрий
старался проще и заманчивее дать картину рая. - В раю они воспевают хвалы
богу, пребывая в покое, без соблазнов, без труда.
- Скажи про ад! У нас и слова нет такого.
- То злое место под землей, царство сатаны в вечном мраке. Там
дьяволы без отдыха мучают души грешников, не знавших истинной серы, пекут
их в неугасающем огне, варят в смоле, терзают крючьями... - желая поразить
воображение простодушных славян, Деметрий перечислял страшные и
отвратительные пытки, принятые в Риме и в Византии.
- Ты сказал, - начал Чамота, дождавшись конца длинного перечня
мучений, - коль я приму твою веру, твой бог меня возьмет в рай?
- Да. Крестись, и ты спасен.
- А те? - Чамота указал на небо.
- Кто? - не понял Деметрий.
- Навьи. Отцы и деды наши, - пояснил князь-старшина. - Они на нашей
тверди.
- Ты ошибаешься, - возразил Деметрий, - они не на небе с
праведниками, они там, - он указал на землю, - они горят в аду. Будут
вечно гореть. - Читая тревогу на лицах, Деметрий с силой убеждал: - Спеши
же обратиться к богу истины, спешите все. Никто не ведает своего часа,
спешите! Сам бог говорит с вами через мое посредство, иначе ад, огонь,
огонь!
- Что ж! - Чамота встал, потянулся. - Не нравится мне твой рай. Сиди
да сиди сложа руки... За день один тоска червем сердце высосет! Да еще
похвальбы твоему богу кричать, славить его. Это дело не мужское. У нас
как? У нас молодой, несмышленый, встретив старого князя, ему даст поклон и
- будет. Нет, и человек тот плох, и бог тот негоден, если любит себе хвалы
слушать и похвальбами тешиться хочет, как несытый кабан себе набивает
брюхо желудями без меры. Тьфу! Такой бог для рабов пригоден. Мы ж люди
вольные. Да и от навьих наших мне не пристало отрываться. Так у нас не
ведется - товарища бросить, дружину покинуть. Эх, ты!.. - Чамота вторично
плюнул и продолжал: - Ты вот немолод. Ты ж подумай, учишь чему! Нет! Сам
ты сказал, слышали все, что наши-то навьи в аду сидят. - Чамота не скрывал
насмешку. - И я - туда же. Мне без своих скучно будет. Огня твоего не
боюсь. Погребального костра не миновать ни одному россичу. И - ладно так
для нас будет.
Покончив дело, Чамота ушел. Разбрелись, не помедлив, и остальные.
Оставшись один, Деметрий с раскаянием ударил себя в грудь раз, другой.
Ромей нарочно ранил тело острыми гранями креста. Он шептал:
- Моя вина, о боже, моя великая вина, забыл я святое писание, что и
ложь бывает во спасение, что надо быть кротким, как овца, мудрым, как
змея.
Под туникой из глубоких ссадин сочилась кровь. Нет места для
уединения, иначе Деметрий наказал бы себя бичом, тройной хвост которого
сразу просекает кожу. Да простит ему бог неумышленный грех соблазна
язычников.
"Воистину я забыл, - исповедовался сам себе Деметрий, - что надобно
остерегаться обнаженной истины. Да, поспешное откровение есть дьяволово
искушение, ибо сатана обладает искусством обращать добро во зло. Не мечите
бисера перед свиньями, учите, но не соблазняйте. Ведомый через пустыни не
должен заранее знать, долги ли дни мучений для достижения оазиса.
Воистину, боже, твоей волей Моисей сорок лет водил избранный народ в
пустыне, а ведь прямой путь в Ханаан даже люди с грузом проходят за
тридцать дней. Кто пошел бы за Моисеем, поведай он людям истину о твоей
воле, обрекшей евреев сорокалетнему скитанию!.."
А Ратибор объяснял и себе и товарищам:
- Видно, твердь ромейская очень плоха, не такая, как наша. Вот и
мечтают они подольше на земле пожить. Вот и просят себе от богов своих
воскрешенья: смерти они очень боятся. С испуга они, как малые, небылицы
рассказывают себе и другим. Ни по воде ходить, ни мертвых воскрешать
никому не под силу. Да и нечего...


Вода спадала, сделался виден восточный берег Днепра, разливы в устьях
Роси и Супоя перестали казаться безбрежными морями. Новые и новые
ступеньки набивали на Торжке-острове отступающие волны. Здесь оставались
ближние - каничи с илвичами, россичи да супойские вятичи. Им торопиться
нечего, по самой низкой воде они доплывут домой.
Снялась и половина ромейских кораблей. Они отходили, ловя попутный
ветер. На купленные славянские челны ромеи сажали по двое, трое людей не
столько грести, сколько править груженым челном. Каждый корабль влек за
собой по нескольку челнов, как будто нанизанных на канат. Длинные вязки!
За поворотом высокого берега исчезало крыло паруса, а челны все тащились.
Никто из оставшихся славян не думал тянуть к себе купцов, предлагать
свое, перебивать соседей. Ромеи, устав, лениво спорили с Чамотой и другими
старшими. Те цепко держались, зная, что не будет прибыли купцам, коль они
повезут свои товары обратно. Младшим дела по-прежнему не находилось.
Ратибор праздно остановился у купеческого шатра. Охраны здесь не
было. Издавна повелось - на торгу никто не возьмет полюбившуюся вещь без
мены, без воли хозяина.
- Эй, чего ищет твое сердце, воин?
Высокий ромей в длинной тунике, подпоясанной красным ремнем,
прикоснулся к плечу Ратибора. Длинная голая рука ромея была
золотисто-смуглой, курчавые темно-русые волосы лежали крупными завитками,
темные глаза смеялись. Выпуклые мускулы веревками обвивали широкие кости -
он был странно худ, этот человек, сухая кожа бритых щек прилипала к
скулам, к острому подбородку.
- Пойдем, ты будешь мой гость, - звал ромей.
Указывая на вход в шатер, он протянул руку, как кинул нечто живущее
отдельно от тела. Скользнув, будто плывя, ромей отбросил дверь, войлок
остался откинутым, словно прилип к стенке.
- Войди, войди!
В шатре ромей, цепко и ловко нажав на плечи Ратибора, посадил его на
кровать. После дневного света здесь казалось темновато. Ратибор ощутил
чужие, незнакомые запахи. Ромей, присев на корточки, вытаскивал деревянную
пробку из горлышка глиняной корчаги. Высокая посудина подпрыгнула и
взлетела на колени ромея - он уже сидел рядом с Ратибором!.. Тощий, как
зимний волк, ромей силен, как волк же!
Ратибор не углядел, как ромей прикоснулся к чаше. А! И корчага снова
на полу! Ромей подбросил пустую чашу и предложил гостю:
- Пей! Вино! Хорошо! Пить!
Его серые губы стали ярки, как вишня. Пальцы, быть может и толстые,
были так длинны, что казались тонкими, ногти выпуклые, темные, твердые.
Грудь и руки безволосы, как у мальчика. Глубокая чаша вдруг запорхала, как
птица, над руками ромея, не пуста - полна до краев. Не потеряв капли,
ромей плеснул себе в рот струю, и чаша как будто сама попросилась в руки
Ратибора.
Голос ромея звучал мягко:
- Пей, хорошо. Кровь земли, она тоже красная. Здесь все: и гроздь, и
зерно, и кожа, и сок винограда. Воин любит кровь.
Вино было и терпкое, и, напоминая вкус ягод терна, кисловатое и
сладкое сразу, и чуть горькое. Странный напиток. "Наверное, - думал
Ратибор, - это запах Теплого моря, на берегах которого растет виноград".
Он слышал об удивительном растении. Говорили, оно похоже на плющ, хмель.
Опорожнив чашу, Ратибор с поклоном вернул ее хозяину.
- Ты, варвар, скиф ты, славянин иль дитя многих народов, не знаю, -
ты вежлив. - Ромей смешивал свои слова и росские. Ратибор улыбнулся в