Страница:
– Это все из-за выпивки, – сказал он растерянно, пытаясь остановить этот град и вытирая его носовым платком. – Со мной всегда так бывает, когда я выпью. Проклятый климат, здесь просто невозможно жить. Здесь вообще нельзя жить людям. Здесь просто гниешь заживо. Ненавижу все здесь.
– Это был кнут – все плохое, что тебя ждет, – продолжал Джерри. Они все еще стояли у окна, плечом к плечу, как два человека, которые восхищаются открывающимся из окна видом. – А пряник, то есть хорошее, – это пять сотен американских долларов, которые я положу в твою славную потную ладонь; признательность журналистской братии с Граб-стрит (Жарг.: писаки, литературные поденщики; на улице Граб-стрит в XVIII веке жили неимущие литераторы); все остается шито-крыто; и Фрости запросто может сам стать председателем правления банка. Так почему бы не расслабиться и не уступить обстоятельствам, извлекая некоторую пользу? Ты меня хорошо понял?
– А дозволяется ли мне п о и н т е р е с о в а т ь с я, – проговорил, наконец, Фрост, безуспешно пытаясь изобразить сарказм, – с какой собственно целью и для чего именно ты питаешь такой жгучий интерес к этому счету?
– Проблема преступности и коррупции, дружище. Гонконгское звено длинной преступной цепи. Газетчики называют виновных. Счет номер четыреста сорок два. Он у тебя здесь? – спросил Джерри, указывая на сейф.
Фрост сказал «нет» одними губами, совсем неслышно.
– Сначала две четверки, а потом двойка. Где он хранится?
– Послушай, – лицо Фроста выражало одновременно страх, безнадежность и разочарование, – будь другом, окажи услугу, ладно? Не впутывай меня в это. Подкупи кого-нибудь из моих помощников-китайцев, договорились? Так будет гораздо лучше. Пойми, ведь у меня здесь определенное положение…
– Ты же знаешь здешнюю поговорку: «В Гонконге говорят даже маргаритки». Мне нужен ты. Ты – здесь, и ты можешь все сделать гораздо лучше, чем кто бы то ни было другой. Где документы? В кладовой банка?
Н е л ь з я о с т а н а в л и в а т ь с я н и н а м и н у т у, – учили его когда-то, – в с е в р е м я н а д о п о д н и м а т ь п л а н к у в с е в ы ш е и в ы ш е. С т о и т н а м г н о в е н и е п о т е р я т ь и н и ц и а т и в у – u е е у ж е н е в е р н у т ь.
Поскольку Фрост колебался, Джерри сделал вид, что теряет терпение. Своей большущей рукой он взял Фроста за плечо, развернул его, и заставил сделать несколько шагов назад, пока тот не оказался прижат к сейфу.
– Я спрашиваю: документы в банковской кладовой?
– Откуда мне знать?
– Я тебе объясню откуда, – грозно пообещал Джерри, подкрепляя свои слова укоризненным покачиванием головой, так что даже прядь волос у него на лбу заколыхалась.
– Я тебе объясню, откуда, дружище, – повторил он, похлопывая Фроста по плечу свободной рукой. – Потому что если не поймешь, то в сорок лет ты окажешься вышвырнутым отовсюду, с больной женой на руках и с детишками, которых надо кормить, и посылать в школу, и за это тоже платить, и для тебя это будет полная катастрофа. Ты должен выбрать либо одно, либо другое, и сделать это надо сию минуту. Не через пять минут, а прямо сейчас. Мне абсолютно безразлично, как ты это сделаешь, но все должно выглядеть абсолютно нормально, и Натали не должна ничего заподозрить.
Джерри, по-прежнему придерживая Фроста за плечо, заставил его вернуться на середину кабинета, где стоял письменный стол с телефоном. В жизни бывают ситуации, когда просто невозможно держаться с достоинством. В этот день с Фростом случилось именно это. Он поднял телефонную трубку и набрал одну цифру.
– Натали? Ты еще не ушла? Послушай, я задержусь, наверное, еще на часок, мне только что позвонил один клиент.
Скажи Сиду, чтобы не сдавал пока на охрану кладовую комнату. Я это сделаю, когда буду уходить, ладно? Он тяжело опустился в кресло.
– Пригладь волосы, – сказал Джерри, который снова вернулся к окну и выждал некоторое время.
– Преступность и коррупция, черт меня побери! – ворчал в это время Фрост. – Ну ладно, вполне допускаю, что он умеет обходить законы. Но покажите мне китайца, который этого не делал бы. Да и англичанина тоже. Ты думаешь, из-за этого весь Гонконг должен потерять сон и покой?
– Так он китаец? – мгновенно прореагировал Джерри.
Вернувшись к письменному столу, Джерри сам набрал номер Натали. Никакого ответа. Мягко подняв Фроста с кресла и поставив на ноги, Джерри подвел его к двери.
– Не ставь пока кладовую на охрану, – предупредил он. – Нам нужно вернуть все назад, прежде чем ты уйдешь домой.
Фрост вернулся. Мрачно сел за стол, положив перед собой три папки. Джерри налил ему водки. Пока тот пил, Джерри, стоя у него за спиной, объяснил, в чем должна выражаться его помощь. Фрости даже пальцем пошевельнуть не придется, сказал он. Единственное, что он должен сделать, – это оставить все, как лежит, и выйти в коридор, аккуратно закрыв за собой дверь. Рядом с дверью есть доска объявлений для служащих банка – Фрости наверняка видел ее много раз. Фрости должен будет встать перед этой доской и внимательно прочитать объявления – все без исключения оставаться там до тех пор, пока не услышит, как Джерри постучит изнутри два раза. Тогда он может вернуться. Пока он будет читать объявления, он должен все время стоять немного боком к доске – так, чтобы своим телом закрывать дверной глазок, чтобы Джерри знал, что он все еще здесь и чтобы никто из проходящих по коридору не смог заглянуть внутрь. Фрост может утешать свою совесть тем, что он не допустил никакого злоупотребления доверием, объяснял Джерри. Самое страшное, в чем его могло бы обвинить руководство банка – да, впрочем, если уж на то пошло, и клиент тоже, – это в том" что он вышел из своего кабинета, когда Джерри был там, и тем самым допустил небольшое нарушение правил безопасности.
– Сколько документов в папках?
– Откуда я знаю? – откликнулся Фрост, немного осмелев от того, что перед ним неожиданно открылась перспектива остаться почти невиновным.
– Так пересчитай их, дружище. Вот теперь молодец. Документов было ровно пятьдесят – гораздо больше, чем то, на что рассчитывал Джерри. Оставалось еще обсудить запасной вариант прикрытия – объяснения на случай, если Джерри, несмотря на все принятые предосторожности, все же кто-то помешает.
– Мне нужны будут бланки заявлений, – сказал он.
– Какие еще к черту бланки? Я здесь их не держу, – огрызнулся Фрост. – У меня есть секретарши, которые приносят бланки. У меня ничего нет. А девушки все ушли домой.
– Мне они нужны. Чтобы я мог открыть доверительный счет в твоем уважаемом банке, Фрости. Разложи их вот здесь, на столе, и положи свою ручку с позолоченным пером, которую ты предлагаешь своим уважаемым клиентам. Так, хорошо… А ты просто вышел немного поразмяться в коридор, пока я заполняю документы. А вот это – первый взнос, – объявилДжерри. Вытащив из кармана брюк небольшую пачку американских долларов, он бросил ее, она с приятным увесистым шлепком легла на стол. Фрост посмотрел на деньги, но не взял их.
Оставшись один, Джерри не терял ни минуты. Он открыл зажимы и достал документы из папок, разложил их попарно и начал фотографировать, по два в одном кадре. При этом он старался держать свои большие локти плотно прижатыми к телу, чтобы камера не дергалась, а ноги немного расставил, чтобы лучше удерживать равновесие. Когда он сомневался, хорошо ли получился кадр, он дублировал снимок. Иногда он делал несколько кадров подряд, меняя выдержку. Время от времени он поворачивал голову и проверял, по-прежнему ли дверной глазок закрыт зеленым пятном костюма, чтобы убедиться, что Фрост на своем посту и не позвал, хотя бы сейчас, вооруженных охранников. В какой-то момент Фрост начал проявлять нетерпение и постучал по стеклу, но Джерри рявкнул, чтобы тот не мешал.
Иногда он слышал, что по коридору кто-то идет. Если шаги приближались к кабинету, тогда он оставлял все как есть, в том числе и деньги, и бланки заявлений, убирал фотокамеру в карман и вставал у окна, как человек, который размышляет над важными решениями, определяющими всю его будущую жизнь, любуясь при этом на гавань и почесывая в затылке. Один раз ему пришлось поставить новую кассету, что не так уж легко, когда пальцы у тебя большие, а обстановка – экстремальная. Ему все время казалось, что старенькая камера работает очень громко. Когда он подал сигнал Фросту, все папки снова лежали у того на столе, деньги – рядом с папками. Джерри почувствовал, что его начинает бить дрожь и силы его на исходе.
– Ты абсолютный идиот, – объявил Фрост, опуская пятьсот долларов прямо в карман пиджака.
– Само собой, – ответил он, оглядывая комнату, чтобы проверить, не осталось ли каких-нибудь следов его пребывания.
– Ты совсем спятил, ни черта не понимаешь, – заявил ему Фрост. Он выглядел очень решительно, и это выражение казалось нелепым на его лице. – Ты думаешь, ты можешь замахнуться на человека вроде него? С таким же успехом ты мог бы попытаться устроить кражу со взломом в Форт Нокс (Место хранения золотого запаса США), вооружившись фомкой и коробочкой шутих. Обезглавить эту хорошенькую семейку ничуть не легче.
– А-а, так это сам крестный отец честного семейства. Это мне нравится.
– Нет, это тебе совсем не понравится.
– Так ты его хорошо знаешь?
– Да, нас водой не разлить, – ответил Фрост все так же мрачно. – Я у него днюю и ночую. Ты же знаешь, как я люблю якшаться с могущественными мира сего.
– Кто открыл этот счет для него?
– Мой предшественник.
– Он бывал здесь?
– При мне – нет.
– Ты его когда-нибудь видел?
– На собачьих бегах в Макао.
– Г д е ?
– На собачьих бегах в Макао. Он проигрался тогда в пухи прах. Ничем не выделялся из толпы. Я был там со своей предпоследней пташкой-китаяночкой. Она мне его показала. Я спросил: «Это он? А-а, ну да… между прочим, он – мой клиент». На нее это произвело сильнейшее впечаление. На отрешенном лице Фроста проскользнул едва заметный отблеск того, другого, каким он был в те давние времена. – Между нами, скажу тебе, что о н по этой части тоже был упакован, что надо. С ним была очень хорошенькая блондинка. Кругло-глазая. Выглядела прямо как кинозвезда. Похожа на шведку. Должно быть, немало потрудилась не за страх, а за совесть на той кушеточке, где часто решается судьба этих звездочек. Вот что… – Фрост через силу улыбнулся, но vлыбкa получилась вымученной.
– Поторопись, дружище. Что тебе?
– Слушай, давай покончим с этим. Не отказывайся. Ну, в самом деле. Хорошенько погудим сегодня. Погуляем как следует на все мои пять сотен. Ведь ты же на самом деле не такой, правда? Ведь тебе же просто приходится делать все это, чтобы заработать на жизнь.
Пошарив в кармане, Джерри извлек оттуда ключ от устройства для подачи сигнала тревоги и вложил его в вялую руку Фроста.
– Еще пригодится, – сказал он.
Когда Уэстерби выходил из банка, на широких ступенях лестницы стоял стройный, хорошо одетый молодой человек в легких американских брюках. Он читал какую-то серьезного вида книгу в твердом переплете – Джерри не мог рассмотреть, какую именно. Он прочитал не очень много, но делал это очень внимательно, как человек, твердо решивший заняться самообразованием.
Сделав дело, покрутись для отвода глаз, говорили ему наставники. Никогда не иди прямо туда, где тебя ждут. Если не можешь сразу передать добытое курьеру, по крайней мере запутай след.
Он несколько раз брал такси, каждый раз называя конкретное место: «К Королевской пристани», где он смотрел на загружающиеся паромы, связывающие остров с континентом, и на коричневые джонки, снующие между большими кораблями; «B Эбердин», где он бродил вместе с туристами, осматривающими достопримечательности, и глазел вместе с ними на плавучие ресторанчики и на людей, живущих на воде; «В деревню Станли вдоль городского пляжа», где бледные китайцы, немного сутулясь, как будто город все еще давил на их плечи, как и подобает примерным родителям, играли на мелководье со своими детишками. К и т а й ц ы н и к о г д а н е п л а в а ю т п о с л е л у н н о г о п р а з д н и к а, – автоматически припомнил он, но не смог сразу вспомнить, когда именно проходит этот праздник.
Планируя операцию, он раздумывал: не оставить ли ему фотоаппарат в гардеробной отеля «Хилтон», не сдать ли его на хранение в ночной сейф, не отправить ли его посылкой самому себе. Пользуясь журналистским прикрытием, посылку можно было передать со специальным курьером. Ни один вариант не удовлетворил Джерри, но еще важнее, что ни один вариант не устроил наставников. «Это партия для солиста, в которой не может быть помощников, – сказали они, – это работа для одного – иначе лучше совсем не браться за нее». Уэстерби купил кое-что, чтобы руки не были пустыми: пластиковый пакет и пару хлопчатобумажных рубашек. Когда ты только что провернул операцию и уходишь с ценной добычей, не забудь приготовить что-нибудь для отвлекающего маневра. На эту удочку попадаются даже самые опытные шпики службы наблюдения. И если они сядут тебе на хвост и ты бросишь эту приманку, кто знает? Возможно даже, что удастся занять их этим достаточно долго, чтобы самому унести ноги. Но все-таки он старался держаться подальше от людей и до смерти боялся какого-нибудь случайного воришки-карманника. В гараже на Коулуне для него был приготовлен автомобиль. Джерри был спокоен – он уже близок к финишу (скоро все закончится!), но не позволял себе расслабиться ни на минуту и не терял бдительности. Он чувствовал, что одержал победу, и все остальные чувства не имели сейчас никакого значения. Иногда работа бывает не слишком приятной.
Проезжая по улицам, он внимательно следил за другими машинами, особенно за «хондами», которыми в Гонконге обычно пользуются рядовые шпики, в поте лица добывающие хлеб насущный. Прежде чем выехать из Коулуна, Уэстерби проехал пару раз по тихим боковым улочкам. Ничего. На Джанкшен-роуд он влился в вереницу машин, направляющихся за город, на природу, в сторону залива Чистой Воды, и продолжал медленно ползти еще около часа, зажатый другими машинами и благодарный судьбе за эту страшнейшую пробку. Для преследователей нет ничего труднее, чем незаметно передать объект от одной тройки «хонд» другой (если все они попали во многокилометровый затор). Это означало, что остается только внимательно смотреть в зеркало заднего вида, вести машину и, убедившись, что никто за ним не увязался, прибыть на место.
Послеполуденная жара жгла немилосердно. Кондиционер в машине был включен на полную мощность, но от него не было никакого облегчения. Джерри проехал мимо питомника, где на площади в несколько сот квадратных километров стояли растения в больших горшках; мимо рекламы «Сейко»; потом мимо рисовых полей, похожих на стеганое одеяло и мимо посадок молодых деревьев. Влево от шоссе уходила узкая песчаная дорога, он резко свернул на нее, внимательно наблюдая за всем, что происходит. Повернув, остановился на обочине, поднял крышку капота и постоял некоторое время, делая вид, что дает мотору остыть. Мимо проехал салатовый «мерседес» с тонированными стеклами, кроме шофера был виден еще один пассажир. Этот «мерседес» довольно долго следовал за ним. Но сейчас проехал мимо, не свернув. Джерри перешел через дорогу, на другой стороне которой было небольшое кафе, а рядом – телефон-автомат. Он набрал номер, выждал четыре гудка и положил трубку. Потом снова набрал тот же номер, выждал шесть гудков и, когда на другом конце ответили, снова дал отбой. Потом вернулся к машине и поехал дальше, петляя по улочкам заброшенных рыбацких деревень, пока не добрался до берега озера, заросшего тростником. Эти заросли выдавались далеко в озеро, тростник отражался в спокойной водной глади, и от этого казалось, что его больше чем на самом деле. Квакали лягушки. По озеру в летнем мареве скользили легкие прогулочные яхты. Выжженное добела небо на горизонте сливалось с водой. Джерри вышел из машины. В этот момент на дороге показался чихающий и громыхающий старенький «ситроен». На пассажирах-китайцах были кепки с надписью ока-кола", а в машине лежали рыболовные принадлежности. Женщин не было – только двое мужчин. Они не обратили на Джерри никакого внимания. Он направился к стоявшим в ряд домикам весьма обшарпанного вида. Они были обшиты вагонкой, а спереди облицованы бетонными решетками, как дома на побережье Англии, но только краска из-за жгучего солнца была здесь побледней. Названия домов были выжжены на кусках корабельных досок: «Дрифтвуд», «Сюзи Мэй», «Данромин». Там, где улица заканчивалась, вдоль берега шла эспланада с причалами, но сейчас она была закрыта, и теперь яхты останавливались где-то еще. Подходя к домам, Джерри бросил рассеянный взгляд на окна верхнего этажа. Во втором окне слева стояла яркая ваза с засушенными цветами, стебли которых были обернуты серебряной бумагой. Это был знак: путь свободен, входи. Распахнув маленькую калитку, он подошел к дому и позвонил. «Ситроен» остановился на берегу озера. Он услышал, как захлопали дверцы, в то же мгновение, что и голос из динамика у входа.
«Кого еще черти принесли?» – требовательно спросил громоподобный голос, и его раскаты сквозь легкое электрическое потрескивание донесли австралийский акцент. В замке что-то зажужжало, и защелка открылась. Джерри вошел и увидел грузную фигуру старины Кро на верхней площадке лестницы, страшно довольного, называющего его монсеньером и мошенником англичанином, только что ступившим на благословенную австралийскую землю. Он орал, что пора наконец соизволить поднять свою драгоценную аристократическую задницу в гостиную и заложить немножко за воротник.
По дому разносился запах горящих китайских благовоний. В полумраке, в дверях комнаты первого этажа, ему улыбалась беззубая служанка, это было то самое странное маленькое существо, которое допрашивал Люк, когда Кро уезжал в Лондон. Потертые стены гостиной на втором этаже были усеяны старыми фотографиями старинных приятелей Кро – журналистов, с которыми он работал на протяжении всех пятидесяти долгих лет сумасшедшей восточной жизни. В центре стоял стол с видавшей виды пишущей машинкой «Ремингтон», на которой, как считалось, Кро пишет мемуары о своей богатой событиями жизни. Больше в комнате ничего не было. У Кро, как и у Джерри, от полудюжины других жизней, осталось немало ребятишек и жен, и после того, как он оплачивал самые необходимые счета, на мебель денег уже как-то и не оставалось.
Окна в ванной не было.
Рядом с раковиной стояли бачок для проявки пленок и коричневые бутылки с проявителем и закрепителем. Там же находилось небольшое монтажное устройство для просмотра негативов с экраном из матового стекла. Кро выключил свет и бессчетное количество световых лет в полной темноте возился в ванной, ворча и чертыхаясь, время от времени поминая Папу Римского. Джерри по его ворчанию и чертыханию пытался определить, что именно старина Кро делает в данный момент. «Сейчас, – думал он, – Кро перематывает узенькую пленку с кассеты фотоаппарата на катушку бачка». Джерри представил себе, как он едва-едва прикасается к ней пальцами, не желая оставить следов на эмульсии. «Еще мгновение – и он усомнится, держит ли он ее вообще, – подумал Джерри. – Ему придется усилием воли заставить кончики пальцев не отпустить катушку». Ему стало не по себе. В темноте проклятия старины Кро стали еще громче, но не настолько, чтобы заглушить доносящиеся с озера пронзительные крики птиц. «Он знает толк в фотографии, – подумал Джерри, успокаиваясь. – Он может все это проделать даже во сне». Послышался звук закручиваемой пластмассовой крышки и бормотание: «А теперь иди-ка в постельку, чертово отродье». Потом – неожиданно сухое громыхание, когда Кро осторожно потряс бачок с проявителем, чтобы из раствора вышли пузырьки воздуха. Раздался громкий, словно выстрел из пистолета, щелчок – и зажегся красный свет. Старина Кро снова стал виден во всей своей красе, при красном свете похожий на красного попугая. Склонившись над закрытой ванночкой, он быстро налил в нее фиксаж, потом уверенным движением перевернул ее и снова вернул в исходное положение, при этом постоянно поглядывая на стрелку кухонного таймера, медленно отсчитывающую секунды.
Задыхаясь от жары и нервного напряжения, Джерри вернулся в гостиную, налил себе пива и тяжело опустился на тростниковый стул, уставившись в пространство и все время прислушиваясь к постоянному журчанию воды. Сквозь окно были слышны голоса, говорившие по-китайски. Двое рыбаков установили свое снаряжение на берегу озера. Дети сидели в пыли, наблюдая за ними. Из ванной снова послышался скрежет пластмассы – Кро отвинчивал крышку, и Джерри вскочил на ноги. Но Кро, должно быть, услышал его, потому что властно скомандовал: «Подожди!» – и закрыл дверь.
П и л о т ы а в и а л и н и й, ж у р н а л и с т ы, ш п и о н ы, – гласило предупреждение, являвшееся частью Сарратской доктрины, – н а и х д о л ю ч а с т о в ы п а д а е т д о л г о е и м у ч и те л ь н о е о ж и д а н и е. В ы м а т ы в а ю щ и е д у ш у б е з д е й с т в и е, п е р е м е ж а ю щ е е с я к о р о т к и м и п е р и о д а м и л и х о р а д о ч н о й а к т и в н о с т и.
«Он хочет сначала сам просмотреть, – подумал Джерри: вдруг ничего не получилось». Согласно субординации оправдываться перед Лондоном должен будет Кро, а не Джерри. И именно Кро в самом крайнем случае может отдать ему приказ повторить попытку прищучить Фроста.
– Да чем ты там, черт побери, занимаешься? – завопил Джерри. – Что происходит?
Неожиданно в голову ему пришла нелепая мысль: «Может быть, ему просто захотелось пописать?»
Дверь медленно открылась. Торжественно-мрачное выражение лица Кро внушало благоговейный ужас.
«Ничего не вышло, пленка запорота», – пробормотал Джерри.
У него было ощущение, что слова не совсем доходят до Кро. Он уже готов был повторить сказанное, но гораздо громче. Он готов был сорваться с места и устроить черт знает что. Но Кро успел вовремя ответить.
– Как раз наоборот, мой мальчик. – Старик сделал шаг вперед, и Джерри увидел пленки, которые висели у него за спиной, словно маленькие черные червячки на бельевой веревкe, закрепленные розовыми прищепками. – Совсем наоборот, сэр, – произнес он. – Каждый кадр – это шедевр четкости, произведение дерзновенное и волнующее.
– Это был кнут – все плохое, что тебя ждет, – продолжал Джерри. Они все еще стояли у окна, плечом к плечу, как два человека, которые восхищаются открывающимся из окна видом. – А пряник, то есть хорошее, – это пять сотен американских долларов, которые я положу в твою славную потную ладонь; признательность журналистской братии с Граб-стрит (Жарг.: писаки, литературные поденщики; на улице Граб-стрит в XVIII веке жили неимущие литераторы); все остается шито-крыто; и Фрости запросто может сам стать председателем правления банка. Так почему бы не расслабиться и не уступить обстоятельствам, извлекая некоторую пользу? Ты меня хорошо понял?
– А дозволяется ли мне п о и н т е р е с о в а т ь с я, – проговорил, наконец, Фрост, безуспешно пытаясь изобразить сарказм, – с какой собственно целью и для чего именно ты питаешь такой жгучий интерес к этому счету?
– Проблема преступности и коррупции, дружище. Гонконгское звено длинной преступной цепи. Газетчики называют виновных. Счет номер четыреста сорок два. Он у тебя здесь? – спросил Джерри, указывая на сейф.
Фрост сказал «нет» одними губами, совсем неслышно.
– Сначала две четверки, а потом двойка. Где он хранится?
– Послушай, – лицо Фроста выражало одновременно страх, безнадежность и разочарование, – будь другом, окажи услугу, ладно? Не впутывай меня в это. Подкупи кого-нибудь из моих помощников-китайцев, договорились? Так будет гораздо лучше. Пойми, ведь у меня здесь определенное положение…
– Ты же знаешь здешнюю поговорку: «В Гонконге говорят даже маргаритки». Мне нужен ты. Ты – здесь, и ты можешь все сделать гораздо лучше, чем кто бы то ни было другой. Где документы? В кладовой банка?
Н е л ь з я о с т а н а в л и в а т ь с я н и н а м и н у т у, – учили его когда-то, – в с е в р е м я н а д о п о д н и м а т ь п л а н к у в с е в ы ш е и в ы ш е. С т о и т н а м г н о в е н и е п о т е р я т ь и н и ц и а т и в у – u е е у ж е н е в е р н у т ь.
Поскольку Фрост колебался, Джерри сделал вид, что теряет терпение. Своей большущей рукой он взял Фроста за плечо, развернул его, и заставил сделать несколько шагов назад, пока тот не оказался прижат к сейфу.
– Я спрашиваю: документы в банковской кладовой?
– Откуда мне знать?
– Я тебе объясню откуда, – грозно пообещал Джерри, подкрепляя свои слова укоризненным покачиванием головой, так что даже прядь волос у него на лбу заколыхалась.
– Я тебе объясню, откуда, дружище, – повторил он, похлопывая Фроста по плечу свободной рукой. – Потому что если не поймешь, то в сорок лет ты окажешься вышвырнутым отовсюду, с больной женой на руках и с детишками, которых надо кормить, и посылать в школу, и за это тоже платить, и для тебя это будет полная катастрофа. Ты должен выбрать либо одно, либо другое, и сделать это надо сию минуту. Не через пять минут, а прямо сейчас. Мне абсолютно безразлично, как ты это сделаешь, но все должно выглядеть абсолютно нормально, и Натали не должна ничего заподозрить.
Джерри, по-прежнему придерживая Фроста за плечо, заставил его вернуться на середину кабинета, где стоял письменный стол с телефоном. В жизни бывают ситуации, когда просто невозможно держаться с достоинством. В этот день с Фростом случилось именно это. Он поднял телефонную трубку и набрал одну цифру.
– Натали? Ты еще не ушла? Послушай, я задержусь, наверное, еще на часок, мне только что позвонил один клиент.
Скажи Сиду, чтобы не сдавал пока на охрану кладовую комнату. Я это сделаю, когда буду уходить, ладно? Он тяжело опустился в кресло.
– Пригладь волосы, – сказал Джерри, который снова вернулся к окну и выждал некоторое время.
– Преступность и коррупция, черт меня побери! – ворчал в это время Фрост. – Ну ладно, вполне допускаю, что он умеет обходить законы. Но покажите мне китайца, который этого не делал бы. Да и англичанина тоже. Ты думаешь, из-за этого весь Гонконг должен потерять сон и покой?
– Так он китаец? – мгновенно прореагировал Джерри.
Вернувшись к письменному столу, Джерри сам набрал номер Натали. Никакого ответа. Мягко подняв Фроста с кресла и поставив на ноги, Джерри подвел его к двери.
– Не ставь пока кладовую на охрану, – предупредил он. – Нам нужно вернуть все назад, прежде чем ты уйдешь домой.
Фрост вернулся. Мрачно сел за стол, положив перед собой три папки. Джерри налил ему водки. Пока тот пил, Джерри, стоя у него за спиной, объяснил, в чем должна выражаться его помощь. Фрости даже пальцем пошевельнуть не придется, сказал он. Единственное, что он должен сделать, – это оставить все, как лежит, и выйти в коридор, аккуратно закрыв за собой дверь. Рядом с дверью есть доска объявлений для служащих банка – Фрости наверняка видел ее много раз. Фрости должен будет встать перед этой доской и внимательно прочитать объявления – все без исключения оставаться там до тех пор, пока не услышит, как Джерри постучит изнутри два раза. Тогда он может вернуться. Пока он будет читать объявления, он должен все время стоять немного боком к доске – так, чтобы своим телом закрывать дверной глазок, чтобы Джерри знал, что он все еще здесь и чтобы никто из проходящих по коридору не смог заглянуть внутрь. Фрост может утешать свою совесть тем, что он не допустил никакого злоупотребления доверием, объяснял Джерри. Самое страшное, в чем его могло бы обвинить руководство банка – да, впрочем, если уж на то пошло, и клиент тоже, – это в том" что он вышел из своего кабинета, когда Джерри был там, и тем самым допустил небольшое нарушение правил безопасности.
– Сколько документов в папках?
– Откуда я знаю? – откликнулся Фрост, немного осмелев от того, что перед ним неожиданно открылась перспектива остаться почти невиновным.
– Так пересчитай их, дружище. Вот теперь молодец. Документов было ровно пятьдесят – гораздо больше, чем то, на что рассчитывал Джерри. Оставалось еще обсудить запасной вариант прикрытия – объяснения на случай, если Джерри, несмотря на все принятые предосторожности, все же кто-то помешает.
– Мне нужны будут бланки заявлений, – сказал он.
– Какие еще к черту бланки? Я здесь их не держу, – огрызнулся Фрост. – У меня есть секретарши, которые приносят бланки. У меня ничего нет. А девушки все ушли домой.
– Мне они нужны. Чтобы я мог открыть доверительный счет в твоем уважаемом банке, Фрости. Разложи их вот здесь, на столе, и положи свою ручку с позолоченным пером, которую ты предлагаешь своим уважаемым клиентам. Так, хорошо… А ты просто вышел немного поразмяться в коридор, пока я заполняю документы. А вот это – первый взнос, – объявилДжерри. Вытащив из кармана брюк небольшую пачку американских долларов, он бросил ее, она с приятным увесистым шлепком легла на стол. Фрост посмотрел на деньги, но не взял их.
Оставшись один, Джерри не терял ни минуты. Он открыл зажимы и достал документы из папок, разложил их попарно и начал фотографировать, по два в одном кадре. При этом он старался держать свои большие локти плотно прижатыми к телу, чтобы камера не дергалась, а ноги немного расставил, чтобы лучше удерживать равновесие. Когда он сомневался, хорошо ли получился кадр, он дублировал снимок. Иногда он делал несколько кадров подряд, меняя выдержку. Время от времени он поворачивал голову и проверял, по-прежнему ли дверной глазок закрыт зеленым пятном костюма, чтобы убедиться, что Фрост на своем посту и не позвал, хотя бы сейчас, вооруженных охранников. В какой-то момент Фрост начал проявлять нетерпение и постучал по стеклу, но Джерри рявкнул, чтобы тот не мешал.
Иногда он слышал, что по коридору кто-то идет. Если шаги приближались к кабинету, тогда он оставлял все как есть, в том числе и деньги, и бланки заявлений, убирал фотокамеру в карман и вставал у окна, как человек, который размышляет над важными решениями, определяющими всю его будущую жизнь, любуясь при этом на гавань и почесывая в затылке. Один раз ему пришлось поставить новую кассету, что не так уж легко, когда пальцы у тебя большие, а обстановка – экстремальная. Ему все время казалось, что старенькая камера работает очень громко. Когда он подал сигнал Фросту, все папки снова лежали у того на столе, деньги – рядом с папками. Джерри почувствовал, что его начинает бить дрожь и силы его на исходе.
– Ты абсолютный идиот, – объявил Фрост, опуская пятьсот долларов прямо в карман пиджака.
– Само собой, – ответил он, оглядывая комнату, чтобы проверить, не осталось ли каких-нибудь следов его пребывания.
– Ты совсем спятил, ни черта не понимаешь, – заявил ему Фрост. Он выглядел очень решительно, и это выражение казалось нелепым на его лице. – Ты думаешь, ты можешь замахнуться на человека вроде него? С таким же успехом ты мог бы попытаться устроить кражу со взломом в Форт Нокс (Место хранения золотого запаса США), вооружившись фомкой и коробочкой шутих. Обезглавить эту хорошенькую семейку ничуть не легче.
– А-а, так это сам крестный отец честного семейства. Это мне нравится.
– Нет, это тебе совсем не понравится.
– Так ты его хорошо знаешь?
– Да, нас водой не разлить, – ответил Фрост все так же мрачно. – Я у него днюю и ночую. Ты же знаешь, как я люблю якшаться с могущественными мира сего.
– Кто открыл этот счет для него?
– Мой предшественник.
– Он бывал здесь?
– При мне – нет.
– Ты его когда-нибудь видел?
– На собачьих бегах в Макао.
– Г д е ?
– На собачьих бегах в Макао. Он проигрался тогда в пухи прах. Ничем не выделялся из толпы. Я был там со своей предпоследней пташкой-китаяночкой. Она мне его показала. Я спросил: «Это он? А-а, ну да… между прочим, он – мой клиент». На нее это произвело сильнейшее впечаление. На отрешенном лице Фроста проскользнул едва заметный отблеск того, другого, каким он был в те давние времена. – Между нами, скажу тебе, что о н по этой части тоже был упакован, что надо. С ним была очень хорошенькая блондинка. Кругло-глазая. Выглядела прямо как кинозвезда. Похожа на шведку. Должно быть, немало потрудилась не за страх, а за совесть на той кушеточке, где часто решается судьба этих звездочек. Вот что… – Фрост через силу улыбнулся, но vлыбкa получилась вымученной.
– Поторопись, дружище. Что тебе?
– Слушай, давай покончим с этим. Не отказывайся. Ну, в самом деле. Хорошенько погудим сегодня. Погуляем как следует на все мои пять сотен. Ведь ты же на самом деле не такой, правда? Ведь тебе же просто приходится делать все это, чтобы заработать на жизнь.
Пошарив в кармане, Джерри извлек оттуда ключ от устройства для подачи сигнала тревоги и вложил его в вялую руку Фроста.
– Еще пригодится, – сказал он.
Когда Уэстерби выходил из банка, на широких ступенях лестницы стоял стройный, хорошо одетый молодой человек в легких американских брюках. Он читал какую-то серьезного вида книгу в твердом переплете – Джерри не мог рассмотреть, какую именно. Он прочитал не очень много, но делал это очень внимательно, как человек, твердо решивший заняться самообразованием.
Сделав дело, покрутись для отвода глаз, говорили ему наставники. Никогда не иди прямо туда, где тебя ждут. Если не можешь сразу передать добытое курьеру, по крайней мере запутай след.
Он несколько раз брал такси, каждый раз называя конкретное место: «К Королевской пристани», где он смотрел на загружающиеся паромы, связывающие остров с континентом, и на коричневые джонки, снующие между большими кораблями; «B Эбердин», где он бродил вместе с туристами, осматривающими достопримечательности, и глазел вместе с ними на плавучие ресторанчики и на людей, живущих на воде; «В деревню Станли вдоль городского пляжа», где бледные китайцы, немного сутулясь, как будто город все еще давил на их плечи, как и подобает примерным родителям, играли на мелководье со своими детишками. К и т а й ц ы н и к о г д а н е п л а в а ю т п о с л е л у н н о г о п р а з д н и к а, – автоматически припомнил он, но не смог сразу вспомнить, когда именно проходит этот праздник.
Планируя операцию, он раздумывал: не оставить ли ему фотоаппарат в гардеробной отеля «Хилтон», не сдать ли его на хранение в ночной сейф, не отправить ли его посылкой самому себе. Пользуясь журналистским прикрытием, посылку можно было передать со специальным курьером. Ни один вариант не удовлетворил Джерри, но еще важнее, что ни один вариант не устроил наставников. «Это партия для солиста, в которой не может быть помощников, – сказали они, – это работа для одного – иначе лучше совсем не браться за нее». Уэстерби купил кое-что, чтобы руки не были пустыми: пластиковый пакет и пару хлопчатобумажных рубашек. Когда ты только что провернул операцию и уходишь с ценной добычей, не забудь приготовить что-нибудь для отвлекающего маневра. На эту удочку попадаются даже самые опытные шпики службы наблюдения. И если они сядут тебе на хвост и ты бросишь эту приманку, кто знает? Возможно даже, что удастся занять их этим достаточно долго, чтобы самому унести ноги. Но все-таки он старался держаться подальше от людей и до смерти боялся какого-нибудь случайного воришки-карманника. В гараже на Коулуне для него был приготовлен автомобиль. Джерри был спокоен – он уже близок к финишу (скоро все закончится!), но не позволял себе расслабиться ни на минуту и не терял бдительности. Он чувствовал, что одержал победу, и все остальные чувства не имели сейчас никакого значения. Иногда работа бывает не слишком приятной.
Проезжая по улицам, он внимательно следил за другими машинами, особенно за «хондами», которыми в Гонконге обычно пользуются рядовые шпики, в поте лица добывающие хлеб насущный. Прежде чем выехать из Коулуна, Уэстерби проехал пару раз по тихим боковым улочкам. Ничего. На Джанкшен-роуд он влился в вереницу машин, направляющихся за город, на природу, в сторону залива Чистой Воды, и продолжал медленно ползти еще около часа, зажатый другими машинами и благодарный судьбе за эту страшнейшую пробку. Для преследователей нет ничего труднее, чем незаметно передать объект от одной тройки «хонд» другой (если все они попали во многокилометровый затор). Это означало, что остается только внимательно смотреть в зеркало заднего вида, вести машину и, убедившись, что никто за ним не увязался, прибыть на место.
Послеполуденная жара жгла немилосердно. Кондиционер в машине был включен на полную мощность, но от него не было никакого облегчения. Джерри проехал мимо питомника, где на площади в несколько сот квадратных километров стояли растения в больших горшках; мимо рекламы «Сейко»; потом мимо рисовых полей, похожих на стеганое одеяло и мимо посадок молодых деревьев. Влево от шоссе уходила узкая песчаная дорога, он резко свернул на нее, внимательно наблюдая за всем, что происходит. Повернув, остановился на обочине, поднял крышку капота и постоял некоторое время, делая вид, что дает мотору остыть. Мимо проехал салатовый «мерседес» с тонированными стеклами, кроме шофера был виден еще один пассажир. Этот «мерседес» довольно долго следовал за ним. Но сейчас проехал мимо, не свернув. Джерри перешел через дорогу, на другой стороне которой было небольшое кафе, а рядом – телефон-автомат. Он набрал номер, выждал четыре гудка и положил трубку. Потом снова набрал тот же номер, выждал шесть гудков и, когда на другом конце ответили, снова дал отбой. Потом вернулся к машине и поехал дальше, петляя по улочкам заброшенных рыбацких деревень, пока не добрался до берега озера, заросшего тростником. Эти заросли выдавались далеко в озеро, тростник отражался в спокойной водной глади, и от этого казалось, что его больше чем на самом деле. Квакали лягушки. По озеру в летнем мареве скользили легкие прогулочные яхты. Выжженное добела небо на горизонте сливалось с водой. Джерри вышел из машины. В этот момент на дороге показался чихающий и громыхающий старенький «ситроен». На пассажирах-китайцах были кепки с надписью ока-кола", а в машине лежали рыболовные принадлежности. Женщин не было – только двое мужчин. Они не обратили на Джерри никакого внимания. Он направился к стоявшим в ряд домикам весьма обшарпанного вида. Они были обшиты вагонкой, а спереди облицованы бетонными решетками, как дома на побережье Англии, но только краска из-за жгучего солнца была здесь побледней. Названия домов были выжжены на кусках корабельных досок: «Дрифтвуд», «Сюзи Мэй», «Данромин». Там, где улица заканчивалась, вдоль берега шла эспланада с причалами, но сейчас она была закрыта, и теперь яхты останавливались где-то еще. Подходя к домам, Джерри бросил рассеянный взгляд на окна верхнего этажа. Во втором окне слева стояла яркая ваза с засушенными цветами, стебли которых были обернуты серебряной бумагой. Это был знак: путь свободен, входи. Распахнув маленькую калитку, он подошел к дому и позвонил. «Ситроен» остановился на берегу озера. Он услышал, как захлопали дверцы, в то же мгновение, что и голос из динамика у входа.
«Кого еще черти принесли?» – требовательно спросил громоподобный голос, и его раскаты сквозь легкое электрическое потрескивание донесли австралийский акцент. В замке что-то зажужжало, и защелка открылась. Джерри вошел и увидел грузную фигуру старины Кро на верхней площадке лестницы, страшно довольного, называющего его монсеньером и мошенником англичанином, только что ступившим на благословенную австралийскую землю. Он орал, что пора наконец соизволить поднять свою драгоценную аристократическую задницу в гостиную и заложить немножко за воротник.
По дому разносился запах горящих китайских благовоний. В полумраке, в дверях комнаты первого этажа, ему улыбалась беззубая служанка, это было то самое странное маленькое существо, которое допрашивал Люк, когда Кро уезжал в Лондон. Потертые стены гостиной на втором этаже были усеяны старыми фотографиями старинных приятелей Кро – журналистов, с которыми он работал на протяжении всех пятидесяти долгих лет сумасшедшей восточной жизни. В центре стоял стол с видавшей виды пишущей машинкой «Ремингтон», на которой, как считалось, Кро пишет мемуары о своей богатой событиями жизни. Больше в комнате ничего не было. У Кро, как и у Джерри, от полудюжины других жизней, осталось немало ребятишек и жен, и после того, как он оплачивал самые необходимые счета, на мебель денег уже как-то и не оставалось.
Окна в ванной не было.
Рядом с раковиной стояли бачок для проявки пленок и коричневые бутылки с проявителем и закрепителем. Там же находилось небольшое монтажное устройство для просмотра негативов с экраном из матового стекла. Кро выключил свет и бессчетное количество световых лет в полной темноте возился в ванной, ворча и чертыхаясь, время от времени поминая Папу Римского. Джерри по его ворчанию и чертыханию пытался определить, что именно старина Кро делает в данный момент. «Сейчас, – думал он, – Кро перематывает узенькую пленку с кассеты фотоаппарата на катушку бачка». Джерри представил себе, как он едва-едва прикасается к ней пальцами, не желая оставить следов на эмульсии. «Еще мгновение – и он усомнится, держит ли он ее вообще, – подумал Джерри. – Ему придется усилием воли заставить кончики пальцев не отпустить катушку». Ему стало не по себе. В темноте проклятия старины Кро стали еще громче, но не настолько, чтобы заглушить доносящиеся с озера пронзительные крики птиц. «Он знает толк в фотографии, – подумал Джерри, успокаиваясь. – Он может все это проделать даже во сне». Послышался звук закручиваемой пластмассовой крышки и бормотание: «А теперь иди-ка в постельку, чертово отродье». Потом – неожиданно сухое громыхание, когда Кро осторожно потряс бачок с проявителем, чтобы из раствора вышли пузырьки воздуха. Раздался громкий, словно выстрел из пистолета, щелчок – и зажегся красный свет. Старина Кро снова стал виден во всей своей красе, при красном свете похожий на красного попугая. Склонившись над закрытой ванночкой, он быстро налил в нее фиксаж, потом уверенным движением перевернул ее и снова вернул в исходное положение, при этом постоянно поглядывая на стрелку кухонного таймера, медленно отсчитывающую секунды.
Задыхаясь от жары и нервного напряжения, Джерри вернулся в гостиную, налил себе пива и тяжело опустился на тростниковый стул, уставившись в пространство и все время прислушиваясь к постоянному журчанию воды. Сквозь окно были слышны голоса, говорившие по-китайски. Двое рыбаков установили свое снаряжение на берегу озера. Дети сидели в пыли, наблюдая за ними. Из ванной снова послышался скрежет пластмассы – Кро отвинчивал крышку, и Джерри вскочил на ноги. Но Кро, должно быть, услышал его, потому что властно скомандовал: «Подожди!» – и закрыл дверь.
П и л о т ы а в и а л и н и й, ж у р н а л и с т ы, ш п и о н ы, – гласило предупреждение, являвшееся частью Сарратской доктрины, – н а и х д о л ю ч а с т о в ы п а д а е т д о л г о е и м у ч и те л ь н о е о ж и д а н и е. В ы м а т ы в а ю щ и е д у ш у б е з д е й с т в и е, п е р е м е ж а ю щ е е с я к о р о т к и м и п е р и о д а м и л и х о р а д о ч н о й а к т и в н о с т и.
«Он хочет сначала сам просмотреть, – подумал Джерри: вдруг ничего не получилось». Согласно субординации оправдываться перед Лондоном должен будет Кро, а не Джерри. И именно Кро в самом крайнем случае может отдать ему приказ повторить попытку прищучить Фроста.
– Да чем ты там, черт побери, занимаешься? – завопил Джерри. – Что происходит?
Неожиданно в голову ему пришла нелепая мысль: «Может быть, ему просто захотелось пописать?»
Дверь медленно открылась. Торжественно-мрачное выражение лица Кро внушало благоговейный ужас.
«Ничего не вышло, пленка запорота», – пробормотал Джерри.
У него было ощущение, что слова не совсем доходят до Кро. Он уже готов был повторить сказанное, но гораздо громче. Он готов был сорваться с места и устроить черт знает что. Но Кро успел вовремя ответить.
– Как раз наоборот, мой мальчик. – Старик сделал шаг вперед, и Джерри увидел пленки, которые висели у него за спиной, словно маленькие черные червячки на бельевой веревкe, закрепленные розовыми прищепками. – Совсем наоборот, сэр, – произнес он. – Каждый кадр – это шедевр четкости, произведение дерзновенное и волнующее.
Еще раз о лошадях
Первые известия о том, как у Джерри идут дела, поступили в Цирк рано утром, когда все застыло в напряженном ожидании. С этого момента все перевернулось, и выходные понеслись вскачь. Зная, когда можно ожидать новостей, Гиллем накануне заставил себя лечь в десять и время от времени засыпал, словно проваливаясь в сон, а потом просыпался, мучимый тревогой за Джерри или томимый откровенно сладострастными мечтами о Молли Микин, причем она представала перед ним то в своем довольно скромном купальнике, то без него.
Джерри должен был явиться к Фросту сразу после четырех утра по лондонскому времени, и уже в половине четвертого Гиллем, в своем стареньком «порше», в котором всегда что-нибудь где-нибудь постукивало, ехал по туманным лондонским улицам по направлению к площади Кембридж-серкус. Город выглядел так, что, если бы он не знал, который час, трудно было бы определить, светает или начинает смеркаться. Когда он вошел в комнату для совещаний, то застал там Кон-ни, добивающую кроссворд из «Тайме», и Дока ди Салиса за чтением «Размышлений» Томаса Трахерна: он дергал себя за ухо и одновременно покачивал ногой – как ударник, одновременно барабанящий по всем ударным инструментам установки. Между ними сновал Фон, как всегда не умеющий оставаться на одном месте, снедаемый внутренним беспокойством: он наводил порядок, смахивая пыль и расставляя все по местам, как старший официант, который ждет не дождется ухода клиента, чтобы подготовить место для следующего. Время от времени Фон втягивал воздух сквозь сжатые зубы и с шумом выдыхал, давая тем самым выход плохо сдерживаемой тревоге. В воздухе висело облако табачного дыма, от самовара привычно пахло вчерашним чаем. Дверь в кабинет Смайли была закрыта, и Гиллем решил, что не стоит его беспокоить. Он раскрыл журнал «Кантри лайф» (Сельская жизнь" ( а н г л.) – иллюстрированный еженедельный журнал, рассчитанный преимущественно на землевладельцев, фермеров и т.п.). «Почти как в приемной у дантиста». – подумал он и продолжал сидеть, бездумно глядя, но не замечая фотографий знаменитых особняков, пока Конни не отложила кроссворд, выпрямилась и сказала: «Слышите?» Тогда и он услышал прерывистый жужжащий сигнал зеленого телефона прямой связи с Кузенами. Смайли снял трубку. Через открытую дверь в его собственный кабинет Гиллем посмотрел на целый ряд телефонных аппаратов. На одном из них сейчас горел зеленый предупредительный огонек. Он не погас до тех пор, пока не закончился разговор. Зазвонил «свой» аппарат внутренней связи – Гиллем поднял трубку, опередив Фона.
«Он вошел в банк», – непонятно (для непосвященных) объявил Смайли.
Гиллем передал это сообщение всем собравшимся. «Он в банке», – произнес он, но с таким же успехом он мог бы разговаривать с покойниками. Никто не прореагировал на услышанное.
К пяти Джерри вышел из банка. Перебирая в уме все возможные варианты, Гиллем чувствовал себя почти физически больным. «Поджаривание» – очень опасная игра, и, как и большинство профессионалов, Гиллем ненавидел эту процедуру, хотя и не по этическим соображениям. Одной из причин, определявших его отношение, было то, что нужно принимать во внимание сам объект операции, и, второе, что было еще хуже, – местные службы безопасности. Третья причина заключалась в самой операции: не все логично ведут себя в ситуации, когда их шантажируют. Попадаются герои, попадаются лжецы, можно налететь на истеричных типов, которые ведут себя как насилуемые девственницы – запрокидывают голову и орут, словно их режут, даже если на самом деле получают от этого удовольствие. Но главная опасность вставала во весь рост именно сейчас, когда Джерри должен был повернуться спиной к бомбе с бегущим по запалу огоньком и бежать. Как поступит Фрост? Позвонит в полицию? Мамочке? Директору банка? Жене? «Дорогая, я во всем признаюсь, спаси меня, и мы все начнем заново, с чистого листа». Гиллем не исключал даже такую кошмарную возможность – Фрост может пойти прямо к своему клиенту: «Сэр, я пришел к вам, чтобы снять с души тяжкий грех и признаться, что я нарушил одну из важнейших заповедей банка – выдал тайну вклада».
Джерри должен был явиться к Фросту сразу после четырех утра по лондонскому времени, и уже в половине четвертого Гиллем, в своем стареньком «порше», в котором всегда что-нибудь где-нибудь постукивало, ехал по туманным лондонским улицам по направлению к площади Кембридж-серкус. Город выглядел так, что, если бы он не знал, который час, трудно было бы определить, светает или начинает смеркаться. Когда он вошел в комнату для совещаний, то застал там Кон-ни, добивающую кроссворд из «Тайме», и Дока ди Салиса за чтением «Размышлений» Томаса Трахерна: он дергал себя за ухо и одновременно покачивал ногой – как ударник, одновременно барабанящий по всем ударным инструментам установки. Между ними сновал Фон, как всегда не умеющий оставаться на одном месте, снедаемый внутренним беспокойством: он наводил порядок, смахивая пыль и расставляя все по местам, как старший официант, который ждет не дождется ухода клиента, чтобы подготовить место для следующего. Время от времени Фон втягивал воздух сквозь сжатые зубы и с шумом выдыхал, давая тем самым выход плохо сдерживаемой тревоге. В воздухе висело облако табачного дыма, от самовара привычно пахло вчерашним чаем. Дверь в кабинет Смайли была закрыта, и Гиллем решил, что не стоит его беспокоить. Он раскрыл журнал «Кантри лайф» (Сельская жизнь" ( а н г л.) – иллюстрированный еженедельный журнал, рассчитанный преимущественно на землевладельцев, фермеров и т.п.). «Почти как в приемной у дантиста». – подумал он и продолжал сидеть, бездумно глядя, но не замечая фотографий знаменитых особняков, пока Конни не отложила кроссворд, выпрямилась и сказала: «Слышите?» Тогда и он услышал прерывистый жужжащий сигнал зеленого телефона прямой связи с Кузенами. Смайли снял трубку. Через открытую дверь в его собственный кабинет Гиллем посмотрел на целый ряд телефонных аппаратов. На одном из них сейчас горел зеленый предупредительный огонек. Он не погас до тех пор, пока не закончился разговор. Зазвонил «свой» аппарат внутренней связи – Гиллем поднял трубку, опередив Фона.
«Он вошел в банк», – непонятно (для непосвященных) объявил Смайли.
Гиллем передал это сообщение всем собравшимся. «Он в банке», – произнес он, но с таким же успехом он мог бы разговаривать с покойниками. Никто не прореагировал на услышанное.
К пяти Джерри вышел из банка. Перебирая в уме все возможные варианты, Гиллем чувствовал себя почти физически больным. «Поджаривание» – очень опасная игра, и, как и большинство профессионалов, Гиллем ненавидел эту процедуру, хотя и не по этическим соображениям. Одной из причин, определявших его отношение, было то, что нужно принимать во внимание сам объект операции, и, второе, что было еще хуже, – местные службы безопасности. Третья причина заключалась в самой операции: не все логично ведут себя в ситуации, когда их шантажируют. Попадаются герои, попадаются лжецы, можно налететь на истеричных типов, которые ведут себя как насилуемые девственницы – запрокидывают голову и орут, словно их режут, даже если на самом деле получают от этого удовольствие. Но главная опасность вставала во весь рост именно сейчас, когда Джерри должен был повернуться спиной к бомбе с бегущим по запалу огоньком и бежать. Как поступит Фрост? Позвонит в полицию? Мамочке? Директору банка? Жене? «Дорогая, я во всем признаюсь, спаси меня, и мы все начнем заново, с чистого листа». Гиллем не исключал даже такую кошмарную возможность – Фрост может пойти прямо к своему клиенту: «Сэр, я пришел к вам, чтобы снять с души тяжкий грех и признаться, что я нарушил одну из важнейших заповедей банка – выдал тайну вклада».