Страница:
В тягостно-жуткой атмосфере раннего утра, когда человек особенно беззащитен перед мрачными предчувствиями, Гиллема передернуло от страха, поэтому он заставил себя думать только о Молли.
В следующий раз Гиллем не услышал звонка. Должно быть, Джордж сидел совсем рядом. В кабинете Питера маленький огонек горел целых пятнадцать минут. Потом он погас, и все застыли в ожидании, взгляды устремлены на дверь, ведущую в кабинет Смайли, словно мысленно они заклинают его выйти из своего уединения. Фон застыл на месте, забыв о том, что делает, с тарелкой сэндвичей в руках, о которых сейчас никто и думать не мог. Потом ручка двери повернулась, и на пороге появился Смайли со стандартным (или «садовым») бланком запроса о розыске, уже заполненным его аккуратным мелким почерком и помеченным «полосой» (что означало запрос первостепенной важности – «Срочно для шефа» – и требовало немедленного исполнения). Он протянул его Гиллему и попросил сразу же отнести «Хозяйке улья» в канцелярию и не уходить, пока она не проверит имя по картотеке. Взяв бланк, Гиллем вспомнил, как некоторое время назад ему вручили похожий бланк с запросом об Элизабет, она же Лиззи, Уэрдингтон, заканчивавшийся словами «проститутка высшего класса». Когда он выходил, то услышал, как Смайли спокойно пригласил Конни и ди Салиса пройти в «тронный зал», а Фона отправил в библиотеку незасекреченных материалов, за последним изданием справочника «Кто есть кто в Гонконге».
«Хозяйку улья» специально поставили в раннюю утреннюю смену, и, когда Гиллем вошел в канцелярию, ее владения выглядели как картина Лондон бомбили ночью" – там были даже железная походная кровать и маленький примус, хотя в коридоре стоял автомат для приготовления кофе. «Не хватает только комбинезона и портрета Уинстона Черчилля», – подумал он. В запросе о розыске указывалось: фамилия – Ко, имя – Дрейк, другие имена неизвестны, год рождения – 1925, место рождения – Шанхай, в настоящее время проживает по адресу Гонконг, Хедлэнд-роуд, особняк «Семь врат», занимает пост председателя и управляющего директора компании «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг». Хозяйка углубилась в архивный поиск, который со стороны выглядел очень внушительно, но единственным результатом его стала информация, что Ко в 1966 году был представлен к ордену Британской Империи в списке награжденных от Гонконга за «деятельность на благо общества и вклад в процветание колонии» и что Цирк получил рутинный запрос из канцелярии губернатора колонии в связи с проверкой кандидатур перед передачей в высшие инстанции на утверждение. Ответ гласил, что Цирк «не располагает никакой информацией, которая была бы несовместима с данным представлением». Взбегая по лестнице с этими долгожданными сведениями, Гиллем был уже достаточно проснувшимся, чтобы вспомнить, что Сэм Коллинз говорил, что «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг» является в конечном счете владельцем той небольшой авиакомпании во Вьентьяне, которая получала щедрые дары от торгпреда Бориса. Гиллему показалось, что такая связь событий в высшей степени закономерна. Довольный собой, он вернулся в «тронный зал», где его встретило гробовое молчание. По полу были разбросаны тома справочника «Кто есть кто» – не только за последний год, но и за несколько предыдущих лет: Фон, как обычно, старался изо всех сил. Смайли сидел за столом и смотрел на лист бумаги с записями. Конни и ди Салис смотрели на Смайли, а Фона снова не было – должно быть, его послали куда-то с очередным поручением. Гиллем вручил Смайли бланк запроса с информацией, которую начальница канцелярии записала своим аккуратным каллиграфическим почерком. В этот момент снова зажужжал зеленый телефон. Сняв трубку, Смайли начал делать пометки на листе бумаги.
– Да, спасибо, записал. Дальше, пожалуйста. Да, тоже записал. – Так продолжалось десять минут, пока он не сказал: – Хорошо. Тогда до вечера. – И положил трубку.
На улице, под окнами, молочник-ирландец исступленно клялся, что никогда и ни за что не будет больше бродягой.
– Уэстерби раздобыл исчерпывающую информацию, – сказал наконец Смайли – хотя, конечно же, как и все остальные, он называл не имя, а оперативный псевдоним. – Там есть все цифры. – Он кивнул головой, как будто сам с собой соглашаясь, все еще глядя в свои записи. – Фотопленку доставят сюда только вечером, но в общих чертах картина ясна. Все суммы, которые раньше выплачивались через Вьентьян, в конце концов оказывались на этом счете в Гонконге. С самого начала «золотая жила» предназначалась, в конечном счете, для Гонконга. Все деньги. До последнего цента. Без вычетов и даже без банковских комиссионных. Сначала выплаты были довольно скромные, но потом быстро начали расти – мы можем только догадываться почему. Все было так, как рассказал Коллинз. Рост остановился на двадцати пяти тысячах в месяц. Когда прекратились выплаты через Вьентьян, Центр не пропустил ни одного месяца. Они сразу же переключились на другую схему перевода денег. Ты права, Кон. Карла никогда ничего не делает, не имея запасного варианта.
– Он же профессионал, дорогой мой, – промурлыкала Конни в ответ. – Как и ты.
– Нет, не как я. – Он продолжал изучать свои записи.
– Это доверительный счет, – заявил он все тем же обыденным тоном. – Известно только одно имя – и это имя основателя доверительного счета, Ко. Кому в итоге предназначаются деньги – неизвестно – так они говорят. Возможно, сегодня вечером мы узнаем почему. За все это время со счета не сняли ни цента, – сказал Смайли, на этот раз обращаясь исключительно к Конни. И повторил еще раз: – С того самого времени, когда более двух лет назад начались выплаты, с этого счета не сняли ни цента. К настоящему времени на нем накопилась сумма порядка полумиллиона американских долларов. С учетом начисляемых сложных процентов, естественно, она очень быстро растет.
Для Гиллема эти последние новости были абсолютно необъяснимы. Какой, черт побери, смысл в том, чтобы переправлять кому-то полмиллиона долларов, если получатель, когда деньги дошли, даже не использовал их? А вот для Конни Сейшес и ди Салиса, наоборот, это явно имело огромное значение. На лице старухи появилась и медленно расползлась улыбка – она смотрела на Смайли в молчаливом экстазе. Так мог бы смотреть маленький ребенок.
– О, Джордж, – выдохнула она наконец, осознав всю важность сказанного. – Дорогой мой! Доверительный неиспользуемый счет! Но это же совсем другое дело! Да, конечно, так и должно было быть, разумеется. Все с самого начала указывало на это. С самого первого дня. И если бы толстая глупая Конни могла посмотреть на все непредвзято, если бы она не была такой старой, и разленившейся, и выжившей из ума, она бы все это давным-давно просчитала! Оставь меня в покое, Питер Гиллем, развратный молодой козел! – Она тяжело поднялась на ноги, вцепившись своими деформированными крючковатыми пальцами в подлокотники кресла. – Но кто может стоить таких денег? Может быть, речь идет о целой агентурной сети? Нет-нет, не может быть, для агентурной сети они этого не сделали бы. Такого прецедента никогда не было. Это не может быть оптовая оплата группе, это совершенно немыслимо. Так кто же это может быть? Что он такое мог сделать, за что стоило заплатить такие деньги? – Она уже ковыляла к двери, натягивая на плечи шаль, ускользая из их мира в свой собственный.
– Карла не платит деньги просто так, ни за что… – слышали они ее бормотание, вместе с ней удалявшееся по коридору. Она прошла мимо шеренги столов, за которыми обычно работали «мамаши» – сейчас их пишущие машинки были накрыты чехлами, словно закутанные в плащи часовые. – Карла – такой самовлюбленный скупердяй, он же убежден, что его агенты должны работать задаром! Конечно, именно так он и думает. Он платит им гроши. Так, деньги на карманные расходы. Ну да, конечно, я понимаю: инфляция и все такое, но ведь он заплатил полмиллиона долларов одному маленькому агенту-"кроту"! Никогда ни о чем подобном не слышала!
На ди Салиса это тоже произвело сильнейшее впечатление – пожалуй, не меньшее, чем на Конни, – но по-своему, с поправкой на его не совсем традиционное мышление. Он сидел, подавшись вверх всем своим нескладным угловатым телом, и лихорадочно что-то скреб серебряным ножичком в чашеообразной части своей трубки, как будто это была кастрюля, в которой что-то пригорело на огне. Его серебристо-седые волосы неряшливым гребешком нависали над засыпанным перхотью воротником мятого черного пиджака.
– Ну и ну, неудивительно, что Карла хотел спрятать все концы в воду, – вдруг выпалил он, как будто подчиняясь какой-то невидимой силе. – Совсем неудивительно. Карла, видите ли, тоже ведь кое-что смыслит в Китае. Это мне Конни говорила.
Он с трудом поднялся на ноги, одновременно схватив слишком много разных вещей: трубку, коробку с табаком, нож для разрезания страниц и своего Трахерна. Конечно, он не знает его до тонкостей. Ну, этого от него и ожидать нельзя. Карла ведь не ученый – он солдат. Но он не слеп, отнюдь нет – так говорит Конни. Ко. Он повторил это имя несколько раз, каждый раз по-своему, как бы на разных уровнях.
– Ко. Ко. Мне нужно посмотреть, каким иероглифом пишется это имя. Абсолютно все зависит от иероглифов. Высота… может быть, даже дерево… да, я могу представить себе его как дерево… или нет?… да, пожалуй, здесь может быть еще несколько вариантов. «Дрейк», конечно же, идет от миссионерской школы. Шанхайский мальчик, ходивший в миссионерскую школу. Ну ладно, ладно. В Шанхае, видите ли, все и началось. Самая первая партийная ячейка была создана в Шанхае. Почему это пришло мне в голову? Дрейк Ко. Интересно, как его на самом деле зовут. Несомненно, мы очень скоро это узнаем. Да, хорошо. Ну, что же, пожалуй, мне тоже нужно вернуться к своим бумагам и кое-что почитать. Смайли, как вы думаете, нельзя ли попросить, чтобы в мою комнату принесли ведерко угля? Когда отопление не включено, там просто замерзнуть можно. Я просил «домоправителей» уже раз десять, но единственное, что я получил в ответ на все мои просьбы. – это весьма дерзкие и неуважительные ответы. Боюсь, таковы уж наши времена… Anno domini… Но я полагаю, что зима совсем уже на пороге. Я надеюсь, Вы будете знакомить нас с материалом сразу же, как только он будет поступать? Не слишком приятно строить версии на догадках. Я составлю его биографию. Именно это я сделаю в первую очередь. Ко. А? Да-да, спасибо, Гиллем.
При этих словах он уронил томик Томаса Трахерна. Принимая его от Гиллема, выпустил из рук жестяную коробку с табаком, Гиллем поднял и ее.
– Дрейк Ко. Шанхайский язык, конечно же, почти ничего не объясняет. В Шанхае ведь настоящее столпотворение, смешение народов. Ответ, судя по тому, что нам известно, в Чиу-Чау. Но мы не должны спешить с выводами. Баптист. Пусть так, но ведь большинство чиу-чау – баптисты, разве нет? Сватоу… где это нам уже встречалось? Ага, компания-посредник в Бангкоке. Так-так, пока все сходится довольно хорошо. Или Хакка. Они ведь не являются взаимоисключающими, отнюдь нет.
Шаркая ногами, ди Салис вышел вслед за Конни, оставив Гиллема наедине со Смайли, который встал со своего места и, подойдя к креслу, тяжело опустился в него, устремив невидящий взгляд на огонь.
– Странно, – заметил он, помолчав немного. – У меня нет ощущения потрясения. Почему это так, Питер? Ты меня хорошо знаешь. Почему?
Гиллему хватило ума и такта промолчать.
– Хороший улов. Большая рыба. На содержании у Карлы. Доверительные не используемые счета; угроза того, что русские шпионы внедрились в плоть и кровь нашей колонии. Так почему же я не испытываю потрясения?
Зеленый телефон снова подал голос. Подошел Гиллем. На письменном столе он с удивлением увидел папку со свежими сообщениями Сэма Коллинза с Дальнего Востока.
Так прошли выходные. Конни и ди Салис словно сквозь землю провалились; Смайли засел за работу над докладной начальству; Гиллем почистил перышки, вызвал «мамаш» и договорился о работе над документом в несколько смен. В понедельник, получив подробнейшие инструкции от Смайли, он позвонил личному секретарю Лейкона и очень хорошо справился с заданием. "Никаких фанфар и торжества в голосе, – предупредил Смайли. – Постарайся, чтобы все прозвучало как бы между прочим.
Так Гиллем и сделал.
Он сказал:
– Некоторое время тому назад за ужином шла речь о том, что неплохо бы собрать заседание комиссии по определению разведывательной политики для рассмотрения некоторых фактов prima facie (Прежде в с е г о, с первого взгляда ( л а т.)). В деле кое-что определилось, так что может быть, имеет смысл назначить дату. Командуйте, когда – и мы разошлем документ всем членам комиссии заблаговременно.
– Командуйте? Определилось? Где только вы и вам подобные учились английскому языку?
Личный секретарь Лейкона был обладателем сочного баритона, и у баритона было имя – Пим, Гиллем никогда не встречался с ним, но тем не менее, не имея на то разумных причин, ненавидел его всей душой.
– Я могу лишь передать ему, – предупредил Пим. – И посмотреть, что он скажет, и тогда я перезвоню вам. Его расписание на ближайший месяц о-очень сильно забито.
– Даже если у него все танцы уже расписаны, это ведь всего-навсего один маленький вальс, и, может быть, ему все-таки удастся найти для него место, – сказал Гиллем и в ярости бросил трубку.
«Ну, погодите у меня – подождите, и вы увидите, какой удар навис над вашими головами», – подумал он.
Когда в Цирке рожают долгожданное дитя, гласит народная мудрость, рядовому агенту остается только мерить шагами комнату, в которой отцу разрешается ждать благополучного разрешения от бремени. Пилоты авиалиний, газетчики-репортеры, шпионы… Сейчас Джерри снова пребывал в этом проклятом состоянии бездействия и беспомощности, когда от тебя ничего не зависит.
– Нас пересыпали нафталином, – объявил Кро. – Передали: «Сработано хорошо, теперь – затаиться и не подавать признаков жизни».
Они разговаривали по телефону, по крайней мере, каждые два дня, никогда не используя для этих разговоров свои телефоны, как правило, один звонил из фойе какой-нибудь гостиницы, а второй ждал звонка в фойе другой. И говорили они завуалированно, используя некую смесь сарратского профессионального иносказательного языка и журналистского слэнга.
– Твою статью проверяют в высших инстанциях, – говорил Кро. – Когда наши редакторы вынесут свое мудрое решение, они подобающим образом поставят тебя в известность. А пока: ты сделал свое дело – и больше не возникай. Это приказ.
Джерри не знал, как Кро выходит на связь с Лондоном, и это его не слишком интересовало, – главное, чтобы было безопасно. Он предполагал, что связь обеспечивает какой-нибудь сотрудник огромного неприкосновенного легального аппарата разведслужбы, но все это было не очень интересно.
– Теперь ты должен гнать статьи для своей газетенки, накручивать метраж и оставить на потом – чтобы было что сунуть под нос братцу Стаббсу, когда наступит очередной кризис, – сказал ему Кро. – И никакой самодеятельности, ты меня понял?
На основе своих похождений с Фростом Джерри выдал статейку о том, как сказались последствия вывода американских войск на ночной жизни квартала Ванчай: «Что стало с Сюзи Вонг после того, как бравые американские солдаты, уставшие от войны, с бумажниками, раздувшимися от денег, перестали прибывать большими партиями в Гонконг для восстановления сил». Он сфабриковал, или, как предпочитают называть это журналисты, немного домыслил и слегка преувеличил «интервью на рассвете» с безутешной вымышленной девушкой из бара, которая теперь вынуждена опуститься до того, чтобы обслуживать японских клиентов. Он отправил эту статейку самолетом и через коррпункт Люка устроил, чтобы по телексу сообщили в редакцию номер сопроводительной бумаги, – все, как приказывал Стаббс.
Джерри не был совсем плохим репортером, но точно так же, как трудные ситуации заставляли его показать все, на что он способен, праздность способствовала тому, что на поверхность вылезало самое худшее. Удивленный быстрым ответом Стаббса, даже похвалившего его статейку, Люк зачитал ему по телефону текст ответной «превозносительной» телеграммы – Джерри начал поглядывать вокруг, изучая пейзаж в поисках новых высот, которые можно было бы покорить. Наличествовала парочка сенсационных судебных процессов, связанных с коррупцией, были замешаны некоторые уважаемые фирмы, а в роли главных обвиняемых выступали, как это обычно бывает, полицейские, «слова которых были неверно истолкованы». Приглядевшись к делам повнимательней, Джерри решил, что они мелковаты для того, чтобы вызвать интерес в далекой Англии. Там теперь такого добра тоже хватает. Один из сотрудников газеты попросил его написать о скандале, который раскопали их конкуренты, – что обладательница титула «Мисс Гонконг» якобы беременна, но Джерри не успел – та уже возбудила против газеты, напечатавшей эти слухи, дело о клевете. От скуки Джерри побывал на пустом, как выжженная пустыня, официальном брифинге для журналистов, который проводил Сладкоголосый – скучнейший тип, из которого не получилось путного газетчика, сам когда-то работавший на одну ежедневную газету в Северной Ирландии. Джерри провел целое утро, изучая темы, которые уже приносили ему успех в прошлом, прикидывая, нельзя ли кое-какие из них поэксплуатировать еще разок. И, прознав о слухах, что в армии грядут большие сокращения расходов, полдня таскался по гарнизону непальских стрелков в сопровождении майора по связям с общественностью (на вид ему было лет восемнадцать). Джерри жизнерадостно поинтересовался, каким образом будут решаться проблемы секса у его подчиненных, когда их семьи (в связи с сокращением средств на довольствие) отправят домой, в Непал? Майор предполагал, что офицеры будут ездить домой, в свои деревни, и навещать семьи где-то раз в три года. Судя по всему, он считал, что этого вполне достаточно. Немного добавив драматизма и только чуть-чуть погрешив против фактов, представив все так, словно непальцы – уже сейчас полк соломенных вдовцов, Джерри поднялся на вершину триумфа. Его статья «Холодный душ в жарком климате для английских наемных солдат» была удостоена чести напечататься с развернутым подзаголовком, хоть и не на первой странице. Уэстерби состряпал и заначил пару статей на черный день и проводил вечера в праздности, прожигая жизнь в клубе. Совершенно извелся, снедаемый внутренним беспокойством, в ожидании, когда же Цирк разродится.
– Ради всего святого, – с жаром убеждал он Кро, – ведь этот человек – весь на виду, можно сказать, общественное достояние.
– И тем не менее, – непреклонно отвечал Кро.
Джерри сказал: «Слушаюсь», а пару дней спустя – только потому, что он просто умирал от скуки, – начал свое собственное, совершенно неофициальное расследование истории жизни и любовных похождений господина Дрейка Ко, кавалера ордена Британской Империи, распорядителя Королевского жокейского клуба Гонконга, миллионера и образцового гражданина, Которого и заподозрить нельзя в чем-нибудь предосудительном. Он не сделал ничего особенного (по крайней мере, по понятиям самого Джерри) – ничего, выходящего за рамки послушания, ведь нет ни одного рядового агента разведслужбы, который в какой-то момент не вышел бы за рамки полученных инструкций.
Уэстерби начал осторожно, словно ребенок, совершающий путешествие к запретной коробке с печеньем. Так совпало, что он уже некоторое время подумывал о том, чтобы предложить Стаббсу серию из трех статей о сверхбогатых людях Гонконга. Копаясь как-то перед обедом в справочниках в библиотеке клуба иностранных корреспондентов, он, бездумно листая ту же книгу, за которой Смайли посылал в Лондон, – последнее издание Кто есть кто в Гонконге, – нашел страницу, где говорилось о Ко Дрейке: женат, имел одного сына (умер в 1968 году), когда-то изучал право в Грейз Инн (Старейшая адвокатская корпорация в Лондоне, при которой имеется школа) в Лондоне, но, судя по всему, не слишком успешно, потому что о том, что Ко стал адвокатом, не говорилось. Потом перечислялись все его двадцать с лишним директорских должностей в разных компаниях. Увлечения: скачки, морские путешествия, коллекционирование нефрита. Кто бы от этого отказался? Потом благотворительные организации, которые он поддерживает, включая баптистскую церковь, духовный храм Чиу-Чау и бесплатную больницу Дрейка Ко для детей. Весьма разносторонняя благотворительность: никого не забыл, отметил Джерри, немного заинтригованный.
С фотографии в книге смотрел двадцатилетний мужчина приятной внешности, с мягким взглядом, обладающий не только большим богатством, но и большими достоинствами, но внешне ничем не отличающийся от многих других людей. Его покойного сына звали Нельсон. Британские адмиралы, отметил Джерри, Дрейк и Нельсон. Он не мог отделаться от мысли, что отец получил имя в честь первого английского мореплавателя, добравшегося до китайских морей, а сын – в честь героя Трафальгарской битвы.
Джерри было гораздо легче, нежели Питеру Гиллему, связать «Чайна Эйрси» в Гонконге и «Индочартер ЮА» во Вьентьяне. Ему показалось забавным то, что он прочитал в проспекте компании «Чайна Эйрси». Она занималась разносторонней деятельностью в области торговли и перевозок в юго-восточном регионе Азии, и в сферу ее интересов входили рис, рыболовство, электротовары, тиковое дерево, операции с недвижимостью и транспортные перевозки.
Работая как-то в корпункте у Люка, он предпринял более решительный шаг: исключительно в силу обстоятельств ему попалось на глаза кое-что о Дрейке Ко. Правда, надо признать, что он сам нашел имя Ко в картотеке. Точно так же, как и имена еще десятка или двух состоятельных китайцев, проживающих в колонии. В добавление к этому он – абсолютно без задних мыслей! – спросил у девушки-сотрудницы, какие из миллионеров-китайцев, по ее мнению, являются самыми колоритными личностями и подошли бы для его статей. И хотя Дрейк, возможно, и не был одним из самых очевидных кандидатов, Джерри не понадобилось много времени, чтобы навести девушку на это имя. Вслед за именем появились вырезки из газет. И в самом деле, как он уже доказывал Кро, было что-то унизительное, если не сказать неестественное, в том, чтобы прибегать к тайным методам получения информации о человеке, который настолько явно находится на виду. Агенты советской разведки, Джерри мог судить по своему ограниченному опыту, обычно представляли собой гораздо более скромные фигуры. По сравнению с ними Ко принадлежал к другому классу.
«Он чем-то напоминает мне моего старика Самбо», – подумал Джерри. Мысль о таком сходстве впервые пришла ему в голову.
Больше всего информации он почерпнул из журнала «Голден Ориент» (который уже больше не издавался). В одном из последних номеров он поместил иллюстрированный очерк на восьми страницах, озаглавленный «Красные рыцари Наньянга», в котором рассказывалось о все более многочисленных группах китайцев, живущих в разных странах, но поддерживающих очень выгодные торговые отношения с красным Китаем (обычно их называли «жирными котами»). Джерри знал, что название Наньянг используют для стран, находящихся к югу от Китая; и для китайцев это слово значит нечто вроде Эльдорадо, где царит мир и все живут в достатке. Каждому из героев этой журнальной статьи посвящалась одна страница с фотографией, обычно на фоне владений того или иного бизнесмена. Гонконгским героем очерка – а там еще были интервью с бизнесменами из Бангкока, Манилы и Сингапура – был «этот пользующийся всеобщей любовью человек – спортсмен, президент Жокейского клуба» господин Дрейк Ко, председатель, управляющий, директор и обладатель контрольного пакета акций компании «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг». Он был сфотографирован со своей лошадью по кличке Счастливчик Нельсон в конце удачного сезона в Хэппи Вэлли. Джерри сразу же обратил внимание на имя лошади. Ему показалось жутковатым, что отец называет лошадь именем своего умершего сына.
Фотография, напечатанная в журнале, давала гораздо лучшее представление о Ко, чем его безликий снимок в «Кто есть кто». У Ко было веселое, даже приподнятое настроение, и, несмотря на то что на нем был головной убор, возникало впечатление, что он – лысый. Кстати, головной убор на фотографии представлял наибольший интерес, потому что, насколько мог судить Джерри, никто и никогда не видел китайца в такой шляпе. Это была даже не шляпа, а скорее берет, сдвинутый набок и назад, и Ко был похож не то на английского солдата, не то на французского торговца луком. Но самое главное, что в Ко было то, что чрезвычайно редко встретишь у китайцев – самоирония. Он был высокого роста, на нем был дорогой и элегантный плащ в стиле «Берберри», и длинные руки торчали из рукавов, как у переростка. Было видно, что он действительно очень любит свою лошадь – одна рука спокойно лежала у нее на крупе. Когда в интервью Ко спросили, почему он по-прежнему содержит флотилию джонок, хотя джонки, по общему мнению, уже давно не выгодны, он ответил: «Я из рода Хакка из Чиу-Чау. Мы дышали водой, мы выращивали урожай на воде, мы спали на воде. Лодки – это моя среда обитания». Он также любил описывать свое путешествие из Шанхая в Гонконг в 1951 году. В то время граница между ними еще была открыта и, по сути дела, не было никаких ограничений на въезд. Тем не менее. Ко предпочел совершить путешествие на рыбацкой джонке, несмотря на пиратов, блокады и штормы, что другие расценивали по меньшей мере как очень эксцентричный поступок.
В следующий раз Гиллем не услышал звонка. Должно быть, Джордж сидел совсем рядом. В кабинете Питера маленький огонек горел целых пятнадцать минут. Потом он погас, и все застыли в ожидании, взгляды устремлены на дверь, ведущую в кабинет Смайли, словно мысленно они заклинают его выйти из своего уединения. Фон застыл на месте, забыв о том, что делает, с тарелкой сэндвичей в руках, о которых сейчас никто и думать не мог. Потом ручка двери повернулась, и на пороге появился Смайли со стандартным (или «садовым») бланком запроса о розыске, уже заполненным его аккуратным мелким почерком и помеченным «полосой» (что означало запрос первостепенной важности – «Срочно для шефа» – и требовало немедленного исполнения). Он протянул его Гиллему и попросил сразу же отнести «Хозяйке улья» в канцелярию и не уходить, пока она не проверит имя по картотеке. Взяв бланк, Гиллем вспомнил, как некоторое время назад ему вручили похожий бланк с запросом об Элизабет, она же Лиззи, Уэрдингтон, заканчивавшийся словами «проститутка высшего класса». Когда он выходил, то услышал, как Смайли спокойно пригласил Конни и ди Салиса пройти в «тронный зал», а Фона отправил в библиотеку незасекреченных материалов, за последним изданием справочника «Кто есть кто в Гонконге».
«Хозяйку улья» специально поставили в раннюю утреннюю смену, и, когда Гиллем вошел в канцелярию, ее владения выглядели как картина Лондон бомбили ночью" – там были даже железная походная кровать и маленький примус, хотя в коридоре стоял автомат для приготовления кофе. «Не хватает только комбинезона и портрета Уинстона Черчилля», – подумал он. В запросе о розыске указывалось: фамилия – Ко, имя – Дрейк, другие имена неизвестны, год рождения – 1925, место рождения – Шанхай, в настоящее время проживает по адресу Гонконг, Хедлэнд-роуд, особняк «Семь врат», занимает пост председателя и управляющего директора компании «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг». Хозяйка углубилась в архивный поиск, который со стороны выглядел очень внушительно, но единственным результатом его стала информация, что Ко в 1966 году был представлен к ордену Британской Империи в списке награжденных от Гонконга за «деятельность на благо общества и вклад в процветание колонии» и что Цирк получил рутинный запрос из канцелярии губернатора колонии в связи с проверкой кандидатур перед передачей в высшие инстанции на утверждение. Ответ гласил, что Цирк «не располагает никакой информацией, которая была бы несовместима с данным представлением». Взбегая по лестнице с этими долгожданными сведениями, Гиллем был уже достаточно проснувшимся, чтобы вспомнить, что Сэм Коллинз говорил, что «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг» является в конечном счете владельцем той небольшой авиакомпании во Вьентьяне, которая получала щедрые дары от торгпреда Бориса. Гиллему показалось, что такая связь событий в высшей степени закономерна. Довольный собой, он вернулся в «тронный зал», где его встретило гробовое молчание. По полу были разбросаны тома справочника «Кто есть кто» – не только за последний год, но и за несколько предыдущих лет: Фон, как обычно, старался изо всех сил. Смайли сидел за столом и смотрел на лист бумаги с записями. Конни и ди Салис смотрели на Смайли, а Фона снова не было – должно быть, его послали куда-то с очередным поручением. Гиллем вручил Смайли бланк запроса с информацией, которую начальница канцелярии записала своим аккуратным каллиграфическим почерком. В этот момент снова зажужжал зеленый телефон. Сняв трубку, Смайли начал делать пометки на листе бумаги.
– Да, спасибо, записал. Дальше, пожалуйста. Да, тоже записал. – Так продолжалось десять минут, пока он не сказал: – Хорошо. Тогда до вечера. – И положил трубку.
На улице, под окнами, молочник-ирландец исступленно клялся, что никогда и ни за что не будет больше бродягой.
– Уэстерби раздобыл исчерпывающую информацию, – сказал наконец Смайли – хотя, конечно же, как и все остальные, он называл не имя, а оперативный псевдоним. – Там есть все цифры. – Он кивнул головой, как будто сам с собой соглашаясь, все еще глядя в свои записи. – Фотопленку доставят сюда только вечером, но в общих чертах картина ясна. Все суммы, которые раньше выплачивались через Вьентьян, в конце концов оказывались на этом счете в Гонконге. С самого начала «золотая жила» предназначалась, в конечном счете, для Гонконга. Все деньги. До последнего цента. Без вычетов и даже без банковских комиссионных. Сначала выплаты были довольно скромные, но потом быстро начали расти – мы можем только догадываться почему. Все было так, как рассказал Коллинз. Рост остановился на двадцати пяти тысячах в месяц. Когда прекратились выплаты через Вьентьян, Центр не пропустил ни одного месяца. Они сразу же переключились на другую схему перевода денег. Ты права, Кон. Карла никогда ничего не делает, не имея запасного варианта.
– Он же профессионал, дорогой мой, – промурлыкала Конни в ответ. – Как и ты.
– Нет, не как я. – Он продолжал изучать свои записи.
– Это доверительный счет, – заявил он все тем же обыденным тоном. – Известно только одно имя – и это имя основателя доверительного счета, Ко. Кому в итоге предназначаются деньги – неизвестно – так они говорят. Возможно, сегодня вечером мы узнаем почему. За все это время со счета не сняли ни цента, – сказал Смайли, на этот раз обращаясь исключительно к Конни. И повторил еще раз: – С того самого времени, когда более двух лет назад начались выплаты, с этого счета не сняли ни цента. К настоящему времени на нем накопилась сумма порядка полумиллиона американских долларов. С учетом начисляемых сложных процентов, естественно, она очень быстро растет.
Для Гиллема эти последние новости были абсолютно необъяснимы. Какой, черт побери, смысл в том, чтобы переправлять кому-то полмиллиона долларов, если получатель, когда деньги дошли, даже не использовал их? А вот для Конни Сейшес и ди Салиса, наоборот, это явно имело огромное значение. На лице старухи появилась и медленно расползлась улыбка – она смотрела на Смайли в молчаливом экстазе. Так мог бы смотреть маленький ребенок.
– О, Джордж, – выдохнула она наконец, осознав всю важность сказанного. – Дорогой мой! Доверительный неиспользуемый счет! Но это же совсем другое дело! Да, конечно, так и должно было быть, разумеется. Все с самого начала указывало на это. С самого первого дня. И если бы толстая глупая Конни могла посмотреть на все непредвзято, если бы она не была такой старой, и разленившейся, и выжившей из ума, она бы все это давным-давно просчитала! Оставь меня в покое, Питер Гиллем, развратный молодой козел! – Она тяжело поднялась на ноги, вцепившись своими деформированными крючковатыми пальцами в подлокотники кресла. – Но кто может стоить таких денег? Может быть, речь идет о целой агентурной сети? Нет-нет, не может быть, для агентурной сети они этого не сделали бы. Такого прецедента никогда не было. Это не может быть оптовая оплата группе, это совершенно немыслимо. Так кто же это может быть? Что он такое мог сделать, за что стоило заплатить такие деньги? – Она уже ковыляла к двери, натягивая на плечи шаль, ускользая из их мира в свой собственный.
– Карла не платит деньги просто так, ни за что… – слышали они ее бормотание, вместе с ней удалявшееся по коридору. Она прошла мимо шеренги столов, за которыми обычно работали «мамаши» – сейчас их пишущие машинки были накрыты чехлами, словно закутанные в плащи часовые. – Карла – такой самовлюбленный скупердяй, он же убежден, что его агенты должны работать задаром! Конечно, именно так он и думает. Он платит им гроши. Так, деньги на карманные расходы. Ну да, конечно, я понимаю: инфляция и все такое, но ведь он заплатил полмиллиона долларов одному маленькому агенту-"кроту"! Никогда ни о чем подобном не слышала!
На ди Салиса это тоже произвело сильнейшее впечатление – пожалуй, не меньшее, чем на Конни, – но по-своему, с поправкой на его не совсем традиционное мышление. Он сидел, подавшись вверх всем своим нескладным угловатым телом, и лихорадочно что-то скреб серебряным ножичком в чашеообразной части своей трубки, как будто это была кастрюля, в которой что-то пригорело на огне. Его серебристо-седые волосы неряшливым гребешком нависали над засыпанным перхотью воротником мятого черного пиджака.
– Ну и ну, неудивительно, что Карла хотел спрятать все концы в воду, – вдруг выпалил он, как будто подчиняясь какой-то невидимой силе. – Совсем неудивительно. Карла, видите ли, тоже ведь кое-что смыслит в Китае. Это мне Конни говорила.
Он с трудом поднялся на ноги, одновременно схватив слишком много разных вещей: трубку, коробку с табаком, нож для разрезания страниц и своего Трахерна. Конечно, он не знает его до тонкостей. Ну, этого от него и ожидать нельзя. Карла ведь не ученый – он солдат. Но он не слеп, отнюдь нет – так говорит Конни. Ко. Он повторил это имя несколько раз, каждый раз по-своему, как бы на разных уровнях.
– Ко. Ко. Мне нужно посмотреть, каким иероглифом пишется это имя. Абсолютно все зависит от иероглифов. Высота… может быть, даже дерево… да, я могу представить себе его как дерево… или нет?… да, пожалуй, здесь может быть еще несколько вариантов. «Дрейк», конечно же, идет от миссионерской школы. Шанхайский мальчик, ходивший в миссионерскую школу. Ну ладно, ладно. В Шанхае, видите ли, все и началось. Самая первая партийная ячейка была создана в Шанхае. Почему это пришло мне в голову? Дрейк Ко. Интересно, как его на самом деле зовут. Несомненно, мы очень скоро это узнаем. Да, хорошо. Ну, что же, пожалуй, мне тоже нужно вернуться к своим бумагам и кое-что почитать. Смайли, как вы думаете, нельзя ли попросить, чтобы в мою комнату принесли ведерко угля? Когда отопление не включено, там просто замерзнуть можно. Я просил «домоправителей» уже раз десять, но единственное, что я получил в ответ на все мои просьбы. – это весьма дерзкие и неуважительные ответы. Боюсь, таковы уж наши времена… Anno domini… Но я полагаю, что зима совсем уже на пороге. Я надеюсь, Вы будете знакомить нас с материалом сразу же, как только он будет поступать? Не слишком приятно строить версии на догадках. Я составлю его биографию. Именно это я сделаю в первую очередь. Ко. А? Да-да, спасибо, Гиллем.
При этих словах он уронил томик Томаса Трахерна. Принимая его от Гиллема, выпустил из рук жестяную коробку с табаком, Гиллем поднял и ее.
– Дрейк Ко. Шанхайский язык, конечно же, почти ничего не объясняет. В Шанхае ведь настоящее столпотворение, смешение народов. Ответ, судя по тому, что нам известно, в Чиу-Чау. Но мы не должны спешить с выводами. Баптист. Пусть так, но ведь большинство чиу-чау – баптисты, разве нет? Сватоу… где это нам уже встречалось? Ага, компания-посредник в Бангкоке. Так-так, пока все сходится довольно хорошо. Или Хакка. Они ведь не являются взаимоисключающими, отнюдь нет.
Шаркая ногами, ди Салис вышел вслед за Конни, оставив Гиллема наедине со Смайли, который встал со своего места и, подойдя к креслу, тяжело опустился в него, устремив невидящий взгляд на огонь.
– Странно, – заметил он, помолчав немного. – У меня нет ощущения потрясения. Почему это так, Питер? Ты меня хорошо знаешь. Почему?
Гиллему хватило ума и такта промолчать.
– Хороший улов. Большая рыба. На содержании у Карлы. Доверительные не используемые счета; угроза того, что русские шпионы внедрились в плоть и кровь нашей колонии. Так почему же я не испытываю потрясения?
Зеленый телефон снова подал голос. Подошел Гиллем. На письменном столе он с удивлением увидел папку со свежими сообщениями Сэма Коллинза с Дальнего Востока.
Так прошли выходные. Конни и ди Салис словно сквозь землю провалились; Смайли засел за работу над докладной начальству; Гиллем почистил перышки, вызвал «мамаш» и договорился о работе над документом в несколько смен. В понедельник, получив подробнейшие инструкции от Смайли, он позвонил личному секретарю Лейкона и очень хорошо справился с заданием. "Никаких фанфар и торжества в голосе, – предупредил Смайли. – Постарайся, чтобы все прозвучало как бы между прочим.
Так Гиллем и сделал.
Он сказал:
– Некоторое время тому назад за ужином шла речь о том, что неплохо бы собрать заседание комиссии по определению разведывательной политики для рассмотрения некоторых фактов prima facie (Прежде в с е г о, с первого взгляда ( л а т.)). В деле кое-что определилось, так что может быть, имеет смысл назначить дату. Командуйте, когда – и мы разошлем документ всем членам комиссии заблаговременно.
– Командуйте? Определилось? Где только вы и вам подобные учились английскому языку?
Личный секретарь Лейкона был обладателем сочного баритона, и у баритона было имя – Пим, Гиллем никогда не встречался с ним, но тем не менее, не имея на то разумных причин, ненавидел его всей душой.
– Я могу лишь передать ему, – предупредил Пим. – И посмотреть, что он скажет, и тогда я перезвоню вам. Его расписание на ближайший месяц о-очень сильно забито.
– Даже если у него все танцы уже расписаны, это ведь всего-навсего один маленький вальс, и, может быть, ему все-таки удастся найти для него место, – сказал Гиллем и в ярости бросил трубку.
«Ну, погодите у меня – подождите, и вы увидите, какой удар навис над вашими головами», – подумал он.
Когда в Цирке рожают долгожданное дитя, гласит народная мудрость, рядовому агенту остается только мерить шагами комнату, в которой отцу разрешается ждать благополучного разрешения от бремени. Пилоты авиалиний, газетчики-репортеры, шпионы… Сейчас Джерри снова пребывал в этом проклятом состоянии бездействия и беспомощности, когда от тебя ничего не зависит.
– Нас пересыпали нафталином, – объявил Кро. – Передали: «Сработано хорошо, теперь – затаиться и не подавать признаков жизни».
Они разговаривали по телефону, по крайней мере, каждые два дня, никогда не используя для этих разговоров свои телефоны, как правило, один звонил из фойе какой-нибудь гостиницы, а второй ждал звонка в фойе другой. И говорили они завуалированно, используя некую смесь сарратского профессионального иносказательного языка и журналистского слэнга.
– Твою статью проверяют в высших инстанциях, – говорил Кро. – Когда наши редакторы вынесут свое мудрое решение, они подобающим образом поставят тебя в известность. А пока: ты сделал свое дело – и больше не возникай. Это приказ.
Джерри не знал, как Кро выходит на связь с Лондоном, и это его не слишком интересовало, – главное, чтобы было безопасно. Он предполагал, что связь обеспечивает какой-нибудь сотрудник огромного неприкосновенного легального аппарата разведслужбы, но все это было не очень интересно.
– Теперь ты должен гнать статьи для своей газетенки, накручивать метраж и оставить на потом – чтобы было что сунуть под нос братцу Стаббсу, когда наступит очередной кризис, – сказал ему Кро. – И никакой самодеятельности, ты меня понял?
На основе своих похождений с Фростом Джерри выдал статейку о том, как сказались последствия вывода американских войск на ночной жизни квартала Ванчай: «Что стало с Сюзи Вонг после того, как бравые американские солдаты, уставшие от войны, с бумажниками, раздувшимися от денег, перестали прибывать большими партиями в Гонконг для восстановления сил». Он сфабриковал, или, как предпочитают называть это журналисты, немного домыслил и слегка преувеличил «интервью на рассвете» с безутешной вымышленной девушкой из бара, которая теперь вынуждена опуститься до того, чтобы обслуживать японских клиентов. Он отправил эту статейку самолетом и через коррпункт Люка устроил, чтобы по телексу сообщили в редакцию номер сопроводительной бумаги, – все, как приказывал Стаббс.
Джерри не был совсем плохим репортером, но точно так же, как трудные ситуации заставляли его показать все, на что он способен, праздность способствовала тому, что на поверхность вылезало самое худшее. Удивленный быстрым ответом Стаббса, даже похвалившего его статейку, Люк зачитал ему по телефону текст ответной «превозносительной» телеграммы – Джерри начал поглядывать вокруг, изучая пейзаж в поисках новых высот, которые можно было бы покорить. Наличествовала парочка сенсационных судебных процессов, связанных с коррупцией, были замешаны некоторые уважаемые фирмы, а в роли главных обвиняемых выступали, как это обычно бывает, полицейские, «слова которых были неверно истолкованы». Приглядевшись к делам повнимательней, Джерри решил, что они мелковаты для того, чтобы вызвать интерес в далекой Англии. Там теперь такого добра тоже хватает. Один из сотрудников газеты попросил его написать о скандале, который раскопали их конкуренты, – что обладательница титула «Мисс Гонконг» якобы беременна, но Джерри не успел – та уже возбудила против газеты, напечатавшей эти слухи, дело о клевете. От скуки Джерри побывал на пустом, как выжженная пустыня, официальном брифинге для журналистов, который проводил Сладкоголосый – скучнейший тип, из которого не получилось путного газетчика, сам когда-то работавший на одну ежедневную газету в Северной Ирландии. Джерри провел целое утро, изучая темы, которые уже приносили ему успех в прошлом, прикидывая, нельзя ли кое-какие из них поэксплуатировать еще разок. И, прознав о слухах, что в армии грядут большие сокращения расходов, полдня таскался по гарнизону непальских стрелков в сопровождении майора по связям с общественностью (на вид ему было лет восемнадцать). Джерри жизнерадостно поинтересовался, каким образом будут решаться проблемы секса у его подчиненных, когда их семьи (в связи с сокращением средств на довольствие) отправят домой, в Непал? Майор предполагал, что офицеры будут ездить домой, в свои деревни, и навещать семьи где-то раз в три года. Судя по всему, он считал, что этого вполне достаточно. Немного добавив драматизма и только чуть-чуть погрешив против фактов, представив все так, словно непальцы – уже сейчас полк соломенных вдовцов, Джерри поднялся на вершину триумфа. Его статья «Холодный душ в жарком климате для английских наемных солдат» была удостоена чести напечататься с развернутым подзаголовком, хоть и не на первой странице. Уэстерби состряпал и заначил пару статей на черный день и проводил вечера в праздности, прожигая жизнь в клубе. Совершенно извелся, снедаемый внутренним беспокойством, в ожидании, когда же Цирк разродится.
– Ради всего святого, – с жаром убеждал он Кро, – ведь этот человек – весь на виду, можно сказать, общественное достояние.
– И тем не менее, – непреклонно отвечал Кро.
Джерри сказал: «Слушаюсь», а пару дней спустя – только потому, что он просто умирал от скуки, – начал свое собственное, совершенно неофициальное расследование истории жизни и любовных похождений господина Дрейка Ко, кавалера ордена Британской Империи, распорядителя Королевского жокейского клуба Гонконга, миллионера и образцового гражданина, Которого и заподозрить нельзя в чем-нибудь предосудительном. Он не сделал ничего особенного (по крайней мере, по понятиям самого Джерри) – ничего, выходящего за рамки послушания, ведь нет ни одного рядового агента разведслужбы, который в какой-то момент не вышел бы за рамки полученных инструкций.
Уэстерби начал осторожно, словно ребенок, совершающий путешествие к запретной коробке с печеньем. Так совпало, что он уже некоторое время подумывал о том, чтобы предложить Стаббсу серию из трех статей о сверхбогатых людях Гонконга. Копаясь как-то перед обедом в справочниках в библиотеке клуба иностранных корреспондентов, он, бездумно листая ту же книгу, за которой Смайли посылал в Лондон, – последнее издание Кто есть кто в Гонконге, – нашел страницу, где говорилось о Ко Дрейке: женат, имел одного сына (умер в 1968 году), когда-то изучал право в Грейз Инн (Старейшая адвокатская корпорация в Лондоне, при которой имеется школа) в Лондоне, но, судя по всему, не слишком успешно, потому что о том, что Ко стал адвокатом, не говорилось. Потом перечислялись все его двадцать с лишним директорских должностей в разных компаниях. Увлечения: скачки, морские путешествия, коллекционирование нефрита. Кто бы от этого отказался? Потом благотворительные организации, которые он поддерживает, включая баптистскую церковь, духовный храм Чиу-Чау и бесплатную больницу Дрейка Ко для детей. Весьма разносторонняя благотворительность: никого не забыл, отметил Джерри, немного заинтригованный.
С фотографии в книге смотрел двадцатилетний мужчина приятной внешности, с мягким взглядом, обладающий не только большим богатством, но и большими достоинствами, но внешне ничем не отличающийся от многих других людей. Его покойного сына звали Нельсон. Британские адмиралы, отметил Джерри, Дрейк и Нельсон. Он не мог отделаться от мысли, что отец получил имя в честь первого английского мореплавателя, добравшегося до китайских морей, а сын – в честь героя Трафальгарской битвы.
Джерри было гораздо легче, нежели Питеру Гиллему, связать «Чайна Эйрси» в Гонконге и «Индочартер ЮА» во Вьентьяне. Ему показалось забавным то, что он прочитал в проспекте компании «Чайна Эйрси». Она занималась разносторонней деятельностью в области торговли и перевозок в юго-восточном регионе Азии, и в сферу ее интересов входили рис, рыболовство, электротовары, тиковое дерево, операции с недвижимостью и транспортные перевозки.
Работая как-то в корпункте у Люка, он предпринял более решительный шаг: исключительно в силу обстоятельств ему попалось на глаза кое-что о Дрейке Ко. Правда, надо признать, что он сам нашел имя Ко в картотеке. Точно так же, как и имена еще десятка или двух состоятельных китайцев, проживающих в колонии. В добавление к этому он – абсолютно без задних мыслей! – спросил у девушки-сотрудницы, какие из миллионеров-китайцев, по ее мнению, являются самыми колоритными личностями и подошли бы для его статей. И хотя Дрейк, возможно, и не был одним из самых очевидных кандидатов, Джерри не понадобилось много времени, чтобы навести девушку на это имя. Вслед за именем появились вырезки из газет. И в самом деле, как он уже доказывал Кро, было что-то унизительное, если не сказать неестественное, в том, чтобы прибегать к тайным методам получения информации о человеке, который настолько явно находится на виду. Агенты советской разведки, Джерри мог судить по своему ограниченному опыту, обычно представляли собой гораздо более скромные фигуры. По сравнению с ними Ко принадлежал к другому классу.
«Он чем-то напоминает мне моего старика Самбо», – подумал Джерри. Мысль о таком сходстве впервые пришла ему в голову.
Больше всего информации он почерпнул из журнала «Голден Ориент» (который уже больше не издавался). В одном из последних номеров он поместил иллюстрированный очерк на восьми страницах, озаглавленный «Красные рыцари Наньянга», в котором рассказывалось о все более многочисленных группах китайцев, живущих в разных странах, но поддерживающих очень выгодные торговые отношения с красным Китаем (обычно их называли «жирными котами»). Джерри знал, что название Наньянг используют для стран, находящихся к югу от Китая; и для китайцев это слово значит нечто вроде Эльдорадо, где царит мир и все живут в достатке. Каждому из героев этой журнальной статьи посвящалась одна страница с фотографией, обычно на фоне владений того или иного бизнесмена. Гонконгским героем очерка – а там еще были интервью с бизнесменами из Бангкока, Манилы и Сингапура – был «этот пользующийся всеобщей любовью человек – спортсмен, президент Жокейского клуба» господин Дрейк Ко, председатель, управляющий, директор и обладатель контрольного пакета акций компании «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг». Он был сфотографирован со своей лошадью по кличке Счастливчик Нельсон в конце удачного сезона в Хэппи Вэлли. Джерри сразу же обратил внимание на имя лошади. Ему показалось жутковатым, что отец называет лошадь именем своего умершего сына.
Фотография, напечатанная в журнале, давала гораздо лучшее представление о Ко, чем его безликий снимок в «Кто есть кто». У Ко было веселое, даже приподнятое настроение, и, несмотря на то что на нем был головной убор, возникало впечатление, что он – лысый. Кстати, головной убор на фотографии представлял наибольший интерес, потому что, насколько мог судить Джерри, никто и никогда не видел китайца в такой шляпе. Это была даже не шляпа, а скорее берет, сдвинутый набок и назад, и Ко был похож не то на английского солдата, не то на французского торговца луком. Но самое главное, что в Ко было то, что чрезвычайно редко встретишь у китайцев – самоирония. Он был высокого роста, на нем был дорогой и элегантный плащ в стиле «Берберри», и длинные руки торчали из рукавов, как у переростка. Было видно, что он действительно очень любит свою лошадь – одна рука спокойно лежала у нее на крупе. Когда в интервью Ко спросили, почему он по-прежнему содержит флотилию джонок, хотя джонки, по общему мнению, уже давно не выгодны, он ответил: «Я из рода Хакка из Чиу-Чау. Мы дышали водой, мы выращивали урожай на воде, мы спали на воде. Лодки – это моя среда обитания». Он также любил описывать свое путешествие из Шанхая в Гонконг в 1951 году. В то время граница между ними еще была открыта и, по сути дела, не было никаких ограничений на въезд. Тем не менее. Ко предпочел совершить путешествие на рыбацкой джонке, несмотря на пиратов, блокады и штормы, что другие расценивали по меньшей мере как очень эксцентричный поступок.