Ле Карре Джон. Достопочтенный школяр

   Конни не могла вынести, что старый Док тянет все одеяло на себя, хоть они и договорились об этом заранее. Она чувствовала логику его рассказа, но ее женская натура не могла примириться с реальностью.
   – Очень хорошо, Док, стало быть, он пострадал во время чистки, – тихо произнес Смайли, овладевая собой. – Тогда вернемся в шестьдесят седьмой год, вы позволите? – Он опять оперся подбородком на руку.
   В полумраке Карла хмуро взирал с портрета на собравшихся. Ди Салис нараспев продолжал:
   – Да, можно подумать, что это одна из обычных печальных историй. На него надели дурацкий колпак. Плевали вслед на улице. Жене и детям дали пинка. Исправительные лагеря, трудовое воспитание «в объеме, соизмеримом с тяжестью преступления». Призывы вернуться к крестьянским добродетелям. В одном из отчетов указывается, что Нельсона отправили проверить себя в сельскую коммуну. И когда он ползком вернулся в Шанхай, его заставили опять начинать с самого дна, ввинчивать болты в железнодорожные рельсы или что-то в этом роде. Что же касается русских – раз уж мы говорим именно об этом, – торопливо добавил Док, прежде чем Конни успела его перебить, – в их глазах он погиб. У него не стало ни доступа наверх, ни влияния, ни друзей.
   – И скоро ли он сумел вскарабкаться обратно? – спросил Смайли, многозначительно полузакрыв глаза.
   – Года три назад он снова начал действовать, В общем-то, у него есть все, в чем нуждается Пекин: мозги, технические знания, опыт. Но его официальная реабилитация состоялась лишь в начале семьдесят третьего года.
   Пока ди Салис методично описывал все ступени процедуры восстановления Нельсона в прежнем положении, Смайли тихо подтянул папку к себе и сверился с какими-то датами, которые по причинам, пока не получившим объяснения, внезапно ему потребовались.
   – Платежи на имя Дрейка начали поступать в середине семьдесят второго, – пробормотал он. – В середине семьдесят третьего суммы резко возросли.
   – Благодаря Нельсону, дорогуша, – прошептала ему вслед Конни, словно суфлер из-за кулис. – Чем больше он знал, тем больше говорил, а чем больше говорил, тем больше получал. Карла платит только за конфетки, и все равно его милости жгут, как клеймо.
   – В семьдесят третьем году, сообщил ди Салис, признав должным образом все свои ошибки, Нельсон был принят в Шанхайский городской революционный комитет и назначен партинструктором в военно-морскую часть Народно-освободительной армии. Шесть месяцев спустя…
   – Дата? – перебил Смайли.
   – Июль семьдесят третьего.
   – Значит, Нельсон был официально реабилитирован?..
   – Процесс начался в январе семьдесят третьего.
   – Благодарю.
   Шесть месяцев спустя Нельсон оказывается в Центральном комитете Коммунистической партии Китая, где работает в неизвестной пока должности.
   – Вот это да! – тихо воскликнул Гиллем, и Молли Микин потихоньку пожала ему руку.
   – А в отчете Кузенов, – сообщил ди Салис, – как всегда, без даты, но хорошо аргументированном, говорится, что Нельсон работал неофициальным советником в Комитете по военному имуществу и артиллерийско-техническому снабжению Министерства обороны.
   Ди Салис преподнес это откровение с каменно-неподвижным лицом, не обставляя его обычным своим манерничанием. Это лишь усилило эффект.
   – Что касается поиска подходящих агентов, шеф, – тихо продолжил он, – то с точки зрения оперативной работы мы, китайский отдел вашего большого дома, рассматриваем этот пост как один из ключевых во всей китайской администрации. Если бы мы искали, в какую дырку в материковом Китае засунуть одного-единственного агента, мы наверняка остановились бы на человеке в должности Нельсона.
   – По каким причинам? – Смайли то строчил заметки, то заглядывал в раскрытую папку на столе.
   – Китайский военно-морской флот до сих пор пребывает в каменном веке. Мы, разумеется, проявляем некоторый формальный интерес к достижениям китайской технической мысли, но наши истинные приоритеты, равно как приоритеты Москвы, лежат в области стратегии и политики. Кроме того, Нельсон мог бы сообщить нам общую мощность всех китайских верфей. И к тому же он мог бы рассказать нам о потенциале китайского подводного флота, который много лет пугает Кузенов до смерти. Да и нас тоже частенько заставляет дрожать, осмелюсь добавить.
   – Можно представить, как его боятся в Москве, – пробормотал, не дожидаясь своей очереди, какой-то старый архивокопатель.
   – Китайцы, как считается, разрабатывают собственную версию русских подводных лодок класса «G-2», – пояснил Док. – О них никто ничего не знает. Создали ли они свою конструкцию? Сколько на них пусковых установок – две или четыре? Какого класса ракеты – "море-воздух "или «море-море»? Какие финансовые ассигнования требуются? Говорят, что это подводные лодки типа «Хань». До нас дошли слухи, что в семьдесят первом китайцы заложили одну такую лодку. Подтверждения мы так и не получили. В шестьдесят четвертом они, как утверждается, построили в Даляне подлодку класса G, вооруженную баллистическими ракетами, но никто из официальных лиц ее не видел. И так далее и тому подобное, – неодобрительно заключил ди Салис, ибо, как почти все в Цирке, питал глубокую неприязнь к военным вопросам и предпочитал более возвышенные цели. – За надежные и современные сведения об этих объектах Кузены заплатили бы целое состояние, Лэнгли может потратить пару лет работы, ухлопать на исследования, несанкционированные облеты, спутники, подслушивающие устройства и еще Бог знает на что сотни миллионов долларов – и все-таки не приблизиться и наполовину к тому, что можно узнать из одной-единственной фотографии. Поэтому если Нельсон..: – Он не закончил фразы, и от этого она прозвучала куда более выразительно.
   – Хорошо сработано, Док, – прошептала Конни. Еще несколько минут никто не произнес ни слова. Их удерживал Смайли – он непрерывно строчил в блокноте и то и дело заглядывал в папку.
   – Здорово работает, прямо второй Хейдон, – пробормотал Гиллем. – Даже лучше. Китай – последний рубеж. Самый крепкий орешек для разведчика.
   Смайли, по-видимому, закончил расчеты и откинулся в кресле.
   – Рикардо отправился в полет через несколько месяцев после официальной реабилитации Нельсона, – произнес он.
   Это ни у кого не вызвало вопросов.
   – В Шанхай едет Тиу, а через шесть недель – Рикардо…
   Гиллем услышал, как где-то далеко, на пределе восприятия, затрещал телефон прямой связи с Кузенами, подключенный к его комнате, и в дальнейшем, излагая эту историю, он изо всех сил пытался убедить слушателей – хотя неизвестно, было ли это так на самом деле или он говорил это задним числом, – что в этот миг в подсознании, как джинн из лампы, возник пренеприятнейший образ Сэма Коллинза, и в который раз он спросил себя, как у него хватило ума поручить Сэму доставить Мартелло такое важное письмо.
   – У Нельсона есть на руках еще один козырь, шеф, – продолжил ди Салис, когда все подумали, что он уже закончил. – Я бы не стал утверждать со всей уверенностью, но при нынешних обстоятельствах не осмеливаюсь об этом умолчать. Несколько недель назад из Западной Германии мы получили информацию, которой иногда обмениваемся. Согласно их источникам, с недавнего времени Нельсон входит в состав некоего органа, который мы из-за недостатка сведений прозвали Пекинским Чайным клубом; это начинающая становиться на ноги организация, которая, как мы полагаем, была создана для координации действий всех разведывательных служб Китая. Сначала братец Ко входил туда в качестве советника по электронным средствам слежения, потом был повышен до полноправного члена. Насколько мы можем понять, это организация наподобие нашей Комиссии по определению разведывательной политики. Но должен подчеркнуть, что это лишь догадки, выстрел вслепую. Ни нам, ни заокеанским коллегам о китайских разведывательных службах ничего не известно.
   На мгновение Смайли потерял дар речи. Он уставился на ди Салиса, открыл и закрыл рот, снял и протер очки.
   – А какие у Нельсона мотивы? – спросил он. Настойчивый треск телефона прямой связи с Кузенами все еще не доходил до его сознания. – Или вы, Док, предпочитаете стрелять вслепую? Как вы себе это представляете?
   Ди Салис так выразительно пожал плечами, что его сальные волосы встали дыбом, наподобие половой швабры.
   – Пусть другие гадают, – ядовито произнес он. – Кто в наши дни верит в мотивы? С его стороны было бы совершенно естественно откликнуться на попытки завербовать его в Ленинграде, конечно, если работа проводилась как следует. В этом нет никакой нелояльности. Правда, не совсем общепринято. Россия всегда была старшим братом Китая. Им стоило только сказать Нельсону, что его отобрали в авангард членов комитета «повышенной бдительности». Для этого не требуется особой хитрости.
   Зеленый телефон в соседней комнате трезвонил не переставая. Это о многом говорило – Мартелло редко бывал так настойчив. Поднимать трубку имели право только Гиллем и Смайли. Но Смайли не слышал звонка, а Гиллем решил, что скорее провалится в преисподнюю, чем сдвинется с места, пока ди Салис излагает возможные причины, по которым Нельсон стал «кротом» Карлы.
   – Когда началась культурная революция, многие из тех, кто занимал такие же высокие должности, как Нельсон, решили, что Мао сошел с ума, – рассказывал Док, все еще не желая выдвигать никаких теорий. – Так считал даже кое-кто из его генералов. Унижения, которые претерпел Нельсон, заставили его смириться внешне, но внутренне он, возможно, обозлился и – кто знает? – возжаждал мести.
   – Платежи на имя Дрейка начали поступать как раз тогда, когда реабилитация Нельсона была практически завершена, – мягко возразил Смайли. – Каковы ваши предположения?
   Для Конни это было уже чересчур. Ее снова прорвало:
   – О Джордж, разве можно быть таким наивным? Ты же сам можешь все понять, дорогуша! Не могут же эти несчастные китайцы на полжизни запереть под замок технического специалиста высочайшего класса и не извлекать из него никакой пользы! Карла видел, куда ветер дует, так, Док? Он все учуял и пошел по ветру. Он держал бедняжку Нельсона на привязи и, едва тот из глуши попал в цивилизованный мир, направил по его следу своих гончих: "Это мы! Вы нас не забыли?
   Мы ваши друзья! Мы не дадим вам пропасть! Не будем плевать вслед на улице! Давайте вернемся к делу". Вы и сами бы так поступили, разве нет?
   – А деньги? – спросил Смайли. – Полмиллиона?
   – Кнут и пряник! Грандиозное вознаграждение с намеком на шантаж. Нельсона поймали сразу на два крючка.
   Несмотря на бурный взрыв Конни, последнее слово осталось за ди Салисом:
   – Он китаец. Он прагматичен. Он брат Дрейка. Он не может уехать из Китая…
   – Пока не может, – тихо добавил Смайли, еще раз заглядывая в папку.
   –…и хорошо знает настоящую цену своих услуг русской разведке. «Политику нельзя съесть, с ней нельзя переспать», – любит говорить Дрейк. Тогда по крайней мере на ней нужно делать деньги…
   – В ожидании дня, когда можно будет выбраться из Китая и потратить их. – Смайли закрыл папку и поднял листок с заметками. Гиллем на цыпочках вышел из комнаты. – Дрейк однажды уже пытался вытянуть его и потерпел неудачу, так что Нельсон будет принимать деньги от русских до… до каких пор? Возможно, пока Дрейку не повезет.
   Настойчивый, где-то на грани восприятия, треск телефона наконец затих.
   – Нельсон – «крот» Карлы, – подытожил Смайли, обращаясь, скорее всего, к себе самому. – Он сидит на бесценном кувшине с информацией о Китае. Уже поэтому он нам интересен. Он действует по приказам Карлы. Они сами по себе имеют для нас громадное значение. По ним можно точно определить, что именно русские знают о своих китайских врагах и даже что они против них замышляют. Информация посыплется на нас, как из рога изобилия, стоит только как следует вдуматься в его сведения. Я прав, Питер?

 

 
   Трагическая новость всегда приходит неожиданно. Только что новая идея казалась незыблемой; в следующий миг она уже уничтожена, и для тех, кто пострадал в катастрофе, мир меняется безвозвратно. Однако Гиллем успел подстелить соломки; ею стали слова, написанные на почтовой бумаге со штампом Цирка. Питер составил экстренное сообщение для Смайли. надеясь, что вид письма заранее подготовит начальника к неприятным новостям. Он тихо подошел к столу с письмом в руке, положил конверт на стекло и стал ждать.
   – К с т а т и, о Ч а р л и М а р ш а л л е, другом летчике, – поинтересовался у собравшихся Смайли, до сих пор ни о чем не догадываясь. – Напали ли Кузены на его след, Молли?
   – Его история во многом похожа на историю Рикардо, – ответила девушка и недоуменно взглянула на Гиллема, стоявшего сбоку. Питер почему-то побледнел и стал казаться старым и больным. – Как и Рикардо, он во время войны в Лаосе совершал полеты для Кузенов. Они одновременно учились в секретной авиационной школе Лэнгли в Оклахоме. Когда война закончилась, американцы выбросили его на свалку, и больше о нем ничего не известно. В Управлении по борьбе с наркотиками утверждают, что он возил опиум, но они говорят это обо всех летчиках, работавших на Кузенов.
   – Полагаю, вам нужно прочитать вот это, – твердо сказал Гиллем, указывая на послание.
   – Следующим шагом Уэстерби должен стать Маршалл. Нельзя ослаблять давление, – продолжал Смайли.
   Он взял наконец листок со стола и протянул его к свету. Затем прочитал его, приподняв брови и полузакрыв глаза. Прочитал, как всегда, дважды. Выражение лица не изменилось. Те, кто сидел рядом, говорили, что оно просто застыло.
   – Благодарю, Питер, – тихо произнес Смайли и положил бумагу на стол. – И благодарю всех присутствующих. Конни и Док, вы можете остаться. Остальным этой ночью желаю хорошо выспаться.
   У тех, кто был помоложе, это пожелание вызвало здоровый смех: было уже далеко за полночь.

 

 
   Рядом с Джерри, притулившись к вытянутой ноге, спала девушка с верхнего этажа, худенькая смуглая куколка; оранжевый свет, льющийся с промоченного дождем гонконгского неба, не оставлял на ней ни единого пятнышка. Она похрапывала, запрокинув голову, а Джерри смотрел в окно и думал о Лиззи Уэрдингтон. Он вспоминал отметины от когтей у нее на подбородке и в который раз спрашивал себя, кто же их оставил. Он думал о Тиу, представлял его в роли ее тюремщика и повторял прозвище лошадиный писака", пока не разозлил себя окончательно. Он спрашивал себя, долго ли еще придется ждать и появился ли наконец у него хоть малейший шанс наладить с ней отношения. Это было все, о чем он просил: всего один шанс. Девушка пошевелилась и затихла. Из-за соседней двери доносилось привычное клацанье: участники партии в маджонг перед началом игры промывали косточки.
   Поначалу девушка не то чтобы неподобающе быстро ответила на ухаживания Джерри – он уже несколько дней заваливал ее почтовый ящик потоком страстных записок, – просто ей нужно было оплатить счета за газ. Официально она принадлежала некоему бизнесмену, но в последнее время его посещения становились все реже и реже и наконец прекратились совсем. Это привело к тому, что она уже не могла позволить себе ни визит к прорицателю, ни партию в маджонг, не говоря уже о модной одежде, к которой она привыкла в далекие дни, когда снималась в фильмах о кун-фу. Поэтому она и уступила, но подоплека тут была чисто финансовой. Больше всего она боялась, что кто-нибудь узнает, что она ублажает гнусного «куайло», и поэтому, чтобы спуститься на один этаж, девушка надевала полное уличное облачение: коричневый плащ с заграничными латунными пряжками на погонах, желтые пластиковые боты и пластиковый зонтик, разрисованный красными розами. Все это сейчас валялось на паркетном полу, как доспехи на поле битвы, а она спала, охваченная благородной усталостью, как воин, исчерпавший силы в сражении. Поэтому, когда зазвонил телефон, она откликнулась лишь сонным ругательством на кантонском диалекте.
   Джерри поднял трубку, лелея безумную надежду, что, может быть, это Лиззи, но ошибся.
   – Скорей вали сюда. – Это был Люк. – И Стаббси будет тебе благодарен по гроб жизни. Живей. Сделаешь карьеру – скажи мне спасибо.
   – Куда это – сюда? – спросил Джерри.
   – Вниз, бестолочь.
   Он перекатил девушку со своей ноги на пол, но она так и не проснулась.

 

 
   Дождь застал всех врасплох. Дороги блестели, вокруг луны сверкало яркое кольцо. Люк вел машину так, словно ехал на джипе: на высоких передачах, резко переключая их на поворотах. В машине витали пары виски.
   – Так что ты раздобыл, скажи, Христа ради? – потребовал Джерри. – Что происходит?
   – Черт знает что. А пока заткнись.
   – Не хочу я черт знает чего. Мне и так хорошо.
   – Этого захочешь. Говорю тебе, захочешь.
   Они ехали к туннелю через гавань. Сбоку неожиданно возникла стайка велосипедистов с погашенными фарами, и Люку, чтобы не столкнуться с ними, пришлось выехать на среднюю полосу.
   – Ищем какую-то огромную стройку, – сказал Люк.
   Их обогнала сверкающая огнями патрульная машина. Люк решил, что их собираются остановить, и опустил стекло.
   – Мы п р е с с а, слышите, идиоты? – завопил он. – Мы звезды, понятно?
   Патрульная машина проехала мимо. Внутри они заметили сержанта-китайца, его напарника, шофера и величественного вида европейца, который восседал на заднем сиденье, словно мировой судья. Впереди, с правой стороны от проезжей части, показалась обещанная стройка. Клетка из желтых брусьев и бамбуковых лесов кишела потными кули. С кранов, мерцая дождевыми каплями, словно плети, свисали тросы. Свет прожекторов поднимался с земли и щедро рассеивался в тумане.
   – Смотри внимательно, тут поблизости должен быть невысокий домик, – велел Люк, сбавляя скорость до шестидесяти километров в час. – Белый. Ищи белый домик.
   Джерри быстро нашел и показал его Люку. Двухэтажное здание, покрытое мокрой штукатуркой, не выглядело ни старым, ни новым. Вход окружали заросли шестиметрового бамбука, рядом стояла машина «скорой помощи». В открытой машине, развалясь и покуривая, сидели три шофера. Они с любопытством следили за полицейскими, которые носились по двору, словно от них требовалось подавить мятеж.
   – Он дает нам час форы.
   – Кто?
   – Рокер. Рокер дает. А ты думал кто?
   – Почему?
   – Полагаю, чтобы меня порадовать. Он меня любит. И тебя тоже. Он велел обязательно привезти тебя.
   – Почему?
   Дождь лил не переставая.
   – П о ч е м у д а п о ч е м у ? – яростно передразнил Люк. – Поторапливайся лучше!
   Бамбук вымахал даже выше стен. В его зарослях, бряцая цимбалами, укрылась пара монахов в оранжевых одеяниях. Третий держал зонтик. Кругом стояли палатки, увитые цветами – больше всего было ноготков, – и катафалки. Откуда-то доносился размеренный речитатив. В парадном вестибюле было сыро, как в болоте посреди джунглей, и воняло формальдегидом.
   – Специальный агент Большого My, – сказал Люк.
   – Пресса, – сказал Джерри.
   Полицейский кивнул, даже не посмотрев на удостоверения, и пропустил.
   – Где же старший инспектор? – спросил Люк.
   От запаха формальдегида кружилась голова. Их вел молодой сержант. В комнате за стеклянной дверью сидели человек тридцать стариков и старух. Большинство в пижамах. Они флегматично ждали, как припозднившиеся пассажиры ждут ночного поезда. Не отбрасывя теней, светили неоновые лампы, жужжал электрический вентилятор. Один из стариков прочистил горло и сплюнул на зеленый кафельный пол. Никто не плакал. Штукатурка запотела и покрылась каплями влаги. Увидев великанов-"куайло", они застыли в почтительном изумлении.
   Кабинет патологоанатома был выдержан в желтых тонах. Желтые стены, желтые закрытые жалюзи. Кондиционер не работал. Тот же зеленый легко отмывающийся кафель.
   – Ну и вонь, – сказал Люк.
   – Почти как дома, – согласился Джерри.
   «Лучше бы военные действия, – подумал Джерри. – О войне писать проще».
   Сержант велел подождать и прошел вперед. Они услышали скрип столика на колесах, приглушенные голоса, лязгнула дверца холодильника, зашелестели резиновые подошвы. Рядом с телефоном лежал том «Анатомии» Грея. Джерри перелистал страницы, проглядел иллюстрации. Люк уселся на стул. Ассистент в коротких резиновых сапогах и рабочем комбинезоне принес чай. Белые чашки с зеленым ободком, монограмма Гонконга, увенчанная короной.
   – Будьте добры, передайте сержанту, чтобы он поторопился, – сказал Люк. – Через минуту сюда заявится весь город.
   – Но почему мы? – снова спросил Джерри.
   Люк отлил немного чая на кафельный пол и, глядя, как ручеек сбегает в водосточный желоб, долил в чашку виски из фляги. Сержант вернулся и поманил их тонкой рукой. Они вернулись в зал ожидания и двинулись дальше. Двери в коридор не было. Они прошли мимо какого-то закоулка, похожего на общественный туалет, и добрались до цели. Первое, что увидел Джерри, был битый-перебитый столик на колесах. Нет на свете ничего более древнего и заброшенного, чем устаревшее больничное оборудование, подумал он. Стены поросли зеленой плесенью, с потолка свисали зеленые сталактиты, помятая плевательница была набита грязными салфетками. Прежде чем стянуть простыню и предъявить труп для опознания, вспомнил Джерри, они прочищают покойникам носы. Это делается в знак любезности, чтобы посетители не упали в обморок.
   От паров формальдегида из глаз лились слезы. Китаец-патологоанатом сидел у окна и делал пометки в блокноте. Рядом вертелись пара служителей и еще несколько полицейских – настроение было такое, будто все чувствовали себя в чем-то виноватыми и хотели извиниться. Джерри никак не мог понять, в чем дело. Рокер не обращал на них ни малейшего внимания, он стоял в углу и о чем-то шептался с величественным джентльменом, приехавшим на заднем сиденье патрульной машины. Джерри дважды расслышал слова «пятно на нашей репутации», произнесенные негодующим тоном. Тело было накрыто белой простыней с синим крестом. Перекладины креста были одинаковой длины, так что простыню можно стелить любой стороной, подумал Джерри. Других столиков на колесах в комнате не было. Единственный стол и единственная простыня. Все остальное находилось в двух холодильниках с деревянными дверцами высотой в человеческий рост, огромных, как лавка мясника. От нетерпения Люк приплясывал на месте
   – Господи, Рокер! – окликнул он его с другого конца комнаты. – Долго еще вы будете держать тело закрытым? У нас много дел.
   Никто даже не обратил на него внимания. Устав ждать, Люк сдернул простыню. Джерри посмотрел и отвел взгляд. В соседней комнате проводилось вскрытие, доносился звук перепиливаемой кости, похожий на рычание собаки.
   " Н е у д и в и т е л ь н о, ч т о о н и в с е с л о в н о и з в и н я ю т с я, – отупело подумал Джерри. – П р и в е з т и т р у п к р у г л о г л а з о г о е в р о п е й ц а в т а к у ю д ы р у ".
   – Господи Боже, – послышался голос Люка. – Боже пресвятой. Кто это сделал? Что ты думаешь об этих отметинах? Это знак Триад. Господи.
   Залитое дождем окно выходило во внутренний двор. Джерри видел, как качается под дождем бамбук и мелькает тень машины «скорой помощи», доставившей очередного клиента, но он сомневался, что найдется еще хоть один столь же изуродованный труп. Появился полицейский фотограф, засверкали вспышки. На стене висела телефонная трубка. По ней говорил Рокер. Он до сих пор ни разу не взглянул ни на Люка, ни на Джерри.
   – Я хочу, чтобы его убрали, – заявил величественный джентльмен.
   – Как пожелаете, – заверил его Рокер, Он вернулся ктелефонному разговору. – Во внутреннем городе, сэр… Да, сэр… На аллее, сэр. Раздет. Большой процент алкоголя… Судебный патологоанатом сразу опознал его, сэр. Да, сэр, банкиры у ж е з д е с ь, сэр. – Он повесил трубку. – Да, сэр, нет, сэр, три полных мешка, сэр, – прорычал он и еще раз набрал номер.
   Люк что-то записывал.
   – Господи, – то и дело с ужасом повторял он. – Господи. Наверно, они убивали его несколько недель. Или месяцев.
   Собственно говоря, его убили дважды, решил Джерри. Первый раз – чтобы заставить его говорить, второй раз – чтобы заставить замолчать. Следы того, что с ним сделали, были разбросаны по всему телу, как проплешины от огня на ковре – пожар сначала прожигает в нем дыры, потом внезапно отступает. Другая отметина обвивалась вокруг шеи – след еще одной, быстрой смерти. Они сделали это напоследок, когда он был больше не нужен.
   Люк окликнул патологоанатома.
   – Ну-ка, переверните его. Не будете ли вы добры перевернуть его, сэр?
   Старший инспектор повесил телефонную трубку.
   – Что произошло? – спросил Джерри, обращаясь прямо к нему. – Кто это?
   – Его зовут Фрост, – ответил Рокер, скосив глаза. – Чиновник высокого ранга, работал в Южноазиатско-Китайском банке. Отдел доверительных счетов.