пригласить аспиранта в пивной буфетик, чтобы потолковать по душам и сблизить
позиции по сложным жизненным проблемам Отец только что вернулся из
командировки в Лодейное поле, где неделю принимал экзамены у заочников, и
поэтому ответ Глозика прозвучал для него загадкой:
- Нет! - Гвозлик остановился, как вкопаный и испуганно посмотрел на
руководителя. - Я же вам позавчера пообещал, Сергей Михайлович. Теперь даже
пива не пью! Все! Хватит! Вы меня убедили!
В чем? - по инерции спросил отец.
Ну, вот в этом...
Позавчера, говорите? - задумался отец.
Ну да, - кивнул Гвозлик, не решаясь двинуться с места. - Или
поза-позавчера? Может, я путаю?
Хорошо, хорошо! - растеряно сказал отец. - Вы идите, а я все-таки
бутылочку "Рижского" выпью...
На следующий день Гвозлик поймал батяню в институтском дворе:
- Я хотел только добавить, что совсем не обижаюсь на вас!
- За что не обижаетесь? - на всякий случай спросил отец.
- Вот за это! - Гвозлик осторожно приложил кулак к своей бороде. - Еще
и мало поддали! Надо было больше! И вообще, я вас по-настоящему зауважал,
Сергей Михайлович! Даже если бы вы меня с моста скинули, как обещали, я бы
все равно не обиделся. Заработал - получи! А я заработал...
- Точно не обижаетесь? - участливо спросил отец. - У вас все цело?
- Все цело, - весело махнул рукой Гвозлик. - Бывало и хуже! Не
волнуйтесь, - все между нами! Вот, я вам статью для аспирантского сборника
принес, возьмите, пожалуйста, на рецензию...
Отец взял у Гвозлика папку с тесемками, извинился и пошел совсем в
другую сторону. За углом он быстро развязал папку и увидел в ней листы
рукописного текста и несколько графиков на миллиметровке. Действительно,
статья...
6
Пробыв три года в аспирантуре, Гвозлик так и не написал диссертацию.
Вернее, написал, но она пропала вместе с портфелем на Московском вокзале,
когда он, помогая милиции, гнался за сбытчиком наркотиков, и ему подставили
ножку. Как водится, глупая толпа принялась крутить ему руки, он
разбушевался, и потому вместо почетной грамоты из МВД прикатила телега в
институт, расписывающая хулиганское поведении Гвозлика в нетрезвом виде.
Гвозлик и не отрицал, что выпил кружечку пива после трудового дня...
После похорон внучки двоюродной сестры первой мамы Гвозлик тихо
уволился с кафедры, и следы его затерялись
Отец к тому времени остыл к написанию докторской и взращиванию
учеников. "Нет, - весело рассуждал он, - крупного ученого из меня уже не
получится. - Буду средним!" Мама свозила папу в санаторий на Куршскую косу,
и вернулись они посвежевшими. "А какие там белочки!", - умилялась мама. "А
какая рыбалка!", - хвастался отец.
...Я помнил Гвозлика по фотографии - замаскированная лысина, борода
полешком на треугольном лице, взгляд правдоискателя, и поэтому сразу признал
его за соседним столиком в пивбаре "Золотое руно" что на Кировском проспекте
рядом с киностудией "Ленфильм".
Мы с бригадой вернулись из Северодвинска и отмечали завершение ходовых
испытаний, - он сидел с двумя веселыми девицами и доливал себе водку в пиво.
- Я не кто-нибудь, а директор фильма! - возвещал Гвозлик, - В моих
руках все финансы и сметы! Если я захочу....
Был восемьдесят третий год, генсеком стал Андропов, и мы нисколько не
удивились, когда в баре стали проверять документы и интересоваться, почему
мы не работе. У нас были законные отгулы, но не было выписки из приказа о
предоставлении онных, и скоро нас всех отвезли в ментовку и посадили в
обезьянник до выяснения мест работы.
Гвозлик и здесь оказался рядом, он сидел в толстом песочном пальто,
разорванным по спине до воротника, и втихаря курил. Его пообещали вызвать
последним. Застеночное братство сближало: я представился и спросил, помнит
ли он моего отца, доцента Банникова?
Конечно! - радостно кивнул он. - Мой научный руководитель! Классный
мужик! Он меня однажды так отхреначил! так отхреначил! Чуть в Обводный канал
не скинул! Но я тогда был не прав! Пил по-черному, на кафедре почти не
появлялся! А ты точно его сын?.. - он повернул ко мне вспыхнувшее улыбкой
лицо.
Точно!
Передавай ему привет! Я сейчас на павильонах снимаю, у меня
многомиллионных фильм в производстве. Хочешь, приглашу на премьеру?
Спасибо, - отказался я и зачем-то спросил: - А вы сейчас пьете?
Не-е, - помотал головой Гвозлик и пренебрежительно махнул рукой. -
Разве что пиво, как сейчас.
Февраля 2003г.
1
8
1
В июле, когда до дня рождения отца и дяди Жоры оставалось меньше
месяца, жена предложила продать китайскую картину своей бабушки.
- Ты же видишь, что происходит, - печально сказала Настя. - Не хватало
только, чтобы они окончательно поссорились накануне юбилея...
- Вижу, - сказал я. - А тебе не жалко картину?
- А что делать? Мне жалко твоего отца и твою маму. И Дениску жалко. И
себя жалко. Мне всех жалко... Но без денег будет не юбилей, а дурдом!
- Ты думаешь, она может прилично стоить?
- Не знаю, - сказала жена. - Свези для начала в Эрмитаж, покажи
специалистам. Я прикинула, - нам надо, как минимум, восемьсот.
- Чего?
- Не рублей же! Долларов! - жена взялась перечислять необходимые траты,
и я погруснел. - Подарки отцу и дяде Жоре! Стол человек на тридцать!
Заплатить налог за дачу! Неплохо бы новые туфли твоей матушке, кроссовки
Денису...
...Картина была в темной буковой рамке, размером с кухонный стол, и
изображала суету в каком-то просторном китайском помещенье. Настоящий
восточный ребус, написанный разноцветной тушью на тонкой рисовой бумаге: в
одном углу моют в лоханке молодого китайца, в другом - кошка гонится за
мышкой, а за ними собачка, хвостик кренделем; в центре - делегация в халатах
и с сундучками в руках кланяется толстому мандарину, сидящему на троне. Еще
один китаец с белым жасминовым лицом пишет иероглифы на дощечке... Человек
тридцать в общей сложности, не меньше. И всяк занят своим делом. Сколько я
ни разглядывал картину, смысла происходящего так и не уяснил. Суета в
китайском тереме, одним словом. В фанзе.
Судя по всему, лет двести той картине было.
Умершая несколько лет назад бабушка жены, подарившая нам картину,
оказалась женой святого.Ее муж, протоирей одной из петербургских церквей,
был расстрелян большевиками, а к тысячелетию крещения Руси канонизирован в
ранг святого.
Таким образом, после канонизации моя теща автоматически стала дочерью
святого, а жена - внучкой святого.
Наш сын Денис, соответственно - правнуком святого.
Я стал мужем внучки святого...
Это, должен заметить, не хухры-мухры, налагает соответствующие
обязательства. Как, например, можно повздорить с женой, если она внучка
святого? Только, взяв грех на душу. Была бы просто жена, - поругались, и
забыл, мало ли чего не скажешь под горячую руку. А тут - внучка святого!
Большой грех! Поэтому, вы, Кирилл Сергеевич, будьте поосторожнее с эмоциями!
Об этом мне не раз намекалось тещей и ее родственниками. А также говорилось,
что я должен дать нашему сыну, правнуку святого, хорошее образование и
вообще, мне предлагалось личным примером вести его по жизни и оберегать от
наущений дьявола...
Вот и все предложения - веди, дескать, ребенка (пардон, правнука
святого!) по жизни личным примером, а где ты будешь денежки брать, не наше
дело, но постарайтесь без крепких флотских выражений в адрес нашего
прогрессивного президента. Нет, я родственников жены ни в чем не упрекаю -
упаси, Господи! - просто, обидно делается: была держава, и нет ее! И никто
ни при делах! Еще и слова от души не скажи. Была работа, - и нет ее. Была
зарплата плюс командировочные и подводные, - и нет ничего! Получите копейки
и распишитесь, вот здесь, в этой строчечке. И хотите, господин старший
преподаватель российского вуза, купите на эти деньги литр водки, хотите -
килограмм вареной колбасы и картошки. Либо напейтесь, либо наешьтесь.
Спасибо, господин президент! Дай вам Бог здоровья и долгих лет жизни, чтобы
вам увидеть хотя бы конец первого действия той пьесы, что вы со своими
американскими друзьями сочинили!..
Кругом были одни обломы: все дорожало, телевизор раскалялся от пустых
дебатов, долларовый шелест стоял в ушах, но шелестело не в наших карманах.
Мама потихоньку носила на Сенную площадь старые часы и золотые вещи. И
сердце рвалось, когда я видел, как она с грустным лицом перебирает
ломбардные квитанции - на столовое серебро и малахитовую вазочку.
Леню Голубкова, служивший в телевизоре зазывалой, по сто раз в день
скакал с указкой вокруг плакатов и подговаривал нести денежки только в
"МММ".
Шеф создавал при нашей кафедре совместное предприятие, но мне, Кириллу
Банникову, места там, похоже, не предусматривалось. Но я знал точно, - как
только придет время вывозить с товарной станции ящики с австрийским
оборудованием, меня найдут и на даче.
Я бы ушел, но куда? Снова ездить в Турцию за шмотками, а потом стоять с
ними на базаре? Это мы проходили - торгаш из меня никудышный. Готовить
абитуриентов к вступительным экзаменам в вуз? Пробовал - больше не хочу:
скользкое это дело! Работать агентом по недвижимости, как сосед? Денежно. Но
зачем я тогда столько лет учился и еще две пятилетки пахал на оборону нашей
страны? Зачем мне вручали значок "За дальний поход", крепко, по-мужски
обнимая и хлопая по спине? И потом, - мне же сорок лет, а не двадцать...
...Мне бы хотелось, как прежде, сидеть в отсеке подводной лодки
напротив своего прибора "Пегас", слышать, как потрескивает, распрямляясь,
корпус ракетного крейсера при подъеме на перископную глубину, и ждать -
дрогнет ли стрелка радиопеленга от плывыщего в облаках натовского "Авакса".
И знать, что от того, как твое КБ "вылижет" после испытаний прибор, будет
зависеть спокойный сон миллионов людей на земном шаре.
Теперь я выводил по вечерам из гаража наш обтрепанный жигуленок, клал в
карман куртки баллончик с газом, бутерброды и ехал к могучей арке
зеленогорского вокзала - заниматься частным извозом. Жена крестила меня
надорожку, и, уложив Дениса спать, садилась за швейную машинку - она шила
заготовки для сумок с эмблемой "Adidas". Платили мало, но платили.
Отец тоже не мог похвастаться делами в институте: за свое доцентство он
получал, как и я, меньше уборщицы в платном туалете, а про маму я не говорю
- их отдел научно-технической информации уже полгода сидел без зарплаты.
Хорошо еще, что их, пенсионеров, не гнали с работы. И если бы не наши
халтуры, и не совместная колхозная жизнь на даче - пропали бы совсем...
2
Один дядя Жора, оказавшийся на пенсии с развалом своего ЦКБ, не унывал.
В самом начале лета он обзавелся газонокосилкой, кремовыми шортами,
бейсболкой с длинным козырьком, платиновой майкой с орлом, кроссовками,
мушкетерскими крагами и длинными белыми носочками.
У них с тетей Зиной появились круглый пластмассовый стол с креслами и
небьющийся сервиз! Плюс просторный цветастый зонтик и телефон с автономной
трубкой, которая берет за триста метров от дачи.
С этой трубкой дядя Жора сидел по утрам в беседке, буржуазно попивая
кофе и просматривая газеты с развязными заголовками и курсами валют...
На веревке меж сосен висели махровые простыни с Микки-Маусом. Казалось,
они скоро разъедутся и впустят дядю Жору и тетю Зину в сказочный мир
сверкающих автомобилей, белых пароходов, пальм, синего моря и беззаботной
жизни, где на завтрак подают апельсиновый сок, чашку кофе с булочкой и
джемом, и не надо никуда спешить - бассейн с голубой водой рядом, изящные
цветники и газоны обихожены садовником, а все проблемы решаются из шезлонга
- с помощью телефона.
- Вы словно и не родные братья-близнецы! - обращалась мама с легким
укором к отцу, смотревшему очередные телевизионные страсти. - Жора вон так
развернулся, а ты почему-то не хочешь...
- Да ты пойми! - отец потрясал вскинутыми руками, поднимался из кресла
и начинал расхаживать по комнате. - Ты пойми, что я твердо верю в закон
сохранения материи, который в вульгарном изложении для папуасов гласит:
сколько в одном месте убавится, столько в другом прибавится! Не могут мои
сто долларов превратиться в двести! Не могут!
- Но у брата твоего превращаются, - резонно замечала мама. - Зина мне
говорила...
- Да плевать мне двадцать пять раз на Зину! - понизив голос, шипел
отец. - Не хочу даже слышать об этом! Я и Жоре сказал... Вспомни классиков -
для того, чтобы кто-то разбогател, нужно, чтобы кто-то стал нищим! А-а!.. -
отец сердито махал рукой, выходил через вторую калиточку в лес и пинал
сандалиями мухоморы и ставшие вредными свинушки.
Страно, но факт - вопреки отцовским рассуждениям, с которыми я, в
принципе, соглашался, дядя Жора имел неплохие поступления от своих вкладов,
размещение которых готовил, как военную операцию - за письменным столом с
зеленым сукном, вычерчивая графики и щелкая калькулятором.
- И что ты собираешься косить? - с недовольным видом кивал отец на
газонокосилку.
- Осенью картошку выкопаю и газон сделаю. А пока так, вдоль дорожек.
Давай и тебе покошу...
- Газон он сделает, - недовольно крутил головой отец. - Миллионер! Ты
хоть знаешь, что настоящий газон триста лет выращивают?
- Не хуже твоего знаю! - кивал дядя Жора и начинал усиленно жевать
жевательную резинку. - А внуки на что? Правнуки! А? - задиристо говорил он и
как-то по-американски хлопал отца по плечу. - А?
- Вот именно - "правнуки"! - отстранялся отец. - Что мы им оставим?
Промышленность развалена, инженеры на базаре семечками торгуют, бывшие
директора оборонных КБ в банковские аферы пускаются... Мы же не Польша
какая-нибудь, чтобы кормиться за счет торговли!
- Это да! - сокрушенно вздыхал дядя Жора. - Согласен! Но говорят, эти
хлопцы из "МММ" вкладывают деньги в компьтерные технологии, в импорт
пищевого оборудования... Поэтому такая быстрая отдача! Люди наволочками
деньги получают, сам видел! Если хочешь, я дам тебе одну статью почитать...
- Жора, я тебя умоляю! - зажмуривался отец, как от внезапной головной
боли. - Ты меня извини, но я больше доверяю федеральному казначейству США,
чем нашим мозгокрутам. - Отец имел в виду две стодолларовые бумажки,
лежавшие неприкосновенным запасом в старом валенке на антресолях. -
Компьютерные технологии они осваивают! Где ты видел банкира, который
расшибает лоб ради вкладчика!..
3
Июль стоял теплый, с ночными туманами, и мама с тетей Зиной по утрам
вносили в калитку маленькие корзинки с лисичками, крепкими сыроежками и
подберезовиками. Они садились в беседке и принимались чистить грибы.
"Господи, раньше почти каждый год на юг ездили, - вздыхала тетя Зина. - А
сейчас что? Разве это жизнь?" Мать молча снимала липкие разноцветные шкурки
с сыроежек и протирала нож о газету.
На юг мы ездили редко, по пальцам можно пересчитать, и мне было жалко
маму - она вдруг начала стареть. Да и батя начал сдавать, хоть и делал по
утрам зарядку. Дело было не в возрасте, а в унынии, которым окатило отца.
Он играл с Денисом в настольный хоккей, водил внука в лес за шишками
для самовара, помогал натягивать соскочившую цепь на велосипеде, напевал ему
пионерские песни про картошку и синие ночи, а в глазах стояла тоска. И
телевизор он смотрел на нашей веранде, а не ходил, как прежде к брату,
который теперь допоздна разговаривал с кем-то по телефону, а потом сидел при
свете настольной лампы над своими расчетами.
Я понимал и отца - его задевало, что брат-близнец, с которым они с
детства делали все вместе, теперь разорвал связку и в одиночку добился
ощутимых финансовых результатов.
Дядя Жора дарил брату спининг, такие же, как у себя кремовые шорты и
бейсболку, красивые хозяйственные перчатки с пупырышками на пальцах, но все
это лежало нетронутым на веранде, как разоблаченные дары нанайцев. Даже
Денису запрещалось трогать.
А ведь девятого августа им исполняется сто тридцать лет на двоих!
И вообще, я читал, что близнецам, привыкшим с детства друг к другу,
нельзя ссориться и конфликтовать - они могут заболеть и умереть.
- Меня Зина спрашивает, как ваш день рождения отмечать будем? -
подступалась к отцу матушка. - Что ей сказать?
- Не знаю! - сверкал глазами отец.
Да, я его понимал: сложиться деньгами на равных не получиться, а
принимать гостей за счет брата стыдно. Но не справлять же, в самом деле,
порознь и в разные дни? Бабушка, как в таких случаях говорят, в гробу
перевернулась бы, узнав про такое...
Мама ездила в город и вернулась расстроенная, чуть не плача, - я
догадался, что денег достать не удалось. У нас тоже дивидендов не
предвиделось. Вот тогда Настя и сказала про китайскую картину...
4
Внизу, на своей половине, дядя Жора смотрел футбол. К нам на второй
этаж его голос проникал сквозь неведомые щели отчетливо, словно дядька на
манер Диогена, сидел в бочке и бочка эта стояла у меня в комнате:
- Ну! Ну! - вопил дядя Жора. - Бей! Мазила! Куда же ты бьешь, чудила с
Нижнего Тагила! Идиот горбатый! Суслик ушастый! Ну! Ну! Го-ол! Язви тебя в
душу! Гоо-ол! Молодец!
Мне нравилось, что дядя Жора, хоть и ругает игроков за промахи, но не
забывает и похвалить за удачу, а также подбодрить, если кто-то сильно
приложился о землю:
- Ну, вставай, вставай, а то простудишься. Ничего, ничего, до свадьбы
заживет...
А также дядя Жора следил, чтобы судья был объективен и не подсуживал:
- Ты что, с похмелья и ничего не видишь? - орал в телевизор дядя Жора.
- Там чистый офсайт был! Чистый! Или свисток засорился? Судил бы на нашем
стадионе, тебя бы на мыло отправили! Бездарь короткошеий!
Если дело касалось симуляции или глупости, дядя Жора язвил и
насмешничал:
- Правильно, бей своих, чтобы чужие боялись! Были бы мозги, могло быть
сотрясение! Беги, догоняй противника! Штрафной тебе не светит!
И опять:
- Ну! Ну! - было слышно, как он вскакивает и топает ногами. - А-а-а!
Бей! Ну, бей же, урюк сушеный! Мазила!..
Под эти вопли мы с Настей уложили завернутую в одеяло картину на стол и
заново перевязали съехавшие тесемки. Тонкая рисовая бумага с морщинками и
складочками, ломкая на вид, уютно разместилась в изящной буковой раме под
стеклом. С годами она посмуглела, пожелтела и подложка - большой лист
ватман, на котором покоилась картина.
Китайцы, китайцы, десятки китайцев... Мне вдруг стало безумно жаль эту
загадочную китайскую картину. И пусть я ни черта не понимал, что она
изображает, но мне был мил толстый усатый китаец в халате, я мог подолгу
смотреть на погоню кошки за мышкой, разглядывать делегацию, явившуюся к
трону важного мандарина...
Было что-то роковое в разъединении с картиной, что столько лет висела
сначала у Настиной бабушки, а потом у нас. Потянуло душу, как при
расставании с дорогим человеком, и вдруг отчетливо стало казаться, что с
картиной уйдет и прежняя мирная жизнь. Мать, отец, Настя, Дениска, дядя Жора
и тетя Зина - все станут хуже, злее, бессердечнее, словно эти тридцать
китайцев, мышка, кошка и собачка берегут наши семьи, взглядывая из тонкой
буковой рамы с закругленными углами, и удерживают нас от скандалов и склок.
"Видите, - словно говорили персонажи картины, - какая у нас суета? Все
движется, шевелится, гавкает и пищит, торопится, не поспешая, и при этом -
мир, согласие и мудрость в нашем доме..." А сама рама - прочная и добротная,
из чуть маслянистого на ощупь дерева, показалась мне знаком нашего семейного
согласия...
- Может, не надо? - осторожно сказал я.
- Надо, - упрямо кивнула жена, и мне показалось, она знает, в чем
правда. - Если не будет денег на юбилей, все сойдут с ума... - Она степенно
перекрестилась, глядя в открытое окно: - Помоги, Господи!..
Родители ничего не знали о готовящейся продаже культурных ценностей. А
если бы и знали, помешать не смогли бы. Как и мы, к сожалению, не мешали им
ходить в ломбарды и на Сенную площадь.
Жена вышла к воротам на разведку и махнула мне рукой: "Спускайся!"
- Нет, вы посмотрите на эту балерину в трусах! - бесновался перед
телевизором дядька. - С пяти метров попасть не может! Да я такие с
завязанными глазами забиваю! - хвастался сам перед собою дядя Жора, словно и
не ему скоро исполнялось шестьдесят пять.
Я вынес сверток и уместил его в багажнике на паролон. Вывел машину на
улицу и махнул Насте рукой. В зеркальце заднего обзора было видно, как она
размашисто перекрестила и меня, и машину, и китайскую картину в багажнике.
Все-таки внучка святого! Нельзя сказать, что живешь, как у Христа за
пазухой, но такой статус уверенности добавляет. Да и жена знает, какому
святому свечку поставить, у кого что попросить...
С другой стороны, лучше не поминать имя Господа всуе, а знать свой
шесток и держать язык за зубами. Это же дедушка жены, принявший мученическую
смерть от богоборческой власти, признан святым, а не она. И тем более, не я.
И уж конечно, не дядя Жора, который, узнав про реабилитацию и
канонизацию, обрадовался и хотел было вписать в свою визитную карточку:
"Двоюродный сват дочки святого и двоюродный дядя внучки святого, кандидат
технических наук, лауреат Государственной премии".
В Комарове я взял пассажира - высокого мрачноватого мужчину с
выпучеными рачьими глазами, представившегося через несколько минут езды
писателем. Я тоже представился - Кирилл Банников, старший преподаватель, еду
в город, чтобы оценить китайскую картину. Еще минут через пять я узнал, что
писателю недавно присудили высокую литературную премию и у него есть
знакомый китаист, хорошо разбирающийся в восточной живописи и знающий
китайскую грамоту - иероглифы. Этот китаист тоже был писателем и во время
корейской войны даже несколько раз переводил Мао-дзе Дуна и был отмечен
великим кормчим. Но после этого он заважничал от похвал и залез под юбку к
дочке китайского лидера. Кто-то настучал, и Мао-дзе Дун турнул дерзкого
переводчика из Поднебесной. Теперь писатель-китаист слагает мемуары у себя
на Васильевском острове и по вечерам ходит гулять к устью Смоленки.
- Я могу дать его телефон, - весело покосился на меня писатель-лауреат.
- Договоритесь с ним посмотреть вашу картину, он человек общительный...
- Неплохо бы, - кивнул я, надеясь с помощью китаиста хотя бы прояснить
смысл изображенного на пергаменте. - Если вас не очень затруднит...
- Меня это очень затруднит, - иронично сказал мужчина и неспеша достал
телефонный справочник в бледно-розовой обложке. - Поэтому я буду требовать
скидки при оплате за проезд.
- Да бросьте вы, - махнул я рукой. - Я с вас ничего не возьму...
- Ну, смотрите, - повеселел писатель, записывая мне телефон коллеги. -
Это вы сами предложили.
Мы расстались на проспекте Энгельса, и я покатил еа Васильевский.
Теперь там сходились три точки: художественный салон на Наличной улице, куда
я собирался первым делом, наш дом и место проживания китаиста Михаила
Ивановича, неудачно залезшего под юбку маодзедуновской дочки.
Я рассудил, что в анкикварный салон всегда успеется, - их много, а
китаеведы в наше время редкость. Это раньше, когда мы вовсю дружили с
Поднебесной, а китайцы учились в наших вузах, и анекдоты про них ценились
вровень с анекдотами про Ваньте и Маньте, китаеведы, надо думать, водились в
каждом институте. Я заехал домой и набрал номер китаиста.
- Але! - ответил хриплый мужской голос сильно недовольный моим звонком.
- Кто это?
Я назвался и назвал фамилию писателя, снабдившего меня номером
телефона. После дотошливых "ну?", "от кого, от кого?" и рассуждений о
страшной, чертовской занятости и цейтноте, мы договорились встретиться через
полчаса на месте впадения реки Смоленки в Финский залив. Попутно я
рассказал, что представляет из себя картина.
- Посмотрим, - брюзгливо пообещал Михаил Иванович.
...Я подъехал к берегу залива. Машина почти уперлась бампером в
парапет. Эти места мне были хороши знакомы. Несколько лет назад я бегал сюда
по утрам и делал разминку. Я вышел. Смоленка в оправе из высокого серого
гранита упруго теснила мелкие воды залива. Выше по течению, за широким
мостом, где вдоль пологих зеленеющих берегов стояли башни на курьих ножках,
вода в реке казалась зеленой. Зеленел и сам воздух над гравийными дорожками
вдоль Смоленки, - там росли молодые лиственницы. Здесь же, среди могучих
гранитных плит, вода в реке казалась черной и густой, словно пройдя под
гулкой аркой моста, где, покачиваясь горлышком, плыла бутылка, она меняла
свой цвет.
На плывущие в воде пустые бутылки был ловец: мужчина с берега кидал
капроновую сеточку с грузиком и, словив добычу, тянул ее к берегу.
Писатель оказался седым подтянутым мужчиной в джинсовом костюме. В его
облике проступали вчерашнее злоупотребление спиртным и недовольство
окружающим миром на этой почве. Он словно хотел сказать, брюзгливо и через
губу: "Ну, что у вас тут?"
Я вышел из машины и сделал несколько шагов по гранитной набережной. Он
протянул вялую ладонь для рукопожатия:
- Ну, что у вас тут? - брезгливо и через губу спросил Михаил Иванович.
Он заглянул в открытый багажник автомобиля и стал доставать очки. - Вот эта,
что-ли?
- Ну, да, - я поправил одеяло, чтобы картина была видно во всей своей
красе. Она и стала видна: китайцы в халатах подтянулись, собака напустила на
себя азартный вид, чтобы всем было видно, как ей нетерпится настичь кошку и
мышку, а мандарин на троне вальяжно распустил усы и прищурился на делегацию
- "посмотрим, посмотрим, что вы скажете..."
- Откуда она у тебя? - писатель вдруг перешел на "ты", и вопрос
позиции по сложным жизненным проблемам Отец только что вернулся из
командировки в Лодейное поле, где неделю принимал экзамены у заочников, и
поэтому ответ Глозика прозвучал для него загадкой:
- Нет! - Гвозлик остановился, как вкопаный и испуганно посмотрел на
руководителя. - Я же вам позавчера пообещал, Сергей Михайлович. Теперь даже
пива не пью! Все! Хватит! Вы меня убедили!
В чем? - по инерции спросил отец.
Ну, вот в этом...
Позавчера, говорите? - задумался отец.
Ну да, - кивнул Гвозлик, не решаясь двинуться с места. - Или
поза-позавчера? Может, я путаю?
Хорошо, хорошо! - растеряно сказал отец. - Вы идите, а я все-таки
бутылочку "Рижского" выпью...
На следующий день Гвозлик поймал батяню в институтском дворе:
- Я хотел только добавить, что совсем не обижаюсь на вас!
- За что не обижаетесь? - на всякий случай спросил отец.
- Вот за это! - Гвозлик осторожно приложил кулак к своей бороде. - Еще
и мало поддали! Надо было больше! И вообще, я вас по-настоящему зауважал,
Сергей Михайлович! Даже если бы вы меня с моста скинули, как обещали, я бы
все равно не обиделся. Заработал - получи! А я заработал...
- Точно не обижаетесь? - участливо спросил отец. - У вас все цело?
- Все цело, - весело махнул рукой Гвозлик. - Бывало и хуже! Не
волнуйтесь, - все между нами! Вот, я вам статью для аспирантского сборника
принес, возьмите, пожалуйста, на рецензию...
Отец взял у Гвозлика папку с тесемками, извинился и пошел совсем в
другую сторону. За углом он быстро развязал папку и увидел в ней листы
рукописного текста и несколько графиков на миллиметровке. Действительно,
статья...
6
Пробыв три года в аспирантуре, Гвозлик так и не написал диссертацию.
Вернее, написал, но она пропала вместе с портфелем на Московском вокзале,
когда он, помогая милиции, гнался за сбытчиком наркотиков, и ему подставили
ножку. Как водится, глупая толпа принялась крутить ему руки, он
разбушевался, и потому вместо почетной грамоты из МВД прикатила телега в
институт, расписывающая хулиганское поведении Гвозлика в нетрезвом виде.
Гвозлик и не отрицал, что выпил кружечку пива после трудового дня...
После похорон внучки двоюродной сестры первой мамы Гвозлик тихо
уволился с кафедры, и следы его затерялись
Отец к тому времени остыл к написанию докторской и взращиванию
учеников. "Нет, - весело рассуждал он, - крупного ученого из меня уже не
получится. - Буду средним!" Мама свозила папу в санаторий на Куршскую косу,
и вернулись они посвежевшими. "А какие там белочки!", - умилялась мама. "А
какая рыбалка!", - хвастался отец.
...Я помнил Гвозлика по фотографии - замаскированная лысина, борода
полешком на треугольном лице, взгляд правдоискателя, и поэтому сразу признал
его за соседним столиком в пивбаре "Золотое руно" что на Кировском проспекте
рядом с киностудией "Ленфильм".
Мы с бригадой вернулись из Северодвинска и отмечали завершение ходовых
испытаний, - он сидел с двумя веселыми девицами и доливал себе водку в пиво.
- Я не кто-нибудь, а директор фильма! - возвещал Гвозлик, - В моих
руках все финансы и сметы! Если я захочу....
Был восемьдесят третий год, генсеком стал Андропов, и мы нисколько не
удивились, когда в баре стали проверять документы и интересоваться, почему
мы не работе. У нас были законные отгулы, но не было выписки из приказа о
предоставлении онных, и скоро нас всех отвезли в ментовку и посадили в
обезьянник до выяснения мест работы.
Гвозлик и здесь оказался рядом, он сидел в толстом песочном пальто,
разорванным по спине до воротника, и втихаря курил. Его пообещали вызвать
последним. Застеночное братство сближало: я представился и спросил, помнит
ли он моего отца, доцента Банникова?
Конечно! - радостно кивнул он. - Мой научный руководитель! Классный
мужик! Он меня однажды так отхреначил! так отхреначил! Чуть в Обводный канал
не скинул! Но я тогда был не прав! Пил по-черному, на кафедре почти не
появлялся! А ты точно его сын?.. - он повернул ко мне вспыхнувшее улыбкой
лицо.
Точно!
Передавай ему привет! Я сейчас на павильонах снимаю, у меня
многомиллионных фильм в производстве. Хочешь, приглашу на премьеру?
Спасибо, - отказался я и зачем-то спросил: - А вы сейчас пьете?
Не-е, - помотал головой Гвозлик и пренебрежительно махнул рукой. -
Разве что пиво, как сейчас.
Февраля 2003г.
1
8
1
В июле, когда до дня рождения отца и дяди Жоры оставалось меньше
месяца, жена предложила продать китайскую картину своей бабушки.
- Ты же видишь, что происходит, - печально сказала Настя. - Не хватало
только, чтобы они окончательно поссорились накануне юбилея...
- Вижу, - сказал я. - А тебе не жалко картину?
- А что делать? Мне жалко твоего отца и твою маму. И Дениску жалко. И
себя жалко. Мне всех жалко... Но без денег будет не юбилей, а дурдом!
- Ты думаешь, она может прилично стоить?
- Не знаю, - сказала жена. - Свези для начала в Эрмитаж, покажи
специалистам. Я прикинула, - нам надо, как минимум, восемьсот.
- Чего?
- Не рублей же! Долларов! - жена взялась перечислять необходимые траты,
и я погруснел. - Подарки отцу и дяде Жоре! Стол человек на тридцать!
Заплатить налог за дачу! Неплохо бы новые туфли твоей матушке, кроссовки
Денису...
...Картина была в темной буковой рамке, размером с кухонный стол, и
изображала суету в каком-то просторном китайском помещенье. Настоящий
восточный ребус, написанный разноцветной тушью на тонкой рисовой бумаге: в
одном углу моют в лоханке молодого китайца, в другом - кошка гонится за
мышкой, а за ними собачка, хвостик кренделем; в центре - делегация в халатах
и с сундучками в руках кланяется толстому мандарину, сидящему на троне. Еще
один китаец с белым жасминовым лицом пишет иероглифы на дощечке... Человек
тридцать в общей сложности, не меньше. И всяк занят своим делом. Сколько я
ни разглядывал картину, смысла происходящего так и не уяснил. Суета в
китайском тереме, одним словом. В фанзе.
Судя по всему, лет двести той картине было.
Умершая несколько лет назад бабушка жены, подарившая нам картину,
оказалась женой святого.Ее муж, протоирей одной из петербургских церквей,
был расстрелян большевиками, а к тысячелетию крещения Руси канонизирован в
ранг святого.
Таким образом, после канонизации моя теща автоматически стала дочерью
святого, а жена - внучкой святого.
Наш сын Денис, соответственно - правнуком святого.
Я стал мужем внучки святого...
Это, должен заметить, не хухры-мухры, налагает соответствующие
обязательства. Как, например, можно повздорить с женой, если она внучка
святого? Только, взяв грех на душу. Была бы просто жена, - поругались, и
забыл, мало ли чего не скажешь под горячую руку. А тут - внучка святого!
Большой грех! Поэтому, вы, Кирилл Сергеевич, будьте поосторожнее с эмоциями!
Об этом мне не раз намекалось тещей и ее родственниками. А также говорилось,
что я должен дать нашему сыну, правнуку святого, хорошее образование и
вообще, мне предлагалось личным примером вести его по жизни и оберегать от
наущений дьявола...
Вот и все предложения - веди, дескать, ребенка (пардон, правнука
святого!) по жизни личным примером, а где ты будешь денежки брать, не наше
дело, но постарайтесь без крепких флотских выражений в адрес нашего
прогрессивного президента. Нет, я родственников жены ни в чем не упрекаю -
упаси, Господи! - просто, обидно делается: была держава, и нет ее! И никто
ни при делах! Еще и слова от души не скажи. Была работа, - и нет ее. Была
зарплата плюс командировочные и подводные, - и нет ничего! Получите копейки
и распишитесь, вот здесь, в этой строчечке. И хотите, господин старший
преподаватель российского вуза, купите на эти деньги литр водки, хотите -
килограмм вареной колбасы и картошки. Либо напейтесь, либо наешьтесь.
Спасибо, господин президент! Дай вам Бог здоровья и долгих лет жизни, чтобы
вам увидеть хотя бы конец первого действия той пьесы, что вы со своими
американскими друзьями сочинили!..
Кругом были одни обломы: все дорожало, телевизор раскалялся от пустых
дебатов, долларовый шелест стоял в ушах, но шелестело не в наших карманах.
Мама потихоньку носила на Сенную площадь старые часы и золотые вещи. И
сердце рвалось, когда я видел, как она с грустным лицом перебирает
ломбардные квитанции - на столовое серебро и малахитовую вазочку.
Леню Голубкова, служивший в телевизоре зазывалой, по сто раз в день
скакал с указкой вокруг плакатов и подговаривал нести денежки только в
"МММ".
Шеф создавал при нашей кафедре совместное предприятие, но мне, Кириллу
Банникову, места там, похоже, не предусматривалось. Но я знал точно, - как
только придет время вывозить с товарной станции ящики с австрийским
оборудованием, меня найдут и на даче.
Я бы ушел, но куда? Снова ездить в Турцию за шмотками, а потом стоять с
ними на базаре? Это мы проходили - торгаш из меня никудышный. Готовить
абитуриентов к вступительным экзаменам в вуз? Пробовал - больше не хочу:
скользкое это дело! Работать агентом по недвижимости, как сосед? Денежно. Но
зачем я тогда столько лет учился и еще две пятилетки пахал на оборону нашей
страны? Зачем мне вручали значок "За дальний поход", крепко, по-мужски
обнимая и хлопая по спине? И потом, - мне же сорок лет, а не двадцать...
...Мне бы хотелось, как прежде, сидеть в отсеке подводной лодки
напротив своего прибора "Пегас", слышать, как потрескивает, распрямляясь,
корпус ракетного крейсера при подъеме на перископную глубину, и ждать -
дрогнет ли стрелка радиопеленга от плывыщего в облаках натовского "Авакса".
И знать, что от того, как твое КБ "вылижет" после испытаний прибор, будет
зависеть спокойный сон миллионов людей на земном шаре.
Теперь я выводил по вечерам из гаража наш обтрепанный жигуленок, клал в
карман куртки баллончик с газом, бутерброды и ехал к могучей арке
зеленогорского вокзала - заниматься частным извозом. Жена крестила меня
надорожку, и, уложив Дениса спать, садилась за швейную машинку - она шила
заготовки для сумок с эмблемой "Adidas". Платили мало, но платили.
Отец тоже не мог похвастаться делами в институте: за свое доцентство он
получал, как и я, меньше уборщицы в платном туалете, а про маму я не говорю
- их отдел научно-технической информации уже полгода сидел без зарплаты.
Хорошо еще, что их, пенсионеров, не гнали с работы. И если бы не наши
халтуры, и не совместная колхозная жизнь на даче - пропали бы совсем...
2
Один дядя Жора, оказавшийся на пенсии с развалом своего ЦКБ, не унывал.
В самом начале лета он обзавелся газонокосилкой, кремовыми шортами,
бейсболкой с длинным козырьком, платиновой майкой с орлом, кроссовками,
мушкетерскими крагами и длинными белыми носочками.
У них с тетей Зиной появились круглый пластмассовый стол с креслами и
небьющийся сервиз! Плюс просторный цветастый зонтик и телефон с автономной
трубкой, которая берет за триста метров от дачи.
С этой трубкой дядя Жора сидел по утрам в беседке, буржуазно попивая
кофе и просматривая газеты с развязными заголовками и курсами валют...
На веревке меж сосен висели махровые простыни с Микки-Маусом. Казалось,
они скоро разъедутся и впустят дядю Жору и тетю Зину в сказочный мир
сверкающих автомобилей, белых пароходов, пальм, синего моря и беззаботной
жизни, где на завтрак подают апельсиновый сок, чашку кофе с булочкой и
джемом, и не надо никуда спешить - бассейн с голубой водой рядом, изящные
цветники и газоны обихожены садовником, а все проблемы решаются из шезлонга
- с помощью телефона.
- Вы словно и не родные братья-близнецы! - обращалась мама с легким
укором к отцу, смотревшему очередные телевизионные страсти. - Жора вон так
развернулся, а ты почему-то не хочешь...
- Да ты пойми! - отец потрясал вскинутыми руками, поднимался из кресла
и начинал расхаживать по комнате. - Ты пойми, что я твердо верю в закон
сохранения материи, который в вульгарном изложении для папуасов гласит:
сколько в одном месте убавится, столько в другом прибавится! Не могут мои
сто долларов превратиться в двести! Не могут!
- Но у брата твоего превращаются, - резонно замечала мама. - Зина мне
говорила...
- Да плевать мне двадцать пять раз на Зину! - понизив голос, шипел
отец. - Не хочу даже слышать об этом! Я и Жоре сказал... Вспомни классиков -
для того, чтобы кто-то разбогател, нужно, чтобы кто-то стал нищим! А-а!.. -
отец сердито махал рукой, выходил через вторую калиточку в лес и пинал
сандалиями мухоморы и ставшие вредными свинушки.
Страно, но факт - вопреки отцовским рассуждениям, с которыми я, в
принципе, соглашался, дядя Жора имел неплохие поступления от своих вкладов,
размещение которых готовил, как военную операцию - за письменным столом с
зеленым сукном, вычерчивая графики и щелкая калькулятором.
- И что ты собираешься косить? - с недовольным видом кивал отец на
газонокосилку.
- Осенью картошку выкопаю и газон сделаю. А пока так, вдоль дорожек.
Давай и тебе покошу...
- Газон он сделает, - недовольно крутил головой отец. - Миллионер! Ты
хоть знаешь, что настоящий газон триста лет выращивают?
- Не хуже твоего знаю! - кивал дядя Жора и начинал усиленно жевать
жевательную резинку. - А внуки на что? Правнуки! А? - задиристо говорил он и
как-то по-американски хлопал отца по плечу. - А?
- Вот именно - "правнуки"! - отстранялся отец. - Что мы им оставим?
Промышленность развалена, инженеры на базаре семечками торгуют, бывшие
директора оборонных КБ в банковские аферы пускаются... Мы же не Польша
какая-нибудь, чтобы кормиться за счет торговли!
- Это да! - сокрушенно вздыхал дядя Жора. - Согласен! Но говорят, эти
хлопцы из "МММ" вкладывают деньги в компьтерные технологии, в импорт
пищевого оборудования... Поэтому такая быстрая отдача! Люди наволочками
деньги получают, сам видел! Если хочешь, я дам тебе одну статью почитать...
- Жора, я тебя умоляю! - зажмуривался отец, как от внезапной головной
боли. - Ты меня извини, но я больше доверяю федеральному казначейству США,
чем нашим мозгокрутам. - Отец имел в виду две стодолларовые бумажки,
лежавшие неприкосновенным запасом в старом валенке на антресолях. -
Компьютерные технологии они осваивают! Где ты видел банкира, который
расшибает лоб ради вкладчика!..
3
Июль стоял теплый, с ночными туманами, и мама с тетей Зиной по утрам
вносили в калитку маленькие корзинки с лисичками, крепкими сыроежками и
подберезовиками. Они садились в беседке и принимались чистить грибы.
"Господи, раньше почти каждый год на юг ездили, - вздыхала тетя Зина. - А
сейчас что? Разве это жизнь?" Мать молча снимала липкие разноцветные шкурки
с сыроежек и протирала нож о газету.
На юг мы ездили редко, по пальцам можно пересчитать, и мне было жалко
маму - она вдруг начала стареть. Да и батя начал сдавать, хоть и делал по
утрам зарядку. Дело было не в возрасте, а в унынии, которым окатило отца.
Он играл с Денисом в настольный хоккей, водил внука в лес за шишками
для самовара, помогал натягивать соскочившую цепь на велосипеде, напевал ему
пионерские песни про картошку и синие ночи, а в глазах стояла тоска. И
телевизор он смотрел на нашей веранде, а не ходил, как прежде к брату,
который теперь допоздна разговаривал с кем-то по телефону, а потом сидел при
свете настольной лампы над своими расчетами.
Я понимал и отца - его задевало, что брат-близнец, с которым они с
детства делали все вместе, теперь разорвал связку и в одиночку добился
ощутимых финансовых результатов.
Дядя Жора дарил брату спининг, такие же, как у себя кремовые шорты и
бейсболку, красивые хозяйственные перчатки с пупырышками на пальцах, но все
это лежало нетронутым на веранде, как разоблаченные дары нанайцев. Даже
Денису запрещалось трогать.
А ведь девятого августа им исполняется сто тридцать лет на двоих!
И вообще, я читал, что близнецам, привыкшим с детства друг к другу,
нельзя ссориться и конфликтовать - они могут заболеть и умереть.
- Меня Зина спрашивает, как ваш день рождения отмечать будем? -
подступалась к отцу матушка. - Что ей сказать?
- Не знаю! - сверкал глазами отец.
Да, я его понимал: сложиться деньгами на равных не получиться, а
принимать гостей за счет брата стыдно. Но не справлять же, в самом деле,
порознь и в разные дни? Бабушка, как в таких случаях говорят, в гробу
перевернулась бы, узнав про такое...
Мама ездила в город и вернулась расстроенная, чуть не плача, - я
догадался, что денег достать не удалось. У нас тоже дивидендов не
предвиделось. Вот тогда Настя и сказала про китайскую картину...
4
Внизу, на своей половине, дядя Жора смотрел футбол. К нам на второй
этаж его голос проникал сквозь неведомые щели отчетливо, словно дядька на
манер Диогена, сидел в бочке и бочка эта стояла у меня в комнате:
- Ну! Ну! - вопил дядя Жора. - Бей! Мазила! Куда же ты бьешь, чудила с
Нижнего Тагила! Идиот горбатый! Суслик ушастый! Ну! Ну! Го-ол! Язви тебя в
душу! Гоо-ол! Молодец!
Мне нравилось, что дядя Жора, хоть и ругает игроков за промахи, но не
забывает и похвалить за удачу, а также подбодрить, если кто-то сильно
приложился о землю:
- Ну, вставай, вставай, а то простудишься. Ничего, ничего, до свадьбы
заживет...
А также дядя Жора следил, чтобы судья был объективен и не подсуживал:
- Ты что, с похмелья и ничего не видишь? - орал в телевизор дядя Жора.
- Там чистый офсайт был! Чистый! Или свисток засорился? Судил бы на нашем
стадионе, тебя бы на мыло отправили! Бездарь короткошеий!
Если дело касалось симуляции или глупости, дядя Жора язвил и
насмешничал:
- Правильно, бей своих, чтобы чужие боялись! Были бы мозги, могло быть
сотрясение! Беги, догоняй противника! Штрафной тебе не светит!
И опять:
- Ну! Ну! - было слышно, как он вскакивает и топает ногами. - А-а-а!
Бей! Ну, бей же, урюк сушеный! Мазила!..
Под эти вопли мы с Настей уложили завернутую в одеяло картину на стол и
заново перевязали съехавшие тесемки. Тонкая рисовая бумага с морщинками и
складочками, ломкая на вид, уютно разместилась в изящной буковой раме под
стеклом. С годами она посмуглела, пожелтела и подложка - большой лист
ватман, на котором покоилась картина.
Китайцы, китайцы, десятки китайцев... Мне вдруг стало безумно жаль эту
загадочную китайскую картину. И пусть я ни черта не понимал, что она
изображает, но мне был мил толстый усатый китаец в халате, я мог подолгу
смотреть на погоню кошки за мышкой, разглядывать делегацию, явившуюся к
трону важного мандарина...
Было что-то роковое в разъединении с картиной, что столько лет висела
сначала у Настиной бабушки, а потом у нас. Потянуло душу, как при
расставании с дорогим человеком, и вдруг отчетливо стало казаться, что с
картиной уйдет и прежняя мирная жизнь. Мать, отец, Настя, Дениска, дядя Жора
и тетя Зина - все станут хуже, злее, бессердечнее, словно эти тридцать
китайцев, мышка, кошка и собачка берегут наши семьи, взглядывая из тонкой
буковой рамы с закругленными углами, и удерживают нас от скандалов и склок.
"Видите, - словно говорили персонажи картины, - какая у нас суета? Все
движется, шевелится, гавкает и пищит, торопится, не поспешая, и при этом -
мир, согласие и мудрость в нашем доме..." А сама рама - прочная и добротная,
из чуть маслянистого на ощупь дерева, показалась мне знаком нашего семейного
согласия...
- Может, не надо? - осторожно сказал я.
- Надо, - упрямо кивнула жена, и мне показалось, она знает, в чем
правда. - Если не будет денег на юбилей, все сойдут с ума... - Она степенно
перекрестилась, глядя в открытое окно: - Помоги, Господи!..
Родители ничего не знали о готовящейся продаже культурных ценностей. А
если бы и знали, помешать не смогли бы. Как и мы, к сожалению, не мешали им
ходить в ломбарды и на Сенную площадь.
Жена вышла к воротам на разведку и махнула мне рукой: "Спускайся!"
- Нет, вы посмотрите на эту балерину в трусах! - бесновался перед
телевизором дядька. - С пяти метров попасть не может! Да я такие с
завязанными глазами забиваю! - хвастался сам перед собою дядя Жора, словно и
не ему скоро исполнялось шестьдесят пять.
Я вынес сверток и уместил его в багажнике на паролон. Вывел машину на
улицу и махнул Насте рукой. В зеркальце заднего обзора было видно, как она
размашисто перекрестила и меня, и машину, и китайскую картину в багажнике.
Все-таки внучка святого! Нельзя сказать, что живешь, как у Христа за
пазухой, но такой статус уверенности добавляет. Да и жена знает, какому
святому свечку поставить, у кого что попросить...
С другой стороны, лучше не поминать имя Господа всуе, а знать свой
шесток и держать язык за зубами. Это же дедушка жены, принявший мученическую
смерть от богоборческой власти, признан святым, а не она. И тем более, не я.
И уж конечно, не дядя Жора, который, узнав про реабилитацию и
канонизацию, обрадовался и хотел было вписать в свою визитную карточку:
"Двоюродный сват дочки святого и двоюродный дядя внучки святого, кандидат
технических наук, лауреат Государственной премии".
В Комарове я взял пассажира - высокого мрачноватого мужчину с
выпучеными рачьими глазами, представившегося через несколько минут езды
писателем. Я тоже представился - Кирилл Банников, старший преподаватель, еду
в город, чтобы оценить китайскую картину. Еще минут через пять я узнал, что
писателю недавно присудили высокую литературную премию и у него есть
знакомый китаист, хорошо разбирающийся в восточной живописи и знающий
китайскую грамоту - иероглифы. Этот китаист тоже был писателем и во время
корейской войны даже несколько раз переводил Мао-дзе Дуна и был отмечен
великим кормчим. Но после этого он заважничал от похвал и залез под юбку к
дочке китайского лидера. Кто-то настучал, и Мао-дзе Дун турнул дерзкого
переводчика из Поднебесной. Теперь писатель-китаист слагает мемуары у себя
на Васильевском острове и по вечерам ходит гулять к устью Смоленки.
- Я могу дать его телефон, - весело покосился на меня писатель-лауреат.
- Договоритесь с ним посмотреть вашу картину, он человек общительный...
- Неплохо бы, - кивнул я, надеясь с помощью китаиста хотя бы прояснить
смысл изображенного на пергаменте. - Если вас не очень затруднит...
- Меня это очень затруднит, - иронично сказал мужчина и неспеша достал
телефонный справочник в бледно-розовой обложке. - Поэтому я буду требовать
скидки при оплате за проезд.
- Да бросьте вы, - махнул я рукой. - Я с вас ничего не возьму...
- Ну, смотрите, - повеселел писатель, записывая мне телефон коллеги. -
Это вы сами предложили.
Мы расстались на проспекте Энгельса, и я покатил еа Васильевский.
Теперь там сходились три точки: художественный салон на Наличной улице, куда
я собирался первым делом, наш дом и место проживания китаиста Михаила
Ивановича, неудачно залезшего под юбку маодзедуновской дочки.
Я рассудил, что в анкикварный салон всегда успеется, - их много, а
китаеведы в наше время редкость. Это раньше, когда мы вовсю дружили с
Поднебесной, а китайцы учились в наших вузах, и анекдоты про них ценились
вровень с анекдотами про Ваньте и Маньте, китаеведы, надо думать, водились в
каждом институте. Я заехал домой и набрал номер китаиста.
- Але! - ответил хриплый мужской голос сильно недовольный моим звонком.
- Кто это?
Я назвался и назвал фамилию писателя, снабдившего меня номером
телефона. После дотошливых "ну?", "от кого, от кого?" и рассуждений о
страшной, чертовской занятости и цейтноте, мы договорились встретиться через
полчаса на месте впадения реки Смоленки в Финский залив. Попутно я
рассказал, что представляет из себя картина.
- Посмотрим, - брюзгливо пообещал Михаил Иванович.
...Я подъехал к берегу залива. Машина почти уперлась бампером в
парапет. Эти места мне были хороши знакомы. Несколько лет назад я бегал сюда
по утрам и делал разминку. Я вышел. Смоленка в оправе из высокого серого
гранита упруго теснила мелкие воды залива. Выше по течению, за широким
мостом, где вдоль пологих зеленеющих берегов стояли башни на курьих ножках,
вода в реке казалась зеленой. Зеленел и сам воздух над гравийными дорожками
вдоль Смоленки, - там росли молодые лиственницы. Здесь же, среди могучих
гранитных плит, вода в реке казалась черной и густой, словно пройдя под
гулкой аркой моста, где, покачиваясь горлышком, плыла бутылка, она меняла
свой цвет.
На плывущие в воде пустые бутылки был ловец: мужчина с берега кидал
капроновую сеточку с грузиком и, словив добычу, тянул ее к берегу.
Писатель оказался седым подтянутым мужчиной в джинсовом костюме. В его
облике проступали вчерашнее злоупотребление спиртным и недовольство
окружающим миром на этой почве. Он словно хотел сказать, брюзгливо и через
губу: "Ну, что у вас тут?"
Я вышел из машины и сделал несколько шагов по гранитной набережной. Он
протянул вялую ладонь для рукопожатия:
- Ну, что у вас тут? - брезгливо и через губу спросил Михаил Иванович.
Он заглянул в открытый багажник автомобиля и стал доставать очки. - Вот эта,
что-ли?
- Ну, да, - я поправил одеяло, чтобы картина была видно во всей своей
красе. Она и стала видна: китайцы в халатах подтянулись, собака напустила на
себя азартный вид, чтобы всем было видно, как ей нетерпится настичь кошку и
мышку, а мандарин на троне вальяжно распустил усы и прищурился на делегацию
- "посмотрим, посмотрим, что вы скажете..."
- Откуда она у тебя? - писатель вдруг перешел на "ты", и вопрос