---------------------------------------------------------------
© Copyright Дмитрий Каралис, 2002
Email: karalis@dk3775.spb.edu
Повесть в рассказах. ("Из рассказов Кирилла Банникова")
---------------------------------------------------------------
рассказ
1
Отец с дядей Жорой вознамерились купить зимний дом в Зеленогорске - с
круглыми печками, батареями парового отопления, водопроводом, подвалом,
городским телефоном, - и нас повезли на смотрины.
Непривычно было выходить на одну остановку раньше, - в соседнем Ушково
нас ждали два типовых домика в садоводстве, разделенные оградой из
можжевельника. Домики, как и их владельцы, были близнецами, только выкрасили
их в разные цвета - наш в канареечный, а дядижорин в светло-зеленый. Иногда
мы встречали общих гостей в летних нарядах соответствующего цвета - наша
семья желтела, а дядижорина зеленела. И гостям было проще, - они легко
вспоминали, у кого из братьев-близнецов должны ночевать, и чьи это жены и
дети ходят тут по участку.
В электричке было жарко и, сойдя в Зеленогорске, мы сразу же обзавелись
мороженым и двинулись в путь под руководством дяди Жоры.
Дом стоял у самой окраины леса.
На таких буржуйских дачах мне раньше бывать не приходилось.
На втором этаже покоился на козлах стол для пинг-понга и зеленел
истертым сукном бильярд. Хозяйка сказала, что пинг-понг она может оставить
без всякой доплаты, а бильярд увезет - внукам в Кузьмолово.
Над высокой крышей жужжал пропеллером флюгер, и я осторожно спросил,
оставит ли она самолетик, если мы купим дачу.
- А тебе хочется, чтобы он остался? - загадочно посмотрела на меня
хозяйка дачи. Она была не совсем старая, возраста моей бабушки. - Хочется?
Да?
Я пожал плечами, но тут же быстро кивнул. Самолетик, рассекая винтом
воздух, красиво плыл на фоне белых облаков и верхушек сосен. Тонкий железный
штырь почти не был заметен, и казалось, что истрибок мчится в теплом летнем
воздухе сам по себе.
- Это Ла-5 - узнал я истребитель со сдвинутой к хвосту кабиной пилота,
и отец с дядей Жорой, приложив ладони козырьком, тоже посмотрели наверх.
Четырнадцать лет, а все как маленький, - прочитал я на лице кузины. -
Самолетиками интересуется... Катька, подбоченясь, стояла в новых болгарских
джинсах и косилась на двух парней остановившихся прикурить возле калитки.
Один из парней был рослым, явно выше Катьки, и жердина-сестрица, похоже,
прикидывала, где он живет, и сгодится ли для компании, чтобы ходить на залив
и прогуливаться в парке, если мы купим эту дачу. Ей тоже исполнилось
четырнадцать, но она была на полголовы выше меня и стояла в своем классе
первой на физкультуре.
- Господи, как вы похожи! - восторженно улыбнулась хозяйка и перевела
взгляд с отца на дядю Жору. - Прямо одно лицо! И домик, словно специально
для близнецов построен: два крылечка, два балкона, две верандочки... Соседи
вас будут путать ...
- С детства путают, - задорно сказал дядя Жора. - Поэтому я всегда хожу
с гордо поднятой головой. Все хорошие дела совершил я, все плохое натворил
брат. А верандочки ничего...
Это были не верандочки, а верандищи. Не балконы над ними, а балконищи.
Мы поднялись наверх, и хозяйка, стала рассказывать, как они с мужем-летчиком
ставили на одном балконе столы с самоваром для приема гостей, а на второй
ходили плясать под гармонь и радиолу. И один капитан, пройдясь со свистом в
сольном танце, так лихо крутанул ногой, что центробежная сила выкинула его с
балкона, и он совершил мягкую посадку на кусты сирени. Я посмотрел вниз,
куда когда-то падал плясун, и не поверил: кусты были жидковаты. Но
промолчал: со взрослыми лучше не спорить, к тому же мы находились совсем
недалеко от самолетика, и я поймал его взглядом на фоне легкой белой тучки и
не хотел отпускать.
Сверху был хорошо виден участок: кусок леса с высокими соснами и елями,
кочки с черничником и круглая беседка с чуть поржавевшей железной крышей. За
сетчатым забором начинался густой лес. Возле дома цвели нарцисы с
тюльпанами, и к сараю вела потрескавшаяся бетонная дорожка. Мне нравилось,
что грядок всего две - поросшие бледной зеленью, они плоско лежали под
окнами кухни, но тетю Зину и маму это не порадовало:
- Участок почти не разработанный, - поджав губы, задумчиво сказала тетя
Зина. На руке у нее висела изящная сумочка, а на шее розовел газовый шарфик.
- Даже картошку не посадишь.
- Да, - покивала мама, - и перспектив никаких. Там лес, здесь кусты и
клумбы...
- Да ладно вам, - справедливо махнул рукой дядя Жора. - Картошка в
магазине - десять копеек килограмм. Зато дикая природа и воздух.
- Вот именно, - сказал папа. - Это дача, а не садоводство. Мы идем к
коммунизму, а не к хуторскому хозяйству.
- Вы еще не видели, какой здесь подвал, - дядя Жора звонко хлопнул себя
по лбу. - Вагон яблок и вагон картошки влезает. Десять бочек капусты можно
засолить и семь бочек с грибами...
Мы спустились в подвал с сухим бетонным полом, где стояли две пустые
кадки и в ящике белели ростками остатки картошки, потом вновь поднялись на
второй этаж, с которого хорошо проглядывалась стеклянная арка вокзала вдали,
и дядя Жора, чтобы проверить, как работает телефон, позвонил бабушке в
город.
- Обязательно посмотрим, - говорил в трубку дядя Жора. - Но без твоего
согласия все равно покупать не будем. Да, набираешь девятку и сразу
городской номер. А сюда звонить - напрямую. Нет, Зеленогорск межгородом не
считается... Приеду, все расскажу.
Конечно, дача в Зеленогорске, это не садоводство в Ушково. Хоть и
рядом, а все по другому - асфальт, три кинотеатра, парк с атракционами,
залив, Золотой пляж, прогулочные теплоходы, буфеты, пирожки на вокзале,
мороженое на каждом углу, автоматы с газировкой по всему городу...
Купить дачу именно в Зеленогорске придумал дядя Жора. Последний год он
каждый день мотался туда на работу, потому что его назначили директором
филиала КБ, что размещалось в двухэтажном здании неподалеку от местной
больницы, и дяде Жоре захотелось жить поближе к работе. Причем, круглый год.
Он получил крупную премию за очередную научную разработку и, подбивал отца
разом продать дачки и купить дом на две семьи.
Вообще-то КБ, в которое моего дядю назначили директором, создавали для
академика, друга дяди Жоры, жившего после тяжелой болезни в соседнем
Комарово. Академик был как бы идейным вдохновителем. Он ездил в колясочке, и
его звали Сергей Иванович, но для дядьки он был Серега. В пятьдесят втором
году они вместе болтались в небе над Сахалином, зацепившись стропами
парашютов за хвост транспортного дугласа, пока инструктор с загадочной
фамилией Дерижопка не срезал их поодиночке десантным ножом.
- Нет, ты посмотри!- дядя Жора тянул за рукав моего папу. - Сарай,
гараж, водопровод... Вот место для второго гаража и второго сарая...
Пятнадцать соток настоящего леса, грибы прямо под ногами растут, ведро
черники за сезон собирается. Правда Елена Сергеевна?
- Ведерко, - уточняла хозяйка, сдерживая улыбку. - Да, в прошлом году
собрала со своего участка пластмассовове ведерко черники. И засолила баночку
горькушек...
- Ты видишь! - гордясь прошлогодней урожайностью, восклицал дядя Жора
и, взяв жену под руку, вел показывать беседку. - Здесь можно воздвигнуть
огромный навес, типа летней кухни, а вот здесь, между сосен, выкопать
бассейн метров на десять для будущих внуков, пусть с утра плещутся.
- Кто плещется? - переспрашивала тетя Зина и тревожными глазами
находила сместившуюся поближе к воротам Катьку.
- Да внуки! - шел вперед дядя Жора и окликал отставшего отца. - Сережа,
а вот здесь вторая калитка просится, чтобы сразу в лес выходить! А, как тебе
такая идея?
- Логично, - кивал отец, расчетливо оглядывая каждый уголок участка. -
А вот здесь теплый душ с колонкой неплохо бы...
- А, по-моему, лучше баньку! Покатался на лыжах, попарился в баньке и
тяпнул стопочку под квашеную капусту и соленый груздь! А? Нравится тебе
такая идея?
- Нравится - не то слово, - понижал голос отец, чтобы не слышала
хозяйка. - Я в восторге! Иметь такую домину в Зеленогорске - мечта поэта. Но
ты знаешь мои проблемы, даже если мы продадим свою халупу Петровым, мне все
равно не хватит тысячи...
- Да ладно тебе, ладно, - похлопывал отца по спине дядя Жора. - Не в
этом дело. У меня сейчас есть. Теперь, главное, чтобы маме понравилось!
- А что ей может не понравиться? Газетный киоск на вокзале, полно
магазинов, снабжение отличное, своя больница со скорой помощью... А воздух?
Воздух стоит миллионы!
- Это да! - соглашался дядя Жора. - Плюс городской телефон. Сделаю
удлиннитель, пусть сидит в шезлонге, ест клубнику и разговаривает с Варварой
Степановной по телефону...
- И Варвару Степановну всегда можно пригласить- места хватит.
- Еще бы! Столько комнат! А ты обратил внимание, что наверху стоят
вторые рамы для веранд? И батареи на каждой веранде. Там зимой в носках и
маечке ходить можно. Сказка, Сережа! А теплый туалет? Как тебе туалет?
- Блеск! Жаль, что он только в одной половине.
- Сделаем и во второй! Я предлагаю, если все получится, разыграть
половины дома по жребию! Катька, например, подбросит пятачок, а Кирюха пусть
загадывает - орел или решка. Идет?
2
...Седьмого июня 1971 года в двенадцать часов дня Катька подбросила
тусклый латунный пятачок, и я выкрикнул решку.
Дядьке досталась южная веранда, нам - северная. Это ничего, - сказал
отец, - зато восходы и закаты достались поровну.
Теплый внутренний туалет оказался на половине дяди Жоры, и сразу же
после переезда мы сообща создали нечто грандиозное в одной из наших кладовок
с высоким окошком.
Гремело, как Ниагарский водопад! Потом урчало и всхлипывало, когда в
бочку, стоявшую на чердаке, закачивалась вода. Из крана над крохотной
раковиной стреляло рыжей водой. Бедная Сильва, которой мама поставила
ванночку с песком в этой, так сказать, туалетной комнате, входила туда, как
на минное поле, а выскакивала вприпрыжку. Иногда она покидала грохочущий
клозет через открытое окошко, торопливо спрыгнув под куст сирени и тут же
ударяясь в бега. Дядижорин спаниэль Чарли смотрел на нее испуганно и на
всякий случай перебирался подальше от дома. Черт его знает, может, там
стреляют, - читалось на его озабоченной мордочке. - Лучше отойти, пока не
поздно...
Огромные веранды с ромбиками разноцветных стекол были веселы в любую
погоду. Дядя Жора поставил на своей веранде письменный стол с зеленым сукном
и сказал, что теперь будет зарабатывать Нобелевскую премию по физике.
Главное, только чтобы хватило терпения и бумаги.
Дядя Жора говорил, что его идея, как все гениальное, проста. Он
собирался придумать прибор, разгадывающий принцип любого продукта или живого
существа. Так сказать, его формулу. И по этой формуле, заданной другому
прибору - синтезатору - воспроизводить желаемое в любых количествах.
- Нужны нам, например, монголы для охраны границы с Китаем. Пожалуйста,
засыпаем в синтезатор компоненты, нажимаем кнопку и задаем количество - два
миллиона дружественных монголов ростом метр восемьдесят, весом девяносто
килограммов... Бабах! Несколько дней работы прибора, и китайская граница на
замке! Или например, колбаса твердого копчения! Ну, нет, колбаса - это
слишком примитивно... Возьмем лучше для примера соленые огурчики....
- А что, самим-то уже не выростить? - с улыбкой интересовалась бабушка.
- И чем ты этих монгольских парней кормить будешь? Их солеными огурцами не
прокормишь...
Она чувствовала себя хорошо и сидела с вязаньем то на нашей веранде, то
у дяди Жоры с тетей Зиной. У бабушки была своя комната с двумя окнами и
круглой печкой-голландкой, которую я несколько раз протапливал, потому что
бабушке хотелось просушить стены, она говорила, что сухая штукатурка вбирает
влагу, и если долго не топить, то стены сыреют, несмотря на то, что дом
выстроен из хорошего деревянного бруса. Бабушка самостоятельно облазила все
подвалы, чуланы и чердаки с фонариком и свечкой в руках. Свечку она
зажигала, чтобы проверить, откуда и куда дует. В молодости бабушка работала
проектировщиком, строила в Китае металлургический завод и геометрию с
физикой объясняла нам с Катькой гораздо лучше, чем папа или дядя Жора.
Папа объяснял занудливо, предварительно перечитав чуть ли не весь
раздел учебника, а дядя Жора - с налету, ярко и убедительно. Но не всегда
понятно. От его веселых сравнений мысли разбегались, и сложить их обратно
было не так-то просто. Ну, поняли, черти полосатые, что такое закон Ома? -
спрашивал дядя Жора, когда мы с Катькой переставали трястись от щекотки,
имитирующей электрический ток в цепи, и вытирали слезы. Мы говорили, что
поняли и, выждав немного, шли к бабушке, допонимать по настоящему.
Участок наши отцы-близнецы не делили. Какой смысл делить кусок леса, в
котором держится зеленый сумрак, растет черника, пищат комары и стоит старая
беседка с железной крышей. Братья только сделали вторую калитку,
отворявшуюся прямо в лес, чтобы было удобнее ходить за лисичками и
сыроежками, которые росли за забором.
Мы перебрались на новую дачу быстро, и стали пахать, как новенькие
трактора: переклеивали в комнатах обои, красили рамы, перила, чинили забор,
и дядя Жора за свои деньги нанял двух рабочих, которые покрасили весь дом в
канареечный цвет, а железную крышу - в салатный. У отца осенью должен был
выйти учебник в издательстве, и он обещал отдать свою долю с гонорара.
- Ну что такое деньги! - снисходительно говорил дядя Жора и обнимал
отца за плечи. - Ты же знаешь, для меня главное - красота. Скажи лучше,
красиво получилось?
- Как тебе сказать, - пожимал плечами отец. - Конечно, лучше, чем
было... Но деньги все равно отдам.
3
Когда красили крышу, я попросил маляров снять железный штырь с
флюгером- самолетиком, и обнаружил, что истребитель сделан из крепкого бука
и покрыт лаком. В нем было сантиметров двадцать длины, не больше. На штыре
он поворачивался с помощью подшипника, и в центр винта тоже был вставлен
маленький бесшумный подшипник, отчего три буковые лопасти при малейшем
дуновении ветерка начинали вращаться и сливались в прозрачный круг, как у
настоящего самолета. В кабине сидел нарисованный пилот, даже очки и лямки
парашюта были выписаны. Мы с папой осторожно скрутили самолет со штыря, я
помыл его губкой с мылом, и когда он высох на солнце, тонкой кисточкой
подновил звездочки и бортовой номер: 12.
Звездочек на фюзеляже было семь, что соответствовало числу сбитых
самолетов противника. Отец сказал, что бывший хозяин дачи последние годы
преподавал в военно-воздушной академии, а во время войны воевал на
Ленинградском фронте.
Я поставил самолет на шкаф, и в моей комнате вкусно запахло лаком.
Сильве я пообещал взбучку, если она будет крутить лапой винт или уронит
машину на пол. Еще я по совету отца смазал подшипники графитовой смазкой.
Когда лак высох, я к своему удивлению обнаружил с нижней стороны левого
крыла процарапанную надпись: Мне сверху видно все, ты так и знай! Это была
строчка из песни, которую распевали наши летчики в кинофильме Небесный
тихоход.
Моя комната была на втором этаже. Из окна, как на ладони, был виден наш
участок с беседкой и мрачный еловый лес, начинавшийся за забором.
За улицей я тоже мог наблюдать - стоило мне перейти в пустующую комнату
напротив, где щелкал под подошвами крашеный пол, глянуть в окно, и вот они,
- наши железные ворота, калитка, пацаны и девчонки с велосипедами, ждущие
Катьку или меня. И машущий хвостом Чарли, которому запрещено в одиночку
выходить с участка, но он все равно выходит, чтобы сикнуть на какой-нибудь
близкий кустик и обнюхать траву вдоль канавы.
Флюгер-самолетик не был виден из окна, но я знал, что он летит прямо
над изголовьем моей кровати, всегда против ветра, и часто слышал сквозь
открытую форточку мягкое жужанье его винта. Лежа в постели, я представлял
пилота в кабине с парашютными лямками на груди, его шлем, очки-консервы,
мысленно видел счастливый бортовой номер 12 и семь красных звездочек на
фезюляже - семь воздушных побед...
И по ночам, когда дом застывал тишиной и спокойствием, я представлял
себя на месте пилота. Видел просверки трассирующих пуль, дымный хвост
подбитого мною юнкерса - он падал в сторону замерзшего залива, слышал уханье
зениток, что били от Ростральных колонн, совсем неподалеку от дома, где моя
тридцатилетняя бабушка сбегала с двумя сонными мальчиками-близнецами по
лестнице бомбоубежища. Видел стремительный подъем светящейся стрелки
высотомера - то мой истребитель, вздернутый полукругом штурвала, рвался в
звездное небо, чтобы при лунном свете пойти в лобовую атаку на прорвавшийся
к городу мессершмидт-109 с черными крестами на крыльях и фезюляже... И
замирало сердце, когда две ревущие машины сближались лоб в лоб, чтобы одна
из них на последних метрах дернула бы закрылками и ушла вверх, подставив
брюхо пулеметной очереди. И пару раз у меня сдавали нервы, - я видел себя
под куполом парашюта, лицо пылало от стыда и морозного ветра, и вдали
догорал брошеный мною самолет...
Но побед в этой мысленной схватке было больше, чем поражений. Вот
фашистский самолет взмывает вверх, и я отчетливо вижу, как разрывные пули с
треском вспарывают его дюралевое брюхо. После этого я приземлялся и мысленно
пририсовывал новую звездочку на свой фюзеляж. Нет, вру! Это делал пожилой
механик в комбинезоне, как в кинофильме В бой идут одни старики.
4
Этот Гриня не понравился мне с самого начала. Он перешел на второй курс
книготоргового техникума и психически давил на нашу компанию. У Грини были
длинные руки, желтые вьющиеся волосы на щеках и серые нахальные глаза с
прищуром, которыми он разглядывал девчонок. Гриня приезжал на нашу полянку
на вишневом мопеде Рига и, не слезая с седла, брал у пацанов мяч и
забрасывал его одной рукой в баскетбольную корзину. Он курил и, не
скрываясь, пил плодово-ягодное вино. Еще он рассказывал, как проникал на
танцы в пионерлагерь Двигатель и клеил там, кого хотел:
студенток-пионервожатых или девиц из первого отряда.
Когда на полянке появлялась Катька, Гриня заводил свой трескучий мопед
и начинал выхваляться и изображать из себя бывалого гонщика: крутился по
окрестным тропинкам и резко тормозил под баскетбольным щитом, покрывая
полянку голубым пахучим дымом. Однажды он предложил Катьке прокатиться с
ним, но Катька, взглянув сначала на Гриню, потом на мопед, поблагодарила и,
изящно заложив мяч в корзину, продолжила игру в минус пять с третьеклашками.
Я-то знал, что ей нравится Леньчик, студент филфака, который, как Анджей
Вайда, носил дымчатые очки, крутил в парке на турнике солнышко и обращался к
Катьке на вы. Он играл с нами в волейбол, высоко выпрыгивал к сетке и
называл нас стариками и корифеями.
В тот день я тащился с картошкой и двумя бутылками молока из магазина,
и Гриня притормозил возле меня:
- А чего это твоя сеструха целку из себя строит? - сквозь треск мотора
прокричал Гриня. - Или тебе все-таки дает? - Он захохотал и умчался на своем
вишневом мопеде.
Я почувствовал, как загорелось лицо, и остановился возле колонки.
Огляделся - улица была пуста, нас никто не слышал. До меня полностью дошел
смысл сказанного. Я умылся, попил ледяной воды и сел на склоне канавы, кусая
травинку и соображая, что теперь делать. Ошибки быть не могло - я все
расслышал так, как расслышал.
В канаве стрекотали кузнечики, а за моей спиной добродушно фыркала
пасущаяся на поляне лошадь. Я подумал, что есть смысл дождаться, когда Гриня
поедет обратно, и метнуть в него сетку с картошкой. А когда он свалится со
своего мопеда, плеснуть в него молоком и сказать: Так что ты молол своим
поганым языком? Повтори! А потом пусть он меня лупит, если догонит...
Я просидел с полчаса, но Грини не дождался. До дома меня довез дядя
Жора, возвращавшийся из города на своей Волге с блестящей фигуркой оленя на
капоте. Он притормозил у колонки и махнул мне рукой. На заднем сидении у
него синели два новеньких почтовых ящика.
- Давно надо было купить, - похвастался приобретением дядька. - А тот
фанерный выброшу в чертовой матери, сгнил совсем.
- А второй зачем? - спросил я.
- Вам, - пожал плечами дядька. - А то газеты на крыльцо кладут, письма
камушком придавливают. Как в деревне...
На следующий день отец с дядей Жорой привернули к воротам два синих
почтовых ящика, и тетя Зина принесла из сарая пузырек с белой нитрокраской и
кисточку. Мы с Чарли сидели на бревнах, сложенных около забора, и смотрели,
что собирается делать его хозяйка. Настроение у меня было поганое. Я не спал
половину ночи, но так и не придумал, как поквитаться с Гриней. Лезть в
драку? Да он отшвырнет меня своими ручищами... Сделать рогатку и выбить ему
глаз? Подкараулить возле дома и врезать колом по загривку? Все это пахло
детской колонией, но нельзя же прощать такие гадости. И если он дальше будет
выкаблучиваться при всех - то жизни мне в Зеленогорске не будет...
Тетя Зина размешала кисточкой краску, Чарли фыркнул от сладковатого
запаха, и на синий фон легли мелкие белые буквы: Г.М. Банников. Тетя Зина
перешла ко второму ящику, Чарли крутнул головой, чихнул и, соскочив с
бревен, ушел на участок. Тетя Зина, пожалев бедную собаку, которой вредная
хозяйка не дает дышать чистым воздухом, быстро настрочила на нашем ящике
С.М. Банников и полюбовалась ровностью букв.
- Вот это я понимаю работа! - похвалил отец надписи. - И что очень
ценно, нет запаха бараков: квартира номер один, квартира номер два... Да,
Жора?
- Блеск! - сказал дядя Жора. - А, Элечка, как тебе?
Мама тоже сказала, что ящики хорошо смотрятся, и похвалила тетизинину
работу. Мне тоже понравилось, как написано, но не понравилось, что теперь
все будут знать нашу фамилию. Без фамилии на воротах как-то было спокойней.
Кому надо, тот узнает, а чтобы всем объявлять... Но не будешь же спорить со
взрослыми, тем более, когда их четверо. Я свистнул Чарли и пошел прогуляться
в лес, где в сумраке елей водились крупные прохладные ягоды черники.
Когда мы возвращались к дому, я остановился и залюбовался самолетиком,
- его несло навстречу ветру, и казалось, что он летит очень высоко, среди
бегущих по небу белых туч...
5
Гриня нарисовался на площадке к вечеру, когда мы уже расходились, и, не
слезая с мопеда, стал гонять по земле мяч, изображая игру в мотобол. Было
заметно, что он поддатый. Трещал мотор, стреляя удушливым дымом, и девчонки,
покрутив пальцами у висков, разобрали велосипеды и покатили по домам. Мы с
парнями стояли кучкой, и как только Гриня забил мяч в кусты, я сходил за ним
и пристегнул пружиной к своему багажнику. Сразу сваливать было бы не
солидно, но и оставаться не было смысла. Я сделал вид, что не замечаю Гриню,
а проверяю, хорошо ли накачаны колеса велосипеда.
Гриня выключил мотор, закурил и насмешливо посмотрел в мою сторону.
- Я теперь тебя Кабаном звать буду, - крикнул он. - Ты же Кабан! Кирилл
Банников. Ка-банников! Усек, Кабан?
Кто-то из ребят засмеялся за моей спиной.
- А сестрица твоя, Екатерина Банникова... - Гриня стал медленно
натягивать кожаные перчатки, - будет у нас...Е... - Он выдержал паузу и слил
Катькин инициал с фамилией. - Понял, от какого слова, Кабан?
И опять кто-то услужливо засмеялся за моей спиной.
- Вот так вот! - победоносно заключил Гриня и крутнул педаль мопеда. -
Бывай, Кабан!
Я дождался, пока рассеется кислый дым от его мопеда, и, ни с кем не
прощаясь, сел на велосипед и поехал к дому.
...Я крутился в постели, вставал и смотрел на чернеющий за забором лес,
открывал и закрывал форточку, снова ложился, взбивал смятую подушку и заснул
только под утро, когда вдруг отчетливо понял, что должен сделать.
6
...В больнице я пролежал неделю. Ко мне приходили ребята, приносили
мороженое и рассказывали новости. У меня был перелом ключицы, и доктор
разрешал выходить во двор и сидеть с ребятами на лавочке.
Леха и Миха, два сорванца, уверяли, что в то утро испытывали рогатки в
лесочке за Моховой улицей и видели, как я с криком Ура! врезался в мопед
Грини.
Я осторожно мотал головой и рассказывал, как было на самом деле. Я
кричал не ура!, а просто вопил для храбрости и наведения страха на
противника. Что-то вроде протяжного индейского Иа-аа- йа-а! Дорожка за
Моховой начинается узкая, по бокам глубокие осушительные канавы с текущей в
сторону станции водой, там водятся головастики и растут кувшинки, и Гриня,
когда я на полном ходу выскочил навстречу его мопеду и заорал, прижался в
сторону, но продолжал ехать. Мне показалось, он даже прибавил газу, надеясь
быстрее разминуться. Я направил свой велик прямо на него и, продолжая
вопить, накручивал педали. И вовсе я не врезался в мопед Грини, а Гриня,
попетляв, сколько позволяла ширина дорожки, не выдержал моей лобовой атаки и
свернул в канаву. Я лишь чиркнул своим передним колесом о его заднее, но
этого хватило, чтобы и мне вылететь из седла.
- Не, классно было! - восхищался Леха. - Гриня в воду - бемс! Вылезает
мокрый, в волосах головастики, в глазах тоска. Кирюха встает, за плечо
держится...
- Ага! - продолжал Миха. - Мы подбегаем - мопед заглох, фара разбита,
руль набок... Кирюха от боли морщится: Это тебе, гад, за Катьку и за меня!
Будешь языком трепать, - я тебя асфальтовым катком задавлю!
Они подвирали насчет моих угроз и головастиков в волосах у Грини, но я
молчал, потому что подвирали красиво. И всем пацанам нравился их рассказ...
Скоро мне стало казаться, что все так и было, как рассказывали два
© Copyright Дмитрий Каралис, 2002
Email: karalis@dk3775.spb.edu
Повесть в рассказах. ("Из рассказов Кирилла Банникова")
---------------------------------------------------------------
рассказ
1
Отец с дядей Жорой вознамерились купить зимний дом в Зеленогорске - с
круглыми печками, батареями парового отопления, водопроводом, подвалом,
городским телефоном, - и нас повезли на смотрины.
Непривычно было выходить на одну остановку раньше, - в соседнем Ушково
нас ждали два типовых домика в садоводстве, разделенные оградой из
можжевельника. Домики, как и их владельцы, были близнецами, только выкрасили
их в разные цвета - наш в канареечный, а дядижорин в светло-зеленый. Иногда
мы встречали общих гостей в летних нарядах соответствующего цвета - наша
семья желтела, а дядижорина зеленела. И гостям было проще, - они легко
вспоминали, у кого из братьев-близнецов должны ночевать, и чьи это жены и
дети ходят тут по участку.
В электричке было жарко и, сойдя в Зеленогорске, мы сразу же обзавелись
мороженым и двинулись в путь под руководством дяди Жоры.
Дом стоял у самой окраины леса.
На таких буржуйских дачах мне раньше бывать не приходилось.
На втором этаже покоился на козлах стол для пинг-понга и зеленел
истертым сукном бильярд. Хозяйка сказала, что пинг-понг она может оставить
без всякой доплаты, а бильярд увезет - внукам в Кузьмолово.
Над высокой крышей жужжал пропеллером флюгер, и я осторожно спросил,
оставит ли она самолетик, если мы купим дачу.
- А тебе хочется, чтобы он остался? - загадочно посмотрела на меня
хозяйка дачи. Она была не совсем старая, возраста моей бабушки. - Хочется?
Да?
Я пожал плечами, но тут же быстро кивнул. Самолетик, рассекая винтом
воздух, красиво плыл на фоне белых облаков и верхушек сосен. Тонкий железный
штырь почти не был заметен, и казалось, что истрибок мчится в теплом летнем
воздухе сам по себе.
- Это Ла-5 - узнал я истребитель со сдвинутой к хвосту кабиной пилота,
и отец с дядей Жорой, приложив ладони козырьком, тоже посмотрели наверх.
Четырнадцать лет, а все как маленький, - прочитал я на лице кузины. -
Самолетиками интересуется... Катька, подбоченясь, стояла в новых болгарских
джинсах и косилась на двух парней остановившихся прикурить возле калитки.
Один из парней был рослым, явно выше Катьки, и жердина-сестрица, похоже,
прикидывала, где он живет, и сгодится ли для компании, чтобы ходить на залив
и прогуливаться в парке, если мы купим эту дачу. Ей тоже исполнилось
четырнадцать, но она была на полголовы выше меня и стояла в своем классе
первой на физкультуре.
- Господи, как вы похожи! - восторженно улыбнулась хозяйка и перевела
взгляд с отца на дядю Жору. - Прямо одно лицо! И домик, словно специально
для близнецов построен: два крылечка, два балкона, две верандочки... Соседи
вас будут путать ...
- С детства путают, - задорно сказал дядя Жора. - Поэтому я всегда хожу
с гордо поднятой головой. Все хорошие дела совершил я, все плохое натворил
брат. А верандочки ничего...
Это были не верандочки, а верандищи. Не балконы над ними, а балконищи.
Мы поднялись наверх, и хозяйка, стала рассказывать, как они с мужем-летчиком
ставили на одном балконе столы с самоваром для приема гостей, а на второй
ходили плясать под гармонь и радиолу. И один капитан, пройдясь со свистом в
сольном танце, так лихо крутанул ногой, что центробежная сила выкинула его с
балкона, и он совершил мягкую посадку на кусты сирени. Я посмотрел вниз,
куда когда-то падал плясун, и не поверил: кусты были жидковаты. Но
промолчал: со взрослыми лучше не спорить, к тому же мы находились совсем
недалеко от самолетика, и я поймал его взглядом на фоне легкой белой тучки и
не хотел отпускать.
Сверху был хорошо виден участок: кусок леса с высокими соснами и елями,
кочки с черничником и круглая беседка с чуть поржавевшей железной крышей. За
сетчатым забором начинался густой лес. Возле дома цвели нарцисы с
тюльпанами, и к сараю вела потрескавшаяся бетонная дорожка. Мне нравилось,
что грядок всего две - поросшие бледной зеленью, они плоско лежали под
окнами кухни, но тетю Зину и маму это не порадовало:
- Участок почти не разработанный, - поджав губы, задумчиво сказала тетя
Зина. На руке у нее висела изящная сумочка, а на шее розовел газовый шарфик.
- Даже картошку не посадишь.
- Да, - покивала мама, - и перспектив никаких. Там лес, здесь кусты и
клумбы...
- Да ладно вам, - справедливо махнул рукой дядя Жора. - Картошка в
магазине - десять копеек килограмм. Зато дикая природа и воздух.
- Вот именно, - сказал папа. - Это дача, а не садоводство. Мы идем к
коммунизму, а не к хуторскому хозяйству.
- Вы еще не видели, какой здесь подвал, - дядя Жора звонко хлопнул себя
по лбу. - Вагон яблок и вагон картошки влезает. Десять бочек капусты можно
засолить и семь бочек с грибами...
Мы спустились в подвал с сухим бетонным полом, где стояли две пустые
кадки и в ящике белели ростками остатки картошки, потом вновь поднялись на
второй этаж, с которого хорошо проглядывалась стеклянная арка вокзала вдали,
и дядя Жора, чтобы проверить, как работает телефон, позвонил бабушке в
город.
- Обязательно посмотрим, - говорил в трубку дядя Жора. - Но без твоего
согласия все равно покупать не будем. Да, набираешь девятку и сразу
городской номер. А сюда звонить - напрямую. Нет, Зеленогорск межгородом не
считается... Приеду, все расскажу.
Конечно, дача в Зеленогорске, это не садоводство в Ушково. Хоть и
рядом, а все по другому - асфальт, три кинотеатра, парк с атракционами,
залив, Золотой пляж, прогулочные теплоходы, буфеты, пирожки на вокзале,
мороженое на каждом углу, автоматы с газировкой по всему городу...
Купить дачу именно в Зеленогорске придумал дядя Жора. Последний год он
каждый день мотался туда на работу, потому что его назначили директором
филиала КБ, что размещалось в двухэтажном здании неподалеку от местной
больницы, и дяде Жоре захотелось жить поближе к работе. Причем, круглый год.
Он получил крупную премию за очередную научную разработку и, подбивал отца
разом продать дачки и купить дом на две семьи.
Вообще-то КБ, в которое моего дядю назначили директором, создавали для
академика, друга дяди Жоры, жившего после тяжелой болезни в соседнем
Комарово. Академик был как бы идейным вдохновителем. Он ездил в колясочке, и
его звали Сергей Иванович, но для дядьки он был Серега. В пятьдесят втором
году они вместе болтались в небе над Сахалином, зацепившись стропами
парашютов за хвост транспортного дугласа, пока инструктор с загадочной
фамилией Дерижопка не срезал их поодиночке десантным ножом.
- Нет, ты посмотри!- дядя Жора тянул за рукав моего папу. - Сарай,
гараж, водопровод... Вот место для второго гаража и второго сарая...
Пятнадцать соток настоящего леса, грибы прямо под ногами растут, ведро
черники за сезон собирается. Правда Елена Сергеевна?
- Ведерко, - уточняла хозяйка, сдерживая улыбку. - Да, в прошлом году
собрала со своего участка пластмассовове ведерко черники. И засолила баночку
горькушек...
- Ты видишь! - гордясь прошлогодней урожайностью, восклицал дядя Жора
и, взяв жену под руку, вел показывать беседку. - Здесь можно воздвигнуть
огромный навес, типа летней кухни, а вот здесь, между сосен, выкопать
бассейн метров на десять для будущих внуков, пусть с утра плещутся.
- Кто плещется? - переспрашивала тетя Зина и тревожными глазами
находила сместившуюся поближе к воротам Катьку.
- Да внуки! - шел вперед дядя Жора и окликал отставшего отца. - Сережа,
а вот здесь вторая калитка просится, чтобы сразу в лес выходить! А, как тебе
такая идея?
- Логично, - кивал отец, расчетливо оглядывая каждый уголок участка. -
А вот здесь теплый душ с колонкой неплохо бы...
- А, по-моему, лучше баньку! Покатался на лыжах, попарился в баньке и
тяпнул стопочку под квашеную капусту и соленый груздь! А? Нравится тебе
такая идея?
- Нравится - не то слово, - понижал голос отец, чтобы не слышала
хозяйка. - Я в восторге! Иметь такую домину в Зеленогорске - мечта поэта. Но
ты знаешь мои проблемы, даже если мы продадим свою халупу Петровым, мне все
равно не хватит тысячи...
- Да ладно тебе, ладно, - похлопывал отца по спине дядя Жора. - Не в
этом дело. У меня сейчас есть. Теперь, главное, чтобы маме понравилось!
- А что ей может не понравиться? Газетный киоск на вокзале, полно
магазинов, снабжение отличное, своя больница со скорой помощью... А воздух?
Воздух стоит миллионы!
- Это да! - соглашался дядя Жора. - Плюс городской телефон. Сделаю
удлиннитель, пусть сидит в шезлонге, ест клубнику и разговаривает с Варварой
Степановной по телефону...
- И Варвару Степановну всегда можно пригласить- места хватит.
- Еще бы! Столько комнат! А ты обратил внимание, что наверху стоят
вторые рамы для веранд? И батареи на каждой веранде. Там зимой в носках и
маечке ходить можно. Сказка, Сережа! А теплый туалет? Как тебе туалет?
- Блеск! Жаль, что он только в одной половине.
- Сделаем и во второй! Я предлагаю, если все получится, разыграть
половины дома по жребию! Катька, например, подбросит пятачок, а Кирюха пусть
загадывает - орел или решка. Идет?
2
...Седьмого июня 1971 года в двенадцать часов дня Катька подбросила
тусклый латунный пятачок, и я выкрикнул решку.
Дядьке досталась южная веранда, нам - северная. Это ничего, - сказал
отец, - зато восходы и закаты достались поровну.
Теплый внутренний туалет оказался на половине дяди Жоры, и сразу же
после переезда мы сообща создали нечто грандиозное в одной из наших кладовок
с высоким окошком.
Гремело, как Ниагарский водопад! Потом урчало и всхлипывало, когда в
бочку, стоявшую на чердаке, закачивалась вода. Из крана над крохотной
раковиной стреляло рыжей водой. Бедная Сильва, которой мама поставила
ванночку с песком в этой, так сказать, туалетной комнате, входила туда, как
на минное поле, а выскакивала вприпрыжку. Иногда она покидала грохочущий
клозет через открытое окошко, торопливо спрыгнув под куст сирени и тут же
ударяясь в бега. Дядижорин спаниэль Чарли смотрел на нее испуганно и на
всякий случай перебирался подальше от дома. Черт его знает, может, там
стреляют, - читалось на его озабоченной мордочке. - Лучше отойти, пока не
поздно...
Огромные веранды с ромбиками разноцветных стекол были веселы в любую
погоду. Дядя Жора поставил на своей веранде письменный стол с зеленым сукном
и сказал, что теперь будет зарабатывать Нобелевскую премию по физике.
Главное, только чтобы хватило терпения и бумаги.
Дядя Жора говорил, что его идея, как все гениальное, проста. Он
собирался придумать прибор, разгадывающий принцип любого продукта или живого
существа. Так сказать, его формулу. И по этой формуле, заданной другому
прибору - синтезатору - воспроизводить желаемое в любых количествах.
- Нужны нам, например, монголы для охраны границы с Китаем. Пожалуйста,
засыпаем в синтезатор компоненты, нажимаем кнопку и задаем количество - два
миллиона дружественных монголов ростом метр восемьдесят, весом девяносто
килограммов... Бабах! Несколько дней работы прибора, и китайская граница на
замке! Или например, колбаса твердого копчения! Ну, нет, колбаса - это
слишком примитивно... Возьмем лучше для примера соленые огурчики....
- А что, самим-то уже не выростить? - с улыбкой интересовалась бабушка.
- И чем ты этих монгольских парней кормить будешь? Их солеными огурцами не
прокормишь...
Она чувствовала себя хорошо и сидела с вязаньем то на нашей веранде, то
у дяди Жоры с тетей Зиной. У бабушки была своя комната с двумя окнами и
круглой печкой-голландкой, которую я несколько раз протапливал, потому что
бабушке хотелось просушить стены, она говорила, что сухая штукатурка вбирает
влагу, и если долго не топить, то стены сыреют, несмотря на то, что дом
выстроен из хорошего деревянного бруса. Бабушка самостоятельно облазила все
подвалы, чуланы и чердаки с фонариком и свечкой в руках. Свечку она
зажигала, чтобы проверить, откуда и куда дует. В молодости бабушка работала
проектировщиком, строила в Китае металлургический завод и геометрию с
физикой объясняла нам с Катькой гораздо лучше, чем папа или дядя Жора.
Папа объяснял занудливо, предварительно перечитав чуть ли не весь
раздел учебника, а дядя Жора - с налету, ярко и убедительно. Но не всегда
понятно. От его веселых сравнений мысли разбегались, и сложить их обратно
было не так-то просто. Ну, поняли, черти полосатые, что такое закон Ома? -
спрашивал дядя Жора, когда мы с Катькой переставали трястись от щекотки,
имитирующей электрический ток в цепи, и вытирали слезы. Мы говорили, что
поняли и, выждав немного, шли к бабушке, допонимать по настоящему.
Участок наши отцы-близнецы не делили. Какой смысл делить кусок леса, в
котором держится зеленый сумрак, растет черника, пищат комары и стоит старая
беседка с железной крышей. Братья только сделали вторую калитку,
отворявшуюся прямо в лес, чтобы было удобнее ходить за лисичками и
сыроежками, которые росли за забором.
Мы перебрались на новую дачу быстро, и стали пахать, как новенькие
трактора: переклеивали в комнатах обои, красили рамы, перила, чинили забор,
и дядя Жора за свои деньги нанял двух рабочих, которые покрасили весь дом в
канареечный цвет, а железную крышу - в салатный. У отца осенью должен был
выйти учебник в издательстве, и он обещал отдать свою долю с гонорара.
- Ну что такое деньги! - снисходительно говорил дядя Жора и обнимал
отца за плечи. - Ты же знаешь, для меня главное - красота. Скажи лучше,
красиво получилось?
- Как тебе сказать, - пожимал плечами отец. - Конечно, лучше, чем
было... Но деньги все равно отдам.
3
Когда красили крышу, я попросил маляров снять железный штырь с
флюгером- самолетиком, и обнаружил, что истребитель сделан из крепкого бука
и покрыт лаком. В нем было сантиметров двадцать длины, не больше. На штыре
он поворачивался с помощью подшипника, и в центр винта тоже был вставлен
маленький бесшумный подшипник, отчего три буковые лопасти при малейшем
дуновении ветерка начинали вращаться и сливались в прозрачный круг, как у
настоящего самолета. В кабине сидел нарисованный пилот, даже очки и лямки
парашюта были выписаны. Мы с папой осторожно скрутили самолет со штыря, я
помыл его губкой с мылом, и когда он высох на солнце, тонкой кисточкой
подновил звездочки и бортовой номер: 12.
Звездочек на фюзеляже было семь, что соответствовало числу сбитых
самолетов противника. Отец сказал, что бывший хозяин дачи последние годы
преподавал в военно-воздушной академии, а во время войны воевал на
Ленинградском фронте.
Я поставил самолет на шкаф, и в моей комнате вкусно запахло лаком.
Сильве я пообещал взбучку, если она будет крутить лапой винт или уронит
машину на пол. Еще я по совету отца смазал подшипники графитовой смазкой.
Когда лак высох, я к своему удивлению обнаружил с нижней стороны левого
крыла процарапанную надпись: Мне сверху видно все, ты так и знай! Это была
строчка из песни, которую распевали наши летчики в кинофильме Небесный
тихоход.
Моя комната была на втором этаже. Из окна, как на ладони, был виден наш
участок с беседкой и мрачный еловый лес, начинавшийся за забором.
За улицей я тоже мог наблюдать - стоило мне перейти в пустующую комнату
напротив, где щелкал под подошвами крашеный пол, глянуть в окно, и вот они,
- наши железные ворота, калитка, пацаны и девчонки с велосипедами, ждущие
Катьку или меня. И машущий хвостом Чарли, которому запрещено в одиночку
выходить с участка, но он все равно выходит, чтобы сикнуть на какой-нибудь
близкий кустик и обнюхать траву вдоль канавы.
Флюгер-самолетик не был виден из окна, но я знал, что он летит прямо
над изголовьем моей кровати, всегда против ветра, и часто слышал сквозь
открытую форточку мягкое жужанье его винта. Лежа в постели, я представлял
пилота в кабине с парашютными лямками на груди, его шлем, очки-консервы,
мысленно видел счастливый бортовой номер 12 и семь красных звездочек на
фезюляже - семь воздушных побед...
И по ночам, когда дом застывал тишиной и спокойствием, я представлял
себя на месте пилота. Видел просверки трассирующих пуль, дымный хвост
подбитого мною юнкерса - он падал в сторону замерзшего залива, слышал уханье
зениток, что били от Ростральных колонн, совсем неподалеку от дома, где моя
тридцатилетняя бабушка сбегала с двумя сонными мальчиками-близнецами по
лестнице бомбоубежища. Видел стремительный подъем светящейся стрелки
высотомера - то мой истребитель, вздернутый полукругом штурвала, рвался в
звездное небо, чтобы при лунном свете пойти в лобовую атаку на прорвавшийся
к городу мессершмидт-109 с черными крестами на крыльях и фезюляже... И
замирало сердце, когда две ревущие машины сближались лоб в лоб, чтобы одна
из них на последних метрах дернула бы закрылками и ушла вверх, подставив
брюхо пулеметной очереди. И пару раз у меня сдавали нервы, - я видел себя
под куполом парашюта, лицо пылало от стыда и морозного ветра, и вдали
догорал брошеный мною самолет...
Но побед в этой мысленной схватке было больше, чем поражений. Вот
фашистский самолет взмывает вверх, и я отчетливо вижу, как разрывные пули с
треском вспарывают его дюралевое брюхо. После этого я приземлялся и мысленно
пририсовывал новую звездочку на свой фюзеляж. Нет, вру! Это делал пожилой
механик в комбинезоне, как в кинофильме В бой идут одни старики.
4
Этот Гриня не понравился мне с самого начала. Он перешел на второй курс
книготоргового техникума и психически давил на нашу компанию. У Грини были
длинные руки, желтые вьющиеся волосы на щеках и серые нахальные глаза с
прищуром, которыми он разглядывал девчонок. Гриня приезжал на нашу полянку
на вишневом мопеде Рига и, не слезая с седла, брал у пацанов мяч и
забрасывал его одной рукой в баскетбольную корзину. Он курил и, не
скрываясь, пил плодово-ягодное вино. Еще он рассказывал, как проникал на
танцы в пионерлагерь Двигатель и клеил там, кого хотел:
студенток-пионервожатых или девиц из первого отряда.
Когда на полянке появлялась Катька, Гриня заводил свой трескучий мопед
и начинал выхваляться и изображать из себя бывалого гонщика: крутился по
окрестным тропинкам и резко тормозил под баскетбольным щитом, покрывая
полянку голубым пахучим дымом. Однажды он предложил Катьке прокатиться с
ним, но Катька, взглянув сначала на Гриню, потом на мопед, поблагодарила и,
изящно заложив мяч в корзину, продолжила игру в минус пять с третьеклашками.
Я-то знал, что ей нравится Леньчик, студент филфака, который, как Анджей
Вайда, носил дымчатые очки, крутил в парке на турнике солнышко и обращался к
Катьке на вы. Он играл с нами в волейбол, высоко выпрыгивал к сетке и
называл нас стариками и корифеями.
В тот день я тащился с картошкой и двумя бутылками молока из магазина,
и Гриня притормозил возле меня:
- А чего это твоя сеструха целку из себя строит? - сквозь треск мотора
прокричал Гриня. - Или тебе все-таки дает? - Он захохотал и умчался на своем
вишневом мопеде.
Я почувствовал, как загорелось лицо, и остановился возле колонки.
Огляделся - улица была пуста, нас никто не слышал. До меня полностью дошел
смысл сказанного. Я умылся, попил ледяной воды и сел на склоне канавы, кусая
травинку и соображая, что теперь делать. Ошибки быть не могло - я все
расслышал так, как расслышал.
В канаве стрекотали кузнечики, а за моей спиной добродушно фыркала
пасущаяся на поляне лошадь. Я подумал, что есть смысл дождаться, когда Гриня
поедет обратно, и метнуть в него сетку с картошкой. А когда он свалится со
своего мопеда, плеснуть в него молоком и сказать: Так что ты молол своим
поганым языком? Повтори! А потом пусть он меня лупит, если догонит...
Я просидел с полчаса, но Грини не дождался. До дома меня довез дядя
Жора, возвращавшийся из города на своей Волге с блестящей фигуркой оленя на
капоте. Он притормозил у колонки и махнул мне рукой. На заднем сидении у
него синели два новеньких почтовых ящика.
- Давно надо было купить, - похвастался приобретением дядька. - А тот
фанерный выброшу в чертовой матери, сгнил совсем.
- А второй зачем? - спросил я.
- Вам, - пожал плечами дядька. - А то газеты на крыльцо кладут, письма
камушком придавливают. Как в деревне...
На следующий день отец с дядей Жорой привернули к воротам два синих
почтовых ящика, и тетя Зина принесла из сарая пузырек с белой нитрокраской и
кисточку. Мы с Чарли сидели на бревнах, сложенных около забора, и смотрели,
что собирается делать его хозяйка. Настроение у меня было поганое. Я не спал
половину ночи, но так и не придумал, как поквитаться с Гриней. Лезть в
драку? Да он отшвырнет меня своими ручищами... Сделать рогатку и выбить ему
глаз? Подкараулить возле дома и врезать колом по загривку? Все это пахло
детской колонией, но нельзя же прощать такие гадости. И если он дальше будет
выкаблучиваться при всех - то жизни мне в Зеленогорске не будет...
Тетя Зина размешала кисточкой краску, Чарли фыркнул от сладковатого
запаха, и на синий фон легли мелкие белые буквы: Г.М. Банников. Тетя Зина
перешла ко второму ящику, Чарли крутнул головой, чихнул и, соскочив с
бревен, ушел на участок. Тетя Зина, пожалев бедную собаку, которой вредная
хозяйка не дает дышать чистым воздухом, быстро настрочила на нашем ящике
С.М. Банников и полюбовалась ровностью букв.
- Вот это я понимаю работа! - похвалил отец надписи. - И что очень
ценно, нет запаха бараков: квартира номер один, квартира номер два... Да,
Жора?
- Блеск! - сказал дядя Жора. - А, Элечка, как тебе?
Мама тоже сказала, что ящики хорошо смотрятся, и похвалила тетизинину
работу. Мне тоже понравилось, как написано, но не понравилось, что теперь
все будут знать нашу фамилию. Без фамилии на воротах как-то было спокойней.
Кому надо, тот узнает, а чтобы всем объявлять... Но не будешь же спорить со
взрослыми, тем более, когда их четверо. Я свистнул Чарли и пошел прогуляться
в лес, где в сумраке елей водились крупные прохладные ягоды черники.
Когда мы возвращались к дому, я остановился и залюбовался самолетиком,
- его несло навстречу ветру, и казалось, что он летит очень высоко, среди
бегущих по небу белых туч...
5
Гриня нарисовался на площадке к вечеру, когда мы уже расходились, и, не
слезая с мопеда, стал гонять по земле мяч, изображая игру в мотобол. Было
заметно, что он поддатый. Трещал мотор, стреляя удушливым дымом, и девчонки,
покрутив пальцами у висков, разобрали велосипеды и покатили по домам. Мы с
парнями стояли кучкой, и как только Гриня забил мяч в кусты, я сходил за ним
и пристегнул пружиной к своему багажнику. Сразу сваливать было бы не
солидно, но и оставаться не было смысла. Я сделал вид, что не замечаю Гриню,
а проверяю, хорошо ли накачаны колеса велосипеда.
Гриня выключил мотор, закурил и насмешливо посмотрел в мою сторону.
- Я теперь тебя Кабаном звать буду, - крикнул он. - Ты же Кабан! Кирилл
Банников. Ка-банников! Усек, Кабан?
Кто-то из ребят засмеялся за моей спиной.
- А сестрица твоя, Екатерина Банникова... - Гриня стал медленно
натягивать кожаные перчатки, - будет у нас...Е... - Он выдержал паузу и слил
Катькин инициал с фамилией. - Понял, от какого слова, Кабан?
И опять кто-то услужливо засмеялся за моей спиной.
- Вот так вот! - победоносно заключил Гриня и крутнул педаль мопеда. -
Бывай, Кабан!
Я дождался, пока рассеется кислый дым от его мопеда, и, ни с кем не
прощаясь, сел на велосипед и поехал к дому.
...Я крутился в постели, вставал и смотрел на чернеющий за забором лес,
открывал и закрывал форточку, снова ложился, взбивал смятую подушку и заснул
только под утро, когда вдруг отчетливо понял, что должен сделать.
6
...В больнице я пролежал неделю. Ко мне приходили ребята, приносили
мороженое и рассказывали новости. У меня был перелом ключицы, и доктор
разрешал выходить во двор и сидеть с ребятами на лавочке.
Леха и Миха, два сорванца, уверяли, что в то утро испытывали рогатки в
лесочке за Моховой улицей и видели, как я с криком Ура! врезался в мопед
Грини.
Я осторожно мотал головой и рассказывал, как было на самом деле. Я
кричал не ура!, а просто вопил для храбрости и наведения страха на
противника. Что-то вроде протяжного индейского Иа-аа- йа-а! Дорожка за
Моховой начинается узкая, по бокам глубокие осушительные канавы с текущей в
сторону станции водой, там водятся головастики и растут кувшинки, и Гриня,
когда я на полном ходу выскочил навстречу его мопеду и заорал, прижался в
сторону, но продолжал ехать. Мне показалось, он даже прибавил газу, надеясь
быстрее разминуться. Я направил свой велик прямо на него и, продолжая
вопить, накручивал педали. И вовсе я не врезался в мопед Грини, а Гриня,
попетляв, сколько позволяла ширина дорожки, не выдержал моей лобовой атаки и
свернул в канаву. Я лишь чиркнул своим передним колесом о его заднее, но
этого хватило, чтобы и мне вылететь из седла.
- Не, классно было! - восхищался Леха. - Гриня в воду - бемс! Вылезает
мокрый, в волосах головастики, в глазах тоска. Кирюха встает, за плечо
держится...
- Ага! - продолжал Миха. - Мы подбегаем - мопед заглох, фара разбита,
руль набок... Кирюха от боли морщится: Это тебе, гад, за Катьку и за меня!
Будешь языком трепать, - я тебя асфальтовым катком задавлю!
Они подвирали насчет моих угроз и головастиков в волосах у Грини, но я
молчал, потому что подвирали красиво. И всем пацанам нравился их рассказ...
Скоро мне стало казаться, что все так и было, как рассказывали два