нащупать молнию на палатке, чтобы всем гуртом быстрее выскочить наружу, к
еще тлеющему ровным желтым светом костру. -- Не шевелитесь, я сейчас открою,
она может укусить! Меня уже укусила!" Вжикнула молния, и я выкатился к
костру. Следом за мною вылетел вмиг проснувшийся отец. За ним выполз со
спальным мешком на ногах дядя Жора.
-- Покажи руку! -- спокойно сказал отец. -- Ах ты, черт, фонарик в
палатке! Давай-ка к костру...
Дядя Жора, избавившись от мешка, откинул полог и осторожно шевелил
палкой вещи: "Дайте огня, сейчас я ее грохну! Кажется в углу скребется!"
Я поднес руку к самым угольям и различил на указательном пальце
вздувшийся багровый рубец, словно я и впрямь защемил кожу.Отец стоял рядом
на четвереньках и, сощурив глаза, разглядывал мою рану. Дядя Жора продолжал
просить огня и сотрясал брезент ударами палки: "Отойдите подальше, сейчас
она сама выползет! Ну, выходи, подлая!"
-- На укус змеи не похоже, -- отец внимательно оглядел мой палец и
поднялся с колен. -- Может быть, рак заполз? Георгий, ты клал раков за
палатку! Они не могли разползтись?
-- Как они могли разползтись, если я завязал их морским узлом в
скатерть! -- Дядя Жора опустил занесенную за плечо палку. -- Разводите огонь
до неба, проведем ревизию палатки! -- Он оглядел при свете вспыхнувшей
бересты мой палец и поставил диагноз: если и змея, то неизвестной в наших
краях породы. Лучше для профилактики вскрыть рану ножом и промыть джином.
-- Это, наверное, рак, --я пошевелил больным пальцем. И стал
подбрасывать в костер хворост. -- Дядя Жора, смотрите внимательнее... -- Мне
хотелось быстрее убедиться, что в палатке была не змея, и тогда мне не
придется взрезать ножом рану.
Отец взял мою палку с рогулькой, и, откинув полог, вытянул к костру
скомканноеодеяло. "Да вот же он, паразит, -- ласково сказал отец. --
Конечно, рак" -- Он осторожно взял членистоногого кусаку за панцырь и
швырнул в озеро. Булькнуло.
-- Как ты себя чувствуешь? -- спросил отец. -- Не знобит? -- Он еще раз
осмотрел мой палец.
-- Нет, -- помотал я головой. -- Нет, все в порядке.
-- Меня знобит, -- сказал дядя Жора, пересматривая вынесенные из
палатки рюкзаки. -- Думаю, надо выпить для профилактики.
Костер уже весело трещал, освещая оранжевым светом палатку, стволы
сосен, спуск к воде и истертый киль перевернутой лодки.
-- Четыре часа, -- сказал отец. -- Так рано я в своей жизни еще никогда
не выпивал.
-- Завидую, -- сказал дядя Жора. -- А у меня из сюрпризов, разве что
смерть впереди.
-- Типун тебе на язык! -- плюнул отец.
-- Не типун, а давай наливай! Если бы твой сын не разбудил меня
воплями: "Змеи! Змеи!", я бы спал, как огурец, до пяти. -- Дядя Жора упорно
не хотел признаваться, что рак выполз из скатерти, завязанной морским узлом.
Не поползут же раки вверх от воды, мимо костра, чтобы забраться в палатку? И
зачем он сказал про полутораметровых гадюк? Я, конечно, не поверил, но
приятного мало. Но я помалкивал.
Братья разом крякнули и опрокинули по стопочке. Отец принялся
закусывать, дядя Жора внимательно наблюдал, как он управляется сбутербродом
и хрустит луком.
-- Все-таки ты больше похож на меня, чем я на тебя, -- сказал дядя Жора
брату, не притрагиваясь к закуске.
Отец замер, постигая мысль.
-- Уж на что я люблю пожрать, но ты мастер! -- Он глянул на часы. --
Начало пятого, а он уже ест!
-- Я жакушываю, -- сказал отец и прожевал. -- Это две большие разницы.
-- У тебя на все есть оправдания, -- дядя Жора потянулся к вареному
яичку. -- Это я прост, как ребенок: виноват, так виноват. Каюсь. Хочется
выпить в четыре утра, я искренне говорю: хочется выпить!
Незнакомому человеку, окажись он за столом с моим дядькой, могло
показаться, что он имеет дело с горьким пьяницей, которого к концу посиделок
придется вытаскивать из-под стола и волочить до кровати.Но, как самая
веселая девушка в компании далеко не всегда оказывается самой доступной, так
и дядя Жора со своими подначками быстрее догнать и перегнать Америку по
количеству спиртного на душу населения, никак не тянулпри ближайшем
рассмотрении даже на звание простенького выпивохи.
Стоило приглядеться, и его секрет легко раскрывался. Первые две стопки
дядя Жора принимал, как радующую необходимость. После третьей, когда пружина
застолья начинала стремительно разжиматься, и близкий восторг в душах
заставлял сидящих за столом говорить громче, а глаза смотрели веселее,
дядька начинал половинить стопки, а то и пропускать вовсе. При этом, как
фокусник, отвлекающий внимание от правой руки, он принимался усиленно
жестикулировать левой. Или бросался усердно предлагать сидящему напротив
огурчики, грибочки, протягивал блюдце с зубками маринованного чеснока... Его
собственная не выпитая стопка оказывалась надежно замаскированной в гуще
посуды и зелени, прикрыта дымовой завесой шуточек и свободного трепа:
"Наливаем по четвертой! Четвертая по постановлению Совета министровне
закусывается!" После пятой и шестой дядька мог идти в соседнюю комнату,
ложиться на диван и смотреть телевизор -- компания плыла вполне
самостоятельно, и потребность в капитане-тамаде возникала лишь, когда
кончалась выпивка или закуска. Дядька появлялся так же неожиданно, как
исчезал, и поддерживал любой разговор, словно он его и начал.
Вот и теперь, подначив отца выпить, он незаметно улизнул от костра и
стал готовить снасти для вылова щук. Когда заметно рассвело, и отец
пропустил три стопочки, мы втроем перевернули лодку в исходное положение и,
послушавшись команды капитана -- "Вперед, на рыбные заготовки!" дружно
ударили веслами по холодной воде. Дядя Жора совершенно трезвый сидел на
корме в спортивной шапочке и короткими репликами направлял нашу текущую
посудину к известному лишь ему месту лова. В ногах у него лежали: рюкзак с
едой, выпивкой и набором блесен; топор для оглушения крупных щук; котелок
для вычерпывания воды; две удочки, спининг и садок на длинной ручке -- чтобы
подцепить рыбину еще в воде, когда она, подведенная на леске к борту лодки,
чаще всего срывается.
Туман желтыми клочьями цеплялся за камыши, лежал сизыми слоями по курсу
лодки, скрипели уключины, всплескивала вода под веслами, и плыть было
интересно и жутковато. Едва мы отплыли, берегс оставленным лагерем затянуло
туманом,но дядя Жора уверил, что наше место он найдет вслепую, с завязанными
глазами, ночью -- такова мощь его внутреннего чутья, а уж позднее, когда
рассеется туман, мы и сами увидим наш холм с палаткой. Отец только хмыкнул,
сдвинул на затылок старую фетровую шляпу и поинтересовался, всю ли выпивку
брат сложил в рюкзак.
"Стоп! -- приказал дядя Жора, когда мы вошли в такой густой туман, что
его можно было разгонять ладошкой. -- Кажется здесь. Точно, здесь". Он велел
нам равномерно рассесться по лодке и ловить на червя лещей, окуня и крупных
ершей, придающих ухе неповторимый аромат, а сам потрещал катушкой спининга,
прицепил желтую извивистую блесну размером с хорошего карася и ловким
движением закинул ее далеко в туман. Мы слышали, как она вкусно чмокнула
воду...
-- Осенняя щука лучше всего, -- неспеша наматывая катушку, предвкушал
дядя Жора. -- Жирная, ядреная, крупная...
Мы с отцом нацепили червяков и забросили удочки рядом с бортом, чтобы
видеть поплавки. Мой почти сразу ушел под воду, и я, качнув лодку,
вытянулокушка размером с ладонь. Он затрепыхался в лужице на дне лодки, и
отец помог снять его с крючка. Тут же клюнуло у отца, но сорвалось. Он
сменил наживку и вытащил увестистую серебристую плотвичку. "Брать?" --
спросил отец. "Кинь в лодку, пусть валяется, -- равнодушно сказал брат.--
Мелковата, но наживца, может, сгодится..." Он уже несколько развпустую
пробороздил блесной-карасем водные просторы, и начинал нервничать. Мы с
отцом почти одновременно сняли с крючков по приличному окушку, и дядя Жора,
порывшись в рюкзаке, заменил большую бронзовую блесну на маленькую
серебристую.
-- Мы брали выпивку, чтобы не оставлять ее в палатке, или чтобы пить?
-- насадил нового червяка отец. Ему, похоже, нравилась такая рыбалка.
-- Пить, пить! -- нервно сказал дядя Жора. -- Вот я поймаю, и выпьем.
-- А если не поймаешь?
-- Не говори под руку! -- огрызнулся дядька, закидываяблесну и склоняя
голову, чтобы услышать, как она плюхнется в воду; из тумана донесся дряблый
взбульк, дядя Жора начал наматывать леску на катушку и шепотом выматерился.
-- ...! Оторвалась! Такая хорошая блесна была!С вашей болтовней тут ничего
не поймаешь... Сидят, понимаешь, лясы точат...
Мы стали сочувственно выяснять, как оторвалась блесна -- от
развязавшегося морского узла на леске, или ее оторвала рыба? Ни проронив ни
слова, дядя Жора порылся в рюкзаке и вытащил новую блесну -- с красными
перышками под окуня. Мы отвернулись к своим поплавкам, чтобы не сглазить его
рыбацкое счастье и не прозевать своего. Дядя Жора сопел, шуршал курткой и,
встав в полный рост, попросил: "Пригнитесь, а то зацеплю!". Придерживая
удочки, мы с батей присели на дно лодки, и услышали, как дядя Жора
раскручивает над головой спининг, чтобы закинуть блесну подальше. Лодка
резко наклонилась в одну сторону, в другую, скакнул котелок, и я услышал
мат-перемат и удивленный всплеск сонной воды, в которую рухнул дядя Жора.
Лодка выровнялась, качнулась на волне, но тут же ее нос задрался вверх -- то
фыркающий дядя Жора крепкими руками притопил корму, стараясь быстрее влезть
обратно. Я бросились ему на помощь, и лодка еше выше задрала нос, словно
собиралась выйти на глиссирование. "Назад! -- неожиданно рявкнул отец. -- Он
сам!"
Корма двухвесельной прогулочной лодки (а именно таковой следовало
считать отвязанную от мостков посудину) имела фасонистую полукруглую спинку,
которая и мешала теперь дяде Жоре забраться обратно.
--Только не суетись! -- тихо и властно сказал отец.
-- Я не суечусь, -- отплевывался от воды дядя Жора. -- Мы и не такое
видали! Хрен ли нам... Ты же знаешь, я висел в небе над Сахали... твою мать,
сапоги бы не потерять
Мы с отцом присели в носу лодки, чтобы понизить центр тяжести и не дать
дяде Жоре перевернуть ее.
Сделав несколько попыток выпрыгнуть из воды и лечь на спинку кормы
животом, дядя Жора вопреки окрикам отца попробовал проникнуть в лодку с
борта -- именно такая позиция, как совершенно негодная, перечеркнута красным
крестом на плакатах по правилам поведения на воде -- и чуть не перевернул
нас вместе с рюкзаком, звонким котелком, острым топороми удочками...
-- Осел! -- заорал отец. -- Цепляйся за корму, и мы шпарим к берегу, в
воде теплее.
-- Гребите! -- согласился дядя Жора, цепляясь за корму. --Да побыстрее!
Замерзну!
Мы с отцом быстро вставили весла и закрутили головами, высматривая
направление, в котором нам следовало буксировать попавшего в беду дядю Жору.
-- Куда? -- в один голос воскликнули мы.
Туман и не думал рассеиваться. По моим прикидкам, мы были метрах в
двухстах от берега, но самого берега не видели. Обещанный холм с палаткой
могучуять только сам дядя Жора, своим феноменальным чутьем и чувством
ориентировки выбравший место для рыбалки.
-- Туда! -- приподнимаясь над кормой, ткнул пальцем дядя Жора. --
Кажется, туда. Только быстрее -- холодно!
Мы налегли на весла. Дело было нешуточное. Если дядя Жора ошибся, мы
удалялись от берега, продлевая его страдания. Если плыли правильно, в воде
ему предстояло пробыть минут десять. А что на берегу? Потухший костер и
холодная палатка? Тут любую болезнь подхватишь, не говоря уже о сердце.
Лодка двигалась медленно.
-- Спокойно! -- сказал отец. -- Перестаем на минуту грести! Кирилл,
следи, чтобы лодку не развернуло.
Он достал из рюкзака фляжку с капитанским можжевеловым джином и
протянул брату, чтобы тот согрел внутренности и избежал хотя бы воспалений.
Снял с его головы мокрую шапочку и потуже нахлобучил ему свою фетровую
шляпу.
-- Джин в воде -- это классно! -- воскликнул дядя Жора, показываясь над
кормой в шляпе и с фляжкой в руке. Он жадно приложился к фляжке и вернул ее
отцу. -- У меня в рюкзаке бутерброды! Нет, бутерброды не надо... Гребите,
гребите!
Мы торопливо заработали веслами.
"Жора, ты как?", -- периодически интересовался отец, глядя на пальцы,
вцепившиеся в спинку кормы. Дядя Жора показывал большой палец и просил еще
выпить. Потом он сказал, что поплывет вместе с фляжкой -- так удобнее: не
придется останавливаться. Я тревожно вертел головой, надеясь быстрее увидеть
берег, а когда дядя Жора, хорошенько согревшись, стал протяжно командовать:
"И-и-и раз! И-и-и два!", мне показалось, что чуть правее нашего курса кто-то
крикнул. Отцу тоже показалось, и мы перестали грести, прислушиваясь.
-- Э-ге-ге! -- закричал отец, и с берега отозвались: "Эй, на лодке!
Греби сюда!"
-- А ты кто? -- крикнул из воды дядя Жора.
-- Сейчас узнаешь... -- где-то совсем неподалеку пообещал мужской голос
и запоздало представился: "Ефим я..."
Мы с отцом усердно продолжили грести. Только бы дядя Жора не околел в
этой студеной водице. Какой такой Ефим?
На берегу в сухом сизом ватнике стоял вчерашний лодочник. Ему было
нехорошо.
Дядя Жора, тяжело ступая, вышел из воды. С него текло. Мы с отцом
принялись стягивать с него разбухшую куртку, сапоги, брюки... Ефим кружил
вокруг нас ипокачивал головой, словно постиг в своей жизни нечто новое.
-- Лодку-то брали... на троих, -- повеселевшим голосом напомнил Ефим,
заглядывая дядьке в лицо, -- а стакан налили один. -- Смекаешь?
-- Где ты видишь троих? -- стучал зубами дядя Жора, натягивая на голое
тело мой свитер и штаны.
-- А как же! -- удивленно сказал Ефим и потыкал в нас пальцем: -- Вот
ты, вот он, и вот парень. А? -- в голосе появилась неуверенность. -- Он в
куртке, а ты без куртки... На нем брюки, а ты без...
-- Да вот моя куртка лежит, -- дядя Жора прыгал на одной ноге, пытаясь
другой попасть в штанину. -- Протри глаза.
Отец неподалеку размашисто ухал топором, заваливая сухую сосенку.
-- Не, ребята, я не понимаю, -- заволновался Ефим. -- Вы что, хотите
меня надинамить? Вас же трое?
-- Помог бы лучше костер развести,-- увиливал от ответа дядя Жора. --
Сейчас разберемся...
-- Ну, разберись, -- обиженно говорил лодочник; он вставал на колени,
раздувал подернутые пеплом уголья и тревожно скашивал на меня глаза: -- А
они что, двойняшки?
-- Кто? -- я ломал через голое колено хворост и зябко поводил плечами.
-- Ну, эти...Я же вижу! -- настаивал Ефим.
Я пожимал плечами.
-- А у вас осталось?
-- Должно остаться...
-- калэмэнэ! Трясет шибче этого, -- он кивал в сторону дяди Жоры.
Потом мы растирали дядю Жору джином и давали выпить Ефиму.
-- Я вас сразу вычислил, -- радостно говорил Ефим, не выпуская из рук
открытой бутылки. -- Проснулся в сарайке, колотун бьет... К мосткам вышел,
лодки счел -- одной не хватает. И стакан мой на пеньке стоит. Я его понюхал,
тут меня и озарило! Пошел тропкой по бережку и на палатку вышел! Не, в
натуре, приезжайте в любое время. У нас все путем!
...Ефим ушел опохмеленный и удовлетворенный. Мы натянули над костром
веревку, повесили сушиться одежду дяди Жоры и завалились в палатку спать.
На этот раз я проснулся от ядовитого запаха, резавшего ноздри. Он
безусловно шел от костра, который отец устроил по таежному способу --
несколько бревнышек складывались друг над другом, как карандаши в пачке,
поставленной на ребро -- вбитые в землю колышки не давали им рассыпаться.
Когда середина бревен прогорала, их следовало сдвигать навстречу друг другу-
таежная непрерывка, как объяснил батя. Вновь паниковать я не стал и тихо
выбрался из палатки.
Солнце уже поднялось над низким противоположным берегом и добивало
остатки тумана, жавшегося к камышам. Огонь образовал в бревнах промоину, их
острые концы горели свечным пламенем, и между ними дымилась и вспыхивала
зелеными и синими огоньками спекшаяся куча дядижориной одежды -- капроновая
куртка, брюки, свитер... Чуть поодаль стояли его сапоги с парящими
голенищами. Я ковырнул палкой кучу -- она стала гореть веселее. Едкий
химический запах усилился. Обойдя костер с другой стороны, я попытался
отобрать у него остатки одежды -- дымящийся рукав куртки и слипшийся кусок
штанов, в которых угадывались карманы. Оборванная веревка, привязанная к
двум соснам, тоже дымились... "Пусть хоть выспится перед таким испытанием",
-- подумал я, тихо забираясь в палатку и укладываясь рядом с посапывающим в
спальном мешке дядей Жорой.
...Под брюками на отце оказались бледно-зеленые армейские подштанники,
которые он предложил брату, как временную меру, пока что-нибудь не
придумается. Натянув их, дядя Жора принялся гневно разоблачать порочный вкус
брата в выборе цвета нижнего белья и косился на мои брюки -- не предложу ли
я поменять их на егоподштанники. Я делал вид, что не понимаю его взглядов --
заявиться в Зеленогорск в зеленых кальсонах не совпадало с моими
представлениямио прекрасном. Тем более, когда у тебя в городке есть знакомые
девушки. Мне было жалко родного дядьку, но, глядя на него, я отворачивался и
фыркал смехом.
Отец возился у костра и делал вид, что кашляет от дыма: "Нормальный
вид, кхе-кхе... Интеллигентные такие подштанники. Может, еще у Ефима чем
разживешься... -- Он вытирал слезы и обещал сдавленным голосом: -- Куртку я
тебе дам..."
-- Куртку! -- расхаживал в сапогах и подштанниках дядя Жора. -- А это
чем закроешь? -- Он показывал на гульфик кальсон без единой пуговицы. --
Сядешь в автобусе, и все вывалится! Куртку до пупа он мне даст!..
-- Не бойся, -- подбадривал отец, -- твой коршун не выпадет из
гнезда...
-- Хорошо бы такси или частника поймать, чтобдо самого дома, -- задавив
смех, рассуждал я. -- Тут километров сорок, не больше... ...
Мы провели сквозную ревизию имеющихся тряпок, ноничего путного не
вырисовывалось. Дядя Жора умудрился спалить даже трусы и вязанную шапочку,
забравшись в спальный мешок после растирания голышом. "А если сделать из
одного одеяла юбочку, а из второго, прорезав дырку для головы, пончо? --
предлагал отец. -- Я дам тебе свою шляпу. Неплохой, по-моему, ансамбль..."
Дядя Жора, катая желваки, принимался заворачиваться в одеяло, но тут же с
гневом отшвыривал полотнища: "Я что -- Васисуалий Лоханкин?". -- "Не
нервничай, -- говорил отец. -- Давай попробуем сделать тебе тунику. Скрепим
на плечах веревками. Будешь, как римский патриций!" -- "Хрениций!.. --
ворчал дядя Жора, усаживаясь на пенек и проверяя взглядом гульфик. -- Тебе
хорошо говорить!" -- "А помнишь, как мать после войны сшила нам брюки из
ленд-лизовского одеяла! -- загорался новой идеей отец. -- Сносу им не было!
Может, попробуем раскроить?"
Дядя Жора молчал, давая понять, что с дураками разговаривать не
намерен.
Я острожно подал идею:
-- Может, прорезать в рюкзаке дырки для ног, и надеть его на манер
шортов-бананов?
Дяде Жора задумался, звонко хлопнул себя по лбу, назвал меня гением и
сказал, что можно попробовать сделать одежду из ватного спального мешка --
прорезать дырки для ног и рук, перетянуть лишнее в талии ремнем, а капюшон
надеть на голову, чтобы вся конструкция не сползала вниз. Мы с батей,
прыснув смехом, одобрили в общих чертах экстремальный тип одежды, и дядя
Жора, схватив охотничий нож, принялся за раскрой и примерку.
Сначала он прорезал для ног слишком маленькие дырочки, стесняясь
показывать при ходьбе кальсоны, и мы забраковали модель, как непрактичную
для передвижения компанией: мешок висел ниже колен, и дядя Жора едва
передвигал ноги.
-- Да просунь ты их подальше! -- сказал отец. -- Подними мешок выше
колен, пусть торчат сапоги и немного подштанники.Будет типа простеганого
ватного комбинзона с шортами. Зато пойдешь, как человек, а не какая-нибудь
гусеница!
-- Конечно, -- одобрил я, -- будете, как средневековый франт с картинки
-- шорты-бананы, сапоги, зеленые чулки обтягивают ноги, крепкая палка в
руках...
Дядя Жора посмотрел на меня уничтожающе, но совет принял.
Рюкзак, который мы помогли ему надеть за спину, придавал ему вид
фантастический, но бывалый: человек вышел из леса, он и спит и ходит в
универсальном спальном мешке. Капюшон надежно защищает его голову от клещей
и комаров... Кряхтя и сожалея, что нет зеркала, дядя Жора взял в руки
спининг, повесил на грудь бинокль и повел плечами: "Ну как?"
-- Главное, что тебе удобно, -- подбодрил отец. -- Садись в лодку,
капитан!
Ефима мы не нашли. В открытом сарае валялись только стоптанные
сандалеты и стоял ящик пустых бутылок с запиской: "Кто возьмет -- убью!
Ефим". Мы привязали к мосткам лодку и поставили в сарай весла.
Автобус приехал почти пустой, и дядя Жора юркул в него первым. Он
забился к окошку и, повернувшись к отцу, сказал, что надо было дождаться
темноты и тогда ехать. Он походил на куколку гусеницы. "Ничего, -- сказал
отец и похлопал его по ватному плечу. -- Кронштадтские нигде не пропадали!"
-- Он предложил ему снять с головы капюшон и надеть шляпу, но брат
отказался. Я протянул кондукторше деньги, как выяснилось мало. "Если с вами
инвалид, пусть покажет удостоверение", -- сказал кондукторша. Я извинился и
откопалеще тридцать копеек. Дядя Жора достал из футляра бинокль и навел
окуляры на кондукторшу. "Да ладно, -- махнула рукой тетенька, оторвав билеты
на двоих. -- Пусть не показывает..." --И пошла на свое место к двери. Дядя
Жора перевернул бинокль на уменьшение и посмотрел ей вслед. Две бабульки с
корзинками, сидевшие сзади на возвышении, дружно перекрестились и стали
смотреть в окно замороженными глазами.
В Зеленогорске мы сошли не у вокзала, а попросились у водителя доехать
с ним до кольца -- таv начинался пустырь, заросшийкустами.
Пацан в школьной курточке, когда мы пробирались по канаве вдоль
Кривоносовской, выстрелил в спину дяди Жоры из рогатки и заулюлюкал. Я
потопал ему вслед ногами, но не побежал. "Вот так, -- угрюмо сказал дядя
Жора, -- я терплю от своих родственничков. В воду свалили, одежду спалили...
-- Онбыстро скинул рюкзак и нашарил в нем оставшуюся бутылку джина. --
Хорошо не разбил, поросенок. Как я в таком виде Зинуле покажусь?.."
-- Зайдем потихоньку ко мне, переоденешься, -- сказал отец, садясь на
край канавы. -- А вечером спокойно выпьем под раков. Мы же не выскочки,
чтобы сразу все рассказывать. Утрясется...
Мы сидели в канаве и обсуждали, как нам незаметно провести дядю Жору до
дачи. Завидев прохожих, мы склоняли головы и делали вид, что коллективно
справляем большую нужду, и они отворачивались. В конце Кривоносовской канава
кончалась, и нам предстояло идти или бежать по отрезку асфальта,
проложенного к продбазе, затем сворачивать в свою улочку и...
-- Могу сказатьсоседям, что я был в этом комбинезоне, -- грыз травинку
отец. -- Они все равно нас путают...
-- Надо послать Кирюху на разведку! -- вглядываясь через бинокль в
конец улицы, сказал дядя Жора. -- Может, и одежду принесешь?
Я сказал, что попробую.
-- Дуй, Кирилл, -- дядя Жора сунул мне бинокль, а отец, покопавшись в
ведре, прикрытом папортником, достал крупного красного рака:- Дашь Чарли,
чтобы не скулил. Ключи на месте. Если нарвешься на тетю Зину, скажи, что мы
пьем пиво у ларька, сейчас подойдем... И мигом обратно!
Не доходя до дачи метров двести, я лег под куст и навел бинокль на
веранду дяди Жоры. Сквозь крупную листву сирени и тюлевые занавески на окнах
смутно виднелась тетя Зина. Вот она появилась на крыльце, заперла дверь и,
беззвучно шевеля губами, повертела головой: наверное, звала Чарли. Точно!
Они вышли из калитки, и тетя Зина опустила ключи в карман халата.
Огляделась, поправила очки и, повернувшись ко мне спиной, направилась в
конец улицы. Чарли, шныряя по обочине и задирая лапу у каждого дерева,
потрусил за ней. Скорее всего, она ненадолго пошла к соседке -- Розе
Ефимовне. Ага, вот они повернули к ее дому и скрылись в калитке. Я опрометью
бросился назад доложить обстановку.
Дядя Жора азартно посмотрел на меня, на отца и, выскочив из канавы, как
мог, припустил к даче. Мы шагом обогнали его у поворота. "Открывайте дверь,
готовьте одежду!" -- распорядился он, придерживая одной рукой капюшон, а
другой подтягивая то, что считалось в его одеянии штанинами.
Дядя Жора важно прохаживался у своей веранды в отцовских штанах и
свитере,когда вернулась тетя Зина с Чарли, и недоуменно оглядела его: "В чем
это ты?"
-- Промок немного, Сергей дал сухое. Где ты ходишь?
-- Не хватало тебе простудиться! -- тетя Зина стала торопливо отпирать
дверь. -- К Розе Ефимовне за рецептом ходила.Как ваша рыбалка?
-- Рыбы нет, а раков полное ведро наловили, -- дядя Жора закинул на
плечо рюкзак и вошел в дом.
С колотящимся сердцем я влетел на нашу веранду и столкнулся с отцом:
-- Ты ведро из канавы брал?
Отец страдальчески зажмурился и приложил руку ко лбу:
-- Беги! Может, еще там! Стой!
Я вернулся. Отец вошел в комнату, скрипнул дверцей платяного шкафа и
вынес мне хрустящую пятидесятирублевку:
-- Если нет, то пробегись по буфетам, может, купишь, -- отец хлопнул
себя по затылку. -- Вот дураки!..
...Обежав все буфеты, включая банный, я поплелся в рыбный магазин на
проспекте Ленина, надеясь купить хоть какой-нибудь рыбешки.
У ворот закрывшегося рынка сидел на ящике инвалид Шлыков. Перед ним на
куске картона краснели раки. Они были размером снаших и также вкусно пахли
укропом, лавровым листом, перцем... "Самых крупных уже разобрали, -- важно
сказал Шлыков. -- Сейчас и этих разберут, мужики за деньгами побежали..." --
"Это откуда?" -- торопливо спросил я. "С Красавицы, кажется, -- сказал
Шлыков. -- Дай закурить". -- "Беру все! За сколько отдадите?" -- "За что
купил, за то и отдам, -- с достоинством сказал Шлыков. -- Десятка!"
еще тлеющему ровным желтым светом костру. -- Не шевелитесь, я сейчас открою,
она может укусить! Меня уже укусила!" Вжикнула молния, и я выкатился к
костру. Следом за мною вылетел вмиг проснувшийся отец. За ним выполз со
спальным мешком на ногах дядя Жора.
-- Покажи руку! -- спокойно сказал отец. -- Ах ты, черт, фонарик в
палатке! Давай-ка к костру...
Дядя Жора, избавившись от мешка, откинул полог и осторожно шевелил
палкой вещи: "Дайте огня, сейчас я ее грохну! Кажется в углу скребется!"
Я поднес руку к самым угольям и различил на указательном пальце
вздувшийся багровый рубец, словно я и впрямь защемил кожу.Отец стоял рядом
на четвереньках и, сощурив глаза, разглядывал мою рану. Дядя Жора продолжал
просить огня и сотрясал брезент ударами палки: "Отойдите подальше, сейчас
она сама выползет! Ну, выходи, подлая!"
-- На укус змеи не похоже, -- отец внимательно оглядел мой палец и
поднялся с колен. -- Может быть, рак заполз? Георгий, ты клал раков за
палатку! Они не могли разползтись?
-- Как они могли разползтись, если я завязал их морским узлом в
скатерть! -- Дядя Жора опустил занесенную за плечо палку. -- Разводите огонь
до неба, проведем ревизию палатки! -- Он оглядел при свете вспыхнувшей
бересты мой палец и поставил диагноз: если и змея, то неизвестной в наших
краях породы. Лучше для профилактики вскрыть рану ножом и промыть джином.
-- Это, наверное, рак, --я пошевелил больным пальцем. И стал
подбрасывать в костер хворост. -- Дядя Жора, смотрите внимательнее... -- Мне
хотелось быстрее убедиться, что в палатке была не змея, и тогда мне не
придется взрезать ножом рану.
Отец взял мою палку с рогулькой, и, откинув полог, вытянул к костру
скомканноеодеяло. "Да вот же он, паразит, -- ласково сказал отец. --
Конечно, рак" -- Он осторожно взял членистоногого кусаку за панцырь и
швырнул в озеро. Булькнуло.
-- Как ты себя чувствуешь? -- спросил отец. -- Не знобит? -- Он еще раз
осмотрел мой палец.
-- Нет, -- помотал я головой. -- Нет, все в порядке.
-- Меня знобит, -- сказал дядя Жора, пересматривая вынесенные из
палатки рюкзаки. -- Думаю, надо выпить для профилактики.
Костер уже весело трещал, освещая оранжевым светом палатку, стволы
сосен, спуск к воде и истертый киль перевернутой лодки.
-- Четыре часа, -- сказал отец. -- Так рано я в своей жизни еще никогда
не выпивал.
-- Завидую, -- сказал дядя Жора. -- А у меня из сюрпризов, разве что
смерть впереди.
-- Типун тебе на язык! -- плюнул отец.
-- Не типун, а давай наливай! Если бы твой сын не разбудил меня
воплями: "Змеи! Змеи!", я бы спал, как огурец, до пяти. -- Дядя Жора упорно
не хотел признаваться, что рак выполз из скатерти, завязанной морским узлом.
Не поползут же раки вверх от воды, мимо костра, чтобы забраться в палатку? И
зачем он сказал про полутораметровых гадюк? Я, конечно, не поверил, но
приятного мало. Но я помалкивал.
Братья разом крякнули и опрокинули по стопочке. Отец принялся
закусывать, дядя Жора внимательно наблюдал, как он управляется сбутербродом
и хрустит луком.
-- Все-таки ты больше похож на меня, чем я на тебя, -- сказал дядя Жора
брату, не притрагиваясь к закуске.
Отец замер, постигая мысль.
-- Уж на что я люблю пожрать, но ты мастер! -- Он глянул на часы. --
Начало пятого, а он уже ест!
-- Я жакушываю, -- сказал отец и прожевал. -- Это две большие разницы.
-- У тебя на все есть оправдания, -- дядя Жора потянулся к вареному
яичку. -- Это я прост, как ребенок: виноват, так виноват. Каюсь. Хочется
выпить в четыре утра, я искренне говорю: хочется выпить!
Незнакомому человеку, окажись он за столом с моим дядькой, могло
показаться, что он имеет дело с горьким пьяницей, которого к концу посиделок
придется вытаскивать из-под стола и волочить до кровати.Но, как самая
веселая девушка в компании далеко не всегда оказывается самой доступной, так
и дядя Жора со своими подначками быстрее догнать и перегнать Америку по
количеству спиртного на душу населения, никак не тянулпри ближайшем
рассмотрении даже на звание простенького выпивохи.
Стоило приглядеться, и его секрет легко раскрывался. Первые две стопки
дядя Жора принимал, как радующую необходимость. После третьей, когда пружина
застолья начинала стремительно разжиматься, и близкий восторг в душах
заставлял сидящих за столом говорить громче, а глаза смотрели веселее,
дядька начинал половинить стопки, а то и пропускать вовсе. При этом, как
фокусник, отвлекающий внимание от правой руки, он принимался усиленно
жестикулировать левой. Или бросался усердно предлагать сидящему напротив
огурчики, грибочки, протягивал блюдце с зубками маринованного чеснока... Его
собственная не выпитая стопка оказывалась надежно замаскированной в гуще
посуды и зелени, прикрыта дымовой завесой шуточек и свободного трепа:
"Наливаем по четвертой! Четвертая по постановлению Совета министровне
закусывается!" После пятой и шестой дядька мог идти в соседнюю комнату,
ложиться на диван и смотреть телевизор -- компания плыла вполне
самостоятельно, и потребность в капитане-тамаде возникала лишь, когда
кончалась выпивка или закуска. Дядька появлялся так же неожиданно, как
исчезал, и поддерживал любой разговор, словно он его и начал.
Вот и теперь, подначив отца выпить, он незаметно улизнул от костра и
стал готовить снасти для вылова щук. Когда заметно рассвело, и отец
пропустил три стопочки, мы втроем перевернули лодку в исходное положение и,
послушавшись команды капитана -- "Вперед, на рыбные заготовки!" дружно
ударили веслами по холодной воде. Дядя Жора совершенно трезвый сидел на
корме в спортивной шапочке и короткими репликами направлял нашу текущую
посудину к известному лишь ему месту лова. В ногах у него лежали: рюкзак с
едой, выпивкой и набором блесен; топор для оглушения крупных щук; котелок
для вычерпывания воды; две удочки, спининг и садок на длинной ручке -- чтобы
подцепить рыбину еще в воде, когда она, подведенная на леске к борту лодки,
чаще всего срывается.
Туман желтыми клочьями цеплялся за камыши, лежал сизыми слоями по курсу
лодки, скрипели уключины, всплескивала вода под веслами, и плыть было
интересно и жутковато. Едва мы отплыли, берегс оставленным лагерем затянуло
туманом,но дядя Жора уверил, что наше место он найдет вслепую, с завязанными
глазами, ночью -- такова мощь его внутреннего чутья, а уж позднее, когда
рассеется туман, мы и сами увидим наш холм с палаткой. Отец только хмыкнул,
сдвинул на затылок старую фетровую шляпу и поинтересовался, всю ли выпивку
брат сложил в рюкзак.
"Стоп! -- приказал дядя Жора, когда мы вошли в такой густой туман, что
его можно было разгонять ладошкой. -- Кажется здесь. Точно, здесь". Он велел
нам равномерно рассесться по лодке и ловить на червя лещей, окуня и крупных
ершей, придающих ухе неповторимый аромат, а сам потрещал катушкой спининга,
прицепил желтую извивистую блесну размером с хорошего карася и ловким
движением закинул ее далеко в туман. Мы слышали, как она вкусно чмокнула
воду...
-- Осенняя щука лучше всего, -- неспеша наматывая катушку, предвкушал
дядя Жора. -- Жирная, ядреная, крупная...
Мы с отцом нацепили червяков и забросили удочки рядом с бортом, чтобы
видеть поплавки. Мой почти сразу ушел под воду, и я, качнув лодку,
вытянулокушка размером с ладонь. Он затрепыхался в лужице на дне лодки, и
отец помог снять его с крючка. Тут же клюнуло у отца, но сорвалось. Он
сменил наживку и вытащил увестистую серебристую плотвичку. "Брать?" --
спросил отец. "Кинь в лодку, пусть валяется, -- равнодушно сказал брат.--
Мелковата, но наживца, может, сгодится..." Он уже несколько развпустую
пробороздил блесной-карасем водные просторы, и начинал нервничать. Мы с
отцом почти одновременно сняли с крючков по приличному окушку, и дядя Жора,
порывшись в рюкзаке, заменил большую бронзовую блесну на маленькую
серебристую.
-- Мы брали выпивку, чтобы не оставлять ее в палатке, или чтобы пить?
-- насадил нового червяка отец. Ему, похоже, нравилась такая рыбалка.
-- Пить, пить! -- нервно сказал дядя Жора. -- Вот я поймаю, и выпьем.
-- А если не поймаешь?
-- Не говори под руку! -- огрызнулся дядька, закидываяблесну и склоняя
голову, чтобы услышать, как она плюхнется в воду; из тумана донесся дряблый
взбульк, дядя Жора начал наматывать леску на катушку и шепотом выматерился.
-- ...! Оторвалась! Такая хорошая блесна была!С вашей болтовней тут ничего
не поймаешь... Сидят, понимаешь, лясы точат...
Мы стали сочувственно выяснять, как оторвалась блесна -- от
развязавшегося морского узла на леске, или ее оторвала рыба? Ни проронив ни
слова, дядя Жора порылся в рюкзаке и вытащил новую блесну -- с красными
перышками под окуня. Мы отвернулись к своим поплавкам, чтобы не сглазить его
рыбацкое счастье и не прозевать своего. Дядя Жора сопел, шуршал курткой и,
встав в полный рост, попросил: "Пригнитесь, а то зацеплю!". Придерживая
удочки, мы с батей присели на дно лодки, и услышали, как дядя Жора
раскручивает над головой спининг, чтобы закинуть блесну подальше. Лодка
резко наклонилась в одну сторону, в другую, скакнул котелок, и я услышал
мат-перемат и удивленный всплеск сонной воды, в которую рухнул дядя Жора.
Лодка выровнялась, качнулась на волне, но тут же ее нос задрался вверх -- то
фыркающий дядя Жора крепкими руками притопил корму, стараясь быстрее влезть
обратно. Я бросились ему на помощь, и лодка еше выше задрала нос, словно
собиралась выйти на глиссирование. "Назад! -- неожиданно рявкнул отец. -- Он
сам!"
Корма двухвесельной прогулочной лодки (а именно таковой следовало
считать отвязанную от мостков посудину) имела фасонистую полукруглую спинку,
которая и мешала теперь дяде Жоре забраться обратно.
--Только не суетись! -- тихо и властно сказал отец.
-- Я не суечусь, -- отплевывался от воды дядя Жора. -- Мы и не такое
видали! Хрен ли нам... Ты же знаешь, я висел в небе над Сахали... твою мать,
сапоги бы не потерять
Мы с отцом присели в носу лодки, чтобы понизить центр тяжести и не дать
дяде Жоре перевернуть ее.
Сделав несколько попыток выпрыгнуть из воды и лечь на спинку кормы
животом, дядя Жора вопреки окрикам отца попробовал проникнуть в лодку с
борта -- именно такая позиция, как совершенно негодная, перечеркнута красным
крестом на плакатах по правилам поведения на воде -- и чуть не перевернул
нас вместе с рюкзаком, звонким котелком, острым топороми удочками...
-- Осел! -- заорал отец. -- Цепляйся за корму, и мы шпарим к берегу, в
воде теплее.
-- Гребите! -- согласился дядя Жора, цепляясь за корму. --Да побыстрее!
Замерзну!
Мы с отцом быстро вставили весла и закрутили головами, высматривая
направление, в котором нам следовало буксировать попавшего в беду дядю Жору.
-- Куда? -- в один голос воскликнули мы.
Туман и не думал рассеиваться. По моим прикидкам, мы были метрах в
двухстах от берега, но самого берега не видели. Обещанный холм с палаткой
могучуять только сам дядя Жора, своим феноменальным чутьем и чувством
ориентировки выбравший место для рыбалки.
-- Туда! -- приподнимаясь над кормой, ткнул пальцем дядя Жора. --
Кажется, туда. Только быстрее -- холодно!
Мы налегли на весла. Дело было нешуточное. Если дядя Жора ошибся, мы
удалялись от берега, продлевая его страдания. Если плыли правильно, в воде
ему предстояло пробыть минут десять. А что на берегу? Потухший костер и
холодная палатка? Тут любую болезнь подхватишь, не говоря уже о сердце.
Лодка двигалась медленно.
-- Спокойно! -- сказал отец. -- Перестаем на минуту грести! Кирилл,
следи, чтобы лодку не развернуло.
Он достал из рюкзака фляжку с капитанским можжевеловым джином и
протянул брату, чтобы тот согрел внутренности и избежал хотя бы воспалений.
Снял с его головы мокрую шапочку и потуже нахлобучил ему свою фетровую
шляпу.
-- Джин в воде -- это классно! -- воскликнул дядя Жора, показываясь над
кормой в шляпе и с фляжкой в руке. Он жадно приложился к фляжке и вернул ее
отцу. -- У меня в рюкзаке бутерброды! Нет, бутерброды не надо... Гребите,
гребите!
Мы торопливо заработали веслами.
"Жора, ты как?", -- периодически интересовался отец, глядя на пальцы,
вцепившиеся в спинку кормы. Дядя Жора показывал большой палец и просил еще
выпить. Потом он сказал, что поплывет вместе с фляжкой -- так удобнее: не
придется останавливаться. Я тревожно вертел головой, надеясь быстрее увидеть
берег, а когда дядя Жора, хорошенько согревшись, стал протяжно командовать:
"И-и-и раз! И-и-и два!", мне показалось, что чуть правее нашего курса кто-то
крикнул. Отцу тоже показалось, и мы перестали грести, прислушиваясь.
-- Э-ге-ге! -- закричал отец, и с берега отозвались: "Эй, на лодке!
Греби сюда!"
-- А ты кто? -- крикнул из воды дядя Жора.
-- Сейчас узнаешь... -- где-то совсем неподалеку пообещал мужской голос
и запоздало представился: "Ефим я..."
Мы с отцом усердно продолжили грести. Только бы дядя Жора не околел в
этой студеной водице. Какой такой Ефим?
На берегу в сухом сизом ватнике стоял вчерашний лодочник. Ему было
нехорошо.
Дядя Жора, тяжело ступая, вышел из воды. С него текло. Мы с отцом
принялись стягивать с него разбухшую куртку, сапоги, брюки... Ефим кружил
вокруг нас ипокачивал головой, словно постиг в своей жизни нечто новое.
-- Лодку-то брали... на троих, -- повеселевшим голосом напомнил Ефим,
заглядывая дядьке в лицо, -- а стакан налили один. -- Смекаешь?
-- Где ты видишь троих? -- стучал зубами дядя Жора, натягивая на голое
тело мой свитер и штаны.
-- А как же! -- удивленно сказал Ефим и потыкал в нас пальцем: -- Вот
ты, вот он, и вот парень. А? -- в голосе появилась неуверенность. -- Он в
куртке, а ты без куртки... На нем брюки, а ты без...
-- Да вот моя куртка лежит, -- дядя Жора прыгал на одной ноге, пытаясь
другой попасть в штанину. -- Протри глаза.
Отец неподалеку размашисто ухал топором, заваливая сухую сосенку.
-- Не, ребята, я не понимаю, -- заволновался Ефим. -- Вы что, хотите
меня надинамить? Вас же трое?
-- Помог бы лучше костер развести,-- увиливал от ответа дядя Жора. --
Сейчас разберемся...
-- Ну, разберись, -- обиженно говорил лодочник; он вставал на колени,
раздувал подернутые пеплом уголья и тревожно скашивал на меня глаза: -- А
они что, двойняшки?
-- Кто? -- я ломал через голое колено хворост и зябко поводил плечами.
-- Ну, эти...Я же вижу! -- настаивал Ефим.
Я пожимал плечами.
-- А у вас осталось?
-- Должно остаться...
-- калэмэнэ! Трясет шибче этого, -- он кивал в сторону дяди Жоры.
Потом мы растирали дядю Жору джином и давали выпить Ефиму.
-- Я вас сразу вычислил, -- радостно говорил Ефим, не выпуская из рук
открытой бутылки. -- Проснулся в сарайке, колотун бьет... К мосткам вышел,
лодки счел -- одной не хватает. И стакан мой на пеньке стоит. Я его понюхал,
тут меня и озарило! Пошел тропкой по бережку и на палатку вышел! Не, в
натуре, приезжайте в любое время. У нас все путем!
...Ефим ушел опохмеленный и удовлетворенный. Мы натянули над костром
веревку, повесили сушиться одежду дяди Жоры и завалились в палатку спать.
На этот раз я проснулся от ядовитого запаха, резавшего ноздри. Он
безусловно шел от костра, который отец устроил по таежному способу --
несколько бревнышек складывались друг над другом, как карандаши в пачке,
поставленной на ребро -- вбитые в землю колышки не давали им рассыпаться.
Когда середина бревен прогорала, их следовало сдвигать навстречу друг другу-
таежная непрерывка, как объяснил батя. Вновь паниковать я не стал и тихо
выбрался из палатки.
Солнце уже поднялось над низким противоположным берегом и добивало
остатки тумана, жавшегося к камышам. Огонь образовал в бревнах промоину, их
острые концы горели свечным пламенем, и между ними дымилась и вспыхивала
зелеными и синими огоньками спекшаяся куча дядижориной одежды -- капроновая
куртка, брюки, свитер... Чуть поодаль стояли его сапоги с парящими
голенищами. Я ковырнул палкой кучу -- она стала гореть веселее. Едкий
химический запах усилился. Обойдя костер с другой стороны, я попытался
отобрать у него остатки одежды -- дымящийся рукав куртки и слипшийся кусок
штанов, в которых угадывались карманы. Оборванная веревка, привязанная к
двум соснам, тоже дымились... "Пусть хоть выспится перед таким испытанием",
-- подумал я, тихо забираясь в палатку и укладываясь рядом с посапывающим в
спальном мешке дядей Жорой.
...Под брюками на отце оказались бледно-зеленые армейские подштанники,
которые он предложил брату, как временную меру, пока что-нибудь не
придумается. Натянув их, дядя Жора принялся гневно разоблачать порочный вкус
брата в выборе цвета нижнего белья и косился на мои брюки -- не предложу ли
я поменять их на егоподштанники. Я делал вид, что не понимаю его взглядов --
заявиться в Зеленогорск в зеленых кальсонах не совпадало с моими
представлениямио прекрасном. Тем более, когда у тебя в городке есть знакомые
девушки. Мне было жалко родного дядьку, но, глядя на него, я отворачивался и
фыркал смехом.
Отец возился у костра и делал вид, что кашляет от дыма: "Нормальный
вид, кхе-кхе... Интеллигентные такие подштанники. Может, еще у Ефима чем
разживешься... -- Он вытирал слезы и обещал сдавленным голосом: -- Куртку я
тебе дам..."
-- Куртку! -- расхаживал в сапогах и подштанниках дядя Жора. -- А это
чем закроешь? -- Он показывал на гульфик кальсон без единой пуговицы. --
Сядешь в автобусе, и все вывалится! Куртку до пупа он мне даст!..
-- Не бойся, -- подбадривал отец, -- твой коршун не выпадет из
гнезда...
-- Хорошо бы такси или частника поймать, чтобдо самого дома, -- задавив
смех, рассуждал я. -- Тут километров сорок, не больше... ...
Мы провели сквозную ревизию имеющихся тряпок, ноничего путного не
вырисовывалось. Дядя Жора умудрился спалить даже трусы и вязанную шапочку,
забравшись в спальный мешок после растирания голышом. "А если сделать из
одного одеяла юбочку, а из второго, прорезав дырку для головы, пончо? --
предлагал отец. -- Я дам тебе свою шляпу. Неплохой, по-моему, ансамбль..."
Дядя Жора, катая желваки, принимался заворачиваться в одеяло, но тут же с
гневом отшвыривал полотнища: "Я что -- Васисуалий Лоханкин?". -- "Не
нервничай, -- говорил отец. -- Давай попробуем сделать тебе тунику. Скрепим
на плечах веревками. Будешь, как римский патриций!" -- "Хрениций!.. --
ворчал дядя Жора, усаживаясь на пенек и проверяя взглядом гульфик. -- Тебе
хорошо говорить!" -- "А помнишь, как мать после войны сшила нам брюки из
ленд-лизовского одеяла! -- загорался новой идеей отец. -- Сносу им не было!
Может, попробуем раскроить?"
Дядя Жора молчал, давая понять, что с дураками разговаривать не
намерен.
Я острожно подал идею:
-- Может, прорезать в рюкзаке дырки для ног, и надеть его на манер
шортов-бананов?
Дяде Жора задумался, звонко хлопнул себя по лбу, назвал меня гением и
сказал, что можно попробовать сделать одежду из ватного спального мешка --
прорезать дырки для ног и рук, перетянуть лишнее в талии ремнем, а капюшон
надеть на голову, чтобы вся конструкция не сползала вниз. Мы с батей,
прыснув смехом, одобрили в общих чертах экстремальный тип одежды, и дядя
Жора, схватив охотничий нож, принялся за раскрой и примерку.
Сначала он прорезал для ног слишком маленькие дырочки, стесняясь
показывать при ходьбе кальсоны, и мы забраковали модель, как непрактичную
для передвижения компанией: мешок висел ниже колен, и дядя Жора едва
передвигал ноги.
-- Да просунь ты их подальше! -- сказал отец. -- Подними мешок выше
колен, пусть торчат сапоги и немного подштанники.Будет типа простеганого
ватного комбинзона с шортами. Зато пойдешь, как человек, а не какая-нибудь
гусеница!
-- Конечно, -- одобрил я, -- будете, как средневековый франт с картинки
-- шорты-бананы, сапоги, зеленые чулки обтягивают ноги, крепкая палка в
руках...
Дядя Жора посмотрел на меня уничтожающе, но совет принял.
Рюкзак, который мы помогли ему надеть за спину, придавал ему вид
фантастический, но бывалый: человек вышел из леса, он и спит и ходит в
универсальном спальном мешке. Капюшон надежно защищает его голову от клещей
и комаров... Кряхтя и сожалея, что нет зеркала, дядя Жора взял в руки
спининг, повесил на грудь бинокль и повел плечами: "Ну как?"
-- Главное, что тебе удобно, -- подбодрил отец. -- Садись в лодку,
капитан!
Ефима мы не нашли. В открытом сарае валялись только стоптанные
сандалеты и стоял ящик пустых бутылок с запиской: "Кто возьмет -- убью!
Ефим". Мы привязали к мосткам лодку и поставили в сарай весла.
Автобус приехал почти пустой, и дядя Жора юркул в него первым. Он
забился к окошку и, повернувшись к отцу, сказал, что надо было дождаться
темноты и тогда ехать. Он походил на куколку гусеницы. "Ничего, -- сказал
отец и похлопал его по ватному плечу. -- Кронштадтские нигде не пропадали!"
-- Он предложил ему снять с головы капюшон и надеть шляпу, но брат
отказался. Я протянул кондукторше деньги, как выяснилось мало. "Если с вами
инвалид, пусть покажет удостоверение", -- сказал кондукторша. Я извинился и
откопалеще тридцать копеек. Дядя Жора достал из футляра бинокль и навел
окуляры на кондукторшу. "Да ладно, -- махнула рукой тетенька, оторвав билеты
на двоих. -- Пусть не показывает..." --И пошла на свое место к двери. Дядя
Жора перевернул бинокль на уменьшение и посмотрел ей вслед. Две бабульки с
корзинками, сидевшие сзади на возвышении, дружно перекрестились и стали
смотреть в окно замороженными глазами.
В Зеленогорске мы сошли не у вокзала, а попросились у водителя доехать
с ним до кольца -- таv начинался пустырь, заросшийкустами.
Пацан в школьной курточке, когда мы пробирались по канаве вдоль
Кривоносовской, выстрелил в спину дяди Жоры из рогатки и заулюлюкал. Я
потопал ему вслед ногами, но не побежал. "Вот так, -- угрюмо сказал дядя
Жора, -- я терплю от своих родственничков. В воду свалили, одежду спалили...
-- Онбыстро скинул рюкзак и нашарил в нем оставшуюся бутылку джина. --
Хорошо не разбил, поросенок. Как я в таком виде Зинуле покажусь?.."
-- Зайдем потихоньку ко мне, переоденешься, -- сказал отец, садясь на
край канавы. -- А вечером спокойно выпьем под раков. Мы же не выскочки,
чтобы сразу все рассказывать. Утрясется...
Мы сидели в канаве и обсуждали, как нам незаметно провести дядю Жору до
дачи. Завидев прохожих, мы склоняли головы и делали вид, что коллективно
справляем большую нужду, и они отворачивались. В конце Кривоносовской канава
кончалась, и нам предстояло идти или бежать по отрезку асфальта,
проложенного к продбазе, затем сворачивать в свою улочку и...
-- Могу сказатьсоседям, что я был в этом комбинезоне, -- грыз травинку
отец. -- Они все равно нас путают...
-- Надо послать Кирюху на разведку! -- вглядываясь через бинокль в
конец улицы, сказал дядя Жора. -- Может, и одежду принесешь?
Я сказал, что попробую.
-- Дуй, Кирилл, -- дядя Жора сунул мне бинокль, а отец, покопавшись в
ведре, прикрытом папортником, достал крупного красного рака:- Дашь Чарли,
чтобы не скулил. Ключи на месте. Если нарвешься на тетю Зину, скажи, что мы
пьем пиво у ларька, сейчас подойдем... И мигом обратно!
Не доходя до дачи метров двести, я лег под куст и навел бинокль на
веранду дяди Жоры. Сквозь крупную листву сирени и тюлевые занавески на окнах
смутно виднелась тетя Зина. Вот она появилась на крыльце, заперла дверь и,
беззвучно шевеля губами, повертела головой: наверное, звала Чарли. Точно!
Они вышли из калитки, и тетя Зина опустила ключи в карман халата.
Огляделась, поправила очки и, повернувшись ко мне спиной, направилась в
конец улицы. Чарли, шныряя по обочине и задирая лапу у каждого дерева,
потрусил за ней. Скорее всего, она ненадолго пошла к соседке -- Розе
Ефимовне. Ага, вот они повернули к ее дому и скрылись в калитке. Я опрометью
бросился назад доложить обстановку.
Дядя Жора азартно посмотрел на меня, на отца и, выскочив из канавы, как
мог, припустил к даче. Мы шагом обогнали его у поворота. "Открывайте дверь,
готовьте одежду!" -- распорядился он, придерживая одной рукой капюшон, а
другой подтягивая то, что считалось в его одеянии штанинами.
Дядя Жора важно прохаживался у своей веранды в отцовских штанах и
свитере,когда вернулась тетя Зина с Чарли, и недоуменно оглядела его: "В чем
это ты?"
-- Промок немного, Сергей дал сухое. Где ты ходишь?
-- Не хватало тебе простудиться! -- тетя Зина стала торопливо отпирать
дверь. -- К Розе Ефимовне за рецептом ходила.Как ваша рыбалка?
-- Рыбы нет, а раков полное ведро наловили, -- дядя Жора закинул на
плечо рюкзак и вошел в дом.
С колотящимся сердцем я влетел на нашу веранду и столкнулся с отцом:
-- Ты ведро из канавы брал?
Отец страдальчески зажмурился и приложил руку ко лбу:
-- Беги! Может, еще там! Стой!
Я вернулся. Отец вошел в комнату, скрипнул дверцей платяного шкафа и
вынес мне хрустящую пятидесятирублевку:
-- Если нет, то пробегись по буфетам, может, купишь, -- отец хлопнул
себя по затылку. -- Вот дураки!..
...Обежав все буфеты, включая банный, я поплелся в рыбный магазин на
проспекте Ленина, надеясь купить хоть какой-нибудь рыбешки.
У ворот закрывшегося рынка сидел на ящике инвалид Шлыков. Перед ним на
куске картона краснели раки. Они были размером снаших и также вкусно пахли
укропом, лавровым листом, перцем... "Самых крупных уже разобрали, -- важно
сказал Шлыков. -- Сейчас и этих разберут, мужики за деньгами побежали..." --
"Это откуда?" -- торопливо спросил я. "С Красавицы, кажется, -- сказал
Шлыков. -- Дай закурить". -- "Беру все! За сколько отдадите?" -- "За что
купил, за то и отдам, -- с достоинством сказал Шлыков. -- Десятка!"