Страница:
— Собачке Нике, — объяснил он. И добавил гордо:
— Она мне дом сторожит.
Затем Шурик принялся за десерт. Он секунду поразмышлял, взял ещё одну салфетку и переложил на неё кусочек торта побольше.
— На потом? — спросил у него Войцех Казимирович, допивая свой кофе.
— Это Кларе угощение, — сказал Шурик. — Я ей отнесу.
Клара была сиротой, такой же, как Шурик. Только она никогда не была в интернате, её воспитывала тётя Фрося из «вокзальных». Но как она оказалась у неё, никто не помнил, в том числе и сама Клара. Фрося умерла больше года назад, и с тех пор Клара жила сама по себе. Она была невысокого роста, щупленькой.
Совсем ещё девочка, с громадными чёрными глазищами. У Клары оказался чудесный, очень чистый голос, и она зарабатывала тем, что пела перед пассажирами здесь, в зале ожидания, или на привокзальном рынке. Её пение завораживало, вокруг неё всегда собирались люди, и даже грубый, насквозь проспиртованный Матрос однажды признался Войцеху Казимировичу, что, когда он слышит пение Клары, ему являются ангелы.
— Она нравится вам? — заинтересованно спросил Профессор.
Шурик застенчиво опустил глаза.
— Извините, если не хотите, можете не отвечать.
— Она хорошая, — сказал Шурик.
— Ну что ж. — Старик достал платок, промокнул губы, стряхнув упавшие на пальто крошки. — В таком случае передайте ей от меня привет.
Шурик просиял, как будто ему сделали комплимент.
— Конечно, Профессор, я передам.
— Ну-с. — Войцех Казимирович взглянул на часы. — Желаю всего хорошего. До свидания.
Он поднял свой портфель. Взял трость.
— Профессор, — сказал Шурик, — ещё увидимся? Этой фразой, и именно с вопросительной интонацией, он всегда прощается с Войцехом Казимировичем.
— Обязательно, — ответил тот и пошёл дальше. Возле входа в мужскую уборную сегодня дежурила Валентина Степановна, добродушная пожилая женщина.
— Доброе утро, — поздоровался старик, подходя к ней:
— Доброе утро, Войцех Казимирович, — приветливо ответила Валентина Степановна. — Проходите.
— Благодарю вас.
Уборная была, естественно, платной. Но, в отличие от большинства других городских точек, порядок здесь поддерживался на должном уровне, поэтому заходить сюда можно было, не зажимая нос и не рискуя ступить в разлитые на полу лужи. Она принадлежала начальнику вокзала, хотя фактически была оформлена на его зятя. Старик же пользовался ею безвозмездно, на правах местного обитателя.
Заведение делилось на два зала. Один — с кабинками и писсуарами, другой — с рукомойниками и зеркалом во всю стену. Ещё здесь стоял ящик с сапожными принадлежностями, возле которого восседал четырнадцатилетний Борька, сын Нади, сменщицы Валентины Степановны.
Когда Войцех Казимирович, сделав положенное в соседнем зале, переместился сюда, Борька отсалютовал ему щёткой, перепачканной чёрным кремом.
— Привести вам обувь в порядок, Профессор?
— Непременно, Боря, — ответил старик. — Вот только я сейчас приведу в порядок все остальное, и займёмся обувью.
В это время к Борьке подошёл клиент, и тот истово принялся за работу.
Профессор же снял пальто, повесил его на прибитую к стене вешалку, поставил портфель на подоконник и принялся доставать оттуда свои вещи: полотенце, мыло, зубную пасту со щёткой, голландский станок «Шик», помазок, крем для бритья, стаканчик и чашечку. Он разложил это все на свободном рукомойнике и приступил к ежедневной процедуре наведения порядка. Почистил зубы, умылся, взбил пену в чашечке и набрал в стаканчик горячей воды. Войцеху Казимировичу часто приходилось бриться в походных условиях, поэтому у него вошло в привычку промывать бритву в стаканчике. И он механически продолжал делать это, даже если под рукой была проточная вода. Вот как сейчас, например.
И как раз сейчас эта привычка себя оправдала. Ещё когда Профессор умывался, напор воды стал заметно ослабевать. Когда же он приступил к бритью, все утончавшаяся струйка вконец иссякла, и краны стали издавать одно похрапывание. Со всех сторон послышались ругательства тех, кто не успел умыться или помыть руки.
Борька, обслуживший своего клиента, выскочил в коридорчик между двумя залами.
— Теть Валь, — донёсся оттуда его голос, — больше никого не пускайте! Воду отключили!
Посетители, все так же вяло поругиваясь, принялись покидать заведение.
Так что процесс бритья Войцех Казимирович завершил в полном одиночестве, если не считать вернувшегося Борьки.
— Хана работе, — сообщил он. — Пролетает мой сегодняшний заработок.
— Должны включить, — утешил его Профессор. — Не может быть, чтобы это на целый день…
Он сложил все обратно в портфель, подошёл к Боре и поставил ногу на подставку.
— А толку? — Борька выдавил из тюбика змейку крема и начал энергично растирать его по ботинку Войцеха Казимировича. — У меня подъем бабок как раз до обеда, — он по-взрослому, с горечью, сплюнул на пол. — А потом уже хоть и не сиди.
Борька яростно заработал щётками.
— Да ещё и руки нечем вымыть будет, — пожаловался он.
— Вас что, не предупреждали об отключении? — спросил Профессор, наблюдая за сноровистыми действиями шустрого пацана.
— В том-то и дело. — Борька отложил щётки, взял бархатку и принялся наводить глянец.
— Похоже, где-то авария, — сказал Профессор. — Ну, будем надеяться, что управятся быстро. Вокзал без воды надолго не оставят.
Старик вынул из кармана мелочь и щедро сыпнул ему в блюдечко.
— Без сдачи. Это в порядке компенсации за вынужденный простой.
— Спасибо, — улыбнулся Борька. Старик направился к выходу, откуда слышались возбуждённые голоса.
— А я говорю: «Закрыто!» — это Валентина Степановна. — Непонятно, что ли?
Воды нет. Туалет не работает.
— Ты-ы е-е-о? — услышал Профессор тягуче-хриплое мычание.
— Иди отсюда! Ну что ж ты такой упёртый? Нельзя сюда.
— На-а-о.
— Надо? Вон туда, на улицу. И там делай своё «надо».
Войцех Казимирович вышел наружу. Валентина Степановна воевала с Крысой, одним из «привокзальных». Крыса был немым. А кроме того, он ещё был тупым, ленивым и жестоким. Поэтому «вокзальные» немые его в свою компанию не пускали.
Впрочем, Крысу это не слишком заботило, ему никто не был нужен. Он обитал где-то между складскими помещениями и свалкой. Постоянного места у него, насколько было известно Профессору, не имелось. Иногда он забирался в чьё-то жилище, выгоняя хозяина. Но только в том случае, если обитатель был слабее его.
Крыса любил издеваться над слабыми, и те боялись его как огня. И в то же время он старался лизать ноги всем, кто сильнее. Самая гадкая, по мнению Войцеха Казимировича, порода людей.
Ходили слухи, будто он ловит и ест крыс, тех, что живут на складе. Может, из-за этого он и заработал своё прозвище. Зная его, Профессор не считал эти слухи совершенно беспочвенными.
У Крысы были рыжеватые волосы. Но не светло-рыжие, как у Шурика, а тёмные, с грязноватым оттенком, вечно скатанные в неопрятные сосульки.
— В чем дело? — осведомился Профессор, останавливаясь. — По какому поводу шум?
— Да вот, объясняю-объясняю, никак не могу втолковать, что сюда сейчас нельзя. Закрыты мы.
— Туалет не работает, — пояснил старик Крысе, чётко и внятно выговаривая слова.
Тот пригнулся, как бы собираясь сказать: «А почему?», — потом, видимо, решил, что с Профессором не стоит так себя вести, ухмыльнулся и, повернувшись, затрусил прочь.
Войцех Казимирович попрощался с Валентиной Степановной и направился к выходу из зала ожидания. У него оставалось ещё два часа свободного времени, и он намеревался провести их в парке со своими белками.
Но не успел Профессор пройти и пяти шагов, как его планы оказались полностью разрушены. Он как раз посторонился, давая дорогу прихрамывающему парню в синей бейсболке с надписью «California» и большой дорожной сумкой в руках, когда позади него послышался густой низкий голос:
— Профессор! Подожди…
Войцех Казимирович обернулся. С противоположного конца зала к нему спешил Коля Мамонт, продвигаясь в толпе пассажиров, подобно королевскому крейсеру среди китайских джонок. Человеку, рост которого превышает метр девяносто, а вес зашкаливает за один центнер, проделывать такое не составляло особого труда.
— Ф-фу! — Мамонт, отдуваясь, поравнялся со стариком. — Здравствуй, Профессор. — И, не дожидаясь его ответного приветствия, сказал:
— Поехали. Тебя Король зовёт.
Вот тебе и белки.
Коля Мамонт был правой рукой Короля. А теперь, когда Король оказался обездвижен, он стал его олицетворением. Ну а Король… Это Король. И этим все сказано. Поэтому, когда Король предлагал что-то делать, это следовало выполнять беспрекословно. Все так и поступали. В том числе и Профессор. Но он делал это не столько из-за сложившегося порядка вещей, сколько из чувства уважения к личности этого человека. Уважение это обуславливалось многими причинами.
Во-первых, Король — умный, а таких людей не так уж и много. Войцех Казимирович не знал, кем был Король в «первой» жизни. У всех у них была когда-то «первая» жизнь. Ну, по крайней мере, почти у всех. Некоторые помнили только ту «вторую», которой они сейчас жили. Но зато все без исключения, даже самые пропащие, верили, что рано или поздно наступит «третья». Настоящая. Все её представляли по-разному, но для большинства она ассоциировалась с той, «первой», но только в улучшенном, исправленном варианте.
Так вот, Войцех Казимирович не знал, кем был Король в «первой» жизни. И никто этого не знал. Хотя ходило много слухов. Каждый считал своим долгом эти слухи поддерживать, но, по мнению Профессора, ни один из них не соответствовал истине. Говорили, например, что он был одним из крупнейших цеховиков, ещё во времена Брежнева заработавшим многомиллионное состояние. Но он будто бы попал под следствие, исчез, когда дело начало попахивать расстрелом, был объявлен во всесоюзный розыск и вынужден, вследствие этого, скрывать своё прошлое. Другие были убеждены, что Король — талантливый учёный, когда-то работавший в одной из секретных лабораторий, где создал новое мощное оружие. Когда военные наложили лапу на его изобретение и где-то его использовали, он понял, какое чудовище выпустил на свободу, бросил все и начал другую жизнь. Вот это уже чуть больше походило на правду. Их город являлся одним из главных центров химической промышленности, и засекреченных точек в его окрестностях действительно хоть пруд пруди. Но только уйти оттуда и исчезнуть в реальной жизни было невозможным. Тебя бы начали искать и нашли, даже если бы ты зарылся в землю.
Ходила даже версия, что Король когда-то входил в состав правительства. Не этого, что сейчас, а того, что заправляло Союзом. Будто что-то случилось с его сыном, одни говорят — передозировка наркотиков, другие — автокатастрофа. В общем, после этого он ушёл от них и пришёл сюда. Бред, конечно. Но людям нравится. И рассказывали они такие истории, понижая голос и делая вид, что все это известно лишь им и ещё узкому кругу посвящённых. И Профессор их не винил.
Потому что эти истории — часть их жизни. Из них рождались легенды и предания, которые они передадут своим детям.
Но вернёмся к Королю. Как уже говорилось, во-первых, он был умным человеком. А во-вторых, он не был сволочью. По мнению Войцеха Казимировича, этих двух качеств уже было достаточно, чтобы уважать человека. Король не пользовался своим положением в корыстных целях, хотя мог бы. Тем более что суммы, которыми он оперировал, были настолько внушительны, что любой коммерсант позавидует. Все «вокзальные» платили налоги. Каждый вносил посильную сумму, в зависимости от ежедневного заработка. Даже «помойные» каждый день несли свои копейки в общую кассу. Это закон. Иначе им было не удержаться здесь и вообще не выжить. У Короля эти деньги расходовались строго по назначению — на содержание их братства. И начальство вокзала, и милиция прикармливались оттуда. Поэтому «вокзальных» не трогали, хотя и показывали при случае, кто они есть и где их место. Король старался найти работу для тех, кто ещё мог и хотел работать.
Профессор лично знал нескольких человек, которые сейчас имели нормальный дом и семью. И все это благодаря Королю. И даже дом для престарелых, открытый в их районе, появился при его деятельном участии. Войцеху Казимировичу было неизвестно, на кого из городского начальства Королю пришлось выходить и сколько денег он им отвалил, но дом построили, и многие их старики жили сейчас там, а остальные знали, что им будет где найти приют в старости.
Поэтому, когда Мамонт передал Войцеху Казимировичу распоряжение Короля, он не стал сокрушаться по поводу нарушенных планов, а только спросил:
— Поедем или пойдём пешком?
Король лежал сейчас во Второй городской больнице, находившейся недалеко отсюда. Он выбрал именно её, чтобы быть поближе к своим людям, хотя в других больницах условия были не в пример комфортнее, например, в Пятой, бывшей ранее закрытой обкомовской и расположенной в лесной пригородной зоне. Король давно страдал почками, и только немногие из «вокзальных» знали, что это обострение последнее и надежды выбраться у него уже нет.
— Поедем, — сказал Мамонт, — пока он хорошо себя чувствует. Днём его опять начнут колоть, поэтому Король просил тебя приехать побыстрее.
Старик с великаном вышли на залитую весенним солнцем привокзальную площадь. Стоянка такси находилась слева, поэтому, не теряя времени, они спустились по ступенькам и направились в ту сторону. Позади них остались шумные торговки сдобой и беляшами, Роман и Славик, разложившие на столиках свежую прессу, Борик в своей белой «шестёрке» с прикреплённым на ветровом стекле объявлением «Куплю золото». Этот человек, между прочим, имел здесь очень неплохой профит. Борис Александрович весьма ловко пользовался и моментом, и состоянием клиента. Кстати, покупал он не только золото. Об этом все знали — и вокзальное начальство, и линейная милиция, — но Борю не трогали. Он работал под «крышей» Яцека, местного уголовного авторитета, который держал весь здешний район.
Боря поприветствовал проходивших мимо Профессора с Мамонтом ленивым кивком, продолжая сидеть в машине в ожидании клиента. Сейчас он как никогда напоминал паука, притаившегося в центре сплетённой им паутины.
Таксисты, собравшиеся кучкой, травили анекдоты, не забывая простреливать местность глазами в поисках пассажиров. С подошедшими к ним «вокзальными» они поздоровались нестройным хором, все на этом пятачке знали друг друга достаточно хорошо.
Их усадили в «Москвич», стоявший первым от края. Водитель, балагур Жора с толстыми выпяченными губами, которые всегда были растянуты в улыбке от уха до уха, запрыгнул на своё место, и машина, заворчав стареньким мотором, двинулась с места.
Обогнув несколько кварталов, «Москвич» затормозил у больничного корпуса, обсаженного елями. Жора широким жестом отмахнулся от предложенных денег.
Профессор с Мамонтом вышли.
Они подошли к двери, ведущей в стационар. Но это был не главный вход, предназначенный для посетителей, а, вероятно, служебный, для персонала. Внутри им, однако, никто не чинил препятствий и даже не останавливал. Женщина лет тридцати двух в белом халате, медсестра или санитарка, лишь мельком глянула на них, оторвавшись от чтения любовного романа. Мамонта, по-видимому, здесь хорошо знали.
Они прошли каким-то коридором, свернули налево, чуть не налетев на пожилую нянечку, катившую тележку с судками, и, миновав застеклённые двери, оказались на довольно широкой лестничной площадке.
— Туда, — сказал Мамонт, неопределённо мотнув головой, и начал подниматься, перешагивая через две ступеньки.
— Он в урологии? — спросил Профессор, стараясь не отставать от Коли.
— В хирургии.
— Вот как, — заметил старик. Значит, Королю собираются делать операцию.
Это, конечно, серьёзно, но, с другой стороны, и хорошо. Безнадёжных больных не оперируют. Им дают возможность спокойно отмучиться оставшиеся дни.
— Когда операция? — спросил он.
— Дня через два-три, — пожал плечами Коля, останавливаясь на площадке.
Здесь на третьем этаже находилось хирургическое отделение.
Мамонт прошёл по коридору до самого конца и остановился у двери с табличкой «321». Он поднял мощный кулак и размеренно четырежды стукнул костяшками по слою белой масляной краски. Это было похоже на первые такты 5-й симфонии Бетховена. «Так судьба стучится в дверь», — вспомнились Войцеху Казимировичу слова самого композитора.
— Войдите, — голос если и принадлежал больному человеку, то все-таки сохранил присущую Королю силу и уверенность.
Мамонт повернул ручку. Дверь открылась, и они шагнули внутрь.
Он лежал под капельницей, выпростав из-под одеяла худую, жилистую руку.
Глаза Короля лихорадочно блестели на истощённом землистого цвета лице. Войцеху Казимировичу показалось, что Король потерял килограммов пятнадцать веса.
— Здравствуй, Профессор.
— Здравствуйте, Король, — тихо ответил старик. Лежавший посмотрел на Колю.
Мамонт молча кивнул и вышел за дверь.
— Бери стул, присаживайся, Войтек. — Король пошевелился, пытаясь придать себе подобие сидячего положения.
Профессор подошёл к простенькому столу, находившемуся возле окна, поставил на него свой портфель, взял один из двух стульев с мягкой обивкой и вернулся к кровати. Он установил его рядом с капельницей и сел, опираясь на трость так, чтобы они с Королём могли хорошо видеть друг друга.
— Что говорят врачи? — спросил Войцех Казимирович.
— Ерунду. Хотят резать, обещая при удачном раскладе положительный исход операции как один к двум.
— Хорошие шансы. — Старик говорил, не отводя взгляд от Короля. Тот тоже смотрел прямо на Профессора, в его глазах не было ни слабости, ни растерянности. Перед Войцехом Казимировичем лежал человек, твёрдо знавший, что ему предстояло сделать в ближайшее время, пусть даже это время будет последним из отпущенного ему срока.
— Хорошие шансы, — повторил Король и кивнул. — В моем положении просто отличные. Лично я буду бороться до самого конца. Но старуха с косой, согласись, Войтек, — противник серьёзный. Поэтому нужно учитывать все варианты.
— Вы постоянно обдумывали свои ходы, — сказал Профессор, — во всех случаях. Вы сильный человек, Король, а такие обычно добиваются своего. Я всегда верил в вас и верю сейчас, что все обойдётся.
— Всякая сила рано или поздно встречает ещё большую, Войтек. Предел наступает всему, и главное — быть к этому готовым. Поэтому мне и понадобилось увидеть тебя.
Профессор кашлянул в кулак. Сегодня ночью был сильный ветер, и из окна вагона изрядно сквозило. Похоже на начало простуды.
Смысл их встречи с Королём был ему в целом понятен. Трезво оценивая своё состояние, Король готовил себе замену. Он был не из тех, кто цепляется за власть до последнего вздоха. И вот теперь, выбрав своего преемника, Король хотел удостовериться, что тому будет оказана соответствующая поддержка.
Наверняка Профессор не был первым из доставленных сюда для разговора с Королём.
А если все-таки начали с него, то за ним, безусловно, последуют другие, обладавшие весом и влиянием среди «вокзальных» людей.
И ещё в одном был уверен Войцех Казимирович: Король сделал правильный выбор. И человека, которого он сейчас ему назовёт, нужно будет поддержать.
Потому что это мнение Короля, а тот уже давно и бесспорно доказал правильность своих поступков и своих решений.
— Моя вина, — сказал Профессор, — мне нужно было давно зайти…
Король взмахнул левой рукой, свободной от капельницы.
— Пустое. Речь не об этом. Сейчас ты здесь, и это главное. Нам нужно обсудить серьёзный вопрос.
— Я внимательно слушаю.
— Если верить врачам, шансов после операции пятьдесят на пятьдесят.
Отбросив сантименты, давай поговорим о второй половине.
Профессор, в отличие от большинства «вокзальных», не был суеверен, поэтому трижды плевать через левое плечо не стал. Но пальцы на рукояти трости все же скрестил. Пусть бы Король жил. Войцеху Казимировичу этого очень хотелось. Даже если его желание на этой земле ничего не меняло.
— В общем, — продолжил Король, — если все окончится… не совсем удачно, меня нужно будет сменить.
Профессор кивнул, думая о том, кого Король хочет оставить вместо себя.
Коля Мамонт, Шнур или Алмазов. Это были самые толковые люди из «вокзальных».
Хотя старик Алмазов уже в возрасте, а Шнур отдалился. Он женился, у него теперь имелись и дом, и даже работа. Коля был ближе всех к Королю, вероятно, разговор пойдёт о нем. Ну что ж, Войцех Казимирович всегда считал Мамонта правильным человеком, а если ещё такое решение примет сам Король… По крайней мере, со своей стороны Профессор мог гарантировать Коле посильную поддержку.
— Для этого нужен умный, решительный человек из наших, — сказал Король. — Человек, пользующийся достаточным уважением и симпатией большинства, имеющий силу и способность вести за собой других.
— Согласен с вами, — сказал Войцех Казимирович. — Честно говоря, этот разговор претит мне, Король, но вы правы — вопрос нужно решить. Я знаю вас достаточно долго, достаточно хорошо и полностью доверяю вашей голове. Ведь вы уже выбраличеловека? Правда? Так вот, на меня вы можете положиться, и если ему будет нужна моя помощь…
Профессор остановился, уловив лёгкое изменение в лице Короля. Что-то такое мелькнуло в его взгляде… Уголки губ чуть-чуть приподнялись.
Войцех Казимирович откинулся на стуле.
— Мне нужна твоя помощь, Профессор. — Король левой рукой пригладил волосы.
— Мне нужно твоё согласие.
Все-таки с возрастом соображать начинаешь хуже, чем раньше, подумал Войцех Казимирович. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что сейчас скажет Король. Пальцы его непроизвольно сжали рукоятку трости так, что костяшки побелели.
Король продолжал смотреть на Профессора, не отводя взгляда.
— Меня должен будешь сменить ты, — сказал он.
ПОГРАНИЧНИК. ТРУПЫ…
— Она мне дом сторожит.
Затем Шурик принялся за десерт. Он секунду поразмышлял, взял ещё одну салфетку и переложил на неё кусочек торта побольше.
— На потом? — спросил у него Войцех Казимирович, допивая свой кофе.
— Это Кларе угощение, — сказал Шурик. — Я ей отнесу.
Клара была сиротой, такой же, как Шурик. Только она никогда не была в интернате, её воспитывала тётя Фрося из «вокзальных». Но как она оказалась у неё, никто не помнил, в том числе и сама Клара. Фрося умерла больше года назад, и с тех пор Клара жила сама по себе. Она была невысокого роста, щупленькой.
Совсем ещё девочка, с громадными чёрными глазищами. У Клары оказался чудесный, очень чистый голос, и она зарабатывала тем, что пела перед пассажирами здесь, в зале ожидания, или на привокзальном рынке. Её пение завораживало, вокруг неё всегда собирались люди, и даже грубый, насквозь проспиртованный Матрос однажды признался Войцеху Казимировичу, что, когда он слышит пение Клары, ему являются ангелы.
— Она нравится вам? — заинтересованно спросил Профессор.
Шурик застенчиво опустил глаза.
— Извините, если не хотите, можете не отвечать.
— Она хорошая, — сказал Шурик.
— Ну что ж. — Старик достал платок, промокнул губы, стряхнув упавшие на пальто крошки. — В таком случае передайте ей от меня привет.
Шурик просиял, как будто ему сделали комплимент.
— Конечно, Профессор, я передам.
— Ну-с. — Войцех Казимирович взглянул на часы. — Желаю всего хорошего. До свидания.
Он поднял свой портфель. Взял трость.
— Профессор, — сказал Шурик, — ещё увидимся? Этой фразой, и именно с вопросительной интонацией, он всегда прощается с Войцехом Казимировичем.
— Обязательно, — ответил тот и пошёл дальше. Возле входа в мужскую уборную сегодня дежурила Валентина Степановна, добродушная пожилая женщина.
— Доброе утро, — поздоровался старик, подходя к ней:
— Доброе утро, Войцех Казимирович, — приветливо ответила Валентина Степановна. — Проходите.
— Благодарю вас.
Уборная была, естественно, платной. Но, в отличие от большинства других городских точек, порядок здесь поддерживался на должном уровне, поэтому заходить сюда можно было, не зажимая нос и не рискуя ступить в разлитые на полу лужи. Она принадлежала начальнику вокзала, хотя фактически была оформлена на его зятя. Старик же пользовался ею безвозмездно, на правах местного обитателя.
Заведение делилось на два зала. Один — с кабинками и писсуарами, другой — с рукомойниками и зеркалом во всю стену. Ещё здесь стоял ящик с сапожными принадлежностями, возле которого восседал четырнадцатилетний Борька, сын Нади, сменщицы Валентины Степановны.
Когда Войцех Казимирович, сделав положенное в соседнем зале, переместился сюда, Борька отсалютовал ему щёткой, перепачканной чёрным кремом.
— Привести вам обувь в порядок, Профессор?
— Непременно, Боря, — ответил старик. — Вот только я сейчас приведу в порядок все остальное, и займёмся обувью.
В это время к Борьке подошёл клиент, и тот истово принялся за работу.
Профессор же снял пальто, повесил его на прибитую к стене вешалку, поставил портфель на подоконник и принялся доставать оттуда свои вещи: полотенце, мыло, зубную пасту со щёткой, голландский станок «Шик», помазок, крем для бритья, стаканчик и чашечку. Он разложил это все на свободном рукомойнике и приступил к ежедневной процедуре наведения порядка. Почистил зубы, умылся, взбил пену в чашечке и набрал в стаканчик горячей воды. Войцеху Казимировичу часто приходилось бриться в походных условиях, поэтому у него вошло в привычку промывать бритву в стаканчике. И он механически продолжал делать это, даже если под рукой была проточная вода. Вот как сейчас, например.
И как раз сейчас эта привычка себя оправдала. Ещё когда Профессор умывался, напор воды стал заметно ослабевать. Когда же он приступил к бритью, все утончавшаяся струйка вконец иссякла, и краны стали издавать одно похрапывание. Со всех сторон послышались ругательства тех, кто не успел умыться или помыть руки.
Борька, обслуживший своего клиента, выскочил в коридорчик между двумя залами.
— Теть Валь, — донёсся оттуда его голос, — больше никого не пускайте! Воду отключили!
Посетители, все так же вяло поругиваясь, принялись покидать заведение.
Так что процесс бритья Войцех Казимирович завершил в полном одиночестве, если не считать вернувшегося Борьки.
— Хана работе, — сообщил он. — Пролетает мой сегодняшний заработок.
— Должны включить, — утешил его Профессор. — Не может быть, чтобы это на целый день…
Он сложил все обратно в портфель, подошёл к Боре и поставил ногу на подставку.
— А толку? — Борька выдавил из тюбика змейку крема и начал энергично растирать его по ботинку Войцеха Казимировича. — У меня подъем бабок как раз до обеда, — он по-взрослому, с горечью, сплюнул на пол. — А потом уже хоть и не сиди.
Борька яростно заработал щётками.
— Да ещё и руки нечем вымыть будет, — пожаловался он.
— Вас что, не предупреждали об отключении? — спросил Профессор, наблюдая за сноровистыми действиями шустрого пацана.
— В том-то и дело. — Борька отложил щётки, взял бархатку и принялся наводить глянец.
— Похоже, где-то авария, — сказал Профессор. — Ну, будем надеяться, что управятся быстро. Вокзал без воды надолго не оставят.
Старик вынул из кармана мелочь и щедро сыпнул ему в блюдечко.
— Без сдачи. Это в порядке компенсации за вынужденный простой.
— Спасибо, — улыбнулся Борька. Старик направился к выходу, откуда слышались возбуждённые голоса.
— А я говорю: «Закрыто!» — это Валентина Степановна. — Непонятно, что ли?
Воды нет. Туалет не работает.
— Ты-ы е-е-о? — услышал Профессор тягуче-хриплое мычание.
— Иди отсюда! Ну что ж ты такой упёртый? Нельзя сюда.
— На-а-о.
— Надо? Вон туда, на улицу. И там делай своё «надо».
Войцех Казимирович вышел наружу. Валентина Степановна воевала с Крысой, одним из «привокзальных». Крыса был немым. А кроме того, он ещё был тупым, ленивым и жестоким. Поэтому «вокзальные» немые его в свою компанию не пускали.
Впрочем, Крысу это не слишком заботило, ему никто не был нужен. Он обитал где-то между складскими помещениями и свалкой. Постоянного места у него, насколько было известно Профессору, не имелось. Иногда он забирался в чьё-то жилище, выгоняя хозяина. Но только в том случае, если обитатель был слабее его.
Крыса любил издеваться над слабыми, и те боялись его как огня. И в то же время он старался лизать ноги всем, кто сильнее. Самая гадкая, по мнению Войцеха Казимировича, порода людей.
Ходили слухи, будто он ловит и ест крыс, тех, что живут на складе. Может, из-за этого он и заработал своё прозвище. Зная его, Профессор не считал эти слухи совершенно беспочвенными.
У Крысы были рыжеватые волосы. Но не светло-рыжие, как у Шурика, а тёмные, с грязноватым оттенком, вечно скатанные в неопрятные сосульки.
— В чем дело? — осведомился Профессор, останавливаясь. — По какому поводу шум?
— Да вот, объясняю-объясняю, никак не могу втолковать, что сюда сейчас нельзя. Закрыты мы.
— Туалет не работает, — пояснил старик Крысе, чётко и внятно выговаривая слова.
Тот пригнулся, как бы собираясь сказать: «А почему?», — потом, видимо, решил, что с Профессором не стоит так себя вести, ухмыльнулся и, повернувшись, затрусил прочь.
Войцех Казимирович попрощался с Валентиной Степановной и направился к выходу из зала ожидания. У него оставалось ещё два часа свободного времени, и он намеревался провести их в парке со своими белками.
Но не успел Профессор пройти и пяти шагов, как его планы оказались полностью разрушены. Он как раз посторонился, давая дорогу прихрамывающему парню в синей бейсболке с надписью «California» и большой дорожной сумкой в руках, когда позади него послышался густой низкий голос:
— Профессор! Подожди…
Войцех Казимирович обернулся. С противоположного конца зала к нему спешил Коля Мамонт, продвигаясь в толпе пассажиров, подобно королевскому крейсеру среди китайских джонок. Человеку, рост которого превышает метр девяносто, а вес зашкаливает за один центнер, проделывать такое не составляло особого труда.
— Ф-фу! — Мамонт, отдуваясь, поравнялся со стариком. — Здравствуй, Профессор. — И, не дожидаясь его ответного приветствия, сказал:
— Поехали. Тебя Король зовёт.
Вот тебе и белки.
Коля Мамонт был правой рукой Короля. А теперь, когда Король оказался обездвижен, он стал его олицетворением. Ну а Король… Это Король. И этим все сказано. Поэтому, когда Король предлагал что-то делать, это следовало выполнять беспрекословно. Все так и поступали. В том числе и Профессор. Но он делал это не столько из-за сложившегося порядка вещей, сколько из чувства уважения к личности этого человека. Уважение это обуславливалось многими причинами.
Во-первых, Король — умный, а таких людей не так уж и много. Войцех Казимирович не знал, кем был Король в «первой» жизни. У всех у них была когда-то «первая» жизнь. Ну, по крайней мере, почти у всех. Некоторые помнили только ту «вторую», которой они сейчас жили. Но зато все без исключения, даже самые пропащие, верили, что рано или поздно наступит «третья». Настоящая. Все её представляли по-разному, но для большинства она ассоциировалась с той, «первой», но только в улучшенном, исправленном варианте.
Так вот, Войцех Казимирович не знал, кем был Король в «первой» жизни. И никто этого не знал. Хотя ходило много слухов. Каждый считал своим долгом эти слухи поддерживать, но, по мнению Профессора, ни один из них не соответствовал истине. Говорили, например, что он был одним из крупнейших цеховиков, ещё во времена Брежнева заработавшим многомиллионное состояние. Но он будто бы попал под следствие, исчез, когда дело начало попахивать расстрелом, был объявлен во всесоюзный розыск и вынужден, вследствие этого, скрывать своё прошлое. Другие были убеждены, что Король — талантливый учёный, когда-то работавший в одной из секретных лабораторий, где создал новое мощное оружие. Когда военные наложили лапу на его изобретение и где-то его использовали, он понял, какое чудовище выпустил на свободу, бросил все и начал другую жизнь. Вот это уже чуть больше походило на правду. Их город являлся одним из главных центров химической промышленности, и засекреченных точек в его окрестностях действительно хоть пруд пруди. Но только уйти оттуда и исчезнуть в реальной жизни было невозможным. Тебя бы начали искать и нашли, даже если бы ты зарылся в землю.
Ходила даже версия, что Король когда-то входил в состав правительства. Не этого, что сейчас, а того, что заправляло Союзом. Будто что-то случилось с его сыном, одни говорят — передозировка наркотиков, другие — автокатастрофа. В общем, после этого он ушёл от них и пришёл сюда. Бред, конечно. Но людям нравится. И рассказывали они такие истории, понижая голос и делая вид, что все это известно лишь им и ещё узкому кругу посвящённых. И Профессор их не винил.
Потому что эти истории — часть их жизни. Из них рождались легенды и предания, которые они передадут своим детям.
Но вернёмся к Королю. Как уже говорилось, во-первых, он был умным человеком. А во-вторых, он не был сволочью. По мнению Войцеха Казимировича, этих двух качеств уже было достаточно, чтобы уважать человека. Король не пользовался своим положением в корыстных целях, хотя мог бы. Тем более что суммы, которыми он оперировал, были настолько внушительны, что любой коммерсант позавидует. Все «вокзальные» платили налоги. Каждый вносил посильную сумму, в зависимости от ежедневного заработка. Даже «помойные» каждый день несли свои копейки в общую кассу. Это закон. Иначе им было не удержаться здесь и вообще не выжить. У Короля эти деньги расходовались строго по назначению — на содержание их братства. И начальство вокзала, и милиция прикармливались оттуда. Поэтому «вокзальных» не трогали, хотя и показывали при случае, кто они есть и где их место. Король старался найти работу для тех, кто ещё мог и хотел работать.
Профессор лично знал нескольких человек, которые сейчас имели нормальный дом и семью. И все это благодаря Королю. И даже дом для престарелых, открытый в их районе, появился при его деятельном участии. Войцеху Казимировичу было неизвестно, на кого из городского начальства Королю пришлось выходить и сколько денег он им отвалил, но дом построили, и многие их старики жили сейчас там, а остальные знали, что им будет где найти приют в старости.
Поэтому, когда Мамонт передал Войцеху Казимировичу распоряжение Короля, он не стал сокрушаться по поводу нарушенных планов, а только спросил:
— Поедем или пойдём пешком?
Король лежал сейчас во Второй городской больнице, находившейся недалеко отсюда. Он выбрал именно её, чтобы быть поближе к своим людям, хотя в других больницах условия были не в пример комфортнее, например, в Пятой, бывшей ранее закрытой обкомовской и расположенной в лесной пригородной зоне. Король давно страдал почками, и только немногие из «вокзальных» знали, что это обострение последнее и надежды выбраться у него уже нет.
— Поедем, — сказал Мамонт, — пока он хорошо себя чувствует. Днём его опять начнут колоть, поэтому Король просил тебя приехать побыстрее.
Старик с великаном вышли на залитую весенним солнцем привокзальную площадь. Стоянка такси находилась слева, поэтому, не теряя времени, они спустились по ступенькам и направились в ту сторону. Позади них остались шумные торговки сдобой и беляшами, Роман и Славик, разложившие на столиках свежую прессу, Борик в своей белой «шестёрке» с прикреплённым на ветровом стекле объявлением «Куплю золото». Этот человек, между прочим, имел здесь очень неплохой профит. Борис Александрович весьма ловко пользовался и моментом, и состоянием клиента. Кстати, покупал он не только золото. Об этом все знали — и вокзальное начальство, и линейная милиция, — но Борю не трогали. Он работал под «крышей» Яцека, местного уголовного авторитета, который держал весь здешний район.
Боря поприветствовал проходивших мимо Профессора с Мамонтом ленивым кивком, продолжая сидеть в машине в ожидании клиента. Сейчас он как никогда напоминал паука, притаившегося в центре сплетённой им паутины.
Таксисты, собравшиеся кучкой, травили анекдоты, не забывая простреливать местность глазами в поисках пассажиров. С подошедшими к ним «вокзальными» они поздоровались нестройным хором, все на этом пятачке знали друг друга достаточно хорошо.
Их усадили в «Москвич», стоявший первым от края. Водитель, балагур Жора с толстыми выпяченными губами, которые всегда были растянуты в улыбке от уха до уха, запрыгнул на своё место, и машина, заворчав стареньким мотором, двинулась с места.
Обогнув несколько кварталов, «Москвич» затормозил у больничного корпуса, обсаженного елями. Жора широким жестом отмахнулся от предложенных денег.
Профессор с Мамонтом вышли.
Они подошли к двери, ведущей в стационар. Но это был не главный вход, предназначенный для посетителей, а, вероятно, служебный, для персонала. Внутри им, однако, никто не чинил препятствий и даже не останавливал. Женщина лет тридцати двух в белом халате, медсестра или санитарка, лишь мельком глянула на них, оторвавшись от чтения любовного романа. Мамонта, по-видимому, здесь хорошо знали.
Они прошли каким-то коридором, свернули налево, чуть не налетев на пожилую нянечку, катившую тележку с судками, и, миновав застеклённые двери, оказались на довольно широкой лестничной площадке.
— Туда, — сказал Мамонт, неопределённо мотнув головой, и начал подниматься, перешагивая через две ступеньки.
— Он в урологии? — спросил Профессор, стараясь не отставать от Коли.
— В хирургии.
— Вот как, — заметил старик. Значит, Королю собираются делать операцию.
Это, конечно, серьёзно, но, с другой стороны, и хорошо. Безнадёжных больных не оперируют. Им дают возможность спокойно отмучиться оставшиеся дни.
— Когда операция? — спросил он.
— Дня через два-три, — пожал плечами Коля, останавливаясь на площадке.
Здесь на третьем этаже находилось хирургическое отделение.
Мамонт прошёл по коридору до самого конца и остановился у двери с табличкой «321». Он поднял мощный кулак и размеренно четырежды стукнул костяшками по слою белой масляной краски. Это было похоже на первые такты 5-й симфонии Бетховена. «Так судьба стучится в дверь», — вспомнились Войцеху Казимировичу слова самого композитора.
— Войдите, — голос если и принадлежал больному человеку, то все-таки сохранил присущую Королю силу и уверенность.
Мамонт повернул ручку. Дверь открылась, и они шагнули внутрь.
Он лежал под капельницей, выпростав из-под одеяла худую, жилистую руку.
Глаза Короля лихорадочно блестели на истощённом землистого цвета лице. Войцеху Казимировичу показалось, что Король потерял килограммов пятнадцать веса.
— Здравствуй, Профессор.
— Здравствуйте, Король, — тихо ответил старик. Лежавший посмотрел на Колю.
Мамонт молча кивнул и вышел за дверь.
— Бери стул, присаживайся, Войтек. — Король пошевелился, пытаясь придать себе подобие сидячего положения.
Профессор подошёл к простенькому столу, находившемуся возле окна, поставил на него свой портфель, взял один из двух стульев с мягкой обивкой и вернулся к кровати. Он установил его рядом с капельницей и сел, опираясь на трость так, чтобы они с Королём могли хорошо видеть друг друга.
— Что говорят врачи? — спросил Войцех Казимирович.
— Ерунду. Хотят резать, обещая при удачном раскладе положительный исход операции как один к двум.
— Хорошие шансы. — Старик говорил, не отводя взгляд от Короля. Тот тоже смотрел прямо на Профессора, в его глазах не было ни слабости, ни растерянности. Перед Войцехом Казимировичем лежал человек, твёрдо знавший, что ему предстояло сделать в ближайшее время, пусть даже это время будет последним из отпущенного ему срока.
— Хорошие шансы, — повторил Король и кивнул. — В моем положении просто отличные. Лично я буду бороться до самого конца. Но старуха с косой, согласись, Войтек, — противник серьёзный. Поэтому нужно учитывать все варианты.
— Вы постоянно обдумывали свои ходы, — сказал Профессор, — во всех случаях. Вы сильный человек, Король, а такие обычно добиваются своего. Я всегда верил в вас и верю сейчас, что все обойдётся.
— Всякая сила рано или поздно встречает ещё большую, Войтек. Предел наступает всему, и главное — быть к этому готовым. Поэтому мне и понадобилось увидеть тебя.
Профессор кашлянул в кулак. Сегодня ночью был сильный ветер, и из окна вагона изрядно сквозило. Похоже на начало простуды.
Смысл их встречи с Королём был ему в целом понятен. Трезво оценивая своё состояние, Король готовил себе замену. Он был не из тех, кто цепляется за власть до последнего вздоха. И вот теперь, выбрав своего преемника, Король хотел удостовериться, что тому будет оказана соответствующая поддержка.
Наверняка Профессор не был первым из доставленных сюда для разговора с Королём.
А если все-таки начали с него, то за ним, безусловно, последуют другие, обладавшие весом и влиянием среди «вокзальных» людей.
И ещё в одном был уверен Войцех Казимирович: Король сделал правильный выбор. И человека, которого он сейчас ему назовёт, нужно будет поддержать.
Потому что это мнение Короля, а тот уже давно и бесспорно доказал правильность своих поступков и своих решений.
— Моя вина, — сказал Профессор, — мне нужно было давно зайти…
Король взмахнул левой рукой, свободной от капельницы.
— Пустое. Речь не об этом. Сейчас ты здесь, и это главное. Нам нужно обсудить серьёзный вопрос.
— Я внимательно слушаю.
— Если верить врачам, шансов после операции пятьдесят на пятьдесят.
Отбросив сантименты, давай поговорим о второй половине.
Профессор, в отличие от большинства «вокзальных», не был суеверен, поэтому трижды плевать через левое плечо не стал. Но пальцы на рукояти трости все же скрестил. Пусть бы Король жил. Войцеху Казимировичу этого очень хотелось. Даже если его желание на этой земле ничего не меняло.
— В общем, — продолжил Король, — если все окончится… не совсем удачно, меня нужно будет сменить.
Профессор кивнул, думая о том, кого Король хочет оставить вместо себя.
Коля Мамонт, Шнур или Алмазов. Это были самые толковые люди из «вокзальных».
Хотя старик Алмазов уже в возрасте, а Шнур отдалился. Он женился, у него теперь имелись и дом, и даже работа. Коля был ближе всех к Королю, вероятно, разговор пойдёт о нем. Ну что ж, Войцех Казимирович всегда считал Мамонта правильным человеком, а если ещё такое решение примет сам Король… По крайней мере, со своей стороны Профессор мог гарантировать Коле посильную поддержку.
— Для этого нужен умный, решительный человек из наших, — сказал Король. — Человек, пользующийся достаточным уважением и симпатией большинства, имеющий силу и способность вести за собой других.
— Согласен с вами, — сказал Войцех Казимирович. — Честно говоря, этот разговор претит мне, Король, но вы правы — вопрос нужно решить. Я знаю вас достаточно долго, достаточно хорошо и полностью доверяю вашей голове. Ведь вы уже выбраличеловека? Правда? Так вот, на меня вы можете положиться, и если ему будет нужна моя помощь…
Профессор остановился, уловив лёгкое изменение в лице Короля. Что-то такое мелькнуло в его взгляде… Уголки губ чуть-чуть приподнялись.
Войцех Казимирович откинулся на стуле.
— Мне нужна твоя помощь, Профессор. — Король левой рукой пригладил волосы.
— Мне нужно твоё согласие.
Все-таки с возрастом соображать начинаешь хуже, чем раньше, подумал Войцех Казимирович. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что сейчас скажет Король. Пальцы его непроизвольно сжали рукоятку трости так, что костяшки побелели.
Король продолжал смотреть на Профессора, не отводя взгляда.
— Меня должен будешь сменить ты, — сказал он.
ПОГРАНИЧНИК. ТРУПЫ…
Выгнутая спина Мусея мелькнула и скрылась за поворотом.
Маленький гном превратился в злобного уродца и что есть силы тряхнул Сергея изнутри. Круги, поплывшие перед его глазами, приняли строгие геометрические очертания. Точнее, это были и не круги, а овалы и эллипсы. Звон в ушах постепенно стихал, превращаясь в глухоту, как будто их плотно забили ватой. Сергей помотал головой и наконец-то отпустил косяк двери. Несколько раз глубоко вздохнул-выдохнул, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Но чёртов карла, похоже, решил, что одного предупреждения достаточно, и отступил вглубь.
Крутин закрыл дверь, пересёк площадку и вышел на замызганные ступеньки лестничного пролёта. Мусея не было видно, он уже отправился по своим делам вверх по лестнице в небо. Или, наоборот, вниз, по дороге в ад. Туда же, вниз, последовал и Сергей, игнорируя лифт. Он ненавидел крохотные замкнутые помещения, которые к тому же двигались помимо его воли. Человек в лифте, считал он, беспомощен, как мышь, которую держат за хвост.
Сбегая вниз, Сергей одновременно прислушивался к звукам в доме. Все как всегда, приглушённые голоса за дверьми, гул пылесоса, звон посуды. Наверху, на третьем этаже, кто-то опорожнял ведро в мусоропровод. Ничего необычного, таящего угрозу.
Во дворе солнце набросилось на него, пытаясь ужалить в глаза и одновременно обволакивая плечи и голову лёгким весенним теплом. Крутин на секунду застыл, оценивая обстановку, затем легко соскочил со ступенек крыльца на дорожку.
Его дражайший сосед-стукач, Степан Ильич, уже был занят оживлённым разговором с другим дедулей из соседнего подъезда. Имени его Сергей не знал, но личность была знакомой. Истый коммунист, тот постоянно разорялся во дворе по поводу нынешних порядков, а накануне каждых выборов разносил по почтовым ящикам листовки с программами своих партийных кандидатов, начинавшиеся приказом всем соединяться и заканчивавшиеся беспощадным обличением всех и вся.
При Серегином появлении оба пенса повернули головы и тщательно прощупали его взглядами.
— Здорово, соседи! — весело крикнул Крутин, помахав рукой.
Старики синхронно кивнули, продолжая изучать его, как любопытный экземпляр неизвестного вида. «Интересно, а не работает ли и этот партийный активист на Контору?» — подумал Сергей. Вполне даже возможно. Может быть, это именно он отдаёт приказы Ильичу и курирует его работу как наблюдателя. И происходит у них сейчас на лавочке под ласковым весенним солнышком не задушевный разговор о жизни с уклоном в политику, а самый что ни на есть рапорт с последующим инструктажем. Вот партиец наклонился к уху Ильича и что-то ему втолковывает, энергично жестикулируя. Не исключено, что как раз сейчас он приказывает бывшему замначцеха отправиться за Сергеем и отследить маршрут его передвижений, чтобы…
Ильич встал со скамейки, подхватил бидон с молоком и довольно резво припустил следом за Крутиным.
Ну, это даже не смешно, граждане начальники! Это уже издевательство какое-то! Заставлять старого человека вытворять такое. Бедняга Ильич уже, видать, и забыл, когда он был готов к труду и обороне. А к вечеру он опять начнёт сипеть и кашлять, и дочь Верка снова будет отпаивать его травами.
Ну да Серёге-то это по фигу. Степан Ильич для него сейчас не проблема.
Маленький гном превратился в злобного уродца и что есть силы тряхнул Сергея изнутри. Круги, поплывшие перед его глазами, приняли строгие геометрические очертания. Точнее, это были и не круги, а овалы и эллипсы. Звон в ушах постепенно стихал, превращаясь в глухоту, как будто их плотно забили ватой. Сергей помотал головой и наконец-то отпустил косяк двери. Несколько раз глубоко вздохнул-выдохнул, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Но чёртов карла, похоже, решил, что одного предупреждения достаточно, и отступил вглубь.
Крутин закрыл дверь, пересёк площадку и вышел на замызганные ступеньки лестничного пролёта. Мусея не было видно, он уже отправился по своим делам вверх по лестнице в небо. Или, наоборот, вниз, по дороге в ад. Туда же, вниз, последовал и Сергей, игнорируя лифт. Он ненавидел крохотные замкнутые помещения, которые к тому же двигались помимо его воли. Человек в лифте, считал он, беспомощен, как мышь, которую держат за хвост.
Сбегая вниз, Сергей одновременно прислушивался к звукам в доме. Все как всегда, приглушённые голоса за дверьми, гул пылесоса, звон посуды. Наверху, на третьем этаже, кто-то опорожнял ведро в мусоропровод. Ничего необычного, таящего угрозу.
Во дворе солнце набросилось на него, пытаясь ужалить в глаза и одновременно обволакивая плечи и голову лёгким весенним теплом. Крутин на секунду застыл, оценивая обстановку, затем легко соскочил со ступенек крыльца на дорожку.
Его дражайший сосед-стукач, Степан Ильич, уже был занят оживлённым разговором с другим дедулей из соседнего подъезда. Имени его Сергей не знал, но личность была знакомой. Истый коммунист, тот постоянно разорялся во дворе по поводу нынешних порядков, а накануне каждых выборов разносил по почтовым ящикам листовки с программами своих партийных кандидатов, начинавшиеся приказом всем соединяться и заканчивавшиеся беспощадным обличением всех и вся.
При Серегином появлении оба пенса повернули головы и тщательно прощупали его взглядами.
— Здорово, соседи! — весело крикнул Крутин, помахав рукой.
Старики синхронно кивнули, продолжая изучать его, как любопытный экземпляр неизвестного вида. «Интересно, а не работает ли и этот партийный активист на Контору?» — подумал Сергей. Вполне даже возможно. Может быть, это именно он отдаёт приказы Ильичу и курирует его работу как наблюдателя. И происходит у них сейчас на лавочке под ласковым весенним солнышком не задушевный разговор о жизни с уклоном в политику, а самый что ни на есть рапорт с последующим инструктажем. Вот партиец наклонился к уху Ильича и что-то ему втолковывает, энергично жестикулируя. Не исключено, что как раз сейчас он приказывает бывшему замначцеха отправиться за Сергеем и отследить маршрут его передвижений, чтобы…
Ильич встал со скамейки, подхватил бидон с молоком и довольно резво припустил следом за Крутиным.
Ну, это даже не смешно, граждане начальники! Это уже издевательство какое-то! Заставлять старого человека вытворять такое. Бедняга Ильич уже, видать, и забыл, когда он был готов к труду и обороне. А к вечеру он опять начнёт сипеть и кашлять, и дочь Верка снова будет отпаивать его травами.
Ну да Серёге-то это по фигу. Степан Ильич для него сейчас не проблема.