— Верка ему, это… Ну, перевязку… А он мне, значит: «Позвони». А я…
   Как же?..
   — Пошли, — сказал Войцех Казимирович и поправил коробку.
   Они пошагали через рельсы и пробивающиеся сорняки к задам вокзальной территории, где стоял дом Веры и Боти. Пробираться пришлось долго, без конца проползая под многочисленными составами. Для Профессора это было особенно неудобно, ему приходилось стараться не запачкать пальто. Внешний вид очень много значил в его работе. Войцех Казимирович мимоходом подумал, удастся ли ему вообще сегодня поработать. Часть полезного времени уже была потрачена, и ещё неизвестно, насколько его задержит это происшествие.
   Минут через пятнадцать они подошли к дому Боти. Каркас вагона темнел коричневой ржавчиной с проблесками светлых пятен там, где должны были быть окна. Часть из них Ботя затянул плёнкой, а часть забил листами старой фанеры.
   Входной двери не было, вместо неё висел кусок мешковины, поэтому по дому всегда гулял сквозняк. Это было хорошо. Для тех, кто любил свежий воздух. Сам Войцех Казимирович предпочёл бы что-нибудь потеплее.
   Поэтому он запахнул полы пальто, когда зашёл внутрь. Температура здесь была такой же, как и на улице. Вокруг валялся разбросанный всевозможный хлам, служивший Боте и Вере домашней утварью. В глубине вагона находилась спальня. Её образовывали два старых матраса и ворох тряпья поверх них. Сейчас на этих тряпках лежал молодой парень лет двадцати восьми. Его хриплое судорожное дыхание они слышали даже у входа. Рядом с ним сидела Вера, у ног которой стоял старый, не очень чистый тазик с водой. Вода в нем была красного цвета.
   «И у Веры с Ботей поломалась работа, — подумал Профессор. — Может быть, день такой?»
   Они подошли к раненому. Вера посмотрела на них, собирая в кучу тонкие полосы материи, которыми она делала перевязку. Парень глухо застонал.
   — Вот, — сказал Ботя.
   — Здравствуйте, Профессор, — поздоровалась с Вой-цехом Казимировичем Вера.
   — Видите, какое у нас происшествие?
   — Ну, — подтвердил Ботя.
   — Здравствуйте, Вера, — сказал старик, присаживаясь возле неё на деревянный ящик, служивший Боте с Верой попеременно то стулом, то столом. — Где вы его нашли?
   — А вот тут, прямо возле нас. Он от свалки шёл. Я уже к вокзалу собиралась, а он идёт. И качается весь. Я думала, пьяный. Тут он подошёл к нам и упал. Мы с Ботей к нему, а он в крови…
   Пока она все это рассказывала, Профессор отбросил тряпки, которыми был накрыт парень. Вера сделала ему перевязку, но на её самодельных бинтах уже расплывались красные пятна. Войцех Казимирович осторожно отогнул край одного из бинтов. Ого! Рана огнестрельная. Раз, два, три, четыре. Четыре пулевых ранения.
   Как он ещё шёл?
   — Врача и милицию вызвали? — старик повернулся к замершей позади него паре.
   — Не-е, — замотал головой Ботя.
   — Вы что, с ума сошли? Он же сейчас умрёт здесь. Вы представляете, что будет?
   — Он говорит, это… — начал Ботя.
   — Он сказал: «Нельзя», — вмешалась Вера. — Ботя хотел сразу к нам в отделение, а этот говорит: «Нет». И врача не дал вызвать. А говорит: «Позвоните по телефону, и меня заберут». Ну а мы, куда по телефону? Вот Ботя и побежал за тобой.
   Да, получается, парень из братков. Значит, где-то рядом была разборка со стрельбой, но ему удалось уйти. А теперь надо позвонить братве, чтоб приехали и забрали. Ну а с милицией, само собой, встречаться желания нет.
   Профессор посмотрел на него. Правда, на крутого парень как-то не сильно похож. Стрижка не та. Да и лицо не то. Слишком интеллигентное.
   — Оружие при нем было? — спросил он.
   — Нет, — ответила Вера. — Я его раздевала. Оружия не было.
   — А документы?
   — Тоже. Никаких бумажек. Вот только картонка.
   Вера подала Войцеху Казимировичу бледно-зеленую пластиковую карточку. Он повертел её в руках. Посредине был выдавлен большой логотип «Роскон», чуть ниже мелким шрифтом «Уровень 1», а по краю шла широкая тёмная полоса. Странная карточка, раньше ему такие не попадались. Профессор положил её на ящик возле раненого. В этот момент парень открыл глаза. Кроме боли, в них сейчас ничего не было.
   «В общем, если он из братвы, нужно срочно вызвать их, пусть приезжают и забирают, — подумал Профессор. — В милицию действительно ничего сообщать не надо. Не стоит портить отношения с бандитами».
   — Он называл номер?
   Вера с Ботей одновременно пожали плечами.
   — Какие-то цифры говорил, так разве запомнишь, — сказала Вера.
   Войцех Казимирович наклонился к парню:
   — Эй… Вы меня слышите? Кто вы?
   Он возвращался долго и тяжело. Как будто из последних сил выныривал из глубины на поверхность мутно-зеленой воды.
   — Я… — его запёкшиеся губы наконец издали членораздельный звук. — Я с пятьдесят третьей весны.
   Профессор с сомнением посмотрел на него. На такой возраст парень, безусловно, не тянул. С большой натяжкой ему можно было дать лет тридцать, но никак не больше.
   — Я вызову врача, — сказал Войцех Казимирович. Парень обеспокоенно задвигался.
   — Не надо… Не говорите никому… Нужно позвонить…
   — Скажите номер, — старик наклонился поближе.
   Раненый начал медленно называть номер. Профессор его не записывал, у него была хорошая память, особенно на цифры. Последнюю парень прошептал невнятно, и пришлось переспрашивать. Цифр было на одну больше, чем в обычном городском номере.
   — Это что, в другом городе? — спросил Профессор.
   — Нет… Здесь… Звоните из любого автомата, без карточки… Вас соединят. Скажите, где меня найти.
   — Хорошо, — сказал Войцех Казимирович.
   — И ещё…
   Старик опять наклонился к нему. — Скажете… я оставил это на свалке… южный сектор, возле бетонных блоков… Там красный баллон… сантиметрах в тридцати от него.
   — Хорошо, — опять повторил Профессор. Раненый откинулся назад.
   — Быстрее, — прошептал он. — Нужно быстрее… Пока ещё можно успеть…
   Профессор подумал, что парень боится, как бы не умереть до приезда своих.
   — Держитесь, — сказал он. — Я быстро. Сейчас за вами приедут.
   — Зелёный… — лихорадочно забормотал парень. — Искать на зеленом… случайно… Слишком большой объём…
   Он, похоже, снова начал уплывать. Зрачки помутнели, взгляд стал отсутствующим.
   Профессор оглянулся. Вера, выходившая выплеснуть воду из тазика, только что зашла обратно. Ботя сидел у входа, искоса посматривая в их сторону, и курил, зажав сигарету в щепоть.
   — Да, — выйдя на воздух, Профессор обернулся к ним, — а вы стрельбы не слышали?
   — Не, — ответил Ботя.
   — Никто не стрелял, — подтвердила Вера.
   — Ночью, — уточнил Войцех Казимирович. — В районе свалки?
   Они оба отрицательно покачали головами. Ближайший телефон-автомат был на тихой улочке, которая начиналась сразу за мастерскими. Войцех Казимирович поспешил туда. Отойдя шагов десять, он оглянулся. Вера с Ботей уже скрылись в своём вагончике. Вдалеке за ним серой громадой высились горы свалки. Где-то на ней лежало неизвестно что, оставленное парнем, который сейчас цеплялся за жизнь, пропитывая кровью тряпки на Вериной постели. Профессор подавил в себе желание зайти на свалку и найти то, что он там спрятал. Меньше знаешь, крепче спишь. Если из-за этого придётся сцепиться с братвой… Первые же шишки достались бы Боте с Верой, да и другим «вокзальным» могло перепасть. Нет, не стоит.
   Профессор прошёл по территории мастерских и вышел через боковую калитку на улицу. Телефон находился метрах в двухстах отсюда.
   Значит, парень сказал, можно звонить без карточки. Поглядим. Войцех Казимирович начал набирать цифры. Одна, вторая… последняя. В трубке воцарилась тишина, затем что-то щёлкнуло и пошли гудки вызова. Буквально после второго гудка трубку сняли.
   — Слушаю, — голос был мужской, бодрый.
   — Добрый день, — сказал Профессор. — Меня попросили вам позвонить.
   — Добрый день. Говорите.
   — С одним из ваших товарищей случилось несчастье. Он ранен.
   Молчание. Видно, человек на том конце немного сбился с толку.
   — Кто ранен? Какой товарищ?
   — Я не знаю его имени. Он назвал этот номер и просил передать, чтобы вы за ним приехали. В него стреляли. Он получил четыре ранения и сейчас без сознания.
   — Минутку! — вдруг возбуждённо закричал собеседник. — Только не вешайте трубку! Сейчас…
   Послышались отдалённые голоса, слов было не разобрать, затем щёлканье, и наконец новый мужской голос произнёс:
   — Да. Я слушаю.
   — Ваш товарищ ранен. Он просит, чтобы вы приехали и позаботились о нем. — Профессор начал терять терпение. Пока они поймут, что к чему, парень успеет два раза отдать концы.
   — Адрес, — жёстко потребовал мужчина.
   — По улице Конева вниз, мимо вокзала, до мастерских, со стороны железной дороги увидите каркас от вагона. Он там.
   — А вы кто? — Напору мужчины трудно было противостоять.
   — Вейнштеллербаум Сигизмунд Иосифович. Я там совершенно случайно выгуливал собаку, и меня попросили…
   — Где вы сейчас находитесь?
   — Здесь. Послушайте, ваш человек ещё просил передать, что он спрятал что-то на свалке. В южном секторе, возле поваленных бетонных блоков. Там должен лежать какой-то красный баллон. Это спрятано в тридцати сантиметрах от него. Вы поняли?
   — Где вы на…
   — И ещё. Он очень плохо себя чувствует. И просит, чтобы вы приехали побыстрее.
   — Откуда вы звоните? Подождите, не разъединяйтесь. Не…
   Войцех Казимирович аккуратно опустил трубку на рычаг. Разговоры разговорами, а дело делать надо. А то так и целый день пройдёт. Совершенно без толку. Свою задачу он выполнил. Теперь пускай эти люди поторопятся.
   Профессор повернулся спиной к автомату, висевшему на пожелтевшей кирпичной стенке магазина «Детское питание», и пошёл вверх по улице к вокзалу.
   Пора было приниматься за работу.

ПОГРАНИЧНИК. ГРАЖДАНЕ ПАССАЖИРЫ, БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ И ОСТОРОЖНЫ!

   До «Стройдетали» Сергей добрался в начале четвёртого. Времени на это ушло больше, чем он рассчитывал. Ноги, совершившие рекордные забеги сегодняшним утром, отказывались поддерживать такой сумасшедший темп и напоминали о себе гудением и ломотой. Спина и задница, принявшие на себя недостатки скоростного спуска по ореховому дереву, болели с каждым часом все сильнее и сильнее.
   На самой платформе Крутина ожидал неприятный сюрприз в виде расписания поездов. Судя по нему, очередная электричка прошла здесь менее чем за десять минут до его прихода. А следующую приходилось ожидать только через полтора часа.
   Платформа была абсолютно пуста. Все, кто хотел уехать, уехали, приехавшие разошлись. Сергей, поёживаясь, сел на скамейку под навесом. Становилось довольно прохладно, он застегнул куртку доверху и засунул руки в карманы. Со стороны Крутин слегка походил на ворону, нахохлившуюся на ветке. Курить хотелось ужасно. По дороге ему не встретилось ни одного киоска. Сама же платформа находилась в безлюдной местности, возле лесопосадки, и никаких следов цивилизации типа торговых точек на ней не было.
   Минут через сорок начали подтягиваться люди. В основном это были рабочие с кирпичного завода, который находился здесь неподалёку. Никого подозрительного.
   Пока все спокойно.
   Как бы медленно время ни тянулось, но, нужно отдать ему должное, на месте оно не стояло. Мало-помалу истекли томительные полтора часа ожидания. К этому времени на платформе насчитывалось уже человек двадцать. Поддавшись общему настроению, Сергей встал со скамейки и начал прохаживаться туда и обратно, поминутно поглядывая в сторону города, не идёт ли? Электричка появилась с опозданием на четыре минуты. Скрежетнув тормозами, она остановилась на площадке. Народ повалил к вагонам.
   Крутин направился к последнему из них, пропустил вперёд двух женщин с тяжёлыми хозяйственными сумками и забрался внутрь. Народу было довольно много.
   Он с трудом отыскал свободное место в самом конце.
   Пробираясь туда, Сергей незаметно осматривал всех пассажиров. Нет. Никого из Конторы вроде бы нет. Значит, пока порядок. Может, ему и удастся вырваться.
   Он опустился на жёсткую деревянную скамейку. Лицом к Сергею сидела полная женщина в очках и дремала, привалившись головой к окну.
   Поезд постоял ещё минуту и, тихо дёрнувшись, отчалил прочь от платформы.
   Никто больше в их вагон не садился. Никаких новых пассажиров.
   По проходу прошёл кондуктор. Невысокая женщина в темно-синем форменном пальто. Её бесцветные волосы были уложены на затылке и спрятаны под беретом того же казённого цвета. Сергей заплатил за проезд до конечной остановки.
   Женщина бросила деньги в сумочку, висящую на шее, и оторвала билет от ленты, скрученной в тугой рулончик. Почему-то это напомнило Сергею далёкое-далёкое детство, когда в автобусах и троллейбусах были специальные автоматы. В прорезь бросались монетки, затем нужно было дёрнуть ручку, и из щели выползал билетик.
   Возле щели была металлическая пластинка с зубчиками, чтобы билет легко отрывался. «Лет сто прошло», — подумал Крутин.
   Женщина пошла дальше по проходу, спрашивая, кто не заплатил за проезд. Все так же невозмутимо она продолжала брать деньги, отсчитывать сдачу, отрывать билеты и кивать, когда ей показывали проездные.
   Сергей откинулся на спинку скамьи, продолжая рассматривать пассажиров.
   Тепло вагона и мерное покачивание нагоняли дремоту. Мысли начали медленно-медленно ворочаться в голове, веки опускаться вниз. Все труднее становилось открывать глаза. «Не спать», — поминутно приказывал он себе.
   После следующей остановки в вагоне появилась женщина лет тридцати с газетами и журналами. Она пошла по проходу, предлагая свой товар. Некоторые интересовались, тогда она жестами показывала цену.
   Почему подобной работой в поездах занимаются только глухонемые? Может, у них своя мафия? А может, это нормально слышащие и говорящие люди, которые работают под глухонемых? И маскируются под них в силу каких-то неизвестных причин? Мысли Сергея, получив новое направление, снова задвигались с прежней скоростью.
   Женщина тем временем прошла по вагону и вышла в тамбур, чтобы перейти в следующий. На смену ей явился высокий импозантный старик в длинном чёрном пальто, с благородной гривой седеющих волос. На груди старика висел ящик с прорезью вверху и яркой, бросающейся в глаза надписью: «Помогите детям», сделанной гуашью на передней стенке. Правой рукой он опирался на массивную палку из тёмного дерева.
   — Друзья, — начал старик глубоким, проникновенным голосом, — я заместитель по хозяйственной части директора областного интерната для детей-сирот. Вот уже пять лет, как мы фактически брошены на произвол судьбы. Средств отпускается все меньше и меньше, у нас не хватает самого необходимого. Воспитатели и обслуживающий персонал месяцами не получают заработной платы. Но не подумайте, что мы просим для себя. Здание находится в аварийном состоянии, срочно требуется ремонт. В изоляторе нет простейших медикаментов…
   Речь старика не оставила пассажиров равнодушными, да и сам колоритный облик его приковывал внимание, заставляя поневоле прислушиваться к словам. Люди лезли за кошельками и портмоне, бросали деньги в прорезь ящика. Старик благодарил каждого, степенно кланяясь.
   Даже Сергей когда очередь подошла к нему, поневоле сунул руку в кармашек джинсов, выгреб мелочь и, не глядя, ссыпал её в копилку.
   — Благодарю вас, молодой человек, — веско произнёс старик, окинув его проницательным взором с головы до ног.
   «Он не из Конторы», — автоматически отметил Сергей и кивнул в ответ.
   Старик поправил свой ящик и сел позади него, спиной к ходу поезда. Он, наверное, прошёл уже через весь состав, завершив свой путь в этом вагоне.
   — Бестселлер, — донёсся резкий крик от начала вагона, — новый бестселлер Александры Марининой!
   В дверях стоял толстенький мужчинка ростом чуть выше дверной ручки и держал в руках книгу в яркой суперобложке. Голос у него был тонкий и звонкий, как у тринадцатилетнего мальчишки.
   — Лучшее произведение писательницы! — надрывался он. — Увлекательнейший сюжет, плюс изумительная…
   Сергей прикрыл глаза, прислушиваясь к перестуку колёс, и почувствовал, что опять сползает в невесомую дремоту.
   Они появились спустя пятнадцать минут.
   Крутина словно током прошибло. Честно говоря, к тому времени он уже уверил себя, что все позади. И проблемы могут приключиться лишь на конечной станции, до которой он и не собирался ехать. Ему достаточно было выйти на предпоследней остановке и опять немного пройтись. И вот на тебе! Приехал.
   Насчёт них даже сомнений никаких не возникало. Двое мужчин лет сорока — сорока пяти шли по вагону и, немного не доходя до Сергея, обменялись едва заметными взглядами. Один, чуть поплотнее, сел на свободную скамейку через проход, лицом в его сторону. Второй, брюнет, похожий на цыгана, прошёл мимо, как бы не обращая на Сергея внимания, и скрылся в тамбуре. Плотный устроился поудобнее, мазнул по Крутину взглядом, сделал вид, что рассматривает кого-то за его спиной, а затем лениво перевёл взгляд в окно.
   Внутри Сергея бушевал уже целый рой рассерженных гномов. Они раскачивались на его внутренностях, прыгали на желудке, топая по нему маленькими ножками, грозили кулачками вверх и кричали непотребности.
   Как они собираются его брать? Скорее всего, на выходе. Тот, в тамбуре, сейчас свяжется со своими. Здесь, в поезде, скорее всего едут только эти два человека. Как ни сильна Контора, но перекрыть все пригородные электрички, автобусы и автомагистрали большим количеством сотрудников она просто не в состоянии. Вероятно, их распределяли по несколько человек на каждый маршрут.
   Что это значит? Это значит, что уходить нужно, пока их только двое.
   Электричка уже не поцокивала успокаивающе на стыках. И не покачивалась мерно, как колыбель младенца. Невидимая рука смахнула с Сергея сонливость и отодвинула её прочь, далеко-далеко. Вагон сразу превратился в желудок какого-то громадного животного, готовый переварить всех, находившихся здесь. Стук колёс начал напоминать лязганье капканов, и Крутину невольно захотелось оторвать ноги от пола. Внезапно обострились все запахи. Резко, до тошноты. Запахи старого дерева, металла, выкрашенного масляной краской, грязи на полу, человеческого пота, несвежих бутербродов, одежды, раскалённых электрических лампочек — все они набросились на него с разных сторон. Сергей глубоко задышал. Вдох через рот, выдох через нос. Вдох — выдох, вдох — выдох… Женщина напротив него зашевелилась, не открывая глаз.
   Плотный продолжал сидеть, безучастно глядя в окно. Время от времени он чуть поворачивал голову в сторону Сергея, старательно не задерживаясь на нем взглядом.
   Крутин посмотрел на часы. Пора бы. Где же эта чёртова остановка?
   — Станция Решетово, — как бы в ответ на его незаданный вопрос раздалось в динамике над головой.
   Вот и все. Место — лучше не придумаешь. Самая пустынная из всех, находившихся на этом пути остановок. Голая бетонная площадка, забытая богом и людьми.
   Сергей встал, поправляя куртку. Прямо перед ним, в проходе, перегородив дорогу к тамбуру, оказался старик-завхоз в чёрном пальто. Может, этот детский попечитель тоже из них? Нет, на Крутина он сейчас не обращал никакого внимания.
   Просто стоял, опираясь на палку, и поправлял левой рукой перекрутившийся ремень от своего ящика. И приспичило ему выходить именно здесь! Ехал бы уж спокойно до самого конца.
   Застёгивая куртку, Сергей покосился через правое плечо. Тот, на скамейке, тоже встал и с тем же ничего не выражающим видом пристроился позади него. Поезд дёрнулся, останавливаясь, все трое качнулись в проходе.
   Старик раскрыл дверь в тамбур и двинулся вперёд. Сергей шагнул за ним, уже зная, что ожидает их там.
   Брюнет стоял у входной двери вполоборота. Старик приблизился к нему.
   Крутин, в свою очередь, чуть ли не вжался в старика, освобождая пространство.
   Плотный шагнул за ним. Дверь в вагон закрылась. Они оказались отрезанными от всех.
   Цыган находился перед Сергеем, поэтому главное внимание он сосредоточил на другом. Чуть нагнув голову, Крутин боковым зрением ловил его движения, ожидая момента, когда…
   Поезд ещё раз тряхнуло, и он остановился окончательно. Все опять покачнулись. Плотный сунул правую руку в карман. Начали!
   Левым локтем Сергей что есть силы двинул ему в лицо.
   Раздался хруст. Плотный замычал и подался назад, ударившись о перегородку.
   Послышалось шипение открывающихся входных дверей. Крутин нанёс удар пяткой по голени плотного и ещё раз, для верности, добавил локтем. На всякий случай, чтобы обезопасить тыл. Плотный перестал мычать и лишь только клокотал с бульканьем. Нос у него был сломан.
   Но цыган уже достал пистолет, и Сергей, готовый к броску на него, понял, что это конец. Он не успеет.

БОМЖ. СТОЛКНОВЕНИЕ

   Электричка дёрнулась и остановилась. Решетово. Сейчас, через десять минут, здесь пройдёт ещё одна, в сторону города. Она будет последней на сегодня, и этот длинный суматошный день можно считать законченным.
   Войцех Казимирович стоял в тамбуре, зажатый другими пассажирами, и удивлялся данному обстоятельству. Обычно на этой станции в такое время он выходил в полном одиночестве. Когда-то Профессор даже поинтересовался, для чего нужно было делать остановку в таком месте. Оказалось, когда-то здесь была крупная птицефабрика. Лет девять назад её задушили «ножки Буша». Хозяйство разорилось, а кто-то нагрел на этом руки. Люди, жившие в небольшом посёлке при птицефабрике, не имея работы, разбежались кто куда. Остались только старики да старухи, прозябающие на нищенскую пенсию. Ездить стало некому, а остановка сохранилась как напоминание о том, что когда-то и здесь жили, работали, женились, рождались и умирали люди, ушедшие отсюда теперь навсегда.
   Войцех Казимирович приготовился к выходу, когда стоявший перед ним смуглолицый мужчина вытянул пистолет. Ну вот, опять грабят. Как много оружия стало гулять по стране! И большая половина из тех, в чьих руках оно находится, считают его рабочим инструментом, способом добычи средств к существованию. Да, разбойничать у нас учатся быстро. Гораздо быстрее, чем зарабатывать.
   И в этот момент сзади послышался шум борьбы. Смуглый на секунду отвлёкся.
   Но Профессору этого было достаточно. Концом трости, снизу вверх, он ударил его по руке с зажатым в ней пистолетом. Оружие задралось к потолку, сухо щёлкнул выстрел, пуля застряла где-то в перегородке. Мгновенно перехватив трость посередине, Профессор опять нанёс удар по руке, но уже тяжёлой частью, с набалдашником. Пистолет с глухим стуком упал на пол. По счастью, самопроизвольного выстрела не последовало, а то шальная пуля в узком тамбуре могла бы натворить дел. Все так же держа трость посередине, Войцех Казимирович ударил смуглого набалдашником по лицу. Удар пришёлся в лоб, встряска была хорошей, к тому же из рассечённой раны хлынула кровь, заливая ему глаза..Но смуглый оказался крепким парнем и бросился на Профессора, как обезумевший носорог. И напоролся на конец трости, предусмотрительно выставленный Войцехом Казимировичем вперёд. Профессор ещё сделал подачу, как при игре в бильярд.
   Кончик его трости попал точь-в-точь в солнечное сплетение. Смуглый подался обратно, хватая широко раскрытым ртом воздух, и чуть не вывалился в открытую дверь.
   Пора было заканчивать этот цирк. Опять перехватив трость, Профессор ударил его набалдашником в висок. В четверть силы. Чтобы тот в конце концов успокоился, но не навсегда.
   Смуглый ударился о переборку, ноги его заскользили по полу, и он осел вниз. Вот так, батенька! Левой рукой Войцех Казимирович все ещё придерживал коробку с результатами своей кропотливой работы за полдня.
   Теперь можно позволить себе оглянуться. В другом конце тамбура, привалившись спиной к стенке, скрючился довольно крупный мужчина. Лицо его напоминало свежую отбивную. Спиной к нему стоял высокий, крепко сложенный парень, ехавший в этом вагоне, глаза его лихорадочно блестели. Парень кивнул старику. Вот уж что-что, а на помощь случайных попутчиков Войцех Казимирович не надеялся. Это явление было столь же редким, как и поездка премьер-министра в троллейбусе.
   Мужчина сделал попытку подняться. Парень резко развернулся к нему и, безо всяких сантиментов, припечатал ботинком по голове. Здоровяк затих.
   Да, решительный паренёк! Ничего не скажешь.
   — Быстрее, выходим, — бросил он Войцеху Казимировичу, подбирая пистолет, выпавший у смуглолицего.
   Они спрыгнули с подножки на платформу. Через секунду двери вагона закрьшись и электричка двинулась дальше. Вокруг было пустынно и тихо.
   Профессор с парнем повернулись друг к другу.
   — Спасибо вам, — сказал Войцех Казимирович.
   — Спасибо, — произнёс тот одновременно с ним. Все это вышло довольно комично, но ни один из них не улыбнулся.
   — Мне-то за что? — спросил парень. — Если бы не вы — мне конец.
   — Ну, зачем же так драматизировать? — Профессор поправил коробку. — Обыкновенные грабители. К тому же грабить, скорее всего, собирались не вас, а меня.
   Он похлопал по коробке.
   — Грабить? — Парень наконец рассмеялся. Смех у него был хороший, но какой-то… странноватый, что ли. Может быть, излишне нервный. — Вы считаете, они хотели нас ограбить? — спросил он, захлёбываясь.
   — А как считаете вы?
   — Ох… ну это… умора. Да-а… — Парень все никак не мог отдышаться, согнувшись пополам и хлопая себя руками по коленям. И вдруг смех с него словно рукой сняло.