Каретников Роман. Чёрный диггер

   Король замолчал. Невысказанное слово «ответственность» словно повисло в воздухе. Старое слово из затёртого лексикона прошлых лет. Умирающее слово, постепенно утрачивающее свой смысл, оставляя только уголовный оттенок. В наши дни все оставляют ответственность другим. А те, другие, в свою очередь, знать её не знают и видеть не хотят.
   И ведь самое главное в том, что Войцех Казимирович чувствовал правоту Короля. И ещё вот это чувство, поднимавшееся в душе, будто он его сейчас предавал. Скверно что-то стало на сердце Профессора, ах как скверно.
   — Я не стану разубеждать вас, Король, — сказал он. — Тем более что в главном вы правы. Я живу так, как хочу. И считаю это правильным. И ещё, мне кажется, что здесь нужен человек, который ценит власть и может с ней обращаться. Меня же никогда не прельщало право распоряжаться другими людьми и быть выше их. Извините.
   — Конечно, — язвительно произнёс Король. — Ты предпочитаешь быть в стороне. Не над или под, а сбоку. Роль аутсайдера очень удобна, да, Войтек?
   Войцех Казимирович промолчал.
   — А думаешь, мне очень хотелось нести весь этот груз на своих плечах?
   Лично я считаю, Войтек, что власть должна принадлежать тем, кто расценивает её как бремя, а не как дар. Ты представь себе, что будет с ними всеми, — Король махнул рукой в ту сторону, где находился вокзал. — Что произойдёт, если не будет того, кто станет заботиться и оберегать их, а вместо этого начнёт использовать в своих целях?
   — Только не нужно делать из меня мессию. Я не Моисей, чтобы вести свой народ.
   — Нет. Но ты должен стать им, если так складываются обстоятельства. Это твоя судьба, Войтек. Не ломай её, пожалуйста.
   Профессор дрогнул. У него не осталось ничего, что он мог бы противопоставить Королю. Единственное, что понимал Войцех Казимирович, это если он сейчас согласится с Королём, то на его теперешней жизни можно будет поставить крест. Большой и жирный.
   — Ну так что? — спросил Король. Он замер в ожидании ответа. Войцех Казимирович кожей чувствовал напряжение, охватившее его.
   — Мне нужно подумать.
   — У нас мало времени, Войтек. Сколько тебе потребуется? Неделя? Месяц?
   — Сутки, — ответил Профессор. — Простите, Король, но это моя жизнь. Вы требуете отдать единственное, что у меня осталось.
   — Может быть, ты получишь больше того, что отдашь, — сказал Король. — Я не имею в виду деньги.
   — Я тоже не имею в виду деньги. Вы знаете моё к ним отношение.
   — Да. Но подумай хорошо, Войтек. Я прошу тебя. Профессор кивнул:
   — Через двадцать четыре часа я буду здесь. Или передам своё решение Коле.
   — Если ты примешь правильное решение, Войтек, то должен будешь снова прийти сюда. Мне потребуется многое тебе сообщить по поводу состояния наших дел.
   Войцех Казимирович поморщился. Король заметил его реакцию.
   — Не волнуйся, тебе будут помогать. Я ведь тоже пользовался услугами специалистов.
   Профессору показалось, что невидимые сети уже начинают опутывать его.
   — Иди, — сказал Король и отвернулся к окну. — Иди, думай. Но знай, что от этого зависит не только твоя жизнь. Старик поднялся.
   — Ладно, Король. Ну и работу вы задали мне на сегодня. Будет над чем поломать голову.
   — Позови сюда Мамонта, — сказал он. Войцех Казимирович поставил стул на место, взял свой портфель и подошёл к двери.
   — Удачи вам, — сказал он, обернувшись. — Почему-то сейчас мне ещё больше хочется вашего выздоровления, чем полчаса назад.
   Его тонкие губы сложились в улыбку. Глаза Короля остались строгими и уставшими.
   — Будь здоров, Профессор, — сказал он.
   Войцех Казимирович вышел.
   Коля Мамонт стоял в коридоре.
   Увидев Профессора, он опустил руки и тревожно уставился ему в лицо своими круглыми, чуть навыкате глазами. Старик застегнул пальто, поднял воротник.
   Мамонт продолжал все так же молча смотреть на него.
   — Я обещал подумать, — сказал Войцех Казимирович.
   Мамонт кивнул, как будто ожидал именно этого, подошёл к нему и протянул руку. Профессор крепко пожал её. Коля кивнул ещё раз и исчез за дверью палаты.
   Войцех Казимирович посмотрел на закрывшуюся дверь, повернулся и направился по коридору к выходу из отделения.
   Он спустился тем же путём, каким они с Мамонтом сюда добирались, и вышел через боковую дверь на свежий воздух. Сосны, высаженные вокруг больницы, наполняли его одуряющим запахом смолы и хвои. Профессор вдохнул полной грудью и пошёл по дорожке к железным воротам.
   Ловить такси ему не хотелось. Идти здесь было всего ничего, а небольшая прогулка сейчас как раз кстати. Слишком многое обрушил на Вой цеха Казимировича Король. Погруженный в свои мысли, он повернул за угол. Дорога была ему знакома, поэтому Профессор шёл не спеша, постукивая тростью по брусчатке тротуара. Все равно посидеть в парке он уже не успеет, так хоть заменить белок утренним моционом.
   Из задумчивости Войцеха Казимировича вывел небольшой темно-синий микроавтобус, затормозивший шагах в десяти. Из него выскочил плотный широколицый мужчина в песочного цвета куртке. Он подбежал к канализационному люку, присел и внимательно осмотрел крышку. Затем поднял голову, огляделся вокруг, увидел Профессора и крикнул:
   — Эй! Гражданин, вы не видели, отсюда вылезал кто-нибудь?
   Вопрос был несколько необычным.
   — Нет. — Войцех Казимирович на секунду остановился, отрицательно качнул головой и двинулся дальше.
   Мужчина махнул рукой водителю микроавтобуса. Машина резко тронулась с места и покатила вверх по улице. Сам он остался стоять возле люка. Проходя мимо, Профессор подумал, что внешность мужчины несколько диссонирует с системой канализационных сооружений. На сантехника он явно не походил. Не был он похож и на прораба какой-нибудь ремонтно-строительной организации.
   «Уголовка, — подумал Войцех Казимирович. — Наверное, ловят кого-то».
   Впрочем, к нему это не имело никакого отношения. И своих забот хватало с головой.
   Он вышел на улицу Нестерова, ведущую к вокзалу. Народу здесь было много, машин на проезжей части ещё больше. По левую сторону располагался ряд магазинов, по правую — палаточные киоски привокзального рынка. Профессор шёл, держась левой стороны, там было меньше людей. Именно поэтому небольшая кучка прохожих, склонившихся над полулежавшим человеком, бросилась ему в глаза. Тот, что сидел на тротуаре, показался Войцеху Казимировичу знакомым.
   Его звали Витя. Профессор не был точно уверен, он не принадлежал к «вокзальным», но вроде бы Витя. Даже наверняка Витя. Он был из «подземных».
   Тех, что живут в канализации. «Вокзальные» редко с ними пересекались. Бывало, что кто-то из них случайно забредал на территорию вокзала. Но большей частью они кормились с рынка. «Подземных» всегда можно было различить по запаху. От них вечно отдавало сыростью и прелью. В любую погоду и в любое время года.
   Витя сидел на асфальте, привалившись спиной к фонарному столбу и широко разбросав ноги в мешковатых замызганных штанах. Возраст его был неопределённым, как и у большинства «подземных». За сорок, а вот уже насколько «за», Профессор не мог сказать. Сорок один или шестьдесят пять. Хотя, может быть, он ошибался и Вите едва перевалило за тридцать. Жизнь под землёй стирает возраст с внешности, как резинка карандашный рисунок, оставляя грязно-серую помятость.
   Войцех Казимирович подошёл поближе, наклонился и тронул его за рукав:
   — Что случилось? Плохо?
   От Вити пахло. Запах плесени поднимался густой волной и смешивался с чем-то вроде дешёвого одеколона или плохой самогонки.
   — Приступ у него, — утвердительно заметила старушка с хозяйственной сумкой, только что присоединившаяся к наблюдателям.
   — Ну да, приступ, — язвительно сказал строгий мужчина в дешёвом сером пальто, похожий на завуча средней школы, — не видите разве — он пьяный, как свинья. Развелось их…
   В его тоне явственно чувствовалось желание получить в руки автомат или хотя бы топор и начать наводить порядок. Толпа вокруг одобрительно загудела.
   Витя повернул к Войцеху Казимировичу голову. Он не был пьян. Или, по крайней мере, не настолько, чтобы не стоять на ногах. Но то, что Профессор увидел в его глазах… Ужас. Настоящий, первобытный, пронизывающий до самых костей страх. Это ощущение было, пожалуй, даже посильнее запаха, исходящего от Вити.
   Какое-то мгновение он смотрел на Профессора затравленно, не узнавая. Затем его лицо изменилось. Страх не ушёл, а спрятался вглубь. Витя схватил Войцеха Казими-ровича за руку и забормотал, невнятно и торопясь.
   — Что-что? — старик наклонился ниже.
   — …призраки, Профессор. Белые призраки, они все мёртвые, представляешь?
   Их всех убили, там, внизу. И наших тоже поубивали. Кто смог убежал, а остальные все мёртвые…
   Похоже на бред. Белая горячка. Среди бездомных она случалась чаще, чем простуда.
   — Я тоже бежал, но ноги… Очень больно…
   Витя откинулся назад и застонал. Страшно и утробно, как раненое животное.
   Профессор протянул руку к его ногам.
   — Что он вам сказал? — Прямо на него стеклянно глядели безжизненные глаза какого-то человека. Ещё минуту назад Войцех Казимирович его здесь не видел.
   Своей бесстрастной физиономией он напоминал ящерицу, замершую на камне. Никаких чувств, ничего человеческого на лице. Рептилия.
   — Что он вам сказал? — повторил этот ящер.
   — Ничего, — отмахнулся от него Войцех Казимирович. — Бредит.
   Он попытался задрать штанину бедняги Витька. Ох ты, курва мама! Материя, казалось, слиплась с его кожей, а то, что открывалось под ней, нельзя было видеть без содрогания. Нога у Вити была ярко-красного цвета, как ошпаренная, кожа кое-где повздувалась, а местами сошла, открывая живое мясо, сочащееся густой прозрачной жидкостью.
   Толпа ахнула и загудела. Кто-то попятился. Кто-то из женщин запричитал, тонко и со всхлипами.
   — Доктора! — крикнул Профессор. — Вызовите «Скорую»!
   Часть зевак поспешила прочь. Может быть, к телефону, а может, подальше от такого зрелища.
   — Вы его знаете? — спросил у старика ящер.
   — Нет, — коротко сказал Войцех Казимирович. Этот человек действовал ему на нервы.
   Рядом с ним появился второй. Теперь они оба внимательно разглядывали Профессора.
   — А кто вы такой? — опять задал вопрос ящер. Что-то было в них такое, что заставило Войцеха Казимировича вспомнить об осторожности.
   — Захарченко Валерий Бенедиктович. Преподаю в политехническом институте.
   Стылое выражение на лице ящера ни на йоту не изменилось. Во взгляде его напарника также продолжала сквозить неприкрытая подозрительность. Профессор почувствовал угрозу, исходившую от них, а они, по всему, учуяли что-то такое в нем. Три человека сидели друг против друга, разделённые страдающим Витьком, и Войцеху Казимировичу показалось, что ещё секунда — и они бросятся один на одного и сцепятся, как звери, в отчаянной, беспощадной схватке.
   В этот момент возле них, скрипнув тормозами, остановилась патрульная милицейская машина. Оттуда выскочили два молодых милиционера и направились к столпившемуся народу. Профессор хорошо знал обоих, это были ребята из их райотдела, Вадим и Саша. Вадик шёл первым. Растолкав толпу, он переглянулся с ящером, затем обернулся к Саше и скомандовал:
   — Берём.
   Войцех Казимирович выпрямился.
   — Постойте. Так нельзя. Вы посмотрите, в каком он состоянии. Его срочно нужно в больницу. Вадик резко обернулся к нему.
   — Что? А-а, это вы, — он пожал плечами и добавил, словно извиняясь:
   — Такое распоряжение у нас. Вот.
   — Минуту, — вмешался ящер. — Вы что, знаете его?
   — Да, — простодушно ответил Вадик. — Это же Профессор.
   Ящер сделал шаг в сторону. Лицо его напарника все ещё выражало сомнение.
   За все это время он не издал ни звука. Войцех Казимирович подумал даже, а не глухонемой ли он.
   — Ладно, забирайте, — распорядился ящер, указывая на Витю. На Профессора он перестал обращать внимание.
   Толпа глухо зароптала. Милиционеры подхватили Витю под руки и потянули напрямик через газон к машине. Витя громко вскрикнул, забросив назад голову.
   Ноги его подломились, и носки старых заношенных туфель прочертили две борозды на молодой траве.
   Войцех Казимирович уже ничем не мог здесь помочь. Поэтому, пользуясь тем, что внимание всех отвлеклось, он смешался с толпой, затем выбрался оттуда и пошёл своей дорогой. Вот только продвигался теперь он по правой стороне, вдоль торговых рядов, где было больше народу. Ему очень не понравились те двое, особенно ящер, который отдавал приказания милиционерам. И он решил, что будет намного лучше, если их дороги будут идти в разные стороны.
   Что же все-таки случилось с «подземными»? Войцех Казимирович был готов воспринять бормотание Вити как горячечный результат тяжкого запоя. «Белые призраки» — это ещё слабо. Они относились к той же категории легенд, что и «кровь земли», гигантские подземные крысы и многое другое. Все «подземники» рассказывали о «призраках», количество этих рассказов не поддавалось исчислению. Большинство утверждали, что видели их собственными глазами. Судя по их описаниям, «призраки» были похожи на людей, но не имели лиц. Они могли появляться из стен подземных тоннелей и уходить, растворяясь в этих стенах. По их поверьям, встреча с «призраками» предвещала несчастье. Где-то в глубине канализационной сети был целый район, который называли «зоной призраков». Там они встречались чаще всего. До сих пор время от времени возле «зоны» раздаются странные звуки. «Подземники» говорили, что это «дышит земля». «Зону» они старались обходить десятой дорогой, потому что, по их словам, попавшие туда назад не возвращаются. Среди них даже ходило выражение «уйти к призракам». Это о тех, кто пропал без следа.
   «Вокзальные» тоже верили в «призраков». Они считали, что это души умерших блуждают там внизу, в своём подземном мире. Собравшись вечером, они часто пересказывали друг другу услышанное от «подземных», дополняя его своими выдуманными подробностями. Что поделаешь, взрослые тоже любят сказки. Особенно страшные.
   И то, о чем поведал Войцеху Казимировичу Витя, любой нормальный человек примет если не за бред, то за сказку. Профессор был нормальным человеком. Но вот Вити-ны ноги… И этот ужас, который буквально исходил от него. Конечно, когда на тебя свалится «делириум тременс», то перепугаешься не на шутку. Да только, по мнению Профессора, Витя все-таки не дотянул ещё до той кондиции. С ним случилось что-то такое, от чего он едва не погиб. Что-то, что насмерть перепугало беднягу.
   И почему это милиция так взялась за «подземных»? Как Вадим сказал: «У нас распоряжение»? Что за распоряжение такое? Может, и среди «вокзальных» сейчас порядки наводят?
   Профессор наддал ходу.
   Широкая привокзальная площадь встретила его своим обычным гулом и суетой.
   Все было, как и полтора часа назад. Ничего не изменилось. Таксисты стояли кучкой и разговаривали, Рома со Славиком торговали прессой, у Бори в «шестёрке» сидел клиент, и они что-то обсуждали, видимо, торгуясь. Тут и там прохаживались милицейские наряды, но не чаще, чем всегда, и проверяли документы у людей, которых по цвету кожи и форме носа можно было отнести к «лицам кавказской национальности». И над всем этим, перекрывая многоголосый шум, взрывались возгласы торговок:
   — Беляши-беляшики! Горячие-вкуснячие! Подходи, не стесняйся…
   — Пи-иражки! С рисом, с картошкой, с капустой! Пи-ира-ажки!
   — Рулетики! Рулетики с маком!
   Прямо перед входом в вокзал стоял рекламный щит с предвыборными плакатами кандидатов в президенты. Из общей массы претендентов помельче выделялись два главных — нынешнего президента и Юрия Саранова, руководителя Партии народного единства. Надпись с плаката действующего президента призывала всех быть реалистами, а сам он сидел за большим письменным столом, подняв от разложенных на нем бумаг спокойный взгляд слегка прищуренных глаз. И лишь очень внимательный наблюдатель мог заметить тяжёлую нечеловеческую усталость, притаившуюся где-то в самой глубине этого взгляда.
   Юрий Константинович Саранов, на соседнем плакате, был ему полной противоположностью. Он весь словно бы лучился энергией и жизненной силой.
   Строго и в то же время заботливо Юрий Константинович смотрел в глаза каждому прохожему. И его предвыборный клич был близок гражданам, уставшим от произвола и беззакония: «Наведём порядок в нашем доме!» Именно так. Железная рука и сильная власть.
   Профессору было, по большему счёту, плевать как на одного кандидата, так и на другого. Или на обоих вместе, не говоря уже о прочей шушере помельче. Да и остальные прохожие проявляли такое же равнодушие к тем, кто завтра будет управлять ими. Никто не останавливался, не читал предвыборных программ с длинными обещаниями. Все шли мимо, погруженные в свои заботы.
   Войцех Казимирович обошёл здание вокзала и оказался на крытом перроне.
   Люди, сновавшие здесь, делились на четыре категории: прибывшие, отъезжающие, провожающие и работающие. Все они, вкупе с двигающимися поездами, создавали особую звуковую палитру, характерную для любого из железнодорожных вокзалов на просторах нашей бывшей необъятной Родины.
   Профессору нужно было добраться до дальних путей, где в стороне от этого столпотворения стоял обычный вагон с выведенной на боку надписью: «Спальные места». Здесь ночевали те, кто не хотел спать в зале ожидания, но не имел денег на гостиницу. Это и был дом Войцеха Казимировича. Он занимал крайнее купе, внося за него помесячную плату, и, по его глубокому убеждению, жить здесь было не хуже, чем в любой из малогабаритных квартирок их города.
   Вагоном заведовал Зося, принадлежал он, как и многое вокруг, начальнику вокзала. Зосю на самом деле звали Владимир Иванович, но фамилия его была Зосич, и по имени-отчеству к нему обращались редко, только те, кто его почти не знал.
   Даже его помощницы, Шурочка и Нина, выдававшие постояльцам постель и делавшие уборку, в глаза называли его так. На что он, впрочем, совершенно не обижался.
   В вагоне Профессор собирался оставить свой портфель, который нужен был ему для создания образа в утренней работе, и взять короб, служивший реквизитом для следующего этапа.
   В конце перрона Войцех Казимирович снова увидел Шурика. Он спешил к Профессору, делая руками беспорядочные взмахи, чтобы привлечь внимание. Жёлтый пластиковый пакет, с которым он лазал по мусорникам, при каждом взмахе бил его по плечам, но Шурик этого не замечал. Лицо его светилось такой радостью, что люди, мимо которых он пробегал, тоже начинали улыбаться.
   — Профессор, — горячо зашептал он, добравшись наконец до Войцеха Казимировича — идём, я вам что-то покажу.
   Сам Шурик едва мог устоять на месте. Ноги его выплясывали, руки ходили ходуном, а улыбка никак не могла сойти с физиономии, искрившейся весельем.
   Они отошли в сторонку, чтобы не стоять на пути у гружённых поклажей людей, которые спешили по своим делам.
   — Вот. Смотрите, что я нашёл.
   Шурик вытянул вперёд худую дрожащую руку. На ладони у него лежал массивный женский перстень с красным камнем.
   — Видите? Видите, Профессор? — Он шептал, захлёбываясь от счастья и озираясь по сторонам. — Это золото? Вы знаете, сколько оно стоит? Я отнесу его Боре, и он даст мне за него деньги. У меня теперь будет очень много денег.
   Войцех Казимирович взял перстень и внимательно осмотрел его. Он был латунным, а камешек — из обыкновенного стекла.
   — Профессор, — Шурик взял Войцеха Казимировича за руку и озарил светом своих необыкновенных глаз, — а можно, я вам сделаю подарок?
   Он дотронулся до его трости.
   — Я куплю вам новую палку. Я видел в магазине возле рынка очень красивые палки. С украшениями. Они так дорого стоят, и я раньше не мог вам купить. А теперь, когда у меня будут деньги…
   Шурик снова заглянул в глаза старику. А Профессору вдруг стало так тоскливо. Люди, у которых есть все, редко задумываются о других. У Шурика, жившего на помойке, никогда ничего не было. Но он уже готов был поделиться своей удачей, не зная пока, что она ненастоящая. Войцех Казимирович представил себе, что сейчас скажет Боря, когда Шурик принесёт ему эту железку. И куда он его пошлёт.
   — Знаете что, Шура, — Профессор обнял его за плечи, — мне кажется, вы должны поступить по-другому.
   — Как?
   — Подарите это кольцо Кларе. Красивые украшения должны принадлежать красивым женщинам. Шурик замолчал, обдумывая услышанное.
   — А мы с вами все-таки мужчины. Мы же должны делать им подарки. Ну а на жизнь, Шурик, мы как-нибудь заработаем.
   Улыбка снова вернулась к нему.
   — Вы так считаете?
   — Да, — подтвердил Войцех Казимирович. — Я так считаю.
   Шурик поднял перстень вверх и полюбовался камешком.
   — Оно очень красивое. Правда, Профессор?
   — Очень. И, я думаю, Кларе оно понравится.
   Шурик спрятал кольцо в кармашек на джинсах.
   — Тогда я побегу к ней сейчас и подарю его.
   — И не забудьте сказать ей, что она красавица.
   Шурик засиял.
   — Это вы здорово придумали, с кольцом. Ой как она сейчас обрадуется.
   Он взмахнул пакетом, развернулся и побежал к залу ожидания. Жёлтая рожица приветливо улыбалась с его курточки. Сделав несколько шагов, как будто что-то вспомнив, он остановился, повернулся к Войцеху Казимировичу и крикнул:
   — Ещё увидимся, Профессор?
   — Удачи, — ответил старик, приподняв трость.
   Ну почему, почему все устроено так в этом мире? Профессор смотрел на удаляющегося Шурика и думал, что он что-то напутал в один из своих дней творения. Не должны люди жить так, как они живут. Это не правильно. Вся наша жизнь устроена не правильно. И движется она не по его законам, а по каким-то другим и в совершенно неведомую сторону.
   И ещё он думал о словах Короля. И об ответственности, которая лежит на нас. И о выборе, который ставится перед нами: брать эту ответственность на себя или оставить в покое. Ибо право выбора — самое трудное из того, с чем мы сталкиваемся в жизни.
   Профессор перебрался через рельсы и подошёл к спаль: ному вагону. Дверь была открыта. Он забрался в тамбур и пошёл по проходу к своему жилищу.
   Навстречу ему из купе проводников, превращённого в офис, выглянул Зося.
   — Здорово, — сказал он.
   — Добрый день, — поприветствовал его Войцех Казимирович.
   — Профессор, тебя тут ищут целое утро.
   — Кто?
   — Сначала Мамонт, теперь Ботя.
   — Ну, Мамонта я уже видел. А что хотел Ботя?
   — Бог его знает. Прибегал минут десять назад. Красный весь. Сказал, что-то очень важное.
   Зося выглянул в окно на противоположную сторону.
   — Вот он. Я ему сказал, что ты должен скоро быть.
   Профессор посмотрел в окно. Ботя сидел на корточках под вагоном и курил.
   Солнце светило прямо на него, и Ботя с удовольствием подставлял ему широкое красное лицо, избитое оспой.
   — Сейчас я к нему выйду, — сказал Войцех Казимирович Зосе.
   Он открыл дверь. Поставил портфель под столик и достал с верхней полки коробку. Все. Больше ему ничего не надо. К работе он готов.
   Коробка была на широком длинном ремне, и Профессор повесил её на плечо.
   Затем он закрыл купе, махнул Зосе и спустился вниз.
   — Эй! — крикнул Войцех Казимирович, обойдя вагон. — Добрый день, Ботя. Вы искали меня?
   Одутловатый Ботя подхватился и вразвалку заторопился к Профессору. Лицо его, обычно чуть сонное, сейчас было взволнованным и слегка напуганным.
   «Все-таки у нас что-то происходит», — подумал Войцех Казимирович.
   — Тут, это, Профессор… В общем… Ну, человек у нас с Веркой… Пришёл сейчас, значит. Ну, туда, к нам. Вот. Кровищи…
   — Погодите, — остановил его Войцех Казимирович. Объясняться с Ботей было сплошным мучением.
   Конечно, не все из «вокзальных» были красноречивы. И многие из них излагали свои мысли с некоторым трудом. Но Ботя — это уникум. Говорить с ним было все равно что беседовать с иностранцем на чужом языке.
   Он жил со своей подругой Верой там, где заканчивались ремонтные мастерские. Практически возле свалки. Неподалёку от кирпичного здания депо лежал старый остов вагона. С него сняли все, что можно было унести, и изнутри, и снаружи. Осталась только гнилая оболочка. Это был дом Веры и Боти.
   Ботя подрабатывал грузчиком на погрузочной платформе или на привокзальном рынке. Это если была работа. Если нет — он тащил что-нибудь отовсюду, чтобы продать. Иногда продавал.
   Вера просила подаяния перед вокзалом. У неё было очень жалостливое, рано состарившееся лицо, поэтому ей неплохо подавали. Вот так вместе они коротали свой век.
   — Значит, к вам пришёл мужчина, — попробовал разобраться в происходящем Профессор.
   — Угу, — подтвердил Ботя.
   — Что с ним?
   — Так я ж, это… Ну, подпалил его кто-то. Я ж говорю… Кровищи…
   — Он что, ранен?
   — Ну.
   Прямо напасть какая-то. Войцеху Казимировичу явно везло сегодня на пострадавших.
   — Кто-то из наших?
   — Не.
   — Из соседей?
   Может, опять «подземный»? И у них внизу действительно произошло нечто кошмарное? Вышли «белые призраки» и уничтожили всех подземных обитателей?
   Глупость. Ерунда полная.
   — Не. Он «чистый».
   «Чистые» — это те, кто считался полноправными гражданами нашей свободной страны. Те, которые жили своей жизнью, которую они называли «нормальной», и знать ничего не хотели о таких, как Профессор, Ботя и иже с ними.