Страница:
Снова кивок.
- Вы хотите рассказать мне или я должен вытягивать из вас слово за
словом?
- В моем собственном доме? И каким оружием? - Она коснулась пальцами
застежки на платье. Конан заметил, что с одного плеча оно соскользнуло еще
ниже, так что теперь одна грудь обнажилась соблазнительным изгибом. Изгиб
этот был столь же прекрасен, как и все прочее у хозяйки Лохри,
- Если я могу столкнуться с семью мужчинами без кровопролития, то
уверен, что смогу действовать не хуже и с одной женщиной.
- Даже в рукопашной схватке?
Конан почувствовал, как кровь у него начинает закипать. Если он ошибся
в значении этих последних слов, то тогда он ничего не понимает в женщинах.
- Даже что?
Госпожа Дорис встала, и ее рука поднялась к застежке платья. Ловкие
пальчики заплясали, застежка расстегнулась, и платье открылось до талии.
Быстрое движение плеч, и платье соскользнуло на пол.
Все было столь же великолепным, как и представлял себе Конан, начиная с
груди, которая, казалось, прям-таки и ждала мужской руки. Кровь у него в
жилах теперь казалась подобной расплавленному камню.
- Я вызвала тебя на рукопашную схватку, киммериец, - заявила дама и
улеглась на ложе. - Ты отказываешься принять вызов?
- Я что, выгляжу полным болваном? - поинтересовался Конан, а затем
страстно поцеловал ее, прежде чем Дорис смогла ответить на вопрос.
Стук не сразу разбудил. Когда грозила опасность, варвар спал столь же
чутко, как любое дикое животное. Но он не смог расслышать стука, пока тот не
стал громче храпа госпожи Дорис.
Когда же он стал-таки громче, киммериец проснулся мгновенно. С мечом в
руке, он неслышно прошлепал босиком к двери.
- Кто там?
- Капитан, мне надо с вами поговорить. - Конан узнал голос Арфоса.
- Минутку. - Конан вернулся к постели, накрыл стеганым одеялом
обнаженную госпожу Дорис, задернул занавески балдахина и принялся одеваться
сам.
Когда Конан наконец отодвинул засов, Арфос нетерпеливо переминался с
ноги на ногу. Глаза у него налились кровью, как будто он встал с тяжелого
похмелья, но запаха винного перегара Конан не ощутил.
Наследник Дома Лохри удовольствовался одним взглядом в сторону
занавешенной постели и еще одним - в сторону Конана. А затем повернулся к
двери. Рука Конана опустилась на плечо Арфоса.
- Погоди. Куда мы идем?
- Туда, где все сказанное останется между нами.
Конан оглядел комнату. Каких-то явных мест для подслушивания не
наблюдалось, однако это означает, что враги менее хитрые. К тому же госпожа
Дорис могла спать отнюдь не так крепко.
- Веди, но только не к новой драке, спасибо, с меня хватит.
Арфос рассмеялся коротким хриплым, лающим смехом:
- В доме мало людей, годящихся противостоять тебе, и ни одного готового
на это. Я не смог бы устроить западню, даже если б захотел.
Конан знал, что проваливающимся под ногами плитам, капканам,
стреляющим, если задеть нить, арбалетам и другим подобным устройствам не
требовалось никаких держащих их рук, чтобы быть смертельными. Он готов был
положиться в столкновении с ними на свои инстинкты, свою правую руку с мечом
и свою кольчугу, а в остальном предоставить заботиться богам, пока он
пытается узнать тайны Дома Лохри.
Если такие есть, подумал он,- кроме той, что на ощупь, в темноте,
госпожа Дорис кажется еще лучше, чем выглядит при свете, и знает все, что
может знать женщина о том, как доставить мужчине удовольствие.
Арфос быстро двинулся по тускло освещенным коридорам к двери,
выходившей на винтовую лестницу. Он двинулся вниз, перемахивая через две
ступеньки, с уверенностью, которой Конан никогда в нем не видел и никак от
него не ожидал.
Наконец они подошли к двери из того, что казалось сплошным камнем, с
вделанным в нее достаточно большим замком, чтобы запирать ворота крепости.
Арфос достал из поясной сумки до нелепости маленький ключ и трижды повернул
его в трех разных скважинах замка.
При последнем повороте замок пропел высокую пронзительную ноту, словно
ваза из тонкого стекла. Каменная плита повернулась на бронзовой оси, оставив
по обеим сторонам проемы. Чтобы пройти, обоим пришлось нагнуться, и кольчуга
Конана заскрежетала по камню.
Конан не знал, что он ожидал увидеть в камере за дверью, но уж
определенно не то, что обнаружил. Пол умягчали потертые, но удобные ковры.
Три стены перечеркивали линии полок из сладко пахнущего дерева с вырезанными
на нем цветами и листьями. А у четвертой стены стоял длинный стол из
хорошего эбенового дерева, но простой, как столб, за исключением
инкрустированного серебром узора в одном углу столешницы. Конан приметил,
что узор этот составляли древние руны ваниров.
Сами полки были заставлены дюжинами кувшинчиков - фарфоровых,
стеклянных, керамических и даже глиняных с серебряными и медными затычками.
В промежутках между сосудами Конан увидел кучи свитков, в иных случаях -
побуревших от времени, ступки и пестики, кружки огненного вина и другие
вещи, которых он не узнал.
Да он, в общем-то, и не желал узнать. Скажи ему, что тайна Дома Лохри
заключалась в том, что господин Арфос колдун, Конан обозвал бы такого
человека безумным.
Арфос уселся на стол, болтая длинными ногами, и усмехнулся:
- Похоже, вы обеспокоены, капитан. Вам дурно от запаха моих трав и
зелий?
- Плох тот хозяин, который оскорбляет гостя своим первым же дыханием, -
проворчал Конан. - Это закон во многих странах, а не только в Аргосе.
- В Аргосе также есть закон, гласящий, что никто не может заниматься
колдовством.
- И вы ожидаете, что теперь, когда я увидел это, я буду держать язык за
зубами?
- Да.
- Почему?
- По двум причинам. Одна в том, что это ни для кого не тайна, кроме
моей матери и ее доверенных слуг. А вторая в том, что тут нет никакого
колдовства. Все это предназначено для целительства. Ничего сложного вроде
исцеления внутреннего кровотечения или раны в живот.
Арфос рассмеялся. Смех этот был куда более сердечным, чем можно было
ожидать от этого почти сурового долговязого юноши.
- Конан, от тебя трудно что-нибудь скрыть, не так ли?
- Если это что-то способное спасти меня и моих ребят, то да. Итак, ты
целитель. Это и есть тайна Дома Лохри?
- Нет. - Арфос вдруг стал выглядеть чуть ли не пятнадцатилетним, и
таким же неуклюжим и неоперившимся, каким его не так давно считал Конан. -
Капитан Конан, я хочу, чтобы Ливия стала моей женой. Я хочу ухаживать за
ней, как ухаживает мужчина за женщиной, которую любит. Не так, как хочет от
меня мать, - в качестве способа подправить наше изгрызенное крысами
состояние. Но как мне заставить ее понять, что я люблю ее? Как?
Конан никогда не бывал влюблен так, как, похоже, влюбился Арфос, но он
достаточно часто видел такое в других, чтобы узнать этот недуг. Он прикусил
язык, удержавшись от предложения Арфосу взять одно из своих зелий и убить у
себя это желание!
Над Арфосом, вероятно, и так достаточно смеялись мать и ее слуги. Юноше
будет очень приятно, если к нему отнесутся серьезно.
- Я слыхал, что некоторые женщины способны прочесть мысли мужчины, -
усмехнулся киммериец. - Но мне неведомо, что Ливия - одна из них. Так почему
бы не сказать ей самому?
Арфос выглядел столь же пораженным ужасом, как если бы Конан предложил
ему спрыгнуть со стен Мессантии.
- Моя мать!
- Не говори матери...
- Она узнает. А потом она покончит с этим сватовством. Она хочет
командовать мной так же сильно, как хочет заполучить деньги Ливии. Если она
подумает, что я ускользаю из-под ее власти, мне не видать покоя. Она может
даже обыскать весь дом и найти мое потайное убежище!
- А что важнее? Ливия или этот склад?
Арфос встал, с немалым достоинством:
- Капитан Конан! Если б я не применил свои способности и средства для
исцеления, то вам, возможно, пришлось бы расплачиваться с Воителями. А так -
никто из людей матери сильно не пострадал.
- За это можно поблагодарить и меня, - заметил Конан. - Я обычно не
столь добр с людьми, которые подходят ко мне с обнаженной сталью.
- Мне тоже так кажется, - согласился Арфос. - Это еще одна причина,
почему я хочу, чтобы вы были мне другом, капитан. Или по крайней мере тем,
кому могу доверять. Нелегкое это положение - охранять свой тыл от родной
матери.
С этим Конан не мог спорить и потому готов был поддержать тост,
предложенный Арфосом. Вино оказалось не самым лучшим из всех, какие ему
довелось попробовать в Аргосе, и разлили его в деревянные чаши, но Арфос
позаботился выпить первым, чтобы Конан не подумал, будто вино отравлено.
- А теперь, капитан, думаю, вам лучше отправляться в путь, вам и вашим
людям. В качестве последней части исцеления людей моей матери я дал им
выпить сонного зелья. Прежде чем они проснутся, солнце будет уже высоко в
небе. При удаче они лишь назавтра хотя бы вспомнят, как они получили свои
раны и кто их исцелил.
Тон Арфоса сделал эту просьбу приказом. Приказом, которому, решил
Конан, ему будет совсем не вредно подчиниться. У него имелись надежды снова
переспать с госпожой Дорис. Его не особенно волновало, будет ли у них еще
одна схватка в постели, как ни приятна была мысль о ней. Ему не очень-то
хотелось покидать дом, не сказав несколько слов его хозяйке на случай, если
действительно существовала какая-то известная только ей тайна, которая могла
помочь Ливии.
Не имеет значения. Битвы редко разворачивались так, как замышляли их
капитаны, и Конан теперь знал, что аргосийские битвы подчинялись этому
правилу, даже когда никто и не прикасался к стали!
Глаза госпожи Ливии напоминали цветом ледяную пещеру в Ванахейме, когда
они изучали Конана. И они также, казалось, делали покои этой дамы такими же
холодными, как та пещера.
- Итак, капитан Конан. Вы потеряли одного человека и подвергли
опасности остальных. Сами едва вырвались из западни. И все же говорите, что
понятия не имеете об этой <тайне> Дома Лохри?
- Только предположение, сударыня.- С тех пор как он покинул незадолго
до рассвета дворец Лохри, у Конана не нашлось много времени на обдумывание
того, а что же, собственно, могла затевать госпожа Дорис. Почти все утро он
занимался тем, что приводил своих воинов домой, подыскивал место для тела
Джаренза. Он успел перекинуться парой слов с уводимыми Резой пленниками. А
потом почти весь полдень - расстановка людей на посты, оставленные Резой,
чтобы прикрыть все опасные точки. К тому времени, когда требование госпожи
Ливии явиться к ней стало опасно игнорировать, сад уже окутывали вечерние
сумерки.
- От предположений на войне мало толку, - бросила Ливия. - И отец, и
опекун твердили мне об этом в один голос. Ты и сам говорил примерно то же.
- Я этого не отрицаю, сударыня.
- Тогда к чему строить нелепые догадки?
- Сударыня, иногда это самое лучшее, что может сделать капитан. По
крайней мере он не будет просто сидеть и ждать, когда враг сделает следующий
шаг. Если вы думаете, что выпадет такая удача...
Голубые глаза сузились, и Ливия провела языком по пухлым губкам. Конану
казалось, что эти губы сделались краснее, чем прежде. И грудь Ливии,
казалось, вздымалась еще более соблазнительно.
Конан покачал головой:
- Думаю, мы израсходовали примерно всю удачу, какую собираются подарить
нам боги или еще кто-либо. Нам надо решить, что мы предпримем, как только
вернется Реза.
- Согласна. Отлично, капитан. Я выслушаю вашу догадку, если вы скажете
мне, почему у вас нет ничего получше. Ведь после той драки у вас была
возможность поговорить с госпожой Дорис, не так ли?
Язык Конана отказывался повиноваться ему. Комнату затопило молчание,
молчание, похожее на воду. Оно текло вокруг Конана, затрудняя дыхание. В
этом молчании он услышал донесшиеся из сада тихие переборы лиры.
Голубые глаза мгновенно сделались из ледяных горящими.
- Так! Ты провел ночь с госпожой Дорис, но не нашел ни малейшей
возможности с ней поговорить?
Солгать Ливии Конан мог не больше, чем соврать богине. На самом-то деле
он подозревал, что возмездие Ливии за ложь будет намного быстрее и вернее.
- Да. Боюсь, что когда мужчина и женщина...
- Кувыркаются в постели, пока не теряют всякий разум?
- Сударыня...
- Ну, не вижу, что еще тут можно было поделать. И не называйте меня
нескромной. Я не желаю больше никогда слышать это слово. Женщине не
требуется быть высокородной шлюхой, чтобы знать несколько истин о постельных
забавах!
Нескромной Конан назвал бы Ливию в последнюю очередь, хотя бы лишь
потому, что не желал, чтобы ему разбили голову кувшинчиком с духами. На
самом-то деле самым лучшим казалось - помалкивать, пока ярость Ливии не
поутихнет.
На это потребовалось некоторое время, и за это время Конан услышал, как
его обзывают такими словами, какие швыряли ему в лицо лишь немногие женщины.
За половину тех слов, какими обозвала его Ливия, большинство женщин
заработали бы несколько крепких шлепков по заднице или окунание в ближайшую
навозную кучу.
С Ливией было б неблагоразумным и то и другое - по крайней мере, прямо
сейчас, - и Конан сохранял спокойствие еле-еле, пока у нее не иссякли и
запас бранных слов, и дыхание. Когда она наконец рухнула в кресло, он даже
рискнул взять веер и помахать им. Она не стала возражать, только подняла
руку вытереть пот с лица.
Снова последовало долгое молчание, пока Ливия не совладала со своим
языком.
- Конан, я не стану просить прощения. Если ты думал, что Дорис скинет
вместе с платьем все свои тайны, - нет, так я тебя уже называла, не правда
ли?
- Да, сударыня.
- Пока мы одни, тебе незачем называть меня так.
- Как пожелаете, су... Ливия.
Она выпрямилась в кресле, платье у нее при этом сползло с одного плеча,
и позвонила, вызывая горничную. Когда горничная вышла с наказом принести
вино и сладости, она сделала Конану знак пододвинуть кресло к ней.
- Итак, твоя догадка?
- Мое предположение состоит в том, что Дорис отнюдь не в дружбе с
Акимосом. Когда вы встречались последний раз, она сказала тебе правду, но ты
усомнилась в ее словах, верно?
У Ливии хватило приличия покраснеть.
- Я больше чем усомнилась в ее словах. Я обозвала ее - нет, не
столькими словами, сколько обрушила на тебя. Но достаточно крепко.
- Ты хочешь сказать - чересчур крепко. Эта женщина испугана, а
испуганные люди все равно что испуганные звери. Цапнут тебя совершенно
ненамеренно.
- Конан, ты родился столетним старцем.
- Ливия, я родился киммерийцем. Это суровая земля, и ее первый и
последний закон таков: дураки не доживают до старости.
- Подобный закон не помешал бы и нам в Аргосе. За исключением того, что
у нас, как ты сказал, и так уже чересчур много законов.
Конан пожал плечами:
- Наверно, этот пошел бы вам на пользу. Но что касается госпожи Дорис -
она хотела меня осрамить или, возможно, ранить, а не убить. Она думала, что
я дурно влияю на тебя.
Когда я сообщил ей, что кто-то пытался убить меня и моих людей по
дороге к ее дому, она была в ужасе. На этот счет я не мог ошибиться.
- Я знаю, когда кто-то шагает со скалы и обнаруживает, что никакого
дна-то, куда можно упасть, нет и в помине. Вот такой и была Дорис. Она
думала, что я освежую ее слуг из-за подозрения, что она приложила руку к
тому покушению.
- Вот уж никогда бы не подумала, что она будет волноваться о слугах.
Она пользуется дурной славой из-за того, что выбрасывает их вон, когда они
вызывают у нее недовольство или становятся стары.
- Ливия, может, иногда такое и происходит. Но я готов поспорить на все
вино в твоих погребах, что это в основном пущенный ею же слух. Просто таким
образом никто не узнает, что у нее слишком мало серебра, чтобы держать
прислугу.
- Бедная Дорис. - Затем голубые глаза расширились, и Ливия принялась
дико озираться по комнате. - Бедная Дорис! Что я такое говорю? Конан, ты
заразил меня безумием?
- Ливия, я...
- Обращайся ко мне, называя <госпожа Ливия>, а не то потеряешь свое
место у меня вместе со своими людьми. Ступай, и да научат тебя боги хорошим
манерам, если мне это не под силу!
Конан, нахмурившись, вышел. На самом-то деле он уже какое-то время
надеялся, что его наконец отпустят, так как скоро должно было начаться
прощание с Джарензом. Ему следовало теперь быть рядом с гробом паренька, а
не здесь, в пышной палате, выслушивая свою вторую сумасшедшую за день.
Нет, не сумасшедшую, сообразил Конан, когда за ним закрылась дверь.
Ревнивую женщину, что достаточно часто приводило женщину к тому же концу.
Лишь бы это был не его конец. Хватало и ревности Резы у него за спиной;
если добавить к ней еще и ревность Ливии, то ему и в Стигии было б
безопаснее! Слава богам, что эта ночь предназначалась для распития хорошего
вина с его бойцами, а не для беспокойства из-за женщин и их обычаев!
Шпион неслышно крался прочь оттуда, где он подслушивал разговор госпожи
с капитаном Конаном. Он чувствовал себя скорее так, словно танцевал, пел и
опустошал кувшины с вином.
Это было нелегко, когда пришлось остаться в стороне той ночью, когда
Акимос послал своих людей против этого Дома. Он видел своих друзей среди
мертвых и еще больше - среди тех, кого отправили рабами в горы. Еще труднее
было слушать, что говорили в покоях хозяйки.
Но боги улыбнулись, удача повернулась к нему лицом, способ
представился, и теперь он не только услышал, но и увидел, что происходит.
Если госпожа Ливия не испытывала никакого влечения к капитану Конану, то он
вообще ничего не понимает в женщинах! Поскольку он некогда подвизался в
качестве дамского угодника, обслуживая женщин, у которых имелось больше
желания, чем красоты, то он считал себя весьма сведущим в этом деле.
Уж о чем, а об этом Акимос должен узнать. Это могло дать ему оружие,
стоящее всех потерянных им людей и еще десятка сверх того. Благодаря этому
можно даже будет отомстить капитану Конану за тех друзей, которых этот
мускулистый придурок убил или захватил в плен!
Шпион поспешил вернуться на кухню. Часы будут ползти медленно, прежде
чем он сможет покинуть дворец и доставить свое сообщение. А до тех пор он не
сможет ни петь, ни пить, и, в самом-то деле, даже улыбаться было б
неосмотрительно. Никак нельзя! Тем более, если улыбку может увидеть Реза или
тот, кто настучит ему. Ведь тогда Реза непременно захочет узнать, с какой
это радости он улыбается.
- На пути у нас стоит Конан. Этого быть не должно. Акимос посмотрел на
своего ручного колдуна, зная, что на лице - смесь замешательства и
усталости. Узнать, что вышло из его попытки похитить госпожу Ливию, не
доставило ни малейшего удовольствия. Сносить еще одну вспышку со стороны
Скирона - того меньше.
- Почему? - бросил Акимос. Он не прожег взглядом колдуна, но его голос
передавал его нетерпение ничуть не хуже. - Ты узнал, что он настоящий
колдун, соперник тебе? - Если каким-то чудом все окажется именно так, то
Акимос собирался переманить Конана на свою сторону, даже если это обойдется
ему в тысячу драхм и половину кабацких девок в Мессантии. Скирону требовался
соперник, чтобы он и дальше оставался честным - или по крайней мере не более
бесчестным, чем его создали боги.
- Магии у Конана не хватит и подогреть миску супа, - презрительно
фыркнул Скирон. - Но я не могу сказать всей правды об этом, так как дело это
связано с мистическими тайнами.
- Тайнами или нет, но ты можешь по крайней мере выражаться яснее? Или я
должен выслушивать загадки? Предупреждаю тебя, я не очень склонен терпеть
последние.
- Как же мало терпения у этого великого мастера интриг, господина
Акимоса!
Акимос отодвинулся, чтобы не поддаться искушению отвесить колдуну
оплеуху. Он засунул большие пальцы за пояс и крякнул:
- У меня его достаточно, чтобы выслушать, из-за чего ты опасаешься
Конана. Это все, что ты можешь ожидать в настоящее время.
- Отлично. В Конане есть какой-то сумрак. Сумрак и судьба. Если такой
человек будет где-нибудь поблизости от наших дел - всех наших средств может
не хватить, чтобы противостоять ему.
Акимос кивнул, больше из вежливости, чем в знак согласия. Скирон
определенно казался искренне испуганным. Но торговый магнат подозревал, что
страшил его больше осязаемый меч Конана, чем нечто столь мистическое и
таинственное, как сумеречная судьба киммерийца. Вслух Акимос этого не
скажет, так как Скирон не станет покорно сносить обвинение в трусости. На
самом деле оно, возможно, и не совсем справедливо. Конан был в высшей
степени грозным воином, и оставлять такого врага свободным действовать и
впрямь было делом опасным. И дорогостоящим. Акимос еще не подытожил
стоимость затыкания ртов родственникам убитых бойцов и выкупа пленников с
лесоповала. На это уйдет больше драхм, чем он желал выложить, когда
положение резко обострилось.
- Я поищу средства убрать Конана с нашего пути. Возможно, что он
послужит нам лучше, оставаясь там, где есть. Но даже если это так, я
позабочусь о том, чтобы он не помешал моей работе. Это в пределах разумного?
Скирон неохотно кивнул и вышел без дальнейших слов. Акимос
проигнорировал эту грубость, пригубил вино и рассмотрел имевшиеся у него
варианты выбора.
Шпион заслуживал доверия. Следовательно, Конана и госпожу Ливию не
могло отделять слишком много дней от скандальной связи. Если же Конан будет
заперт глубоко в караулке, то это может случиться не так быстро, если вообще
случится.
Однако, а имело ли значение, действительно ли киммериец спал с Ливией?
Слух об этом, распространенный на улицах, вызовет почти такой же скандал.
Если девушка потом получит возможность восстановить свою репутацию достойным
браком - с сыном женщины, на которой собирался жениться Акимос, - то разве
она не ухватится за такой шанс?
Если она не дура и не распутница, то должна ухватиться. Тогда дело
будет улажено для всех, за исключением самого Конана. Он не доставит больших
хлопот, так как Воителям в караулке можно будет заплатить, чтобы они
смотрели в другую сторону. И тогда яд или кинжал ночью покончат с досадившим
киммерийцем.
Акимос налил себе еще вина. Он и впрямь не утратил своей способности к
интригам, если мог рассчитывать на столько ходов вперед. Ему, конечно,
понадобится готовность госпожи Дорис, но его планы добиться ее едва ли могли
потерпеть неудачу.
Теперь пора подумать о его друзьях среди Воителей. Кто лучше всех
сработает против Конана и за наименьшее количество золота?
Конан инспектировал охрану ворот, когда к ним подошел строем отряд
Воителей. Он сразу определил, что это не обычный визит.
Воители заявились числом почти в четыре десятка, во главе с двумя
капитанами, причем один из них прибыл верхом. Конный капитан остался в
седле, и Конан узнал Эльгиоса с Великого Моста.
- Воители Аргоса, по делу, затрагивающему госпожу Ливию и Дом Дамаос, -
крикнул сержант отряда.
Конан принял свою самую официальную аргосийскую манеру держаться.
- Госпожа Ливия дома, но занята музыкой. Что я могу сообщить ей о деле?
- Оно касается капитана Конана, из ее охраны.
- Я и есть капитан Конан, - уведомил его киммериец, оскалив зубы. -
Если оно касается меня, то незачем беспокоить госпожу Ливию.
- Тебя действительно зовут Конан из Киммерии? - переспросил сержант,
близоруко щурясь поверх пергаментного свитка.
- Так меня зовут на моей... что это за бумажонка? А, моя гарантия
выплаты залога. Она настолько хороша?
- Неуважение к Воителям! - выкрикнул пеший капитан. - Запишите это,
сержант.
- А как насчет неуважения говорить человеку, что он лжет, называя свое
имя? - спросил Конан вежливей, чем требовали его чувства. Его взгляд
встретился со взглядом Эльгиоса.
Конан решил в пользу осторожности. В присутствии Эльгиоса у него мало
шансов и захватить этих вояк врасплох, и обмануть их. А без захвата врасплох
или обмана, тридцать к одному - неважное соотношение сил, даже когда этот
один - выросший в горах боец-киммериец, а тридцать - выросшие в городе
неженки-аргосийцы. Не говоря уж о проблемах, которые создаст для госпожи
Ливии внушительная битва у ее ворот.
Эльгиос кивнул сержанту:
- Конан из Киммерии, ты арестован за незаконное присвоение прав,
положенных только капитанам Воителей. Дальнейшие обвинения против тебя
расследуются и могут быть выдвинуты. Тебя предупреждают, что все, что ты
скажешь, может послужить основой для новых обвинений, и что сопротивляться
Воителям в подобном деле является преступлением, наказуемым продажей в
рабство. Ты предупрежден...
- Да болотные тролли побери все ваши предупреждения. - Конану думалось,
что он говорит спокойно, но весь отряд отступил на два шага, за исключением
некоторых, отступивших на четыре. Никто на самом деле не поднял оружия, но
многие руки оказались ближе, чем раньше, к эфесам мечей и колчанам.
Игнорируя Воителей так, словно те провалились сквозь землю, Конан
повернулся к охране ворот:
- Одного вестника - к госпоже Ливии доложить о том, что здесь
происходит. Другого - к сержанту Талуфу. До моего возвращения считать его
капитаном отряда Конана.
При этих словах некоторые из Воителей не сдержали улыбок. И тогда,
словно это было написано в воздухе, Конан понял, что его не собирались
выпускать живым.
Значит, мордобоя и драки не избежать. Но случится это все же не у ворот
Ливии или еще в каком-либо месте, где вина за происшедшее ляжет на нее. Если
Воителей можно так легко купить, у нее и без того хлопот хватит.
Конан подумал, что, наверно, ему следовало бы сказать Ливии о страсти,
- Вы хотите рассказать мне или я должен вытягивать из вас слово за
словом?
- В моем собственном доме? И каким оружием? - Она коснулась пальцами
застежки на платье. Конан заметил, что с одного плеча оно соскользнуло еще
ниже, так что теперь одна грудь обнажилась соблазнительным изгибом. Изгиб
этот был столь же прекрасен, как и все прочее у хозяйки Лохри,
- Если я могу столкнуться с семью мужчинами без кровопролития, то
уверен, что смогу действовать не хуже и с одной женщиной.
- Даже в рукопашной схватке?
Конан почувствовал, как кровь у него начинает закипать. Если он ошибся
в значении этих последних слов, то тогда он ничего не понимает в женщинах.
- Даже что?
Госпожа Дорис встала, и ее рука поднялась к застежке платья. Ловкие
пальчики заплясали, застежка расстегнулась, и платье открылось до талии.
Быстрое движение плеч, и платье соскользнуло на пол.
Все было столь же великолепным, как и представлял себе Конан, начиная с
груди, которая, казалось, прям-таки и ждала мужской руки. Кровь у него в
жилах теперь казалась подобной расплавленному камню.
- Я вызвала тебя на рукопашную схватку, киммериец, - заявила дама и
улеглась на ложе. - Ты отказываешься принять вызов?
- Я что, выгляжу полным болваном? - поинтересовался Конан, а затем
страстно поцеловал ее, прежде чем Дорис смогла ответить на вопрос.
Стук не сразу разбудил. Когда грозила опасность, варвар спал столь же
чутко, как любое дикое животное. Но он не смог расслышать стука, пока тот не
стал громче храпа госпожи Дорис.
Когда же он стал-таки громче, киммериец проснулся мгновенно. С мечом в
руке, он неслышно прошлепал босиком к двери.
- Кто там?
- Капитан, мне надо с вами поговорить. - Конан узнал голос Арфоса.
- Минутку. - Конан вернулся к постели, накрыл стеганым одеялом
обнаженную госпожу Дорис, задернул занавески балдахина и принялся одеваться
сам.
Когда Конан наконец отодвинул засов, Арфос нетерпеливо переминался с
ноги на ногу. Глаза у него налились кровью, как будто он встал с тяжелого
похмелья, но запаха винного перегара Конан не ощутил.
Наследник Дома Лохри удовольствовался одним взглядом в сторону
занавешенной постели и еще одним - в сторону Конана. А затем повернулся к
двери. Рука Конана опустилась на плечо Арфоса.
- Погоди. Куда мы идем?
- Туда, где все сказанное останется между нами.
Конан оглядел комнату. Каких-то явных мест для подслушивания не
наблюдалось, однако это означает, что враги менее хитрые. К тому же госпожа
Дорис могла спать отнюдь не так крепко.
- Веди, но только не к новой драке, спасибо, с меня хватит.
Арфос рассмеялся коротким хриплым, лающим смехом:
- В доме мало людей, годящихся противостоять тебе, и ни одного готового
на это. Я не смог бы устроить западню, даже если б захотел.
Конан знал, что проваливающимся под ногами плитам, капканам,
стреляющим, если задеть нить, арбалетам и другим подобным устройствам не
требовалось никаких держащих их рук, чтобы быть смертельными. Он готов был
положиться в столкновении с ними на свои инстинкты, свою правую руку с мечом
и свою кольчугу, а в остальном предоставить заботиться богам, пока он
пытается узнать тайны Дома Лохри.
Если такие есть, подумал он,- кроме той, что на ощупь, в темноте,
госпожа Дорис кажется еще лучше, чем выглядит при свете, и знает все, что
может знать женщина о том, как доставить мужчине удовольствие.
Арфос быстро двинулся по тускло освещенным коридорам к двери,
выходившей на винтовую лестницу. Он двинулся вниз, перемахивая через две
ступеньки, с уверенностью, которой Конан никогда в нем не видел и никак от
него не ожидал.
Наконец они подошли к двери из того, что казалось сплошным камнем, с
вделанным в нее достаточно большим замком, чтобы запирать ворота крепости.
Арфос достал из поясной сумки до нелепости маленький ключ и трижды повернул
его в трех разных скважинах замка.
При последнем повороте замок пропел высокую пронзительную ноту, словно
ваза из тонкого стекла. Каменная плита повернулась на бронзовой оси, оставив
по обеим сторонам проемы. Чтобы пройти, обоим пришлось нагнуться, и кольчуга
Конана заскрежетала по камню.
Конан не знал, что он ожидал увидеть в камере за дверью, но уж
определенно не то, что обнаружил. Пол умягчали потертые, но удобные ковры.
Три стены перечеркивали линии полок из сладко пахнущего дерева с вырезанными
на нем цветами и листьями. А у четвертой стены стоял длинный стол из
хорошего эбенового дерева, но простой, как столб, за исключением
инкрустированного серебром узора в одном углу столешницы. Конан приметил,
что узор этот составляли древние руны ваниров.
Сами полки были заставлены дюжинами кувшинчиков - фарфоровых,
стеклянных, керамических и даже глиняных с серебряными и медными затычками.
В промежутках между сосудами Конан увидел кучи свитков, в иных случаях -
побуревших от времени, ступки и пестики, кружки огненного вина и другие
вещи, которых он не узнал.
Да он, в общем-то, и не желал узнать. Скажи ему, что тайна Дома Лохри
заключалась в том, что господин Арфос колдун, Конан обозвал бы такого
человека безумным.
Арфос уселся на стол, болтая длинными ногами, и усмехнулся:
- Похоже, вы обеспокоены, капитан. Вам дурно от запаха моих трав и
зелий?
- Плох тот хозяин, который оскорбляет гостя своим первым же дыханием, -
проворчал Конан. - Это закон во многих странах, а не только в Аргосе.
- В Аргосе также есть закон, гласящий, что никто не может заниматься
колдовством.
- И вы ожидаете, что теперь, когда я увидел это, я буду держать язык за
зубами?
- Да.
- Почему?
- По двум причинам. Одна в том, что это ни для кого не тайна, кроме
моей матери и ее доверенных слуг. А вторая в том, что тут нет никакого
колдовства. Все это предназначено для целительства. Ничего сложного вроде
исцеления внутреннего кровотечения или раны в живот.
Арфос рассмеялся. Смех этот был куда более сердечным, чем можно было
ожидать от этого почти сурового долговязого юноши.
- Конан, от тебя трудно что-нибудь скрыть, не так ли?
- Если это что-то способное спасти меня и моих ребят, то да. Итак, ты
целитель. Это и есть тайна Дома Лохри?
- Нет. - Арфос вдруг стал выглядеть чуть ли не пятнадцатилетним, и
таким же неуклюжим и неоперившимся, каким его не так давно считал Конан. -
Капитан Конан, я хочу, чтобы Ливия стала моей женой. Я хочу ухаживать за
ней, как ухаживает мужчина за женщиной, которую любит. Не так, как хочет от
меня мать, - в качестве способа подправить наше изгрызенное крысами
состояние. Но как мне заставить ее понять, что я люблю ее? Как?
Конан никогда не бывал влюблен так, как, похоже, влюбился Арфос, но он
достаточно часто видел такое в других, чтобы узнать этот недуг. Он прикусил
язык, удержавшись от предложения Арфосу взять одно из своих зелий и убить у
себя это желание!
Над Арфосом, вероятно, и так достаточно смеялись мать и ее слуги. Юноше
будет очень приятно, если к нему отнесутся серьезно.
- Я слыхал, что некоторые женщины способны прочесть мысли мужчины, -
усмехнулся киммериец. - Но мне неведомо, что Ливия - одна из них. Так почему
бы не сказать ей самому?
Арфос выглядел столь же пораженным ужасом, как если бы Конан предложил
ему спрыгнуть со стен Мессантии.
- Моя мать!
- Не говори матери...
- Она узнает. А потом она покончит с этим сватовством. Она хочет
командовать мной так же сильно, как хочет заполучить деньги Ливии. Если она
подумает, что я ускользаю из-под ее власти, мне не видать покоя. Она может
даже обыскать весь дом и найти мое потайное убежище!
- А что важнее? Ливия или этот склад?
Арфос встал, с немалым достоинством:
- Капитан Конан! Если б я не применил свои способности и средства для
исцеления, то вам, возможно, пришлось бы расплачиваться с Воителями. А так -
никто из людей матери сильно не пострадал.
- За это можно поблагодарить и меня, - заметил Конан. - Я обычно не
столь добр с людьми, которые подходят ко мне с обнаженной сталью.
- Мне тоже так кажется, - согласился Арфос. - Это еще одна причина,
почему я хочу, чтобы вы были мне другом, капитан. Или по крайней мере тем,
кому могу доверять. Нелегкое это положение - охранять свой тыл от родной
матери.
С этим Конан не мог спорить и потому готов был поддержать тост,
предложенный Арфосом. Вино оказалось не самым лучшим из всех, какие ему
довелось попробовать в Аргосе, и разлили его в деревянные чаши, но Арфос
позаботился выпить первым, чтобы Конан не подумал, будто вино отравлено.
- А теперь, капитан, думаю, вам лучше отправляться в путь, вам и вашим
людям. В качестве последней части исцеления людей моей матери я дал им
выпить сонного зелья. Прежде чем они проснутся, солнце будет уже высоко в
небе. При удаче они лишь назавтра хотя бы вспомнят, как они получили свои
раны и кто их исцелил.
Тон Арфоса сделал эту просьбу приказом. Приказом, которому, решил
Конан, ему будет совсем не вредно подчиниться. У него имелись надежды снова
переспать с госпожой Дорис. Его не особенно волновало, будет ли у них еще
одна схватка в постели, как ни приятна была мысль о ней. Ему не очень-то
хотелось покидать дом, не сказав несколько слов его хозяйке на случай, если
действительно существовала какая-то известная только ей тайна, которая могла
помочь Ливии.
Не имеет значения. Битвы редко разворачивались так, как замышляли их
капитаны, и Конан теперь знал, что аргосийские битвы подчинялись этому
правилу, даже когда никто и не прикасался к стали!
Глаза госпожи Ливии напоминали цветом ледяную пещеру в Ванахейме, когда
они изучали Конана. И они также, казалось, делали покои этой дамы такими же
холодными, как та пещера.
- Итак, капитан Конан. Вы потеряли одного человека и подвергли
опасности остальных. Сами едва вырвались из западни. И все же говорите, что
понятия не имеете об этой <тайне> Дома Лохри?
- Только предположение, сударыня.- С тех пор как он покинул незадолго
до рассвета дворец Лохри, у Конана не нашлось много времени на обдумывание
того, а что же, собственно, могла затевать госпожа Дорис. Почти все утро он
занимался тем, что приводил своих воинов домой, подыскивал место для тела
Джаренза. Он успел перекинуться парой слов с уводимыми Резой пленниками. А
потом почти весь полдень - расстановка людей на посты, оставленные Резой,
чтобы прикрыть все опасные точки. К тому времени, когда требование госпожи
Ливии явиться к ней стало опасно игнорировать, сад уже окутывали вечерние
сумерки.
- От предположений на войне мало толку, - бросила Ливия. - И отец, и
опекун твердили мне об этом в один голос. Ты и сам говорил примерно то же.
- Я этого не отрицаю, сударыня.
- Тогда к чему строить нелепые догадки?
- Сударыня, иногда это самое лучшее, что может сделать капитан. По
крайней мере он не будет просто сидеть и ждать, когда враг сделает следующий
шаг. Если вы думаете, что выпадет такая удача...
Голубые глаза сузились, и Ливия провела языком по пухлым губкам. Конану
казалось, что эти губы сделались краснее, чем прежде. И грудь Ливии,
казалось, вздымалась еще более соблазнительно.
Конан покачал головой:
- Думаю, мы израсходовали примерно всю удачу, какую собираются подарить
нам боги или еще кто-либо. Нам надо решить, что мы предпримем, как только
вернется Реза.
- Согласна. Отлично, капитан. Я выслушаю вашу догадку, если вы скажете
мне, почему у вас нет ничего получше. Ведь после той драки у вас была
возможность поговорить с госпожой Дорис, не так ли?
Язык Конана отказывался повиноваться ему. Комнату затопило молчание,
молчание, похожее на воду. Оно текло вокруг Конана, затрудняя дыхание. В
этом молчании он услышал донесшиеся из сада тихие переборы лиры.
Голубые глаза мгновенно сделались из ледяных горящими.
- Так! Ты провел ночь с госпожой Дорис, но не нашел ни малейшей
возможности с ней поговорить?
Солгать Ливии Конан мог не больше, чем соврать богине. На самом-то деле
он подозревал, что возмездие Ливии за ложь будет намного быстрее и вернее.
- Да. Боюсь, что когда мужчина и женщина...
- Кувыркаются в постели, пока не теряют всякий разум?
- Сударыня...
- Ну, не вижу, что еще тут можно было поделать. И не называйте меня
нескромной. Я не желаю больше никогда слышать это слово. Женщине не
требуется быть высокородной шлюхой, чтобы знать несколько истин о постельных
забавах!
Нескромной Конан назвал бы Ливию в последнюю очередь, хотя бы лишь
потому, что не желал, чтобы ему разбили голову кувшинчиком с духами. На
самом-то деле самым лучшим казалось - помалкивать, пока ярость Ливии не
поутихнет.
На это потребовалось некоторое время, и за это время Конан услышал, как
его обзывают такими словами, какие швыряли ему в лицо лишь немногие женщины.
За половину тех слов, какими обозвала его Ливия, большинство женщин
заработали бы несколько крепких шлепков по заднице или окунание в ближайшую
навозную кучу.
С Ливией было б неблагоразумным и то и другое - по крайней мере, прямо
сейчас, - и Конан сохранял спокойствие еле-еле, пока у нее не иссякли и
запас бранных слов, и дыхание. Когда она наконец рухнула в кресло, он даже
рискнул взять веер и помахать им. Она не стала возражать, только подняла
руку вытереть пот с лица.
Снова последовало долгое молчание, пока Ливия не совладала со своим
языком.
- Конан, я не стану просить прощения. Если ты думал, что Дорис скинет
вместе с платьем все свои тайны, - нет, так я тебя уже называла, не правда
ли?
- Да, сударыня.
- Пока мы одни, тебе незачем называть меня так.
- Как пожелаете, су... Ливия.
Она выпрямилась в кресле, платье у нее при этом сползло с одного плеча,
и позвонила, вызывая горничную. Когда горничная вышла с наказом принести
вино и сладости, она сделала Конану знак пододвинуть кресло к ней.
- Итак, твоя догадка?
- Мое предположение состоит в том, что Дорис отнюдь не в дружбе с
Акимосом. Когда вы встречались последний раз, она сказала тебе правду, но ты
усомнилась в ее словах, верно?
У Ливии хватило приличия покраснеть.
- Я больше чем усомнилась в ее словах. Я обозвала ее - нет, не
столькими словами, сколько обрушила на тебя. Но достаточно крепко.
- Ты хочешь сказать - чересчур крепко. Эта женщина испугана, а
испуганные люди все равно что испуганные звери. Цапнут тебя совершенно
ненамеренно.
- Конан, ты родился столетним старцем.
- Ливия, я родился киммерийцем. Это суровая земля, и ее первый и
последний закон таков: дураки не доживают до старости.
- Подобный закон не помешал бы и нам в Аргосе. За исключением того, что
у нас, как ты сказал, и так уже чересчур много законов.
Конан пожал плечами:
- Наверно, этот пошел бы вам на пользу. Но что касается госпожи Дорис -
она хотела меня осрамить или, возможно, ранить, а не убить. Она думала, что
я дурно влияю на тебя.
Когда я сообщил ей, что кто-то пытался убить меня и моих людей по
дороге к ее дому, она была в ужасе. На этот счет я не мог ошибиться.
- Я знаю, когда кто-то шагает со скалы и обнаруживает, что никакого
дна-то, куда можно упасть, нет и в помине. Вот такой и была Дорис. Она
думала, что я освежую ее слуг из-за подозрения, что она приложила руку к
тому покушению.
- Вот уж никогда бы не подумала, что она будет волноваться о слугах.
Она пользуется дурной славой из-за того, что выбрасывает их вон, когда они
вызывают у нее недовольство или становятся стары.
- Ливия, может, иногда такое и происходит. Но я готов поспорить на все
вино в твоих погребах, что это в основном пущенный ею же слух. Просто таким
образом никто не узнает, что у нее слишком мало серебра, чтобы держать
прислугу.
- Бедная Дорис. - Затем голубые глаза расширились, и Ливия принялась
дико озираться по комнате. - Бедная Дорис! Что я такое говорю? Конан, ты
заразил меня безумием?
- Ливия, я...
- Обращайся ко мне, называя <госпожа Ливия>, а не то потеряешь свое
место у меня вместе со своими людьми. Ступай, и да научат тебя боги хорошим
манерам, если мне это не под силу!
Конан, нахмурившись, вышел. На самом-то деле он уже какое-то время
надеялся, что его наконец отпустят, так как скоро должно было начаться
прощание с Джарензом. Ему следовало теперь быть рядом с гробом паренька, а
не здесь, в пышной палате, выслушивая свою вторую сумасшедшую за день.
Нет, не сумасшедшую, сообразил Конан, когда за ним закрылась дверь.
Ревнивую женщину, что достаточно часто приводило женщину к тому же концу.
Лишь бы это был не его конец. Хватало и ревности Резы у него за спиной;
если добавить к ней еще и ревность Ливии, то ему и в Стигии было б
безопаснее! Слава богам, что эта ночь предназначалась для распития хорошего
вина с его бойцами, а не для беспокойства из-за женщин и их обычаев!
Шпион неслышно крался прочь оттуда, где он подслушивал разговор госпожи
с капитаном Конаном. Он чувствовал себя скорее так, словно танцевал, пел и
опустошал кувшины с вином.
Это было нелегко, когда пришлось остаться в стороне той ночью, когда
Акимос послал своих людей против этого Дома. Он видел своих друзей среди
мертвых и еще больше - среди тех, кого отправили рабами в горы. Еще труднее
было слушать, что говорили в покоях хозяйки.
Но боги улыбнулись, удача повернулась к нему лицом, способ
представился, и теперь он не только услышал, но и увидел, что происходит.
Если госпожа Ливия не испытывала никакого влечения к капитану Конану, то он
вообще ничего не понимает в женщинах! Поскольку он некогда подвизался в
качестве дамского угодника, обслуживая женщин, у которых имелось больше
желания, чем красоты, то он считал себя весьма сведущим в этом деле.
Уж о чем, а об этом Акимос должен узнать. Это могло дать ему оружие,
стоящее всех потерянных им людей и еще десятка сверх того. Благодаря этому
можно даже будет отомстить капитану Конану за тех друзей, которых этот
мускулистый придурок убил или захватил в плен!
Шпион поспешил вернуться на кухню. Часы будут ползти медленно, прежде
чем он сможет покинуть дворец и доставить свое сообщение. А до тех пор он не
сможет ни петь, ни пить, и, в самом-то деле, даже улыбаться было б
неосмотрительно. Никак нельзя! Тем более, если улыбку может увидеть Реза или
тот, кто настучит ему. Ведь тогда Реза непременно захочет узнать, с какой
это радости он улыбается.
- На пути у нас стоит Конан. Этого быть не должно. Акимос посмотрел на
своего ручного колдуна, зная, что на лице - смесь замешательства и
усталости. Узнать, что вышло из его попытки похитить госпожу Ливию, не
доставило ни малейшего удовольствия. Сносить еще одну вспышку со стороны
Скирона - того меньше.
- Почему? - бросил Акимос. Он не прожег взглядом колдуна, но его голос
передавал его нетерпение ничуть не хуже. - Ты узнал, что он настоящий
колдун, соперник тебе? - Если каким-то чудом все окажется именно так, то
Акимос собирался переманить Конана на свою сторону, даже если это обойдется
ему в тысячу драхм и половину кабацких девок в Мессантии. Скирону требовался
соперник, чтобы он и дальше оставался честным - или по крайней мере не более
бесчестным, чем его создали боги.
- Магии у Конана не хватит и подогреть миску супа, - презрительно
фыркнул Скирон. - Но я не могу сказать всей правды об этом, так как дело это
связано с мистическими тайнами.
- Тайнами или нет, но ты можешь по крайней мере выражаться яснее? Или я
должен выслушивать загадки? Предупреждаю тебя, я не очень склонен терпеть
последние.
- Как же мало терпения у этого великого мастера интриг, господина
Акимоса!
Акимос отодвинулся, чтобы не поддаться искушению отвесить колдуну
оплеуху. Он засунул большие пальцы за пояс и крякнул:
- У меня его достаточно, чтобы выслушать, из-за чего ты опасаешься
Конана. Это все, что ты можешь ожидать в настоящее время.
- Отлично. В Конане есть какой-то сумрак. Сумрак и судьба. Если такой
человек будет где-нибудь поблизости от наших дел - всех наших средств может
не хватить, чтобы противостоять ему.
Акимос кивнул, больше из вежливости, чем в знак согласия. Скирон
определенно казался искренне испуганным. Но торговый магнат подозревал, что
страшил его больше осязаемый меч Конана, чем нечто столь мистическое и
таинственное, как сумеречная судьба киммерийца. Вслух Акимос этого не
скажет, так как Скирон не станет покорно сносить обвинение в трусости. На
самом деле оно, возможно, и не совсем справедливо. Конан был в высшей
степени грозным воином, и оставлять такого врага свободным действовать и
впрямь было делом опасным. И дорогостоящим. Акимос еще не подытожил
стоимость затыкания ртов родственникам убитых бойцов и выкупа пленников с
лесоповала. На это уйдет больше драхм, чем он желал выложить, когда
положение резко обострилось.
- Я поищу средства убрать Конана с нашего пути. Возможно, что он
послужит нам лучше, оставаясь там, где есть. Но даже если это так, я
позабочусь о том, чтобы он не помешал моей работе. Это в пределах разумного?
Скирон неохотно кивнул и вышел без дальнейших слов. Акимос
проигнорировал эту грубость, пригубил вино и рассмотрел имевшиеся у него
варианты выбора.
Шпион заслуживал доверия. Следовательно, Конана и госпожу Ливию не
могло отделять слишком много дней от скандальной связи. Если же Конан будет
заперт глубоко в караулке, то это может случиться не так быстро, если вообще
случится.
Однако, а имело ли значение, действительно ли киммериец спал с Ливией?
Слух об этом, распространенный на улицах, вызовет почти такой же скандал.
Если девушка потом получит возможность восстановить свою репутацию достойным
браком - с сыном женщины, на которой собирался жениться Акимос, - то разве
она не ухватится за такой шанс?
Если она не дура и не распутница, то должна ухватиться. Тогда дело
будет улажено для всех, за исключением самого Конана. Он не доставит больших
хлопот, так как Воителям в караулке можно будет заплатить, чтобы они
смотрели в другую сторону. И тогда яд или кинжал ночью покончат с досадившим
киммерийцем.
Акимос налил себе еще вина. Он и впрямь не утратил своей способности к
интригам, если мог рассчитывать на столько ходов вперед. Ему, конечно,
понадобится готовность госпожи Дорис, но его планы добиться ее едва ли могли
потерпеть неудачу.
Теперь пора подумать о его друзьях среди Воителей. Кто лучше всех
сработает против Конана и за наименьшее количество золота?
Конан инспектировал охрану ворот, когда к ним подошел строем отряд
Воителей. Он сразу определил, что это не обычный визит.
Воители заявились числом почти в четыре десятка, во главе с двумя
капитанами, причем один из них прибыл верхом. Конный капитан остался в
седле, и Конан узнал Эльгиоса с Великого Моста.
- Воители Аргоса, по делу, затрагивающему госпожу Ливию и Дом Дамаос, -
крикнул сержант отряда.
Конан принял свою самую официальную аргосийскую манеру держаться.
- Госпожа Ливия дома, но занята музыкой. Что я могу сообщить ей о деле?
- Оно касается капитана Конана, из ее охраны.
- Я и есть капитан Конан, - уведомил его киммериец, оскалив зубы. -
Если оно касается меня, то незачем беспокоить госпожу Ливию.
- Тебя действительно зовут Конан из Киммерии? - переспросил сержант,
близоруко щурясь поверх пергаментного свитка.
- Так меня зовут на моей... что это за бумажонка? А, моя гарантия
выплаты залога. Она настолько хороша?
- Неуважение к Воителям! - выкрикнул пеший капитан. - Запишите это,
сержант.
- А как насчет неуважения говорить человеку, что он лжет, называя свое
имя? - спросил Конан вежливей, чем требовали его чувства. Его взгляд
встретился со взглядом Эльгиоса.
Конан решил в пользу осторожности. В присутствии Эльгиоса у него мало
шансов и захватить этих вояк врасплох, и обмануть их. А без захвата врасплох
или обмана, тридцать к одному - неважное соотношение сил, даже когда этот
один - выросший в горах боец-киммериец, а тридцать - выросшие в городе
неженки-аргосийцы. Не говоря уж о проблемах, которые создаст для госпожи
Ливии внушительная битва у ее ворот.
Эльгиос кивнул сержанту:
- Конан из Киммерии, ты арестован за незаконное присвоение прав,
положенных только капитанам Воителей. Дальнейшие обвинения против тебя
расследуются и могут быть выдвинуты. Тебя предупреждают, что все, что ты
скажешь, может послужить основой для новых обвинений, и что сопротивляться
Воителям в подобном деле является преступлением, наказуемым продажей в
рабство. Ты предупрежден...
- Да болотные тролли побери все ваши предупреждения. - Конану думалось,
что он говорит спокойно, но весь отряд отступил на два шага, за исключением
некоторых, отступивших на четыре. Никто на самом деле не поднял оружия, но
многие руки оказались ближе, чем раньше, к эфесам мечей и колчанам.
Игнорируя Воителей так, словно те провалились сквозь землю, Конан
повернулся к охране ворот:
- Одного вестника - к госпоже Ливии доложить о том, что здесь
происходит. Другого - к сержанту Талуфу. До моего возвращения считать его
капитаном отряда Конана.
При этих словах некоторые из Воителей не сдержали улыбок. И тогда,
словно это было написано в воздухе, Конан понял, что его не собирались
выпускать живым.
Значит, мордобоя и драки не избежать. Но случится это все же не у ворот
Ливии или еще в каком-либо месте, где вина за происшедшее ляжет на нее. Если
Воителей можно так легко купить, у нее и без того хлопот хватит.
Конан подумал, что, наверно, ему следовало бы сказать Ливии о страсти,