Карпентер Леонард. Путь воина

отвлечет часовых, их уход может предупредить Скирона и любых оставшихся в
пещере.
Конан усмехнулся. Он не ошибся, думая, что Талуф теперь больше капитан,
чем вор, и что Арфос быстро обучается военному делу.
- Довольно, - остановил он товарищей. - А то еще часовые услышат, как
мы спорим. А я совсем не намерен гоняться по всем этим горам за госпожой
Дорис, слыша, как у меня свистят над ухом чары и стрелы.


Великий Дракон отдохнул и поэтому практически восстановил свои силы.
Теперь ему требовалась еда - драгоценная небесная пища, которую так легко
поймать и которая придавала еще больше сил.
Он уже не нуждался в наводимых людьми чарах. Но когда колдовство все же
испускало свои импульсы, да притом еще в верхней пещере, магию вполне можно
было использовать в качестве указателя.
Великий Дракон принял форму, которая позволит ему перетекать через
трещины в скале, слишком маленькие даже для собаки, а потом начнет свое
восхождение к небу.


Конан шепотом указал лучникам цели.
- И если кто-нибудь из вас пустит хоть одну стрелу с недолетом до них,
я ему боком вобью колчан в задницу, - добавил киммериец. - Я хочу, чтобы вы
представляли опасность для Акимоса, а не для нас.
Лучники кивнули. Задача перед ними стояла нелегкая, но они были
отборными стрелками - как из Дома Дамаос, так и из кондотты Конана. И те и
другие гордились тем, что им выпало исполнить приказ Конана, так как приказ
этот лишь казался невыполнимым и всегда был опаснее для врагов, чем для тех,
кто выполнял его.
Конан сел и снял сапоги. В темноте на неровной почве он мог
передвигаться быстрее, ведомый своими загрубевшими, как дубленая кожа,
подошвами. Затем он убрал меч в ножны, взял поданный ему Талуфом окованный
железом посох и начал медленно спускаться в ущелье.
Он как раз добрался до верха груды валунов, когда земля у него под
ногами задрожала. Это была всего лишь слабенькая дрожь, как в миске с жидкой
кашей, когда по ней слегка постучит пальцем детская ручонка. Но даже в
темноте Конан разглядел, что валуны пошевелились.
Вернуться или подождать? Толчок мог быть единственным, но если нет, то
от следующего валуны могли с грохотом покатиться по ущелью. Все валуны, и
любой перебирающийся через них покатится, предупредив часового. Не успеешь и
глазом моргнуть, как тебя окружат солдаты с копьями и алебардами наперевес.
Конан плюнул на осторожность и бесшумность, прыгая с валуна на валун,
словно ринувшийся на добычу лев. Он почувствовал под ногами некое
перемещение, но сама земля оставалась спокойной.
По крайней мере, она оставалась спокойной до тех пор, пока он не одолел
пол-ущелья. Он увидел проворно двигавшиеся факелы часовых, как будто те
почуяли опасность, но не ее природу. Затем почва у него под ногами
вздыбилась, и все валуны сразу покатились.
Любой, кроме киммерийца, тут же свалился бы и был бы перемолот
кувыркающимися валунами в кровавое месиво. Даже у Конана едва хватило
ловкости и скорости, чтобы уйти за пределы досягаемости валунов. Будь он
десятью шагами дальше от сплошной скалы по одну сторону ущелья, его не
спасли бы даже эти дарования.
Сплошная скала все еще дрожала, когда он почувствовал ее у себя под
ногами. Прибегая на пересеченных участках к посоху, он проскользнул к краю
ущелья, пока почва не начала выравниваться. А затем он рванул бегом. Валуны
поднимали такой грохот и столько пыли, что за ними мог бы промаршировать
необнаруженным целый отряд Воителей. Вместо того чтобы убить его,
землетрясение дало Конану требуемую ему внезапность.
Конан подбежал к обрыву высотой в рост человека и шагнул вниз, не
сбиваясь с шага. Он приземлился, покатился, прерывая падение, почувствовал,
как камни долбят и даже рвут кожу, но поднялся с посохом в обеих руках. Тот
вращался вокруг него, словно ветряная мельница при сильном ветре, отлично
разбивая лица и круша черепа.
Конан уложил троих и еще двух обратил в бегство, прежде чем услышал,
как по ущелью кто-то подходит. Он не смел обернуться и посмотреть, кто же
это может быть, так как из пещеры высыпало еще с полдюжины охранников. Не
смел он также и отступить, даже при соотношении сил шесть к одному.
Возможно, два толчка - это еще не все. Третьего могло хватить, чтобы
обрушить на госпожу Дорис своды пещеры, если кто-то не окажется достаточно
близко, чтобы вовремя вытащить ее.
Ибо теперь Конан был единственным другом. Дюжина крепких товарищей
совсем не помешала бы, но этого нельзя было сказать про ожидание, пока они
подбегут, если это означало потерю внезапности. Он переложил посох в левую
руку, чтобы не только разить, но и парировать, и выхватил меч.
- Подходи, жалкие жабы! - прорычал он не менее громко, чем горный
обвал. - Подходи отведать моей стали. А то я стану охотиться на вас, а потом
пойду и скажу вашему хозяину, что он просадил свое серебро на трусов!
Уязвленные охранники бросились вперед. Сталь столкнулась со сталью с
лязгом, который поднялся в ночи, словно грохот, вызванный усердно
трудившимся кузнецом.


Ливия пробудилась от приятного сна о Конане и обнаружила, что ее трясет
за плечи Реза. Она откинула голову назад и попыталась отстраниться. Железные
руки выпустили ее, и она упала обратно на тюфяк.
Затем на нее, казалось, обрушилось целое небо холодной воды. Она
завопила и вскочила на ноги, позабыв, что одета она была как обычно, когда
спала. Реза поставил ведро и вместо того, чтобы вежливо предложить ей
одеяло, бросил ей полотенце и тунику.
- И возьмите кинжал, госпожа, пока он не заржавел, - резко бросил он. -
Нас атакуют.
Теперь, когда чувства у нее пробуждались, Ливия увидела пробегающих
воинов, услышала доносившийся из-за стены зов трубы и почувствовала запах
горящей сосновой смолы. Схватив кинжал, она сбежала по лестнице, сунув под
мышку тунику и полотенце.
Ее появление во дворе голой - в чем мать родила, - чуть не обратило
вспять ход битвы - не в пользу защитников замка Теброт. К ней было приковано
столько взглядов, что мало кто следил за воротами или тропой к ним.
А именно в этот момент воины Акимоса и предприняли попытку штурмом
взять ворота.
Конан рассчитал все не так хорошо, как обычно рассчитывал. Бойцов у
Акимоса набралось скорее семьдесят, чем сорок, и он бросил их всех вверх по
тропе в одной отчаянной атаке. Лучники показали самую лучшую стрельбу, какую
могли, но она оказалась недостаточно хороша. У них отсутствовало всякое
освещение, за исключением получаемого от немногих брошенных через стены
пучков сосновых веток. Даже те стрелы, которые попадали в живые мишени,
застревали в доспехах так же часто, как и в телах.
Бойцы Акимоса добрались до ворот, потеряв упавшими с тропы столько же,
сколько и от стрел защитников. Они подошли к перегородившей вход в замок
баррикаде, имея втрое больше сил, чем у находившихся там защитников,
накатили словно волна, угрожая перехлестнуть через нее.
Когда они это сделали, подбежала Ливия, пронзительно выкрикивая слова,
знания которых она в себе и не подозревала, и размахивая в одной руке
кинжалом, а в другой - туникой. Столкнувшись с тем, что казалось обнаженной
богиней войны, атакующие в свою очередь остановились и разинули рты.
Для них это оказалось более роковым, чем для защитников. К тому времени
уже не имело большого значения, каким образом госпожа Ливия предпочла
одеться для ночного сражения. Значение имело лишь то, что на кон оказались
поставлены их жизнь и честь, и они могли вот-вот потерять и то и другое. И -
замешательство врагов, для того чтобы сократить неравное соотношение сил на
добрый десяток бойцов.
Затем атакующие опомнились и собрались, но еще пять-шесть пало вместе с
тремя защитниками. Сама Ливия бросилась к баррикаде, столкнулась с воином,
неуверенно державшимся на ногах, и вспомнила кое-что из того, чему ее научил
Конан по части настоящей борьбы.
Стройная ножка зацепила бойца за лодыжками и сделала подсечку. Он с
грохотом упал, помяв на камнях шлем, а заодно и череп. Корчась, он скатился
с баррикады под ноги двум товарищам, пытавшимся забраться на нее. Один упал,
а другой перепрыгнул через него, стремясь добраться до Ливии.
Но добрался он до нее, думая только об одном: это та самая женщина,
которую господин Акимос хотел взять живой. Поэтому он проигнорировал свою
сталь и попытался схватить ее за талию. Делая это, он позабыл, что его горло
находится как раз на уровне держащей нож руки Ливии.
Вспомнил он это, когда чиркнувший кинжал вскрыл ему горло от уха до
уха. Кровь хлынула фонтаном, когда он повалился, казалось целуя последним
движением ноги Ливии. Затем Ливия почувствовала себя так, словно она
взлетела ввысь, когда Реза сдернул ее с баррикады.
Она поднялась на колени, попыталась встать, а затем сообразила наконец,
что находится в гуще боя, а на ней ничего, кроме пота, пыли да крови
человека, убитого ее же собственной рукой, нет. Она оставалась на коленях,
пока ее желудок бунтовал и выворачивался наизнанку, а затем пошатываясь
поднялась на ноги и пошарила в поисках туники, которая, как ей смутно
помнилось, была у нее в руке.
Пока она искала, Реза и сержант Киргестес поворачивали ход боя вспять.
Стоящего на баррикаде Резу сперва приняли по ошибке за самого Конана. Это до
одури напугало тех атакующих, кто уцелел при нападении на Дом Дамаос. И даже
когда они сообразили-таки, с кем же им довелось столкнуться, страх не
покинул их. Реза, помнили они, был почти таким же грозным противником, как и
киммериец.
Еще полдюжины атакующих погибло от рук одного Резы прежде, чем они
смогли справиться со своим страхом. И еще столько же пало от рук других
защитников. Со стен и башен к схватке подключились женщины и дети, швыряя
камни не столько умело, сколько обильно.
Теперь в строю атакующих зазияли местами разрывы. Реза приказал своим
бойцам пробиваться через эти разрывы.
- Ударьте им в тыл! - прогремел он. - Ударьте им в тыл!
Тем временем Киргестес собирал вокруг себя лучников. Теперь горело
достаточно пучков сосновых веток, чтобы во дворе воняло от их дыма, но также
и позволяло лучникам отличить друга от врага. Акимос прислал несколько
противоборствующих лучников, и те пали первыми. Затем Киргестес сам
застрелил капитана Акимоса, и его бойцы принялись в хорошем темпе опустошать
колчаны.
При контратаке с баррикады и граде стрел сверху у воинов Акимоса, если
они желали жить, оставалась только одна дорога. Они бросили атаковать и
отступили через ворота. Это было отступление, а не бегство, хотя проделали
они его скорее поспешно, чем достойно.
К тому времени когда Ливия оделась, как требовали приличия (в тунику,
под которой не было ничего, кроме обмотанного вокруг бедер полотенца), вход
в замок уже надежно перекрыли. Она сидела на отвалившемся камне, уткнувшись
лицом в ладони, когда подошел Реза.
- Госпожа, на этот раз мы отбились от них.
- Они нападут вновь?
- На это я смогу ответить, когда подсчитаю...
Его прервал торжествующий крик. Затем его подхватил другой, и наконец
все в замке кричали в один голос:
- Ливия Дамаос! Ливия Дамаос! Да здравствуют Дом Дамаос и госпожа
Ливия!
Глаза Ливии заполнили сдерживаемые ею до сих пор слезы. Ей понадобилось
опереться на руку Резы, чтобы встать, и она на мгновение пожелала, чтобы это
была рука Конана, а затем повернулась лицом к тем, кого она возглавила.
Крики нарастали, пока не стали отражаться эхом не только от камней
замка, но и горного склона. Ливия ухитрилась улыбнуться и помахать рукой;
она слишком заливалась слезами, чтобы подыскать какие-то слова.
В следующий миг земля у них под ногами, казалось, пошла волнами, словно
беззаботно брошенное на постель шелковое покрывало. Волнение это пришло и
ушло на протяжении одного глубокого вдоха, но приветственный крик оно
оборвало.
Ливия тряхнула головой, смахнула с лица спутанные волосы и обрела
наконец голос:
- Благодарю вас, и да благословят и сохранят вас боги. А теперь эти
козьи дети могут снова напасть. Так что давайте будем готовы!
Приветственные крики были на сей раз пожиже, но только потому, что
приличное число защитников уже приступило к работе, собирая раненых. Ливия
снова села, незаметно вытащила из-под туники полотенце и принялась стирать с
ног кровь и пыль.


Третье землетрясение даже не заставило Арфоса сбиться с шага. Оно было
недостаточно сильным, чтобы поколебать валуны у него под ногами, а все
прочее он мог проигнорировать. То есть все прочее, кроме стремления вовремя
добраться до капитана Конана.
Когда пыль осела и оставшиеся факелы высветили киммерийца, бьющегося в
одиночку с шестью воинами Акимоса, Арфос ожидал общего броска по ущелью. Но
вместо этого вперед бросился только Талуф. За ним не последовал никто, даже
лучники воздержались от стрельбы.
Конан достаточно обучил Арфоса, чтобы тот понял, что требовалось
сделать. То же самое говорила ему и его собственная честь.
- За мной! - закричал Арфос и, выхватив короткий меч, помчался вниз по
ущелью. Воины, которые могли бросить на произвол судьбы северянина, не
бросят с той же готовностью наследника Дома Лохри, так он во всяком случае
надеялся.
Ринувшись вниз по ущелью, Арфос ни разу не оглянулся. Если воины не
последуют за ним, его взгляд на них не поможет. Еще меньше этот взгляд
поможет, если он споткнется и упадет, вышибив о скатившиеся камни те мозги,
в существовании которых у себя он иногда сомневался. Арфос был всего лишь
близорук, а не страдал никталопией, но он никогда не пробовал сбегать по
валунам в туче пыли, когда внизу дожидались враги.
Каким-то образом простая сила воли и страх сделаться посмешищем помогли
ему удержаться на ногах. Он все-таки с облегчением вздохнул, когда добрался
до ровной почвы. И снова вздохнул, услышав шум и топот сбегающих следом за
ним воинов. Возможно, его искусство фехтовальщика и не подвергнется
испытанию сегодня ночью...
Облегчение сделало его неосторожным. Когда он наблюдал за бегством
последних противников Конана, его нога погрузилась в трещину в скале. Ногу
ему пронзила боль, когда камень содрал ему кожу и надавил на кость голени.
А затем у Арфоса отвисла челюсть, когда один из мертвых воинов Акимоса
оказался в конце концов не таким уж и мертвым. Меч-то Арфос выхватил, но
никак не ожидал, что столкнется с противником, когда его нога буквально
приросла к земле.
Полетели искры, и с Арфоса градом полил пот, когда он парировал кинжал
этого воина. По милости богов, воин этот оказался раненым и окровавленным,
более медлительным из-за ран и усталости, а его клинок - не длиннее, чем у
Арфоса.
Сражаясь, наследник Дома Лохри почувствовал, что кативший с него пот
добрался до голени. Он сделал рывок, и, словно смазанная потом, его нога
выскользнула на волю. В последнем отчаянном усилии воин Акимоса сделал
выпад, а затем умер, когда клинок Арфоса вошел ему меж ребер, а тяжелый меч
Конана - раскроил череп.
Арфос попытался рассмеяться - ухитрился улыбнуться и не потерять
сознания.
- Конан, будь этот удар хоть чуть-чуть сильнее, ты бы расколол мне...
сзади!
Крик Арфоса отозвался эхом меж скал. Киммериец с нечеловеческой
скоростью обернулся. Вместо того чтобы рубить воина, готового ударить его в
незащищенную спину, он сильно пнул его между ног, а затем ловко подсек. Воин
рухнул, охая и корчась.
Арфос узнал одного из людей Конана, которого звали Дарусом. А один воин
из Дома Дамаос, Мехас, выронил меч и смотрел куда угодно, только не на
Конана.
- Что, во имя Митры... - начал было Арфос.
- Послушайте его, когда он заговорит, - проворчал Конан, ткнув большим
пальцем под челюсть Дарусу. Тот стал корчиться еще сильнее, но ничего не
сказал.
- Капитан Конан, - едва слышно проговорил Мехас. - Я... я подумал, что
следом вы собирались убить Арфоса. Нас предупредили об этом. А потом я
увидел, что ошибся. Я попытался остановить Даруса. А потом все, что я мог
сделать, это крикнуть.
- Ну, я достаточно благодарен за это, - поблагодарил Конан. - Я буду
еще больше благодарен, если ты скажешь мне, кто же это вас предупредил.
Может, даже буду достаточно благодарен, чтобы не отделать тебя так, как
отделал Даруса.
Мехас уперся взглядом в землю. Арфос прожег его взглядом:
- Если Конан оставит что-нибудь от тебя, я предупрежу госпожу Ливию,
что надо закончить. Итак, кто предупредил вас, что Конан, возможно,
подумывает убить меня?
- Реза.
Арфос и киммериец дружно выругались.
- Я выхолощу этого свинячьего сына докрасна раскаленным ножом, -
прорычал Конан, когда закончил ругаться. - Слишком уж часто он сует свой нос
куда не просят. Если он не...
Он оборвал фразу, а Арфос зажмурился при виде зрелища, которого, он не
сомневался в этом, никогда не увидят глаза смертного: киммериец казался
смущенным. Затем Конан рассмеялся:
- Наверно, он всего лишь думал спасти свою госпожу - скорее от ее
собственной глупости, чем от моего честолюбия. Если так, то его может
выхолостить она.
Арфос нахмурился. Киммериец больше не казался смущенным, но он говорил
загадками, что было едва ли лучше.
- Какой глупости Ливии?
Конан заткнул за пояс большие пальцы рук:
- Ее желание - назовем это выбором - переспать со мной.
Арфос на миг почувствовал себя так, словно его пнули в живот, не говоря
уж о том, что отвесили ему оплеуху и отдубасили по спине. Дыхание его стало
прерывистым. Затем он вспомнил определенные вещи, не самой незначительной из
которых было то, как он провел свою первую ночь в замке Теброт, уютно
прикорнув в объятиях Шилки.
И это, сообразил он, несомненно устроила Ливия, чтобы держать его
приятно занятым, в то время как она сделала Конану подсечку и набросилась на
него! Арфос был уверен, что все произошло именно так, и возникшая у него в
голове картина заставила его улыбнуться, а затем рассмеяться.
- Что тут, во имя гордости Эрлика, такого смешного? - нахмурился Конан.
- Мысль, что моя намечаемая жена разве что не похитила тебя, капитан. Я
знал, что она обладает огромной силой целеустремленности, но не до такой же
степени. Ну, мне придется сказать ей об этом пару ласковых.
Теперь киммериец выглядел почти ошеломленным.
- Так ты не злишься?
Арфос вздохнул:
- Если бы ты пытался скрыть всю эту историю, я б вполне мог заподозрить
тебя, как и Реза. А раз ты сказал правду, я с тобой больше не в ссоре. Вот
моя мать - другое дело. Она закатит королевский скандал. Но для меня давно
прошли времена, когда я позволял ее скандалам сражать меня, как брошенный из
верхнего окна ночной горшок. А вот с Резой хуже... Не думаю, что он может
оставаться на службе...
- Если Реза переживет эту ночь, мы сможем тогда разобраться с ним, -
вставил Конан. - Пока же мы проводим за болтовней время, которое нам может
понадобиться для спасения твоей...
Их прервал вопль, исходивший, казалось, с самого дна бездны демонов.
Арфос резко повернулся и посмотрел вверх по склону мимо наваленной у входа в
пещеру Зимгаса кучи трупов. Там стояла, обрисованная силуэтом на фоне
мерцающего света, женщина. Даже не видя ничего, кроме силуэта, Арфос узнал
мать.
- Похоже, что моя мать сама себя спасла, - молвил он. Он бросил меч в
ножны и ринулся вверх по склону, туда, где госпожа Дорис упала теперь на
колени, с опущенной головой и плечами, трясущимися то ли от рыданий, то ли
от истощения сил.
Пока Арфос бежал, то увидел, что свет в пещерах померк, словно между
светом и входом что-то прошло.


Из-за снадобий, истощения сил, чар и боли госпожа Дорис мало что
помнила о том, что произошло в ночь ее спасения. Она определенно никогда не
вспоминала, что обязана своей жизнью господину Скирону.
Но это было правдой. Скирон первым в пещерах почувствовал приближение
Великого Дракона. К тому времени, когда он услышал шипение и шорох его
приближения, он уже двигался. Его раб уже взвалил на спину сумки с
магическими приспособлениями, а колдун следовал за ним с посохом и пузырьком
для возобновления чар, наложенных на госпожу Дорис.
Когда шипение стало громче, они оба побежали. Они подбежали к тюфяку
госпожи Дорис, и раб сорвал занавески, в то время как Скирон силком поднял
даму на ноги. Та уставилась на него невидящим, несосредоточенным взглядом,
не делая никаких попыток прикрыться. А затем вырвалась из его рук.
- Я должна остаться здесь. Акимос придет ко мне. Он скоро будет здесь.
- Она действительно улыбнулась.
- Акимос снаружи, ждет тебя там. Вы с ним с помпой вернетесь в
Мессантию. Но вы должны поторопиться. А теперь, сударыня, идемте,
пожалуйста! Идемте к Акимосу!
Уговаривая ее, Скирон услышал, как Дракон в первый раз подал голос,
издав глухой низкий вой. Он швырнул в госпожу Дорис пузырек с зельем. Оно
могло войти в тело и через кожу, пусть и не так быстро, как через рот. Дорис
провела пальцем по струившемуся у нее между грудей зелью, а затем лизнула
его. Она снова улыбнулась:
- Иду. - А затем вскочила на ноги и побежала ко входу в пещеру так
быстро, что обогнала даже Скирона.
Конан увидел, как у входа в пещеры Зимгаса появилось с полдюжины людей,
как раз когда Арфос добрался до матери. Он выкрикнул предупреждение, но этих
людей, похоже, больше занимало бегство, чем нападение. Они пробежали мимо
Арфоса, словно зайцы, удирающие от волка, увидели внизу Конана и его воинов
и резко свернули в сторону.
- За ними! - проревел Конан. - Если они сбегут, тех, кто упустит их, я
изжарю на завтрак! - Он был почти уверен, но не горел желанием произнести
это вслух, что одним из беглецов был Скирон. Если в распоряжении у колдуна
еще имелись какие-то чары...
Затем мысли о всего лишь человеческих противниках разом вылетели у
Конана из головы, когда до входа в пещеры добрался Великий Дракон.
Некоторые увидевшие его воины упали в обморок. Другие же упали на
колени - то ли молиться, то ли блевать. Некоторые стояли так, словно и
чувства, и конечности у них одинаково онемели. Не многие смогли бы описать
увиденное ими иначе, как то, что оно было полупрозрачно-серым, пронизанным
расплывчатыми пятнами болезненно малинового и темно-золотого цвета.
Будь Арфос одним из тех, кто начисто лишился ума, они с матерью умерли
бы на месте. А так он увидел, что монстр вытягивает вперед щупальце,
оканчивающееся клыкастыми челюстями. Он с размаху опустил на эту пасть меч,
отрубил кусок, увидел, как тот рассек воздух, а затем приземлился и пополз
назад к основному телу.
И все же Дракон казался способным чувствовать боль или по крайней мере
чувствовать ставшую у него на пути опасность. Он убрал щупальце, выдвинул
четыре покороче, покрытые присосками, но сам не наступал. Это дало Арфосу
время увести, уволочь, а под конец почти унести мать подальше от опасности.
По крайней мере на мгновение. Чудище немного помедлило, поэтому Конан
успел собрать своих бойцов. К тому времени, когда Дракон выполз на открытое
пространство, воины были уже по большей части на ногах, подняты и с оружием
в руках.
И когда он выполз, то выбросил часть себя далеко вперед и вниз по
склону. Масса серой слизи приземлилась на двух воинов, и их вопли быстро
замерли, когда она поглотила их. И когда она это сделала, ужаснувшиеся
очевидцы увидели, как она делается малиновой от их плоти и крови, и затем
выпускает ноги, хвост и голову с большим количеством зубов, чем у целой стаи
акул.
Однако прежде, чем чудище смогло двинуться, Конан уже добрался до него.
Его меч сверкнул в свете бивачного костра, рубя ударом, который мог бы
рассечь гору до самых корней. Полголовы срезало как бритвой и рассекло
воздух. Монстр пополз обратно к ногастому <фрагменту>, а затем ощутил выше
по склону присутствие Змея. Он свернул, не разбирая дороги, и переполз через
горячий уголь от разбросанного бивачного костра воинов Акимоса.
И мгновенно уши всем разорвал пронзительный вопль. Конан увидел, как
задергался и закрутился <фрагмент>, когда из-под него повалил дым. Схватив
свободной рукой горящую ветку, он бросился вперед и рубанул <фрагмент> по
спине мечом. Это было все равно что рубить по панцирю морской черепахи, но
сила киммерийца отвечала этой цели. Твердая кожа на спине гадины разошлась,
и Конан вогнал в разрыв ветку.
Заклубился дым, и вопль раздался вновь, поднимаясь до таких высот, пока
даже Конану захотелось заткнуть уши и отгородиться от звуков сходящего с ума
мира. <Фрагмент> разбух, пока кожа у него не начала трескаться, а затем
лопнул, словно гигантская пустула. На лагерь посыпались зловонная сукровица
и дымящиеся обрывки кожи, но воины Конана не обращали на них внимания.
Они увидели, что Дракон не был непобедим и даже то, как именно его
можно одолеть. Они побежали хватать горящие ветки. Те, что добрались до
бивачных костров слишком поздно, вырывали пригоршни сухой травы и пускали в
ход кремень и кресало или искали по палаткам что-нибудь еще способное
гореть. Арфос сложил руки рупором и крикнул:
- Отлично сработано, капитан Конан! Кажется разумным, что должен был
существовать какой-то способ уничтожать этих тварей без колдовства!
Конан кивнул. Ему пришлось признать, что создавшие Драконов древние
колдуны проявили чуть больше предусмотрительности, чем большинство их
собратьев. Определенно побольше, чем Скирон, который разбудил это чудовище
со всей осторожностью человека, разводящего костры в сухом, как трут, лесу!
Великий Дракон почувствовал уничтожение <фрагмента>, но у него имелись