Leonard Carpenter "Conan The Great", 1989
Пер. В.Правосудова
Аргос располагается рядом с Офиром, рядом с древнейшей из всех земель,
населенных людьми, с тех пор как океанские волны поглотили Атлантиду. Аргос,
конечно, не столь древний, но все же отличается почтенной старостью.
Во времена, когда темная империя Ахерон, казалось, вот-вот сметет все,
что стояло у нее на пути, люди, бежавшие из Офира, добрались до отличной
гавани на берегах моря Запада. Некоторые продолжили бегство, уплыв на
кораблях за пределы обитаемых земель, да и вообще за пределы человеческого
мира.
Другие решили, что убежали достаточно далеко. Там, где холмы и болота
помогают успешно отбивать натиск врагов, переселенцы выстроили
господствующую над гаванью крепость. Если орды Черного Ахерона не научатся
плавать, то порт позволит снабжать крепость припасами хоть до скончания
времен.
Прошли века. Ахерон погрузился во тьму, которую клятвенно обещал
другим. Древняя крепость теперь высилась над городом, имевшим собственные
стены и башни. Он также носил и собственное имя - Мессантия. (Предания
расходятся по вопросу о том, была ли госпожа Мессана дочерью или же
любовницей первого коменданта крепости.)
После того как сменило друг друга еще немало поколений, на берегу
больше не осталось места. Люди селились все дальше и дальше от моря, нашли
хорошую землю, богатые строевым лесом и дичью леса, реки и озера, где в
изобилии водилась рыба. Хутора разрослись в деревни, а деревни - в городки.
Вся страна от Мессантии и в глубь материка, насколько считали нужным сами
жители, стала носить название Аргос.
Вокруг Аргоса сложились другие королевства - Зингара, Немедия, Коф и
Шем, все имели с ней общие границы. Но ни в одном из них не было столь
удачливых и оборотистых купцов. Они умели найти подход к простому
ремесленнику из Асгалуна или к кузнецу из Шема и заставить их платить
двойную цену за слитки из меди, добытой на холмах Боссонии.
Со временем потомки купеческих семей стали правителями Аргоса. Правили
они не столь твердой рукой или по крайней мере с меньшим произволом, чем
короли соседних стран. Поэтому Аргос был отнюдь не легкой добычей, когда
монархи, чья жадность превышала разум, пытались захватить его.
Аргосийцы обучались владеть оружием с детства. Не такие уж грозные на
бранном поле, укрывшись за собственными стенами, они могли одержать победу
над любым врагом, кроме разве что могучих войск Аквилонии. А в мирные
времена купцы набирали наемников, людей, выбранных жребием служить
определенный срок в войсках. Во время этого срока воины стерегли границы,
охраняли поселки и городки от разбойников, а города - от воровских шаек.
Если возникала надобность, их выставляли в поле против вторгшихся
захватчиков, пока собирались в армию аргосийские ополченцы.
Пять раз бойцы расплачивались своей кровью, чтобы выиграть нужное
время. Трижды они дрались так хорошо, что захватчики не дожидались, пока
соберутся граждане, а бежали с пустыми руками, не способные похвастаться
иными достижениями, кроме кровавых ран.
Когда у одного кузнеца в далекой, продуваемой всеми ветрами Киммерии
родился сын по имени Конан, прошел уже почти целый век с тех пор, как кто-то
пробовал завоевать Аргос. Несомненно, капитаны во всех странах передвигали
по картам деревянные фигурки, показывая, как они могли бы покорить эту
страну. Наверно, когда они бывали достаточно пьяны, то даже верили в свои
планы.
Но победу всегда одерживали люди трезвые, и Аргос оставляли в покое.
Однако никакая страна не может сделаться столь старой, как Аргос, без
того чтобы не обрасти тайнами, словно пень древнего дуба - мхом. И некоторые
из этих тайн таковы, что мудрые люди говорят о подобных делах только шепотом
или вообще молчат.
На тот момент, когда Конан-киммериец бежал из Турана, чтобы стать
командиром Вольного Отряда, большинство этих тайн было известно в Аргосе
только одному человеку. Он называл себя князем Скироном, хотя мать дала ему
имя, отнюдь не похожее на Скирон. И было почти столь же определенным, что
равным образом лицо он носил отнюдь не то, какое ему дала природа.
Акимос из Перама задрожал от влажного холода в пещере и поплотнее
закутался в парчовый халат из китайского шелка. Халат был подбит ватой, так
же как и надетая под ним туника. Но против холода пещеры одежда казалась
такой же тонкой, как прозрачные покрывала танцовщицы.
Скирон определенно завел его далеко под землю, глубоко в лабиринт
туннелей, некогда служивших мессантийцам последним прибежищем. Сюда никогда
не проникал яркий свет, за исключением мерцающего пламени факелов,
сражающегося в неравной битве против темноты. Они могли оказаться и под
озером Гиркса, или под рекой Хорот, или даже под самым морем!
Последняя мысль заставила Акимоса беспокойно посмотреть вверх, словно
скальный потолок мог вдруг рассыпаться и потоки зеленой воды хлынуть в
туннель.
Услышав легкий кашель, Акимос опустил взгляд. Скирон стоял у бронзовой
жаровни, со слабой улыбкой на тонких губах. Рядом с ним на коленях замер
безъязыкий, глухой раб, тащивший поклажу князя.
Акимос покраснел, поняв, что Скирон знал о беспокойстве своего
нанимателя. Чтобы больше не выдавать себя, купец попытался придать голосу
намеренную грубость:
- Ну, любезный, приступай к делу! Или у тебя есть чары от ревматизма и
воспаления легких, которые я, наверно, здесь точно подхвачу, если буду ждать
еще?
- Будь осмотрительней. Обращаясь ко мне, называй меня Скироном. А если
ты сможешь еще приспособить свои уста и для произнесения слова <князь>, то
так будет намного лучше.
Он сделал над жаровней несколько странных жестов. От углей, извиваясь,
заструился прозрачный красный дым. Струи дыма сгустились и неожиданно обрели
странную форму. Акимос с ужасом увидел некое подобие собственного лица.
Сначала его венчала корона, выполненная в совершенно неузнаваемом стиле,
густо унизанная ограненными в вендийской манере рубинами и изумрудами.
Вслед за тем он увидел себя с непокрытой головой. Затем его лицо
приобрело выражение охваченного самой страшной мукой человека. Рот открыт,
безмолвные вопли, казалось, отзывались эхом в черепе живого человека.
И наконец, Акимос узрел свою отрубленную голову, с выклеванными птицами
глазами и гниющую на колу, проткнувшем ее насквозь от шеи до макушки. Он с
трудом подавил приступ тошноты.
- Думаю...
- Ты думал, что можешь позволить себе проявить нетерпение, уважаемый
Акимос. И я решил показать тебе, куда может привести нетерпение.
- Благодарю за урок, князь Скирон!
Акимос решил, что с удовольствием назовет этого типа Царем Солнца и
Луны, если это ускорит сегодняшнюю работу.
Но Скирон уже переходил к другим делам. Повелительный жест, и раб
вручил ему два пузырька с порошком цвета засохшей крови. Еще один жест - в
жаровне пылают новые угли.
Скирон начертил в воздухе загадочный знак. Почти сразу же поднялись
волны жара. С Акимоса и раба закапал пот, но на Скирона жар, казалось, не
подействовал, при всем том что он находился к жаровне ближе всех.
Последний жест колдуна, и раб принес простую бронзовую шкатулку, в
какой женщина не слишком высокого положения могла хранить губную мазь и
пудру. При виде столь обыкновенного предмета Акимосу невольно захотелось
рассмеяться. Желание это тут же прошло, когда взор Скирона обратился в его
сторону.
Не умел ли этот человек читать чужие мысли? Акимос знал множество
легенд о колдунах других стран, способных на телепатию. Но всех обладавших
такими силами выкинули из Аргоса три поколения назад, во времена правителя
Гиппароса Великого. А Скирон родился в Аргосе.
Руки колдуна задвигались с быстротой жалящих гадюк. Два пузырька с
малиновым порошком, казалось, так и прыгнули в жаровню. Акимос задержал
дыхание, ожидая следующих по пятам за жаром огромных, ревущих облаков дыма.
Вместо этого, исчез даже жидкий серый дым от углей, будто его всосал
чей-то огромный рот. У Акимоса от удивления отвисла челюсть. Даже запах гари
пропал. Вместо него возник едкий аромат: словно десяток трав и приправ
смешали, хорошенько погноили, а потом подожгли. Акимос поспешно закрыл рот и
поборол порыв прижать к лицу ладонь.
Руки Скирона снова метнулись под жаровней. На сей раз они бросили на
угли бронзовую шкатулку. Но вместо того чтобы упасть на них, она плавно
опустилась, словно мыльный пузырь. На ширину ладони от углей шкатулка
остановилась.
- Для уличного представления - это вполне прилично, князь Скирон.
Акимос говорил подобную глупость ради того, чтобы унять волну животного
ужаса. Колдун, расставив ноги в стороны и сцепив за спиной длиннопалые руки,
зловещей фигурой возвышался над жаровней. На худощавом лице чародея возникло
нечто среднее между улыбкой и презрительной гримасой. Он поднял обе руки над
головой, резко опустил их вниз, а затем выкрикнул единственное слово на
языке, которого Акимос не знал, да и не желал узнать.
Шкатулка вдруг странным образом трансформировалась. Сперва она в
мгновение ока разбухла и продолжала расти, пока не стала размером с пастушью
хижину. Она изменила цвет с желто-коричневого на аквамариновый, а потом на
опаляющий взор изумрудный окрас, который, казалось, так и пылал, затем на
полуночно-черный. Шкатулка стала такой черной, что даже сумрак пещеры мог
показаться ярким полднем.
Акимос попытался заглянуть в эту черноту, но тут же почувствовал, как
душу, словно клещами, вытягивает из тела, и плотно зажмурил глаза. Кошмарное
ощущение, что его высасывают, исчезло.
Купец облизнул пересохшие губы и открыл глаза. Шкатулка вновь обрела
свой нормальный цвет, однако размеры остались такими же нелепыми. Она еще
вырисовывалась на уровне человеческого роста, и теперь по ее поверхности на
змеиный манер извивались странные знаки и еще более странные фигуры. Акимос
боролся со страхом, без большого успеха пытаясь подобрать названия
магическим знакам и фигурам. Но вот колдун произнес знакомое проклятие на
древнекофском, и тогда купец понял, что Скирон выпустил здесь на волю.
Выпустил на волю по его побуждению...
Последние знаки и фигуры, извиваясь, сползли со щкатулки, на мгновение
зависли в воздухе, а затем исчезли. Когда они пропали, Скирон снова крикнул.
Дикий возглас без слов - страшный мяукающий звук, словно кошка вопит в
предсмертной агонии.
Прямо на глазах у Акимоса шкатулка раскрылась и у крышки выросли зубы.
Зубы, по сравнению с которыми и львиные показались бы карликовыми, зубы
длиной в полруки Скирона.
Чародей сделал очередной магический жест. Шкатулка подпрыгнула в
воздух, обрушилась на раба и вонзила кошмарные зубы ему в шею.
В пещере царила предельная тишина, тишина загробного мира. Раб не мог
издать ни звука, хотя алая кровь струилась у него из разорванных вен.
Скирон подождал, пока Акимос не перестал слышать даже собственное
дыхание. А затем, словно отзывая от гостя сторожевого пса, он подошел к
шкатулке и шлепнул по ней обеими ладонями.
Та раскрылась, выпустив раба, несчастный рухнул к ногам хозяина. Затем,
прежде чем кто-либо успел сделать вздох, шкатулка уменьшилась до своих
прежних размеров и с лязгом упала на грязный пол.
Скирон провел обеими ладонями над жаровней, вытягивая облачко
голубоватого дыма величиной с голову младенца. Держа его так, словно оно
было яичной скорлупой, он отнес его к распростертому рабу и дал облаку
упасть на окровавленную шею.
Раны от жутких зубов и даже кровь на коже исчезли. Раб открыл глаза,
пощупал шею и, казалось, собрался снова упасть без чувств.
- Встать, дурак! - приказал Скирон. - Если мне самому придется нести
поклажу, то в следующий раз я, возможно, дам тебе истечь кровью. - Чародей
произнес эту фразу специально для Акимоса, рабу же он все передал
специальными жестами.
Бедняга тут же вскочил на ноги, бросился гасить и собирать колдовские
инструменты хозяина в кожаный мешок. Скирон остановился перед Акимосом. В
одной руке он держал шкатулку.
- Определенно эти иллюзии лучше тех, что показывают уличные фокусники,
- сказал торговый магнат.
Скирон улыбнулся как кот мышке:
- Иллюзия, говоришь? Ты ведь самый богатый человек в Аргосе. Посмотри
на эту шкатулку, как посмотрел бы на свою амбарную книгу или долговую
расписку.
Акимос посмотрел - и его пальцы сами собой сложились в отгоняющий злые
силы знак. У шкатулки по-прежнему имелись зубы, и кончик каждого из них
блестел от свежей крови.
- Когда тебе желательно, чтоб я начал работу? - спросил колдун. - И в
каком Доме?
- Сперва у госпожи Ливии, - решил купец. - Там лишь девчонки да
старики, слабые духом и телом.
- Я не слыхивал, чтобы такое говорили о госпоже Ливии, - усомнился
Скирон.
- Ты зарабатываешь свое золото в качестве колдуна, а не советника, -
отрезал Акимос. - Допускаю, что госпожа Ливия не дура. Но что может сделать
одна девушка, когда ее домочадцы в панике? Что может сделать мудрец,
окруженный глупцами?
Скирон глянул, готов ли раб к уходу, а затем снова посмотрел на купца:
- Акимос, думаю, тебе лучше никогда не узнать ответа на этот вопрос.
Он повернулся и зашагал следом за рабом, прежде чем к Акимосу вернулась
способность соображать, не говоря уж о даре речи.
Скирон позволил себе расхохотаться, лишь когда оказался далеко в
Туннелях на пути к своему дому у ворот Менефраноса. Вот тогда он опустился
на влажный камень и хохотал, пока ребра у него не заболели так, словно его
лягнул мул.
Какой глупец этот Акимос, если сомневается в его силах! Какой ужас
испытал жалкий торгаш, когда увидел магию в действии! И какая судьба
дожидается этого толстого болвана, когда Скирон перестанет нуждаться в нем.
Однако какое-то время он еще понадобится. Мысль о требовавшемся времени
отрезвила Скирона. Времени, нужного Акимосу для подчинения полудюжины своих
соперников, чтобы стать самым крупным торговым магнатом Аргоса. Времени,
нужного ему для того, чтобы сделать ручными архонтов и хранителей. Времени,
нужного для того, чтобы эти подающие надежды отроки - да и отроковицы, -
которые поступят в эту школу, усвоили то, чему с удовольствием научит
Скирон. А потом Скирон и его ученики вернут в Аргос колдовство. Люди,
владеющие лишь искусством звенеть монетами, уступят им дорогу. И колдуны
Кофа, посоветовавшие Скирону: <Иди и научись сам чему можешь>, будут
вынуждены признать, что он исполнил их совет, и не без эффекта.
Они, конечно, к тому времени все перемрут, те люди, чей отказ признать
его способности оставил в душе Скирона все еще незажившие шрамы. Но они
будут наблюдать из теней, как он правит Аргосом, и поймут, что ошибались.
Скирон снова тихо рассмеялся и сделал знак рабу. Они вместе поднялись
последние пятьдесят шагов туннеля, до трещины в скале. Раб пролез через
трещину, в то время как Скирон обернулся, поднял сжатый кулак и произнес три
коротких слова.
Вокруг следов на полу заплясала и закружилась пыль. Миг спустя не
осталось никаких признаков, что этим путем когда-либо проходили люди. Тьма
поглотила туннель, когда Скирон исчез в трещине, с фонарем в руке.
- Капитан! На дороге вооруженные люди!
Эльгиос, капитан Воителей Дома Оссертес, тяжело вздохнул и подобрал со
стола караульного помещения шлем. Нахлобучив шлем на лысеющую голову, он
высунулся в окно.
Часовой не соврал. По Великому Мосту через реку Хорот неторопливо
двигалась пестрая толпа. Похоже, она состояла из представителей всех
хайборийских племен, у которых имелись только драная одежда, нечесаные
волосы да готовый к бою клинок в руке.
Среди них выделялся один парень, и не только потому, что на полголовы
был выше других. Парень отличался богатырским телосложением и двигался с
гибкой грацией молодого льва. Длинные черные волосы падали на широченные
плечи, затянутые кольчугой. На боку у него висел видавший виды меч в кожаных
ножнах.
Эльгиос решил, что вряд ли перед ним шайка разбойников. По крайней
мере, широкоплечий парень не походил на разбойничьего атамана. Впрочем, не
походила на вожака бандитов и огнегривая деваха Карела, хотя весь Офир с
недавних пор так и гудит рассказами о ее подвигах. Наверно, это отряд
наемных бойцов...
- Посты! - крикнул Эльгиос.
Капитан услышал, как его приказ передали по цепочке через мост на
другую сторону. Ворота на обоих концах моста захлопнулись. Лучники забрались
по лесенкам в гнезда на крышах караулок, ругаясь, когда щепки рвали кожу и
одежду. В тени под мостом десяток людей с маслом и трутом поспешно
приготовились поджечь деревянный пролет моста.
Эльгиос не настолько постарел, чтобы отрастить брюшко, и потерял свои
волосы не без некоторых забот о своем долге. Наступай к мосту хоть все рати
Аквилонии, они не застанут Эльгиоса сына Артрадеса неспособным защитить
Великий Мост.
В планы Конана из Киммерии совсем не входило приближаться к границам
Аргоса в компании четырех десятков головорезов. Хоть ему еще не исполнилось
и двадцати четырех лет, солдат он был опытный и к тому же отнюдь не дурак.
Ему было известно, что Аргос не шибко нуждался в отрядах вольных мечей.
Однако у вояки-одиночки и вдобавок опытного капитана, шансы могли
оказаться получше. Получив место в доме какого-нибудь купца, он смог бы
обеспечить работой и тех из парней отряда, какие лучше всего подойдут.
Некоторые подойдут точно. Новые правители Офира очищали свою страну от
вольных мечей безжалостной рукой. Увидит ли Конан снова ребят, которых
оставил тем далеким утром на склонах дымящегося Аль-Киира, где нашел место
своего последнего упокоения злобный демон. Когда Конан встретит ребят, то
отряд снова выступит в поход, под новыми знаменами, но опять став силой, с
которой придется считаться.
Не успел Конан покинуть очередное, залитое кровью поле боя больше чем
на две лиги, как уже оказался не один. К нему присоединились
братья-близнецы, почти мальчишки, служившие в отряде Блезиуса. В их глазах
киммериец увидел голод, страх и память о погибшей родне. Эти пацаны слишком
многое пережили, они видели, как по приказу Искандриана Орла их товарищей
сажали на кол.
Он не мог послать этих ребят назад, туда, где их ждала казнь, так же,
как не смог бы убить женщину. Применив хорошо усвоенное и хорошо
запомнившееся умение, он украл на каком-то хуторе курицу и дал им первый раз
за несколько дней прилично поесть. На следующее утро они встали с петухами и
отправились дальше втроем.
Четыре дня спустя отряд Конана уже насчитывал семнадцать человек. А еще
через четыре дня их набралось уже три десятка. И через пару дней Конан
сердито смотрел на них, когда они пожирали мясо оленя подстреленного в
заповедном королевском лесу и зажаренного на костре из королевского
хвороста.
- Кром! А я-то думал проскользнуть в Аргос незамеченным. Теперь буду
лезть всем в глаза, как борода у евнуха!
Парни рассмеялись, но быстро отрезвели, когда киммериец продолжил речь.
- Итак, теперь мы не больше чем в трех дневных переходах от аргосийской
границы. Орлу не нравится, что пограничье кишит отчаянными мужиками, как
шкура шакала блохами. Поэтому дальше мы пойдем как отряд вольных мечей,
связанных присягой. Поклянитесь выполнять мои приказы и оберегать своих
товарищей так, как вам хотелось бы, чтобы оберегали вас. Поклянитесь тем, во
что верите, или не приведи Кром застать мне вас здесь на рассвете.
Чтобы свершить клятву, потребовалось припомнить всех богов, каких знал
Конан, и еще нескольких, которых он не знал. Но присягу бойцы принесли, и
лишь двое отсутствовали, когда отряд Конана тронулся в путь к границе.
Путь им никто не преграждал, по крайней мере солдаты Искандриана Орла.
Возможно, это было вызвано осмотрительностью Орла, не рискнувшего двинуть
крупные силы к границе с Аргосом, пока корона Офира еще непрочно сидела на
юной голове Морантеса II.
У самих-то аргосийцев имелись лишь небольшие дружины да крепкие
городские стены, но у их друзей в других странах было сил побольше, намного
больше. Они не замедлят привести в движение солдат и ручейки золота, дабы
сорвать планы офирцев, - и, возможно, вырвать несколько клочков земли из
неопытных рук Морантеса.
Конан более чем наполовину желал, чтобы Искандриан совершил подобную
глупость. Тогда аргосийцы могли бы проглотить свою неприязнь к вольным
мечам, проглотить ее несоленой и нежареной. А их союзники наверняка дали бы
ему место в войсках, наступающих на Офир.
Тогда киммериец мог бы свести кое с кем кровные счеты за
собратьев-капитанов и товарищей, уже посаженных на кол. У Конана осталось
мало добрых воспоминаний об офирских князьках, которые использовали
наемников как фишки в своих кровавых играх. Половина из них ценила жизнь
солдата ниже жизни своих охотничьих собак.
Но к ночи на третьи сутки, когда впереди уже виднелась граница, Конан
решил пока смирить гнев и на время отложить планы мести. На рассвете
четвертого дня он приказал своим парням привести себя в порядок, чтоб не
пугать разбойничьим видом мирных поселян. Приказ выполнили с умеренным
успехом, и северянин повел отряд с холма по дороге к Великому Мосту через
Хорот.
Дракон не принадлежал к числу ни самых древних, ни самых крупных
представителей своего вида. Но, несомненно, принадлежал к числу самых
голодных.
Когда могучие маги покинули Аргос, исчезли и чары, поддерживающие жизнь
в громадном теле рептилии. Дракон два века проспал в иле на дне Хорота.
И вот теперь слабая аура колдовской энергии, которую столь вольно
расходовал Скирон, ненароком коснулась воды и вместе с речным потоком
добралась до спящего чудовища. Дракон проснулся и обнаружил, что зверски
голоден. Пойманная рыба удовлетворила зуд у него в желудке, но не зуд в
крошечном мозгу.
Дракон прекрасно помнил теплокровную двуногую добычу. Как легко он
тащил жертвы на дно, когда эти двуногие плескали, переходя брод, или слишком
далеко наклонялись со своих хрупких лодчонок. Память о былых пиршествах
увлекла его вверх по течению, туда, где он когда-то таился, поджидая добычу.
Однако за прошедшие годы что-то изменилось. В лодках плавало не так
много добычи, и никто не пытался перейти реку вброд. Там, где разгуливала
добыча, высилась чудовищная куча камня, заставлявшая течение закручиваться
самым немыслимым образом.
Дракон шнырял вверх-вниз по реке и время от времени закусывал играющим
слишком близко к воде ребенком или стирающей белье женщиной. С ними он
разделывался одним щелчком клыкастых челюстей.
Наконец, устав от поисков обильной поживы, чешуйчатый гигант затаился
под мостом.
- Стой, кто идет? - крикнул Конану один из часовых на мосту. Одетый в
красную тунику с нагрудником и в бронзовый шлем с высоким гребнем, солдат
направил на Конана жало длинного копья.
Киммериец упрямо шагал вперед, пока копье едва не ткнулось ему в грудь.
Копейное жало замерло буквально в нескольких дюймах от широченной груди
северянина. Конан невозмутимо положил массивную ладонь на лезвие и толкнул
оружие вниз.
- Конан, капитан вольных мечей, и его кондатта, - проговорил он, словно
спрашивая цену за комнату на постоялом дворе.
За спиной у него парни громко рассмеялись при виде той рожи, которую
скорчил опешивший часовой. Конан бросил в их сторону косой взгляд, и ребята
притихли. Конан успел заметить, что через мост к ним приближаются новые
караульные во главе с верховым капитаном.
Капитан подъехал к отряду киммерийца, и Конан поднял руку в официальном
приветствии:
- Честь и слава тебе, капитан. К кому я имею честь обращаться?
- Эльгиос сын Арантеса, капитан мостовой стражи из Воителей Оссертеса,
приветствует тебя, э...
- Он говорит, что его имя Конан, - вмешался часовой.
Конан нахмурился, и часовой испуганно отступил на два шага - взгляд у
северянина был таким же тяжелым, как и кулаки.
- Я привык говорить правду, капитан Эльгиос.
- Так же как и я, капитан Конан, - отозвался Воитель. - И посему я тоже
скажу вам - в Аргосе нет места для вольных мечей. Определенно нет, когда у
нас мир, и редко, когда у нас война. Покуда Воители выполняют свой долг...
К тому времени когда Эльгиос закончил свою маленькую речь, Конан так и
не узнал ничего нового. Киммериец услышал, как кондотьеры у него за спиной
зароптали. Он пожал плечами, затем скрестил руки на массивной груди:
- Ну, в таком случае, капитан Эльгиос, мы готовы войти в Аргос поискать
другую работу, законную в глазах богов и людей.
- Да, вы можете войти, если кто-нибудь из аргосийцев даст залог за
каждого из вас, ручаясь, что вы не станете нищими или ворами.
- Капитан, - обратился к нему Конан, словно к малому ребенку. - Из моих
людей едва ли кто вообще когда-либо бывал в Аргосе, не говоря уж о том,
чтобы стать известным его гражданам.
- По крайней мере известными как люди, достойные поручительства, -
поправил его Эльгиос. Он окинул взглядом разношерстный отряд киммерийца. - У
жителей Аргоса найдется лучшее применение своему золоту, чем отдавать его в
залог ради немытого киммерийца и его нищих головорезов.
Не оборачиваясь, Конан жестом заставил стихнуть раздавшееся у него за
спиной гневное рычание. Он давно приметил лучников, расставленных во всех
башнях моста и на противоположной стороне Хорота. Одно слово, и трусливый
Пер. В.Правосудова
Аргос располагается рядом с Офиром, рядом с древнейшей из всех земель,
населенных людьми, с тех пор как океанские волны поглотили Атлантиду. Аргос,
конечно, не столь древний, но все же отличается почтенной старостью.
Во времена, когда темная империя Ахерон, казалось, вот-вот сметет все,
что стояло у нее на пути, люди, бежавшие из Офира, добрались до отличной
гавани на берегах моря Запада. Некоторые продолжили бегство, уплыв на
кораблях за пределы обитаемых земель, да и вообще за пределы человеческого
мира.
Другие решили, что убежали достаточно далеко. Там, где холмы и болота
помогают успешно отбивать натиск врагов, переселенцы выстроили
господствующую над гаванью крепость. Если орды Черного Ахерона не научатся
плавать, то порт позволит снабжать крепость припасами хоть до скончания
времен.
Прошли века. Ахерон погрузился во тьму, которую клятвенно обещал
другим. Древняя крепость теперь высилась над городом, имевшим собственные
стены и башни. Он также носил и собственное имя - Мессантия. (Предания
расходятся по вопросу о том, была ли госпожа Мессана дочерью или же
любовницей первого коменданта крепости.)
После того как сменило друг друга еще немало поколений, на берегу
больше не осталось места. Люди селились все дальше и дальше от моря, нашли
хорошую землю, богатые строевым лесом и дичью леса, реки и озера, где в
изобилии водилась рыба. Хутора разрослись в деревни, а деревни - в городки.
Вся страна от Мессантии и в глубь материка, насколько считали нужным сами
жители, стала носить название Аргос.
Вокруг Аргоса сложились другие королевства - Зингара, Немедия, Коф и
Шем, все имели с ней общие границы. Но ни в одном из них не было столь
удачливых и оборотистых купцов. Они умели найти подход к простому
ремесленнику из Асгалуна или к кузнецу из Шема и заставить их платить
двойную цену за слитки из меди, добытой на холмах Боссонии.
Со временем потомки купеческих семей стали правителями Аргоса. Правили
они не столь твердой рукой или по крайней мере с меньшим произволом, чем
короли соседних стран. Поэтому Аргос был отнюдь не легкой добычей, когда
монархи, чья жадность превышала разум, пытались захватить его.
Аргосийцы обучались владеть оружием с детства. Не такие уж грозные на
бранном поле, укрывшись за собственными стенами, они могли одержать победу
над любым врагом, кроме разве что могучих войск Аквилонии. А в мирные
времена купцы набирали наемников, людей, выбранных жребием служить
определенный срок в войсках. Во время этого срока воины стерегли границы,
охраняли поселки и городки от разбойников, а города - от воровских шаек.
Если возникала надобность, их выставляли в поле против вторгшихся
захватчиков, пока собирались в армию аргосийские ополченцы.
Пять раз бойцы расплачивались своей кровью, чтобы выиграть нужное
время. Трижды они дрались так хорошо, что захватчики не дожидались, пока
соберутся граждане, а бежали с пустыми руками, не способные похвастаться
иными достижениями, кроме кровавых ран.
Когда у одного кузнеца в далекой, продуваемой всеми ветрами Киммерии
родился сын по имени Конан, прошел уже почти целый век с тех пор, как кто-то
пробовал завоевать Аргос. Несомненно, капитаны во всех странах передвигали
по картам деревянные фигурки, показывая, как они могли бы покорить эту
страну. Наверно, когда они бывали достаточно пьяны, то даже верили в свои
планы.
Но победу всегда одерживали люди трезвые, и Аргос оставляли в покое.
Однако никакая страна не может сделаться столь старой, как Аргос, без
того чтобы не обрасти тайнами, словно пень древнего дуба - мхом. И некоторые
из этих тайн таковы, что мудрые люди говорят о подобных делах только шепотом
или вообще молчат.
На тот момент, когда Конан-киммериец бежал из Турана, чтобы стать
командиром Вольного Отряда, большинство этих тайн было известно в Аргосе
только одному человеку. Он называл себя князем Скироном, хотя мать дала ему
имя, отнюдь не похожее на Скирон. И было почти столь же определенным, что
равным образом лицо он носил отнюдь не то, какое ему дала природа.
Акимос из Перама задрожал от влажного холода в пещере и поплотнее
закутался в парчовый халат из китайского шелка. Халат был подбит ватой, так
же как и надетая под ним туника. Но против холода пещеры одежда казалась
такой же тонкой, как прозрачные покрывала танцовщицы.
Скирон определенно завел его далеко под землю, глубоко в лабиринт
туннелей, некогда служивших мессантийцам последним прибежищем. Сюда никогда
не проникал яркий свет, за исключением мерцающего пламени факелов,
сражающегося в неравной битве против темноты. Они могли оказаться и под
озером Гиркса, или под рекой Хорот, или даже под самым морем!
Последняя мысль заставила Акимоса беспокойно посмотреть вверх, словно
скальный потолок мог вдруг рассыпаться и потоки зеленой воды хлынуть в
туннель.
Услышав легкий кашель, Акимос опустил взгляд. Скирон стоял у бронзовой
жаровни, со слабой улыбкой на тонких губах. Рядом с ним на коленях замер
безъязыкий, глухой раб, тащивший поклажу князя.
Акимос покраснел, поняв, что Скирон знал о беспокойстве своего
нанимателя. Чтобы больше не выдавать себя, купец попытался придать голосу
намеренную грубость:
- Ну, любезный, приступай к делу! Или у тебя есть чары от ревматизма и
воспаления легких, которые я, наверно, здесь точно подхвачу, если буду ждать
еще?
- Будь осмотрительней. Обращаясь ко мне, называй меня Скироном. А если
ты сможешь еще приспособить свои уста и для произнесения слова <князь>, то
так будет намного лучше.
Он сделал над жаровней несколько странных жестов. От углей, извиваясь,
заструился прозрачный красный дым. Струи дыма сгустились и неожиданно обрели
странную форму. Акимос с ужасом увидел некое подобие собственного лица.
Сначала его венчала корона, выполненная в совершенно неузнаваемом стиле,
густо унизанная ограненными в вендийской манере рубинами и изумрудами.
Вслед за тем он увидел себя с непокрытой головой. Затем его лицо
приобрело выражение охваченного самой страшной мукой человека. Рот открыт,
безмолвные вопли, казалось, отзывались эхом в черепе живого человека.
И наконец, Акимос узрел свою отрубленную голову, с выклеванными птицами
глазами и гниющую на колу, проткнувшем ее насквозь от шеи до макушки. Он с
трудом подавил приступ тошноты.
- Думаю...
- Ты думал, что можешь позволить себе проявить нетерпение, уважаемый
Акимос. И я решил показать тебе, куда может привести нетерпение.
- Благодарю за урок, князь Скирон!
Акимос решил, что с удовольствием назовет этого типа Царем Солнца и
Луны, если это ускорит сегодняшнюю работу.
Но Скирон уже переходил к другим делам. Повелительный жест, и раб
вручил ему два пузырька с порошком цвета засохшей крови. Еще один жест - в
жаровне пылают новые угли.
Скирон начертил в воздухе загадочный знак. Почти сразу же поднялись
волны жара. С Акимоса и раба закапал пот, но на Скирона жар, казалось, не
подействовал, при всем том что он находился к жаровне ближе всех.
Последний жест колдуна, и раб принес простую бронзовую шкатулку, в
какой женщина не слишком высокого положения могла хранить губную мазь и
пудру. При виде столь обыкновенного предмета Акимосу невольно захотелось
рассмеяться. Желание это тут же прошло, когда взор Скирона обратился в его
сторону.
Не умел ли этот человек читать чужие мысли? Акимос знал множество
легенд о колдунах других стран, способных на телепатию. Но всех обладавших
такими силами выкинули из Аргоса три поколения назад, во времена правителя
Гиппароса Великого. А Скирон родился в Аргосе.
Руки колдуна задвигались с быстротой жалящих гадюк. Два пузырька с
малиновым порошком, казалось, так и прыгнули в жаровню. Акимос задержал
дыхание, ожидая следующих по пятам за жаром огромных, ревущих облаков дыма.
Вместо этого, исчез даже жидкий серый дым от углей, будто его всосал
чей-то огромный рот. У Акимоса от удивления отвисла челюсть. Даже запах гари
пропал. Вместо него возник едкий аромат: словно десяток трав и приправ
смешали, хорошенько погноили, а потом подожгли. Акимос поспешно закрыл рот и
поборол порыв прижать к лицу ладонь.
Руки Скирона снова метнулись под жаровней. На сей раз они бросили на
угли бронзовую шкатулку. Но вместо того чтобы упасть на них, она плавно
опустилась, словно мыльный пузырь. На ширину ладони от углей шкатулка
остановилась.
- Для уличного представления - это вполне прилично, князь Скирон.
Акимос говорил подобную глупость ради того, чтобы унять волну животного
ужаса. Колдун, расставив ноги в стороны и сцепив за спиной длиннопалые руки,
зловещей фигурой возвышался над жаровней. На худощавом лице чародея возникло
нечто среднее между улыбкой и презрительной гримасой. Он поднял обе руки над
головой, резко опустил их вниз, а затем выкрикнул единственное слово на
языке, которого Акимос не знал, да и не желал узнать.
Шкатулка вдруг странным образом трансформировалась. Сперва она в
мгновение ока разбухла и продолжала расти, пока не стала размером с пастушью
хижину. Она изменила цвет с желто-коричневого на аквамариновый, а потом на
опаляющий взор изумрудный окрас, который, казалось, так и пылал, затем на
полуночно-черный. Шкатулка стала такой черной, что даже сумрак пещеры мог
показаться ярким полднем.
Акимос попытался заглянуть в эту черноту, но тут же почувствовал, как
душу, словно клещами, вытягивает из тела, и плотно зажмурил глаза. Кошмарное
ощущение, что его высасывают, исчезло.
Купец облизнул пересохшие губы и открыл глаза. Шкатулка вновь обрела
свой нормальный цвет, однако размеры остались такими же нелепыми. Она еще
вырисовывалась на уровне человеческого роста, и теперь по ее поверхности на
змеиный манер извивались странные знаки и еще более странные фигуры. Акимос
боролся со страхом, без большого успеха пытаясь подобрать названия
магическим знакам и фигурам. Но вот колдун произнес знакомое проклятие на
древнекофском, и тогда купец понял, что Скирон выпустил здесь на волю.
Выпустил на волю по его побуждению...
Последние знаки и фигуры, извиваясь, сползли со щкатулки, на мгновение
зависли в воздухе, а затем исчезли. Когда они пропали, Скирон снова крикнул.
Дикий возглас без слов - страшный мяукающий звук, словно кошка вопит в
предсмертной агонии.
Прямо на глазах у Акимоса шкатулка раскрылась и у крышки выросли зубы.
Зубы, по сравнению с которыми и львиные показались бы карликовыми, зубы
длиной в полруки Скирона.
Чародей сделал очередной магический жест. Шкатулка подпрыгнула в
воздух, обрушилась на раба и вонзила кошмарные зубы ему в шею.
В пещере царила предельная тишина, тишина загробного мира. Раб не мог
издать ни звука, хотя алая кровь струилась у него из разорванных вен.
Скирон подождал, пока Акимос не перестал слышать даже собственное
дыхание. А затем, словно отзывая от гостя сторожевого пса, он подошел к
шкатулке и шлепнул по ней обеими ладонями.
Та раскрылась, выпустив раба, несчастный рухнул к ногам хозяина. Затем,
прежде чем кто-либо успел сделать вздох, шкатулка уменьшилась до своих
прежних размеров и с лязгом упала на грязный пол.
Скирон провел обеими ладонями над жаровней, вытягивая облачко
голубоватого дыма величиной с голову младенца. Держа его так, словно оно
было яичной скорлупой, он отнес его к распростертому рабу и дал облаку
упасть на окровавленную шею.
Раны от жутких зубов и даже кровь на коже исчезли. Раб открыл глаза,
пощупал шею и, казалось, собрался снова упасть без чувств.
- Встать, дурак! - приказал Скирон. - Если мне самому придется нести
поклажу, то в следующий раз я, возможно, дам тебе истечь кровью. - Чародей
произнес эту фразу специально для Акимоса, рабу же он все передал
специальными жестами.
Бедняга тут же вскочил на ноги, бросился гасить и собирать колдовские
инструменты хозяина в кожаный мешок. Скирон остановился перед Акимосом. В
одной руке он держал шкатулку.
- Определенно эти иллюзии лучше тех, что показывают уличные фокусники,
- сказал торговый магнат.
Скирон улыбнулся как кот мышке:
- Иллюзия, говоришь? Ты ведь самый богатый человек в Аргосе. Посмотри
на эту шкатулку, как посмотрел бы на свою амбарную книгу или долговую
расписку.
Акимос посмотрел - и его пальцы сами собой сложились в отгоняющий злые
силы знак. У шкатулки по-прежнему имелись зубы, и кончик каждого из них
блестел от свежей крови.
- Когда тебе желательно, чтоб я начал работу? - спросил колдун. - И в
каком Доме?
- Сперва у госпожи Ливии, - решил купец. - Там лишь девчонки да
старики, слабые духом и телом.
- Я не слыхивал, чтобы такое говорили о госпоже Ливии, - усомнился
Скирон.
- Ты зарабатываешь свое золото в качестве колдуна, а не советника, -
отрезал Акимос. - Допускаю, что госпожа Ливия не дура. Но что может сделать
одна девушка, когда ее домочадцы в панике? Что может сделать мудрец,
окруженный глупцами?
Скирон глянул, готов ли раб к уходу, а затем снова посмотрел на купца:
- Акимос, думаю, тебе лучше никогда не узнать ответа на этот вопрос.
Он повернулся и зашагал следом за рабом, прежде чем к Акимосу вернулась
способность соображать, не говоря уж о даре речи.
Скирон позволил себе расхохотаться, лишь когда оказался далеко в
Туннелях на пути к своему дому у ворот Менефраноса. Вот тогда он опустился
на влажный камень и хохотал, пока ребра у него не заболели так, словно его
лягнул мул.
Какой глупец этот Акимос, если сомневается в его силах! Какой ужас
испытал жалкий торгаш, когда увидел магию в действии! И какая судьба
дожидается этого толстого болвана, когда Скирон перестанет нуждаться в нем.
Однако какое-то время он еще понадобится. Мысль о требовавшемся времени
отрезвила Скирона. Времени, нужного Акимосу для подчинения полудюжины своих
соперников, чтобы стать самым крупным торговым магнатом Аргоса. Времени,
нужного ему для того, чтобы сделать ручными архонтов и хранителей. Времени,
нужного для того, чтобы эти подающие надежды отроки - да и отроковицы, -
которые поступят в эту школу, усвоили то, чему с удовольствием научит
Скирон. А потом Скирон и его ученики вернут в Аргос колдовство. Люди,
владеющие лишь искусством звенеть монетами, уступят им дорогу. И колдуны
Кофа, посоветовавшие Скирону: <Иди и научись сам чему можешь>, будут
вынуждены признать, что он исполнил их совет, и не без эффекта.
Они, конечно, к тому времени все перемрут, те люди, чей отказ признать
его способности оставил в душе Скирона все еще незажившие шрамы. Но они
будут наблюдать из теней, как он правит Аргосом, и поймут, что ошибались.
Скирон снова тихо рассмеялся и сделал знак рабу. Они вместе поднялись
последние пятьдесят шагов туннеля, до трещины в скале. Раб пролез через
трещину, в то время как Скирон обернулся, поднял сжатый кулак и произнес три
коротких слова.
Вокруг следов на полу заплясала и закружилась пыль. Миг спустя не
осталось никаких признаков, что этим путем когда-либо проходили люди. Тьма
поглотила туннель, когда Скирон исчез в трещине, с фонарем в руке.
- Капитан! На дороге вооруженные люди!
Эльгиос, капитан Воителей Дома Оссертес, тяжело вздохнул и подобрал со
стола караульного помещения шлем. Нахлобучив шлем на лысеющую голову, он
высунулся в окно.
Часовой не соврал. По Великому Мосту через реку Хорот неторопливо
двигалась пестрая толпа. Похоже, она состояла из представителей всех
хайборийских племен, у которых имелись только драная одежда, нечесаные
волосы да готовый к бою клинок в руке.
Среди них выделялся один парень, и не только потому, что на полголовы
был выше других. Парень отличался богатырским телосложением и двигался с
гибкой грацией молодого льва. Длинные черные волосы падали на широченные
плечи, затянутые кольчугой. На боку у него висел видавший виды меч в кожаных
ножнах.
Эльгиос решил, что вряд ли перед ним шайка разбойников. По крайней
мере, широкоплечий парень не походил на разбойничьего атамана. Впрочем, не
походила на вожака бандитов и огнегривая деваха Карела, хотя весь Офир с
недавних пор так и гудит рассказами о ее подвигах. Наверно, это отряд
наемных бойцов...
- Посты! - крикнул Эльгиос.
Капитан услышал, как его приказ передали по цепочке через мост на
другую сторону. Ворота на обоих концах моста захлопнулись. Лучники забрались
по лесенкам в гнезда на крышах караулок, ругаясь, когда щепки рвали кожу и
одежду. В тени под мостом десяток людей с маслом и трутом поспешно
приготовились поджечь деревянный пролет моста.
Эльгиос не настолько постарел, чтобы отрастить брюшко, и потерял свои
волосы не без некоторых забот о своем долге. Наступай к мосту хоть все рати
Аквилонии, они не застанут Эльгиоса сына Артрадеса неспособным защитить
Великий Мост.
В планы Конана из Киммерии совсем не входило приближаться к границам
Аргоса в компании четырех десятков головорезов. Хоть ему еще не исполнилось
и двадцати четырех лет, солдат он был опытный и к тому же отнюдь не дурак.
Ему было известно, что Аргос не шибко нуждался в отрядах вольных мечей.
Однако у вояки-одиночки и вдобавок опытного капитана, шансы могли
оказаться получше. Получив место в доме какого-нибудь купца, он смог бы
обеспечить работой и тех из парней отряда, какие лучше всего подойдут.
Некоторые подойдут точно. Новые правители Офира очищали свою страну от
вольных мечей безжалостной рукой. Увидит ли Конан снова ребят, которых
оставил тем далеким утром на склонах дымящегося Аль-Киира, где нашел место
своего последнего упокоения злобный демон. Когда Конан встретит ребят, то
отряд снова выступит в поход, под новыми знаменами, но опять став силой, с
которой придется считаться.
Не успел Конан покинуть очередное, залитое кровью поле боя больше чем
на две лиги, как уже оказался не один. К нему присоединились
братья-близнецы, почти мальчишки, служившие в отряде Блезиуса. В их глазах
киммериец увидел голод, страх и память о погибшей родне. Эти пацаны слишком
многое пережили, они видели, как по приказу Искандриана Орла их товарищей
сажали на кол.
Он не мог послать этих ребят назад, туда, где их ждала казнь, так же,
как не смог бы убить женщину. Применив хорошо усвоенное и хорошо
запомнившееся умение, он украл на каком-то хуторе курицу и дал им первый раз
за несколько дней прилично поесть. На следующее утро они встали с петухами и
отправились дальше втроем.
Четыре дня спустя отряд Конана уже насчитывал семнадцать человек. А еще
через четыре дня их набралось уже три десятка. И через пару дней Конан
сердито смотрел на них, когда они пожирали мясо оленя подстреленного в
заповедном королевском лесу и зажаренного на костре из королевского
хвороста.
- Кром! А я-то думал проскользнуть в Аргос незамеченным. Теперь буду
лезть всем в глаза, как борода у евнуха!
Парни рассмеялись, но быстро отрезвели, когда киммериец продолжил речь.
- Итак, теперь мы не больше чем в трех дневных переходах от аргосийской
границы. Орлу не нравится, что пограничье кишит отчаянными мужиками, как
шкура шакала блохами. Поэтому дальше мы пойдем как отряд вольных мечей,
связанных присягой. Поклянитесь выполнять мои приказы и оберегать своих
товарищей так, как вам хотелось бы, чтобы оберегали вас. Поклянитесь тем, во
что верите, или не приведи Кром застать мне вас здесь на рассвете.
Чтобы свершить клятву, потребовалось припомнить всех богов, каких знал
Конан, и еще нескольких, которых он не знал. Но присягу бойцы принесли, и
лишь двое отсутствовали, когда отряд Конана тронулся в путь к границе.
Путь им никто не преграждал, по крайней мере солдаты Искандриана Орла.
Возможно, это было вызвано осмотрительностью Орла, не рискнувшего двинуть
крупные силы к границе с Аргосом, пока корона Офира еще непрочно сидела на
юной голове Морантеса II.
У самих-то аргосийцев имелись лишь небольшие дружины да крепкие
городские стены, но у их друзей в других странах было сил побольше, намного
больше. Они не замедлят привести в движение солдат и ручейки золота, дабы
сорвать планы офирцев, - и, возможно, вырвать несколько клочков земли из
неопытных рук Морантеса.
Конан более чем наполовину желал, чтобы Искандриан совершил подобную
глупость. Тогда аргосийцы могли бы проглотить свою неприязнь к вольным
мечам, проглотить ее несоленой и нежареной. А их союзники наверняка дали бы
ему место в войсках, наступающих на Офир.
Тогда киммериец мог бы свести кое с кем кровные счеты за
собратьев-капитанов и товарищей, уже посаженных на кол. У Конана осталось
мало добрых воспоминаний об офирских князьках, которые использовали
наемников как фишки в своих кровавых играх. Половина из них ценила жизнь
солдата ниже жизни своих охотничьих собак.
Но к ночи на третьи сутки, когда впереди уже виднелась граница, Конан
решил пока смирить гнев и на время отложить планы мести. На рассвете
четвертого дня он приказал своим парням привести себя в порядок, чтоб не
пугать разбойничьим видом мирных поселян. Приказ выполнили с умеренным
успехом, и северянин повел отряд с холма по дороге к Великому Мосту через
Хорот.
Дракон не принадлежал к числу ни самых древних, ни самых крупных
представителей своего вида. Но, несомненно, принадлежал к числу самых
голодных.
Когда могучие маги покинули Аргос, исчезли и чары, поддерживающие жизнь
в громадном теле рептилии. Дракон два века проспал в иле на дне Хорота.
И вот теперь слабая аура колдовской энергии, которую столь вольно
расходовал Скирон, ненароком коснулась воды и вместе с речным потоком
добралась до спящего чудовища. Дракон проснулся и обнаружил, что зверски
голоден. Пойманная рыба удовлетворила зуд у него в желудке, но не зуд в
крошечном мозгу.
Дракон прекрасно помнил теплокровную двуногую добычу. Как легко он
тащил жертвы на дно, когда эти двуногие плескали, переходя брод, или слишком
далеко наклонялись со своих хрупких лодчонок. Память о былых пиршествах
увлекла его вверх по течению, туда, где он когда-то таился, поджидая добычу.
Однако за прошедшие годы что-то изменилось. В лодках плавало не так
много добычи, и никто не пытался перейти реку вброд. Там, где разгуливала
добыча, высилась чудовищная куча камня, заставлявшая течение закручиваться
самым немыслимым образом.
Дракон шнырял вверх-вниз по реке и время от времени закусывал играющим
слишком близко к воде ребенком или стирающей белье женщиной. С ними он
разделывался одним щелчком клыкастых челюстей.
Наконец, устав от поисков обильной поживы, чешуйчатый гигант затаился
под мостом.
- Стой, кто идет? - крикнул Конану один из часовых на мосту. Одетый в
красную тунику с нагрудником и в бронзовый шлем с высоким гребнем, солдат
направил на Конана жало длинного копья.
Киммериец упрямо шагал вперед, пока копье едва не ткнулось ему в грудь.
Копейное жало замерло буквально в нескольких дюймах от широченной груди
северянина. Конан невозмутимо положил массивную ладонь на лезвие и толкнул
оружие вниз.
- Конан, капитан вольных мечей, и его кондатта, - проговорил он, словно
спрашивая цену за комнату на постоялом дворе.
За спиной у него парни громко рассмеялись при виде той рожи, которую
скорчил опешивший часовой. Конан бросил в их сторону косой взгляд, и ребята
притихли. Конан успел заметить, что через мост к ним приближаются новые
караульные во главе с верховым капитаном.
Капитан подъехал к отряду киммерийца, и Конан поднял руку в официальном
приветствии:
- Честь и слава тебе, капитан. К кому я имею честь обращаться?
- Эльгиос сын Арантеса, капитан мостовой стражи из Воителей Оссертеса,
приветствует тебя, э...
- Он говорит, что его имя Конан, - вмешался часовой.
Конан нахмурился, и часовой испуганно отступил на два шага - взгляд у
северянина был таким же тяжелым, как и кулаки.
- Я привык говорить правду, капитан Эльгиос.
- Так же как и я, капитан Конан, - отозвался Воитель. - И посему я тоже
скажу вам - в Аргосе нет места для вольных мечей. Определенно нет, когда у
нас мир, и редко, когда у нас война. Покуда Воители выполняют свой долг...
К тому времени когда Эльгиос закончил свою маленькую речь, Конан так и
не узнал ничего нового. Киммериец услышал, как кондотьеры у него за спиной
зароптали. Он пожал плечами, затем скрестил руки на массивной груди:
- Ну, в таком случае, капитан Эльгиос, мы готовы войти в Аргос поискать
другую работу, законную в глазах богов и людей.
- Да, вы можете войти, если кто-нибудь из аргосийцев даст залог за
каждого из вас, ручаясь, что вы не станете нищими или ворами.
- Капитан, - обратился к нему Конан, словно к малому ребенку. - Из моих
людей едва ли кто вообще когда-либо бывал в Аргосе, не говоря уж о том,
чтобы стать известным его гражданам.
- По крайней мере известными как люди, достойные поручительства, -
поправил его Эльгиос. Он окинул взглядом разношерстный отряд киммерийца. - У
жителей Аргоса найдется лучшее применение своему золоту, чем отдавать его в
залог ради немытого киммерийца и его нищих головорезов.
Не оборачиваясь, Конан жестом заставил стихнуть раздавшееся у него за
спиной гневное рычание. Он давно приметил лучников, расставленных во всех
башнях моста и на противоположной стороне Хорота. Одно слово, и трусливый