Страница:
воспоминания об уничтожаемых и прежде <фрагментах>, без опасности для него
самого. Это была та ситуация, которая требовала больше знаний, прежде чем
может быть принято решение либо сражаться, либо отступать. И путь к
приобретению этого знания, казалось, находился впереди.
Поэтому Великий Дракон целиком выполз из пещеры на открытый склон.
Столкнувшись с его полным ужасом, некоторые бойцы снова утратили власть над
собой. Некоторые даже повернулись бежать, но на пути, у них встал Арфос,
обнимая одной рукой мать, а в другой держа ксиф.
- Если вы не боитесь бесчестия, то лучше бойтесь меня! - прорычал он, и
в этот миг он выглядел таким же свирепым и грозным, как сам Конан.
Несостоявшиеся беглецы опомнились и повернули обратно присоединиться к
товарищам.
С верхней части склона теперь засвистели пускаемые в Дракона стрелы.
Лучники подошли на шум боя и теперь стреляли как можно лучше при плохом
свете, пытаясь попасть во все, что выглядело похожим на глаз или рот.
- Огненные стрелы! - проревел Конан столь же громко, как сам Дракон. -
Пускайте огненные стрелы, если у вас такие есть! Если этой твари коснется
огонь, она сгорает, как стог сена!
Услышали его лучники или нет, у Конана времени учитывать не было. Его
крики привлекли внимание монстра, и тот пополз к нему, выпуская, чтобы
ускорить движение, двадцать коротких ног, заканчивающихся когтистыми
стопами. Благодаря склону Дракон спустился к Конану так быстро, что три
клыкастые головы потянулись к нему со всех сторон, прежде чем он успел это
сообразить.
Однако его спасла присущая ему быстрота, быстрота и воин Дома Дамаос,
подбежавший и вонзивший копье глубоко в ближайшую шею. Голова остановилась,
и воин повернул копье в ране, прежде чем вытащить его. Затем, когда шея
заизвивалась, подбежал второй воин, увернулся от щелкнувших челюстей и
вогнал в рану горящую ветку.
Дракон завопил в две глотки, когда третья башка отлетела, извергая дым
и выворачивающие желудок ошметки. Усеченная шея заизвивалась неистовей, чем
когда-либо, но две другие головы по-прежнему обладали жизнью, волей и
острыми зубами. Конан увидел, как одна голова схватила воина, высоко подняла
его, а затем вытряхнула из него жизнь и начала его поглощать.
Один из бойцов Конана подбежал ко второй голове, орудуя талваром с
силой, почти равной силе киммерийца. Голова полетела в воздух и приземлилась
на воине, стоящем у костра, зажигая импровизированный факел. Оба упали в
костер. Воин завопил, почувствовав боль от ожогов и зубов, вонзившихся в его
тело, а затем голова исчезла в огромном облаке вонючего зеленого дыма. Миг
спустя воин шатаясь поднялся на ноги, опаленный и окровавленный, но
ругавшийся слишком яростно, чтобы быть смертельно раненным.
Теперь Великий Дракон казался ошеломленным, даже остерегающимся, сбитый
с толку энергией своих врагов. Но Конан сомневался, что чудище серьезно
ранено. И он хотел изменить это, прежде чем оно найдет какой-то новый метод
атаки, менее уязвимый, чем эти клыкастые головы.
К тому времени вернулись воины, рыскавшие в лагере Акимоса, и Конан
увидел, что двое из них тащат соломенные тюфяки. Он быстро схватил новую
горящую ветку, подозвал носителей тюфяков и собрал пару копейщиков. А затем
повел всю группу вперед.
Меч Конана свистнул, рассекая воздух, и роговой покров на обрубке одной
шеи вскрылся. Двое копейщиков подняли тюфяки на остриях копий, и Конан
вогнал глубоко в солому горящую ветку. Затем все трое дружно подняли и
воткнули тюфяк в рану чудища, как пробку в бутылку. После Конан говорил, что
даже гибель всего мироздания вполне могла наступить тише, чем смерть
Великого Дракона. Ни один человек не мог устоять рядом с издыхающей тварью,
слушая предсмертные вопли, которые начались шипением, а закончились
пронзительным ревом.
Не мог никто вынести дыма и вони, хлынувших, когда взорвался Великий
Дракон. Мало кому улыбалось рисковать получить удар острыми как бритва
кусками кожи размером с тарелки или быть забрызганным дымящейся сукровицей.
Все как один, Конан и его группа бросились бежать вниз по склону и
оставались там, пока у чудовища не погасли последние искры жизни. Конан
тыкал в дымящиеся ошметки острием меча, когда увидел поднимающегося к нему
Арфоса. Юноша был обнажен, если не считать сапог, набедренной повязки и
короткого меча, с которого капала слизь.
- Как дела у госпожи Дорис? - спросил киммериец.
- Неважно, - ответил Арфос. - Я одел ее в свою тунику и наложил мазь на
самые опасные раны. Но ей понадобятся носилки, и, наверно, не только они.
Она кричит, зовя Акимоса, как умирающий от жажды кричит, прося воды.
- Обоим совсем не требовалось употреблять слово <колдовство>.
- Ну тогда давай отправимся искать Акимоса, - предложил Конан, кладя
меч в ножны. - Орис говорил, что монстр был не один. Если где-то шляется еще
одна гадина, то, наверно, мы сможем скормить ей Акимоса.
- Боги, Конан, неужели ты начисто лишен милосердия? Отправить даже
такую тварь, как Дракон...
- Это спасет моих и твоих бойцов, так же как местных селян. - Конан был
не в настроении для шуток.
- Тогда, если ты раздобудешь носилки, я посмотрю, кто из ребят способен
идти.
Прошло уже некоторое время с тех пор, как Конан отвесил Арфосу
официальный аргосийский поклон, но сейчас он это сделал, и не только потому,
что того требовал его <чин>. Сегодняшняя ночь могла превратить юношу Арфоса
в мужчину и хозяина Дома Лохри, не говоря уж о том, что в достойную пару для
госпожи Ливии.
Акимос вздрогнул, когда из темноты вырос Партаб.
- Это всего лишь я, господин.
Значит, эта свинья-вендиец знал, что магнат Дома Перам встревожен!
Долго ли придется ждать, прежде чем это поймут все воины под замком Теброт?
- Есть какие-нибудь новости от часовых?
- Они слышали шум, который мог быть вызван передвижением деревенщины,
диких быков, оленей или многим другим.
- Будь прокляты эти выросшие в городе дураки! Но если б он вздумал
нанимать людей, сведущих в сельской жизни, то его планы живо перестали бы
быть тайной. И тогда он, вполне вероятно, не стоял бы теперь в горах перед
угрозой неминуемой гибели.
- Проклясть их могут боги, когда сочтут нужным. Нам же я предложил бы
усилить караулы.
Акимос нахмурился. В отчаянной битве при входе в замок он потерял почти
треть своих сил. Это было бы небольшой ценой в уплату за победу и обладание
Ливией. Но вместо того чтобы попасть в плен, эта девка дралась голая с
головы до пят и повернула вспять ход боя. Теперь она сидела на своей
прекрасной заднице и насмехалась над ним!
Акимос выругался вслух, а затем скомандовал себе прекратить.
- Насколько вероятно нападение со стороны деревенщины? - Ему не
нравилось спрашивать совета у подчиненного вроде Партаба, но этот малый был
коноводом в набегах на деревни и знал деревни и их жителей лучше любого
другого воина Акимоса.
- Если они знают, как мы слабы, - вполне возможно. А если у засевших в
замке есть средства отправлять в деревни сообщения, они узнают.
- И насколько вероятны такие сообщения?
- Не думаю, что Реза может сам подумать об этом, так же как и Арфос или
госпожа Ливия. Но вот Конан - иное дело.
Конан, как казалось Акимосу, был иным делом с того самого дня, как он
появился в Аргосе - и, самое главное, на пути у Акимоса! Он чуть не произнес
это вслух.
Но эти слова так и не сорвались с его уст, потому что из замка над ними
раздался кошмарный шум. Сперва грохот падающих камней, затем крики и вопли
страха и боли и наконец шипение, словно подали голос сразу все змеи в мире.
Змей неожиданно осознал, что связь с Великим Драконом прервалась. Когда
это случилось, он был уже почти готов присоединиться к товарищу в поисках
небесной пищи.
Он ждал в полости пещер Зимгаса, глубоко под землей, до тех пор, пока
не понял, что Великий Дракон больше не обретет сознания. И тогда он быстро
пустился в обратный путь через пещеры и дальше через другие туннели - к еще
одному выходу в небо.
За тем выходом будет еще больше небесной пищи. Потребность в ней была
теперь больше, чем когда-либо, так как вся задача произведения на свет новых
Драконов легла теперь на Змея.
Но пожирание двуногих тварей, бывших наилучшим источником небесной
пищи, удовлетворит также и еще одну потребность. У человека эту потребность
назвали бы стремлением к мести.
Первыми людьми в замке Теброт, встретившими Змея, оказались часовые у
баррикады при входе в погреб. Их там стояло только трое, и все с легкими
ранениями. Реза был готов поверить в сказочных чудовищ. Но не был готов
поверить, будто что-либо сможет преодолеть эту кучу камней.
Трое часовых заплатили за ошибку Резы своими жизнями. Они услыхали
слабое шипение, более громкое рокотание и наконец грохот, словно каменщик
колол каменный блок. В самом деле, это очень походило на услышанное ими.
Змей преобразил себя в живой стенобитный таран с головой, твердой как
броня, и массивными ногами, вгоняющими эту голову в камни. Камни под ударами
разлетались во все стороны. Один из них обрушился на часового, насмерть
задавив его так, что он даже вскрикнуть не успел.
Двое других часовых успели схватиться за оружие, прежде чем погибли,
так и не нанеся удара. Башка чудовища разделилась, и оба рта щелкнули
зубами.
Однако, умирая, солдаты издали мучительные вопли, и крики эти
предупредили всех, кого еще не разбудил шум, вызванный появлением Змея. И
один только взгляд на монстра, когда тот неуклюже выбрался на всеобщее
обозрение, убедил защитников, что безопасность могло дать только бегство.
Поэтому некоторые сломя голову выбежали за ворота, не волнуясь о том,
кто и что может ждать впереди, лишь бы бежать от того, что надвигалось
сзади. Большинство же бежало по ветшающим лестницам и взлетало по ним на
стены, башни или в донжон.
Когда они оставили между собой и Змеем ступенек так тридцать, то
задышали поспокойней. В конце концов, такая тварь едва ли могла взбираться
по лестницам, не говоря уж о стенах и башнях.
Ливия с ужасом смотрела, как ее люди убеждались в обратном. Змей осел у
одной стены и превратился в огромную, твердопанцирную массу, похожую на
миндальный орех. Из этой массы вырастала шея, до тех пор пока не достигла
уровня верха стены. Затем на этой шее выросла голова с клыкастыми челюстями,
словно какой-то ужасный цветок, и начала бродить по стене туда-сюда, срывая
вопящих людей, словно мальчишка, очищающий ягодный куст.
Ливия пыталась закрыть уши, чтоб не слышать истошных воплей погибающих.
Она исхитрилась заставить себя молчать, заткнув рот кулаком. Ее бы охватило
безумие, если б не остававшаяся еще надежда, что женщины и дети все же могут
оказаться в безопасности.
Наконец, Змей приобрел темно-малиновый оттенок и, казалось, стал теперь
похож на подушечку для булавок от пускаемых в него копий, стрел и камней.
Реза слегка тронул Ливию за плечо:
- Госпожа, существуют предания, что огонь имел какую-то власть над
чудовищами.
- У нас есть огненные стрелы?
- Нет, но есть горящие головни.
Ливия ничего не сказала. Для горящих головней понадобятся люди,
подносящие их поближе к монстру, и она не видела, как смельчаки сумеют
уцелеть - и прежде всего Реза, который наверняка возглавит их. Но другой
надежды на спасение нет.
- Отлично. Я спущусь позаботиться о раненых. Если не сработает все
прочее, я не дам им умереть в одиночку.
Если не сработает все прочее, она тоже обречена. Но, по крайней мере,
смерть придет достаточно быстро. При удаче первым, что она узнает о ней,
будут падающие внутрь башни, камни, которые раздавят ее насмерть, прежде чем
зверь сожрет ее...
Ее желудок забунтовал, и она прислонилась к стене, пока не прошел
спазм. Когда он минул, она готова была поклясться, что уши тоже предают ее.
Она услышала донесшийся издалека снизу, под горой, боевой клич Дома
Лохри <Вперед, всегда в бой!> и даже <Ливия Дамаос!>.
Конан и его бойцы добрались бы до замка одновременно со Змеем, если б
не одна несчастливая случайность.
Когда они пробегали рысью последнюю четверть лиги до тылов рати
Акийоса, то столкнулись с отрядом селян, двигавшихся к той же цели. И те и
другие приняли друг друга за подкрепление для Акимоса. Оба отряда залегли, и
их капитаны начали готовить бойцов и к атаке, и к обороне.
Только после того как на все это потеряли некоторое время, Конан узнал
крестьянскую одежду, а некоторые из селян узнали знак Дома Дамаос. Затем два
отряда двинулись вперед достаточно быстро, но они все еще поднимались на
гору, когда Змей нанес удар.
При всем учиненном им в замке погроме, монстр оказался для Конана и
селян благословением богов. Акимос и его воины были настолько ошеломлены
тем, что могло происходить в замке, что и забыли оглядываться на тылы.
Поэтому Конан вывел шестьдесят с лишним следовавших за ним бойцов на рубеж
атаки прежде, чем Акимос узнал, что у него гости.
Затем они двинулись вперед, и горный склон растворился в хаосе ночного
боя. И сквозь этот хаос несся подобно буре Конан, с мечом, оставлявшим
кровавые ошметки везде, где разил. Боевой клич киммерийца придавал смелости
его бойцам и лишал ее врагов. Той ночью северянин один стоил десяти, и для
некоторых из бойцов Акимоса не было позором то, что они бросились бежать
вверх по склону, крича, что на них напали демоны.
А затем они добрались до ворот и оказались лицом к лицу с настоящим
демоном. На них обрушился Змей.
Ливия следила через бойницу в башне, как монстр вырастил ноги и
усаженную шипами безглазую голову. Теперь он походил с виду на гигантскую
черепаху с восьмью или десятью - нет, теперь с двенадцатью - ногами и с
панцирем, гладким как стекло, за исключением мест, где оставили шрамы
брошенные головни.
Легенды не лгали. Воткни в тушу монстра огонь, и он будет страдать.
Воткни его достаточно глубоко, и, наверно, он умрет раньше, чем полностью
очистит замок от людей Ливии.
Головни сыпались на него градом, пока не иссякли, но к тому времени дым
со Змея повалил в двунадесяти местах. Ливия и все остальные в лазарете чуть
не оглохли от криков чудовища.
Затем он умолк и начал свое преображение. Ливия не знала, собирался ли
он атаковать или поискать где-нибудь еще добычу полегче, молилась, чтобы
верно оказалось последнее, и знала, что молитвы вряд ли помогут. Поэтому она
следила за тем, как Змей отрастил три добавочные пары ног и неуклюже потопал
за ворота. Камни повалились в обе стороны, когда чудище вышибло их, и часть
арки ворот с грохотом рухнула. Но каменные блоки размером с человека
произвели не больший эффект, чем галька, - они безвредно соскользнули с
чудища.
Затем она отползла от бойницы и вернулась к перевязыванию ран,
наложению мази на ожоги и держанию за руки тех, кто получил только душевные
раны, а не телесные.
Акимос поощряющее закричал своим людям, когда увидел, что те побежали к
замку. Атака сейчас, когда защитников что-то отвлекало, могла оказаться
успешной. А затем он обругал их, когда увидел, что они бегут обратно.
Но ругательства застряли у него в горле, когда он увидел, что заставило
их бежать. Он преградил бегущим путь, размахивая мечом:
- Соберись, соберись, ребята! Ради чести Дома Перам! Ради победы над
проклятыми!
Его заглушили ругательства убегающих. А один из них не ограничился
руганью. Он рубанул господина Акимоса кейфом. Удар вышел торопливым и
неуклюжим, но случай направил клинок в шею Акимоса.
Тот почувствовал, как кровь брызнула, а затем потекла по плечу и груди.
Струя крови стала обильней, и с каждой каплей уходили из тела силы.
Акимос упал на спину. Он еще не потерял сознания от потери крови, когда
Змей спустился по тропе и принялся смачно жрать добычу.
Бойцы Конана не дрогнули, когда пред ними появился монстр. Селяне же не
обладали ни таким хорошим предводителем, ни знанием, как бороться с
чудовищами. Они рассыпались и с воплями обратились в бегство.
Те из воинов Акимоса, какие еще остались в живых, последовали за ними.
Некоторые еще подумывали драться, другие же всего-навсего делали то же, что
и селяне, - оставляли между собой и чудовищем как можно больше лиг.
Немногие сильные духом слуги Дома Перам попытались и отстаивать свою
позицию, и вести бой с воинами Конана. Но их превосходили числом три к
одному, даже не считая того, скольких стоил киммериец. Они были перебиты,
взяты в плен или бежали, прежде чем Змей закончил поглощать труп Акимоса.
- Конан, нам придется послать людей в замок и вывести Ливию, -
воскликнул Арфос.
- Как мы пошлем их в обход этого? - проворчал Конан, показывая мечом на
Змея. Тот теперь отрастил три головы, с маленькими беззубыми пастями, но с
огромными горящими глазами. Он казался готовым топтаться на месте, пока
искал добычу, но Конан ничуть не сомневался в том, что он сделает, когда
найдет ее.
- Мы не можем бросить Ливию! - только что не завопил Арфос.
- Не можем, но она не может бросить своих людей и раненых в замке, -
отрезал Конан. - Для нее вопрос будет стоять - все или ничего, она именно
такой капитан. А раз всего не может быть, пока мы не убьем это...
- Конан, я пойду один, если...
Конан схватил Арфоса за плечо. Юноша заизвивался, как рыба на крючке,
но вырваться не смог.
- Никуда ты не пойдешь. Если ты поднимешься по этой тропе и закончишь
свой путь съеденным, Реза возжаждет моей крови, даже если Ливия этого не
захочет. Останешься или я должен тебя связать?
- Конан, - вздохнул Арфос. - Бывают минуты, когда ты, по-моему,
понимаешь мою невесту лучше, чем я сам.
- Из-за того что женщины такие, какие они есть, подобное уже случалось,
- обронил Конан. - Но я знаю не столько эту женщину, сколько этого боевого
капитана. - Он хлопнул Арфоса по плечу более дружески: - А теперь давай
займемся поисками головешек и огня. Хороший костерчик у него в зобу - и это
чудовище отправится следом за первым!
Арфос кивнул и начал подзывать к себе воинов. Когда юноша отправился на
поиски, Талуф подошел и встал рядом с киммерийцем.
- Как, по-вашему, сколько эта тварь собирается нас ждать, капитан? -
спросил сержант.
- Одним богам известно, а я с ними в последнее время не разговаривал, -
пожал плечами киммериец. - Если гад дочиста сожрал всех в замке, то,
возможно, он некоторое время будет двигаться помедленнее, как сытый лев.
Он не добавил того, о чем слыхивал, что сытые чудовища могли
разделиться надвое, и каждый новый монстр будет обладать всей страшной мощью
старого. Это было еще одной причиной того, почему он отказался послать мимо
Змея людей спасти тех, кто в замке. Если никто не будет стоять между
чудовищем и открытой местностью, а оно тогда разделится, то на воле будут
бродить, пожирая все на своем пути, два Змея.
И Конану не потребовался капитан Хаджар, чтобы преподать один важный
урок по части войны. Когда враг перед тобой, дерись с ним, если можешь! Не
сиди на заднице, пока неприятель не обратится в бегство, а когда обратится -
гонись за ним, как старый гончий пес за молодым зайцем.
Конан с Талуфом стояли перед Змеем, когда киммериец заметил одетую в
темное фигуру, спускающуюся по склону выше чудовища. Луна на небе давала как
раз достаточно света, чтобы можно было разобрать столь маленькую и худенькую
фигурку.
Скирон? Неужели колдун приобрел власть над Змеем, превратив его из
безмозглого чудища в оружие? Конан наблюдал за тем, как фигура, спотыкаясь,
приближалась, прикидывая расстояние. Может, он и сумел бы - нет, точно сумел
бы - добраться до колдуна и убить его, но ему никак не проскочить мимо
монстра.
Ну, время любого человека раньше или позже придет, в основном раньше
для тех, кто жил своим мечом и умом, и для Конана в этом не было ничего
удивительного. Он сделал все, что в его силах, и если Кром не сочтет это
достаточно хорошим, то это уж дело бога!
Конан двинулся вперед. Он прошел десять шагов, когда сзади его окликнул
Талуф:
- Капитан, смотри!
Вдоль спины Змея появлялась трещина. Она достигла головы, а затем
потянулась вниз, к шипастым хвостам. Каждый шип был длиннее человеческой
руки, каждый молотящий с достаточной силой, чтобы вонзить эти шипы сквозь
латы. Змей разделялся.
Конан не знал, во что это превращало его шансы на спасение. Он знал,
что теперь еще важнее зарубить Скирона прежде, чем колдун обретет власть над
обоими чудовищами.
Конан сорвался на бег, ревя боевые кличи полудюжины стран и размахивая
мечом. Он не видел, как Талуф бросился бежать следом за ним. Его глаза
смотрели только на Змея и на темную фигуру, теперь приблизившуюся к нему,
поднимающую руки в безошибочном жесте колдуна, собирающегося навести чары.
Скирон не замечал киммерийца, пока тот не начал выкрикивать боевые
кличи. И даже тогда он мало думал о нем. И десять варваров, вместе взятых,
не чета двум монстрам, каждый из которых будет под властью чар, повелевающих
им кормиться и делиться, кормиться и делиться, пока не будут столь же
многочисленными, как муравьи, и голодными, как отощавшие тигры.
И тогда они заполонят весь Аргос, пока другие чары не заставят их
подчиниться. И человек, который сможет навести эти чары, сможет потребовать
любую цену, и сами архонты отдадут достаточно золота, чтобы основать дюжину
школ для обучения магии! Акимос, может, и умер, но надежды Скирона - нет.
Он почувствовал, как чары нарастают в нем, и знал, что, делая это, они
черпают силы из его же тела. Его немой слуга канул в ночи, наверно в утробе
первого Дракона, а с ним и все магические предметы Скирона. Это не будет
иметь значения, если власть над монстрами поможет выиграть время для
восстановления сил и предметов.
Поэтому он влил свою силу в чары, не волнуясь о том, окажется ли он в
конечном итоге полностью опустошенным или нет. Не волновали его и другие
вещи, такие, как подбегающий к чудовищу киммериец. Когда Конан приблизился,
две из голов Змея вырастили зубы и метнулись к нему. Он рубанул их мечом по
мордам, а затем отпрыгнул за пределы досягаемости. Скирон лишь различил
быстроту рук и ног киммерийца и не поверил увиденному.
А затем он ясно увидел, что киммериец бежит вверх по склону к нему.
Третья голова чудища тоже отрастила зубы и метнулась следом за киммерийцем,
но лишь ударилась о камни позади него. Отлетевшие куски камня посыпались
вниз по склону, и пыль поднялась, полускрыв своей завесой Змея.
Скирон почувствовал, как на коже у него выступил пот, прокладывая
дорожки в облепившей ее пыли. Пока он наращивал чары власти над Змеем, тот
утратил свою обычную молниеносность. Не замедляли ли его чары и разделение?
Размышляя над этими вопросами, колдун продолжал наводить чары. То, что
отвлекло его наконец от чар, было заметное приближение Конана. Еще несколько
шагов, и он окажется в пределах досягаемости меча.
Хватит и простого заклинания для простой угрозы. Руки Скирона
заметались, и меч вылетел из руки северянина. Клинок описал высокую дугу, и
одна из голов чудища метнулась к нему, хватая его на лету, как птица,
склевывающая насекомое у себя на крыле.
Скирона охватило беспокойство. Это было быстрое движение у Змея - и
Конан по-прежнему приближался.
Беспокойство превратилось в страх. Скирон начал пятиться, но с таким же
успехом и ягненок мог попытаться, пятясь, уйти от волка.
Конан добрался до колдуна и сцепился с ним голыми руками. Скирон
завизжал от ужаса, когда почувствовал себя поднятым над головой киммерийца.
А затем страх парализовал ему рот и дыхание, когда киммериец швырнул его в
монстра.
Это не ослепило его глаз. Они увидели, как все три головы взметнулись с
разинутыми ртами. Они увидели опускающиеся зубы. Они даже увидели, как зубы
вонзаются в его тело, прежде чем сперва боль, а затем смерть навеки сделали
их слепыми.
Конан выхватил кинжал, стал спиной к скале, когда головы Змея разрывали
Скирона на части. Несомненно, чудовище бросится на него достаточно скоро.
Колдун-то едва ли больше чем на один зубок, а при разбитых чарах монстр
будет слишком быстр для того, чтобы смог спастись даже киммериец.
По крайней мере он покончил со Скироном и, как он надеялся, уменьшил
опасность, что чудовищ окажется больше одного. Тех, кто поднимется на гору с
огнем и сталью закончить работу, будет ждать облегченная задача, и некоторые
из них, возможно, выживут и расскажут Ливии...
Змей содрогнулся, и трещина, вытянувшаяся теперь от головы до хвоста,
расширилась. Из нее повалил дым, такой густой и зловонный, что Конан был
слишком занят прикрыванием носа и рта, чтобы увидеть то, что находилось под
дымом.
Дым этот был тяжелым, как морской туман. Он растекался вокруг Змея,
также поднимался к Конану. На мгновение у киммерийца похолодело внутри,
когда вонючие серые клубы задели его кожу.
Но в дыме не содержалось никакой магии, только тошнотворный запах,
похуже даже того, который дошел до Конана от первого монстра. Он попытался
определить, что же происходит с чудищем за дымовой завесой, но она стояла
теперь такой густой, что он с таким же успехом мог попытаться смотреть
сквозь кирпичную стену.
А затем раздался такой звук, словно все гнилые фрукты в Аргосе разом
бросили на каменный пол. Глаза Конану опалил голубой свет, пронзая дым, но в
тоже время ослепляя его. Он прижался лицом к скале, когда вонючий ветер с
ревом пронесся мимо него, садня ему кожу камешками и песком и неописуемыми
ошметками Змея.
Наконец голубой свет померк. Конан открыл глаза, смахивая с них песок,
самого. Это была та ситуация, которая требовала больше знаний, прежде чем
может быть принято решение либо сражаться, либо отступать. И путь к
приобретению этого знания, казалось, находился впереди.
Поэтому Великий Дракон целиком выполз из пещеры на открытый склон.
Столкнувшись с его полным ужасом, некоторые бойцы снова утратили власть над
собой. Некоторые даже повернулись бежать, но на пути, у них встал Арфос,
обнимая одной рукой мать, а в другой держа ксиф.
- Если вы не боитесь бесчестия, то лучше бойтесь меня! - прорычал он, и
в этот миг он выглядел таким же свирепым и грозным, как сам Конан.
Несостоявшиеся беглецы опомнились и повернули обратно присоединиться к
товарищам.
С верхней части склона теперь засвистели пускаемые в Дракона стрелы.
Лучники подошли на шум боя и теперь стреляли как можно лучше при плохом
свете, пытаясь попасть во все, что выглядело похожим на глаз или рот.
- Огненные стрелы! - проревел Конан столь же громко, как сам Дракон. -
Пускайте огненные стрелы, если у вас такие есть! Если этой твари коснется
огонь, она сгорает, как стог сена!
Услышали его лучники или нет, у Конана времени учитывать не было. Его
крики привлекли внимание монстра, и тот пополз к нему, выпуская, чтобы
ускорить движение, двадцать коротких ног, заканчивающихся когтистыми
стопами. Благодаря склону Дракон спустился к Конану так быстро, что три
клыкастые головы потянулись к нему со всех сторон, прежде чем он успел это
сообразить.
Однако его спасла присущая ему быстрота, быстрота и воин Дома Дамаос,
подбежавший и вонзивший копье глубоко в ближайшую шею. Голова остановилась,
и воин повернул копье в ране, прежде чем вытащить его. Затем, когда шея
заизвивалась, подбежал второй воин, увернулся от щелкнувших челюстей и
вогнал в рану горящую ветку.
Дракон завопил в две глотки, когда третья башка отлетела, извергая дым
и выворачивающие желудок ошметки. Усеченная шея заизвивалась неистовей, чем
когда-либо, но две другие головы по-прежнему обладали жизнью, волей и
острыми зубами. Конан увидел, как одна голова схватила воина, высоко подняла
его, а затем вытряхнула из него жизнь и начала его поглощать.
Один из бойцов Конана подбежал ко второй голове, орудуя талваром с
силой, почти равной силе киммерийца. Голова полетела в воздух и приземлилась
на воине, стоящем у костра, зажигая импровизированный факел. Оба упали в
костер. Воин завопил, почувствовав боль от ожогов и зубов, вонзившихся в его
тело, а затем голова исчезла в огромном облаке вонючего зеленого дыма. Миг
спустя воин шатаясь поднялся на ноги, опаленный и окровавленный, но
ругавшийся слишком яростно, чтобы быть смертельно раненным.
Теперь Великий Дракон казался ошеломленным, даже остерегающимся, сбитый
с толку энергией своих врагов. Но Конан сомневался, что чудище серьезно
ранено. И он хотел изменить это, прежде чем оно найдет какой-то новый метод
атаки, менее уязвимый, чем эти клыкастые головы.
К тому времени вернулись воины, рыскавшие в лагере Акимоса, и Конан
увидел, что двое из них тащат соломенные тюфяки. Он быстро схватил новую
горящую ветку, подозвал носителей тюфяков и собрал пару копейщиков. А затем
повел всю группу вперед.
Меч Конана свистнул, рассекая воздух, и роговой покров на обрубке одной
шеи вскрылся. Двое копейщиков подняли тюфяки на остриях копий, и Конан
вогнал глубоко в солому горящую ветку. Затем все трое дружно подняли и
воткнули тюфяк в рану чудища, как пробку в бутылку. После Конан говорил, что
даже гибель всего мироздания вполне могла наступить тише, чем смерть
Великого Дракона. Ни один человек не мог устоять рядом с издыхающей тварью,
слушая предсмертные вопли, которые начались шипением, а закончились
пронзительным ревом.
Не мог никто вынести дыма и вони, хлынувших, когда взорвался Великий
Дракон. Мало кому улыбалось рисковать получить удар острыми как бритва
кусками кожи размером с тарелки или быть забрызганным дымящейся сукровицей.
Все как один, Конан и его группа бросились бежать вниз по склону и
оставались там, пока у чудовища не погасли последние искры жизни. Конан
тыкал в дымящиеся ошметки острием меча, когда увидел поднимающегося к нему
Арфоса. Юноша был обнажен, если не считать сапог, набедренной повязки и
короткого меча, с которого капала слизь.
- Как дела у госпожи Дорис? - спросил киммериец.
- Неважно, - ответил Арфос. - Я одел ее в свою тунику и наложил мазь на
самые опасные раны. Но ей понадобятся носилки, и, наверно, не только они.
Она кричит, зовя Акимоса, как умирающий от жажды кричит, прося воды.
- Обоим совсем не требовалось употреблять слово <колдовство>.
- Ну тогда давай отправимся искать Акимоса, - предложил Конан, кладя
меч в ножны. - Орис говорил, что монстр был не один. Если где-то шляется еще
одна гадина, то, наверно, мы сможем скормить ей Акимоса.
- Боги, Конан, неужели ты начисто лишен милосердия? Отправить даже
такую тварь, как Дракон...
- Это спасет моих и твоих бойцов, так же как местных селян. - Конан был
не в настроении для шуток.
- Тогда, если ты раздобудешь носилки, я посмотрю, кто из ребят способен
идти.
Прошло уже некоторое время с тех пор, как Конан отвесил Арфосу
официальный аргосийский поклон, но сейчас он это сделал, и не только потому,
что того требовал его <чин>. Сегодняшняя ночь могла превратить юношу Арфоса
в мужчину и хозяина Дома Лохри, не говоря уж о том, что в достойную пару для
госпожи Ливии.
Акимос вздрогнул, когда из темноты вырос Партаб.
- Это всего лишь я, господин.
Значит, эта свинья-вендиец знал, что магнат Дома Перам встревожен!
Долго ли придется ждать, прежде чем это поймут все воины под замком Теброт?
- Есть какие-нибудь новости от часовых?
- Они слышали шум, который мог быть вызван передвижением деревенщины,
диких быков, оленей или многим другим.
- Будь прокляты эти выросшие в городе дураки! Но если б он вздумал
нанимать людей, сведущих в сельской жизни, то его планы живо перестали бы
быть тайной. И тогда он, вполне вероятно, не стоял бы теперь в горах перед
угрозой неминуемой гибели.
- Проклясть их могут боги, когда сочтут нужным. Нам же я предложил бы
усилить караулы.
Акимос нахмурился. В отчаянной битве при входе в замок он потерял почти
треть своих сил. Это было бы небольшой ценой в уплату за победу и обладание
Ливией. Но вместо того чтобы попасть в плен, эта девка дралась голая с
головы до пят и повернула вспять ход боя. Теперь она сидела на своей
прекрасной заднице и насмехалась над ним!
Акимос выругался вслух, а затем скомандовал себе прекратить.
- Насколько вероятно нападение со стороны деревенщины? - Ему не
нравилось спрашивать совета у подчиненного вроде Партаба, но этот малый был
коноводом в набегах на деревни и знал деревни и их жителей лучше любого
другого воина Акимоса.
- Если они знают, как мы слабы, - вполне возможно. А если у засевших в
замке есть средства отправлять в деревни сообщения, они узнают.
- И насколько вероятны такие сообщения?
- Не думаю, что Реза может сам подумать об этом, так же как и Арфос или
госпожа Ливия. Но вот Конан - иное дело.
Конан, как казалось Акимосу, был иным делом с того самого дня, как он
появился в Аргосе - и, самое главное, на пути у Акимоса! Он чуть не произнес
это вслух.
Но эти слова так и не сорвались с его уст, потому что из замка над ними
раздался кошмарный шум. Сперва грохот падающих камней, затем крики и вопли
страха и боли и наконец шипение, словно подали голос сразу все змеи в мире.
Змей неожиданно осознал, что связь с Великим Драконом прервалась. Когда
это случилось, он был уже почти готов присоединиться к товарищу в поисках
небесной пищи.
Он ждал в полости пещер Зимгаса, глубоко под землей, до тех пор, пока
не понял, что Великий Дракон больше не обретет сознания. И тогда он быстро
пустился в обратный путь через пещеры и дальше через другие туннели - к еще
одному выходу в небо.
За тем выходом будет еще больше небесной пищи. Потребность в ней была
теперь больше, чем когда-либо, так как вся задача произведения на свет новых
Драконов легла теперь на Змея.
Но пожирание двуногих тварей, бывших наилучшим источником небесной
пищи, удовлетворит также и еще одну потребность. У человека эту потребность
назвали бы стремлением к мести.
Первыми людьми в замке Теброт, встретившими Змея, оказались часовые у
баррикады при входе в погреб. Их там стояло только трое, и все с легкими
ранениями. Реза был готов поверить в сказочных чудовищ. Но не был готов
поверить, будто что-либо сможет преодолеть эту кучу камней.
Трое часовых заплатили за ошибку Резы своими жизнями. Они услыхали
слабое шипение, более громкое рокотание и наконец грохот, словно каменщик
колол каменный блок. В самом деле, это очень походило на услышанное ими.
Змей преобразил себя в живой стенобитный таран с головой, твердой как
броня, и массивными ногами, вгоняющими эту голову в камни. Камни под ударами
разлетались во все стороны. Один из них обрушился на часового, насмерть
задавив его так, что он даже вскрикнуть не успел.
Двое других часовых успели схватиться за оружие, прежде чем погибли,
так и не нанеся удара. Башка чудовища разделилась, и оба рта щелкнули
зубами.
Однако, умирая, солдаты издали мучительные вопли, и крики эти
предупредили всех, кого еще не разбудил шум, вызванный появлением Змея. И
один только взгляд на монстра, когда тот неуклюже выбрался на всеобщее
обозрение, убедил защитников, что безопасность могло дать только бегство.
Поэтому некоторые сломя голову выбежали за ворота, не волнуясь о том,
кто и что может ждать впереди, лишь бы бежать от того, что надвигалось
сзади. Большинство же бежало по ветшающим лестницам и взлетало по ним на
стены, башни или в донжон.
Когда они оставили между собой и Змеем ступенек так тридцать, то
задышали поспокойней. В конце концов, такая тварь едва ли могла взбираться
по лестницам, не говоря уж о стенах и башнях.
Ливия с ужасом смотрела, как ее люди убеждались в обратном. Змей осел у
одной стены и превратился в огромную, твердопанцирную массу, похожую на
миндальный орех. Из этой массы вырастала шея, до тех пор пока не достигла
уровня верха стены. Затем на этой шее выросла голова с клыкастыми челюстями,
словно какой-то ужасный цветок, и начала бродить по стене туда-сюда, срывая
вопящих людей, словно мальчишка, очищающий ягодный куст.
Ливия пыталась закрыть уши, чтоб не слышать истошных воплей погибающих.
Она исхитрилась заставить себя молчать, заткнув рот кулаком. Ее бы охватило
безумие, если б не остававшаяся еще надежда, что женщины и дети все же могут
оказаться в безопасности.
Наконец, Змей приобрел темно-малиновый оттенок и, казалось, стал теперь
похож на подушечку для булавок от пускаемых в него копий, стрел и камней.
Реза слегка тронул Ливию за плечо:
- Госпожа, существуют предания, что огонь имел какую-то власть над
чудовищами.
- У нас есть огненные стрелы?
- Нет, но есть горящие головни.
Ливия ничего не сказала. Для горящих головней понадобятся люди,
подносящие их поближе к монстру, и она не видела, как смельчаки сумеют
уцелеть - и прежде всего Реза, который наверняка возглавит их. Но другой
надежды на спасение нет.
- Отлично. Я спущусь позаботиться о раненых. Если не сработает все
прочее, я не дам им умереть в одиночку.
Если не сработает все прочее, она тоже обречена. Но, по крайней мере,
смерть придет достаточно быстро. При удаче первым, что она узнает о ней,
будут падающие внутрь башни, камни, которые раздавят ее насмерть, прежде чем
зверь сожрет ее...
Ее желудок забунтовал, и она прислонилась к стене, пока не прошел
спазм. Когда он минул, она готова была поклясться, что уши тоже предают ее.
Она услышала донесшийся издалека снизу, под горой, боевой клич Дома
Лохри <Вперед, всегда в бой!> и даже <Ливия Дамаос!>.
Конан и его бойцы добрались бы до замка одновременно со Змеем, если б
не одна несчастливая случайность.
Когда они пробегали рысью последнюю четверть лиги до тылов рати
Акийоса, то столкнулись с отрядом селян, двигавшихся к той же цели. И те и
другие приняли друг друга за подкрепление для Акимоса. Оба отряда залегли, и
их капитаны начали готовить бойцов и к атаке, и к обороне.
Только после того как на все это потеряли некоторое время, Конан узнал
крестьянскую одежду, а некоторые из селян узнали знак Дома Дамаос. Затем два
отряда двинулись вперед достаточно быстро, но они все еще поднимались на
гору, когда Змей нанес удар.
При всем учиненном им в замке погроме, монстр оказался для Конана и
селян благословением богов. Акимос и его воины были настолько ошеломлены
тем, что могло происходить в замке, что и забыли оглядываться на тылы.
Поэтому Конан вывел шестьдесят с лишним следовавших за ним бойцов на рубеж
атаки прежде, чем Акимос узнал, что у него гости.
Затем они двинулись вперед, и горный склон растворился в хаосе ночного
боя. И сквозь этот хаос несся подобно буре Конан, с мечом, оставлявшим
кровавые ошметки везде, где разил. Боевой клич киммерийца придавал смелости
его бойцам и лишал ее врагов. Той ночью северянин один стоил десяти, и для
некоторых из бойцов Акимоса не было позором то, что они бросились бежать
вверх по склону, крича, что на них напали демоны.
А затем они добрались до ворот и оказались лицом к лицу с настоящим
демоном. На них обрушился Змей.
Ливия следила через бойницу в башне, как монстр вырастил ноги и
усаженную шипами безглазую голову. Теперь он походил с виду на гигантскую
черепаху с восьмью или десятью - нет, теперь с двенадцатью - ногами и с
панцирем, гладким как стекло, за исключением мест, где оставили шрамы
брошенные головни.
Легенды не лгали. Воткни в тушу монстра огонь, и он будет страдать.
Воткни его достаточно глубоко, и, наверно, он умрет раньше, чем полностью
очистит замок от людей Ливии.
Головни сыпались на него градом, пока не иссякли, но к тому времени дым
со Змея повалил в двунадесяти местах. Ливия и все остальные в лазарете чуть
не оглохли от криков чудовища.
Затем он умолк и начал свое преображение. Ливия не знала, собирался ли
он атаковать или поискать где-нибудь еще добычу полегче, молилась, чтобы
верно оказалось последнее, и знала, что молитвы вряд ли помогут. Поэтому она
следила за тем, как Змей отрастил три добавочные пары ног и неуклюже потопал
за ворота. Камни повалились в обе стороны, когда чудище вышибло их, и часть
арки ворот с грохотом рухнула. Но каменные блоки размером с человека
произвели не больший эффект, чем галька, - они безвредно соскользнули с
чудища.
Затем она отползла от бойницы и вернулась к перевязыванию ран,
наложению мази на ожоги и держанию за руки тех, кто получил только душевные
раны, а не телесные.
Акимос поощряющее закричал своим людям, когда увидел, что те побежали к
замку. Атака сейчас, когда защитников что-то отвлекало, могла оказаться
успешной. А затем он обругал их, когда увидел, что они бегут обратно.
Но ругательства застряли у него в горле, когда он увидел, что заставило
их бежать. Он преградил бегущим путь, размахивая мечом:
- Соберись, соберись, ребята! Ради чести Дома Перам! Ради победы над
проклятыми!
Его заглушили ругательства убегающих. А один из них не ограничился
руганью. Он рубанул господина Акимоса кейфом. Удар вышел торопливым и
неуклюжим, но случай направил клинок в шею Акимоса.
Тот почувствовал, как кровь брызнула, а затем потекла по плечу и груди.
Струя крови стала обильней, и с каждой каплей уходили из тела силы.
Акимос упал на спину. Он еще не потерял сознания от потери крови, когда
Змей спустился по тропе и принялся смачно жрать добычу.
Бойцы Конана не дрогнули, когда пред ними появился монстр. Селяне же не
обладали ни таким хорошим предводителем, ни знанием, как бороться с
чудовищами. Они рассыпались и с воплями обратились в бегство.
Те из воинов Акимоса, какие еще остались в живых, последовали за ними.
Некоторые еще подумывали драться, другие же всего-навсего делали то же, что
и селяне, - оставляли между собой и чудовищем как можно больше лиг.
Немногие сильные духом слуги Дома Перам попытались и отстаивать свою
позицию, и вести бой с воинами Конана. Но их превосходили числом три к
одному, даже не считая того, скольких стоил киммериец. Они были перебиты,
взяты в плен или бежали, прежде чем Змей закончил поглощать труп Акимоса.
- Конан, нам придется послать людей в замок и вывести Ливию, -
воскликнул Арфос.
- Как мы пошлем их в обход этого? - проворчал Конан, показывая мечом на
Змея. Тот теперь отрастил три головы, с маленькими беззубыми пастями, но с
огромными горящими глазами. Он казался готовым топтаться на месте, пока
искал добычу, но Конан ничуть не сомневался в том, что он сделает, когда
найдет ее.
- Мы не можем бросить Ливию! - только что не завопил Арфос.
- Не можем, но она не может бросить своих людей и раненых в замке, -
отрезал Конан. - Для нее вопрос будет стоять - все или ничего, она именно
такой капитан. А раз всего не может быть, пока мы не убьем это...
- Конан, я пойду один, если...
Конан схватил Арфоса за плечо. Юноша заизвивался, как рыба на крючке,
но вырваться не смог.
- Никуда ты не пойдешь. Если ты поднимешься по этой тропе и закончишь
свой путь съеденным, Реза возжаждет моей крови, даже если Ливия этого не
захочет. Останешься или я должен тебя связать?
- Конан, - вздохнул Арфос. - Бывают минуты, когда ты, по-моему,
понимаешь мою невесту лучше, чем я сам.
- Из-за того что женщины такие, какие они есть, подобное уже случалось,
- обронил Конан. - Но я знаю не столько эту женщину, сколько этого боевого
капитана. - Он хлопнул Арфоса по плечу более дружески: - А теперь давай
займемся поисками головешек и огня. Хороший костерчик у него в зобу - и это
чудовище отправится следом за первым!
Арфос кивнул и начал подзывать к себе воинов. Когда юноша отправился на
поиски, Талуф подошел и встал рядом с киммерийцем.
- Как, по-вашему, сколько эта тварь собирается нас ждать, капитан? -
спросил сержант.
- Одним богам известно, а я с ними в последнее время не разговаривал, -
пожал плечами киммериец. - Если гад дочиста сожрал всех в замке, то,
возможно, он некоторое время будет двигаться помедленнее, как сытый лев.
Он не добавил того, о чем слыхивал, что сытые чудовища могли
разделиться надвое, и каждый новый монстр будет обладать всей страшной мощью
старого. Это было еще одной причиной того, почему он отказался послать мимо
Змея людей спасти тех, кто в замке. Если никто не будет стоять между
чудовищем и открытой местностью, а оно тогда разделится, то на воле будут
бродить, пожирая все на своем пути, два Змея.
И Конану не потребовался капитан Хаджар, чтобы преподать один важный
урок по части войны. Когда враг перед тобой, дерись с ним, если можешь! Не
сиди на заднице, пока неприятель не обратится в бегство, а когда обратится -
гонись за ним, как старый гончий пес за молодым зайцем.
Конан с Талуфом стояли перед Змеем, когда киммериец заметил одетую в
темное фигуру, спускающуюся по склону выше чудовища. Луна на небе давала как
раз достаточно света, чтобы можно было разобрать столь маленькую и худенькую
фигурку.
Скирон? Неужели колдун приобрел власть над Змеем, превратив его из
безмозглого чудища в оружие? Конан наблюдал за тем, как фигура, спотыкаясь,
приближалась, прикидывая расстояние. Может, он и сумел бы - нет, точно сумел
бы - добраться до колдуна и убить его, но ему никак не проскочить мимо
монстра.
Ну, время любого человека раньше или позже придет, в основном раньше
для тех, кто жил своим мечом и умом, и для Конана в этом не было ничего
удивительного. Он сделал все, что в его силах, и если Кром не сочтет это
достаточно хорошим, то это уж дело бога!
Конан двинулся вперед. Он прошел десять шагов, когда сзади его окликнул
Талуф:
- Капитан, смотри!
Вдоль спины Змея появлялась трещина. Она достигла головы, а затем
потянулась вниз, к шипастым хвостам. Каждый шип был длиннее человеческой
руки, каждый молотящий с достаточной силой, чтобы вонзить эти шипы сквозь
латы. Змей разделялся.
Конан не знал, во что это превращало его шансы на спасение. Он знал,
что теперь еще важнее зарубить Скирона прежде, чем колдун обретет власть над
обоими чудовищами.
Конан сорвался на бег, ревя боевые кличи полудюжины стран и размахивая
мечом. Он не видел, как Талуф бросился бежать следом за ним. Его глаза
смотрели только на Змея и на темную фигуру, теперь приблизившуюся к нему,
поднимающую руки в безошибочном жесте колдуна, собирающегося навести чары.
Скирон не замечал киммерийца, пока тот не начал выкрикивать боевые
кличи. И даже тогда он мало думал о нем. И десять варваров, вместе взятых,
не чета двум монстрам, каждый из которых будет под властью чар, повелевающих
им кормиться и делиться, кормиться и делиться, пока не будут столь же
многочисленными, как муравьи, и голодными, как отощавшие тигры.
И тогда они заполонят весь Аргос, пока другие чары не заставят их
подчиниться. И человек, который сможет навести эти чары, сможет потребовать
любую цену, и сами архонты отдадут достаточно золота, чтобы основать дюжину
школ для обучения магии! Акимос, может, и умер, но надежды Скирона - нет.
Он почувствовал, как чары нарастают в нем, и знал, что, делая это, они
черпают силы из его же тела. Его немой слуга канул в ночи, наверно в утробе
первого Дракона, а с ним и все магические предметы Скирона. Это не будет
иметь значения, если власть над монстрами поможет выиграть время для
восстановления сил и предметов.
Поэтому он влил свою силу в чары, не волнуясь о том, окажется ли он в
конечном итоге полностью опустошенным или нет. Не волновали его и другие
вещи, такие, как подбегающий к чудовищу киммериец. Когда Конан приблизился,
две из голов Змея вырастили зубы и метнулись к нему. Он рубанул их мечом по
мордам, а затем отпрыгнул за пределы досягаемости. Скирон лишь различил
быстроту рук и ног киммерийца и не поверил увиденному.
А затем он ясно увидел, что киммериец бежит вверх по склону к нему.
Третья голова чудища тоже отрастила зубы и метнулась следом за киммерийцем,
но лишь ударилась о камни позади него. Отлетевшие куски камня посыпались
вниз по склону, и пыль поднялась, полускрыв своей завесой Змея.
Скирон почувствовал, как на коже у него выступил пот, прокладывая
дорожки в облепившей ее пыли. Пока он наращивал чары власти над Змеем, тот
утратил свою обычную молниеносность. Не замедляли ли его чары и разделение?
Размышляя над этими вопросами, колдун продолжал наводить чары. То, что
отвлекло его наконец от чар, было заметное приближение Конана. Еще несколько
шагов, и он окажется в пределах досягаемости меча.
Хватит и простого заклинания для простой угрозы. Руки Скирона
заметались, и меч вылетел из руки северянина. Клинок описал высокую дугу, и
одна из голов чудища метнулась к нему, хватая его на лету, как птица,
склевывающая насекомое у себя на крыле.
Скирона охватило беспокойство. Это было быстрое движение у Змея - и
Конан по-прежнему приближался.
Беспокойство превратилось в страх. Скирон начал пятиться, но с таким же
успехом и ягненок мог попытаться, пятясь, уйти от волка.
Конан добрался до колдуна и сцепился с ним голыми руками. Скирон
завизжал от ужаса, когда почувствовал себя поднятым над головой киммерийца.
А затем страх парализовал ему рот и дыхание, когда киммериец швырнул его в
монстра.
Это не ослепило его глаз. Они увидели, как все три головы взметнулись с
разинутыми ртами. Они увидели опускающиеся зубы. Они даже увидели, как зубы
вонзаются в его тело, прежде чем сперва боль, а затем смерть навеки сделали
их слепыми.
Конан выхватил кинжал, стал спиной к скале, когда головы Змея разрывали
Скирона на части. Несомненно, чудовище бросится на него достаточно скоро.
Колдун-то едва ли больше чем на один зубок, а при разбитых чарах монстр
будет слишком быстр для того, чтобы смог спастись даже киммериец.
По крайней мере он покончил со Скироном и, как он надеялся, уменьшил
опасность, что чудовищ окажется больше одного. Тех, кто поднимется на гору с
огнем и сталью закончить работу, будет ждать облегченная задача, и некоторые
из них, возможно, выживут и расскажут Ливии...
Змей содрогнулся, и трещина, вытянувшаяся теперь от головы до хвоста,
расширилась. Из нее повалил дым, такой густой и зловонный, что Конан был
слишком занят прикрыванием носа и рта, чтобы увидеть то, что находилось под
дымом.
Дым этот был тяжелым, как морской туман. Он растекался вокруг Змея,
также поднимался к Конану. На мгновение у киммерийца похолодело внутри,
когда вонючие серые клубы задели его кожу.
Но в дыме не содержалось никакой магии, только тошнотворный запах,
похуже даже того, который дошел до Конана от первого монстра. Он попытался
определить, что же происходит с чудищем за дымовой завесой, но она стояла
теперь такой густой, что он с таким же успехом мог попытаться смотреть
сквозь кирпичную стену.
А затем раздался такой звук, словно все гнилые фрукты в Аргосе разом
бросили на каменный пол. Глаза Конану опалил голубой свет, пронзая дым, но в
тоже время ослепляя его. Он прижался лицом к скале, когда вонючий ветер с
ревом пронесся мимо него, садня ему кожу камешками и песком и неописуемыми
ошметками Змея.
Наконец голубой свет померк. Конан открыл глаза, смахивая с них песок,