— Я уверена, что такие люди существуют.
   Жан-Паскаль цинично улыбнулся, услышав мой намек. Он не казался оскорбленным, и я подумала, что мои подозрения относительно истинных причин, побудивших его сделать мне предложение, не лишены оснований.
   Он был мне неприятен. Я сравнила его с Роландом, который был совсем другим и который наверняка не представлял размеров моего состояния, и почувствовала себя счастливой и уверенной.
   С каждым днем я все больше и больше думала о том, как хорошо сложится моя жизнь, когда я стану женой Роланда.
 
   К разочарованию Белинды, свадьба была очень скромной. Мы решили устроить ее в Мэйнорли, чтобы уменьшить вероятность того, что о ней пронюхает пресса.
   Я и думать не могла о том, чтобы в подвенечном платье выходить из лондонского дома и ступать на то самое место, где упал смертельно раненный отец. Мэйнор Грейндж как место проведения свадебного торжества предложила Селеста. Она жила там целую неделю, занимаясь подготовкой к свадьбе.
   Ребекка и Патрик приехали с детьми, потому что это был, по их словам, совершенно особый случай; мы решили, что Альвина будет подружкой невесты, а Джейк — пажом. Патрик должен был «выдавать меня», Жан-Паскаль вызвался быть шафером Роланда.
   — У Роланда здесь нет других знакомых, — объяснила Селеста, — и Жан-Паскаль полушутя предложил на эту роль себя.
   Казалось иронией судьбы, что человек, совсем недавно делавший мне предложение, берет на себя такую роль, но я подумала, что подобная ситуация вполне в духе Жан-Паскаля.
   Белинда с Робертом тоже остановились в Мэйнорли. Было приглашено несколько гостей.
   — В общем, только близкие люди, — сказала Селеста.
   Миссис Эмери подготовила для нас то, что она настойчиво называла «покоями для новобрачных». Эти «покои» располагались этажом выше моей комнаты и занимали одну из самых больших комнат дома с примыкавшей к ней гардеробной. В комнате были огромные окна, выходившие на дуб и на «заколдованную» скамью, — такой же вид, что и из моей нынешней комнаты.
   В «покоях» были повешены новые шторы и вычищен ковер. Здесь стояла большая кровать с балдахином, на которой некогда возлежали сэр Рональд Фламстед и его юная жена — та самая леди Фламстед, которая, как говорили, возвращалась с того света, чтобы побыть со своим ребенком, рожая которого, она умерла.
   После свадебной церемонии мы должны были остаться здесь на одну ночь, а потом уехать в Амальфи, где после долгих дебатов решили провести медовый месяц.
   Нам предстояло выехать рано утром после свадьбы, а Филлида хотела задержаться в Мэйнор Грейндже с Селестой. Они стали добрыми друзьями, хотя были такими разными: Селеста — тихая и сдержанная, а Филлида — пышущая энергией. Дружба, возникшая между ними, удивила меня, но и порадовала. Я сказала об этом Роланду.
   — О, Филлида полна решимости подружиться со всеми, — сказал он. — Она счастлива за нас и готова полюбить каждого, кто связан с тобой.
   — Какой чудесный у нее характер! Должно быть, ей легко живется.
   Он нежно взглянул на меня и сказал:
   — С момента смерти наших родителей ей не пришлось переживать никаких несчастий. Мое самое заветное желание — чтобы так продолжалось и впредь.
   Того же самого я желаю и тебе, моя милая Люси, и ради этого буду делать все, что в моих силах.
   Я подумала: да, я поступила правильно, сказав ему «да».
   Свадьба завершилась. Я стала миссис Роланд Фицджеральд, и золотое кольцо на безымянном пальце левой руки свидетельствовало об этом.
   Я сделала первый шаг в сторону от всех своих бед.
   Конечно, время от времени что-то будет напоминать мне о них. Такие важные события невозможно забыть разом. Но я уже свернула со старого пути. Я собиралась начать новую жизнь.
   Меня немножко пугала неизбежность близких отношений с Роландом. Я чувствовала свое невежество в этих вопросах. Мне вспоминался Жан-Паскаль. А что если бы я вышла замуж за него! О, этот мужчина внушал бы мне ужас. Но, разумеется, я никогда бы не вышла за Жан-Паскаля, и теперь моим мужем стал Роланд, милый добрый Роланд, чьей единственной заботой было утешить меня и сделать счастливой.
   Мне не нужно было бояться. Роланд был нежным и понимающим человеком. Он чувствовал мою скованность и уважал мою невинность.
   Взглянув на большую кровать под балдахином, я вдруг захотела, чтобы это происходило в другой комнате. У меня из головы не шла прекрасная леди Фламстед, и я не хотела, чтобы в первую брачную ночь меня преследовали привидения.
   Я подошла к окну и взглянула на дуб и скамью.
   Роланд встал рядом со мной.
   — Бояться нечего, — сказал он. — Единственное мое желание — сделать тебя счастливой. А почему это место в саду так притягивает тебя?
   Я рассказала ему о привидении, сидевшем на скамье, и, рассказывая, вспомнила о своей матери, которая, по словам Ребекки, явилась к ней (хотя Ребекка и не видела ее) и настояла на том, чтобы Ребекка забрала меня в свой дом.
   Возвращаются ли люди после смерти? Если так, то мужчина, которого я помогла приговорить к виселице…
   Я отбросила эту мысль. Во всяком случае, попыталась Очень уж это был неподходящий предмет для размышлений в брачную ночь.
   Я повернулась к Роланду, который обнял меня.
   — Милая Люси, — сказал он, — ничего не бойся. Все будет так, как ты пожелаешь. С сегодняшнего дня я возьму на себя все твои заботы.
   Он проводил меня к кровати. Некоторое время я уютно лежала в его объятиях, а позже он мягко и нежно овладел мной. Больше я ничего не боялась.
 
   Я часто вспоминала эти две недели, проведенные в Амальфи. Что ни говори, это был прекрасный медовый месяц.
   Выбор оказался очень удачным. Думаю, мало в мире столь же прекрасных мест. Было тепло, но не слишком жарко. Мы остановились в очаровательном отеле возле собора, и с балкона нашего номера открывался вид на необыкновенно синее море. Все относились к нам дружелюбно и приветливо. Мы ходили на долгие прогулки, отыскивая великолепные виды — глубокие долины и маленькие белые домишки на склонах гор. Мы могли сидеть часами, говоря ни о чем, просто наслаждаясь своим счастьем. После смерти отца я впервые ощущала такое умиротворение.
   Я была переполнена благодарностью к Роланду за то, что он сделал для меня. Его очень тронуло, когда я сказала ему это. Он взял мою руку и поцеловал ее.
   — Я никогда не был так счастлив, — сказал он. — Спасибо тебе, Люси.
   — У меня такое предчувствие, что теперь для меня все изменится, — ответила я. — Я собираюсь стать счастливой. Еще недавно это казалось мне невозможным.
   Это было ужасно, Роланд. Мой отец играл такую важную роль в моей жизни, и его так безжалостно отняли у меня. Если бы он долго болел, то, наверное, я как-то сумела бы подготовить себя к этому. Но это случилось именно так. А потом еще суд…
   Он сжал мою руку:
   — Не думай об этом. Все уже закончилось, Люси.
   — Да, но я не могу не думать об этом. Видишь ли, дело в моих показаниях. Этот человек…
   — Он мертв, — тихо сказал Роланд.
   — Он убил моего отца. Чего еще он мог ожидать?
   Роланд ничего не отвечал. Он смотрел на синее море, и на его лице застыло какое-то странное выражение. Затем он с улыбкой повернулся ко мне и поцеловал меня, вначале легко, а потом страстно.
   — Роланд… — удивилась я.
   — Дорогая Люси, пожалуйста, не тревожься, — сказал он и медленно добавил с каким-то необычным и непонятным оттенком в голосе:
   — Чему быть, того не миновать.
   После этого мы еще долго сидели, глядя на море.
   Я любила гулять по городу. Тут было так много интересного. Мы с Роландом увлекались прошлым и обожали делать новые открытия. Раньше Амальфи был для нас всего лишь названием на карте. Теперь мы узнали, что этот небольшой городок играл очень важную роль в шестом веке в составе Византийской империи, а позже стал центром одной из первых морских республик в Италии.
   Я любила посещать собор Святого Андрея с прекрасными бронзовыми дверями, которые, как мы узнали, были установлены в одиннадцатом столетии.
   Поблизости от собора стояли колокольня и небольшой монастырь. Хотелось увидеть как можно больше, и я с удовольствием ходила по узеньким улочкам, иногда присаживаясь под сине-белыми навесами уличных кафе и выпивая рюмку вина или чашечку кофе.
   Мы обсуждали увиденные места и строили дальнейшие планы.
   К концу нашего пребывания в Амальфи Роланд сказал, что неплохо бы съездить в Неаполь. Мы оставались там несколько дней, и каждое утро начиналось с того, что, выглянув в окно, мы смотрели на грозную вершину Везувия. Волнующий день мы провели в Помпеях, осторожно прокладывая путь по расчищенным руинам того, что в свое время было кипящим жизнью городом, пока раскаленный пепел из гигантского вулкана не уничтожил его. Это заставляло осознавать, сколь случайно наше существование, как легко чья-то смерть или природная катастрофа может изменить весь ход человеческой жизни.
   — Мне кажется, Помпеи заинтересовали тебя, но и заставили загрустить, — сказал Роланд.
   — А как можно не опечалиться, видя разрушения такого масштаба? — возразила я. — Как можно ходить по этим мостовым, где когда-то были улицы и не думать о том ужасном дне, когда разразилась катастрофа?
   Роланд, конечно, понял, что я думала о другой катастрофе, разразившейся, возможно, еще более неожиданно.
   В этот вечер, вернувшись в Неаполь, мы были не так веселы, как обычно, и, пока мы оставались в этом городе, у меня не исчезало ощущение того, что, куда бы я ни взглянула, над всем нависает зловещая тень вулкана.
   Мы вернулись в Амальфи, прекрасный, спокойный Амальфи, и там провели последние дни нашего медового месяца.

ПОЖАР!

   Из наивной девушки я превратилась в женщину. Я стала совсем другим человеком. У меня появился новый взгляд на вещи. Мы с Роландом любили друг друга, а любовь, как говорят, — и, по-моему, правильно говорят, — это самое прекрасное, что есть в мире. Я больше не чувствовала одиночества. Мой муж стал самым близким для меня человеком, даже ближе, чем мой покойный отец, Джоэль и Ребекка. У нас сложились гораздо более близкие отношении: я ощущала такой покой, который считала для себя невозможным с момента смерти отца. Все это подарил мне Роланд, и я больше ни в чем не нуждалась.
   Я попыталась объяснить ему это, и он был очень тронут. Все теперь изменилось. Я предвкушала миг возвращения домой. Нужно было решать, как мы собираемся жить. Мне хотелось сохранить Мэйнор Грейндж. А почему бы и нет? Трудно было бы найти более привлекательный дом.
   Я осмотрела то, что Роланд называл своим лондонским пристанищем. Это был узенький дом, по две комнаты на каждом этаже, — всего восемь комнат, включая две полуподвальные.
   — Этого было вполне достаточно для нас с Филлидой, — сказал Роланд, — и мы не видели причин что-нибудь менять.
   Он объяснил, что недавно продал свой Йоркширский дом.
   — Примерно год назад. Это казалось разумным.
   Ездили мы туда довольно редко. После смерти родителей нам было очень неуютно в этом доме. Давно надо было продать его. Теперь, приезжая в Йоркшир, я останавливаюсь в отеле в Бредфорде.
   Значит, это «пристанище» было его единственным домом.
   — Мы с Филлидой никогда особенно не заботились о недвижимости, — заметил Роланд.
   — В таком случае, нашим домом будет Мэйнор Грейндж, а в Лондоне ты будешь останавливаться здесь.
   — Да. Возможно, лучше пока ничего не менять.
   Посмотрим, как пойдут дела. Мы вместе, и это самое главное.
   В Мэйнор Грейндже нас ожидал теплый прием.
   В холле стояла взволнованная Филлида. Она крепко обняла нас обоих.
   — Я так рада видеть вас! — воскликнула она. — Мне очень вас не хватало. Я постоянно считала дни.
   О, Господи, вы оба прекрасно выглядите, разве что чересчур загорелые. С южным солнцем нужно быть поосторожней.
   — Это то же самое старое доброе солнце, — сказал Роланд.
   — Да, но там оно падает под другим углом или что-то в этом роде. Как бы то ни было, выглядите вы превосходно. — Она слегка нахмурилась. — И, кажется, действительно хорошо провели время.
   Прозвучало это так, будто она требовала от нас подтверждения своей реплики, чтобы удостовериться, что у нас все в порядке. Я подумала, что необычайно мило с ее стороны проявлять о нас такую заботу.
   — Мы и в самом деле замечательно провели время.
   Мы видели Неаполь, — сообщила я.
   — По-моему, говорят: «Увидеть Неаполь — и умереть»?
   — Это значит, что он прекраснее всего на свете и каждый должен увидеть его, прежде чем умрет.
   — Несколько странный способ выражения мысли, не правда ли, Люси? «Увидеть Неаполь — и умереть».
   Она рассмеялась, словно это было очень смешно.
   Роланд довольно резко сказал:
   — Все было чудесно. Мы потрясающе провели время.
   — Ну что ж, вот вы и вернулись, и я рада видеть вас. Я положила вам в постель грелку.
   — В этом есть необходимость? — удивилась я. — — Мне кажется, там сыровато. Кроме того, я велела протопить камин. Вечерами становится прохладно.
   — А у тебя-то как дела? — спросила я.
   — Превосходно. Мне нравится этот прекрасный старинный дом.
   Мы вошли в нашу комнату. Здесь было уютно и красиво. Я подавила искушение подойти к окну, так как Роланд сразу понял бы, зачем я это делаю.
   Роланд оставил меня одну разбирать чемоданы, и, пока я занималась этим, в дверь постучала миссис Эмери.
   — Надеюсь, все хорошо, мисс Люси. Ох, я и забыла, что теперь вас нельзя так называть. Теперь вы миссис Фицджеральд.
   — Миссис Эмери, вы можете называть меня так, как вам нравится. Думаю, понадобится время, чтобы привыкнуть к «миссис Фицджеральд». Все прекрасно.
   — Ага, — кивнула она.
   Но я чувствовала по ее поджатым губам и по наклону головы, что далеко не все прекрасно. Я уже собиралась спросить, в чем дело, но решила повременить с вопросом, поскольку до обеда оставалось всего полчаса.
   — Давайте поболтаем завтра, миссис Эмери, — сказала я.
   — Да, — ответила она. — Спасибо, мисс Люси. Я бы не прочь.
   — Хорошо оказаться дома.
   — Надеюсь, медовый месяц был счастливым?
   — Все было удивительно.
   — Эмери будет рад слышать это… как и я.
   — Значит, завтра мы с вами и поговорим, миссис Эмери.
   Она на время успокоилась, зато я слегка встревожилась. В чем тут дело? Впрочем, я не стала придавать этому инциденту особого значения, так как знала, что хорошая экономка, вроде миссис Эмери, легко обижается и готова воспринять любую мелочь как покушение на ее авторитет.
   За обедом Филлида говорила, почти не умолкая.
   — Мой язык обгоняет мысль, — сказала она. — Чувствую, Роланд сейчас скажет: «Это так характерно для тебя». Но я действительно очень рада вашему возвращению. Я постоянно думала о том, что бы сделать для вас. О, я не хочу сказать, что этот дом недостаточно удобен, и прислуга здесь просто замечательная, но, знаете ли, мне хотелось внести свою лепту. Я поставила цветы в вашу комнату. Надеюсь, они понравились тебе, Люси?
   Я подтвердила это и поблагодарила ее. Действительно, я заметила цветы, но была так занята распаковыванием вещей, а потом появлением миссис Эмери со своей проблемой, что совсем забыла про них.
   — Мне казалось, что они станут дополнительным приветом.
   — Так и получилось. Очень мило с твоей стороны.
   — Я хотела быть чем-то полезной. Понимаешь, Люси, ведь это твой дом…
   Она и Роланд выжидательно посмотрели на меня.
   — Но он очень удобен, правда? — спросила я, — Мы с Роландом уже обсудили вопрос, где будем жить, и этот дом кажется нам идеальным. Здесь множество комнат. А когда Роланд поедет в Лондон по делам, он сможет остановиться в вашем домике. Отсюда до Лондона легко добраться.
   — Мы решили, что пока поживем так и посмотрим, как все получится, — вставил Роланд.
   — И вы не будете возражать, если я останусь здесь?
   — Моя милая Филлида, конечно, я хочу, чтобы ты жила здесь. А как же иначе? Пойми же это.
   — Да, я так и думала. Мне просто хотелось услышать подтверждение.
   — Кстати, я вспомнил, что завтра с утра мне нужно съездить в Лондон на денек, просто посмотреть, как идут дела, — сказал Роланд.
   — Я кое-что должна сказать тебе, — несколько смущенно объявила Филлида. — Я привезла сюда Китти.
   — Ах, вот как! — сказал Роланд.
   — Кто такая Китти? — спросила я.
   — Это женщина, которая работает у нас в Лондоне.
   В полуподвальном этаже постоянно живут миссис и мистер Гордон, а Китти — приходящая служанка. Она была у меня кем-то вроде горничной, и мне очень не хватало ее, поэтому я привезла ее сюда.
   — А чем она занимается?
   — В общем-то, обслуживает меня. Следит за моей одеждой, немножко шьет и так далее. У нее хорошие руки. Мне не хватало ее, и к тому же, когда я жила здесь, а Роланд был в свадебном путешествии, в Лондоне было нечего делать. Она забеспокоилась, и я привезла ее сюда. Надеюсь, ты не будешь возражать?
   — Конечно, нет, — сказала я, — Что она за человек?
   — Средних лет и, как я уже сказала, хорошая рукодельница. В общем, настоящее сокровище. Я уверена, что она сможет сделать что-нибудь нужное и для тебя.
   — Ну, сейчас я ничего не могу придумать, — сказала я.
   Филлида вновь заговорила:
   — Все эти перемены, конечно, беспокоили ее.
   Я знаю, что она живет на жалованье. Я не могла просто избавиться от нее, а поскольку большую часть времени мы будем проводить здесь…
   — Конечно, я все понимаю.
   Филлида сразу оживилась:
   — Я очень боялась, что ты подумаешь, будто я вмешиваюсь в домашние дела и веду себя как хозяйка.
   — Мне бы это и в голову не пришло!
   — Боюсь, Филлида всегда действует под влиянием настроения, — сказал Роланд. — Возможно, все-таки было бы лучше подождать возвращения Люси и спросить ее разрешения.
   — Да, я поняла это… уже после того, как сделала.
   Но бедняжка Китти так волновалась. Я считала себя обязанной успокоить ее. Ты прощаешь меня, Люси?
   — Разумеется, все в порядке. Встречалась ли ты с кем-нибудь здесь, в деревне, например, пока мы были в отъезде?
   — Нет. Я была слишком занята, прежде всего изучением дома. Правда, это захватывающее занятие?
   Меня это волнует, тем более, что я буду здесь жить — по крайней мере, до тех пор, пока наши планы не изменятся.
   В этот вечер мы рано ушли спать.
   — Только когда путешествие завершается, начинаешь осознавать, как оно утомительно, — сказал Роланд.
   Не успели мы войти в свою комнату, как раздался стук в дверь. Это была Филлида с подносом, на котором стояли два стакана.
   — Я хочу, чтобы вы попробовали это, — сказала она. — Напиток и в самом деле очень приятный. Этот рецепт называется «стаканчик на ночь». В Сент-Джеймсе есть лавка, где торгуют этим, как они говорят, оздоравливающим средством. Туда входят всяческие травы и тому подобное. Я купила и попробовала. Это что-то вроде овсяного отвара, только гораздо приятней. Принимаешь на ночь с горячим молоком — и спокойный сон обеспечен.
   — И ты в это веришь? — спросил Роланд.
   — Мой милый брат, я знаю это. Я бы не предлагала вам, если бы не испробовала на себе.
   Она поставила поднос на столик, а мы с Роландом, сидя рядышком на кровати, смотрели на нее.
   — Давайте-ка попробуйте, — пригласила Филлида. — Люси… — Я взяла поданный ею стакан. — И Роланд…
   Теперь, перед тем как лечь в постель, я все время пью это, — сообщила она нам. — Ну же, пейте!
   Она проследила за тем, как мы выпили.
   — Довольно приятно на вкус, правда?
   Мы с этим согласились.
   — А теперь я пойду. — Она поцеловала нас обоих. — Спокойной ночи, мои драгоценные. Не могу вам сказать, как я счастлива, что вы вернулись домой.
   Я немного беспокоилась за вас, странников в чужом краю.
   Она довольно робко улыбнулась нам и, забрав поднос, вышла.
 
   На следующее утро Роланд встал рано, чтобы успеть на поезд. Он пообещал, что к вечеру вернется.
   Я вспомнила, что назначила свидание миссис Эмери, поэтому постучалась в ее комнату, и она предложила мне чашечку своего знаменитого дарджелингского чая. Зная, что она будет оскорблена отказом, я выразила горячее желание выпить его.
   Последовала церемония заварки чая, и, наконец, когда перед нами оказались наполненные чашки, она перешла к делу.
   — Я ведь в этом доме давным-давно, мисс Люси, — начала она. — И мне кажется, я знаю свое место и хорошо справляюсь с работой.
   — В этом нет сомнений, миссис Эмери.
   — Жалоб на меня не было. Я, по крайней мере, их не слышала.
   — Разумеется, не было. Все, включая и моего отца, всегда только хвалили вас.
   — Я в этом доме веду хозяйство уж и не знаю, сколько лет.
   Я начала беспокоиться. Столь пространное вступление свидетельствовало о том, что дела обстоят гораздо серьезнее, чем мне казалось.
   — Скажите, что вас тревожит, миссис Эмери.
   — Ну, мисс Люси, прислугу нанимают экономка и дворецкий. Экономка занимается женской частью прислуги, а дворецкий — мужской…
   — Ну да.
   — Так вот, похоже, кое-кому кажется, что можно явиться в дом и все переменить по-своему.
   Теперь я поняла, в чем дело.
   — Вы возражаете против того, что мисс Фицджеральд привезла с собой новую служанку?
   — Вот именно, мисс Люси. Прислугу в этом доме всегда нанимала я и не вижу причин, почему это должно измениться.
   — Я не думаю, что мисс Фицджеральд хотела вмешиваться в вашу сферу, миссис Эмери.
   — Я не приглашала эту Китти — или как ее там — приезжать сюда.
   — Она чем-нибудь заслужила ваше неодобрение?
   — Ну, так бы я не сказала. Но она, например, ходит в кухню. Миссис Грант это не понравится.
   Я не представляла, чтобы миссис Грант, толстая, добродушная повариха, стала выдвигать какие-нибудь возражения. В отличие от миссис Эмери она не требовала точного соблюдения правил, установленных в доме.
   — Я уже поговорила об этом с мистером Эмери, и он согласен со мной, — продолжала миссис Эмери.
   Видимо, у него всегда хватало здравого смысла соглашаться с женой. Теперь мне стало понятно, что она опасается покушений на свои права, и я обязана уладить этот вопрос.
   — Думаю, я могу вам все объяснить, — сказала я. — У мистера и мисс Фицджеральд есть небольшой дом в Лондоне. Постоянно там живет супружеская пара слуг, а Китти у них — приходящая. В последнее время Китти там было совсем нечего делать, поскольку она является кем-то вроде камеристки мисс Фицджеральд.
   Вот она и приехала сюда. Ни к каким домашним делам она не будет иметь отношения. Она просто будет личной служанкой у мисс Фицджеральд, понимаете?
   — Но меня-то об этом не спрашивали, мисс Люси.
   — Вероятно, мисс Фицджеральд решила, что поскольку Китти является ее личной служанкой, то все в порядке. Она, конечно, ужасно огорчится, узнав, что задела ваши чувства.
   Миссис Эмери несколько смягчилась.
   — Что ж, я рада, что вы вернулись, мисс Люси. Вы в доме хозяйка, и об этом все должны помнить.
   — О, я уверена, что все об этом помнят. Мисс Фицджеральд говорила мне о Китти и просила прощения за свой поступок. Она признала, что поступила необдуманно. Но в Лондоне для Китти не было работы, а увольнять бедную девушку ей не хотелось.
   — Это не девушка. Я бы сказала, что это женщина лет сорока.
   — Понятно. Я еще не видела ее. Но мисс Фицджеральд в самом деле не хотела никого обижать. Пусть Китти остается. Вы уж не сердитесь на нее, миссис Эмери.
   — Ладно, до тех пор, пока меня не обидят, мисс Люси.
   — Я думаю, вы знаете, как я вас уважаю, и меня очень расстраивает то, что вы недовольны.
   — О, этого я не говорила. Но я всегда делала свое дело как можно лучше, и люди это понимают. Я всегда знала, каковы мои права, и все остальные тоже знали.
   Я просто не люблю, когда приходят чужаки и начинают устраивать все по-своему.
   — Но, видите ли, мисс Фицджеральд вряд ли стоит называть чужаком. Она сестра моего мужа, и я надеюсь, что мы хорошо уживемся все вместе.
   — Ну, если вы так считаете, мисс Люси…
   — Да, я так считаю, миссис Эмери. Смею сказать, что никогда прежде не пила такого превосходного чая.
   Она совершенно успокоилась. А я с улыбкой подумала: буря в чашке чая. ***
   В тот же день я познакомилась с Китти. Выглядела она совсем не так, как я ожидала. Это была крупная женщина, и, по-моему, ей было далеко за сорок. Когда Филлида представляла нас друг другу, Китти почти не раскрывала рта.
   — Это Китти, — сказала Филлида. — Она постарается быть полезной.
   — Надеюсь, вам здесь понравится, Китти, — сказала я.
   — О да, мэм, — ответила она.
   На этом беседа завершилась.
   Вечером вернулся Роланд. — Всего за день я успела соскучиться по нему. Услышав об этом от меня, он обрадовался.
   За обедом он рассказал, что в конторе накопилось довольно много дел. Руководивший ею клерк не решался самостоятельно действовать по многим вопросам, поэтому Роланду предстояло хорошенько разобраться с накопившимися делами, что могло занять около четырех-пяти дней.
   — Вероятно, когда ты возьмешься за это, то будешь трудиться с утра до полуночи, — сказала Филлида. — Я знаю, что ты работаешь нерегулярно и тратишь много времени впустую. — Она обратилась ко мне:
   — Но уж если он работает, то работает.
   — Она права, — сказал Роланд — Именно так я веду дела. Можно сказать, наскоками. Что же, придется разгребать завал. Через денек, с понедельника, я запрягусь в работу на целую неделю.
   — Но больше времени мы тебе не дадим, — сказала Филлида. — Мы с Люси будем считать дни до твоего возвращения.