Карр Филиппа. Песня сирены

   Наступил июнь, потом июль, и все это время я часто встречалась с Мэтью. Для меня это были чудесные месяцы. Мы нашли, что у нас еще больше общего. Он много знал о птицах, и мы, бывало, часами лежали в поле, притаившись, и наблюдали за птицами, которые перестали радостно распевать, потому что теперь были заняты заботой о подрастающих птенцах, хотя время от времени мы слышали вьюрка и пеночку; да и кукушка все еще давала знать о своем присутствии. Мэтью многому научил меня, и мне нравилось учиться у него. Мы водили Бэлл на долгие прогулки, а иногда она сопровождала нас в прогулках верхом. Ей нравилось бежать за лошадьми и состязаться с нами, когда мы скакали галопом, пока она не устанет. Иногда мы ездили к морю и скакали по берегу, покрытому галькой. Мы нашли места, где росли морские анемоны. Иногда мы снимали обувь и шли босиком по воде, разглядывая забавные маленькие существа, обитавшие на мелководье. Нам приходилось быть очень осторожными, чтобы не наткнуться на пескарок и морских дракончиков. Мэтью показал мне, что у пескарок с обеих сторон головы было нечто, похожее на нож с тремя лезвиями. Дракончик был еще более страшным: у него на спине могли находиться ядовитые шипы.
   Это были очень счастливые дни для меня. Однажды я подслушала, как бабушка говорила матери:
   — Он смотрит на нее как на ребенка. Должно быть, он лет на семь или восемь старше. Мать ответила:
   — Она и в самом деле еще ребенок, но мне кажется, что она встречается с ним слишком часто.
   Я очень испугалась, что они попытаются прекратить наши встречи, но, видимо, они решили, что Мэтью ведет себя подобающим образом и, поскольку Я очень молода, то наша дружба со временем прекратится сама собой.
   Однажды мы проезжали мимо Эндерби-холла и, как всегда, задержались, чтобы взглянуть на него. Было в этом доме нечто такое, что заставляло большинство людей делать то же самое — Это чудесный дом, — сказал Мэтью — Мне жаль, что мать его не купила.
   — И ты все еще жалеешь об этом? — спросила я.
   — Нет, теперь, когда у нее есть Грассленд, уже не жалею: он на таком же расстоянии от Довер-хауса, как и Эндерби.
   Я светилась от гордости, когда он говорил подобные вещи.
   — Но я хотел бы еще раз взглянуть на дом, — сказал Мэтью. — Я видел его только один раз, когда мать собиралась его купить.
   — Это нетрудно сделать: в Эверсли-корт есть ключи. Я завтра достану их и проведу тебя в дом.
   — Это доставило бы мне удовольствие.
   — Мы отправимся осматривать дом завтра после обеда, но не слишком поздно. Мы должны осмотреть его до наступления сумерек.
   — А, ты имеешь в виду, что в сумерках появляются призраки? Ты боишься призраков, Дамарис?
   — С тобой я бы не побоялась. Он повернулся ко мне и легонько поцеловал меня в лоб:
   — Это дух, — сказал он. — Я защищу тебя от всех опасностей днем и ночью.
   Мэтью обладал огромным обаянием. Он вел себя так непринужденно и естественно, что иногда мне хотелось знать, какое значение он придает своим поступкам?
   Я все-таки взяла ключи из письменного стола в Эверсли, в котором они хранились, и на следующий день после полудня встретилась с Мэтью у ворот Эндерби-холла.
   С ним была собака.
   — Бэлл так хотела прогуляться, что у меня не хватило духу ей отказать. Должно быть, она знала, что я встречусь с тобой, — сказал он.
   Бэлл прыгала от радости вокруг меня. Я погладила ее, сказав о том, как я рада, что она пришла.
   Я вынула ключи, и мы прошли через сад к главному входу. Сад поддерживался в относительном порядке. Джекоб Рок был одним из тех, кто за ним присматривал. Я подумала: «Теперь, должно быть, это будет кто-нибудь другой»
   Дом был построен из красного кирпича времен Тюдоров. Как у многих домов того времени, в центре у него был зал, а по бокам два крыла. Большую часть стен покрывали вьющиеся растения. Он выглядел очень симпатичным, с этим красным кирпичом, просвечивающим сквозь блестящую зеленую листву, но не таким красивым, каким он будет выглядеть осенью, когда листья предстанут во всей красе, с оттенками красновато-коричневого цвета.
   — Если бы срезать вьющиеся растения, то внутри стало бы светлее, — заметила я.
   — Тогда атмосфера дома не наводила бы на мысли о призраках?
   — Да, это было бы прекрасно.
   — Мне кажется, что тогда исчезло бы ощущение таинственности.
   Мы вошли в зал. Мэтью оглядел великолепный сводчатый потолок.
   — Он просто чудесный!
   — Взгляни, вот галерея, где живут призраки.
   — Это же место, где некогда играли менестрели.
   — Это место действия трагедии. Одна из владелиц дома повесилась… или пыталась повеситься. Веревка оказалась слишком длинной, она покалечилась и много страдала, прежде чем умереть.
   — Она и есть призрак?
   — Я думаю, что есть и другие, но обычно рассказывают именно о ней.
   Бэлл пробежала в зал, обнюхивая углы. Дом явно волновал ее так же, как и Мэтью.
   — Давай пойдем наверх, — сказала я.
   — У дома жилой вид, — заметил Мэтью.
   — Это от того, что в нем есть мебель. Карлотта не захотела, чтобы ее вывезли.
   — Кажется, Карлотта — очень решительная молодая леди!
   Да, это так.
   — Я хотел бы с ней встретиться. Смею надеяться, что когда-нибудь я ее увижу?
   — Если ты останешься здесь долго, то, конечно, увидишь. Мы навещаем их, и они приезжают сюда. Я бы очень хотела повидать Клариссу.
   — Я думал, что ее зовут Карлотта.
   — Карлотта — это моя сестра, Кларисса — это ее ребенок, самая чудесная девчушка на свете.
   — Все маленькие девочки таковы, Дамарис.
   — Я знаю, но эта особенная, — вздохнула я. — Карлотта такая везучая.
   — Потому что у нее есть несравненная девчушка, ты это имеешь в виду?
   — Да, и это, и то, что она — Карлотта.
   — Она, действительно, такая счастливица?
   — У Карлотты есть все, что можно только пожелать: красота, богатство, муж, который ее любит…
   — И.
   Я прервала его:
   — Ты хотел добавить: «и Кларисса»?
   — Нет, я собирался сказать: «и очаровательная сестра, которая ее так невероятно обожает».
   — Ее все обожают.
   Мы поднялись на галерею менестрелей, и Мэтью вошел вовнутрь.
   — Здесь довольно темно! — воскликнул он. — И довольно прохладно. Это все из-за занавесок. Они красивые, но немного мрачноваты.
   Бэлл последовала за ним на галерею, она обнюхивала все вокруг.
   Я сказала:
   — Пойдем и посмотрим комнаты наверху. Мэтью последовал за мной. Мы прошли через спальни и зашли в одну, с большой кроватью под пологом на четырех столбах. Пологом в ней служили красные бархатные занавеси. Я тотчас же вспомнила, что однажды видела здесь Карлотту. Она лежала и разговаривала сама с собой. Я не могла забыть об этом случае.
   — Интересная комната, — сказал Мэтью.
   — Да, это самая большая из всех спален.
   И в этот момент, мы услышали, что Бэлл яростно лает на что-то.
   Мы нашли ее на галерее. Собака была взволнована, смотрела на пол и лаяла, царапая доски пола так, словно хотела их оторвать. Между досками была щель, и мне показалось, что она пытается что-то достать оттуда.
   Мэтью встал на колени и заглянул в щель.
   — Похоже, что там что-то блестящее. Должно быть, оно привлекло ее внимание.
   Он положил руку на голову Бэлл и легонько ее погладил:
   — Успокойся, ничего, там нет. Собака ответила на его ласку, но не давала себя увести, пытаясь лапой поднять доску.
   Мэтью встал.
   — Да, это интересный дом, — сказал он. — Я согласен, что в нем есть нечто такое, чего недостает Грассленду, но я бы сказал, что Грассленд более уютный.
   Пойдем, Бэлл.
   Мы начали спускаться вниз по лестнице, Бэлл следовала за нами очень неохотно. Мы остановились в зале, некоторое время оглядывая потолок. Пока мы стояли, Бэлл исчезла.
   — Опять отправилась на галерею, — сказал Мэтью. — Она очень упрямая, эта Бэлл. Прежде она была собакой моего отца, и он, бывало, говорил, что если она что-то вобьет себе в голову, то так легко от этого не откажется.
   Бэлл лаяла так яростно, что из-за шума мы едва могли разговаривать. Мы вернулись на галерею.
   Собака опять смотрела на щель и изо всех сил пыталась поднять доску.
   Мэтью сказал:
   — Еще немного, и она оторвет доску. — Он опустился на колени. — В чем дело? Что тебе здесь нужно?
   Теперь Бэлл лаяла с еще большим энтузиазмом. Она уловила, что у Мэтью возник интерес, и решила не отставать, пока не получит то, что нужно.
   Мэтью взглянул на меня:
   — Я мог бы поднять доску. Здесь не должно быть щелей, ее все равно нужно ремонтировать.
   — Подними доску. Я скажу, чтобы один из работников пришел и починил ее. Я не думаю, что люди часто ходят на эту галерею: все ее боятся.
   — Да, это место, где обитает призрак, не так ли? Странно, что Бэлл заинтересовалась именно им, хотя говорят, что собаки обладают особым чутьем.
   — Мэтью, ты не думаешь, что мы на пороге великого открытия?
   — Нет, это просто упрямство Бэлл. Она что-то там видит и не успокоится, пока не получит. Но скажу тебе, Дамарис, что меня самого это тоже заинтересовало. Ну, посмотрим, смогу ли я справиться с половицей.
   Бэлл ужасно разволновалась, когда Мэтью начал поднимать доску. Она затрещала. Там, где доска касалась стены, взметнулось облако древесной пыли.
   — Да, — сказал Мэтью, — ее нужно заменить. Ну, она поддается.
   Доска поддалась, и мы заглянули в «пыль веков». Там, в этой пыли, и лежала вещь, которая привлекла внимание Бэлл. Это была пряжка и, похоже, от мужского башмака.
   От волнения собака издавала странные звуки — то ли выла, то ли скулила, а иногда отрывисто лаяла.
   — Из-за чего так волноваться? — спросил Мэтью.
   — Возможно, она серебряная, — сказала я, — и, должно быть, лежала здесь много лет.
   Мэтью держал пряжку в руке, а Бэлл с напряженным вниманием следила за ним, махая хвостом, и время от времени издавала странный звук, который, по-моему, должен был означать удовольствие: она получила то, что хотела.
   — Мне кажется, пряжка свалилась с башмака, а ее владелец долго думал, где же он мог ее потерять, но он не догадался поискать ее под половицами. Что же теперь делать с этой доской? Я положу ее на место, — Тебе придется сказать, чтобы ее прибили, иначе кто-нибудь зацепится ногой и упадет.
   Мэтью положил пряжку на пол. Собака тотчас же ее схватила.
   Я потрепала ее:
   — Не проглоти ее, Бэлл, — сказала я.
   — Для этого она слишком умна.
   Я наблюдала за тем, как Мэтью положил доску на место.
   — Ну, — сказал он, — выглядит неплохо. Он встал, и мы осмотрели доску.
   — Но не забудь рассказать им об этом, — сказал он.
   Собака все еще держала пряжку в зубах. Она следила за нами, помахивая хвостом.
   — Избалованная девица! — сказал Мэтью. — Стоит тебе только из-за чего-нибудь поскулить, и ты это получаешь, даже если для этого приходится поднимать половицу.
   Мы вышли из дома и заперли его на ключ.
   Мэтью сказал:
   — Пойдем, навестим мою мать. Она рада, когда ты приходишь.
   Так мы отправились в Грассленд. Бэлл не могла расстаться с пряжкой.
   Элизабет, как всегда, тепло приветствовала меня.
   — Что там у Бэлл?
   Как будто в ответ, собака положила пряжку и села, глядя на нее и склонив голову набок с видом глубокого удовлетворения.
   — Что это? — спросила Элизабет и подняла пряжку. Бэлл обеспокоенно взглянула на нее. — Пряжка от мужского башмака. Довольно красивая…
   Бэлл начала скулить.
   — Хорошо, хорошо, — сказала Элизабет. — Я не собираюсь ее у тебя отбирать.
   Она вернула пряжку собаке, которая тотчас же ее схватила и унесла в угол комнаты.
   Мы все засмеялись.
   Тогда Элизабет сказала:
   — Интересно узнать, кому она принадлежала?
   Вскоре после этого начался период появления призраков, что время от времени происходило в Эндерби-холле. Обычно это начиналось с какого-нибудь незначительного случая. Кто-то видел, или ему казалось, что он видел, свет в Эндерби-холле. Об этом начинали говорить, и потом уже все видели этот свет в Эндерби. Моя мать говорила, что это просто отражение заходящего солнца в окнах, а людям кажется, что это свет. Однако слухи росли.
   Я упомянула о поломанной половице, и ее починили, но я ничего не сказала о найденной пряжке, потому что это касается Бэлл, а мне казалось, что это послужило бы ненужным напоминанием о злополучном случае, который привел к увольнению Роков.
   Время от времени я их видела, и их отношение ко мне было всегда несколько язвительным. Когда я спросила Мэри, как они устроились на новом месте, она ответила со вздохом облегчения:
   — О, госпожа Дамарис, нам с Джекобом никогда не было так хорошо! Мы как сыр в масле катаемся.
   Этим она хотела сказать мне, что произошла перемена к лучшему, и им повезло, что мой отец уволил их. А Элизабет обронила, что Роки очень стремятся угодить и что они в самом деле хорошие работники.
   Я заметила, что все слуги в Грассленде рассматривают меня с особым интересом, и мне хотелось бы знать, что Роки рассказали им о нашем доме.
   Карлотта всегда говорила, что слуги — шпионы, что они слишком много знают о личной жизни своих хозяев.
   — Нам не следует забывать о них. Они следят за нами и болтают между собой. Они слишком много видят и придумывают то, чего не знают, — как-то сказала мне Карлотта.
   И я еще сильнее, чем прежде, пожалела о том, что рассказала, где нашла собаку.
   С тех пор как Бэлл нашла пряжку, ею овладела страсть к охоте за сокровищами. Пряжку он держала при себе, но однажды мы увидели, что ее нет, а потом обнаружили, что Бэлл закопала пряжку в саду, вместе с костью.
   Неожиданно Бэлл заинтересовалась тем участком земли, где попала в капкан, хотя до сих пор отказывалась и близко подходить к этому месту. Когда бы мы ни проходили мимо этого забора, собака держалась от него подальше и прижималась к нам.
   А однажды, когда мы проходили мимо, Бэлл потерялась. Мы звали ее снова и снова, но собака не появилась.
   Она всегда пыталась попасть внутрь Эндерби-холла, потому что он привлекал ее, а иногда она садилась у ворот и призывно поглядывала на нас.
   — Ну, пойдем, Бэлл, — говорил, бывало, Мэтью. — Там больше нет пряжек.
   Но она тихонько поскуливала, как будто умоляя нас пойти туда.
   В тот самый день, когда мы ее потеряли и долго звали, Мэтью сказал:
   — Хотелось бы знать, не попала ли она в дом? Кто-нибудь мог оставить его открытым.
   И в этот самый момент Бэлл пролезла под воротами, и вид у нее был пристыженный.
   Мы были удивлены. Зная о том, как она боялась этого забора, мы меньше всего ожидали увидеть ее именно там.
   Собака прыгнула на Мэтью, размахивая хвостом.
   — Что ты делала? — спросил он. — Ты вся грязная.
   На следующий день мы вообще не смогли ее найти, когда были на том же самом месте. Просто удивительно, как часто мы ходили в ту сторону! Вероятно, это происходило оттого, что туда нас приводила Бэлл, а мы просто следовали за нею, не думая о том, куда идем.
   А может быть, нас, как и многих, привлекал Эндерби-холл.
   В этот день мы не смогли найти Бэлл. Мы звали снова и снова, но она не пришла.
   Неожиданно я побледнела:
   — Ты не думаешь, что Джекоб Рок опять обманул отца и поставил новый капкан? Мэтью уставился на меня.
   — И Бэлл попала в него? О нет! Попав один раз, она больше не угодит в него, она достаточно умна для того, чтобы узнать капкан по виду. И Джекоб не ставит больше капканов. У него в этом нет необходимости. Он теперь живет в нашем доме, и ему не нужны ни кролики, ни заяц на обед.
   — Да, но у меня предчувствие, что Бэлл может быть там. Она в последнее время ведет себя довольно странно.
   С помощью Мэтью я пролезла через ворота, он присоединился ко мне.
   — Бэлл! — кричали мы. — Бэлл! Издалека я услышала ответный лай, но собака не прибежала к нам вприпрыжку, как обычно.
   — Сюда! — сказал Мэтью, и мы углубились в подлесок. — Не могу понять, почему твой отец не использует эту землю?
   — У него сейчас много забот. Дойдет дело и до этой земли.
   Потом мы наткнулись на Бэлл. Она рыла землю и уже вырыла изрядную яму.
   — Что ты делаешь, Бэлл? — воскликнул Мэтью.
   — Мы должны забрать ее отсюда, — сказала я. — Мой отец по-настоящему сердится, когда кто-нибудь сюда ходит.
   — Ну, пойдем, Бэлл.
   Собака перестала копать и печально посмотрела на нас.
   — Что с тобой? — спросил Мэтью. Бэлл взяла с земли какой-то обтрепанный предмет и положила его у ног Мэтью.
   — Что это? — спросила я.
   Предмет был очень грязным, местами покрыт мхом.
   — Мне кажется, — заметил он, — что некогда это был башмак.
   — Да… это был башмак.
   — Еще одна находка Бэлл! — воскликнул Мэтью. — Но я не могу тебе позволить принести это в дом.
   Он забросил башмак в кусты. Собака тотчас прыгнула и достала его.
   — Ты странный коллекционер, Бэлл, — сказала я. — Мэтью, давай лучше уйдем отсюда. Если отец узнает, он очень рассердится. Он терпеть не может, когда люди сюда ходят.
   — Ты слышала, Бэлл? — сказал Мэтью. — Пошли, брось этот грязный предмет.
   Когда мы подошли к воротам, Бэлл, которая тащилась позади, догнала нас.
   Мэтью сказал:
   — Посмотри, что она принесла?
   Это был все тот же старый башмак. Мэтью отобрал у нее башмак и забросил далеко в подлесок. Собака протестующе заскулила, но затем неохотно уступила, и мы вернулись в Грассленд.
   Элизабет объявила:
   — Я собираюсь устроить вечеринку: поиграем в шарады и повеселимся. Конечно, я приглашу вашу семью и еще несколько других. Я чувствую, что пора немного развлечься. Ты должна мне помочь, Дамарис.
   Я ответила, что с удовольствием помогу, но в таких вещах от меня мало проку: вечеринки никогда не доставляли мне удовольствия. Я всегда ужасно стеснялась, когда танцевала, и часто оставалась без партнера. Однако в последнее время я изменилась благодаря моей дружбе с Мэтью. Он ясно дал мне понять, что мое общество доставляет ему удовольствие, и мы много времени проводили вместе. У нас всегда находились общие интересы. В городе, где он выглядел настоящим щеголем, я считала его слишком недоступным, но здесь, в поместье, он казался другим человеком. Конечно, я понимала, что все это временно: он скоро уедет. Он всегда говорил, что должен вернуться в свое поместье в Дорсете, а кроме того, у него были обязательства перед армией. Я не знала о его планах, и он, казалось, не хотел о них говорить. Мне было так хорошо с ним!
   Я поняла, что изменилась, когда предложение Элизабет участвовать в вечеринке взволновало меня, вместо того чтобы обеспокоить.
   Бабушка очень заинтересовалась предстоящими шарадами. Она сказала, что это воскрешает в ее памяти те дни, когда она и Харриет были молоды.
   — Харриет была очень ловкой в таких играх, — говорила она мне. — Это оттого, что она — бывшая актриса. Я думаю, что и Элизабет Пилкингтон будет такой же умелой, именно поэтому она и хочет устроить шарады. Мы всегда охотно делаем то, что у нас хорошо получается.
   Тем временем я часто бывала в Грассленде, и мы работали над шарадами, перерывая кучи одежды, которую Элизабет использовала в театре.
   Было очень весело наряжаться и примерять разнообразные парики и вещи, которые сохранились у Элизабет с того времени.
   Один раз, одевая меня, она положила руки мне на плечи и поцеловала.
   — Ты знаешь, Дамарис, — сказала она, — я люблю тебя все больше и больше. Я знаю, что и Мэтью тоже.
   Я вспыхнула: в словах ее был особый смысл: «Может ли она и в самом деле иметь в виду то, о чем я думаю?»
   Это казалось возможным. Я в самом деле была влюблена и, как все влюбленные, жила то в экстазе, то в беспокойстве, переходя от одного к другому.
   Я не могла поверить, то Мэтью меня любит. Он был таким ослепительным, таким светским и намного старше, чем я. Я забыла о насмешках Карлотты. Я постепенно меняла мнение о себе и начинала в себя верить, поэтому слова Элизабет Пилкингтон сделали меня счастливой.
   Я знала, что моей матери Мэтью не нравится: она испытывала к нему странную антипатию, которой я не могла понять. Но дедушке и бабушке он нравился даже дедушке, а ему нелегко было понравиться.
   Итак, мы подготовили шарады.
   В этот день бабушка приехала в Грассленд. Она сказала, что все эти разговоры о шарадах освежили ей память. Она вспомнила, как много лет назад Харриет Мэйн играла в замке, где они остановились незадолго до Реставрации.
   — Вы помните Харриет, миссис Пилкингтон? — спросила она.
   — Не очень хорошо. В то время когда она подумывала о том, чтобы оставить сцену, я еще играла детские роли. Тогда она решила выйти замуж.
   — Да, она вышла замуж за члена нашей семьи. Конечно, вы намного моложе ее. Это просто удивительно, как Харриет всех обманывает, все еще заставляя считать ее молодой женщиной!
   — Она все еще красива?
   — Да, она красива, — сказала моя бабушка. — У нее редкий тип красоты. Кажется, словно при ее крещении присутствовали все прекрасные феи. Твоя сестра Карлотта так же красива, Дамарис.
   — Да, — согласилась я.
   — Мы играли «Ромео и Джульетту», — продолжала бабушка, и глаза ее затуманились, она словно вернулась в прошлое.
   — Вы будете довольны нашими шарадами, — молвила Элизабет.
   Так мы решили, и я бывала в Грассленде каждый день, репетируя под руководством Элизабет. Мэтью не был хорошим постановщиком, и за это я любила его еще больше: я причисляла его к той же категории людей, что и себя.
   Однажды я слегка расстроилась. Я была у Элизабет, в ее комнате, и, так как день был теплым, окно было открыто настежь. Я сидела на диване у окна, а Элизабет рассматривала платье, которое было у нее в руках.
   Из сада доносились голоса слуг. Я узнала голос Мэри Рок.
   — Ну, нам это показалось очень странным: он был как сумасшедший. Ну зачем, скажите мне, он стал бы всем запрещать ходить туда… если бы там не было чего-то такого, о чем он знает, что оно там есть?
   Мое сердце забилось сильнее. Я заметила, что Элизабет тоже слушает, хотя она поглаживала шелк платья и казалась полностью погруженной в это занятие.
   — Попомните мои слова: там что-то есть.
   — Как ты думаешь, что это, Мэри?
   — Ну, я этого не знаю. Джекоб вот думает, что там какое-то сокровище.
   Я замерла. Мне захотелось уйти, но я чувствовала, что должна дослушать то, что скажут дальше.
   — Вы понимаете, они раньше там жили… потом неожиданно уехали. За этим что-то кроется. Ну, Джекоб говорит, что, возможно, они что-нибудь спрятали на том участке… какое-нибудь сокровище, знают об этом и хотят, чтобы оно досталось только им.
   — Сокровище, Мэри…
   — Ну, что-то в этом есть, не правда ли? Должно быть. Зачем бы ему так разъяряться просто из-за того, что Джекоб поставил капкан? Капканы ставят во всех лесах… и никто не возражает против этого. И они тоже…
   — В доме, правда, есть и призраки?
   — Вы меня спрашиваете? Я вам говорю, что на этом участке есть нечто такое, что он хотел бы скрыть от людей…
   Слуги отошли от окна.
   Элизабет рассмеялась:
   — Сплетни служанок! Я думаю, это платье подойдет тебе, дорогая. Я носила его, когда исполняла роли молоденьких девочек.
   Мы все были взволнованы шарадами. Это что-то вроде живой картины, которую нужно описать словами, и мы должны были сделать так, чтобы шараду трудно было разгадать. Нас было две соперничающие команды.
   Элизабет должна была руководить обеими командами, и, набирая их, она поставила меня и Мэтью вместе. Нашими словами были «кинжал и плащ», и мы должны были дать к ним историческую иллюстрацию.
   «Плащ» должен был быть представлен сценкой времен правления королевы Елизаветы, когда Релей постелил свой плащ для того, чтобы королева могла пройти. Я должна была изображать Елизавету, а Мэтью — Релея. Меня и Мэтью должны были одеть в самые изысканные костюмы елизаветинских времен.
   — Мне пришлось выбирать роли исходя из того, что есть у меня в сундуке, — объяснила Элизабет.
   После сцены с плащом я должна была немного изменить костюм и стать Марией, королевой Шотландии. Мэтью представлял Риццо, и мы должны были разыграть немую сцену ужина в Холируд-хаусе, когда Риццо был убит. Это была иллюстрация к слову «кинжал».
   Другая команда выступала первой. Мы должны были смотреть и отгадывать, но перед этим состоится ужин, где каждый обслуживает сам себя.
   Стоял один из чудесных золотых сентябрьских дней. Мне кажется, что в те дни мне все стало казаться золотым, потому что я все более и более убеждалась в том, что Мэтью меня любит. Он не мог так часто бывать со мной и притворяться, что мое общество доставляет ему удовольствие. О нет, в этом что-то было! Мне пришло в голову, что если бы я не была так молода, то к этому времени он уже открыл бы мне свои намерения.
   В том, что меня любила Элизабет, я была уверена. Она относилась ко мне как к дочери, так что это было верным знаком.
   Проснувшись в то утро, я первым делом подумала о вечеринке, о платье, которое я надену и которое мне очень шло. Швея Элизабет подогнала его мне по фигуре, и я с нетерпением ждала момента, когда нужно будет играть роль.
   Мама сказала:
   — Ты в последнее время изменилась, Дамарис. Ты повзрослела.
   — Ну, значит, пришло время, — сказала я, — Ты так говоришь, будто не хочешь, чтобы я взрослела.
   — Большинство матерей хотело бы, чтобы их дети оставались маленькими как можно дольше.
   — А это совершенно невозможно, — сказала я.
   — Печальный факт, который нам всем приходится принять. — Она обняла меня и сказала:
   — Ах, Дамарис, я хочу, чтобы ты была счастлива.
   — Я счастлива! — ответила я в порыве. Потом я принялась говорить ей о своем платье, которое, должно быть, уже описывала ей раз двадцать, и она слушала, словно впервые. Казалось, она смирилась, и я надеялась, что ее первоначальная необъяснимая неприязнь к Мэтью пройдет.