Карр Филиппа. Песня сирены

   Когда взошло солнце и разогнало утренний туман, стало тепло, но лето уже закончилось.
   — Скоро мне придется уехать, — говорил Мэтью.
   Единственно печальным было то, что все это не могло длиться долго.
   «Но прежде чем уехать, он поговорит со мной, — думала я. — Он должен со мной поговорить».
   Мне еще не исполнилось пятнадцати. Я была молода, но, видимо, не настолько, чтобы не влюбиться. После полудня я отправилась в Грассленд. Я собиралась носить костюм елизаветинских времен весь вечер.
   — Мы не можем всех переодеть за пять минут, — говорила Элизабет. — Кроме того, все участники шарад носят свои костюмы.
   — Это похоже на бал-маскарад! — воскликнула я.
   — Ну, пусть будет бал-маскарад, — ответила она. Ей доставляло большое удовольствие одевать меня, и мы много смеялись, когда она помогала мне влезать в нижнее платье, которое было предназначено для того, чтобы мои юбки колоколом стояли вокруг меня. Потом я надела верхнее платье, которое было великолепным, но при дневном свете казалось несколько помпезным.
   — Оно довольно долго пролежало в сундуке, — сказала Элизабет, — но при свете свечей оно будет выглядеть прекрасно. Никто не заметит, что бархат немного пообтерся, а драгоценности сделаны из стекла. Какая ты стройная! Это хорошо, так легче носить это платье.
   Юбки были отделаны рюшем и фестонами из лент в виде дуг и обильно украшены «бриллиантами», которые при свете свечей могли показаться настоящими.
   — Из тебя получилась хорошая королева! — произнесла Элизабет.
   Потом она завила мне волосы, взбила их, чтобы они стояли, и подложила накладки из чужих волос, чтобы казалось, что у меня больше волос, чем на самом деле.
   — Жаль, что ты не рыжая, — сказала она. — Тогда все сразу же признали бы в тебе королеву. Ничего, я думаю, что она носила парики всех цветов, так что один из них наверняка был каштановым.
   Она вплела мне в волосы ожерелье из бриллиантов, потом надела на шею жесткий плоеный воротник и отступила назад, любуясь творением своих рук.
   — Ну, я бы тебя не узнала, Дамарис! — сказала она.
   Это было правдой. Когда я взглянула на свое отражение в зеркале, у меня перехватило дыхание.
   — Кто бы мог поверить, что можно так измениться?!
   — Еще несколько штрихов здесь и здесь, моя дорогая. Мы учились этому в театре.
   Когда я увидела Мэтью, мы уставились друг на друга, потом рассмеялись. Он тоже стал совсем другим.
   Он стоял передо мной в желтом плоеном воротнике и в пышных бриджах, которые были так широки, что мешали ему при ходьбе. На нем были вышитый камзол и чулки с подвязками у колен, демонстрирующие хорошей формы икры, а также маленькая бархатная шляпа с великолепным пером, ниспадающим на поля. Самым замечательным предметом его туалета был плащ: бархатный, украшенный сверкающими красными камнями и массивными поддельными алмазами, очень изящный, прекрасно подходивший к его костюму.
   Мэтью казался совсем другим человеком. Мне было приятно видеть его без парика. Жаль, что в наше время мода предписывала носить парик.
   Он выглядел более юным, несмотря на изысканный костюм и покрой бридж, которые делали его походку величавой.
   Мэтью с серьезным видом поклонился мне.
   — Смею заметить, — сказал он, — что Ваше Величество выглядит очень грозно.
   — Это первый случай в моей жизни, — ответила я. Перед ужином были танцы. Элизабет Пилкингтон была прекрасным организатором и знала, как все устроить. Она пригласила именно столько гостей, сколько нужно. Кроме членов моей семьи, было несколько соседских семей.
   Весь вечер я и Мэтью были вместе.
   — Никто не будет танцевать с нами, — проворчал Мэтью, — я чувствую себя неловко, а ты?
   — И я тоже, — ответила я.
   Но все восхищались нашими костюмами и говорили, что с нетерпением ждут шарад, которые должны были стать «гвоздем программы» этого вечера.
   Никогда прежде я не получала такого удовольствия от вечеринок. Мне хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался, хотя и немного беспокоилась о том, как мне удастся сыграть свою роль в шарадах.
   — У тебя все будет прекрасно, — говорил Мэтью. — В любом случае это только игра. Во время танцев он сказал мне:
   — Ты мне все больше и больше нравишься, Дамарис.
   Я молчала. Сердце мое сильно стучало. Мне казалось, что в один из таких вечеров он скажет мне о нашем будущем.
   — Ах, Дамарис, — сказал он, — как жаль, что ты еще так молода!
   — Мне так не кажется. Это только вопрос времени…
   Мэтью засмеялся:
   — Да, это дело поправимое, не правда ли? Он похлопал меня по руке и сменил тему разговора.
   — Благодарение Богу, — сказал он, — нам не придется говорить наши роли. Я никогда не мог запомнить слова: боюсь, что я не унаследовал талант матери.
   — Елизавету следовало бы играть твоей маме: она бы сыграла ее великолепно.
   — Нет, она хотела, чтобы это сделала ты. Кроме того, на ней лежат обязанности хозяйки дома.
   Я была уверена в том, что он был близок к тому, чтобы сделать мне предложение. О, как мне хотелось, чтобы это произошло!
   Конечно, нам пришлось бы некоторое время подождать. Любой сказал бы, что я слишком молода для брака. Мне пришлось бы ждать до шестнадцати лет, это больше, чем год. Ну, это не так плохо, я была бы обручена с Мэтью Если бы я знала, что мы через какое-то время поженимся, я могла бы ждать и быть счастливой.
   Мэтью проводил меня на ужин, но я не замечала того, что ела. Я была слишком взволнована. Вино было холодным, освежающим, но я с нетерпением ждала своего выступления в роли королевы.
   Наконец, этот момент настал.
   Элизабет объявила гостям, что теперь мы будем смотреть шарады и публика должна отгадать слова, которые мы изображаем.
   Ужинали мы в комнатах, которые выходили в зал, а само представление должно было состояться в зале.
   В одном конце зала было возвышение, часть которого была закрыта занавесом Первые шарады прошли очень хорошо, потом наступила наша очередь. Мы с Мэтью ждали за занавесом. Занавес должны раздвинуть, и с одной стороны помоста буду стоять я в своем пышном наряде, а с другой — Мэтью. У каждого из нас было двое слуг, тоже одетых в костюмы елизаветинских времен.
   Раздались аплодисменты, и мы начали нашу шараду. Я старалась изобразить величественные манеры королевы, а Мэтью — самого галантного из придворных, Уолтера Релея.
   Это была короткая сцена. Следующая должна быть длиннее. Я взглянула на Мэтью. Он улыбнулся мне, снял шляпу и низко поклонился. Я сделала шаг вперед и посмотрела в пол, стараясь изобразить неудовольствие, как учила меня Элизабет. Я отшатнулась назад, Мэтью снял свой плащ, расстелил его на полу, и я прошла по нему.
   Я взглянула на него с благодарностью. Он поклонился. Плащ остался на полу. Я взяла Мэтью под руку, и занавес упал, Раздались громкие аплодисменты. Занавес вновь был поднят.
   — Поклонитесь! Вместе, — сказала Элизабет, стоявшая сбоку от сцены.
   Так мы и стояли, смущенные, пока зрители аплодировали.
   Занавес вновь был опущен, и на помост поставили небольшой столик. На мне был темный головной убор, украшенный жемчугом, причем часть жемчужин спускалась на лоб. Я накинула на плечи черный плащ и села за столик. Мэтью снял шляпу и надел парик с, черными буклями. Просто удивительно, как сильно при этом изменилось его лицо.
   Он сидел у моих ног, а наши помощники, участвовавшие в сцене с плащом, теперь сидели за столом.
   Мэтью перебирал струны лютни и с обожанием смотрел на меня, и это очень меня волновало.
   Так продолжалось несколько минут. Затем на помост вступили бывшие слуги Релея, теперь превратившиеся во врагов Риццо. Они набросились на Мэтью. Один из них держал кинжал и изображал, что собирается вонзить его в сердце Мэтью.
   Он выглядел таким свирепым, что на мгновение я в самом деле испугалась.
   Потом Мэтью очень правдоподобно покатился по полу, и занавес упал.
   Публика неистово аплодировала. Занавес был поднят, и Мэтью встал.
   — Поклонитесь! — прошипела Элизабет. Потом мы стояли на краю помоста, держась за руки. Неожиданно раздался лай. Все оглянулись. В зал вбежала Бэлл.
   Она прыгнула на помост, по-видимому, очень довольная собой. Тогда мы увидели, что она что-то принесла в зубах. Она чуть ли не с благоговением положила этот предмет у ног Мэтью.
   — Что такое? — воскликнула Элизабет, выступая вперед.
   Она собралась взять этот предмет в руки, но отшатнулась.
   Подошел мой отец. Он встал на колени. Бэлл следила за ним, склонив голову и радостно махая хвостом.
   — Это похоже на старый башмак, — произнес отец, и я заметила, что он побледнел.
   — Это и правда старый башмак… — вымолвила Элизабет. — Где ты его нашла, Бэлл?
   Я лежала в постели, вспоминая о минувшем вечере. Было так весело! Я была уверена, что Мэтью собирался что-то сказать мне… что-то о нашем будущем. — Но он так ничего и не сказал, а с того момента, когда вбежала собака, атмосфера изменилась.
   Элизабет велела одному из слуг выбросить башмак. Он был слишком грязный для того, чтобы мы могли его коснуться. К несчастью, за башмаком пришла Мэри Рок, с совком и шваброй. Потом она сделала реверанс и вышла. Бэлл побежала за ней.
   Шарады были окончены. Наши слова «плащ»и «кинжал» были отгаданы, а мы отгадали два слова второй команды — «тайный взрыв».
   Потом опять должны были быть танцы, но, как только мы с Мэтью сошли со сцены, ко мне подошел отец и проговорил:
   — Мама нехорошо себя чувствует, мы едем домой. Будет лучше, если ты переоденешься и уедешь с нами.
   Так закончился этот вечер. В спальне Элизабет я переоделась в свое платье и поехала с родителями домой. Милая Бэлл, она так радовалась своей находке, так хотела показать ее Мэтью, чтобы он порадовался вместе с нею. Но почему этот случай показался мне столь же драматичным, как и наши сцены в шарадах?
   Мы с Мэтью были так счастливы вместе, мне так хотелось снова танцевать с ним! Без этой громоздкой одежды, не подходящей ему по размеру, он танцевал прекрасно. Я не могла состязаться с ним, но чувствовала, что танцую лучше, чем когда-либо прежде, и все оттого, что рядом был Мэтью. В его обществе я ощущала себя другим человеком, я чувствовала, что у меня меняется характер, что я становлюсь более интересной, более привлекательной.
   И все это сделал Мэтью, и я хотела, чтобы так продолжалось и дальше.
   Это был чудесный вечер, хотя я чувствовала себя немного усталой, и я отправилась спать, уверяя себя, что Мэтью действительно меня любит.
   В течение следующей недели все изменилось. Мать несколько дней пролежала в постели. Она выглядела очень осунувшейся, когда я приходила ее проведать, и говорила, что очень устала. Она, действительно, выглядела бледной и больной. Я предложила позвать доктора, но она отказалась.
   Отец явно беспокоился из-за нее, и это отразилось на атмосфере в доме. Ситуация не улучшилась, когда поползли слухи о том, что на огражденном участке видели блуждающие огни. Говорили, что это — души умерших, которые не могут успокоиться и возвращаются на землю для того, чтобы отомстить тем, кто причинил им зло при жизни.
   Отец отвечал, что все это чушь и что эти слухи нужно пресекать, но, когда я спрашивала его, как он собирается, это сделать, он не мог ничего предложить.
   — И все из-за собаки, что попала там в капкан. Ты знаешь, ведь Роки распускают слухи.
   Он был в такой ярости, что я не могла ему возражать.
   — Это все шум на пустом месте! — говорила я. — Отец, ты должен что-то сделать с этим участком. Если ты сделаешь из него пастбище, или что-нибудь там посадишь, или просто снесешь забор, то это будет такой же участок, как все остальные.
   — Всему свое время, — отвечал он.
   Но он был очень обеспокоен. Я была уверена, что он переживает из-за мамы. Казалось, что она не хотела никого видеть, кроме него. И когда я однажды вошла ; в ее комнату, то увидела, что он сидит у постели, держит ее руку и повторяет снова и снова:
   — Все будет хорошо, Присцилла. Я прослежу, чтобы все было хорошо.
   Через несколько дней мама встала, но все еще выглядела утомленной и больной.
   Мне было нелегко обрести обычное расположение духа. Мэтью день или два не показывался. Мне пришло в голову, что он не уверен в своих чувствах ко мне, и я считала, что это оттого, что я слишком молода. Как мне хотелось быть на несколько лет старше!
   Довольно странно, но ноги все время несли меня к Эндерби-холлу. Меня неудержимо влекло в этот дом и на огороженный участок. Это происходило из-за того, что все говорили о нем и о блуждающих огнях. Роки распускали слухи, что там что-то спрятано.
   «Бэлл, — думала я, — ну зачем ты попала в этот капкан?»
   Я думала о моем отце и в самом деле не Могла понять, почему он так отстаивает свои права на этот участок, от которого никому не было никакой пользы?
   Я подошла ближе к Эндерби-холлу, прислонилась к забору, посмотрела на дом, и мне пришло в голову, что если бы Эндерби заселила хорошая, обыкновенная семья, то все сплетни прекратились бы. Карлотта должна понять это и продать дом или сдать его внаем.
   И вдруг я услышала собачий лай. Сердце мое упало. Я подумала: «Ах, Бэлл, ты опять здесь. Тебя, как и всех, влечет это место. Что же тут такого привлекательного?»
   Если бы мой отец увидел здесь Бэлл, он бы очень рассердился, в этом я была уверена, не оставалось ничего другого, как перелезть через ограду, найти Бэлл и увести ее.
   В этом месте определенно было что-то жуткое. Я поймала себя на том, что нервно оглядываюсь. В самом ли деле люди видели здесь загадочные огни? В самом ли деле это были беспокойные души — души грешников или тех, кто умер насильственной смертью и не смог отомстить? Блуждающие огни… они мерцали между деревьями. Я задрожала.
   Я вновь услышала лай и позвала:
   — Бэлл, Бэлл, где ты?
   Я прислушалась, но было тихо.
   Я прошла сквозь подлесок. Огороженный участок был небольшим — примерно пол-акра. Когда разговор касался этого участка, отец вел себя очень странно.
   Я вновь позвала Бэлл и услышала лай. Собака мне отвечала. Я боялась, как бы она снова не попала в капкан, но после того, что произошло с Роком, он бы никогда бы не посмел этого сделать.
   Я увидела Бэлл: она была не одна. От удивления У меня перехватило дыхание, потому что Элизабет держала на поводке собаку.
   — А, Дамарис! — произнесла она. — Я слышала, как ты звала.
   — Я была за забором, услышала Бэлл и побоялась, что она опять попала в капкан.
   — Ее неудержимо влечет на это место! — засмеялась Элизабет.
   Но ее поведение было не таким, как обычно.
   Казалось, она нервничала, волосы ее были в беспорядке, и я никогда не видела ее в таком виде: на ней было темное платье, толстые шерстяные перчатки, а юбка была выпачкана грязью.
   Она продолжала быстро говорить:
   — Я услышала, что она здесь, и, не желая дальнейших неприятностей, пошла за ней.
   — Вы принесли с собой поводок? Бэлл к нему не привыкла.
   — Я видела, как собака уходила из дому, и догадалась, куда она идет… Я решила ее увести и принесла поводок…
   Я предположила, что она надела перчатки потому, что, если держать голыми руками поводок сильной собаки, можно повредить руки.
   — Я работала в саду… — говорила Элизабет, как будто извиняясь за свой вид.
   Я сказала:
   — Бедная Бэлл. Она не любит ходить на поводке.
   — Может быть, мне следует ее отпустить? Ты пойдешь в Грассленд?
   — Вполне возможно, — ответила я. — Я пошла просто прогуляться.
   Так мы шли и разговаривали, в основном об успехе минувшей вечеринки. Мы смеялись над нашими шарадами, и к тому времени, как дошли до Грассленда, Элизабет чувствовала себя так же свободно, как обычно. Но зайти она мне не предложила.
   Мое беспокойство усиливалось. На следующий день после утренних занятий я пошла прогуляться и опять меня неотвратимо повлекло к Эндерби-холлу. А когда я подошла к забору, то почувствовала желание пойти на запретную территорию и взглянуть на то место, где Бэлл нашла башмак. Я уже наловчилась легко перелезать через забор.
   Утром это место казалось менее зловещим. Сквозь деревья пробивался солнечный свет, на них теперь уже почти не было листьев. Я видела двух черно-белых сорок на фоне неба и нахального маленького кролика, с важным видом расхаживавшего в нескольких шагах от меня и помахивавшего хвостиком. Я с грустью подумала о том, что многие птицы уже улетели в теплые края: улетели ласточки и мои любимые песочники.
   Дубы стали бронзовыми, листья высохли и готовы были опасть.
   Я пришла на место раньше, чем осознала это. Да, это здесь. Я подошла ближе. Земля выглядела так, словно здесь недавно копали. Конечно, не Бэлл же ее так разрыла.
   Я опустилась на колени и коснулась земли. Вокруг было совсем тихо. Неожиданно я ощутила неодолимое желание уйти отсюда.
   «Здесь что-то плохое, — думала я. — Уходи. Забудь об этом, никогда больше не приходи сюда».
   Я встала и пошла прочь. Я не хотела ничего искать в этих кустах. Мне казалось, что я могла бы найти там нечто такое, что мне не хотелось бы видеть, или узнать что-нибудь такое, что усилило бы мое беспокойство.
   Отец был очень сердит. Почему? И зачем Элизабет привела собаку на поводке? Почему она так нервничала, почему пыталась оправдаться, почему ей так хотелось уверить меня в том, что в ее поведении нет ничего необычного?
   В тот же день после обеда Элизабет зашла нас навестить.
   — Мне нужно съездить в Лондон, — заявила она. — Я пробуду там около недели.
   — Мэтью едет с вами? — быстро спросила я. Мне не удалось удержаться от вопроса.
   — Нет, — ответила она, — он останется здесь. Конечно, скоро и ему придется уехать.
   Мы опять поговорили об успехе устроенной ею вечеринки и о том, как хорошо были поставлены шарады, но я чувствовала в Элизабет какое-то напряжение. Нервы моей матери, тоже почему-то были напряжены до предела.
   На следующий день Элизабет уехала.
   Я часто думаю о том, почему ничто не предупреждает нас о событиях, которые рассеивают наши иллюзии или меняют нашу жизнь? Я была так счастлива после той вечеринки! Я была так уверена в том, что Мэтью меня любит! Возможно, не так сильно, как я его, но на это я и не надеялась. Карлотта так часто выражала свое мнение обо мне, что это на меня подействовало, и я стала считать себя очень заурядным, довольно скучным и не очень привлекательным существом, которое должно быть благодарно за самые малые крохи привязанности со стороны таких неотразимых личностей, как она сама.
   На самом деле я чувствовала, что и во мне растет напряженность, определенное беспокойство, которое появилось с тех пор, как Бэлл попала в капкан и Роки были уволены. Но какими бы неприятными не были эти случаи, они не касались меня лично.
   На следующий день после отъезда Элизабет мы с мамой были в кладовке. Она всегда стремилась передать мне свое умение вести хозяйство, а я была хорошей ученицей, что ее радовало. Она часто говорила:
   — По крайней мере, из одной из моих дочерей я сделаю хозяйку, — что означало, что ей не удалось сделать хозяйку из Карлотты.
   Во дворе послышался шум: кто-то приехал. Мы переглянулись. Посетители всегда приводили нас в волнение. Иногда они приезжали из Вестминстера, и мы любили слушать новости, но чаще они отправлялись в Эверсли-корт, где Джейн и мои бабушка с дедушкой могли их лучше разместить, поскольку там было больше места.
   Мы поспешно спустились в холл, и мать радостно вскрикнула, потому что это была Карлотта собственной персоной.
   Каждый раз, когда я видела Карлотту после некоторого перерыва, меня поражала ее привлекательность. Она выглядела такой красивой в сером, как оперение голубя, платье для верховой езды и в темно-синей шляпке с пером более светлого оттенка. У нее были лучистые синие глаза цвета колокольчиков, на щеках нежный румянец, а удивительно густые черные брови и ресницы оттеняли ее глаза. Из-под шляпки выбивались черные кудри, и она выглядела очень юной. Рождение ребенка не уменьшило ее красоты.
   — Дорогое мое дитя! — воскликнула мать. Карлотта обняла ее.
   — Бенджи с тобой?
   — Нет, — ответила она.
   Мать удивилась. Трудно было поверить, что Бенджи не поехал со своей женой.
   — Я просто хотела побыть несколько дней со своей семьей, — пояснила Карлотта. — Я настояла на том, чтобы поехать одной.
   — Одной? — спросила мать.
   — Конечно, со мной грумы. О, сестричка Дамарис! — Она прижалась ко мне щекой. — Ты все та же маленькая Дамарис! — сказала она, и я тотчас же утратила всю веру в себя, обретенную за последние недели.
   — А Харриет и Грегори? — спросила мама.
   — Все в порядке. Они шлют вам приветы и просят сказать, что очень вас любят.
   — Так ты приехала одна, Карлотта? — Мама была обеспокоена. — Как Кларисса?
   — О Клариссе хорошо заботятся. Не беспокойся о ней: она быстро становится избалованным ребенком.
   — Ну, ты приехала, и я рада тебя видеть. Карлотта засмеялась. У нее был чудесный смех. Все в ней было еще прекраснее, чем в моих воспоминаниях. Я опять начала чувствовать себя неловкой и некрасивой.
   — Пойдем, Ли так рад будет тебя видеть, и все домашние тоже.
   — Как маленькая Дамарис? Она тоже рада меня видеть?
   — Конечно, — сказала я.
   Мама взяла Карлотту под руку.
   — Как я рада видеть тебя, дорогая! — сказала она. Я осталась с сестрой распаковывать багаж в ее комнате.
   У нее было несколько прекрасных платьев. Она всегда понимала, что ей идет больше всего. Я помню сцены, которые случались у нее с Салли Нуленс и со старой Эмили Филпотс из-за одежды. Однажды Карлотта выбросила из окна красный шарф, настаивая, что ей нужен синий, а они говорили, что у Карлотты есть тело, но нет души.
   — Дайте нам хорошего ребенка, такого, как маленькая Дамарис!
   Я развешивала ее платья, пока она лежала, вытянувшись на постели и наблюдая за мной.
   — Знаешь, — сказала Карлотта, — ты изменилась.
   Что-нибудь случилось?
   — Н-нет…
   — Ты не уверена в том, случилось что-либо или нет?
   — Ну, не очень… Недавно Элизабет Пилкингтон устраивала чудную вечеринку с шарадами. Я была королевой Елизаветой.
   Карлотта расхохоталась.
   — Моя дорогая Дамарис, ты? О, как бы я хотела посмотреть на тебя!
   — Говорили, что я прекрасно справилась с ролью, — ответила я немного раздраженно.
   — Что вы играли?
   — Релея, и плащ…
   — О, я понимаю, ты прошлась по плащу, как настоящая королева.
   — Элизабет сделала мне платье и прическу. Ты знаешь, она была актрисой… как Харриет. Они могут творить чудеса с обычными людьми.
   — Она должна быть волшебницей, чтобы превратить тебя в королеву Елизавету. Кто играл Релея? Я пытаюсь подобрать кого-нибудь из местных. Думаю, что все участники были местными жителями?
   — О да. Это был сын Элизабет — Мэтью.
   — Забавно! — сказала она безо всякого интереса. — Мне следовало приехать раньше.
   — Все в порядке? — спросила ее я.
   — Все в порядке? Что ты имеешь в виду?
   — С тобой… и с Бенджи?
   — Конечно, все в порядке. Он — мой муж, я — его жена…
   — Это не обязательно означает…
   — Бенджи — снисходительный муж… всем мужьям следует быть такими.
   — Я уверена, что он очень счастлив, Карлотта. У него есть ты и маленькая Кларисса. Как же ты смогла расстаться с нею?
   — Я на удивление стойко переношу разлуку, — ответила она, поджав губы. — А ты все та же сентиментальная Дамарис! Все еще не повзрослела. В жизни многое не так, как оно кажется, дорогая сестричка. Я просто захотела на время уехать: такое иногда случается. Куда еще мне ехать, как не сюда?
   — Не похоже, чтобы ты была очень счастлива, Карлотта.
   — Ты еще такое дитя, Дамарис! Что такое счастье? Час-другой… день, если повезет. Иногда можешь сказать себе: «Сейчас я счастлива… сейчас. И хочется, чтобы это» сейчас» превратилось бы во «всегда», но чаще всего оно быстро превращается в «тогда»… Таково счастье: нельзя быть счастливой все время. И когда думаешь о том, что было, думаешь с грустью, потому что счастье уже покинуло тебя.
   — Что за странные мысли?
   — Я забыла, что ты, дорогая Дамарис, смотришь на все иначе: ты не требуешь многого. Я надеюсь, что ты получишь то, чего хочешь. Иногда мне кажется, что вот такие, как ты, — счастливые. Тебе легко получить то, что хочешь, поскольку ты не просишь невозможного. А когда ты добиваешься желаемого, то уверена, что это — счастье. Счастливица Дамарис!
   Странное было у нее настроение. Я представила ее сидящей на скале в мечтах о прошлом, желающей вернуть это прошлое.
   Мать сказала, что, пока Элизабет в отъезде, Мэтью может навещать нас, когда пожелает. Она не будет посылать формальных приглашений, и он может считать себя членом семьи.
   — Это легко, — сказал Мэтью. — Мне кажется, я уже так и делаю.
   От этих слов мое настроение резко улучшилось.
   В тот день мама командовала на кухне, стараясь приготовить все, что любит Карлотта. Она выглядела лучше, чем до приезда Карлотты, и я понимала, что этим мы обязаны ее радости видеть дочь.
   Примерно за полчаса до обеда прибыл Мэтью. Я была одна в зале, когда он приехал. Он взял мои руки и поцеловал их. Потом он низко поклонился, как делал с тех пор, как мы играли Елизавету и Релея. Это была наша маленькая шутка.
   — Так приятно приехать сюда! — сказал он. — Грассленд кажется пустым без матери.
   — Я надеюсь, что за тобой хорошо ухаживают? Он ласково коснулся моей щеки: