Страница:
— Да, — отозвались в далеком Иерусалиме.
— Это из Парижа.
— Шалом. Говорить можешь?
— Вполне. Дело сделано. Грязно сработано, должен сказать, но сработано.
— Ты уверен, это он?
— Уверен. Бедняга, не повезло ему.
— Мы все бедняги, — буркнул Бен Тов. — Всем не везет. А как насчет профессора?
— К сожалению, никаких следов — ни его, ни девчонки. Без помощи полиции такие вещи не получаются.
В трубке замолчали, но Баум необъяснимым образом почувствовал недовольство и раздражение далекого собеседника.
— Что поделаешь. Продолжаем искать, но надежды мало…
— Ладно. Но хоть это-то дело не упустите…
Баум расслышал упрек в словах «хоть это-то» и позволил самую малость улыбнуться:
— Я тебя понимаю, дружище, только давай режь начистоту, дипломатией пусть занимается начальство.
И снова пауза, потом Бен Тов смягчился:
— Ты прав. Я сорвался. Спасибо за то, что ты сделал. Позвони, если все-таки удастся узнать что-нибудь о тех двоих.
Глава 15
— Это из Парижа.
— Шалом. Говорить можешь?
— Вполне. Дело сделано. Грязно сработано, должен сказать, но сработано.
— Ты уверен, это он?
— Уверен. Бедняга, не повезло ему.
— Мы все бедняги, — буркнул Бен Тов. — Всем не везет. А как насчет профессора?
— К сожалению, никаких следов — ни его, ни девчонки. Без помощи полиции такие вещи не получаются.
В трубке замолчали, но Баум необъяснимым образом почувствовал недовольство и раздражение далекого собеседника.
— Что поделаешь. Продолжаем искать, но надежды мало…
— Ладно. Но хоть это-то дело не упустите…
Баум расслышал упрек в словах «хоть это-то» и позволил самую малость улыбнуться:
— Я тебя понимаю, дружище, только давай режь начистоту, дипломатией пусть занимается начальство.
И снова пауза, потом Бен Тов смягчился:
— Ты прав. Я сорвался. Спасибо за то, что ты сделал. Позвони, если все-таки удастся узнать что-нибудь о тех двоих.
Глава 15
— Юсеф пришел, — сказал старик.
Они стояли у дальней от входа стены мечети Омейядов, вокруг бурлила толпа. Эссат прислонился к колонне и делал вид, будто читает: держал перед собой раскрытую книгу и глаз с нее не сводил.
— Где он?
— Справа возле соседней колонны. В европейском платье, в очках, ростом чуть пониже тебя.
Эссат поднял глаза от книги и увидел того, о ком шла речь. Выглядит как верующий или как турист из какой-нибудь соседней страны. Впрочем, одно другому не мешает. Казалось, он полностью ушел в созерцание ярких изразцов, украшающих стену, но на миг отвернулся и глаза их встретились.
— О'кей. Что-нибудь мне передали?
— Инструкция тебе такая: не рисковать. Никоим образом. Так и сказано было: никакого риска.
Наступило молчание, потом заговорил Эссат:
— Я-то сам о себе позабочусь. А ты вот рискуешь сильно, и это меня тревожит. Нельзя так долго пользоваться рацией, несколько месяцев… Смотри, засекут тебя…
— Я передаю очень кратко и всегда в разное время.
— Они тоже не дураки. Если тебя схватят, это ведь ужас будет.
Старик переступил с ноги на ногу, поежился и с раздражением замахал руками на стайку болтающих ребятишек.
— У меня сердце больное. Доктор сказал — любое напряжение смертельно опасно. Поймают они меня — я от одного только вида раскаленного железа и прочих штук концы отдам. Предварительный медосмотр там ведь не устраивают… Так что ничего они от меня не добьются.
Он зашаркал прочь, бормоча что-то, по обыкновению, а Эссат шагнул к соседней колонне.
— Шалом.
— Шалом, — отозвался гость.
— Жду тебя в полдень в кафе на Индепенденс сквер. Подойди в открытую и поздоровайся громко — будто не ожидал меня там встретить. Приглашу тебя за свой столик — сразу подсаживайся.
Молодой человек в ответ только кивнул, и Эссат тут же ушел.
Позже, в кафе Эссат спросил:
— Как ты проехал через границу?
— С алжирским паспортом. Это все, что имею право сказать.
— Ладно. Как там босс?
— Лютует, как всегда. Тебе привет.
Столик их находился в глубине зала, и оба сидели лицом к двери. В кафе было людно, шумно, звучала многоязыкая речь. Эссат закурил, предложил сигарету собеседнику, но тот отказался, спросил:
— Что делать надо?
— Пойдем в один дом. Там куча замков — на двери черного хода, на дверях между комнатами. И сейф надо открыть.
— Сигнализация есть?
— С этим я улажу.
— Когда?
— Сегодня ночью. — Эссат заметил человека за столиком у самого входа, — сидит один, укрывшись за газетой, но время от времени взгляд его, будто радар, прощупывает заполненное людьми пространство. Эссату почудилось, что этот лишенный выражения взгляд вдруг оживился, наткнувшись на их столик, и даже задержался на миг. А, может быть, этого и не было вовсе…
— Не исключено, что придется стрелять, — продолжал он. — Пистолет у тебя есть?
— Нету.
— Я принесу. Стрелять-то умеешь?
Гость утвердительно кивнул.
— А как с инструментом — ключи там, отмычки…
— Есть кое-что. Мы с боссом решили дома не покупать — на таможне могли внимание обратить. Обойдемся — ключ от сейфа есть, это главное.
— Фотоаппарат?
— Минокс со вспышкой.
— Снотворное?
— У меня с собой упаковка аспирина — там две таблетки чуть поменьше остальных. Их надо измельчить и растворить. Действует минут через сорок — в зависимости от веса пациента. Десять таких таблеток — смерть. Две часов на шесть усыпляют.
— Передай их мне под столом.
Человек возле двери читал свою газету. Если он из службы безопасности, то тут где-нибудь и второй должен быть — эти всегда парами действуют, по одному им не доверяют. Эссат огляделся будто в поисках официанта. Ага, вот он, голубчик, за столиком справа от них. Прямо на лбу написано, что сыщик. Узнать бы, кем интересуется здесь эта парочка. Вообще в таких местах слежка — не редкость, зря сюда пришли.
— Какая у тебя легенда?
— Я журналист из Алжира, на вольных хлебах, — ответил Юсеф. — Собираюсь написать серию статей о том, как столицы арабских государств готовятся к возможной агрессии сионистов. С Дамаска начну.
— Тут двое сыщиков, — предупредил Эссат. — Уходим вместе. Если что — мы старые знакомые, встретились случайно, не виделись с семьдесят девятого, я в тот год был в Алжире, познакомил общий приятель, потому что тогда ты интересовался освободительным движением и собирался о нем писать.
— И где опубликована моя статья?
— А она не опубликована, причину сам придумай.
— Ладно.
Они поднялись и не спеша направились к выходу. Человек с газетой проводил их взглядом, но интереса не проявил. Того, что сидел в глубине зала, им видно не было. Они еще постояли на улице перед кафе, тряся друг другу руки и обмениваясь выражениями приятельских чувств, — может, чуть громче, чем следовало. Ни один из сыщиков вслед за ними не двинулся.
— Вроде все в порядке, но ты все же поосторожней, — сказал Эссат. — В половине двенадцатого ночи встретимся вон там, на той стороне улицы, там всегда какой-то народ толчется. Если что неладное заметишь, то через полчаса ступай к мечети, жди возле северной стены. Пока.
Они расстались. Эссат не спеша покатил на своем мопеде по направлению к кварталу Шагхур Жувани. Не доехав до базара Мадхат Паша, свернул в узкую улицу и очутился в настоящем лабиринте переулков, путь ему то и дело преграждали: старик с тележкой, велосипедисты, тетки с тяжелыми сумками — идут с базара. Возле небогатого, с замызганными окнами дома он остановился. Металлическая дощечка на двери, выходящей в затхлый проулок, сообщала: «Алеппо Экспорт — импорт. И.Халил». Буквы были почти неразличимы из-за грязи. Ребенок на пороге — сопли до верхней губы, к лицу прилепились мухи — бессмысленно стучал щепкой об ступеньку. Чтобы пройти, Эссату пришлось осторожно приподнять и передвинуть его, но малыш будто ничего и не заметил. Дойдя до лестницы в конце коридора, Эссат поднялся на второй этаж. Из-за двери доносились оглушительные звуки радио, включенного на полную мощность: передавали новости. Эссат толкнул дверь и вошел.
В комнате стоял письменный стол и канцелярский шкаф. Вдоль стены выстроились стулья с жесткими спинками. На одном из них сидел парнишка в военной форме, на соседний он пристроил радиоприемник. На полу рюкзак, к стене прислонен автомат. Парнишка чистил ногти. Завидев Эссата, он тут же выключил радио.
Пришедший уселся за стол:
— Это ты еду охранникам носишь?
Мальчик кивнул. У него были тонкие черты и гладкая кожа, свойственные жителям пустыни. Улыбка обнажила ровные белые зубы.
— Давай-ка глянем, что там у тебя.
— Да чего смотреть — как всегда: хлеб, колбаса, всякое такое — что они сами просят.
— А питье какое?
Парень явно смутился, но усмехнулся:
— Лимонад, ничего спиртного, я же правила знаю…
— Покажи.
— Да нечего там смотреть.
Эссат встал, поднял с пола рюкзак и открыл. Он знал, что найдет там пару бутылок с пивом, и вот они, тут как тут.
— А это что?
Мальчишка снова неловко засмеялся:
— Ребята просили, от пива какой вред? Они сказали, что отметелят меня, если пива не принесу.
Эссат шагнул к парню и отвесил ему оплеуху. Голова мотнулась назад — тот только всхлипнул.
— Знаешь, какие у профессора правила? Знаешь, что бывает с теми, кто нарушает эти правила?
— Вы ему скажете?
— Скажу, конечно, когда он вернется.
— Меня выгонят?..
— Сначала трепку хорошую зададут, а потом выгонят.
— Я все выдержу, любую трепку — только пусть оставят в группе. Я буду стараться. Я все выдержу!
— Ступай купи две бутылки лимонада. Я еще подумаю.
Парнишку будто ветром сдуло. Эссат встал и запер за ним дверь. Поставил на стол бутылки с пивом и, достав из ящика стола открывалку, аккуратно снял крышки. Потом высыпал на лист бумаги таблетки и, выбрав четыре — те, что поменьше, — бросил по две в каждую бутылку, приладил крышки на место и чуть прижал плоскогубцами. Он успел как раз к приходу мальчишки — когда на лестнице раздались шаги, Эссат отомкнул дверь и снова уже сидел за столом.
— Вот, лимонад…
— Пойди-ка сюда.
Парень приблизился и остался стоять, неловко держа по бутылке в каждой руке, но сесть не решаясь.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— Знаешь, ты красивый малый. Небось, уже трахнул какую-нибудь девчонку?
В ответ смущенный кивок и неуверенное: ну, было.
— Врешь, не верю.
— Правда, спросите у моего брата — он знает.
— Ну и понравилось?
— Конечно.
— А мне кажется, тебе бы больше понравилось, если бы тебя самого кто трахнул.
— Ну уж нет!
— А я вот уверен — понравилось бы.
— Ну, значит, так оно и есть.
Парень все еще переминался с ноги на ногу, не зная, как быть с бутылками.
— Давай это дело проясним, а? Что скажешь, красавчик?
— И тогда меня не выгонят?
— Не выгонят, если мне угодишь.
Красавчик просиял — широкая улыбка означала согласие и даже некоторый призыв, но главным образом облегчение: проблема решилась, а каким образом — неважно.
— В рюкзак их положить? — спросил он наконец насчет своих бутылок.
— Да ладно, пусть уж пива выпьют. А то если с лимонадом явишься, они решат, что тут что-то не так.
— Это точно.
— Ты им все время пиво таскал — эти дурни бутылки через стену кидают, их там целая куча на улице. Думают, у меня глаз нет.
— Господи!
— Если хоть слово кому скажешь — профессору все станет известно, имей в виду. У него повсюду осведомители.
— Клянусь, буду молчать.
— Вечером в десять встретимся и разберемся, что тебе больше нравится. А пока делай свое дело.
Парень сунул бутылки с пивом в рюкзак, перекинул лямку через плечо, подхватил автомат и, обернувшись в дверях, послал Эссату еще одну ослепительную улыбку, на сей раз уж точно призывную.
Вечером они встретились на узенькой улочке — Эссат подъехал на японском пикапе, кивком велел парнишке забраться в кабину. Тот послушно уселся рядом, и они долго ехали молча, оставляя позади одну за другой городские улицы. Наконец пошло загородное шоссе с ровными рядами кипарисов по обе стороны.
— Ну как там, на вилле?
— Нормально.
— Ничего им не сказал?
— Клянусь.
Пикап свернул с шоссе на дорогу, петлявшую меж каштанами. Через полмили Эссат затормозил. Здесь, он знал, слева заброшенный карьер, а справа пустырь до самого горизонта — с той стороны стояло зарево городских огней.
— Пошли в кузов, — сказал он. Парнишка спрыгнул на землю, оставив автомат в кабине, а Эссат нащупал пистолет в кармане куртки — уже с глушителем, и, пока обходил машину, снял предохранитель. Его всего трясло — не испытывал он ни гнева, ни злобы, и вовсе не хотелось ему убивать несчастного малого. В сотый раз он напомнил себе: или мы, или они. Чем провинились те красивые девочки из авиакомпании «Эль Аль» — за что их изрешетили пулями? И вот теперь еще этот подросток, который хотел служить своему народу, а ему предстоит умереть вот здесь, и всей-то его вины — что он единственный свидетель…
Мальчишка в нерешительности стоял возле задних дверей.
— Туда лезть, внутрь?
Ответом стал выстрел — Эссат выстрелил почти в упор, пуля вошла между глаз. Слава Богу, темно, мальчику не суждено было увидеть свою смерть. Склонясь над беззвучно опустившимся в пыль телом, Эссат выстрелил еще раз, в голову. Потом оттащил его к краю карьера и оно сползло и покатилось вниз по каменистому склону. Эссат вернулся к пикапу, достал автомат и сбросил вслед за недавним владельцем. Потом сел за руль и направился к шоссе, ведущему в город.
В назначенное время он был на Индепенденс сквер и сразу заметил Юсефа в вечерней суетливой толпе. Тот стоял возле витрины, где была выставлена таблица с сегодняшним курсом обмена денег, и без особого интереса изучал ее. Внимание Эссата привлек другой человек, который столь же равнодушно обозревал витрину соседнего магазина, и подошел он к Юсефу только после того, как незнакомец затерялся в толпе.
— Иди за мной до следующего угла.
Когда Юсеф свернул за угол, он предложил:
— Времени у нас больше часа, но лучше давай подождем поближе к месту.
Они взгромоздились вдвоем на мопед и двинулись в сторону западных окраин. Остался позади центр — огни неоновых реклам, доносящаяся из-за всех дверей музыка, теперь они ехали по обсаженным деревьями богатым и спокойным улицам и остановились, наконец, возле пустого участка, где на месте снесенного дома стояла деревянная времянка в ожидании нового строительства, — она была пуста. Эссат завел мопед на участок, поставил позади хибары, чтобы не видно было с улицы, поманил за собой Юсефа и толкнул дверь. Ржавые петли заскрипели. Он вынул из кармана фонарик и чуть посветил:
— Садись вот сюда, на ящик, побудем в темноте, риску меньше. Время надо скоротать, я пока опишу тебе тот дом. С сигнализацией справлюсь сам, а ты поможешь открыть замки. Двое охранников дежурят в холле со стороны улицы — по идее снотворное уже подействовало, но кто его знает, ко всему будь готов. В случае чего пристрелим. Но вообще-то задача в том, чтобы прийти и уйти, не оставив следов. Тогда добытым сведениям цены больше.
— Сейф где находится?
— На втором этаже.
Они посидели некоторое время в молчании, наконец, Эссат поднялся:
— Пора. Пошли.
Вышли в кромешную тьму — ночь была безлунная. Оставшееся до цели расстояние проехали за несколько минут. Мопед оставили на пустыре рядом с виллой. Эссат прихватил велосипедную сумку:
— Не отставай!
Виллу профессора окружала низкая стена, поверх нее тянулась чугунная решетка, а еще выше, на высоте двух метров — колючая проволока. Обойдя участок так, чтобы дом оказался между ними и улицей, Эссат достал из сумки кусачки и моток провода. При слабом свете фонарика, который держал Юсеф, он прикрепил один конец к основанию решетки, а второй — на метр выше. Потом кусачками перерезал колючую проволоку, образовался проход.
— Будем уходить — заделаем как было. Тогда хоть сто лет пройдет — никто ничего не заметит.
Возле двери, ведущей в дом, Юсеф провозился минут десять. Замков оказалось два. Очутившись в доме, ночные гости прикрыли за собой дверь, и Эссат осторожно пошел вперед, освещая путь фонариком. Из холла доносилось тяжкое дыхание и храп — стража спала.
— Поглядим на всякий случай.
На низком столике — две пустые пивные бутылки и остатки ужина.
— Если твое снотворное надежное, то эти нам хлопот не доставят. Пошли. Надо обыскать две комнаты.
— Слуг в доме нет?
— Есть, но тут не ночуют. Приходят к шести утра.
Замок на двери, ведущей в кабинет профессора на первом этаже, оказался крепким орешком. Юсеф копался долго, сыпля сквозь зубы проклятиями и поминая оставшийся дома свой инструмент:
— Вот зараза, я бы его за три секунды…
Он пытался подобрать ключ, замок не поддавался, но вдруг что-то в нем щелкнуло, и упрямец сдался.
— Я тут пока пошарю, — обрадовался Эссат. — А ты попробуй еще один, похожий с виду на этот, той же системы. Второй этаж, дверь справа. Без фонарика обойдешься?
— Обойдусь.
Оставшись один в кабинете профессора, Эссат занялся письменным столом. Выдвинул один за другим все ящики — они оказались незапертыми, и в них не нашлось ничего, что стоило бы внимания. Только в самом нижнем профессор хранил две книги о движении Нетуореи Карта и Сатмарера. Эссата это удивило — с чего бы профессору интересоваться еврейскими экстремистами? Под книгами лежал план Иерусалима и карта Израиля. Поднявшись на второй этаж, он застал Юсефа уже в комнате — той, в которой работала Расмия. У стены стоял сейф.
— Давай ключ. Интересно, как это его раздобыли.
— Понятия не имею — самому интересно. Старик сунул его мне перед самым вылетом.
Ключ подходил идеально — он легко повернулся, и дверца услужливо распахнулась.
— Надо доставать бумаги одну за другой и в том же порядке складывать обратно. Чтобы никто не заметил, что тут чужие побывали.
Эссат вынул из сейфа пухлый конверт, в нем оказались расшифровки — шифр состоял из пяти цифр.
— Это надо сфотографировать.
Юсеф разложил листки на столе и открыл футляр фотоаппарата.
— Занавески задерни, а то вспышку видно будет с улицы, — напомнил Эссат. Он тем временем аккуратно выкладывал из сейфа его содержимое: несколько пачек ассигнаций — деньги разных стран, большой пакет, в котором лежат чистые паспорта и куча фотографий. В глубине обнаружились два пистолета и коробочка с какими-то пилюлями — Эссату было известно, что это за пилюли: цианистый калий, чтобы воспользоваться in extremis.[9] Под пакетом с паспортами он нашел вчетверо сложенный лист бумаги и, развернув, увидел нарисованный от руки план каких-то улиц, сверху небрежно, будто в спешке, написано: «третий слева». И никаких названий, только набросок дома с башенкой наверху.
— Это тоже сними.
Листок лег на пол, коротко вспыхнуло, щелкнуло — готово! Теперь сейф был пуст, в нем осталась только связка ключей.
— Все сложим обратно…
Они вышли из комнаты, заперли за собой дверь. Внизу закрыли замок и дверь, ведущую в кабинет. Прислушались: охранники спят — по-прежнему слышен храп. Эссат и Юсеф незаметно выскользнули из дома.
К тому времени как Эссат восстановил сигнализацию и устранил все следы их пребывания, небо на востоке начало светлеть.
— Славно поработали, — сказал он по пути к месту, где оставил мопед. — Давай сюда ключи, я их выброшу. Не надо тебе снова в аэропорту рисковать.
— С фотоаппаратом не знаю как быть…
— По инструкции от него тоже избавиться надо. А пленку я спрячу.
Юсеф осторожно вынул кассету, и миниатюрный фотоаппарат полетел в придорожную канаву.
— У меня заказан обратный билет на завтрашнее утро, — сказал он.
Эссат подвез его до перекрестка, и они расстались неподалеку от отеля, в котором остановился гость.
В десять утра Юсеф приехал в аэропорт на такси и забрал в кассе зарезервированный билет: из Дамаска он собирался в Рим, самолет компании «Алиталия» отправлялся в одиннадцать.
Перед кассиршей, выдавшей ему билет, лежал, недоступный взглядам пассажиров, список с несколькими фамилиями — и среди них та, на которую Юсеф заказывал билет. Девушка незаметно нажала специальную кнопку.
— Выход номер четыре, — сказала она, протягивая в окошечко билет и сияя дежурной улыбкой. — Посадка начинается в десять сорок пять. Счастливого пути!
Юсеф направился к стойке паспортного контроля, а за ним уже шли двое. Перед стойкой была небольшая очередь — один из сопровождавших встал впереди Юсефа, второй позади. В тот момент как он подал свой паспорт, его сильно толкнули, он оказался зажатым между двумя преследователями, руки ему тут же заломили назад — он попытался было вырваться, но его втащили в помещение позади барьера.
Он почувствовал, как за спиной на запястьях клацнул замок наручников, ощутил холодок металла. Потом незнакомцы вывернули его карманы, а самого грубо толкнули в кресло. В помещении был еще стол, за ним с усталым видом восседал толстый полицейский, мундир на нем был грязный. Он наблюдал всю эту сцену без всякого интереса, потом вдруг будто только что заметил непорядок, спросил:
— Ты кто?
— Шахид Осман. Алжирец. В паспорте все написано.
Один из тех, кто притащил его сюда, подал полицейскому паспорт, и тот с безразличным видом принялся его листать.
— А ты, похоже, все врешь.
— Ничего я не вру. Выпустите меня немедленно, я опоздаю на самолет.
— Это уж точно, на самолет ты опоздаешь. Сейчас признаешься, кто ты такой и зачем сюда явился, или попозже? Все равно ведь придется…
— Я требую, чтобы мне объяснили причину ареста!
— На это у меня полномочий нет. Я уполномочен только передать тебя сотрудникам госбезопасности для допроса.
Полицейский кивнул, спутники Юсефа рывком подняли его на ноги и поволокли к выходу.
На шоссе стояла машина, пленника запихали на заднее сиденье, с обеих сторон уселись сопровождающие — он заметил на месте рядом с водителем свой рюкзак.
Машина рванула с места и понеслась по направлению к городу.
— Моя бы воля, — сказал сосед справа, — я бы всех этих сионистов перерезал к черту. Баб просто так, а мужикам сначала бы яйца повырывал.
— Неплохая идея, — согласился его напарник.
Первый повернул к Юсефу тяжелое небритое лицо:
— А ты что скажешь по этому поводу, дружище Осман из Алжира?
— Правильный ход, — произнес Юсеф, стараясь придать голосу оттенок одобрения.
— Слыхал? Наш приятель Осман считает, что ход правильный. Так я тебя понял? — последовал болезненный удар кулаком под ребра.
— Если бы ты мог, ты бы резал их, а, Осман?
— Без всякого сомнения.
— Он одобряет насчет кастрации евреев, — хохотнул второй. — Ты свидетель, он сказал: без сомнения.
Удар под ребра с другой стороны.
— Скоро увидим, правду ты говоришь или врешь, — подытожил первый.
Машина все больше удалялась от спасительного аэропорта, и Юсеф, пытаясь приготовиться к тому, что его ждет, с отчаянием думал, что допроса ему не выдержать.
— Твое имя Шахид Осман?
— Да.
— Из Алжира? Журналист?
— Да.
— Но в Алжире в министерстве информации о тебе никто слыхом не слыхал.
В ответ молчание.
— Ты лучше отвечай. С тем, кто молчит, мы не церемонимся. Это пока еще цветочки…
— Я журналист, приехал, чтобы писать о жизни в Сирии и других странах, — его слова прозвучали неуверенно и как-то безнадежно.
Разум пленника отказывался служить ему. Казалось, между Юсефом и тем, кто его допрашивал, воздвигнута стеклянная стена — оттуда доносились смутные, неразборчивые, непонятные вопросы. Он сидел на стуле, и малейшее движение причиняло ему невыносимые страдания, вся спина от шеи до ягодиц представляла собой сплошную рану, рубашка, пропитанная кровью, прилипла и, стоило шевельнуться, — боль пронзала его как ножом. Его били до потери сознания, дважды приводили в себя уколами — и принимались бить снова.
— Дайте воды — я говорить не могу, горло пересохло.
— Воду получишь после. Повторяю вопрос: почему, если ты алжирский журналист, там тебя никто не знает? Мы специально связались с министерством информации…
— Я из Алжира…
Допрашивающий поднялся, обошел вокруг стола и сильно пнул стул. Пленник пытался выставить вперед скованные руки, но это не помогло. Он опрокинулся на кровоточащую спину и пронзительно вскрикнул. Мучитель почти нежно водрузил его обратно:
— Имей в виду: мое терпение на исходе. Не скажешь мне правду сейчас — будешь иметь дело со старыми знакомыми, они тебя уже один разок отделали. Сейчас шесть вечера, веселенькая тебе предстоит ночка. Мы тебя поджарим, ножичком кое-где пройдемся: мужиком ты уже не будешь. И здоровье попортим твое, и красоту. Стоит ли упрямиться, а? Подумай.
Юсеф уже все понял о себе: нет, он не принадлежит к тем избранным, что способны вынести пытки. Только бы вред от его показаний не был слишком велик… Как там, по инструкции? Он повторял свою легенду, пока хватило сил. Теперь надо вспомнить следующую и придерживаться ее, только что там было? Боль и страх мешали ему сосредоточиться, но он добросовестно старался вспомнить, не догадываясь, что его мучитель куда опытнее его самого и что стоит только отказаться от первой версии, а дальше уж его «расколют» почти мгновенно.
— Что вы хотите знать?
— Прежде всего, твое имя — сколько можно твердить?
— Юсеф Ливнех.
— Откуда ты?
— Из Тель-Авива.
— На кого работаешь?
Он вспомнил инструкцию: молчи про «Моссад»! Министерство иностранных дел, промышленный шпионаж — что угодно, только не разведка. Но он чувствовал, что ему не поверят. Не может он больше выносить эту чудовищную боль. Он бы любую ложь мог повторять, но не эту чушь, насчет промышленного шпионажа. Не поверят.
— На «Моссад».
— В чем состоит твое задание?
— Передать одно сообщение. Смысла не знаю, оно было закодировано.
— Сейчас я тебе задам вопрос о том, как ты встретился с человеком, которому предназначалось сообщение. Но предупреждаю: ответ обдумай как следует. Мы должны этого человека арестовать, и пусть твой ответ нам поможет. Иначе ребята тобой займутся. Разные там обычные хитрости: свидание в заранее условленном месте, имени не знаю, больше встреч не назначали и так далее — это все никому не нужно, не нужно, не нужно! — Допрашивающий снова вышел из-за стола и теперь стоял рядом с Юсефом, прямо перед ним, наклонившись, приблизив лицо к лицу жертвы. — Наконец-то мы подошли к самой сути, приятель. Я хочу знать, как зовут этого человека и где его найти. Ответ и решит твою судьбу. Ясно?
Они стояли у дальней от входа стены мечети Омейядов, вокруг бурлила толпа. Эссат прислонился к колонне и делал вид, будто читает: держал перед собой раскрытую книгу и глаз с нее не сводил.
— Где он?
— Справа возле соседней колонны. В европейском платье, в очках, ростом чуть пониже тебя.
Эссат поднял глаза от книги и увидел того, о ком шла речь. Выглядит как верующий или как турист из какой-нибудь соседней страны. Впрочем, одно другому не мешает. Казалось, он полностью ушел в созерцание ярких изразцов, украшающих стену, но на миг отвернулся и глаза их встретились.
— О'кей. Что-нибудь мне передали?
— Инструкция тебе такая: не рисковать. Никоим образом. Так и сказано было: никакого риска.
Наступило молчание, потом заговорил Эссат:
— Я-то сам о себе позабочусь. А ты вот рискуешь сильно, и это меня тревожит. Нельзя так долго пользоваться рацией, несколько месяцев… Смотри, засекут тебя…
— Я передаю очень кратко и всегда в разное время.
— Они тоже не дураки. Если тебя схватят, это ведь ужас будет.
Старик переступил с ноги на ногу, поежился и с раздражением замахал руками на стайку болтающих ребятишек.
— У меня сердце больное. Доктор сказал — любое напряжение смертельно опасно. Поймают они меня — я от одного только вида раскаленного железа и прочих штук концы отдам. Предварительный медосмотр там ведь не устраивают… Так что ничего они от меня не добьются.
Он зашаркал прочь, бормоча что-то, по обыкновению, а Эссат шагнул к соседней колонне.
— Шалом.
— Шалом, — отозвался гость.
— Жду тебя в полдень в кафе на Индепенденс сквер. Подойди в открытую и поздоровайся громко — будто не ожидал меня там встретить. Приглашу тебя за свой столик — сразу подсаживайся.
Молодой человек в ответ только кивнул, и Эссат тут же ушел.
Позже, в кафе Эссат спросил:
— Как ты проехал через границу?
— С алжирским паспортом. Это все, что имею право сказать.
— Ладно. Как там босс?
— Лютует, как всегда. Тебе привет.
Столик их находился в глубине зала, и оба сидели лицом к двери. В кафе было людно, шумно, звучала многоязыкая речь. Эссат закурил, предложил сигарету собеседнику, но тот отказался, спросил:
— Что делать надо?
— Пойдем в один дом. Там куча замков — на двери черного хода, на дверях между комнатами. И сейф надо открыть.
— Сигнализация есть?
— С этим я улажу.
— Когда?
— Сегодня ночью. — Эссат заметил человека за столиком у самого входа, — сидит один, укрывшись за газетой, но время от времени взгляд его, будто радар, прощупывает заполненное людьми пространство. Эссату почудилось, что этот лишенный выражения взгляд вдруг оживился, наткнувшись на их столик, и даже задержался на миг. А, может быть, этого и не было вовсе…
— Не исключено, что придется стрелять, — продолжал он. — Пистолет у тебя есть?
— Нету.
— Я принесу. Стрелять-то умеешь?
Гость утвердительно кивнул.
— А как с инструментом — ключи там, отмычки…
— Есть кое-что. Мы с боссом решили дома не покупать — на таможне могли внимание обратить. Обойдемся — ключ от сейфа есть, это главное.
— Фотоаппарат?
— Минокс со вспышкой.
— Снотворное?
— У меня с собой упаковка аспирина — там две таблетки чуть поменьше остальных. Их надо измельчить и растворить. Действует минут через сорок — в зависимости от веса пациента. Десять таких таблеток — смерть. Две часов на шесть усыпляют.
— Передай их мне под столом.
Человек возле двери читал свою газету. Если он из службы безопасности, то тут где-нибудь и второй должен быть — эти всегда парами действуют, по одному им не доверяют. Эссат огляделся будто в поисках официанта. Ага, вот он, голубчик, за столиком справа от них. Прямо на лбу написано, что сыщик. Узнать бы, кем интересуется здесь эта парочка. Вообще в таких местах слежка — не редкость, зря сюда пришли.
— Какая у тебя легенда?
— Я журналист из Алжира, на вольных хлебах, — ответил Юсеф. — Собираюсь написать серию статей о том, как столицы арабских государств готовятся к возможной агрессии сионистов. С Дамаска начну.
— Тут двое сыщиков, — предупредил Эссат. — Уходим вместе. Если что — мы старые знакомые, встретились случайно, не виделись с семьдесят девятого, я в тот год был в Алжире, познакомил общий приятель, потому что тогда ты интересовался освободительным движением и собирался о нем писать.
— И где опубликована моя статья?
— А она не опубликована, причину сам придумай.
— Ладно.
Они поднялись и не спеша направились к выходу. Человек с газетой проводил их взглядом, но интереса не проявил. Того, что сидел в глубине зала, им видно не было. Они еще постояли на улице перед кафе, тряся друг другу руки и обмениваясь выражениями приятельских чувств, — может, чуть громче, чем следовало. Ни один из сыщиков вслед за ними не двинулся.
— Вроде все в порядке, но ты все же поосторожней, — сказал Эссат. — В половине двенадцатого ночи встретимся вон там, на той стороне улицы, там всегда какой-то народ толчется. Если что неладное заметишь, то через полчаса ступай к мечети, жди возле северной стены. Пока.
Они расстались. Эссат не спеша покатил на своем мопеде по направлению к кварталу Шагхур Жувани. Не доехав до базара Мадхат Паша, свернул в узкую улицу и очутился в настоящем лабиринте переулков, путь ему то и дело преграждали: старик с тележкой, велосипедисты, тетки с тяжелыми сумками — идут с базара. Возле небогатого, с замызганными окнами дома он остановился. Металлическая дощечка на двери, выходящей в затхлый проулок, сообщала: «Алеппо Экспорт — импорт. И.Халил». Буквы были почти неразличимы из-за грязи. Ребенок на пороге — сопли до верхней губы, к лицу прилепились мухи — бессмысленно стучал щепкой об ступеньку. Чтобы пройти, Эссату пришлось осторожно приподнять и передвинуть его, но малыш будто ничего и не заметил. Дойдя до лестницы в конце коридора, Эссат поднялся на второй этаж. Из-за двери доносились оглушительные звуки радио, включенного на полную мощность: передавали новости. Эссат толкнул дверь и вошел.
В комнате стоял письменный стол и канцелярский шкаф. Вдоль стены выстроились стулья с жесткими спинками. На одном из них сидел парнишка в военной форме, на соседний он пристроил радиоприемник. На полу рюкзак, к стене прислонен автомат. Парнишка чистил ногти. Завидев Эссата, он тут же выключил радио.
Пришедший уселся за стол:
— Это ты еду охранникам носишь?
Мальчик кивнул. У него были тонкие черты и гладкая кожа, свойственные жителям пустыни. Улыбка обнажила ровные белые зубы.
— Давай-ка глянем, что там у тебя.
— Да чего смотреть — как всегда: хлеб, колбаса, всякое такое — что они сами просят.
— А питье какое?
Парень явно смутился, но усмехнулся:
— Лимонад, ничего спиртного, я же правила знаю…
— Покажи.
— Да нечего там смотреть.
Эссат встал, поднял с пола рюкзак и открыл. Он знал, что найдет там пару бутылок с пивом, и вот они, тут как тут.
— А это что?
Мальчишка снова неловко засмеялся:
— Ребята просили, от пива какой вред? Они сказали, что отметелят меня, если пива не принесу.
Эссат шагнул к парню и отвесил ему оплеуху. Голова мотнулась назад — тот только всхлипнул.
— Знаешь, какие у профессора правила? Знаешь, что бывает с теми, кто нарушает эти правила?
— Вы ему скажете?
— Скажу, конечно, когда он вернется.
— Меня выгонят?..
— Сначала трепку хорошую зададут, а потом выгонят.
— Я все выдержу, любую трепку — только пусть оставят в группе. Я буду стараться. Я все выдержу!
— Ступай купи две бутылки лимонада. Я еще подумаю.
Парнишку будто ветром сдуло. Эссат встал и запер за ним дверь. Поставил на стол бутылки с пивом и, достав из ящика стола открывалку, аккуратно снял крышки. Потом высыпал на лист бумаги таблетки и, выбрав четыре — те, что поменьше, — бросил по две в каждую бутылку, приладил крышки на место и чуть прижал плоскогубцами. Он успел как раз к приходу мальчишки — когда на лестнице раздались шаги, Эссат отомкнул дверь и снова уже сидел за столом.
— Вот, лимонад…
— Пойди-ка сюда.
Парень приблизился и остался стоять, неловко держа по бутылке в каждой руке, но сесть не решаясь.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— Знаешь, ты красивый малый. Небось, уже трахнул какую-нибудь девчонку?
В ответ смущенный кивок и неуверенное: ну, было.
— Врешь, не верю.
— Правда, спросите у моего брата — он знает.
— Ну и понравилось?
— Конечно.
— А мне кажется, тебе бы больше понравилось, если бы тебя самого кто трахнул.
— Ну уж нет!
— А я вот уверен — понравилось бы.
— Ну, значит, так оно и есть.
Парень все еще переминался с ноги на ногу, не зная, как быть с бутылками.
— Давай это дело проясним, а? Что скажешь, красавчик?
— И тогда меня не выгонят?
— Не выгонят, если мне угодишь.
Красавчик просиял — широкая улыбка означала согласие и даже некоторый призыв, но главным образом облегчение: проблема решилась, а каким образом — неважно.
— В рюкзак их положить? — спросил он наконец насчет своих бутылок.
— Да ладно, пусть уж пива выпьют. А то если с лимонадом явишься, они решат, что тут что-то не так.
— Это точно.
— Ты им все время пиво таскал — эти дурни бутылки через стену кидают, их там целая куча на улице. Думают, у меня глаз нет.
— Господи!
— Если хоть слово кому скажешь — профессору все станет известно, имей в виду. У него повсюду осведомители.
— Клянусь, буду молчать.
— Вечером в десять встретимся и разберемся, что тебе больше нравится. А пока делай свое дело.
Парень сунул бутылки с пивом в рюкзак, перекинул лямку через плечо, подхватил автомат и, обернувшись в дверях, послал Эссату еще одну ослепительную улыбку, на сей раз уж точно призывную.
Вечером они встретились на узенькой улочке — Эссат подъехал на японском пикапе, кивком велел парнишке забраться в кабину. Тот послушно уселся рядом, и они долго ехали молча, оставляя позади одну за другой городские улицы. Наконец пошло загородное шоссе с ровными рядами кипарисов по обе стороны.
— Ну как там, на вилле?
— Нормально.
— Ничего им не сказал?
— Клянусь.
Пикап свернул с шоссе на дорогу, петлявшую меж каштанами. Через полмили Эссат затормозил. Здесь, он знал, слева заброшенный карьер, а справа пустырь до самого горизонта — с той стороны стояло зарево городских огней.
— Пошли в кузов, — сказал он. Парнишка спрыгнул на землю, оставив автомат в кабине, а Эссат нащупал пистолет в кармане куртки — уже с глушителем, и, пока обходил машину, снял предохранитель. Его всего трясло — не испытывал он ни гнева, ни злобы, и вовсе не хотелось ему убивать несчастного малого. В сотый раз он напомнил себе: или мы, или они. Чем провинились те красивые девочки из авиакомпании «Эль Аль» — за что их изрешетили пулями? И вот теперь еще этот подросток, который хотел служить своему народу, а ему предстоит умереть вот здесь, и всей-то его вины — что он единственный свидетель…
Мальчишка в нерешительности стоял возле задних дверей.
— Туда лезть, внутрь?
Ответом стал выстрел — Эссат выстрелил почти в упор, пуля вошла между глаз. Слава Богу, темно, мальчику не суждено было увидеть свою смерть. Склонясь над беззвучно опустившимся в пыль телом, Эссат выстрелил еще раз, в голову. Потом оттащил его к краю карьера и оно сползло и покатилось вниз по каменистому склону. Эссат вернулся к пикапу, достал автомат и сбросил вслед за недавним владельцем. Потом сел за руль и направился к шоссе, ведущему в город.
В назначенное время он был на Индепенденс сквер и сразу заметил Юсефа в вечерней суетливой толпе. Тот стоял возле витрины, где была выставлена таблица с сегодняшним курсом обмена денег, и без особого интереса изучал ее. Внимание Эссата привлек другой человек, который столь же равнодушно обозревал витрину соседнего магазина, и подошел он к Юсефу только после того, как незнакомец затерялся в толпе.
— Иди за мной до следующего угла.
Когда Юсеф свернул за угол, он предложил:
— Времени у нас больше часа, но лучше давай подождем поближе к месту.
Они взгромоздились вдвоем на мопед и двинулись в сторону западных окраин. Остался позади центр — огни неоновых реклам, доносящаяся из-за всех дверей музыка, теперь они ехали по обсаженным деревьями богатым и спокойным улицам и остановились, наконец, возле пустого участка, где на месте снесенного дома стояла деревянная времянка в ожидании нового строительства, — она была пуста. Эссат завел мопед на участок, поставил позади хибары, чтобы не видно было с улицы, поманил за собой Юсефа и толкнул дверь. Ржавые петли заскрипели. Он вынул из кармана фонарик и чуть посветил:
— Садись вот сюда, на ящик, побудем в темноте, риску меньше. Время надо скоротать, я пока опишу тебе тот дом. С сигнализацией справлюсь сам, а ты поможешь открыть замки. Двое охранников дежурят в холле со стороны улицы — по идее снотворное уже подействовало, но кто его знает, ко всему будь готов. В случае чего пристрелим. Но вообще-то задача в том, чтобы прийти и уйти, не оставив следов. Тогда добытым сведениям цены больше.
— Сейф где находится?
— На втором этаже.
Они посидели некоторое время в молчании, наконец, Эссат поднялся:
— Пора. Пошли.
Вышли в кромешную тьму — ночь была безлунная. Оставшееся до цели расстояние проехали за несколько минут. Мопед оставили на пустыре рядом с виллой. Эссат прихватил велосипедную сумку:
— Не отставай!
Виллу профессора окружала низкая стена, поверх нее тянулась чугунная решетка, а еще выше, на высоте двух метров — колючая проволока. Обойдя участок так, чтобы дом оказался между ними и улицей, Эссат достал из сумки кусачки и моток провода. При слабом свете фонарика, который держал Юсеф, он прикрепил один конец к основанию решетки, а второй — на метр выше. Потом кусачками перерезал колючую проволоку, образовался проход.
— Будем уходить — заделаем как было. Тогда хоть сто лет пройдет — никто ничего не заметит.
Возле двери, ведущей в дом, Юсеф провозился минут десять. Замков оказалось два. Очутившись в доме, ночные гости прикрыли за собой дверь, и Эссат осторожно пошел вперед, освещая путь фонариком. Из холла доносилось тяжкое дыхание и храп — стража спала.
— Поглядим на всякий случай.
На низком столике — две пустые пивные бутылки и остатки ужина.
— Если твое снотворное надежное, то эти нам хлопот не доставят. Пошли. Надо обыскать две комнаты.
— Слуг в доме нет?
— Есть, но тут не ночуют. Приходят к шести утра.
Замок на двери, ведущей в кабинет профессора на первом этаже, оказался крепким орешком. Юсеф копался долго, сыпля сквозь зубы проклятиями и поминая оставшийся дома свой инструмент:
— Вот зараза, я бы его за три секунды…
Он пытался подобрать ключ, замок не поддавался, но вдруг что-то в нем щелкнуло, и упрямец сдался.
— Я тут пока пошарю, — обрадовался Эссат. — А ты попробуй еще один, похожий с виду на этот, той же системы. Второй этаж, дверь справа. Без фонарика обойдешься?
— Обойдусь.
Оставшись один в кабинете профессора, Эссат занялся письменным столом. Выдвинул один за другим все ящики — они оказались незапертыми, и в них не нашлось ничего, что стоило бы внимания. Только в самом нижнем профессор хранил две книги о движении Нетуореи Карта и Сатмарера. Эссата это удивило — с чего бы профессору интересоваться еврейскими экстремистами? Под книгами лежал план Иерусалима и карта Израиля. Поднявшись на второй этаж, он застал Юсефа уже в комнате — той, в которой работала Расмия. У стены стоял сейф.
— Давай ключ. Интересно, как это его раздобыли.
— Понятия не имею — самому интересно. Старик сунул его мне перед самым вылетом.
Ключ подходил идеально — он легко повернулся, и дверца услужливо распахнулась.
— Надо доставать бумаги одну за другой и в том же порядке складывать обратно. Чтобы никто не заметил, что тут чужие побывали.
Эссат вынул из сейфа пухлый конверт, в нем оказались расшифровки — шифр состоял из пяти цифр.
— Это надо сфотографировать.
Юсеф разложил листки на столе и открыл футляр фотоаппарата.
— Занавески задерни, а то вспышку видно будет с улицы, — напомнил Эссат. Он тем временем аккуратно выкладывал из сейфа его содержимое: несколько пачек ассигнаций — деньги разных стран, большой пакет, в котором лежат чистые паспорта и куча фотографий. В глубине обнаружились два пистолета и коробочка с какими-то пилюлями — Эссату было известно, что это за пилюли: цианистый калий, чтобы воспользоваться in extremis.[9] Под пакетом с паспортами он нашел вчетверо сложенный лист бумаги и, развернув, увидел нарисованный от руки план каких-то улиц, сверху небрежно, будто в спешке, написано: «третий слева». И никаких названий, только набросок дома с башенкой наверху.
— Это тоже сними.
Листок лег на пол, коротко вспыхнуло, щелкнуло — готово! Теперь сейф был пуст, в нем осталась только связка ключей.
— Все сложим обратно…
Они вышли из комнаты, заперли за собой дверь. Внизу закрыли замок и дверь, ведущую в кабинет. Прислушались: охранники спят — по-прежнему слышен храп. Эссат и Юсеф незаметно выскользнули из дома.
К тому времени как Эссат восстановил сигнализацию и устранил все следы их пребывания, небо на востоке начало светлеть.
— Славно поработали, — сказал он по пути к месту, где оставил мопед. — Давай сюда ключи, я их выброшу. Не надо тебе снова в аэропорту рисковать.
— С фотоаппаратом не знаю как быть…
— По инструкции от него тоже избавиться надо. А пленку я спрячу.
Юсеф осторожно вынул кассету, и миниатюрный фотоаппарат полетел в придорожную канаву.
— У меня заказан обратный билет на завтрашнее утро, — сказал он.
Эссат подвез его до перекрестка, и они расстались неподалеку от отеля, в котором остановился гость.
В десять утра Юсеф приехал в аэропорт на такси и забрал в кассе зарезервированный билет: из Дамаска он собирался в Рим, самолет компании «Алиталия» отправлялся в одиннадцать.
Перед кассиршей, выдавшей ему билет, лежал, недоступный взглядам пассажиров, список с несколькими фамилиями — и среди них та, на которую Юсеф заказывал билет. Девушка незаметно нажала специальную кнопку.
— Выход номер четыре, — сказала она, протягивая в окошечко билет и сияя дежурной улыбкой. — Посадка начинается в десять сорок пять. Счастливого пути!
Юсеф направился к стойке паспортного контроля, а за ним уже шли двое. Перед стойкой была небольшая очередь — один из сопровождавших встал впереди Юсефа, второй позади. В тот момент как он подал свой паспорт, его сильно толкнули, он оказался зажатым между двумя преследователями, руки ему тут же заломили назад — он попытался было вырваться, но его втащили в помещение позади барьера.
Он почувствовал, как за спиной на запястьях клацнул замок наручников, ощутил холодок металла. Потом незнакомцы вывернули его карманы, а самого грубо толкнули в кресло. В помещении был еще стол, за ним с усталым видом восседал толстый полицейский, мундир на нем был грязный. Он наблюдал всю эту сцену без всякого интереса, потом вдруг будто только что заметил непорядок, спросил:
— Ты кто?
— Шахид Осман. Алжирец. В паспорте все написано.
Один из тех, кто притащил его сюда, подал полицейскому паспорт, и тот с безразличным видом принялся его листать.
— А ты, похоже, все врешь.
— Ничего я не вру. Выпустите меня немедленно, я опоздаю на самолет.
— Это уж точно, на самолет ты опоздаешь. Сейчас признаешься, кто ты такой и зачем сюда явился, или попозже? Все равно ведь придется…
— Я требую, чтобы мне объяснили причину ареста!
— На это у меня полномочий нет. Я уполномочен только передать тебя сотрудникам госбезопасности для допроса.
Полицейский кивнул, спутники Юсефа рывком подняли его на ноги и поволокли к выходу.
На шоссе стояла машина, пленника запихали на заднее сиденье, с обеих сторон уселись сопровождающие — он заметил на месте рядом с водителем свой рюкзак.
Машина рванула с места и понеслась по направлению к городу.
— Моя бы воля, — сказал сосед справа, — я бы всех этих сионистов перерезал к черту. Баб просто так, а мужикам сначала бы яйца повырывал.
— Неплохая идея, — согласился его напарник.
Первый повернул к Юсефу тяжелое небритое лицо:
— А ты что скажешь по этому поводу, дружище Осман из Алжира?
— Правильный ход, — произнес Юсеф, стараясь придать голосу оттенок одобрения.
— Слыхал? Наш приятель Осман считает, что ход правильный. Так я тебя понял? — последовал болезненный удар кулаком под ребра.
— Если бы ты мог, ты бы резал их, а, Осман?
— Без всякого сомнения.
— Он одобряет насчет кастрации евреев, — хохотнул второй. — Ты свидетель, он сказал: без сомнения.
Удар под ребра с другой стороны.
— Скоро увидим, правду ты говоришь или врешь, — подытожил первый.
Машина все больше удалялась от спасительного аэропорта, и Юсеф, пытаясь приготовиться к тому, что его ждет, с отчаянием думал, что допроса ему не выдержать.
— Твое имя Шахид Осман?
— Да.
— Из Алжира? Журналист?
— Да.
— Но в Алжире в министерстве информации о тебе никто слыхом не слыхал.
В ответ молчание.
— Ты лучше отвечай. С тем, кто молчит, мы не церемонимся. Это пока еще цветочки…
— Я журналист, приехал, чтобы писать о жизни в Сирии и других странах, — его слова прозвучали неуверенно и как-то безнадежно.
Разум пленника отказывался служить ему. Казалось, между Юсефом и тем, кто его допрашивал, воздвигнута стеклянная стена — оттуда доносились смутные, неразборчивые, непонятные вопросы. Он сидел на стуле, и малейшее движение причиняло ему невыносимые страдания, вся спина от шеи до ягодиц представляла собой сплошную рану, рубашка, пропитанная кровью, прилипла и, стоило шевельнуться, — боль пронзала его как ножом. Его били до потери сознания, дважды приводили в себя уколами — и принимались бить снова.
— Дайте воды — я говорить не могу, горло пересохло.
— Воду получишь после. Повторяю вопрос: почему, если ты алжирский журналист, там тебя никто не знает? Мы специально связались с министерством информации…
— Я из Алжира…
Допрашивающий поднялся, обошел вокруг стола и сильно пнул стул. Пленник пытался выставить вперед скованные руки, но это не помогло. Он опрокинулся на кровоточащую спину и пронзительно вскрикнул. Мучитель почти нежно водрузил его обратно:
— Имей в виду: мое терпение на исходе. Не скажешь мне правду сейчас — будешь иметь дело со старыми знакомыми, они тебя уже один разок отделали. Сейчас шесть вечера, веселенькая тебе предстоит ночка. Мы тебя поджарим, ножичком кое-где пройдемся: мужиком ты уже не будешь. И здоровье попортим твое, и красоту. Стоит ли упрямиться, а? Подумай.
Юсеф уже все понял о себе: нет, он не принадлежит к тем избранным, что способны вынести пытки. Только бы вред от его показаний не был слишком велик… Как там, по инструкции? Он повторял свою легенду, пока хватило сил. Теперь надо вспомнить следующую и придерживаться ее, только что там было? Боль и страх мешали ему сосредоточиться, но он добросовестно старался вспомнить, не догадываясь, что его мучитель куда опытнее его самого и что стоит только отказаться от первой версии, а дальше уж его «расколют» почти мгновенно.
— Что вы хотите знать?
— Прежде всего, твое имя — сколько можно твердить?
— Юсеф Ливнех.
— Откуда ты?
— Из Тель-Авива.
— На кого работаешь?
Он вспомнил инструкцию: молчи про «Моссад»! Министерство иностранных дел, промышленный шпионаж — что угодно, только не разведка. Но он чувствовал, что ему не поверят. Не может он больше выносить эту чудовищную боль. Он бы любую ложь мог повторять, но не эту чушь, насчет промышленного шпионажа. Не поверят.
— На «Моссад».
— В чем состоит твое задание?
— Передать одно сообщение. Смысла не знаю, оно было закодировано.
— Сейчас я тебе задам вопрос о том, как ты встретился с человеком, которому предназначалось сообщение. Но предупреждаю: ответ обдумай как следует. Мы должны этого человека арестовать, и пусть твой ответ нам поможет. Иначе ребята тобой займутся. Разные там обычные хитрости: свидание в заранее условленном месте, имени не знаю, больше встреч не назначали и так далее — это все никому не нужно, не нужно, не нужно! — Допрашивающий снова вышел из-за стола и теперь стоял рядом с Юсефом, прямо перед ним, наклонившись, приблизив лицо к лицу жертвы. — Наконец-то мы подошли к самой сути, приятель. Я хочу знать, как зовут этого человека и где его найти. Ответ и решит твою судьбу. Ясно?