Страница:
«…следовал за субъектом до дома № 14 по улице Ламартин. Он вошел в дом, поднялся лифтом на третий этаж — здесь две квартиры, одну из которых занимает Клод Савари, вторая пуста. Вышел примерно через сорок минут. На улице Ламартин затерялся в толпе — был час пик, много народу и машин».
Баум долго сидел над этим листком, вперив неподвижный взгляд в пустую серую стену напротив, пытаясь увязать прочитанное с тем, что уже знал, и все вместе — с делом, которым предстояло заняться. Оторвал его от раздумий телефонный звонок.
— Господин Баум, это Ковач. — У говорившего был восточноевропейский акцент, слова он произносил тщательно, в глуховатом голосе странным образом сочетались угодливость и наглость.
— Чем могу служить?
— Хотелось бы повидаться, господин Баум. Посидеть вдвоем, вспомнить старое доброе время, общих друзей… — В слащавой речи даже реверанс прозвучал.
— Хотите от меня что-то получить?
— Вообще-то да.
— Кафе «Ротонда», приду к семи.
— Прекрасно. Надеюсь, вы окажете мне честь быть моим гостем, — поужинаем вместе.
— Вы очень любезны.
— Это для меня большое удовольствие.
Однако вечером, за накрытым столом Ковач предпочел не распространяться насчет старых добрых времен, а развлекал гостя анекдотами и сплетнями. Только когда подали бренди, он придвинулся к Бауму и доверительно коснулся его руки. Лицо его при этом стало серьезным, голос прозвучал деловито:
— Есть любопытная информация.
— О чем это?
— Интересует вас тактическое ядерное оружие — а именно то, что пропало в Обани?
— Впервые слышу.
— Понятно. Не хотите, чтобы я знал, что вы знаете, тем не менее, я продолжу…
— Сделайте милость. Всегда любопытно послушать, о чем люди говорят.
— Насколько я в курсе, господин Баум, то, что похищено в Обани, морем уйдет из Марселя.
— Когда?
— Не знаю — в такие подробности меня не посвятили. Но уверен, что очень скоро. Может быть даже, что уже ушло.
— Кто вам сказал?
— Один приятель.
— Я бы хотел задать вам сугубо технический вопрос.
Ковач предостерегающе поднял руку, ногти у него были тщательно наманикюрены:
— Не стоит — пожалуйста, не надо. Я пришел поговорить с вами, поскольку наши общие друзья решили, что эта беседа обоюдно полезна. Никто не заинтересован в ядерной катастрофе, правда ведь? Разве что какой-нибудь безумец. Итак, груз отправится из Марселя, пункт назначения — Израиль. Вот и все, что я знаю. Можете распорядиться этими сведениями, как вам угодно, при условии, что никто не узнает, от кого они получены.
— Вы не против, если я вас покину? — спросил Баум. — Многое можно успеть еще сегодня.
— Согласен с вами.
— Благодарю за прекрасный ужин. — Баум залпом допил свой бренди и чуть ли не бегом устремился к выходу. Добравшись на такси до работы, он позвонил сначала в Марсель, потом домой Бен Тову.
— Неприятные новости, приятель.
— Что ж делать — выкладывай!
— Оружие, по нашему мнению, будет отправлено морем из Марселя. Все наши попытки…
— Да ясно, не трать время. Какое судно? Под чьим флагом?
— Ничего пока не знаю, но сам лично этим занимаюсь. Сделаю все возможное.
— Я тебе верю.
— По крайней мере тебе теперь есть чем заняться: проверяйте все суда, приходящие из Марселя.
— Они могут сделать заход в другой порт и прийти оттуда — тогда ничего мы не найдем. Они могут подойти к любому берегу и переправить груз на лодке. А то зайти в Ларнаку или любой ближний порт и доставить бомбу самолетом. Черт их знает, что они придумают…
— Ты прав — но за кораблями из Марселя все же последи.
— Само собой.
— Вот что еще — информацию я получил от платного агента.
— Думаешь, в их группе есть чужой?
— Есть кормушка, где меня прикармливают время от времени такими сведениями, которые хозяева кормушки считает нужным мне сообщить. Отсюда я и узнал насчет Марселя — стало быть, эти люди знают о делах группы больше, чем мы с тобой. Странно, правда?
Бен Тов ответил не сразу:
— Спасибо, это очень важно — то, что ты сказал. Будь уверен — сохраню все в тайне. Провокацией тут не пахнет, как думаешь?
— Нет, это не провокация.
— А может, американцы задали нам загадку?
— Не они — это точно.
— Ну ладно… — Бен Тов снова помедлил, видимо, обдумывая следующий вопрос, но вместо этого сказал «шалом» и повесил трубку.
Совещание комитета обороны в Иерусалиме было ничуть не приятнее для его участников чем то, что состоялось накануне в Елисейском дворце в Париже. Мемуне, услышав от Бен Това новость, погрузился в долгие и тягостные размышления относительно того, следует ли предавать ее гласности. С одной стороны — сколько беспокойства, сколько он услышит злобных и яростных выпадов в свой адрес — и все, возможно, зря, поскольку еще не установлено, что именно «Шатила» учинила весь этот переполох. Французы и сами могут найти вора — лучше, пожалуй, не высовываться пока с этой новостью. С другой стороны — что, если и впрямь «Шатила» раздобыла ядерное оружие? Французы проворонили, и атомная бомба того и глади окажется в Иерусалиме? Тут уж не сошлешься, что счел новость незначительной — дескать, всего-навсего пустые хлопоты, ложная тревога, о которой комитету обороны лучше не докладывать… Мемуне отлично знал политиков, которые сразу начнут кричать, что если бы им вовремя сказали, то они бы сумели принять меры и все бы обошлось отличнейшим образом. Так что, пожалуй, лучше уж чуточку забежать вперед, чем отстать. Лучше отделаться легким испугом и начальственной выволочкой в случае, если тревога действительно ложная, чем расхлебывать жуткую кашу, которая заварится, если дело обернется плохо. Все утро он прикидывал так и эдак, кляня свою несчастную судьбу и тот факт, что заседание комитета назначено именно на сегодня. Единственное, что он сумел придумать, чтобы хоть отчасти отвести от себя удар, — это пригласить на совещание Бен Това. Гнев начальства падет не на него одного — это справедливо.
А уж гнев разразился по высшей фишке. Началось с министра обороны, который давно точил зуб на разведку и решил свести старые счеты прямо тут же, на совещании:
— «Моссад» допустил непростительную ошибку, — заявил он, как только услышал о происшедшем.
— Так ведь похищение произошло на французской территории. Как мы могли его предотвратить, господин министр? — Мемуне старался, чтобы его возражение прозвучало как можно мягче, но помимо его воли в голосе проступило раздражение.
— С каких это пор, — обрушился на него министр, — считается, будто Израиль следует защищать только на его собственной земле?
— Французы с нами не сотрудничают — комитету известна их антиизраильская тенденция.
— Представьте, политику Франции я тоже немного знаю.
— Из-за политических разногласий с этой страной нам трудно установить контакты с их разведкой.
— Ну и что? — Министр уступать не желал. — Правительство слишком уж снисходительно к «Моссаду», оказывает им всяческую поддержку, даже военные самолеты предоставляет. Вплоть до того, что позволяет вмешиваться в процесс мирного урегулирования!
Он продолжал развивать эту мысль, не замечая, на свою беду, как меняется выражение лица премьер-министра:
— Оказывается, все эти меры против группы «Шатила», о которых было столько шуму, — пустая трата времени, сил и денег, да еще во вред нашей политике, — закончил он, с торжеством оглядев присутствующих. — Все это крайне неудовлетворительно!
— Должен напомнить тебе, Эли, — возразил премьер, — что именно я санкционировал спасение агента «Моссада» с помощью военной авиации. Как я сказал тебе тогда, с моей точки зрения это было необходимо. Так что твое неудовольствие принимаю на свой счет. Продолжай, я внимательно слушаю.
— Может быть, перейти к следующему вопросу? — рискнул вмешаться секретарь. — Надо решить, что делать в связи с событием, происшедшим во Франции.
— Мы готовы выслушать ваше мнение, — премьер-министр обратился к Мемуне, чье настроение несколько повысилось от неудачи предыдущего оратора. Он почувствовал, что настал подходящий момент, чтобы подставить Бен Това.
— Мой коллега даст самый полный отчет, — сказал он.
— Иной раз кажется, будто Бен Тов и есть шеф разведки, — голос премьера был исполнен недоброжелательства. — Ну да ладно, начинайте.
— Мой агент доставил информацию, — начал Бен Тов. — Я хотел бы прежде всего поблагодарить господина премьер-министра за содействие. Что касается ценности сведений — она пока не установлена, но это — единственное, что у нас есть. Повторяю: единственное. Мы сотрудничаем с французской контрразведкой — там есть друзья, которые стремятся нам помочь, но пока им ничего не удалось добиться.
— Вы сами решили, будто похищение совершено группой «Шатила»? — спросил премьер. Бен Тов обвел глазами стол — установилось напряженное молчание. Только Мемуне — куда ему понять значение происходящей драмы! — шелестел своими бумажками. Премьер, задрав голову, пристально глядел прямо в лицо Бен Тову.
— Я уверен, — произнес Бен Тов жестко, — что «Шатила» уже практически имеет атомную бомбу. Нет никаких шансов, что французы сумеют ее найти и вернуть в свой арсенал. И, следовательно, скоро она окажется на нашей территории. Постарайтесь понять и запомнить, господа, что плутониевая ядерная боеголовка — это штука по размеру совсем небольшая, и перевезти ее с одного места на другое ничего не стоит. При таких обстоятельствах я утверждаю, что положение чрезвычайно серьезное. Отечество в опасности.
Мемуне перестал возиться с бумажками, премьер по-прежнему не отрывал взгляда от лица говорившего.
— Чего вы хотите от нас?
— В данный момент — ничего, — ответил Бен Тов, отлично сознавая, какой скандал закатит ему Мемуне. — Но я бы хотел получить право просить вас о поддержке, когда она понадобится.
— Вопросы есть у кого-нибудь? — спросил премьер-министр.
Вопросов не было.
Глава 28
Баум долго сидел над этим листком, вперив неподвижный взгляд в пустую серую стену напротив, пытаясь увязать прочитанное с тем, что уже знал, и все вместе — с делом, которым предстояло заняться. Оторвал его от раздумий телефонный звонок.
— Господин Баум, это Ковач. — У говорившего был восточноевропейский акцент, слова он произносил тщательно, в глуховатом голосе странным образом сочетались угодливость и наглость.
— Чем могу служить?
— Хотелось бы повидаться, господин Баум. Посидеть вдвоем, вспомнить старое доброе время, общих друзей… — В слащавой речи даже реверанс прозвучал.
— Хотите от меня что-то получить?
— Вообще-то да.
— Кафе «Ротонда», приду к семи.
— Прекрасно. Надеюсь, вы окажете мне честь быть моим гостем, — поужинаем вместе.
— Вы очень любезны.
— Это для меня большое удовольствие.
Однако вечером, за накрытым столом Ковач предпочел не распространяться насчет старых добрых времен, а развлекал гостя анекдотами и сплетнями. Только когда подали бренди, он придвинулся к Бауму и доверительно коснулся его руки. Лицо его при этом стало серьезным, голос прозвучал деловито:
— Есть любопытная информация.
— О чем это?
— Интересует вас тактическое ядерное оружие — а именно то, что пропало в Обани?
— Впервые слышу.
— Понятно. Не хотите, чтобы я знал, что вы знаете, тем не менее, я продолжу…
— Сделайте милость. Всегда любопытно послушать, о чем люди говорят.
— Насколько я в курсе, господин Баум, то, что похищено в Обани, морем уйдет из Марселя.
— Когда?
— Не знаю — в такие подробности меня не посвятили. Но уверен, что очень скоро. Может быть даже, что уже ушло.
— Кто вам сказал?
— Один приятель.
— Я бы хотел задать вам сугубо технический вопрос.
Ковач предостерегающе поднял руку, ногти у него были тщательно наманикюрены:
— Не стоит — пожалуйста, не надо. Я пришел поговорить с вами, поскольку наши общие друзья решили, что эта беседа обоюдно полезна. Никто не заинтересован в ядерной катастрофе, правда ведь? Разве что какой-нибудь безумец. Итак, груз отправится из Марселя, пункт назначения — Израиль. Вот и все, что я знаю. Можете распорядиться этими сведениями, как вам угодно, при условии, что никто не узнает, от кого они получены.
— Вы не против, если я вас покину? — спросил Баум. — Многое можно успеть еще сегодня.
— Согласен с вами.
— Благодарю за прекрасный ужин. — Баум залпом допил свой бренди и чуть ли не бегом устремился к выходу. Добравшись на такси до работы, он позвонил сначала в Марсель, потом домой Бен Тову.
— Неприятные новости, приятель.
— Что ж делать — выкладывай!
— Оружие, по нашему мнению, будет отправлено морем из Марселя. Все наши попытки…
— Да ясно, не трать время. Какое судно? Под чьим флагом?
— Ничего пока не знаю, но сам лично этим занимаюсь. Сделаю все возможное.
— Я тебе верю.
— По крайней мере тебе теперь есть чем заняться: проверяйте все суда, приходящие из Марселя.
— Они могут сделать заход в другой порт и прийти оттуда — тогда ничего мы не найдем. Они могут подойти к любому берегу и переправить груз на лодке. А то зайти в Ларнаку или любой ближний порт и доставить бомбу самолетом. Черт их знает, что они придумают…
— Ты прав — но за кораблями из Марселя все же последи.
— Само собой.
— Вот что еще — информацию я получил от платного агента.
— Думаешь, в их группе есть чужой?
— Есть кормушка, где меня прикармливают время от времени такими сведениями, которые хозяева кормушки считает нужным мне сообщить. Отсюда я и узнал насчет Марселя — стало быть, эти люди знают о делах группы больше, чем мы с тобой. Странно, правда?
Бен Тов ответил не сразу:
— Спасибо, это очень важно — то, что ты сказал. Будь уверен — сохраню все в тайне. Провокацией тут не пахнет, как думаешь?
— Нет, это не провокация.
— А может, американцы задали нам загадку?
— Не они — это точно.
— Ну ладно… — Бен Тов снова помедлил, видимо, обдумывая следующий вопрос, но вместо этого сказал «шалом» и повесил трубку.
Совещание комитета обороны в Иерусалиме было ничуть не приятнее для его участников чем то, что состоялось накануне в Елисейском дворце в Париже. Мемуне, услышав от Бен Това новость, погрузился в долгие и тягостные размышления относительно того, следует ли предавать ее гласности. С одной стороны — сколько беспокойства, сколько он услышит злобных и яростных выпадов в свой адрес — и все, возможно, зря, поскольку еще не установлено, что именно «Шатила» учинила весь этот переполох. Французы и сами могут найти вора — лучше, пожалуй, не высовываться пока с этой новостью. С другой стороны — что, если и впрямь «Шатила» раздобыла ядерное оружие? Французы проворонили, и атомная бомба того и глади окажется в Иерусалиме? Тут уж не сошлешься, что счел новость незначительной — дескать, всего-навсего пустые хлопоты, ложная тревога, о которой комитету обороны лучше не докладывать… Мемуне отлично знал политиков, которые сразу начнут кричать, что если бы им вовремя сказали, то они бы сумели принять меры и все бы обошлось отличнейшим образом. Так что, пожалуй, лучше уж чуточку забежать вперед, чем отстать. Лучше отделаться легким испугом и начальственной выволочкой в случае, если тревога действительно ложная, чем расхлебывать жуткую кашу, которая заварится, если дело обернется плохо. Все утро он прикидывал так и эдак, кляня свою несчастную судьбу и тот факт, что заседание комитета назначено именно на сегодня. Единственное, что он сумел придумать, чтобы хоть отчасти отвести от себя удар, — это пригласить на совещание Бен Това. Гнев начальства падет не на него одного — это справедливо.
А уж гнев разразился по высшей фишке. Началось с министра обороны, который давно точил зуб на разведку и решил свести старые счеты прямо тут же, на совещании:
— «Моссад» допустил непростительную ошибку, — заявил он, как только услышал о происшедшем.
— Так ведь похищение произошло на французской территории. Как мы могли его предотвратить, господин министр? — Мемуне старался, чтобы его возражение прозвучало как можно мягче, но помимо его воли в голосе проступило раздражение.
— С каких это пор, — обрушился на него министр, — считается, будто Израиль следует защищать только на его собственной земле?
— Французы с нами не сотрудничают — комитету известна их антиизраильская тенденция.
— Представьте, политику Франции я тоже немного знаю.
— Из-за политических разногласий с этой страной нам трудно установить контакты с их разведкой.
— Ну и что? — Министр уступать не желал. — Правительство слишком уж снисходительно к «Моссаду», оказывает им всяческую поддержку, даже военные самолеты предоставляет. Вплоть до того, что позволяет вмешиваться в процесс мирного урегулирования!
Он продолжал развивать эту мысль, не замечая, на свою беду, как меняется выражение лица премьер-министра:
— Оказывается, все эти меры против группы «Шатила», о которых было столько шуму, — пустая трата времени, сил и денег, да еще во вред нашей политике, — закончил он, с торжеством оглядев присутствующих. — Все это крайне неудовлетворительно!
— Должен напомнить тебе, Эли, — возразил премьер, — что именно я санкционировал спасение агента «Моссада» с помощью военной авиации. Как я сказал тебе тогда, с моей точки зрения это было необходимо. Так что твое неудовольствие принимаю на свой счет. Продолжай, я внимательно слушаю.
— Может быть, перейти к следующему вопросу? — рискнул вмешаться секретарь. — Надо решить, что делать в связи с событием, происшедшим во Франции.
— Мы готовы выслушать ваше мнение, — премьер-министр обратился к Мемуне, чье настроение несколько повысилось от неудачи предыдущего оратора. Он почувствовал, что настал подходящий момент, чтобы подставить Бен Това.
— Мой коллега даст самый полный отчет, — сказал он.
— Иной раз кажется, будто Бен Тов и есть шеф разведки, — голос премьера был исполнен недоброжелательства. — Ну да ладно, начинайте.
— Мой агент доставил информацию, — начал Бен Тов. — Я хотел бы прежде всего поблагодарить господина премьер-министра за содействие. Что касается ценности сведений — она пока не установлена, но это — единственное, что у нас есть. Повторяю: единственное. Мы сотрудничаем с французской контрразведкой — там есть друзья, которые стремятся нам помочь, но пока им ничего не удалось добиться.
— Вы сами решили, будто похищение совершено группой «Шатила»? — спросил премьер. Бен Тов обвел глазами стол — установилось напряженное молчание. Только Мемуне — куда ему понять значение происходящей драмы! — шелестел своими бумажками. Премьер, задрав голову, пристально глядел прямо в лицо Бен Тову.
— Я уверен, — произнес Бен Тов жестко, — что «Шатила» уже практически имеет атомную бомбу. Нет никаких шансов, что французы сумеют ее найти и вернуть в свой арсенал. И, следовательно, скоро она окажется на нашей территории. Постарайтесь понять и запомнить, господа, что плутониевая ядерная боеголовка — это штука по размеру совсем небольшая, и перевезти ее с одного места на другое ничего не стоит. При таких обстоятельствах я утверждаю, что положение чрезвычайно серьезное. Отечество в опасности.
Мемуне перестал возиться с бумажками, премьер по-прежнему не отрывал взгляда от лица говорившего.
— Чего вы хотите от нас?
— В данный момент — ничего, — ответил Бен Тов, отлично сознавая, какой скандал закатит ему Мемуне. — Но я бы хотел получить право просить вас о поддержке, когда она понадобится.
— Вопросы есть у кого-нибудь? — спросил премьер-министр.
Вопросов не было.
Глава 28
В Бургасе инструкции, поступившие из военного министерства, были встречены с полным пониманием и выполнены самым тщательным образом всего за три последующих часа. Солдат из части, расквартированной в здешней казарме, отправили в Компьен, за несколько километров от Обани. А в Бургас прибыли ребята из Компьена. В перерыве между отправкой одних и прибытием других начальство поработало с документами: в свидетельстве о приемке плутониевых боеголовок цифру «16» заменили на «17». Так же «подправили» и документ на детонаторы. Молодой капитан, которому была поручена эта боевая операция, положил о выполнении старшему офицеру. Тот сделал ему внушение и добавил, что из Парижа в Бургас едут представители контрразведки, с которыми надо держать ухо востро.
— Понял, господин начальник, — сказал польщенный капитан, он дорожил офицерской честью и был готов защищать ее от любых посягательств.
Начальник марсельского морского порта получил распоряжение из Парижа: ни одно судно не должно покинуть порт без разрешения офицера контрразведки, слово которого является законом.
Начался тщательный осмотр доков и стоящих под погрузкой судов. Группы служащих таможни, портовой полиции и контрразведки методично обходили все верфи, открывали склады, обыскивали стоящие на набережной контейнеры и поднимались на борт пришвартованных здесь судов. Не обращая внимания на протесты и ругань владельцев грузов, они открывали рефрижераторы со скоропортящимися грузами, обрекая их на погибель. Все, что предназначалось к отправке на Ближний Восток, откладывалось отдельно, протыкалось насквозь. Корзины взламывали, тюки потрошили. Счетчики Гейгера-Мюллера попискивали, к чему бы их ни подносили, сигнализируя даже о самых малых дозах радиации.
Явилась такая команда и на склад 47 «Д». Служащий контрразведки, возглавляющий группу, занялся прежде всего контейнерами — несколько часов шла проверка, кидали в кучу какие-то механические детали, мешки с химикатами, ящики с продовольствием. То же повторилось на набережной, где под грузовыми кранами сгрудились контейнеры. В конце концов закончили, но начальник выразил пожелание осмотреть корабль под названием «Круа Вальмер», пришвартованный тут же. Команда корабля, свесившись через перила палубы, с интересом наблюдала процедуру осмотра. Начальник со своими людьми поднялся на борт.
— Располагайтесь как дома, — пригласил капитан. — Нам скрывать нечего.
Проверяющие отправились на нос и, двигаясь по направлению к корме, принялись открывать все двери, шкафы, ящики. Не были оставлены без внимания спасательные шлюпки, ниши, где стояли лебедки, велено было распаковать весь палубный груз. Один из проверяющих забрался даже в дымоход и проверил все трубы и вентиляционные шахты. Остальные в это время обшаривали трюмы. Обнаружили припрятанный в дальнем углу небольшой запас гашиша — на него и внимания не обратили. Побывали у сигнальщиков, осмотрели кубрики и капитанский мостик. В машинном отделении дизель только что на составные части не разобрали, спустились еще ниже, прямо на днище. На корме простукали баллоны с топливом и проверили веревочные бунты. Не нашли ровным счетом ничего. Счетчики Гейгера-Мюллера слабо сигнализировали наличие небольшой радиации — не больше, чем всюду.
— Можете спать спокойно, — сказал капитану главный проверяющий. — Мы тут оставим одного из наших сотрудников — пусть подтвердит, что вы проверку уже прошли. Отплываете когда?
— Если разрешаете продолжать погрузку, то к завтрашнему утру управимся — и вперед!
— Видишь — все обошлось, — сказал капитан своему первому помощнику.
— Ну у тебя и нервы! Прямо канаты!
— А чего нервничать-то, когда имеешь дело с дурнями вроде этих?
Альфред Баум и два его инспектора расположились в служебных комнатах казармы и весь день напролет допрашивали тех, кто имел хоть какое-то отношение к событиям, происшедшим на дороге из Мейрарга в Обань. Часами они беседовали с каждым из солдат, сопровождавших груз во второй машине, задавали бесчисленное множество вопросов руководству депо в Мейрарге и персоналу, которому обычно поручались такого рода перевозки. Баум лично занимался двумя — водителем контейнеровоза и его напарником.
— Водитель — он что, по-твоему, нормальный, все у него в порядке? — спросил он напарника.
Смуглый, как все здешние уроженцы, хитроватый деревенский парень — ему было не больше двадцати — сделал вид, будто вопроса не понял:
— Это вы о чем?
— Вроде уж целый год вместе работаете…
— Ну и что?
— Хорошо друг друга знаете, правильно?
— Он не из болтливых.
— Ну, самые-то обычные вещи ты знать должен. К примеру — женат он?
— А вы его самого спросите.
— Спрашивал уже, а теперь вот тебя спрашиваю. Это мое дело — какие вопросы и кому задавать. А подружка у него есть?
— Он вам, небось, про это тоже рассказал.
— Может, и рассказал.
— Я ее не видел ни разу, знаю только, что здесь живет, в Обани. Он на ней прямо помешался. Денег тратит кучу…
— Откуда ты знаешь — насчет денег?
— Да он мне сколько раз показывал, что ей купил, — птичке этой.
— И что, дорогие вещи?
— Куда там — все самое лучшее. Во дурак — тратиться на девку, с которой полгарнизона переспало. Все так говорят.
— Давай-ка вернемся туда, откуда начали. В ту ночь ты ничего за ним странного не заметил? Не спеши с ответом, подумай.
Но малый думать не привык, выпалил сразу:
— Нормальный был, ничего странного. Спокойный.
— А перед тем, как на вас напали, — тоже спокойный?
— Ну да!
— Объясни-ка поподробней.
— Ну, обычно он в бутылку не лезет. А тут перед выездом задержка какая-то приключилась, так он прямо взбесился. Потом гнал машину во всю мочь. Я сказал, куда спешить-то нам, так он меня послал подальше.
— А когда напали на вас — как он себя вел?
— Я одно знаю — меня эти подонки отметелили, а его и пальцем не тронули.
— Может, еще чего припомнишь? Тебе вообще-то не кажется, что он все заранее знал, а? Похоже ведь.
— Да еще как похоже!
— Почему?
— Мы же каждый раз в разное время выезжаем. Как это им удалось все так точно рассчитать — и время, и место? Уж насчет числа, на которое рейс был назначен, я и не говорю.
— Еще какой резон?
— А вот с чего это он так машину гнал? Как будто на свидание опаздывал. С этими…
— Может, к дамочке своей торопился?
— Может быть, конечно…
— А ты слышал, когда машина охраны вам сигналила, чтобы остановились?
— Слышал.
— Ну и что?
— Я ему говорю: вроде нам сзади гудят. А он: у тебя в ушах гудит. И радио как крутанет, чтоб погромче музыка.
— А ты чего ж не настоял на своем?
— А чего мне мылиться? Он же главный, не я. Если мы начнем собачиться, он рапорт напишет, и меня выпрут за милую душу.
— Все верно, — согласился Баум. — Побудь пока тут поблизости, ладно? Домой не уходи — может, еще мне понадобишься.
После его ухода Баум вызвал одного из инспекторов.
— Водителя в местной полиции проверили?
— Есть на него досье: смолоду был шальной — три раза попадался на краже велосипедов, один раз драку учинил. Потом еще был замешан в ограблении квартиры, но от тюрьмы отвертелся — улик не хватило. Все это — лет восемь назад, потом он переехал в Марсель и только года полтора как вернулся.
— А в марсельской полиции что говорят?
— Туда я не звонил.
— Воздержаться решил? Почему, собственно? Если есть особые причины, так не скрывай, я их сохраню в тайне.
Инспектор покраснел:
— Маху дал, патрон.
— Звони давай.
Отчет инспектора, добросовестно представленный через полчаса, оказался весьма интересным. Водитель связан с Лавацци — одним из трех главарей марсельской мафии. Их целая семья, этих Лавацци. Орудуют там, где чисто уголовная деятельность сращивается с легальным бизнесом — самая что ни есть классическая, традиционная работа. Лавацци вызволили шофера из тюрьмы, куда он загремел по какому-то сомнительному делу, но его дважды вызывали потом на допрос. «Паршивый тип» — такого мнения придерживаются о нем в марсельской полиции.
Привели шофера — он лениво развалился на стуле и со скучающим видом приготовился отвечать на вопросы. Его внешность и манеры вполне соответствовали тому представлению, которое сложилось у Баума.
— Ваше поведение той ночью весьма подозрительно, — начал он допрос.
Ответа не последовало.
— Ты же слышал, как охрана вам сигналила. Почему не остановился?
— Ничего я не слышал.
— А напарник слышал и тебе сказал.
— Мало ли чего он вам наплетет!
— Ты продолжаешь утверждать, будто не знал, что охрана отстала?
— Я ведь уже сказал.
— То, что ты сказал, — чистая ложь.
На это шофер не ответил.
— Та женщина в Обани, — продолжал Баум. — Говорят, ты на нее много тратишь.
— Ну и что?
— Откуда деньги берутся?
— Вы зарабатываете? Вот и я тоже.
— Знакомо тебе такое имя — Лавацци?
— Слыхом не слыхал.
— А куда это ты так спешил в ту ночь?
— Никуда я не спешил. Ехал как обычно.
— А говорят, быстрее ехал, чем всегда.
— Да пошли они — те, кто говорит…
— До тебя, видно, еще не дошло, — произнес Баум со вздохом, — что дело оборачивается скверно. Человек, которого полиция давно взяла на заметку, за которым и без того грехов много, — а тут такое серьезное преступление. И ты единственный, на кого падает подозрение. Так что предупреждаю — ты задержан, допрос будет продолжаться до тех пор, пока не выплывет вся правда. А уж какая это будет правда — посмотрим. Или в тюрьму тебя отправим и обвинение будет очень и очень тяжелым, или отпустим восвояси. Лично я, — добавил Баум, — поразмыслив, в твою непричастность не верю, хоть ты меня убей.
— Да в чем я виноват-то?
— А это уж мы разберемся. Во всяком случае тот, кто намекнул этим бандитам, в какое время и по какой дороге планируется перевезти оружие, сядет надолго. А ведь он не только это сделал — если покопаться в этом маленьком дельце, там еще кой-чего наберется. Отсюда ты не выйдешь, пока мы не соберем улики, подтверждающие, что ты и есть тот самый человек.
— Сколько меня будут здесь держать?
— Зависит от тебя самого. Так же, как и наказание, которое ты в конце концов получишь. Поможешь нам — я сам похлопочу, чтобы на суде приговор смягчили. Меня послушают, будь уверен.
— Ни одному легавому верить нельзя.
— Ты, наверно, думаешь, что имеешь дело с полицией, — Баум перешел на поучительный тон. — А на самом деле ты в контрразведке. Это совсем другой коленкор, приятель, и никакие Лавацци тебя отсюда не вызволят. Сколько нам надо, столько тебя и продержим. Покамест я тебя отправлю в служебку, посидишь там под замком.
— Не имеете права, — всполошился шофер. — Пригласите моего адвоката.
— Никаких адвокатов — ты встрял в неприятнейшую историю, подумай-ка над этим хорошенько. Когда до чего-нибудь додумаешься, продолжим нашу приятную беседу.
Подружка шофера, которую Баум успел нарисовать в своем воображении, оказалась совсем другой: не раскрашенная блондинка, как ему почему-то представлялось, и вела себя отнюдь не вызывающе.
— Муж меня теперь убьет, — только это она и твердила как заклинание. И при этом плакала навзрыд. Была она совсем не хороша собой — непонятно, что нашел в ней этот парень, не говоря уж о половине гарнизона, которая, по слухам, скрашивала ей соломенное вдовство.
«Никогда я не научусь разбираться в женщинах и вообще во всем этом», — подумал Баум, а вслух произнес:
— Прошу вас, мадам, успокойтесь и возьмите себя в руки. Совершенно не обязательно впутывать в это дело вашего супруга.
— Какое дело? Я же ничего не знаю — меня забрали, привезли сюда — и все!
— Ваш дружок Марк попал в неприятную историю, мне надо вас кое о чем спросить.
— А где он сам?
— У нас. Если вы желаете ему добра, советую отвечать на вопросы правдиво и искренне.
— Месье, мне нечего скрывать.
— Вот и отлично, — он предложил ей сигарету, но она не взяла. — Расскажите, мадам, давно ли вы знакомы с Марком?
— Года два.
— Он ведь ваш любовник, правда?
Она кивнула.
— Он добрый, щедрый, как вы считаете?
Женщина снова кивнула.
— А вас не удивляло, что простой шофер может делать вам дорогие подарки, — у него семья, дети, он их содержит…
— Марк прилично зарабатывает — сверхурочные, доплата за вредную работу, всякое такое.
— Что это за вредная работа?
— Не знаю, он не рассказывал.
— Прежде чем ответить на мой следующий вопрос, прошу вас подумать хорошенько. Как вы полагаете — в его планы входило то, что вы будете жить вместе?
В первый раз на заплаканном лице женщины появилось подобие улыбки:
— Да. Он обещал, что как только заработает побольше, мы уедем отсюда. Исчезнем вместе, убежим. — Она помедлила и добавила, как бы стараясь оправдать себя и своего любовника: — Мой муж — грубое животное.
— Как он собирался достать деньги?
— Вчера мы договорились встретиться, он хотел мне все объяснить. И не пришел. А все уже почти готово — через месяц мы думали уехать.
— Сколько ему удалось собрать денег, не знаете?
— Не знаю. Он ведь очень скрытный, Марк, я не спрашивала.
— Спасибо, мадам, это все. Вас отвезут домой.
Вскоре после ее ухода позвонили из Парижа.
— Ну и повезло нам, патрон! — возбужденно прокричал молодой сотрудник. — Вот это дельце, а?
— Да ладно тебе с твоими восторгами. Говори только самую суть.
— Мы выследили одну из двух дам, которые работают в фирме «Межгосударственные консультации», — вчера она прямо с работы отправилась в бистро возле Восточного вокзала. И там к ней подсаживается приличный такой господин средних лет. Вроде бы свидание — только даже издалека было видно, что встреча чисто деловая. Сидят рядышком и разглядывают какие-то бумаги. Я подумал, что это, наверно, и есть ее шеф. Так что, когда парочка распрощалась, пошел за ним. Я еще раздумывал, не за ней ли последить, но…
— Сколько я тебя учил излагать самую суть, а ты все отвлекаешься, — рявкнул Баум. — На черта мне твои раздумья, дело говори.
— Прошу прощения, патрон. Так вот, через полчаса этот субъект выкатывается из бистро и ловит такси. А мы за ним — водитель весь свой класс показал, чтобы не упустить ту машину. И приехали мы все на улицу Спонтини к дому № 16. К консьержке я не пошел — он не должен подозревать, что за ними следят, правильно?
— Отлично, мой мальчик.
— Зато сегодня мы запросили список жильцов — хотите, я его зачитаю?
— В нашем архиве никто из них не числится? Проверь.
— Проверил уже. Никто не числится.
— Так чему ж ты радуешься? Знакомого встретил?
В трубке помолчали, потом инспектор сказал задумчиво:
— Не знаю, может, это совпадение…
— Да кто? Говори скорее, не томи, у меня и так дел полно, у тебя вроде тоже…
— Ладно, скажу, только имейте в виду, я ничего не предполагаю, просто нахожу это несколько странным, вот и все. Одна из квартир в этом доме принадлежит Александру Жалю. Согласитесь, тут что-то есть, у нас же работает инспектор по фамилии Жалю…
— Не такая уж редкая фамилия, — голос Баума не выдал его чувств. — Так что не спеши с выводами.
— Понял, господин начальник, — сказал польщенный капитан, он дорожил офицерской честью и был готов защищать ее от любых посягательств.
Начальник марсельского морского порта получил распоряжение из Парижа: ни одно судно не должно покинуть порт без разрешения офицера контрразведки, слово которого является законом.
Начался тщательный осмотр доков и стоящих под погрузкой судов. Группы служащих таможни, портовой полиции и контрразведки методично обходили все верфи, открывали склады, обыскивали стоящие на набережной контейнеры и поднимались на борт пришвартованных здесь судов. Не обращая внимания на протесты и ругань владельцев грузов, они открывали рефрижераторы со скоропортящимися грузами, обрекая их на погибель. Все, что предназначалось к отправке на Ближний Восток, откладывалось отдельно, протыкалось насквозь. Корзины взламывали, тюки потрошили. Счетчики Гейгера-Мюллера попискивали, к чему бы их ни подносили, сигнализируя даже о самых малых дозах радиации.
Явилась такая команда и на склад 47 «Д». Служащий контрразведки, возглавляющий группу, занялся прежде всего контейнерами — несколько часов шла проверка, кидали в кучу какие-то механические детали, мешки с химикатами, ящики с продовольствием. То же повторилось на набережной, где под грузовыми кранами сгрудились контейнеры. В конце концов закончили, но начальник выразил пожелание осмотреть корабль под названием «Круа Вальмер», пришвартованный тут же. Команда корабля, свесившись через перила палубы, с интересом наблюдала процедуру осмотра. Начальник со своими людьми поднялся на борт.
— Располагайтесь как дома, — пригласил капитан. — Нам скрывать нечего.
Проверяющие отправились на нос и, двигаясь по направлению к корме, принялись открывать все двери, шкафы, ящики. Не были оставлены без внимания спасательные шлюпки, ниши, где стояли лебедки, велено было распаковать весь палубный груз. Один из проверяющих забрался даже в дымоход и проверил все трубы и вентиляционные шахты. Остальные в это время обшаривали трюмы. Обнаружили припрятанный в дальнем углу небольшой запас гашиша — на него и внимания не обратили. Побывали у сигнальщиков, осмотрели кубрики и капитанский мостик. В машинном отделении дизель только что на составные части не разобрали, спустились еще ниже, прямо на днище. На корме простукали баллоны с топливом и проверили веревочные бунты. Не нашли ровным счетом ничего. Счетчики Гейгера-Мюллера слабо сигнализировали наличие небольшой радиации — не больше, чем всюду.
— Можете спать спокойно, — сказал капитану главный проверяющий. — Мы тут оставим одного из наших сотрудников — пусть подтвердит, что вы проверку уже прошли. Отплываете когда?
— Если разрешаете продолжать погрузку, то к завтрашнему утру управимся — и вперед!
— Видишь — все обошлось, — сказал капитан своему первому помощнику.
— Ну у тебя и нервы! Прямо канаты!
— А чего нервничать-то, когда имеешь дело с дурнями вроде этих?
Альфред Баум и два его инспектора расположились в служебных комнатах казармы и весь день напролет допрашивали тех, кто имел хоть какое-то отношение к событиям, происшедшим на дороге из Мейрарга в Обань. Часами они беседовали с каждым из солдат, сопровождавших груз во второй машине, задавали бесчисленное множество вопросов руководству депо в Мейрарге и персоналу, которому обычно поручались такого рода перевозки. Баум лично занимался двумя — водителем контейнеровоза и его напарником.
— Водитель — он что, по-твоему, нормальный, все у него в порядке? — спросил он напарника.
Смуглый, как все здешние уроженцы, хитроватый деревенский парень — ему было не больше двадцати — сделал вид, будто вопроса не понял:
— Это вы о чем?
— Вроде уж целый год вместе работаете…
— Ну и что?
— Хорошо друг друга знаете, правильно?
— Он не из болтливых.
— Ну, самые-то обычные вещи ты знать должен. К примеру — женат он?
— А вы его самого спросите.
— Спрашивал уже, а теперь вот тебя спрашиваю. Это мое дело — какие вопросы и кому задавать. А подружка у него есть?
— Он вам, небось, про это тоже рассказал.
— Может, и рассказал.
— Я ее не видел ни разу, знаю только, что здесь живет, в Обани. Он на ней прямо помешался. Денег тратит кучу…
— Откуда ты знаешь — насчет денег?
— Да он мне сколько раз показывал, что ей купил, — птичке этой.
— И что, дорогие вещи?
— Куда там — все самое лучшее. Во дурак — тратиться на девку, с которой полгарнизона переспало. Все так говорят.
— Давай-ка вернемся туда, откуда начали. В ту ночь ты ничего за ним странного не заметил? Не спеши с ответом, подумай.
Но малый думать не привык, выпалил сразу:
— Нормальный был, ничего странного. Спокойный.
— А перед тем, как на вас напали, — тоже спокойный?
— Ну да!
— Объясни-ка поподробней.
— Ну, обычно он в бутылку не лезет. А тут перед выездом задержка какая-то приключилась, так он прямо взбесился. Потом гнал машину во всю мочь. Я сказал, куда спешить-то нам, так он меня послал подальше.
— А когда напали на вас — как он себя вел?
— Я одно знаю — меня эти подонки отметелили, а его и пальцем не тронули.
— Может, еще чего припомнишь? Тебе вообще-то не кажется, что он все заранее знал, а? Похоже ведь.
— Да еще как похоже!
— Почему?
— Мы же каждый раз в разное время выезжаем. Как это им удалось все так точно рассчитать — и время, и место? Уж насчет числа, на которое рейс был назначен, я и не говорю.
— Еще какой резон?
— А вот с чего это он так машину гнал? Как будто на свидание опаздывал. С этими…
— Может, к дамочке своей торопился?
— Может быть, конечно…
— А ты слышал, когда машина охраны вам сигналила, чтобы остановились?
— Слышал.
— Ну и что?
— Я ему говорю: вроде нам сзади гудят. А он: у тебя в ушах гудит. И радио как крутанет, чтоб погромче музыка.
— А ты чего ж не настоял на своем?
— А чего мне мылиться? Он же главный, не я. Если мы начнем собачиться, он рапорт напишет, и меня выпрут за милую душу.
— Все верно, — согласился Баум. — Побудь пока тут поблизости, ладно? Домой не уходи — может, еще мне понадобишься.
После его ухода Баум вызвал одного из инспекторов.
— Водителя в местной полиции проверили?
— Есть на него досье: смолоду был шальной — три раза попадался на краже велосипедов, один раз драку учинил. Потом еще был замешан в ограблении квартиры, но от тюрьмы отвертелся — улик не хватило. Все это — лет восемь назад, потом он переехал в Марсель и только года полтора как вернулся.
— А в марсельской полиции что говорят?
— Туда я не звонил.
— Воздержаться решил? Почему, собственно? Если есть особые причины, так не скрывай, я их сохраню в тайне.
Инспектор покраснел:
— Маху дал, патрон.
— Звони давай.
Отчет инспектора, добросовестно представленный через полчаса, оказался весьма интересным. Водитель связан с Лавацци — одним из трех главарей марсельской мафии. Их целая семья, этих Лавацци. Орудуют там, где чисто уголовная деятельность сращивается с легальным бизнесом — самая что ни есть классическая, традиционная работа. Лавацци вызволили шофера из тюрьмы, куда он загремел по какому-то сомнительному делу, но его дважды вызывали потом на допрос. «Паршивый тип» — такого мнения придерживаются о нем в марсельской полиции.
Привели шофера — он лениво развалился на стуле и со скучающим видом приготовился отвечать на вопросы. Его внешность и манеры вполне соответствовали тому представлению, которое сложилось у Баума.
— Ваше поведение той ночью весьма подозрительно, — начал он допрос.
Ответа не последовало.
— Ты же слышал, как охрана вам сигналила. Почему не остановился?
— Ничего я не слышал.
— А напарник слышал и тебе сказал.
— Мало ли чего он вам наплетет!
— Ты продолжаешь утверждать, будто не знал, что охрана отстала?
— Я ведь уже сказал.
— То, что ты сказал, — чистая ложь.
На это шофер не ответил.
— Та женщина в Обани, — продолжал Баум. — Говорят, ты на нее много тратишь.
— Ну и что?
— Откуда деньги берутся?
— Вы зарабатываете? Вот и я тоже.
— Знакомо тебе такое имя — Лавацци?
— Слыхом не слыхал.
— А куда это ты так спешил в ту ночь?
— Никуда я не спешил. Ехал как обычно.
— А говорят, быстрее ехал, чем всегда.
— Да пошли они — те, кто говорит…
— До тебя, видно, еще не дошло, — произнес Баум со вздохом, — что дело оборачивается скверно. Человек, которого полиция давно взяла на заметку, за которым и без того грехов много, — а тут такое серьезное преступление. И ты единственный, на кого падает подозрение. Так что предупреждаю — ты задержан, допрос будет продолжаться до тех пор, пока не выплывет вся правда. А уж какая это будет правда — посмотрим. Или в тюрьму тебя отправим и обвинение будет очень и очень тяжелым, или отпустим восвояси. Лично я, — добавил Баум, — поразмыслив, в твою непричастность не верю, хоть ты меня убей.
— Да в чем я виноват-то?
— А это уж мы разберемся. Во всяком случае тот, кто намекнул этим бандитам, в какое время и по какой дороге планируется перевезти оружие, сядет надолго. А ведь он не только это сделал — если покопаться в этом маленьком дельце, там еще кой-чего наберется. Отсюда ты не выйдешь, пока мы не соберем улики, подтверждающие, что ты и есть тот самый человек.
— Сколько меня будут здесь держать?
— Зависит от тебя самого. Так же, как и наказание, которое ты в конце концов получишь. Поможешь нам — я сам похлопочу, чтобы на суде приговор смягчили. Меня послушают, будь уверен.
— Ни одному легавому верить нельзя.
— Ты, наверно, думаешь, что имеешь дело с полицией, — Баум перешел на поучительный тон. — А на самом деле ты в контрразведке. Это совсем другой коленкор, приятель, и никакие Лавацци тебя отсюда не вызволят. Сколько нам надо, столько тебя и продержим. Покамест я тебя отправлю в служебку, посидишь там под замком.
— Не имеете права, — всполошился шофер. — Пригласите моего адвоката.
— Никаких адвокатов — ты встрял в неприятнейшую историю, подумай-ка над этим хорошенько. Когда до чего-нибудь додумаешься, продолжим нашу приятную беседу.
Подружка шофера, которую Баум успел нарисовать в своем воображении, оказалась совсем другой: не раскрашенная блондинка, как ему почему-то представлялось, и вела себя отнюдь не вызывающе.
— Муж меня теперь убьет, — только это она и твердила как заклинание. И при этом плакала навзрыд. Была она совсем не хороша собой — непонятно, что нашел в ней этот парень, не говоря уж о половине гарнизона, которая, по слухам, скрашивала ей соломенное вдовство.
«Никогда я не научусь разбираться в женщинах и вообще во всем этом», — подумал Баум, а вслух произнес:
— Прошу вас, мадам, успокойтесь и возьмите себя в руки. Совершенно не обязательно впутывать в это дело вашего супруга.
— Какое дело? Я же ничего не знаю — меня забрали, привезли сюда — и все!
— Ваш дружок Марк попал в неприятную историю, мне надо вас кое о чем спросить.
— А где он сам?
— У нас. Если вы желаете ему добра, советую отвечать на вопросы правдиво и искренне.
— Месье, мне нечего скрывать.
— Вот и отлично, — он предложил ей сигарету, но она не взяла. — Расскажите, мадам, давно ли вы знакомы с Марком?
— Года два.
— Он ведь ваш любовник, правда?
Она кивнула.
— Он добрый, щедрый, как вы считаете?
Женщина снова кивнула.
— А вас не удивляло, что простой шофер может делать вам дорогие подарки, — у него семья, дети, он их содержит…
— Марк прилично зарабатывает — сверхурочные, доплата за вредную работу, всякое такое.
— Что это за вредная работа?
— Не знаю, он не рассказывал.
— Прежде чем ответить на мой следующий вопрос, прошу вас подумать хорошенько. Как вы полагаете — в его планы входило то, что вы будете жить вместе?
В первый раз на заплаканном лице женщины появилось подобие улыбки:
— Да. Он обещал, что как только заработает побольше, мы уедем отсюда. Исчезнем вместе, убежим. — Она помедлила и добавила, как бы стараясь оправдать себя и своего любовника: — Мой муж — грубое животное.
— Как он собирался достать деньги?
— Вчера мы договорились встретиться, он хотел мне все объяснить. И не пришел. А все уже почти готово — через месяц мы думали уехать.
— Сколько ему удалось собрать денег, не знаете?
— Не знаю. Он ведь очень скрытный, Марк, я не спрашивала.
— Спасибо, мадам, это все. Вас отвезут домой.
Вскоре после ее ухода позвонили из Парижа.
— Ну и повезло нам, патрон! — возбужденно прокричал молодой сотрудник. — Вот это дельце, а?
— Да ладно тебе с твоими восторгами. Говори только самую суть.
— Мы выследили одну из двух дам, которые работают в фирме «Межгосударственные консультации», — вчера она прямо с работы отправилась в бистро возле Восточного вокзала. И там к ней подсаживается приличный такой господин средних лет. Вроде бы свидание — только даже издалека было видно, что встреча чисто деловая. Сидят рядышком и разглядывают какие-то бумаги. Я подумал, что это, наверно, и есть ее шеф. Так что, когда парочка распрощалась, пошел за ним. Я еще раздумывал, не за ней ли последить, но…
— Сколько я тебя учил излагать самую суть, а ты все отвлекаешься, — рявкнул Баум. — На черта мне твои раздумья, дело говори.
— Прошу прощения, патрон. Так вот, через полчаса этот субъект выкатывается из бистро и ловит такси. А мы за ним — водитель весь свой класс показал, чтобы не упустить ту машину. И приехали мы все на улицу Спонтини к дому № 16. К консьержке я не пошел — он не должен подозревать, что за ними следят, правильно?
— Отлично, мой мальчик.
— Зато сегодня мы запросили список жильцов — хотите, я его зачитаю?
— В нашем архиве никто из них не числится? Проверь.
— Проверил уже. Никто не числится.
— Так чему ж ты радуешься? Знакомого встретил?
В трубке помолчали, потом инспектор сказал задумчиво:
— Не знаю, может, это совпадение…
— Да кто? Говори скорее, не томи, у меня и так дел полно, у тебя вроде тоже…
— Ладно, скажу, только имейте в виду, я ничего не предполагаю, просто нахожу это несколько странным, вот и все. Одна из квартир в этом доме принадлежит Александру Жалю. Согласитесь, тут что-то есть, у нас же работает инспектор по фамилии Жалю…
— Не такая уж редкая фамилия, — голос Баума не выдал его чувств. — Так что не спеши с выводами.