Страница:
— А как мне жить дальше — в любом случае?
— Это задание — последнее, — пообещал Баум.
— Я должна верить вам?
— Вот что скажу, дорогая, — не как представитель своей службы, а просто как человек. Я свое обещание выполню, и, по правде сказать, у меня камень с души свалится.
— Еще бы, — недобро усмехнулась Надя. Она была поразительно красива — иссиня-черные волосы собраны в узел низко на затылке, светлые, широко расставленные глаза, высокие скулы, выразительный рот — такая женщина дорогого стоит…
— Ладно, — решилась она, наконец. — Расскажите все, что мне следует знать.
— Дело срочное, время не терпит, — Баум приступил к изложению своего плана.
Перед самым концом работы к нему заскочил Алламбо:
— У тебя есть минута? Посмотри фотографии Беляева, есть кое-что интересное.
Они спустились в фотолабораторию — там вдоль стен разместилось новое электронное оборудование: большой экран, пульт с кнопками, все это подсоединено к компьютеру. Вокруг собрались сотрудники лаборатории. На экране возникло цветное фото: мужчина под деревьями, рядом девушка. На заднем плане — шоссе, видны машины. Снято с большого расстояния, к тому же камера дрогнула: изображение размыто.
— Плохо видно, — поморщился Баум.
— Можем выделить детали, — техник нажал какую-то кнопку, цветовые пятна на экране задвигались, из хаоса выплыл мужской профиль.
— Это Беляев? Ухо явно видно, — одобрил Баум.
— Максимум, чего мы добились, — посетовал техник. — Другие детали оказались в тени. Попробуем следующий снимок.
Изображение исчезло, его заменило другое. Линии смещались, тени прояснялись — наконец, крупно проступили два лица: мужское и женское.
— Для идентификации недостаточно, — заметил Баум. — Но общее впечатление складывается. Отпечатки можно получить?
— Без проблем.
Девушка, ростом выше Беляева, смотрела прямо в камеру, но большие солнечные очки не позволяли разглядеть ее лицо. На ней блузка, юбка, через плечо сумка — не то беж, не то розовая, с широкой темной полосой наискосок.
— Пусть кто-нибудь сходит в архив, принесет фото Бурнави.
Баум долго сличал изображения — то, что на экране, и то, что было на нерезком снимке, который израильскому разведчику удалось сделать в Афинах на улице.
— Лоб высокий, нос прямой, шея довольно длинная. Похожа, как ты находишь? Она?
— Не исключено, — Алламбо был осторожен.
— Нужен снимок в профиль, с ухом…
— Не понял, — удивился техник.
— С ухом, я говорю. Нам бы в ваших фототеках побольше ушей — их под очками не спрячешь.
У себя в кабинете он прикидывал новые сведения так и эдак.
— Возможно, это и она, — размышлял он вслух перед верным Алламбо. — Ну, допустим, мы угадали, что из этого следует? Вывод проще некуда — КГБ устанавливает связи с арабскими террористами. «Шатила» — приспешник Сирии, Сирия — приспешник Советов. Банально. Естественно, Советы приглядывают за этими сирийскими выкормышами, да и за самими сирийцами тоже. Теперь дальше: из досье видно, что она армянка. Тебе интересно знать, почему это она стреляет в дипломатов не во имя Армении, а во имя Палестины? Я тебе отвечу: потому что ей так велели. — Баум передохнул, поднял брови, протянул Алламбо папку:
— В архив!
— Русские же не сумасшедшие, чтобы поддерживать и подкармливать группу, которая собирается пустить в ход ядерное оружие!
— А кто говорит о поддержке? Приглядывают за ними — и все.
— С другой стороны, — согласился Алламбо, — русские и чехи вооружают сирийцев и палестинцев. И, стало быть, поддерживают дело палестинцев, за которое борется «Шатила».
— Поддерживают — но это еще не значит, что они готовы оказывать помощь всегда и во всем. — Баум покачал головой. — Откуда мне знать, чего на самом деле хочет КГБ? Если вся эта история с бомбой не просто психопатический бред, а действительно ход в большой игре, — в дьявольских шахматах, — то, боюсь, дождемся мы большой беды.
Он тяжело поднялся:
— Пойду позвоню.
Следующие полчаса он провел в душной телефонной будке, излагая Бен Тову эту свою теорию. Когда позже принесли отпечатки из фотографии, он положил часть из них в конверт и отправил, как попросил Бен Тов, в израильское посольство.
Процедура передачи денег отняла несколько дней. Сначала требование из некоей торговой компании, имеющей отделения в Шариа Магариф и Триполи, поступило в Национальный коммерческий банк Ливии, оттуда по телексу его передали в Объединенный швейцарский банк в Женеве. Согласно требованию, последовал перевод двух с половиной миллионов американских долларов с анонимного счета на столь же анонимный счет в не менее солидном банке, который находился в Цюрихе. Пока все шло своим чередом, Ханиф снова повидался с Таверне в ресторане на улице Бальзак. Они условились о дальнейших контактах.
— Завтра я уезжаю из Парижа, — сообщил профессор. — Но вернусь, как только мое присутствие понадобится.
Это была ложь: собираясь покинуть Францию в тот самый вечер, он и Расмия взяли билеты на два разных рейса из аэропорта Шарль де Голль.
— Я уже навел справки, — сообщил Таверне. — При известной удаче можно будет получить оружие в течение следующего месяца, как я и рассчитывал. Но если риск окажется велик, то подождем другого случая — ручаюсь, что долго ждать не придется.
— Когда вы получите оружие, сколько времени понадобится на доставку?
— Судно должно иметь достаточный груз. Сейчас оно в море, на днях прибудет в Марсель. Там не задержится, в Хайфе его уже ждут встречные грузы.
— Что оно собой представляет, это судно?
— «Круа Вальмер»? Порт приписки — Марсель. Водоизмещение четыре тысячи тонн. Перевозит и контейнеры, и смешанные грузы. Имени владельца вам знать не нужно, так же как имен постоянных клиентов.
Из ресторана они ушли порознь, и в тот вечер Ханиф и Расмия беспрепятственно покинули Францию. Это произошло на следующий день после того как Альфред Баум имел беседу с инспектором Жалю. А Таверне, закончив обед, повидался в тот день еще с майором Савари и своим братом.
— Как ты считаешь, — эти люди способны пустить оружие в ход? — спросил майор Савари.
— Не знаю. Похоже, способны. Во всяком случае, они намереваются использовать его для шантажа, и цели у них не пустячные — такие деньги просто так не выкладывают.
Они прогуливались по одной из тенистых тропинок Булонского леса. Савари приехал на такси, которое остановил неподалеку от своей службы, и отпустил, не доехав километр до места назначенной встречи, — он всегда был осторожен.
— И ты действительно все это устроишь?
— Спрашиваешь! Да это же счастливый случай, я был уверен, что в один прекрасный день что-нибудь этакое подвернется. Мы с братом об этом мечтали. Уж, конечно, я этот шанс не упущу.
— Отправлять будешь из Марселя? А команда надежная?
— Вполне.
— Я бы подсоединил парочку моих людей.
— Давай, конечно.
Они еще побродили по лесу, обсуждая на ходу подробности предстоящего дела, в том числе денежные, и, наконец, расстались. Савари через весь город отправился снова на службу, а Таверне, чье настоящее имя было Александр Жалю, добрался до своей квартиры на улице Спонтини и стал ждать брата: тот звонил и обещал зайти.
В войсковые соединения, имеющие в своем арсенале ядерное оружие, боеголовки поступают из четырех депо. Регулярно, в среднем раз в месяц, оттуда направляются специальные конвои — они транспортируют новую или переоснащенную боеголовку в ту или иную часть, а обратно привозят оружие, подлежащее замене. Конвои эти передвигаются, как правило, по ночам, их сопровождают специально обученные пехотные батальоны. Обо всех заменах и передвижениях такого рода обязательно докладывают в комитет по атомной энергии и в отдел Д7 контрразведки.
— Что-нибудь случилось? — спросил Александр, как только брат появился на пороге. — Ты ведь обычно сюда не приходишь и правильно делаешь — зачем рисковать?
— Меня вчера вызвал заместитель начальника — какой-то слух уже пополз, велено усилить контроль.
— Что им известно?
— По-моему, немного. Я должен передать всем работникам охраны, будто бы нашим оружием интересуются итальянские террористы. И поэтому следует быть начеку, хотя тревогу объявлять пока рано. От меня потребовали перечень частей, где есть ядерное оружие.
— И ты составил такой перечень?
— Составил — но Мейрарг в него не включил.
— Слава Богу!
Они пили пиво в гостиной. Мебель в комнате была дорогая, но безвкусная, стены украшали охотничьи трофеи да сувениры разных мужских клубов — Александр Жалю был холост.
— Как ты сейчас оцениваешь наши возможности? — спросил он.
— Не вижу причин останавливать сделку…
— Ведь ты рискуешь…
— Без этого нельзя. На худой конец, если уж станет действительно жарко, успею скрыться. Имея в банке миллион, можно до конца своих дней жить себе потихоньку где-нибудь у моря…
— Если не просадишь этот миллион в карты, — сухо заметил Александр.
— С этим покончено.
— В прошлый раз, когда ты засыпался в своем синдикате и мне пришлось тебя выручать, ты говорил точно так же.
— Нет, теперь начну новую жизнь. Если у человека есть деньги, он может платить по счетам, не прибегая к игре.
— Карточные долги — вот какие у тебя были счета!
— Ты что, воспитывать меня собрался?
— Ладно, хватит об этом. Как собираешься действовать дальше?
— Завтра еду на юг: Нарбонн, Мариньян, Обань, Тулон и Мейрарг. Во время поездки обо всем договорюсь.
— А я как узнаю, что у тебя там получилось?
— Узнаешь на той неделе, я скоро вернусь.
— Сколько придется заплатить, как ты думаешь?
— Триста тысяч франков — самое малое. А то и полмиллиона.
— Ты уверен, что Мейрарг — самое удобное место?
— Абсолютно уверен. Зачем ты спрашиваешь — все равно проверить меня не сможешь, надо нам друг другу доверять…
— Это правда, выбора у меня нет.
Рене Жалю допил свое пиво, аккуратно вытер губы. Подавляя привычную неприязнь к брату, он заставил себя улыбнуться ему на прощанье, вышел, тщательно прикрыв за собой дверь, и осторожно огляделся на улице, прежде чем направиться на авеню Виктор Гюго, к метро. В присутствии Александра он всегда чувствовал какую-то несвободу — может быть, потому, что никак не мог примириться с мыслью, что кому-то, пусть даже родному брату, известно о нем, Рене Жалю, нечто такое, чего знать не следует.
Глава 19
— Это задание — последнее, — пообещал Баум.
— Я должна верить вам?
— Вот что скажу, дорогая, — не как представитель своей службы, а просто как человек. Я свое обещание выполню, и, по правде сказать, у меня камень с души свалится.
— Еще бы, — недобро усмехнулась Надя. Она была поразительно красива — иссиня-черные волосы собраны в узел низко на затылке, светлые, широко расставленные глаза, высокие скулы, выразительный рот — такая женщина дорогого стоит…
— Ладно, — решилась она, наконец. — Расскажите все, что мне следует знать.
— Дело срочное, время не терпит, — Баум приступил к изложению своего плана.
Перед самым концом работы к нему заскочил Алламбо:
— У тебя есть минута? Посмотри фотографии Беляева, есть кое-что интересное.
Они спустились в фотолабораторию — там вдоль стен разместилось новое электронное оборудование: большой экран, пульт с кнопками, все это подсоединено к компьютеру. Вокруг собрались сотрудники лаборатории. На экране возникло цветное фото: мужчина под деревьями, рядом девушка. На заднем плане — шоссе, видны машины. Снято с большого расстояния, к тому же камера дрогнула: изображение размыто.
— Плохо видно, — поморщился Баум.
— Можем выделить детали, — техник нажал какую-то кнопку, цветовые пятна на экране задвигались, из хаоса выплыл мужской профиль.
— Это Беляев? Ухо явно видно, — одобрил Баум.
— Максимум, чего мы добились, — посетовал техник. — Другие детали оказались в тени. Попробуем следующий снимок.
Изображение исчезло, его заменило другое. Линии смещались, тени прояснялись — наконец, крупно проступили два лица: мужское и женское.
— Для идентификации недостаточно, — заметил Баум. — Но общее впечатление складывается. Отпечатки можно получить?
— Без проблем.
Девушка, ростом выше Беляева, смотрела прямо в камеру, но большие солнечные очки не позволяли разглядеть ее лицо. На ней блузка, юбка, через плечо сумка — не то беж, не то розовая, с широкой темной полосой наискосок.
— Пусть кто-нибудь сходит в архив, принесет фото Бурнави.
Баум долго сличал изображения — то, что на экране, и то, что было на нерезком снимке, который израильскому разведчику удалось сделать в Афинах на улице.
— Лоб высокий, нос прямой, шея довольно длинная. Похожа, как ты находишь? Она?
— Не исключено, — Алламбо был осторожен.
— Нужен снимок в профиль, с ухом…
— Не понял, — удивился техник.
— С ухом, я говорю. Нам бы в ваших фототеках побольше ушей — их под очками не спрячешь.
У себя в кабинете он прикидывал новые сведения так и эдак.
— Возможно, это и она, — размышлял он вслух перед верным Алламбо. — Ну, допустим, мы угадали, что из этого следует? Вывод проще некуда — КГБ устанавливает связи с арабскими террористами. «Шатила» — приспешник Сирии, Сирия — приспешник Советов. Банально. Естественно, Советы приглядывают за этими сирийскими выкормышами, да и за самими сирийцами тоже. Теперь дальше: из досье видно, что она армянка. Тебе интересно знать, почему это она стреляет в дипломатов не во имя Армении, а во имя Палестины? Я тебе отвечу: потому что ей так велели. — Баум передохнул, поднял брови, протянул Алламбо папку:
— В архив!
— Русские же не сумасшедшие, чтобы поддерживать и подкармливать группу, которая собирается пустить в ход ядерное оружие!
— А кто говорит о поддержке? Приглядывают за ними — и все.
— С другой стороны, — согласился Алламбо, — русские и чехи вооружают сирийцев и палестинцев. И, стало быть, поддерживают дело палестинцев, за которое борется «Шатила».
— Поддерживают — но это еще не значит, что они готовы оказывать помощь всегда и во всем. — Баум покачал головой. — Откуда мне знать, чего на самом деле хочет КГБ? Если вся эта история с бомбой не просто психопатический бред, а действительно ход в большой игре, — в дьявольских шахматах, — то, боюсь, дождемся мы большой беды.
Он тяжело поднялся:
— Пойду позвоню.
Следующие полчаса он провел в душной телефонной будке, излагая Бен Тову эту свою теорию. Когда позже принесли отпечатки из фотографии, он положил часть из них в конверт и отправил, как попросил Бен Тов, в израильское посольство.
Процедура передачи денег отняла несколько дней. Сначала требование из некоей торговой компании, имеющей отделения в Шариа Магариф и Триполи, поступило в Национальный коммерческий банк Ливии, оттуда по телексу его передали в Объединенный швейцарский банк в Женеве. Согласно требованию, последовал перевод двух с половиной миллионов американских долларов с анонимного счета на столь же анонимный счет в не менее солидном банке, который находился в Цюрихе. Пока все шло своим чередом, Ханиф снова повидался с Таверне в ресторане на улице Бальзак. Они условились о дальнейших контактах.
— Завтра я уезжаю из Парижа, — сообщил профессор. — Но вернусь, как только мое присутствие понадобится.
Это была ложь: собираясь покинуть Францию в тот самый вечер, он и Расмия взяли билеты на два разных рейса из аэропорта Шарль де Голль.
— Я уже навел справки, — сообщил Таверне. — При известной удаче можно будет получить оружие в течение следующего месяца, как я и рассчитывал. Но если риск окажется велик, то подождем другого случая — ручаюсь, что долго ждать не придется.
— Когда вы получите оружие, сколько времени понадобится на доставку?
— Судно должно иметь достаточный груз. Сейчас оно в море, на днях прибудет в Марсель. Там не задержится, в Хайфе его уже ждут встречные грузы.
— Что оно собой представляет, это судно?
— «Круа Вальмер»? Порт приписки — Марсель. Водоизмещение четыре тысячи тонн. Перевозит и контейнеры, и смешанные грузы. Имени владельца вам знать не нужно, так же как имен постоянных клиентов.
Из ресторана они ушли порознь, и в тот вечер Ханиф и Расмия беспрепятственно покинули Францию. Это произошло на следующий день после того как Альфред Баум имел беседу с инспектором Жалю. А Таверне, закончив обед, повидался в тот день еще с майором Савари и своим братом.
— Как ты считаешь, — эти люди способны пустить оружие в ход? — спросил майор Савари.
— Не знаю. Похоже, способны. Во всяком случае, они намереваются использовать его для шантажа, и цели у них не пустячные — такие деньги просто так не выкладывают.
Они прогуливались по одной из тенистых тропинок Булонского леса. Савари приехал на такси, которое остановил неподалеку от своей службы, и отпустил, не доехав километр до места назначенной встречи, — он всегда был осторожен.
— И ты действительно все это устроишь?
— Спрашиваешь! Да это же счастливый случай, я был уверен, что в один прекрасный день что-нибудь этакое подвернется. Мы с братом об этом мечтали. Уж, конечно, я этот шанс не упущу.
— Отправлять будешь из Марселя? А команда надежная?
— Вполне.
— Я бы подсоединил парочку моих людей.
— Давай, конечно.
Они еще побродили по лесу, обсуждая на ходу подробности предстоящего дела, в том числе денежные, и, наконец, расстались. Савари через весь город отправился снова на службу, а Таверне, чье настоящее имя было Александр Жалю, добрался до своей квартиры на улице Спонтини и стал ждать брата: тот звонил и обещал зайти.
В войсковые соединения, имеющие в своем арсенале ядерное оружие, боеголовки поступают из четырех депо. Регулярно, в среднем раз в месяц, оттуда направляются специальные конвои — они транспортируют новую или переоснащенную боеголовку в ту или иную часть, а обратно привозят оружие, подлежащее замене. Конвои эти передвигаются, как правило, по ночам, их сопровождают специально обученные пехотные батальоны. Обо всех заменах и передвижениях такого рода обязательно докладывают в комитет по атомной энергии и в отдел Д7 контрразведки.
— Что-нибудь случилось? — спросил Александр, как только брат появился на пороге. — Ты ведь обычно сюда не приходишь и правильно делаешь — зачем рисковать?
— Меня вчера вызвал заместитель начальника — какой-то слух уже пополз, велено усилить контроль.
— Что им известно?
— По-моему, немного. Я должен передать всем работникам охраны, будто бы нашим оружием интересуются итальянские террористы. И поэтому следует быть начеку, хотя тревогу объявлять пока рано. От меня потребовали перечень частей, где есть ядерное оружие.
— И ты составил такой перечень?
— Составил — но Мейрарг в него не включил.
— Слава Богу!
Они пили пиво в гостиной. Мебель в комнате была дорогая, но безвкусная, стены украшали охотничьи трофеи да сувениры разных мужских клубов — Александр Жалю был холост.
— Как ты сейчас оцениваешь наши возможности? — спросил он.
— Не вижу причин останавливать сделку…
— Ведь ты рискуешь…
— Без этого нельзя. На худой конец, если уж станет действительно жарко, успею скрыться. Имея в банке миллион, можно до конца своих дней жить себе потихоньку где-нибудь у моря…
— Если не просадишь этот миллион в карты, — сухо заметил Александр.
— С этим покончено.
— В прошлый раз, когда ты засыпался в своем синдикате и мне пришлось тебя выручать, ты говорил точно так же.
— Нет, теперь начну новую жизнь. Если у человека есть деньги, он может платить по счетам, не прибегая к игре.
— Карточные долги — вот какие у тебя были счета!
— Ты что, воспитывать меня собрался?
— Ладно, хватит об этом. Как собираешься действовать дальше?
— Завтра еду на юг: Нарбонн, Мариньян, Обань, Тулон и Мейрарг. Во время поездки обо всем договорюсь.
— А я как узнаю, что у тебя там получилось?
— Узнаешь на той неделе, я скоро вернусь.
— Сколько придется заплатить, как ты думаешь?
— Триста тысяч франков — самое малое. А то и полмиллиона.
— Ты уверен, что Мейрарг — самое удобное место?
— Абсолютно уверен. Зачем ты спрашиваешь — все равно проверить меня не сможешь, надо нам друг другу доверять…
— Это правда, выбора у меня нет.
Рене Жалю допил свое пиво, аккуратно вытер губы. Подавляя привычную неприязнь к брату, он заставил себя улыбнуться ему на прощанье, вышел, тщательно прикрыв за собой дверь, и осторожно огляделся на улице, прежде чем направиться на авеню Виктор Гюго, к метро. В присутствии Александра он всегда чувствовал какую-то несвободу — может быть, потому, что никак не мог примириться с мыслью, что кому-то, пусть даже родному брату, известно о нем, Рене Жалю, нечто такое, чего знать не следует.
Глава 19
Из ливийского посольства в Дамаске Ханиф еще раз связался с Каддафи: ему нужен был эксперт по части ядерного оружия, который мог бы оценить качество и дееспособность приобретенных боеголовок. Этому специалисту к установленному сроку предстояло приехать во Францию. Обсудив все детали и договорившись о дальнейших контактах, Ханиф вышел на Аднан аль Малки — улицу, на которой располагается посольство, и, сев в машину, отправился к себе на виллу, где его ждала Расмия.
— Французские дела продвигаются, Эссату придется недели через три поехать туда…
— В Париж?
— Нет, скорее всего на юг, там будет назначена встреча.
— Вы собираетесь посвятить его в такое дело?
— Собираюсь, как видишь. — В молчании девушки ему почудился вызов. — У тебя сомнения на его счет?
— Это у вас есть сомнения — и очень серьезные. Я же помню — в прошлый раз вы решили, что шпионит Саад Хайек. Может, это правда было так — теперь уж не узнать. Только разве это освобождает от подозрений Эссата?
— Существует презумпция невиновности. К примеру вот — можешь доказать, что ты не вражеский агент?
— Не могу. Но разве против меня есть хоть какие-то факты? А против Эссата есть.
— Просто ты его не любишь, это очень по-женски — ни с того ни с сего невзлюбить человека. А я готов с ним работать и дальше.
Расмия пожала плечами:
— Мне все равно, поступайте, как считаете нужным, я буду делать все, что требуется.
— Подошло время и тебя посвятить в мои планы, — многозначительно сказал Ханиф.
— Не хочу знать того, что мне не нужно. Я-то не любопытна, не то что некоторые…
— Отлично — но послушай все же. То, что я сейчас скажу, знать необходимо.
Выслушав его, Расмия упрямо повторила свое:
— Все сделаю, что надо будет.
— Но ты хоть понимаешь, насколько это рискованный план?
— Понимаю, конечно.
— И тебе не страшно?
— Если бы вы говорили с мужчиной, вы бы задали это вопрос?
— Да перестань ты возражать на каждое мое слово! Нам предстоит серьезное испытание, работать придется всем вместе — мне, тебе и Эссату. Изволь сотрудничать с ним — предубеждения свои забудь. Я так приказываю. Время от времени сам буду корректировать ваши деловые отношения — вот и все.
— Я сказала все, что считала нужным, а вы решайте сами, — сдалась Расмия. — И давайте к этому не возвращаться.
— Что за черная кошка между нами пробежала, а? — Эссат, сидя в кабинете, где, как обычно, стучала на машинке Расмия, лениво постукивал концом ботинка по стоявшему перед ним на полу саквояжу.
— Никакой не было кошки, ни черной, ни серой.
— Вот и я так думаю, — поймал ее на слове Эссат. — Мы товарищи, разве нет? А тебе что ни скажешь — все не в лад, всегда у тебя слово поперек найдется. Как будто с врагом говоришь. — Сам того не зная, он повторил упрек Ханифа.
Она, наконец, подняла на него глаза:
— Ничего я против тебя не имею. По мне что ты, что те парни у ворот. Просто я всегда занята, некогда мне болтать попусту — кажется, это называется у тебя дружбой?
Что-то не слышно твердости в голосе, подумалось ему. И он улыбнулся этой мысли:
— Давай все же попробуем стать приятелями. Или хоть чувствовать себя посвободнее в присутствии друг друга.
— А я и чувствую себя свободно…
— Ты да, а я вот нет…
— Очень жаль.
Эссат неожиданно осознал, что девушка против обыкновения не проявляет никакого желания избавиться от него. Раз так — тогда вперед!
— Давай поужинаем вместе — может, заметишь, наконец, что я тоже человек и вовсе не так уж плох?
Ей-Богу, такое миролюбие заслуживало улыбки, но Расмия снова перевела глаза на свои бумаги.
— Ладно. Я буду в городе, можем встретиться в восемь, — это прозвучало холодно, будто речь шла о деловой встрече.
К семи Эссат оказался в квартале Шагхур Жувани, надо было убить целый час. Он не спеша побрел к месту встречи вдоль торговых рядов и даже позволил заманить себя в одну лавчонку, где хозяин — торговец коврами — угостил его кофе. Эссат сделал вид, будто интересуется коврами, — очень уж хорош был кофе. Минут тридцать он полушутя, полувсерьез торговался из-за одного ковра, за который хозяин запросил вчетверо дороже настоящей цены. Из лавки Эссат вырвался с трудом — теперь он спешил, пришлось продираться сквозь толпу, и тут он неожиданно заметил, что Расмия тоже здесь, чуть впереди — и не одна. Рядом с ней, показалось ему, шагает низенький толстяк, с виду европеец. Однако через несколько шагов незнакомец свернул влево и исчез, не обменявшись со спутницей ни единым знаком прощания, ни единым словом. Девушка как ни в чем не бывало шла дальше — может быть, это случайность, они и не знакомы вовсе…
Расмия свернула за угол, и тут Эссат догнал ее. Он не признался, что заметил ее раньше, — почему-то ему захотелось сохранить этот маленький секрет.
— Пойдем в греческий ресторан возле крепости, — предложил он. Надо же, девица приоделась — платье ей к лицу. Глаза чуть подкрашены — красивые глаза! Помады нет — но все равно чувствуется, что ей небезразлично, как она выглядит сегодня вечером.
За столиком Эссат снова изумился, — беседа потекла весело и непринужденно. Сколько времени они проводили вместе и ни разу не выходили за рамки сухих, коротких, практически необходимых разговоров. Даже когда вдвоем выполняли задание, дистанция всегда сохранялась. А теперь она улыбается и даже несколько раз рассмеялась в ответ на его шутки. И рассказывает о своем детстве, студенческих годах, а Ханифа при этом не упоминает. И его, Эссата, расспрашивает о его жизни — он готов был об заклад побиться, что этот интерес к нему совершенно искренний.
— Тебе придется во Францию ехать, профессор скоро об этом скажет.
Фраза насторожила его, однако он не подал виду:
— Надеюсь, с тобой?
Она покачала головой, и он воскликнул:
— Жаль!
Расмия глянула было привычно строго, но тут же улыбнулась:
— Наверно, не следовало заранее говорить…
— Сделаю вид, будто впервые об этом слышу. А зачем, не знаешь? Это как-то связано с вашими путешествиями — когда ты ездила в Париж с профессором?
— Понятия не имею. Лучше его самого спроси.
Они выпили и оба как-то расслабились — ни дать на взять, обычная парочка, недавно познакомились, сидят себе, флиртуют…
Но за дверьми ресторана они расстались.
— Поздновато мы засиделись, да?
— Правда, уже поздно, — согласилась Расмия.
— Ну, убедилась, что не так уж я страшен?
— Я и не думала, что ты страшный, — девушка прикоснулась пальцами к его щеке и легко поцеловала туда, где только что были ее пальцы. — Спасибо за приятный вечер!
Она повернулась и исчезла раньше, чем он успел ответить.
Утром старика на обычном месте не оказалось. Эссат потолкался в мечети, раздумывая, не навести ли справки у молодого парня, который вроде бы заступил на место смотрителя и пытался поддерживать порядок среди посетителей. Может, старик заболел? Эта мысль не принесла успокоения, что-то тут было не так.
После обеда он снова пришел — парень на месте.
— Что-то я тебя здесь раньше не видел.
— Обычно я в конторе работаю.
— А старик где?
Малый скроил гримасу, которая должна была означать, что он знает некую тайну:
— Забрали.
— Как это — забрали? Кто?
— Из госбезопасности.
— Да что он натворил, такой дряхлый?
— Кто его знает? Увели — и все. Мы в полиции узнавали, но там не говорят. — Парень покачал головой. — Может, шпион…
Эссат поспешил к выходу, пытаясь сохранить спокойный и невозмутимый вид, — обычный верующий, который, помолившись, покидает храм. От самого выхода он оглянулся — возле малого, с которым он только что расстался, стоял какой-то человек, они разговаривали. Лицо, — он увидел его в профиль, — показалось знакомым. Эссат приостановился, чтобы разглядеть получше, и увидел, что тот смотрит ему вслед. Лицо определенно знакомое, но какое-то неприметное, незапоминающееся. Длинный нос, тонкие усики, черные волосы зачесаны гладко. Одежда тоже в глаза не бросается. Внезапно он вспомнил: это тот, кто читал газету в кафе, где они обедали с Юсефом. Взгляд, обшаривавший зал, внезапно оживился, наткнувшись на их столик…
Так вот о чем сейчас беседуют с этим малым! Эссата заметили и теперь без сомнения расспрашивают, о чем был разговор. Охота идет всерьез — и это значит, что в толпе есть еще охотники, и выход, возможно, уже перекрыт.
Эссат был почти у самых дверей — по виду трудно определить, сторожит ли кто здесь. Если он пустится бежать, то сразу привлечет внимание. Но и медлить нельзя, раз его уже засекли.
Все же лучше положиться на свои ноги: он ловко проскользнул сквозь поток людей, стремящихся к выходу, и выскочил во двор. Боковым зрением заметил слева в толпе какое-то быстрое движение — это второй из команды, они обычно выходят на охоту по трое, по числу свободных мест в машине — а одно место для жертвы, если, конечно, успеют схватить.
Солнечный свет во дворе ослепил его. Нагнувшись, он подхватил свои высокие ботинки, которые снял перед тем как войти в мечеть. Те, кто его преследуют, тоже босы — в храм в обуви не сунешься. Небось, оставили свои башмаки в самом удобном месте, возле дверей. Он сильными пинками расшвырял всю обувь, что там стояла, — ищите, ползайте по полу, гады!
До базара с его запутанными узкими рядами, всего метров тридцать, он пронесся их как вихрь, босиком. Позади раздался крик, один из преследователей показался в дверях храма. Не оглядываясь, Эссат догадался, что все трое сейчас у выхода, а между ними — весь двор. Он врезался в толпу, заполняющую базар. Куда бежать, он в тот момент не думал, только одна мысль сверлила мозг: улизнуть, не дать себя схватить. Слыша крики позади, он метался среди лавчонок и магазинчиков, боясь только одного — попасть в такой ряд, из которого нет выхода. В дверях какой-то лавки сел и надел ботинки, зашнуровал доверху — где-то совсем поблизости перекликались преследователи.
Восточный базар зрелищем человека, убегающего от стражей порядка, не удивишь, никто в таких случаях не выражает ни особого интереса, ни, тем более, желания помогать властям. Толпа смыкалась позади бегущего, препятствуя погоне. Через десять минут Эссат, тяжело дыша, остановился у одного из многочисленных выходов и, прислушавшись, убедился, что за ним пока никто не гонится: потеряли! Но если они вызовут полицию, тогда оцепят весь квартал, все ходы и выходы. Надо спешить, нет времени на раздумье. С этой стороны все ряды выходят на Ас Саврах — это большая улица, широкая, полиция, если ее вызвали, уже наверняка там. Справа все улочки карабкаются в гору, к крепости. Эссат свернул влево — неподалеку шумит еще один базар, Мадхат Паша, а дальше к югу квартал Шагхур Жувани, всегда людный, там он на некоторое время в безопасности — если, конечно, его личность еще не установили. А если уже известно, кто он? Если Юсеф впал в панику, забыл свою легенду, назвал его, Эссата? Тогда возле конторы фирмы «Алеппо. Экспорт — импорт» его неминуемо ждет засада. Может, лучше попытаться уйти к северу, раз убежище, которое ему до сих пор предоставляла «Шатила», ненадежно? Пешком далеко не уйдешь, а мопед остался возле мечети — его, можно считать, нет. Но если все же попытаться воспользоваться убежищем? Очень осторожно — но попробовать все же надо, главное — заполучить машину. Ключи — он это знал точно — в конторе на втором этаже, а сам пикап — на пустыре позади дома.
Несколько минут молодой человек помедлил в арке незнакомого дома, прикидывая свой дальнейший маршрут, шагнул наконец на безлюдную улицу, которая шла параллельно торговым рядам, откуда он только что скрылся, и вела к кварталу Моу Авийях. И тут же увидел в полусотне метров двоих полицейских — его заметили, крикнули что-то и немедленно пустились в погоню, он тоже бросился бежать, свернул в короткий переулок, промчался мимо обшарпанных домов и успел завернуть за угол — преследователи снова потеряли его из виду. Хоть бы они подумали, что он спрятался в одном из домов, — но все двери плотно закрыты…
Полицейский показался в конце переулка в тот миг, когда Эссат снова нырнул в боковую улочку. Раздался крик — значит, его успели заметить. Только вряд ли этот тип в форме и тяжелых ботинках сумеет его догнать — он, Эссат, отличный спортсмен, к тому же мысль, что спасаешь свою жизнь, придает скорости. Да, но где второй? Скорее всего остановился и передает по рации координаты, сейчас полиция перекроет улицы, ведущие отсюда в квартал Шагхур Жувани. Если так, намеченный план невыполним. Мысли его заметались было, но он сумел взять себя в руки. Паника его погубит. Надо собраться.
Допустим: они не знают, кто он. И тогда логично допустить, что не знают, куда он спешит.
Допустим еще, что пока его преследует всего один человек.
Если все это верно — вывод ясен.
Он устремился в следующий переулок — ни души, солнце стоит еще высоко, люди в домах предаются послеобеденному сну. Полицейский оказался не таким уж плохим бегуном, зря Эссат на это понадеялся, расстояние между ними по-прежнему метров пятьдесят. Кричит что-то на бегу, видимо, требует, чтобы Эссат остановился. Обернувшись, Эссат увидел, что он расстегивает кобуру. Черные обвисшие усы, шапка буйных волос — кепи, видно, потерял во время погони. Впереди в нескольких метрах поворот — вот тут будет выполнено то, что задумано. Свернув, — эта улица была чуть шире — Эссат сразу понял, что ему здорово повезло: сразу за углом стояла загруженная — какие-то старые тряпки, кипы бумаги, — но пока без лошади, телега мусорщика. Возчика не видно. Перескочив низкий борт телеги, Эссат зарылся в вонючие тюки — добежавший до угла полицейский, не увидев свою жертву, остановился, тяжело переводя дыхание, и прислушался: шагов не слышно, преследуемый притаился, но он где-то здесь…
Держа перед собой револьвер, он медленно и осторожно пошел посреди улицы. Эссату из его укрытия была видна только небольшая часть стены и окно дома напротив, ему хотелось раздвинуть тюки, но он остерегался. Вдруг в узком поле его зрения возник полицейский: подносит к губам «воки-токи»…
Эссат вскинул руку над тюками мусора, размахнулся, как мог, и швырнул, метясь в окно, перочинный нож.
Звон стекла громом отозвался в тишине — полицейский выронил радио и, стремительно повернувшись в ту сторону, поднял пистолет, обхватив левой рукой запястье правой, — в точности как его учили. Только ведь говорили ему еще, что если бой идет на улице, то сначала надо найти для себя укрытие, потом установить, где находится твоя цель, и только после этого, прицелясь, стрелять. Он же так и остался живой мишенью посреди улицы, трижды сделав полный оборот в поисках противника и трижды выстрелив в пустой надежде, что тот подвернется под его пулю.
Эссат же выстрелил всего один раз — и угодил точно в висок, так что полицейский был уже мертв, когда тело его, довершив по инерции третий оборот, ничком падало на камни, рядом стукнулся о стену револьвер.
— Французские дела продвигаются, Эссату придется недели через три поехать туда…
— В Париж?
— Нет, скорее всего на юг, там будет назначена встреча.
— Вы собираетесь посвятить его в такое дело?
— Собираюсь, как видишь. — В молчании девушки ему почудился вызов. — У тебя сомнения на его счет?
— Это у вас есть сомнения — и очень серьезные. Я же помню — в прошлый раз вы решили, что шпионит Саад Хайек. Может, это правда было так — теперь уж не узнать. Только разве это освобождает от подозрений Эссата?
— Существует презумпция невиновности. К примеру вот — можешь доказать, что ты не вражеский агент?
— Не могу. Но разве против меня есть хоть какие-то факты? А против Эссата есть.
— Просто ты его не любишь, это очень по-женски — ни с того ни с сего невзлюбить человека. А я готов с ним работать и дальше.
Расмия пожала плечами:
— Мне все равно, поступайте, как считаете нужным, я буду делать все, что требуется.
— Подошло время и тебя посвятить в мои планы, — многозначительно сказал Ханиф.
— Не хочу знать того, что мне не нужно. Я-то не любопытна, не то что некоторые…
— Отлично — но послушай все же. То, что я сейчас скажу, знать необходимо.
Выслушав его, Расмия упрямо повторила свое:
— Все сделаю, что надо будет.
— Но ты хоть понимаешь, насколько это рискованный план?
— Понимаю, конечно.
— И тебе не страшно?
— Если бы вы говорили с мужчиной, вы бы задали это вопрос?
— Да перестань ты возражать на каждое мое слово! Нам предстоит серьезное испытание, работать придется всем вместе — мне, тебе и Эссату. Изволь сотрудничать с ним — предубеждения свои забудь. Я так приказываю. Время от времени сам буду корректировать ваши деловые отношения — вот и все.
— Я сказала все, что считала нужным, а вы решайте сами, — сдалась Расмия. — И давайте к этому не возвращаться.
— Что за черная кошка между нами пробежала, а? — Эссат, сидя в кабинете, где, как обычно, стучала на машинке Расмия, лениво постукивал концом ботинка по стоявшему перед ним на полу саквояжу.
— Никакой не было кошки, ни черной, ни серой.
— Вот и я так думаю, — поймал ее на слове Эссат. — Мы товарищи, разве нет? А тебе что ни скажешь — все не в лад, всегда у тебя слово поперек найдется. Как будто с врагом говоришь. — Сам того не зная, он повторил упрек Ханифа.
Она, наконец, подняла на него глаза:
— Ничего я против тебя не имею. По мне что ты, что те парни у ворот. Просто я всегда занята, некогда мне болтать попусту — кажется, это называется у тебя дружбой?
Что-то не слышно твердости в голосе, подумалось ему. И он улыбнулся этой мысли:
— Давай все же попробуем стать приятелями. Или хоть чувствовать себя посвободнее в присутствии друг друга.
— А я и чувствую себя свободно…
— Ты да, а я вот нет…
— Очень жаль.
Эссат неожиданно осознал, что девушка против обыкновения не проявляет никакого желания избавиться от него. Раз так — тогда вперед!
— Давай поужинаем вместе — может, заметишь, наконец, что я тоже человек и вовсе не так уж плох?
Ей-Богу, такое миролюбие заслуживало улыбки, но Расмия снова перевела глаза на свои бумаги.
— Ладно. Я буду в городе, можем встретиться в восемь, — это прозвучало холодно, будто речь шла о деловой встрече.
К семи Эссат оказался в квартале Шагхур Жувани, надо было убить целый час. Он не спеша побрел к месту встречи вдоль торговых рядов и даже позволил заманить себя в одну лавчонку, где хозяин — торговец коврами — угостил его кофе. Эссат сделал вид, будто интересуется коврами, — очень уж хорош был кофе. Минут тридцать он полушутя, полувсерьез торговался из-за одного ковра, за который хозяин запросил вчетверо дороже настоящей цены. Из лавки Эссат вырвался с трудом — теперь он спешил, пришлось продираться сквозь толпу, и тут он неожиданно заметил, что Расмия тоже здесь, чуть впереди — и не одна. Рядом с ней, показалось ему, шагает низенький толстяк, с виду европеец. Однако через несколько шагов незнакомец свернул влево и исчез, не обменявшись со спутницей ни единым знаком прощания, ни единым словом. Девушка как ни в чем не бывало шла дальше — может быть, это случайность, они и не знакомы вовсе…
Расмия свернула за угол, и тут Эссат догнал ее. Он не признался, что заметил ее раньше, — почему-то ему захотелось сохранить этот маленький секрет.
— Пойдем в греческий ресторан возле крепости, — предложил он. Надо же, девица приоделась — платье ей к лицу. Глаза чуть подкрашены — красивые глаза! Помады нет — но все равно чувствуется, что ей небезразлично, как она выглядит сегодня вечером.
За столиком Эссат снова изумился, — беседа потекла весело и непринужденно. Сколько времени они проводили вместе и ни разу не выходили за рамки сухих, коротких, практически необходимых разговоров. Даже когда вдвоем выполняли задание, дистанция всегда сохранялась. А теперь она улыбается и даже несколько раз рассмеялась в ответ на его шутки. И рассказывает о своем детстве, студенческих годах, а Ханифа при этом не упоминает. И его, Эссата, расспрашивает о его жизни — он готов был об заклад побиться, что этот интерес к нему совершенно искренний.
— Тебе придется во Францию ехать, профессор скоро об этом скажет.
Фраза насторожила его, однако он не подал виду:
— Надеюсь, с тобой?
Она покачала головой, и он воскликнул:
— Жаль!
Расмия глянула было привычно строго, но тут же улыбнулась:
— Наверно, не следовало заранее говорить…
— Сделаю вид, будто впервые об этом слышу. А зачем, не знаешь? Это как-то связано с вашими путешествиями — когда ты ездила в Париж с профессором?
— Понятия не имею. Лучше его самого спроси.
Они выпили и оба как-то расслабились — ни дать на взять, обычная парочка, недавно познакомились, сидят себе, флиртуют…
Но за дверьми ресторана они расстались.
— Поздновато мы засиделись, да?
— Правда, уже поздно, — согласилась Расмия.
— Ну, убедилась, что не так уж я страшен?
— Я и не думала, что ты страшный, — девушка прикоснулась пальцами к его щеке и легко поцеловала туда, где только что были ее пальцы. — Спасибо за приятный вечер!
Она повернулась и исчезла раньше, чем он успел ответить.
Утром старика на обычном месте не оказалось. Эссат потолкался в мечети, раздумывая, не навести ли справки у молодого парня, который вроде бы заступил на место смотрителя и пытался поддерживать порядок среди посетителей. Может, старик заболел? Эта мысль не принесла успокоения, что-то тут было не так.
После обеда он снова пришел — парень на месте.
— Что-то я тебя здесь раньше не видел.
— Обычно я в конторе работаю.
— А старик где?
Малый скроил гримасу, которая должна была означать, что он знает некую тайну:
— Забрали.
— Как это — забрали? Кто?
— Из госбезопасности.
— Да что он натворил, такой дряхлый?
— Кто его знает? Увели — и все. Мы в полиции узнавали, но там не говорят. — Парень покачал головой. — Может, шпион…
Эссат поспешил к выходу, пытаясь сохранить спокойный и невозмутимый вид, — обычный верующий, который, помолившись, покидает храм. От самого выхода он оглянулся — возле малого, с которым он только что расстался, стоял какой-то человек, они разговаривали. Лицо, — он увидел его в профиль, — показалось знакомым. Эссат приостановился, чтобы разглядеть получше, и увидел, что тот смотрит ему вслед. Лицо определенно знакомое, но какое-то неприметное, незапоминающееся. Длинный нос, тонкие усики, черные волосы зачесаны гладко. Одежда тоже в глаза не бросается. Внезапно он вспомнил: это тот, кто читал газету в кафе, где они обедали с Юсефом. Взгляд, обшаривавший зал, внезапно оживился, наткнувшись на их столик…
Так вот о чем сейчас беседуют с этим малым! Эссата заметили и теперь без сомнения расспрашивают, о чем был разговор. Охота идет всерьез — и это значит, что в толпе есть еще охотники, и выход, возможно, уже перекрыт.
Эссат был почти у самых дверей — по виду трудно определить, сторожит ли кто здесь. Если он пустится бежать, то сразу привлечет внимание. Но и медлить нельзя, раз его уже засекли.
Все же лучше положиться на свои ноги: он ловко проскользнул сквозь поток людей, стремящихся к выходу, и выскочил во двор. Боковым зрением заметил слева в толпе какое-то быстрое движение — это второй из команды, они обычно выходят на охоту по трое, по числу свободных мест в машине — а одно место для жертвы, если, конечно, успеют схватить.
Солнечный свет во дворе ослепил его. Нагнувшись, он подхватил свои высокие ботинки, которые снял перед тем как войти в мечеть. Те, кто его преследуют, тоже босы — в храм в обуви не сунешься. Небось, оставили свои башмаки в самом удобном месте, возле дверей. Он сильными пинками расшвырял всю обувь, что там стояла, — ищите, ползайте по полу, гады!
До базара с его запутанными узкими рядами, всего метров тридцать, он пронесся их как вихрь, босиком. Позади раздался крик, один из преследователей показался в дверях храма. Не оглядываясь, Эссат догадался, что все трое сейчас у выхода, а между ними — весь двор. Он врезался в толпу, заполняющую базар. Куда бежать, он в тот момент не думал, только одна мысль сверлила мозг: улизнуть, не дать себя схватить. Слыша крики позади, он метался среди лавчонок и магазинчиков, боясь только одного — попасть в такой ряд, из которого нет выхода. В дверях какой-то лавки сел и надел ботинки, зашнуровал доверху — где-то совсем поблизости перекликались преследователи.
Восточный базар зрелищем человека, убегающего от стражей порядка, не удивишь, никто в таких случаях не выражает ни особого интереса, ни, тем более, желания помогать властям. Толпа смыкалась позади бегущего, препятствуя погоне. Через десять минут Эссат, тяжело дыша, остановился у одного из многочисленных выходов и, прислушавшись, убедился, что за ним пока никто не гонится: потеряли! Но если они вызовут полицию, тогда оцепят весь квартал, все ходы и выходы. Надо спешить, нет времени на раздумье. С этой стороны все ряды выходят на Ас Саврах — это большая улица, широкая, полиция, если ее вызвали, уже наверняка там. Справа все улочки карабкаются в гору, к крепости. Эссат свернул влево — неподалеку шумит еще один базар, Мадхат Паша, а дальше к югу квартал Шагхур Жувани, всегда людный, там он на некоторое время в безопасности — если, конечно, его личность еще не установили. А если уже известно, кто он? Если Юсеф впал в панику, забыл свою легенду, назвал его, Эссата? Тогда возле конторы фирмы «Алеппо. Экспорт — импорт» его неминуемо ждет засада. Может, лучше попытаться уйти к северу, раз убежище, которое ему до сих пор предоставляла «Шатила», ненадежно? Пешком далеко не уйдешь, а мопед остался возле мечети — его, можно считать, нет. Но если все же попытаться воспользоваться убежищем? Очень осторожно — но попробовать все же надо, главное — заполучить машину. Ключи — он это знал точно — в конторе на втором этаже, а сам пикап — на пустыре позади дома.
Несколько минут молодой человек помедлил в арке незнакомого дома, прикидывая свой дальнейший маршрут, шагнул наконец на безлюдную улицу, которая шла параллельно торговым рядам, откуда он только что скрылся, и вела к кварталу Моу Авийях. И тут же увидел в полусотне метров двоих полицейских — его заметили, крикнули что-то и немедленно пустились в погоню, он тоже бросился бежать, свернул в короткий переулок, промчался мимо обшарпанных домов и успел завернуть за угол — преследователи снова потеряли его из виду. Хоть бы они подумали, что он спрятался в одном из домов, — но все двери плотно закрыты…
Полицейский показался в конце переулка в тот миг, когда Эссат снова нырнул в боковую улочку. Раздался крик — значит, его успели заметить. Только вряд ли этот тип в форме и тяжелых ботинках сумеет его догнать — он, Эссат, отличный спортсмен, к тому же мысль, что спасаешь свою жизнь, придает скорости. Да, но где второй? Скорее всего остановился и передает по рации координаты, сейчас полиция перекроет улицы, ведущие отсюда в квартал Шагхур Жувани. Если так, намеченный план невыполним. Мысли его заметались было, но он сумел взять себя в руки. Паника его погубит. Надо собраться.
Допустим: они не знают, кто он. И тогда логично допустить, что не знают, куда он спешит.
Допустим еще, что пока его преследует всего один человек.
Если все это верно — вывод ясен.
Он устремился в следующий переулок — ни души, солнце стоит еще высоко, люди в домах предаются послеобеденному сну. Полицейский оказался не таким уж плохим бегуном, зря Эссат на это понадеялся, расстояние между ними по-прежнему метров пятьдесят. Кричит что-то на бегу, видимо, требует, чтобы Эссат остановился. Обернувшись, Эссат увидел, что он расстегивает кобуру. Черные обвисшие усы, шапка буйных волос — кепи, видно, потерял во время погони. Впереди в нескольких метрах поворот — вот тут будет выполнено то, что задумано. Свернув, — эта улица была чуть шире — Эссат сразу понял, что ему здорово повезло: сразу за углом стояла загруженная — какие-то старые тряпки, кипы бумаги, — но пока без лошади, телега мусорщика. Возчика не видно. Перескочив низкий борт телеги, Эссат зарылся в вонючие тюки — добежавший до угла полицейский, не увидев свою жертву, остановился, тяжело переводя дыхание, и прислушался: шагов не слышно, преследуемый притаился, но он где-то здесь…
Держа перед собой револьвер, он медленно и осторожно пошел посреди улицы. Эссату из его укрытия была видна только небольшая часть стены и окно дома напротив, ему хотелось раздвинуть тюки, но он остерегался. Вдруг в узком поле его зрения возник полицейский: подносит к губам «воки-токи»…
Эссат вскинул руку над тюками мусора, размахнулся, как мог, и швырнул, метясь в окно, перочинный нож.
Звон стекла громом отозвался в тишине — полицейский выронил радио и, стремительно повернувшись в ту сторону, поднял пистолет, обхватив левой рукой запястье правой, — в точности как его учили. Только ведь говорили ему еще, что если бой идет на улице, то сначала надо найти для себя укрытие, потом установить, где находится твоя цель, и только после этого, прицелясь, стрелять. Он же так и остался живой мишенью посреди улицы, трижды сделав полный оборот в поисках противника и трижды выстрелив в пустой надежде, что тот подвернется под его пулю.
Эссат же выстрелил всего один раз — и угодил точно в висок, так что полицейский был уже мертв, когда тело его, довершив по инерции третий оборот, ничком падало на камни, рядом стукнулся о стену револьвер.