— Ну конечно, патрон.
   — Надеюсь, ты не раструбил новость на весь отдел?
   — Сохрани Бог, что вы, патрон!
   — Спрячь список к себе в стол и запри. Я вернусь в Париж сегодня вечером. Ты меня дождись, домой не уходи. Ладно?
   Положив трубку, Баум немедленно послал за водителем контейнеровоза.
   — Только что мне позвонили из Парижа, — сообщил он арестованному. — Обнаружились новые факты, и все они — не в твою пользу, приятель. — Он уставился на парня, прикидывая в уме, как лучше добиться от него признаний. С водителя всю его самоуверенность как рукой сняло, он внутренне заметался, и это было заметно.
   — Мы тут побеседовали с инспектором Жалю, — продолжал Баум, наблюдая за выражением лица шофера, однако взгляд его при этом излучал благожелательность и почти искреннее желание помочь собеседнику. — Так вот, мой друг, инспектор Жалю все нам рассказал. И насчет тебя тоже.
   — Вот тварь, а?
   — Должен признаться, он не сам рассказал, а его заставили. Прижали малость, вот он и раскололся. Стало быть, у вас с ним была кое-какая договоренность, так?
   Парень не отвечал, лицо его подергивалось и отражало попеременно то страх, то злобу. «Страху больше, это хорошо», — подумал Баум, не отрывая от него глаз.
   — Предлагаю тебе сделку и очень советую согласиться, — решил он наконец.
   — Какую еще сделку?
   — Ты выкладываешь всю правду, а я позабочусь, чтобы тебе смягчили наказание — вот что я называю сделкой.
   — А если не соглашусь?
   — Позабочусь, чтобы приговор был самым суровым, насколько допускает закон. Хорошо позабочусь — даже если судья окажется добряком, мы предъявим суду такие улики, что от его доброты и следа не останется, понятно? Ты в контрразведке, уясни это как следует. Тут шутки плохи.
   — Сволочи вы все!
   — Ты расстроен, я понимаю. Может, тебя утешит, если я скажу: инспектор Жалю тоже свое получит, не сомневайся. На всю катушку.
   Это последнее замечание возымело действие.
   — Мне заплатили за то, чтобы назвал время и маршрут и чтобы закрыл глаза на все остальное.
   — Кто передал деньги?
   — Один парень — он из семьи Лавацци.
   — Но инспектор утверждает, будто ты не только это сделал.
   — Еще доложил обо всем Анри Лавацци — а что, уж и говорить ни с кем нельзя?
   — Так тебе известно, куда увезли оружие?
   — Понятия не имею. С какой стати они бы мне сказали?
   Это было похоже на правду.
   — А еще кто участвовал?
   — Только Лавацци и его люди. Но впечатление у меня такое, что это не им нужно, а каким-то людям из Парижа.
   — А Лавацци чтобы только отвез оружие к месту назначения, так, что ли?
   — Не знаю.
   — Все это напишешь и подписаться не забудь, — велел Баум. — Эта бумага останется у нас на случай, если снова вздумаешь вилять и морочить людям голову. Будешь себя вести как следует — помогу, как обещал. А пока придется тебе еще посидеть.
   Теперь, располагая признаниями водителя, Баум вызвал дежурного со склада, куда обычно поступало оружие из Мейрарга.
   — Вы зарегистрировали все, что получили вчера?
   Дежурного как следует проинструктировали, и он с готовностью отрапортовал:
   — Так точно!
   — Когда именно?
   — Около полудня, насколько помню, — дежурный сверился с какой-то запиской. — Да, контейнеровоз прибыл в 13:05.
   — И вы заполнили накладную?
   — Так точно.
   — Покажите.
   Дежурный протянул свою записку. «Сержант, — определил Баум. — Скоро уволится в запас. Не Бог весть какой мыслитель. Зануда, таким обычно поручают участок работы, где он навредить не может. Военные же большей частью щеголи и хвастуны, им служба не в службу, если отобрать у них все эти мундиры, медальки, ленточки разноцветные… Но этот сержант — он не такой…»
   — Вы своей рукой это писали? — спросил Баум, разглядывая бумажку.
   — Так точно. — Ответ прозвучал не так бодро, как прежде, сержант чуть замешкался.
   Баум выдрал листок из своего блокнота, протянул вместе с авторучкой бравому вояке:
   — А ну-ка скопируйте вот эту строчку, насчет детонаторов…
   На такой случай сержант инструкций не получил и ответить отказом на просьбу, высказанную столь твердо, не решился. К тому же он каким-то шестым чувством уловил, что коротышка — важная персона, хоть с виду и неказист. Он старательно переписал строку и отдал листок, вернув заодно и авторучку. Баум глянул, сравнил две записки и поднял глаза на собеседника:
   — Почерк-то не ваш.
   — Нет, мой.
   Баум только вздохнул:
   — Ладно, ваш. Оставим это. Скажите, сколько времени вы тут служите?
   — Ровно год.
   К этому вопросу сержант был явно готов.
   — Стало быть, знаете нашего инспектора — он регулярно вас навещает.
   — Так точно.
   — Как его зовут?
   Парень стал в тупик и, выкатив глаза, погрузился в молчание.
   — Ну, если забыли, не беда, я вам напомню. Бертран, да?
   — Так точно, — с явным облегчением выкрикнул сержант.
   — Благодарю вас, сержант, вы нам очень помогли.
   Сержант козырнул, ловко повернулся на каблуках — не прошли даром годы практики — и шагнул к двери. Но только он взялся за ручку, как Баум негромко произнес ему вслед:
   — Знаете, что мне сейчас пришло в голову? Я могу предать вас гражданскому суду по обвинению в попытке помешать правосудию. Давайте-ка лучше посидим да мирно побеседуем, чем затевать всякие там официальные допросы да пересуды — вы ведь из армии за милую душу вылетите, стоит лишь дать ход этому делу.
   — А что я сделал? — растерялся сержант.
   — Начальство вас прикрывать не станет, ему до вашей пенсии и дела нет, неужели не понятно?
   На сей раз до малого что-то дошло, взгляд его стал осмысленным, в глазах отразился испуг.
   — Когда уходите в запас?
   — В июне следующего года.
   — Не лучшее время вступать в конфликт с законом, — Баум осуждающе покачал головой.
   — Но я же только выполнял приказ!
   — Не сомневаюсь. Но если скажете всю правду, обещаю вас не выдать.
   — Если до моего начальника дойдет…
   — Да не бойтесь, ничего не дойдет, — Баум старался расположить к себе собеседника и даже улыбнулся ему вполне дружески. — Ну так как дело было? Когда у вас разговор был?
   — Вчера.
   — Как зовут этого человека, которого вам велели заменить? Напишите его имя. — Сержант молча повиновался. — А где он сейчас?
   — Мне сказали, что его в Компьень перевели.
   — Ясно. Ступайте теперь и не бойтесь ничего.
   Баум проводил сержанта суровым взглядом, собрал все записи в кучу, вызвал одного из своих помощников и дал ему подробнейшие указания — они касались того человека, имя которого назвал сержант. После чего пожелал младшему коллеге спокойной ночи и отправился в комнату, где помещался командный состав, специально, чтобы поблагодарить начальство за теплый прием.
   Ему было невдомек, что полицейский капрал, дежуривший в тот вечер на проходной, имел обыкновение за небольшую плату оказывать военным небольшие услуги. Зато водитель, которого Баум допрашивал, имел нюх на такие дела — в конце концов оба они южане, он и этот капрал, — так что, пока его вели через проходную, успел сунуть стражу на проходной номер телефона в Марселе и шепнул на ходу:
   — Передай Анри, что Жалю прокололся.
   В обеденный перерыв капрал сбегал на ближайшую почту и выполнил поручение.
 
 
   Ровно через час после того как сообщение о провале поступило в Марсель, в Париже встретились Таверне и Савари.
   — Брату надо сматываться немедленно, сегодня же вечером, — волновался Таверне, он же Александр Жалю.
   — Границу ему не пересечь, — хладнокровно заметил Савари.
   — У него на этот случай припасен паспорт. Не поймают.
   — Ты с ним говорил?
   — Нет пока, я решил сначала повидаться с тобой. Отсюда пойду к нему — хотя, может, это и опасно, что, если у него на квартире уже засада?
   — Если сообщение верное и они развяжут ему язык — представляешь, что он… — Савари умолк. Сообщники посмотрели друг другу в глаза:
   — Тебе он, конечно, родной брат…
   — Да какое это имеет значение? — искренне удивился Таверне.
   — Кого подключишь к этому делу?
   — Караччи.
   — Думаешь, он сможет быстро все уладить?
   Таверне кивнул в ответ.
   — Ну а сделка в Марселе? С ней все в порядке?
   — Боюсь, что нет.
   Около часу ночи двое неизвестных вскрыли отмычками дверь скромной квартирки в семнадцатом округе Парижа, где проживал инспектор Рене Жалю. Все устроилось быстро и без шума, хозяин даже проснуться не успел. Один из ночных визитеров остался возле двери, другой повернул по коридору направо, где, как ему сказали, находилась спальня, бесшумно приблизился к спящему и, приставив ему к затылку дуло пистолета, выстрелил. Оружие было с глушителем, так что выстрела никто из соседей не слышал.
   Утром следующего дня на рассвете на борт «Круа Вальмер» прибыл лоцман. Он поднялся с набережной по специально для него опущенным сходням, пожал руку капитану и они вдвоем пошли на мостик. Команда была полностью готова. Зазвучали привычные приказы, сигналы; с лязганьем и скрипом, растревожившим тихий утренний воздух, судно начало разворачиваться, освобождаясь от всего, что привязывало его к берегу, и становясь носом к горловине бухты. Потом, когда оно было уже у самого выхода в открытое море, к борту подкатил черный катер и лоцман, обменявшись на прощанье рукопожатием с капитаном, спустился по трапу.
   — Привет, — бросил на прощание капитан. — Из-за чего вчера суматоха была?
   Лоцман пожал плечами: понятия, мол, не имею. Ну, до скорого…
   Когда гавань скрылась из виду, «Круа Вальмер» начал набирать скорость. До Хайфы при обычных четырнадцати узлах было четыре дня пути. Среди команды находились двое из военной разведки — их прислал Савари. А среди баллонов с топливом, стоящих в трюме, два были чуть толще и длиннее остальных, и свежая краска на них еще не совсем высохла.

Глава 29

   Не успел Таверне — он же Александр Жалю — выйти из лифта на третьем этаже своего дома на улице Спонтини, как ему преградили путь двое в штатском, оба — весьма крепкого сложения. Один из них предъявил удостоверение:
   — Контрразведка. Вы Александр Жалю, не так ли?
   — Да.
   — Будьте добры, пройдите с нами. Вас приглашают для беседы.
   — Какой еще беседы?
   — Речь, видимо, пойдет о вашем брате.
   — Что с ним?
   — Не знаю, месье. Нам поручено только доставить вас в управление.
   Внизу ждала машина. Через двадцать минут Александр Жалю сидел за столом напротив Альфреда Баума и громко возмущался тем, что ему не позволяют связаться с адвокатом.
   — Всему свое время, месье, — пытался успокоить его Баум. — Я пока хотел бы задать вам несколько вопросов.
   — Ни слова от меня не услышите, пока здесь нет моего адвоката.
   Баум внимательно посмотрел на посетителя, его лохматые брови чуть дрогнули, сошлись на переносице, и взгляд внезапно стал острым и холодным, как стальной клинок.
   — Вы обвиняетесь в государственной измене, — произнес он. — И счет вам будет предъявлен весьма крупный.
   Александр Жалю деланно рассмеялся:
   — Ну это уж ни в какие ворота не лезет! Я добропорядочный гражданин, бизнесмен…
   — А ваш брат так не считает.
   — Мой брат? Но ведь…
   — Что?
   — Вы хотите сказать, что мой брат отзывается обо мне дурно?
   — Вот именно. — Наступило молчание, которое прервал Баум: — Дело не выгорело. Ваш брат в тяжелом состоянии, но поговорить с ним мы сумели.
   — В толк не возьму, о чем вы. Мой брат — он что, серьезно заболел?
   — Вам отлично известно, что сегодня ночью его пытались убить. Но знаете, эти наемные убийцы — и они могут промахнуться. Вам и вашим друзьям следует потребовать с них штраф за неаккуратную работу.
   — Безумие какое-то! Ничего не понимаю — кто стрелял в брата? Где он сейчас?
   — В больнице.
   — Я требую свидания с ним.
   — Требуете? Не то у вас положение, чтобы требовать.
   — Поднимется грандиозный скандал, вот увидите!
   — Поднимется — кому ж это не ясно? Только мы народ толстокожий, к скандалам привыкли. Ну так вы готовы ответить на несколько совсем простых вопросов, связанных с покушением на вашего брата?
   — Ни на какие вопросы отвечать не собираюсь. В присутствии моего адвоката я, возможно, постараюсь помочь следствию — но только до тех пределов, пока не затронуты мои собственные интересы. Я не позволю инкриминировать мне всякую чепуху.
   — Постарайтесь понять, — голос Баума звучал негромко, но в нем слышалась угроза. — Ваш брат утверждает, будто вы с майором Савари продали иностранцам партию весьма опасного оружия, украденного из арсенала. Он сообщил множество подробностей. Так что положение у вас незавидное.
   Лицо Жалю не выдало смятения, но Баум заметил, как побелели суставы его пальцев, — так крепко сжал он ручки кресла.
   — Мне нечего сказать.
   — Думается мне, — Баум сменил угрожающий тон на мягкий, почти мурлыкающий, — что ко всем прочим обвинениям мы смело сможем добавить попытку преднамеренного убийства.
   — Повторяю, мне нечего сказать.
   — Вот и отлично. Не могу больше тратить время впустую. Сейчас вас отведут в подвал, и если завтра я не буду слишком занят, вернемся к сегодняшнему разговору. А пока мои люди постараются склонить вас к более содержательной беседе.
   Оставшись один, Баум вызвал Алламбо:
   — Знаешь, трюк с покойным братцем не сработал. Он, конечно, удивился, услышав, что тот жив, и испугался, но язык ему это не развязало.
   — Сколько мы его сможем тут продержать?
   — Несколько дней — так я надеюсь. Надо его непрестанно допрашивать, задавая одни и те же вопросы, — найдется же слабое звено в его броне, хотя в данный момент ничего подобного не вижу.
   Однако прогноз Баума оказался чересчур оптимистичным. Уже на следующее утро секретарь министра внутренних дел позвонил шефу контрразведки Жоржу Вавру и попросил его зайти. Когда Вавр явился, лицо секретаря изобразило крайнее смущение:
   — Не хотелось бы вмешиваться в ваши дела, — признался он. — Но наш министр получил взбучку от министра обороны по поводу того, что вы задержали Александра Жалю. Он действительно у вас?
   — Вроде бы да.
   — Министр обороны требует его немедленного освобождения — на этом настаивает военная разведка. Этот Жалю выполнял какое-то их поручение — так они говорят. Сами знаете, что это за публика, — у них ведь не спросишь, какое задание они ему дали и почему именно ему. Во всяком случае наш пообещал, что Жалю будет отпущен немедленно.
   — Очень жаль, — сухо произнес Вавр. — Он свидетель и участник серьезнейшего преступления, расследование которого ведется под личным надзором президента республики. Министра следует поставить в известность.
   — Министр выразил мнение, что этого человека можно пригласить на допрос в любой момент. Он получил гарантии от военной разведки, что тот никуда не убежит.
   — Чтобы освободить Жалю при таких подозрениях против него, мне необходимо личное письменное распоряжение министра.
   — Оно будет.
   Баум, выслушав рассказ Вавра, неожиданно рассмеялся:
   — Может, оно и к лучшему, здесь от него никакой пользы — молчит, хоть ты его режь. И никакой уверенности, что заговорит. Так пусть себе гуляет, черт с ним. Но вот официальное распоряжение насчет его освобождения в свое время нам пригодится, тут я не сомневаюсь.
   — Я тоже.
   — А они ничего там не сказали — как с ним обращаться, когда он отсюда выйдет, как нам себя с ним вести в будущем, а?
   Вавр сузил глаза и посмотрел на собеседника с таким выражением, будто ему известно, что у того на уме. Опять какой-нибудь безумный прожект, который он, Вавр, ни в коем случае не одобрит и не поддержит.
   — Насчет будущего они умолчали, но это вовсе не значит, приятель, что ты волен поступать с ним, как тебе вздумается. Никакой самодеятельности, слышишь?
   — Без этого ничего не получится.
   — Что ты еще там задумал?
   — Нам же ясно, что этот тип — опасный преступник, — вдохновенно начал Баум. — Опаснее некуда, правда? Недаром в ход пущены все средства, чтобы его отсюда вызволить — он и для них опасен, для своих соучастников. Но ведь никто всерьез не предполагает, будто мы его отсюда выпустим — и дело с концом. Отпустим, мол, и забудем…
   — Продолжай, продолжай — хочу понять, к чему ты ведешь. Я к твоим выкрутасам привык, они на меня не действуют.
   — Устанавливаем за ним слежку. Круглосуточную. Затравим его до такого состояния, что он начнет метаться, вот тут и проколется на чем-нибудь. А тогда уж заберем его снова — и даже высокопоставленные дружки не решатся дважды повторить один и тот же трюк. — Он улыбнулся обезоруживающе. — Вот и весь мой план, что тут такого особенного?
   — А когда начнется скандал — ты сам пойдешь к министру обороны объясняться?
   — Могу.
   На сей раз расхохотался Вавр. Эти двое — старые друзья, давние сослуживцы — отлично понимали друг друга.
   — Убирайся из моего кабинета, — велел Вавр. — И больше не появляйся со своими дурацкими идеями, слышишь?
   — Вы, стало быть, ничего не слышали?
   — И слышать не желаю.
   У себя Баум с Алламбо и еще двумя инспекторами до мельчайших подробностей разработали схему наружного наблюдения за Таверне — восемь человек на машинах должны были превратить его жизнь в сущий ад.
   — Сразу будет видно, когда он сломается, — сказал Баум. — А произойдет это непременно. Не могут же все наши усилия пропасть даром. Он наверняка попытается сбежать. Куда и на чем, — не знаю. Вот тут бы его не упустить. Поймаем его — это и будет момент истины. Но если он уйдет — тогда держись, ребята. Вылетите отсюда, как пробка из бутылки. В провинцию. В полицию пойдете служить. — Он обвел коллег острым взглядом и добавил, как припечатал: — Мундир напялите.
   Отпустив инспекторов, Баум задержал Алламбо.
   — Мы его конечно выпустим, нашего друга Таверне, но не раньше полуночи. Надо успеть установить на его квартире «жучок», а чтобы его не засекли всякими там электронными штуками, лучше его поместить прямо в телефон. Телефонные разговоры — как раз самое интересное. Кто из техников сейчас свободен?
   — Массе. Сделает все в лучшем виде.
   — Значит, пусть устроит все сегодня же до полуночи — внуши только ему, насколько дело деликатное.
   — Шум будет на весь свет, если это всплывет.
   — Ты все правильно понимаешь, — усмехнулся Баум. — Стало быть, пусть не всплывает. Объясни это Массе как следует. Подслушивание организуй тоже как можно лучше, ты это умеешь. Только не поручай его людям в машине, припаркованной у подъезда, где живет Таверне, — он ведь тоже не дурак.
   — Используем радиофургон?
   — Можно. Пусть стоит где-нибудь за углом, на соседней улице, метрах в двухстах от дома, не ближе.
   — Ладно.
   — Проследи за этим сам, дружище.
   Алламбо вышел, и тут же зазвонил телефон: инспектор, звонивший из Обани, задыхался от возбуждения:
   — Этот парень заговорил, шеф! Он такое порассказал!
   — Ну?
   — Они еще и детонаторы украли.
   — Детонаторы? Сколько?
   — Двух не хватает. И еще кой-чего.
   — Не загадывай загадки, говори быстрей.
   — Он клянется, что две боеголовки исчезли, а не одна, как в отчете.
   — Верить ему можно?
   — Вполне, шеф!
   — Ладно, возвращайся домой.
   Новость следовало немедленно доложить начальству, и Баум вновь отправился к Вавру.
   — Главное, — размышлял он вслух, разместившись в кресле у стола, — докладывать ли президенту, что не одну ядерную боеголовку украли, которую без детонатора и взорвать-то нельзя, а целых две и к тому же с детонаторами?
   — То есть — надо ли разоблачать военных, которые сознательно пошли на эту ложь? Это ты имеешь в виду?
   — Вот именно.
   — А твое мнение?
   — Не надо.
   — А в Иерусалим что сообщишь?
   — Всю правду, им-то она необходима.
   — И «Моссад» будет молчать, ты считаешь?
   — Будет. Ссориться с Францией им ни к чему, сеять панику в собственной стране — тем более. По крайней мере до тех пор, пока нет ничего определенного.
   — Но если до президента дойдет, он там такое устроит! — Вавр даже поежился. — Не миновать мне тогда руководить полицейским училищем где-нибудь в Бретани.
   Баум усмехнулся:
   — А ведь люди, стоящие у власти, сами провоцируют такую успокаивающую ложь, — продолжал он задумчиво. — Хотя на их месте, может, и я вел бы себя так же. Конечно, одна боеголовка без детонатора всякому симпатичнее, чем две с детонаторами. Но все же…
   — Самое скверное, что мы до сих пор ничего не нашли.
   — Тридцать наших сотрудников перерыли торговый порт в Марселе — и все зря. Конечно, физически невозможно открыть каждый контейнер и перетряхнуть весь груз, но суда, которые уходили в средиземноморские порты, проверены досконально. Старались, как звери, — а в результате нуль.
   Отчет, отправленный в тот день в президентский дворец, содержал именно эти малоутешительные сведения, о второй пропавшей атомной бомбе и исчезнувших заодно детонаторах в нем и не обмолвились.
 
 
   Перед самым уходом, уже у дверей Баума настиг еще один телефонный звонок.
   — Это Ковач, господин Баум. Если у вас найдется время для меня, хорошо бы повидаться.
   В привычно льстивых интонациях Баум уловил оттенок нетерпения.
   — С удовольствием. Скажем, через полчаса в баре возле Мадлен.
   — Отлично. Я рад.
   Бар на улице Виньон — излюбленное местечко мелких жуликоватых торгашей, которые развлекают здесь друг друга анекдотами о собственных хитростях, — сегодня был непривычно пуст. Ковач приступил к делу сразу, не тратя времени:
   — Я пришел, чтобы сказать вам нечто важное: по крайней мере один из членов интересующей нас группы в самом скором времени отправляется в Израиль.
   — Когда именно?
   — Не знаю.
   — Кто?
   — Женщина, известная под именем Расмия Бурнави.
   — Знакомая особа.
   — Она прибудет в аэропорт Бен Гурион. Но под каким именем и с каким паспортом, сказать не могу. Не знаю. Самое важное вот что — он наклонился через стол к самому лицу Баума: — Израильским властям не следует ее задерживать. Посоветуйте им это самым настойчивым образом.
   — Но почему?
   — Потому что это повысит шанс избежать катастрофы — больше ничего добавить не могу.
   — Да разве израильтяне поверят нам и пойдут на такой риск? Сослаться мы можем только на вас — то есть на заведомо враждебный и недостоверный источник.
   — Что поделаешь, господин Баум, — со вздохом ответил Ковач. — Надо надеяться, в Иерусалиме найдется хоть один разумный человек, который сумеет разгадать нашу линию в данном деле. И поверит. Мои друзья в затруднительном положении — с политической точки зрения затруднительном. Поэтому мне и позволено снабдить вас некоторой информацией — в строго ограниченных пределах, которые они определили сами. Вы меня поняли?
   — Я-то понял, но не уверен, что и в Иерусалиме поймут. Согласитесь, ситуация двусмысленная.
   — Ну что я могу сделать? — Ковач пожал плечами, будто колеблясь, стоит ли продолжать, потом решился: — Намекните кому-нибудь в Иерусалиме, вы сами решите, кому именно, что эта особа — ну, скажем, не совсем та, за кого себя выдает. Вот так — с виду одно, а на самом деле совсем другое.
   — Понял и постараюсь сделать все возможное.
   — Это необходимо, господин Баум, в высшей степени необходимо! — Ковач поднялся, протянул руку, его тонкая кисть утонула в пухлой ладони Баума, и скромно удалился. А Баум поспешил к себе в Версаль, в любимое бистро — то, откуда он обычно звонил Бен Тову.

Глава 30

   Как принято международными правилами, судно «Круа Вальмер», находясь в пятидесяти милях от берегов Израиля, доложило о своем прибытии в министерство транспорта этой страны. В телеграмме были указаны название, координаты, порт отправления, скорость и пункт назначения — Хайфа. Эти же данные были переданы по радио в грузовой порт Хайфы и оттуда пришло разрешение пристать к берегу. На входе в гавань, у дальнего волнолома, судно замедлило ход, чтобы принять на борт лоцмана. Команда уже вовсю готовилась к отдыху на берегу, капитан заполнял документы для портовой администрации. Лоцман благополучно провел корабль к грузовым причалам и туда же двинулся грузовой кран, готовый принять контейнеры. Глянув с борта вниз, на набережную, члены команды увидели ожидавшую их группу людей — на этот раз здесь были не только врач, таможенники и чиновники по иммиграционным и коммерческим делам, но и сотрудники госбезопасности и портовой полиции.
   Когда опустили сходни, вся эта группа поднялась на борт.
   — Чрезвычайная ситуация, капитан, — объяснил представитель госбезопасности, пожимая руку капитану.
   — А в чем дело?
   — Тут у нас большая тревога. Мои люди произведут обыск на судне. Никто не может сойти на берег до особого распоряжения.
   — Что за напасть! А долго продлится обыск?
   — Не могу сказать — может, и до ночи. Помогите нам сами — тогда будет быстрее.
   — Конечно, поможем.
   — Груз проверят на пристани. Контейнеры сгрузят и откроют, прежде чем отправлять дальше. А мы с вами тем временем обойдем все судно.
   — Но за сохранность грузов отвечать будете вы, — капитан явно был недоволен происходящим.
   — На этот счет у меня инструкций нет. Постараемся действовать поаккуратнее.
   Обыск проводили еще тщательнее, чем в Марселе, и продолжался он еще дольше. Проверяли грузы не выборочно, а все подряд, вынимали содержимое контейнеров, осматривали и складывали обратно. Открывали все ящики подряд, развязывали мешки. Пока шла вся эта работа на пристани, человек двадцать из полиции и госбезопасности прочесывали судно — помещение за помещением. Счетчики Гейгера-Мюллера ничего не показывали.