Юсеф кивнул.
   — Отдам я тебя все же моим коллегам на часок-другой. Чтобы еще лучше все прояснить. Хотя, может, ты прямо сейчас готов рассказать, как поймать твоего дружка?
   Юсеф снова кивнул.
   — Ладно, посмотрим. Объясни подробно, как ты вышел на связь. Только не забудь: если первая версия окажется неточной, уклончивой — лживой, короче, то мы тебя по стенке размажем, даже если потом заговоришь начистоту. Чтобы не было повадно — нам же обидно покажется, если какой-то сионистский выродок вроде тебя сумеет нас надуть.
   — Я скажу правду.
   Собеседник снова уселся за стол:
   — Ну, давай.
   Юсеф сломался, перестал сопротивляться. В такой момент допрашивающий видит, выиграл он или проиграл — впрочем, этот палач при первом же взгляде на молодого человека уверился в непременной победе.
   — Встреча была в мечети Омейядов.
   — Как вы узнали друг друга?
   — Там был один старик — кажется, он там уборщик. Он нас познакомил.
   — Опиши, как выглядит твой приятель.
   В сознании Юсефа слабо блеснула радость — хоть тут он их обманет.
   — Высокий, волосы темные, прямые. Лет тридцать пять. В арабском платье.
   — Имя?
   — Клянусь — не знаю.
   — А дальше что?
   — Он подошел, я отдал записку. Он взял и ушел. Все.
   — Опознать можешь старика и этого малого?
   Юсеф кивнул. Человек за столом долго смотрел на него испытующе, прикидывая, должно быть, целесообразность дальнейших пыток, и наконец принял решение:
   — Сейчас тебя уведут и дадут воды, спину подлечат. Потом подпишем маленький договорчик — я его тут набросаю. Будешь и дальше с нами сотрудничать — потом объясню, как. Но еще раз говорю — если никого не удастся арестовать, то положение твое незавидное; такое с тобой сделаем, что плакать будешь и умолять: бейте, мол, как хотите, только не это… Но не уговоришь, так и знай.
   Позже, в камере, Юсефу принесли договор, составленный на иврите. Там пересказывались его показания, затем следовало отречение от работы в израильской разведке и обещание сотрудничать с сирийской. Фамилия палача на этой бумаге уже значилась, теперь ее скрепила подписью жертва. Затем принесли кружку воды и явился мужчина в чистейшей белой рубашке и бежевых брюках, назвавшийся врачом. Он обработал раны на спине пленника — это было почти так же мучительно как побои, и Юсеф дважды терял сознание. Когда врач, наконец, ушел, он лег на пол, прижавшись лицом к прохладному камню и долго плакал, не находя в себе сил, чтобы успокоиться и хоть чуть-чуть забыться, прогнать смертную тоску.
   В тот же вечер в лямке его рюкзака была обнаружена непроявленная фотопленка. Тот, кто допрашивал его, позволил себе маленькую вольность: дал выход своему гневу. Понять его было можно: ведь он уже доложил по начальству, что пленника удалось расколоть. Теперь выяснилось, что прохвост всех обдурил. Уязвленное самолюбие заставило специалиста по допросам и двух его коллег объединить усилия — слепая ярость застила всем троим глаза. Юсеф так и не успел рассказать про поход на виллу профессора Ханифа, про сейф, — они убили его раньше, чем он выдал Эссата. Причиной смерти стало удушье — пленнику слишком глубоко протолкнули в рот кляп. Впрочем, возможно, умер он от глубокой раны на голове. Поскольку вскрытие в подобных случаях проводить не принято, то сошло и лаконичное «сердечная недостаточность».
   Не повезло ретивым работникам и со стариком: он оказался прав, когда говорил Эссату, что надеется умереть при аресте, старое больное сердце — хорошая страховка от пыток. Так и получилось, смерть оказалась милосерднее палачей. В его комнате обнаружили передатчик и шифровальные списки, но находку пришлось скрыть, дабы не навлечь на себя начальственный гнев и репрессии.
   — Ложный след, — доложил наверх специалист по допросам. — Ничего у этого старика не нашли.
   Фотопленку все же проявили, сделали несколько отпечатков, но эксперты так и не разобрались, что на них изображено и какой во всем этом смысл.

Глава 16

   Майор Савари принял все меры предосторожности. Один из его сотрудников расположился в бистро возле метро Одеон — коротал там время у стойки, попивая анисовый ликер и делая вид, будто он — строительный рабочий. Одет он был соответственно, для пущей достоверности на робе и даже на волосах серела цементная пыль — этот деятель придавал большое значение подобному камуфляжу и посвящал ему много времени и сил. Он не без приятности провел таким образом минут двадцать, когда в бистро появился, наконец, Таверне: выбрал место за столиком напротив бара и заказал пиво, потом извлек из кармана трубку и сунул в рот, но закуривать не стал. Расмию и насчет трубки предупредили. Ей вообще подробно описали человека, с которым надлежало встретиться: маленького роста, лысый, очки в стальной оправе с толстыми стеклами, темный костюм. Войдя, она направилась прямо к нему, села за его столик и, кивнув в знак приветствия, оглядела полупустой зал.
   — Выпьете что-нибудь?
   — Нет, спасибо.
   — Для конспирации…
   — Тогда кофе. Черный.
   Сотрудник армейской разведки, торчавший у стойки, уронил пачку сигарет и, поднимая ее, постарался незаметно рассмотреть девушку. Но ему удалось увидеть ее лишь в профиль.
   Официант принес кофе и исчез. Расмия даже не притронулась к чашке.
   — Здесь безопасно?
   — Вполне.
   — Вы знаете, кто меня прислал?
   — Да, мне сказали. Чего вы хотите?
   — Хочу пригласить вас на встречу: тот, кто меня прислал, хотел, чтобы она состоялась сегодня же.
   — О чем пойдет речь?
   — Не знаю.
   — Не нравится мне это, вот что я скажу. Зачем надо назначать два свидания — и одного бы хватило. А какая таинственность, скажите пожалуйста! Если бы не майор Савари — это он меня попросил с вами повидаться — я просто отказался бы, и дело с концом.
   — Простите, что так получилось, нам приходится соблюдать осторожность.
   Таверне не спеша спрятал трубку обратно в карман, отпил немного пива. У него была привычка смотреть на собеседника поверх очков, и это придавало ему вид незадачливого школьного учителя — весь какой-то потертый, неприметный, взгляд не то чтобы уклончивый, но неуверенный, будто слегка вопросительный. И опасливый в то же время.
   Они помолчали, Таверне отхлебнул еще пива.
   — Ваш приятель знает перекресток Рон Пуан на Елисейских полях? — спросил он.
   — Ну конечно.
   — Там на одном углу аптека. А за ней как раз стоянка конных экипажей — они катают туристов по бульварам до площади Конкорд. В семь я буду там. Как только увижу вашего приятеля, сяду в коляску, а он пусть присоединится ко мне. Объясните подробно, как он выглядит.
   Расмия описала Ханифа и добавила:
   — Мне это место таким уж безопасным не кажется.
   — Кому лучше знать — мне или вам?
   — Конный экипаж в самом центре Парижа…
   — Милая барышня, что ж тут необычного?
   — Ну, не знаю. Двигается он медленно…
   — Зато «хвост» не увяжется: для автомобиля скорость мала, а для пешехода — велика, ему бы пришлось бегом бежать, тут-то мы его и заметим. Идеальное место для конспиративных бесед…
   — Прямо у всех на виду… — не сдавалось Расмия.
   — Ничего подобного. Кому придет в голову заглядывать в окно кареты? Ну пусть ваш приятель наденет шляпу с широкими полями. На всякий случай.
   Наблюдатель, обосновавшийся за стойкой, не уловил ни слова из их беседы. Когда девушка приготовилась встать из-за стола, он, согласно инструкции, поспешил опередить ее и вышел чуть раньше, помешкал у витрины соседнего магазинчика и отправился за ней следом. Но девица, видно, в таких делах поднаторела — не прошло и десяти минут, как сыщик потерял ее из виду.
   — Незачем было соглашаться на такие условия, — профессор не скрывал своего неудовольствия. Расмия отмалчивалась. — Лучше надо меня подстраховывать. На какой час ты договорилась?
   — На семь вечера.
   — Пойдешь туда на полчаса раньше, стань где-нибудь незаметно и проследи, нет ли кого, кто придет вслед за этим Таверне, или, может, раньше его. Если хоть тень сомнения появится — тут же исчезаем, и никаких больше переговоров. Дашь мне знак, и оба уходим. Ясно?
   А Таверне тем временем позвонил майору Савари, доложил о состоявшемся свидании и о назначенной встрече. «Пусть там ваши люди понаблюдают».
   — Я уже распорядился.
   — Вот как! Отлично.
   Расмия, появившись в половине седьмого вечера на перекрестке Рон Пуан, сразу же оказалась в людском водовороте — как всегда, тут было полным-полно туристов, да к тому же в этот час целые толпы парижан приезжают сюда на метро и автобусах. Различить среди великого множества людей, расположившихся за столиками кафе на тротуарах, соглядатаев было решительно невозможно. Где-то среди них сидел агент майора Савари, но Расмия этого знать не могла и при появлении профессора успокаивающе кивнула ему со скамейки под платаном, где она с трудом нашла себе место. Девушка заметила и Таверне, пришедшего несколькими минутами раньше, — он осторожно огляделся и подошел к кучеру кареты, стоявшей в очереди первой. На нем была шляпа, бросавшая тень на лицо.
   Расмия видела, как они с профессором встретились и сели вместе в карету. Кучер взмахнул кнутом, крикнул что-то, и конный экипаж влился в уличное движение.
   Они неспешно двигались по авеню Габриэль, когда профессор закончил объяснять, чего он ждет от Таверне.
   — Я так думаю, что вы могли бы продать нам оружие…
   — Какого рода оружие вас интересует?
   — Скажем, то, что может быть применено в самом крайнем случае. Оружие с низкой отдачей и малого размера. Что-нибудь типа боеголовок к передвижной ракетной установке.
   — Атомной ракетной установке?
   — Да, именно атомной.
   — А для чего вам такое оружие?
   — Я пока не хотел бы это обсуждать. Мне надо знать, есть ли смысл продолжать…
   Настала долгая пауза, нарушаемая лишь мерным клацаньем копыт по мостовой. Кучер взмахивал то и дело хлыстом, имитируя попытки побудить старушку-лошадь бежать порезвее. Свернули на авеню Мариньи и двинулись в обратном направлении к Елисейским полям.
   — Обсудить, конечно, стоит, — произнес, наконец, Таверне. — Но следует обговорить прежде всего условия.
   — Средства у нас есть.
   — Дело весьма рискованное. Понадобятся большие расходы. Придется привлечь других людей.
   — Мы готовы на все — и на риск, и на расходы. Насчет других людей — не знаю. Доверять нельзя никому — это мое убеждение.
   — Нет, людям доверять можно, но только если им неизвестно, что и зачем они делают. Это я беру на себя.
   — Сколько будет стоить оружие?
   Собеседник профессора не ответил на прямой вопрос, он молча смотрел в окно, будто пересчитывая деревья вдоль тротуара. Потом сам спросил:
   — А другой путь вы не рассматривали?
   — Что вы имеете в виду?
   — Если у вас есть контакты в какой-нибудь дружественной стране, располагающей нужным производством, — в Пакистане, допустим, или в Ливии, — то вам проще купить сырье и попросить своих друзей изготовить бомбы. Сегодня существует только одна проблема — обогащение урановой руды. С тех пор как известна технология производства, они практически доступны всем.
   — Я бы предпочел купить бомбы.
   Таверне будто пропустил эти слова мимо ушей и продолжал:
   — Тут, заметьте, любопытная дилемма. Купить обогащенный уран довольно трудно, но путь этот предпочтительнее. Какие правила ни вводи, а сырье все равно тащат. Сами посудите: сто килограммов исчезло в 1966 году на заводе в Пенсильвании и еще одиннадцать килограммов — на другом заводе в тех же краях несколько лет спустя. В сентябре 73-го в Дунрее кто-то украл несколько слитков плутония — это в Англии. Есть и поинтереснее данные: в одном только Оук-Ридже за тридцать семь лет существования этого завода недосчитались восьмисот килограммов обогащенного урана — они сами опубликовали эту цифру в 1982 году.
   Он сделал паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела его речь на собеседника.
   — Восемьсот кило, а? Хватило бы на восемьдесят пять бомб. А вам и нужна-то всего одна!
   — Не одна, а две.
   — Ладно, две. Не в этом дело — главное, что вам следует знать, — это то, что имеется рынок, где — не без труда, естественно, — можно приобрести обогащенный уран или плутоний. Дорого! Да, очень и очень дорого — но возможно. И риск при этом много меньше, чем при покупке готовых изделий. Купить две бомбы, полностью готовые к использованию, как вы настаиваете… Рискованное это дело, знаете ли. А за риск приходится платить.
   — Этот ваш альтернативный путь исключается — нам нужна полная конспирация.
   Молчание снова затянулось. Конный экипаж плыл в уличной толчее, медленно продвигаясь вниз по Елисейским полям.
   — Мне необходимо быть в курсе относительно ваших целей, — твердо сказал Таверне.
   — Я представляю антисионистское движение.
   — Где именно?
   — В разных местах. Оружие полагаем использовать на территории Израиля.
   — Понятно… А можете вы предоставить гарантии, что вы именно тот, за кого себя выдаете, и что собираетесь использовать бомбу именно в Израиле, а не в Париже, скажем, с целью шантажа — ну хоть для захвата заложников?
   — Все необходимые гарантии вы получите через майора Савари от Каддафи.
   Наступило продолжительное молчание. Таверне не спеша достал свою трубку, потом — так же неторопливо — извлек из другого кармана кисет и принялся набивать трубку табаком, аккуратно утрамбовывая его. Когда он зажег ее, наконец, они были уже почти у цели.
   — Сворачивай на Конкорд, — велел он кучеру, и тот в знак согласия взмахнул кнутом. Только теперь Таверне, повернувшись к профессору, взглянул ему в лицо.
   — В том случае, если этот ливийский деятель подтвердит сказанное вами и если я, тщательно все обдумав, сочту наше дальнейшее сотрудничество возможным, мне понадобятся пять миллионов американских долларов — половина сразу должна быть положена на мой счет в швейцарский банк, остальное передадите мне после завершения дела.
   — Нам бы хотелось получить бомбу не во Франции, это возможно?
   — Смотря где.
   — В Израиле, например?
   — Вполне возможно. В Израиль я направляю морем кое-какие товары — разгрузку производит покупатель.
   — Под каким флагом плавает судно?
   — Под французским. Израильтяне принимают импортируемые из Франции товары, только если они доставлены французскими или их собственными судами.
   — Вы полагаете, это надежно — французское судно? — приподнял бровь Ханиф.
   — Его хозяин — мой человек.
   — Но команда?
   — Проблем не будет. Нам уже случалось доставлять весьма непростые грузы — с этим мы справимся.
   Таверне в свое время разыскал в Марселе пароходную компанию, у которой шесть из восьми судов находились на ремонте, а долговые обязательства, выданные правлением компании, оказались в руках некоего Эмилио Лавацци — одного из главарей марсельского преступного мира. Естественно, компания не в состоянии была уплатить по векселям, и — что не менее естественно — как раз получила заманчивое предложение, сулившее избавление от всех бед. Некое общество — в конторе одного юриста на бульваре Насьональ значился адрес этого общества, однако напрасно было бы искать следы какой-либо его деятельности в области грузовых перевозок, равно как и в других — так вот, это странное общество пожелало купить у терпящей бедствие пароходной компании «Круа Вальмер» — транспортное судно общего типа водоизмещением в четыре тысячи тонн. Купленное судно вместе с командой немедленно поступило в распоряжение прежнего владельца с условием, что в течение ближайших двух лет будет перевозить грузы нового хозяина.
   Выслушав то, что Таверне счел необходимым рассказать по этому поводу, Ханиф произнес, глядя прямо перед собой:
   — Все это хорошо, но цена, которую вы назвали, ни с чем не сообразна. — И тем не менее…
   — Миллион долларов в качестве аванса и миллион, когда заказ будет выполнен.
   Таверне покачал головой:
   — Мы просто время зря теряем. Лучше вам обратиться к кому-нибудь другому.
   Жесткий тон этих слов не вязался с нерешительным видом собеседника, однако Ханиф вынужден был принять их всерьез:
   — Во всяком случае, на какой бы сумме мы ни сошлись в конце концов, аванс неоправданно велик. Вдруг вы возьмете эти деньги да и скроетесь?
   — Вполне возможно. Пусть Савари подтвердит или опровергнет ваши опасения, а уж потом решайте.
   — Как я могу подтвердить вам сразу такую огромную сумму? — стоял на своем Ханиф. — Допустим, я получу касательно вас самые лучшие рекомендации — но мало ли что может произойти? Нервный срыв или несчастье какое-нибудь — вы просто не сможете выполнить наш заказ. Что тогда?
   — Во-первых, дав обещание, я его держу, — можете справиться у Савари. Во-вторых, нервный срыв мне не грозит, Савари вам и это подтвердит. А что касается непредвиденных обстоятельств — несчастья, как вы изволили выразиться, — то если из-за этого дела у меня возникнут серьезные неприятности, то ваши деньги послужат некоторой компенсацией — потому я и настаиваю на пяти миллионах.
   — Не вижу никакой логики.
   — А ее и нет, если судить с точки зрения обычной купли-продажи. Но мы же тут не торгуем — просто риск, который я беру на себя, намного превышает риск, которому подвергаетесь вы.
   — Миллион сразу и два после.
   — Извините, — холодно сказал Таверне. — Я — француз. Вы у себя на Ближнем Востоке привыкли торговаться, а у нас это не принято. Я назвал цену. Устраивает она вас — продолжим разговор. Не устраивает — говорить больше не о чем. Считайте, что приятно провели время, и придется вам поверить мне на слово, что я тут же все забыл.
   — Если мы придем к соглашению, то когда вносить аванс?
   — Это именно аванс, то есть предварительная оплата, тут не может быть иных толкований. Я вам сообщу название банка и номер моего счета. Как только банк подтверждает поступление названной суммы, я начинаю действовать. Ваш заказ может быть выполнен примерно за месяц — чуть быстрее, или чуть дольше. Вы должны дать мне подробное описание: размеры бомбы, мощность ядерного боеприпаса, тип взрывного устройства и прочее. Я могу добыть для вас, к примеру, атомную боеголовку от нашей ракеты типа «земля-земля». Если вы не в курсе, сообщаю, что ее мощность в полтора раза выше, чем у бомбы, сброшенной на Хиросиму.
   — А размер какой?
   — Сорок пять сантиметров в диаметре, длина — сто шестьдесят сантиметров. Все точные данные указаны в технических условиях. Весит она примерно пятьдесят килограммов. А понадобятся вам таймеры — чтобы можно было взорвать ее в строго определенное время?
   — Понадобятся.
   — Буду иметь в виду.
   — Если погрузка будет производиться в Марселе, то бомбу могут обнаружить — там обыскивают доки с помощью детекторов, улавливающих радиацию.
   — Верно. Этот пункт следует обговорить особо. Мы упакуем бомбы в резиновую оболочку, покрытую специальной краской. Радиация не будет превышать уровень обычного фона, детектором ее не уловишь.
   Ханиф помедлил с ответом, потом все же решился:
   — Могу я быть уверен, что мы получим именно то, о чем мы сейчас договариваемся?
   — Пусть ваш эксперт осмотрит бомбу перед тем как передавать мне оставшуюся сумму. Ее, кстати, следует положить в банк — любой, по вашему выбору, — одновременно с авансом. На предъявителя. И я могу ее получить только тогда, когда мы оба — вы и я — этого захотим, — сказал Таверне и добавил с тонкой улыбкой: — Взаимное доверие в делах, знаете ли, вещь хорошая, реальные деньги в банке весьма ему способствуют.
   Экипаж уже приближался к перекрестку Рон Пуан.
   — Я должен все обдумать, — произнес Ханиф. — Могу я завтра пополудни снова связаться с вами?
   — Я буду в 12:30 в ресторане «Этуаль» на улице Бальзак, это у Елисейских полей, совсем рядом. Займу столик в нижнем зале. Удобное место, там два выхода.
   — Скажите кучеру, пусть остановится здесь.
   Ханиф вышел, не сказав больше ни слова. Карета благополучно доставила Таверне на стоянку. Он расплатился с возницей, позабыв ответить на его «до свиданья», осторожно оглядевшись, слился с толпой, неспешно двигающейся по Елисейским полям, и вскоре спустился в метро.

Глава 17

   Вскоре после того как ливийские боевики начали регулярно совершать акции в Париже — шел 1981 год, в этом городе произошло маленькое событие: в квартире на третьем этаже дома № 16 по улице Ламуре сменился хозяин. Прежняя владелица — одинокая дама преклонных лет — скончалась, и квартиру, тут же, не торгуясь, купил некий Бенуа, юрист, которому случалось время от времени оказывать кое-какие услуги контрразведке. Господин Бенуа приобрел апартаменты вместе со всей обстановкой, избавив таким образом соседей от утомительного зрелища погрузки и разгрузки машин с мебелью. Так что персонал ливийского посольства, которое находится как раз напротив, даже и не заметил ничего. Решение Альфреда Баума не снимать наблюдательный пункт, расположенный чуть дальше по улице, в доме № 24, поддерживало сотрудников посольства в их приятном неведении.
   — Насчет дома 24 они знают, — сказал Баум своему шефу. — Они так надежно прикрыли от наших сотрудников вход в посольство, никакой камерой не снимешь, так их это греет — ну зачем людей разочаровывать? Пусть себе заслоняются от нас, нам-то что?
   В новую квартиру потихоньку, ночами занесли кино— и фотоаппаратуру, подслушивающие устройства, и новый наблюдательный пункт начал действовать.
   Наутро после того дня, когда состоялся знаменательный разговор в конном экипаже, человека, который заступил на дежурство в самую рань, вывело из состояния задумчивости появление такси под окнами: машина остановилась возле дверей посольства через дорогу. Пассажир, видимо, заплатил водителю заранее, потому что выскочил быстро, пересек, низко склонив голову, тротуар и нажал звонок на двери. Наблюдатель тихонько выругался: гость скрылся слишком быстро, сфотографировать его он не успел, правда, зато рассмотрел в профиль: высокий, худощавый, в ловко сидящем костюме, лет сорока пяти, черные волосы, лицо смуглое. Сильно смахивает на того субъекта, описание которого им всем раздали пару дней назад. Наблюдатель тут же позвонил куда надо.
   А профессор Ханиф, не ведая о том, что его засекли, сидел тем временем в помещении посольства, где располагаются телексы, и дежурный оператор уже связал его со штаб-квартирой Каддафи.
   «— Человек, рекомендованный вами, предложил то, что требуется. Но может ли он в самом деле все это устроить? Хочу знать ваше мнение.
   — Политические мотивы данного лица известны и надежны: мы не раз успешно сотрудничали. Он знает, что в случае провала или предательства мы поставим об этом в известность его соотечественников или примем свои меры.
   — Запросил два с половиной миллиона долларов авансом и столько же — после операции.
   — Да, деньги он любит.
   — Я пытался предложить меньше — не получилось.
   — Он неуступчив, зато на него можно положиться. Думаю, игра стоит свеч.
   — Но у нас нет таких денег.
   — Вы их получите. Сообщите подробности.
   — Швейцарский банк. Пока больше ничего не знаю».
   Ханиф оборвал бумажную ленту, протянул оператору:
   — Сожги это.
   Тот бросил рулон в мраморный камин, поджег зажигалкой и дождался, пока бумага сгорела дотла.
   — О моем визите никому ни слова, — предупредил его Ханиф. — Передай Рабаху, что я ухожу.
   В комнату вошел начальник охраны посольства Рабах. Ханиф спросил:
   — Можно отсюда уйти незаметно?
   — Проще простого. Во дворе посольская машина — сядьте сзади, пригнитесь получше — вас вывезут.
   Наблюдатель из контрразведки за это время получил строжайшую инструкцию — во что бы то ни стало сфотографировать подозрительного гостя. Но все, что ему удалось, — это ничего не значащий снимок черного «фиата» с номером, который был известен давным-давно. А машина, срочно выехавшая с улицы Соссэ, застряла в утренней толчее и появилась на улице Ламуре, когда Ханифа и след простыл.
   Злосчастный наблюдатель счел за лучшее доложить обо всем не Альфреду Бауму, как того требовала инструкция, а его заместителю Алламбо, рассчитывая на некоторое снисхождение, однако был выслушан в суровом молчании и обруган идиотом, после чего раздались короткие гудки — Алламбо, швырнув трубку, направился к Бауму.
   — Извольте радоваться, этот дурень не успел снять, — объявил он с порога.
   Прослушав его рассказ, Баум только вздохнул: — Еще, может быть, какие вести есть?
   — Ничего хорошего. Интересно вам, как обстоят дела с этим русским из Дамаска? Помните — товарищ Беляев…
   — Выкладывай. Может, отвлечешь от грустных мыслей.
   — Похоже, Беляев действует по чьему-то наущению, — высказал предложение Алламбо. — Мои ребята доложили, что он отправился прямиком в Булонский лес. И на следующий день — вчера, то есть, — снова туда двинул, а дождь, между прочим, с самого утра хлестал, так что вряд ли он получил удовольствие от прогулки. Тем более, что свидание не состоялось.