Страница:
Гость молчал, лицо его оставалось бесстрастным, он все еще вертел в пальцах авторучку. Где-то поблизости муэдзин звал верующих к молитве.
— Вы собираетесь молиться?
— Аллах меня простит. — Каддафи позволил себе легкую улыбку. — Давайте продолжим беседу. Аллах и вас наверняка простит.
— Я человек верующий, но не слишком набожный.
— Обычно людьми вроде вас движет именно вера.
— Вы говорили о чувстве истории. Вот оно движет мною. Смотрю вокруг и вижу восемьсот миллионов палестинцев. А сионистов — их же всего миллионов двенадцать, да и те рассеяны по всему миру. Оглядываюсь в прошлое — вижу два тысячелетия борьбы и страданий моего народа. Смотрю, наконец, на Иерусалим — и что же вижу? Город, который испытал нашествия вавилонян, ассирийцев, римлян, персов, турок, крестоносцев. Народ мой через все это прошел и оставался верным Иерусалиму, как и сейчас. Сионистская оккупация — да она же ничего не значит. Кончится, как и все, что были до нее…
— А та возможность, о которой вы сказали, — насколько она безопасна?
— Совершенно безопасна. Один я знаю ее.
— Не один вы — кто-то же есть у вас в самом городе?
— Мы говорили о вере. Она замыкает уста надежнее всего. Этот человек живет только во имя Аллаха. Я за него ручаюсь, потому что он фанатик.
— Я бы хотел вам помочь, — промолвил Каддафи. — Ваш план нашел отклик в моей душе. Назову одно имя. Это большой друг и отчасти даже фанатик нашего дела. Может быть, он сделает что-то для вас. Перескажите ему наш разговор и скажите, чтобы он связался со мной, если захочет получить подтверждение.
Он написал что-то в блокноте, оторвал листок и протянул собеседнику. Тот взял и, не взглянув, спрятал во внутренний карман пиджака.
— Он француз. Выйти на него можно через некоего майора Савари из шестого отдела главного управления внешней безопасности. Можете говорить с ним напрямую.
— Вы ему полностью доверяете?
— Он давно сотрудничает с нами. Наладил морскую транспортировку грузов, которая оказалась весьма полезной.
— То есть?
— У него есть возможность беспрепятственно вывозить из Франции товары, которые представляют для нас интерес. Если вы встретитесь и он вам поверит, то сам скажет, на что можно рассчитывать.
— И что же движет этим человеком?
— Деньги, — усмехнулся Каддафи. — Деньги и сознание, что начав работать для нас, он уже не может эту работу бросить.
Ханиф не улыбнулся в ответ.
— Аллах да пребудет с вами, — только это он и произнес, поднявшись, чтобы уйти. Будто и не было никакого разговора.
— А все-таки, — спросил Каддафи, тоже вставая, — каким образом вы докажете сионистам, что спрятали в городе атомную бомбу, что она действует и что вы готовы ее взорвать? Это ведь не одна, а целых три задачи.
— Все это продумано в деталях. Полагаю, вы не станете настаивать, чтобы я объяснил?
— Не стану.
Каддафи хлопнул в ладоши, и тут же появился адъютант. Он козырнул, выслушав краткий приказ, и проводил гостя на свет Божий.
Глава 11
Глава 12
— Вы собираетесь молиться?
— Аллах меня простит. — Каддафи позволил себе легкую улыбку. — Давайте продолжим беседу. Аллах и вас наверняка простит.
— Я человек верующий, но не слишком набожный.
— Обычно людьми вроде вас движет именно вера.
— Вы говорили о чувстве истории. Вот оно движет мною. Смотрю вокруг и вижу восемьсот миллионов палестинцев. А сионистов — их же всего миллионов двенадцать, да и те рассеяны по всему миру. Оглядываюсь в прошлое — вижу два тысячелетия борьбы и страданий моего народа. Смотрю, наконец, на Иерусалим — и что же вижу? Город, который испытал нашествия вавилонян, ассирийцев, римлян, персов, турок, крестоносцев. Народ мой через все это прошел и оставался верным Иерусалиму, как и сейчас. Сионистская оккупация — да она же ничего не значит. Кончится, как и все, что были до нее…
— А та возможность, о которой вы сказали, — насколько она безопасна?
— Совершенно безопасна. Один я знаю ее.
— Не один вы — кто-то же есть у вас в самом городе?
— Мы говорили о вере. Она замыкает уста надежнее всего. Этот человек живет только во имя Аллаха. Я за него ручаюсь, потому что он фанатик.
— Я бы хотел вам помочь, — промолвил Каддафи. — Ваш план нашел отклик в моей душе. Назову одно имя. Это большой друг и отчасти даже фанатик нашего дела. Может быть, он сделает что-то для вас. Перескажите ему наш разговор и скажите, чтобы он связался со мной, если захочет получить подтверждение.
Он написал что-то в блокноте, оторвал листок и протянул собеседнику. Тот взял и, не взглянув, спрятал во внутренний карман пиджака.
— Он француз. Выйти на него можно через некоего майора Савари из шестого отдела главного управления внешней безопасности. Можете говорить с ним напрямую.
— Вы ему полностью доверяете?
— Он давно сотрудничает с нами. Наладил морскую транспортировку грузов, которая оказалась весьма полезной.
— То есть?
— У него есть возможность беспрепятственно вывозить из Франции товары, которые представляют для нас интерес. Если вы встретитесь и он вам поверит, то сам скажет, на что можно рассчитывать.
— И что же движет этим человеком?
— Деньги, — усмехнулся Каддафи. — Деньги и сознание, что начав работать для нас, он уже не может эту работу бросить.
Ханиф не улыбнулся в ответ.
— Аллах да пребудет с вами, — только это он и произнес, поднявшись, чтобы уйти. Будто и не было никакого разговора.
— А все-таки, — спросил Каддафи, тоже вставая, — каким образом вы докажете сионистам, что спрятали в городе атомную бомбу, что она действует и что вы готовы ее взорвать? Это ведь не одна, а целых три задачи.
— Все это продумано в деталях. Полагаю, вы не станете настаивать, чтобы я объяснил?
— Не стану.
Каддафи хлопнул в ладоши, и тут же появился адъютант. Он козырнул, выслушав краткий приказ, и проводил гостя на свет Божий.
Глава 11
Атмосфера в посольстве Израиля на улице Рабле была накалена. Несчастье, происшедшее неделю назад, все еще давило на всех. Не утихал гнев против французов, но за ним крылось и сознание собственной вины. Посол считал, что его сотрудники не проявили достаточной настойчивости, договариваясь с французским министерством иностранных дел о предоставлении надежно защищенного автомобиля, а сотрудники, в свою очередь, полагая, что несчастья не случилось бы, не трать посол столько времени на приобретение друзей в разных там изысканных кругах общества, вместо того чтобы налаживать добрые отношения с этим же самым министерством. К чувству вины, стыда и горечи добавлялось еще ощущение собственного бессилия — ведь посольство лишь рупор, оно выражает то, что говорится в Иерусалиме. Люди в посольстве вынуждены были облекать свои чувства в любезные слова и выслушивать осторожные рекомендации от тех, кто имел право эти рекомендации давать. Такая обстановка угнетала, действовала на нервы. И вследствие общей подавленности, неопределенности, невозможности высказаться прямо, почти ничего из того, что велено было делать, не выполнялось.
Так обстояли дела, когда пред светлые очи резидента «Моссада» легло шифрованное послание Бен Това, — не удивительно, что этот господин отнесся к поручению с неудовольствием. Тем более что оно сопровождалось букетом запрещений. Предназначено одному ему. Ни с кем не обсуждать. Никому ничего не говорить, в том числе и в самом посольстве. Ответ в МИД не направлять, а только лично Бен Тову и притом как можно скорее. Записей никаких не делать. Последним словом в послании значилось: первоочередное. То есть, все остальные дела извольте отложить.
В шифровке не упоминалось ни о том, чего ради все это затевается, ни о цели предписываемых резиденту действий, ни об их последствиях. Похоже было, что задание не имеет ровно никакого отношения к тому, что занимало все умы, — к убийствам на Северном шоссе. Бен Тов рассудил, что хотя Шимон — резидент неплохой, не хуже остальных, но все же не его ума это дело. Чего доброго, не устоит перед искушением шепнуть кому-нибудь из приятелей: «Не беспокойся, мол, старик уже что-то там нащупал, не могу пока сказать, что именно, странное что-то на первый взгляд, но, по крайней мере, есть чем заняться…» Бен Тов решительно не хотел возникновения подобных слухов.
Так что Шимону ничего не оставалось как только выругаться про себя — он трижды перечитал текст, протянул было руку к трубке внутреннего телефона, чтобы вызвать помощника, но передумал: раз уж это поручение — такая страшная тайна, так он им займется сам.
Он позвонил в справочную и узнал нужный телефон и адрес, нашел на карте города улицу и, неподвижно сидя взаперти в своем кабинете, минут пятнадцать обдумывал план действий. Потом предупредил секретаршу, что сегодня не вернется, и вышел.
Он не стал садиться в первое попавшееся такси, а предусмотрительно свернул за угол и поймал свободную машину на соседней улице. По пути, то и дело оглядываясь, он убедился, что никто за ним не следит. Возле биржи расплатился с таксистом и пешком пошел по улице Федо. Вывеска на доме под номером четырнадцать гласила: «Сейфы и несгораемые шкафы». Заглянув в окно, он смутно, сквозь пыльные стекла, различил унылое помещение, плакаты на стенах, изображавшие сейфы, а также сами сейфы разных размеров. Еще там была касса и за ней — человек в сером комбинезоне. За столом печатала на машинке дама весьма сурового вида.
Шимон вошел с нерешительным видом — чистая игра, он был отнюдь не робкого десятка.
— Что вам угодно, месье?
Шимон пожал плечами и изобразил подобие смущенной улыбки.
— Вы не говорите по-еврейски? — задал он вопрос на иврите.
— Иврит… Эбре… — Шимон ткнул себя в грудь. — Mou isroel.[6]
Кассир повернулся к машинистке:
— Похоже, он по-французски не говорит.
Та подняла брови и перестала печатать. Это, конечно, тоже скучно, но все же хоть какое-то событие.
— Personne parle Hebreu? Никто по-еврейски не говорит?
Шимон произнес это так, будто исчерпал свой запас французских слов полностью.
Кассир почесал в затылке.
— Может, кто наверху, а? — негромко спросил он машинистку.
— Мадам Альтман еврейка. Если только ее спросить? Сейчас попробуем.
— Это идея, — обрадовался кассир. Он повернулся к Шимону: — Подождите.
Шимон улыбнулся и закивал в ответ. Машинистка сказала пару фраз и с явным разочарованием положила трубку на рычаг.
— Ни слова не знает, — сообщила она.
Наступило неловкое молчание, с помощью кивков и беспомощных жестов все трое пытались выразить сожаление. После чего Шимон вновь оказался на улице и мельком успел заметить сквозь пыльную витрину, что те двое смеются. Видимо, упущенная возможность получить заказ на изготовление несгораемого шкафа их нимало не огорчила.
Было около половины шестого вечера. На другой стороне улицы, в кафе Шимон ухитрился найти свободный столик у окна, откуда была видна дверь в мастерскую. Заказав пиво, он принялся ждать.
В шесть вышел кассир, уже без комбинезона, и поспешил в сторону биржи. Оставив на мраморной столешнице несколько монет, Шимон вышел. Он опасался, как бы его не заметила машинистка, — заподозрит еще чего доброго, что он собрался за ней приударить. Однако она прошла мимо с рассеянным видом.
Из двери небольшими группами выходили остальные служащие. Шимон пытался определить, которая из женщин — мадам Альтман. В воображении он уже нарисовал некую даму неопределенного, скорее всего зрелого возраста, бесцветную, как учреждение, где она служит; вероятно, лицо у нее жесткое — могла бы уж сказать, что, мол, она сойдет вниз и попробует помочь соотечественнику (впрочем, ему и самому такое обвинение показалось несправедливым). Наверно, усталая — в мастерской работают до шести, и судя по виду служащих, платят им неважно.
Он был изумлен, увидев в толпе, спешащей к бирже, женщину, которая почти во всех деталях соответствовала этому образу.
Предполагаемая мадам Альтман и впрямь была немолода: за шестьдесят, не меньше. Шимон прикинул, что прижимистые хозяева, вероятно, держат ее, потому что какая-нибудь другая, помоложе, на столь скромное жалованье не польстится. Выглядела она непрезентабельно: простое коричневое платье, волосы жидкими прядями свисают вдоль щек. Лицо озабоченное и, пожалуй, застенчивое… В руках пластиковая сумка.
Следить за ней было проще простого. Спустилась в метро возле Биржи, пересела на линию, ведущую к вокзалу Сен-Лазар и вышла на станции Ля Фурш. Идя следом за ней, Шимон делал вид, будто интересуется витринами, пока дама заходила в магазин и покупала с лотка овощи. Наконец она свернула с авеню Клиши на улицу Лемерсье. Здесь он хотел было остановить ее, но передумал. Женщина вошла в подъезд невзрачного многоквартирного дома № 37. Шимон подождал минут пять и позвонил консьержке.
— Альтман? Через двор, третий этаж, квартира слева.
Перед его носом захлопнулась застекленная дверь, за ней негромко и как-то равнодушно скулил ребенок.
Шимон пересек двор, поднялся по грязноватой деревянной лестнице и нажал кнопку звонка. На лестничной площадке витали кухонные запахи. Тут же послышались шаги, дверь приоткрылась, но накинутая цепочка не позволила ей распахнуться. Сквозь узкую щель Шимон разглядел одни только недоверчивые, изучающие глаза, больше ничего.
— Шалом. Я из израильского посольства. Мне хотелось бы поговорить с мадам Альтман.
— О чем это? Мы с посольствами никаких дел не имеем.
— Вы месье Альтман?
— Да.
Шимон достал визитную карточку и просунул ее в щель. Наступила пауза: старик поднес карточку к глазам, пытаясь разглядеть получше.
— Так чего вам надо?
— Могу я на минутку войти? То, что я собираюсь сообщить вашей жене, чрезвычайно важно.
Откуда-то из глубины квартиры донесся женский голос:
— Кто там, Жак?
— С тобой хочет поговорить какой-то мужчина. Говорит, будто из израильского посольства.
— Ну так впусти его.
Дверь закрылась, Шимон услышал, как звякнула цепочка. Потом ему открыли. Мадам Альтман стояла рядом с мужем, и вид у обоих был перепуганный. Шимон ощутил духоту плохо проветриваемых комнат, пригорелого масла и мочи. Альтман был много старше жены. Засаленный халат, домашние туфли, из-под ворота халата видна несвежая рубаха… Волосы торчат… Мадам Альтман отворила дверь в комнату и прошла туда первая:
— Садитесь, пожалуйста.
Шимон опустился на стул, чета Альтман расположилась перед ним на диване. Старик бормотал что-то, руки его двигались непрерывно, теребя полу халата.
— Я атташе посольства, — повторил Шимон. — У нас возникли кое-какие проблемы, и мы рассчитываем на вашу помощь, мадам.
— На мою? Почему?
— Вы ведь работаете в фирме, где изготовляют сейфы?
— Да.
— Вот в этом все дело.
— А может, вы вовсе и не из посольства… — у старика был сдавленный, астматический голос.
— У вас моя визитная карточка, можете позвонить в посольство и убедиться.
— Жак, пусть господин все объяснит, — вмешалась мадам Альтман.
Шимон уже отрепетировал в уме свою речь, но по ходу дела решил изменить сценарий и привлечь к разговору старика.
— Вы, вероятно, нездоровы, месье Альтман. Прошу извинить за вторжение.
— Я уже сорок с лишним лет нездоров, месье, мне семьдесят девять, я пережил Бухенвальд…
— Жак, господин не за тем к нам пришел, чтобы слушать про эти старые дела.
— Он же из посольства, так он говорит, ну и пусть послушает. Разве ему не интересно поговорить с человеком, который пережил Бухенвальд?
— Напротив, мне очень интересно.
— Вы спросили насчет здоровья, — старик дышал с присвистом, может, несколько даже утрируя. — Легкие совсем не годятся, нервы тоже…
— С тех пор как Жак вернулся, он не работает, вреден любой стресс, любое волнение, вы меня понимаете…
— Понимаю, — Шимон обратился к старику. — Это были ужасные времена. Семья моей матери, они жили в Румынии… Все, знаете, погибли…
— Вы что, мне собираетесь рассказать, что творилось в этих лагерях?
Глаза старика блестели от нетерпения. «Это как вечный голод — никто его не слушает, — подумал Шимон. — А он, бедняга, зациклен, не может выскочить из этого круга».
Повернувшись к жене, он предложил:
— Может, мы одни поговорим? — Он поймал себя на том, что сказал это так, будто старика тут и нет вовсе.
— Нет, нет, это нельзя — Жак должен знать все, что происходит. А то он расстроится, разволнуется…
Она повернулась к мужу:
— Ну пожалуйста, Жак, позволь этому господину объяснить свое дело, не за тем же он пришел, чтобы просто узнать, как мы тут живем.
Старик все шарил руками по халату, не отрывая тревожных глаз от лица незваного гостя. Шимон начал излагать придуманную версию, даже не догадываясь, насколько он близок к истине:
— Мы в посольстве делаем все возможное, чтобы задержать и наказать террористов, совершивших злодейское убийство на прошлой неделе. На Северном шоссе…
— Да, ужасно, это ужасно, — мадам Альтман покачала головой.
— Необходимо получить доступ к одному сейфу — его владелец подозревается в причастности к этому преступлению. Известно, что сейф этот изготовлен фирмой «Дежазе».
Он достал из кармана листок бумаги и протянул ей:
— Вот данные.
Едва взглянув на листок, женщина поспешно вернула его Шимону.
— Эту модель уже лет десять перестали выпускать.
— А делали ее на экспорт?
— Думаю, да.
— Можно установить, куда отправлен данный сейф, зная его регистрационный номер?
— Конечно. Книги ведутся очень аккуратно.
— Если, допустим, владелец сейчас потерял ключ, — может он получить дубликат?
— Ему следует обратиться на фирму, но через тот магазин, где он приобрел сейф, и предъявить свидетельство, что он является владельцем, тогда мы вышлем дубликат.
— А свидетельство — где он его возьмет?
— Это регистрационное свидетельство, заверенное муниципальными властями.
— Но если этого документа нет?
— Тогда ничего у него не выйдет. Мало ли кто захочет обманным путем заполучить ключ от чужого сейфа? У нас же не дураки работают…
— Ну да, конечно…
Шимон умолк. Старик по-прежнему разглядывал его в упор. Теперь самое трудное. Зря он к ней на улице не подошел, эх, зря! С этим неврастеником каши не сваришь. Может, уйти сейчас, а завтра утром встретить ее по дороге на службу? А что, если, наоборот, выслушав его, старик припомнит, что и с ним обошлись несправедливо и жестоко, и в нем пробудится желание отомстить злодеям по заслугам?
— Мадам, нам совершенно необходимо знать, что находится в сейфе, о котором идет речь. Как получить дубликат ключа в вашей фирме?
— Без документов это невозможно, месье!
— Неужели нельзя изготовить второй ключ, если знаешь номер сейфа?
— Не вижу никакой возможности.
— Ну а если кто-то в вашей фирме — кто, как и мы, убежден, что убийцы должны предстать перед судом, — что, если этот человек захотел бы помочь без всяких документов? — Он сделал долгую паузу, старик тоже молчал, сверля его глазами. — Что если бы вы, мадам, согласились решить эту непростую, но столь важную задачу?
— Нет! — старик выкрикнул это, весь дрожа, слюна выступила на сморщенных сухих губах и капнула на халат. — Не будет она этого делать! И незачем было сюда приходить, впутывать нас в эти ваши делишки. Мы люди тихие, стараемся держаться от всего подальше. Хватит с нас волнений, на всю жизнь хватит — я же вам сказал — я в лагере был, рассказать бы вам об этом лагере… — Он весь трясся, и жена обняла его за плечи.
— Видите, месье, что вы наделали. Ну успокойся, прошу тебя, Жак. Не собираюсь я ничего делать для этого господина.
Но тот, отбиваясь от ее рук, продолжал кричать:
— А если она потеряет работу — вы об этом подумали? Денег у нас нет, на что жить? Профессия моя портной, но с тех самых пор я работать не могу. Мы только на жалованье жены существуем, мы бедны. И оставьте нас в покое!
— Вам лучше уйти, — мадам Альтман старалась говорить спокойно. — Извините. Не всегда можно помочь.
— Понимаю, — Шимон поднялся. — Не провожайте меня. Спасибо, что хотя бы выслушали.
Он вышел и стал медленно спускаться по лестнице, кляня себя за глупость и поспешность.
На следующее утро он все же позвонил ей на службу.
— Мадам Альтман, я чувствую себя виноватым перед вами и хотел бы выразить это лично.
— В этом нет необходимости.
— И все-таки не согласились бы вы пообедать со мной? Я не буду повторять свою просьбу, просто у меня остались кое-какие вопросы.
Наступило молчание, в трубке был слышен только стук пишущей машинки, кто-то был рядом с ней.
— Хорошо.
— Я вам очень признателен. Вы знаете кафе возле банка на улице Реомюр? Жду вас там ровно в час.
…Он поднялся ей навстречу из-за столика — она была все в том же коричневом платье и в серой вязаной кофте. Завидев его, женщина улыбнулась, и он подумал, что в молодости она была хороша собой. Когда им принесли еду, он заставил себя вернуться к вчерашнему разговору:
— Сожалею, что так расстроил вашего супруга. Я просто не подумал — мне казалось, он только рад будет участвовать в действиях, которые направлены на защиту наших людей, — ведь это ради того, чтобы не повторился Бухенвальд…
— Жак так испугался, что я потеряю работу. Это было бы катастрофой.
Некоторое время они ели в молчании.
— Вы не верующие?
Женщина покачала головой.
— Сейчас нет. До лагеря муж… Да, он раньше был верующим. Набожным даже. Но когда мы встретились и поженились, — это было в сорок шестом — он тогда все твердил: я точно знаю, что Бога нет. В Бухенвальде понял…
— За последние годы много нападений совершено на евреев. Не только на тех, что представляют Израиль. И в Париже были покушения.
— Я слышала.
— И вас это не волнует?
— Но что тут могут поделать простые люди вроде нас?
— Иной раз очень многое. Вот как сейчас.
Наступила долгая пауза, потом она спросила:
— Чем я могу помочь?
— Расскажите для начала, каков порядок действий, если поступает запрос на дубликат ключа.
— Проверяется по документам личность заявителя, и если все в порядке, глава фирмы выписывает бланк. Это мера безопасности. В мастерской не станут делать ключ, если не получат такой бланк. Хранятся они под замком в торговом отделе.
— А дальше?
— Бланк передается в мастерскую — это на первом этаже, позади демонстрационного зала. К бланку должен быть приложен номер серии данного сейфа. Заведующий мастерской сверяет его со своими списками и определяет таким образом тип ключа. Потом дает задание слесарю, и тот изготовляет ключ. Оттуда его передают в торговый отдел и, прежде чем послать заказчику, делают соответствующую запись в книге.
— А ваше рабочее место где?
— В торговом отделе.
Прежде чем задать следующий вопрос, Шимон долго собирался с духом:
— Допустим, вы согласны помочь, — могли бы вы добыть ключ?
Она заколебалась:
— Это опасно.
— Но возможно в принципе? — он чувствовал, что мало-помалу она уступает. — Что для этого придется сделать?
— Достать чистый бланк, заполнить и отправить в мастерскую, вместе с номером ключа. Номер должен быть тоже на специальном бланке — они лежат в шкафу. Главное, когда ключ передадут в отдел, надо устроить так, чтобы его никто не видел. Значит, что-то такое надо придумать, сходить за ним. Сослаться на срочность…
— Когда ваш начальник уходит в отпуск?
— Он уже в отпуске.
— Это облегчает задачу или наоборот?
Она помолчала, прикидывая что-то в уме:
— Пожалуй, без него лучше. Его заместитель не особенно следит за порядком.
— Сколько бы все это заняло времени?
— Знаете, сервис у нас отличный. Такие заказы выполняются за день — ведь клиенту всегда ключ нужен немедленно.
— Мадам Альтман, вы сделаете это для нас?
Снова она умолкла — доела все с тарелки и долго рылась в сумке в поисках носового платка, будто оттягивая время.
— А что сделает для меня посольство, если я потеряю работу?
— Мы друзей в беде не оставляем.
— Это не ответ.
— Я должен проконсультироваться, но, поверьте, мы не бросим вас.
— Вы же видели, муж… — Ее голос задрожал. Шимон только кивнул молча, чувствуя, что судьба всего дела на волоске.
— Попробую, — решилась она наконец.
Он перегнулся через стол и взял ее руку:
— Благослови вас Бог.
Они условились встретиться на следующий день в бистро после конца рабочего дня. Мадам Альтман пришла все в том же платье и в той же вязаной кофте, с хозяйственной сумкой. На предложение выпить чего-нибудь ответила отказом.
— Я все сделала, что вы хотели, но это в первый и последний раз…
— Обещаю больше никогда ни о чем подобном не просить. Что, было очень трудно?
— Я прямо извелась вся. Был момент… Хотя вам эти подробности ни к чему.
Вынув из сумки маленький сверток, она отдала его Шимону, и тот на ощупь определил, что внутри длинный тонкий ключ.
— Сейф продан через нашего агента в Бейруте, но владелец живет в Дамаске.
— Благодарю. Израиль в неоплатном долгу перед вами.
— Мы, евреи, должны помогать друг другу, правда ведь? — робко сказала она. — Вот, даже таким, как я, приходится участвовать. Я бы себе не простила, если бы… — И умолкла, не закончив фразы.
— У вас есть моя визитная карточка. Если возникнут какие-то сложности, позвоните.
Она улыбнулась в ответ, и Шимон снова, будто сквозь дымку времени, увидел красивую девушку, некогда вышедшую замуж за молодого узника Бухенвальда, который хоть и уцелел в этом аду, но так и остался в нем навсегда.
В дверях бистро он наклонился, поцеловал ее на прощанье и со словами «это просто небольшая помощь» осторожно вложил ей в руку плотный конверт с деньгами.
Так обстояли дела, когда пред светлые очи резидента «Моссада» легло шифрованное послание Бен Това, — не удивительно, что этот господин отнесся к поручению с неудовольствием. Тем более что оно сопровождалось букетом запрещений. Предназначено одному ему. Ни с кем не обсуждать. Никому ничего не говорить, в том числе и в самом посольстве. Ответ в МИД не направлять, а только лично Бен Тову и притом как можно скорее. Записей никаких не делать. Последним словом в послании значилось: первоочередное. То есть, все остальные дела извольте отложить.
В шифровке не упоминалось ни о том, чего ради все это затевается, ни о цели предписываемых резиденту действий, ни об их последствиях. Похоже было, что задание не имеет ровно никакого отношения к тому, что занимало все умы, — к убийствам на Северном шоссе. Бен Тов рассудил, что хотя Шимон — резидент неплохой, не хуже остальных, но все же не его ума это дело. Чего доброго, не устоит перед искушением шепнуть кому-нибудь из приятелей: «Не беспокойся, мол, старик уже что-то там нащупал, не могу пока сказать, что именно, странное что-то на первый взгляд, но, по крайней мере, есть чем заняться…» Бен Тов решительно не хотел возникновения подобных слухов.
Так что Шимону ничего не оставалось как только выругаться про себя — он трижды перечитал текст, протянул было руку к трубке внутреннего телефона, чтобы вызвать помощника, но передумал: раз уж это поручение — такая страшная тайна, так он им займется сам.
Он позвонил в справочную и узнал нужный телефон и адрес, нашел на карте города улицу и, неподвижно сидя взаперти в своем кабинете, минут пятнадцать обдумывал план действий. Потом предупредил секретаршу, что сегодня не вернется, и вышел.
Он не стал садиться в первое попавшееся такси, а предусмотрительно свернул за угол и поймал свободную машину на соседней улице. По пути, то и дело оглядываясь, он убедился, что никто за ним не следит. Возле биржи расплатился с таксистом и пешком пошел по улице Федо. Вывеска на доме под номером четырнадцать гласила: «Сейфы и несгораемые шкафы». Заглянув в окно, он смутно, сквозь пыльные стекла, различил унылое помещение, плакаты на стенах, изображавшие сейфы, а также сами сейфы разных размеров. Еще там была касса и за ней — человек в сером комбинезоне. За столом печатала на машинке дама весьма сурового вида.
Шимон вошел с нерешительным видом — чистая игра, он был отнюдь не робкого десятка.
— Что вам угодно, месье?
Шимон пожал плечами и изобразил подобие смущенной улыбки.
— Вы не говорите по-еврейски? — задал он вопрос на иврите.
— Иврит… Эбре… — Шимон ткнул себя в грудь. — Mou isroel.[6]
Кассир повернулся к машинистке:
— Похоже, он по-французски не говорит.
Та подняла брови и перестала печатать. Это, конечно, тоже скучно, но все же хоть какое-то событие.
— Personne parle Hebreu? Никто по-еврейски не говорит?
Шимон произнес это так, будто исчерпал свой запас французских слов полностью.
Кассир почесал в затылке.
— Может, кто наверху, а? — негромко спросил он машинистку.
— Мадам Альтман еврейка. Если только ее спросить? Сейчас попробуем.
— Это идея, — обрадовался кассир. Он повернулся к Шимону: — Подождите.
Шимон улыбнулся и закивал в ответ. Машинистка сказала пару фраз и с явным разочарованием положила трубку на рычаг.
— Ни слова не знает, — сообщила она.
Наступило неловкое молчание, с помощью кивков и беспомощных жестов все трое пытались выразить сожаление. После чего Шимон вновь оказался на улице и мельком успел заметить сквозь пыльную витрину, что те двое смеются. Видимо, упущенная возможность получить заказ на изготовление несгораемого шкафа их нимало не огорчила.
Было около половины шестого вечера. На другой стороне улицы, в кафе Шимон ухитрился найти свободный столик у окна, откуда была видна дверь в мастерскую. Заказав пиво, он принялся ждать.
В шесть вышел кассир, уже без комбинезона, и поспешил в сторону биржи. Оставив на мраморной столешнице несколько монет, Шимон вышел. Он опасался, как бы его не заметила машинистка, — заподозрит еще чего доброго, что он собрался за ней приударить. Однако она прошла мимо с рассеянным видом.
Из двери небольшими группами выходили остальные служащие. Шимон пытался определить, которая из женщин — мадам Альтман. В воображении он уже нарисовал некую даму неопределенного, скорее всего зрелого возраста, бесцветную, как учреждение, где она служит; вероятно, лицо у нее жесткое — могла бы уж сказать, что, мол, она сойдет вниз и попробует помочь соотечественнику (впрочем, ему и самому такое обвинение показалось несправедливым). Наверно, усталая — в мастерской работают до шести, и судя по виду служащих, платят им неважно.
Он был изумлен, увидев в толпе, спешащей к бирже, женщину, которая почти во всех деталях соответствовала этому образу.
Предполагаемая мадам Альтман и впрямь была немолода: за шестьдесят, не меньше. Шимон прикинул, что прижимистые хозяева, вероятно, держат ее, потому что какая-нибудь другая, помоложе, на столь скромное жалованье не польстится. Выглядела она непрезентабельно: простое коричневое платье, волосы жидкими прядями свисают вдоль щек. Лицо озабоченное и, пожалуй, застенчивое… В руках пластиковая сумка.
Следить за ней было проще простого. Спустилась в метро возле Биржи, пересела на линию, ведущую к вокзалу Сен-Лазар и вышла на станции Ля Фурш. Идя следом за ней, Шимон делал вид, будто интересуется витринами, пока дама заходила в магазин и покупала с лотка овощи. Наконец она свернула с авеню Клиши на улицу Лемерсье. Здесь он хотел было остановить ее, но передумал. Женщина вошла в подъезд невзрачного многоквартирного дома № 37. Шимон подождал минут пять и позвонил консьержке.
— Альтман? Через двор, третий этаж, квартира слева.
Перед его носом захлопнулась застекленная дверь, за ней негромко и как-то равнодушно скулил ребенок.
Шимон пересек двор, поднялся по грязноватой деревянной лестнице и нажал кнопку звонка. На лестничной площадке витали кухонные запахи. Тут же послышались шаги, дверь приоткрылась, но накинутая цепочка не позволила ей распахнуться. Сквозь узкую щель Шимон разглядел одни только недоверчивые, изучающие глаза, больше ничего.
— Шалом. Я из израильского посольства. Мне хотелось бы поговорить с мадам Альтман.
— О чем это? Мы с посольствами никаких дел не имеем.
— Вы месье Альтман?
— Да.
Шимон достал визитную карточку и просунул ее в щель. Наступила пауза: старик поднес карточку к глазам, пытаясь разглядеть получше.
— Так чего вам надо?
— Могу я на минутку войти? То, что я собираюсь сообщить вашей жене, чрезвычайно важно.
Откуда-то из глубины квартиры донесся женский голос:
— Кто там, Жак?
— С тобой хочет поговорить какой-то мужчина. Говорит, будто из израильского посольства.
— Ну так впусти его.
Дверь закрылась, Шимон услышал, как звякнула цепочка. Потом ему открыли. Мадам Альтман стояла рядом с мужем, и вид у обоих был перепуганный. Шимон ощутил духоту плохо проветриваемых комнат, пригорелого масла и мочи. Альтман был много старше жены. Засаленный халат, домашние туфли, из-под ворота халата видна несвежая рубаха… Волосы торчат… Мадам Альтман отворила дверь в комнату и прошла туда первая:
— Садитесь, пожалуйста.
Шимон опустился на стул, чета Альтман расположилась перед ним на диване. Старик бормотал что-то, руки его двигались непрерывно, теребя полу халата.
— Я атташе посольства, — повторил Шимон. — У нас возникли кое-какие проблемы, и мы рассчитываем на вашу помощь, мадам.
— На мою? Почему?
— Вы ведь работаете в фирме, где изготовляют сейфы?
— Да.
— Вот в этом все дело.
— А может, вы вовсе и не из посольства… — у старика был сдавленный, астматический голос.
— У вас моя визитная карточка, можете позвонить в посольство и убедиться.
— Жак, пусть господин все объяснит, — вмешалась мадам Альтман.
Шимон уже отрепетировал в уме свою речь, но по ходу дела решил изменить сценарий и привлечь к разговору старика.
— Вы, вероятно, нездоровы, месье Альтман. Прошу извинить за вторжение.
— Я уже сорок с лишним лет нездоров, месье, мне семьдесят девять, я пережил Бухенвальд…
— Жак, господин не за тем к нам пришел, чтобы слушать про эти старые дела.
— Он же из посольства, так он говорит, ну и пусть послушает. Разве ему не интересно поговорить с человеком, который пережил Бухенвальд?
— Напротив, мне очень интересно.
— Вы спросили насчет здоровья, — старик дышал с присвистом, может, несколько даже утрируя. — Легкие совсем не годятся, нервы тоже…
— С тех пор как Жак вернулся, он не работает, вреден любой стресс, любое волнение, вы меня понимаете…
— Понимаю, — Шимон обратился к старику. — Это были ужасные времена. Семья моей матери, они жили в Румынии… Все, знаете, погибли…
— Вы что, мне собираетесь рассказать, что творилось в этих лагерях?
Глаза старика блестели от нетерпения. «Это как вечный голод — никто его не слушает, — подумал Шимон. — А он, бедняга, зациклен, не может выскочить из этого круга».
Повернувшись к жене, он предложил:
— Может, мы одни поговорим? — Он поймал себя на том, что сказал это так, будто старика тут и нет вовсе.
— Нет, нет, это нельзя — Жак должен знать все, что происходит. А то он расстроится, разволнуется…
Она повернулась к мужу:
— Ну пожалуйста, Жак, позволь этому господину объяснить свое дело, не за тем же он пришел, чтобы просто узнать, как мы тут живем.
Старик все шарил руками по халату, не отрывая тревожных глаз от лица незваного гостя. Шимон начал излагать придуманную версию, даже не догадываясь, насколько он близок к истине:
— Мы в посольстве делаем все возможное, чтобы задержать и наказать террористов, совершивших злодейское убийство на прошлой неделе. На Северном шоссе…
— Да, ужасно, это ужасно, — мадам Альтман покачала головой.
— Необходимо получить доступ к одному сейфу — его владелец подозревается в причастности к этому преступлению. Известно, что сейф этот изготовлен фирмой «Дежазе».
Он достал из кармана листок бумаги и протянул ей:
— Вот данные.
Едва взглянув на листок, женщина поспешно вернула его Шимону.
— Эту модель уже лет десять перестали выпускать.
— А делали ее на экспорт?
— Думаю, да.
— Можно установить, куда отправлен данный сейф, зная его регистрационный номер?
— Конечно. Книги ведутся очень аккуратно.
— Если, допустим, владелец сейчас потерял ключ, — может он получить дубликат?
— Ему следует обратиться на фирму, но через тот магазин, где он приобрел сейф, и предъявить свидетельство, что он является владельцем, тогда мы вышлем дубликат.
— А свидетельство — где он его возьмет?
— Это регистрационное свидетельство, заверенное муниципальными властями.
— Но если этого документа нет?
— Тогда ничего у него не выйдет. Мало ли кто захочет обманным путем заполучить ключ от чужого сейфа? У нас же не дураки работают…
— Ну да, конечно…
Шимон умолк. Старик по-прежнему разглядывал его в упор. Теперь самое трудное. Зря он к ней на улице не подошел, эх, зря! С этим неврастеником каши не сваришь. Может, уйти сейчас, а завтра утром встретить ее по дороге на службу? А что, если, наоборот, выслушав его, старик припомнит, что и с ним обошлись несправедливо и жестоко, и в нем пробудится желание отомстить злодеям по заслугам?
— Мадам, нам совершенно необходимо знать, что находится в сейфе, о котором идет речь. Как получить дубликат ключа в вашей фирме?
— Без документов это невозможно, месье!
— Неужели нельзя изготовить второй ключ, если знаешь номер сейфа?
— Не вижу никакой возможности.
— Ну а если кто-то в вашей фирме — кто, как и мы, убежден, что убийцы должны предстать перед судом, — что, если этот человек захотел бы помочь без всяких документов? — Он сделал долгую паузу, старик тоже молчал, сверля его глазами. — Что если бы вы, мадам, согласились решить эту непростую, но столь важную задачу?
— Нет! — старик выкрикнул это, весь дрожа, слюна выступила на сморщенных сухих губах и капнула на халат. — Не будет она этого делать! И незачем было сюда приходить, впутывать нас в эти ваши делишки. Мы люди тихие, стараемся держаться от всего подальше. Хватит с нас волнений, на всю жизнь хватит — я же вам сказал — я в лагере был, рассказать бы вам об этом лагере… — Он весь трясся, и жена обняла его за плечи.
— Видите, месье, что вы наделали. Ну успокойся, прошу тебя, Жак. Не собираюсь я ничего делать для этого господина.
Но тот, отбиваясь от ее рук, продолжал кричать:
— А если она потеряет работу — вы об этом подумали? Денег у нас нет, на что жить? Профессия моя портной, но с тех самых пор я работать не могу. Мы только на жалованье жены существуем, мы бедны. И оставьте нас в покое!
— Вам лучше уйти, — мадам Альтман старалась говорить спокойно. — Извините. Не всегда можно помочь.
— Понимаю, — Шимон поднялся. — Не провожайте меня. Спасибо, что хотя бы выслушали.
Он вышел и стал медленно спускаться по лестнице, кляня себя за глупость и поспешность.
На следующее утро он все же позвонил ей на службу.
— Мадам Альтман, я чувствую себя виноватым перед вами и хотел бы выразить это лично.
— В этом нет необходимости.
— И все-таки не согласились бы вы пообедать со мной? Я не буду повторять свою просьбу, просто у меня остались кое-какие вопросы.
Наступило молчание, в трубке был слышен только стук пишущей машинки, кто-то был рядом с ней.
— Хорошо.
— Я вам очень признателен. Вы знаете кафе возле банка на улице Реомюр? Жду вас там ровно в час.
…Он поднялся ей навстречу из-за столика — она была все в том же коричневом платье и в серой вязаной кофте. Завидев его, женщина улыбнулась, и он подумал, что в молодости она была хороша собой. Когда им принесли еду, он заставил себя вернуться к вчерашнему разговору:
— Сожалею, что так расстроил вашего супруга. Я просто не подумал — мне казалось, он только рад будет участвовать в действиях, которые направлены на защиту наших людей, — ведь это ради того, чтобы не повторился Бухенвальд…
— Жак так испугался, что я потеряю работу. Это было бы катастрофой.
Некоторое время они ели в молчании.
— Вы не верующие?
Женщина покачала головой.
— Сейчас нет. До лагеря муж… Да, он раньше был верующим. Набожным даже. Но когда мы встретились и поженились, — это было в сорок шестом — он тогда все твердил: я точно знаю, что Бога нет. В Бухенвальде понял…
— За последние годы много нападений совершено на евреев. Не только на тех, что представляют Израиль. И в Париже были покушения.
— Я слышала.
— И вас это не волнует?
— Но что тут могут поделать простые люди вроде нас?
— Иной раз очень многое. Вот как сейчас.
Наступила долгая пауза, потом она спросила:
— Чем я могу помочь?
— Расскажите для начала, каков порядок действий, если поступает запрос на дубликат ключа.
— Проверяется по документам личность заявителя, и если все в порядке, глава фирмы выписывает бланк. Это мера безопасности. В мастерской не станут делать ключ, если не получат такой бланк. Хранятся они под замком в торговом отделе.
— А дальше?
— Бланк передается в мастерскую — это на первом этаже, позади демонстрационного зала. К бланку должен быть приложен номер серии данного сейфа. Заведующий мастерской сверяет его со своими списками и определяет таким образом тип ключа. Потом дает задание слесарю, и тот изготовляет ключ. Оттуда его передают в торговый отдел и, прежде чем послать заказчику, делают соответствующую запись в книге.
— А ваше рабочее место где?
— В торговом отделе.
Прежде чем задать следующий вопрос, Шимон долго собирался с духом:
— Допустим, вы согласны помочь, — могли бы вы добыть ключ?
Она заколебалась:
— Это опасно.
— Но возможно в принципе? — он чувствовал, что мало-помалу она уступает. — Что для этого придется сделать?
— Достать чистый бланк, заполнить и отправить в мастерскую, вместе с номером ключа. Номер должен быть тоже на специальном бланке — они лежат в шкафу. Главное, когда ключ передадут в отдел, надо устроить так, чтобы его никто не видел. Значит, что-то такое надо придумать, сходить за ним. Сослаться на срочность…
— Когда ваш начальник уходит в отпуск?
— Он уже в отпуске.
— Это облегчает задачу или наоборот?
Она помолчала, прикидывая что-то в уме:
— Пожалуй, без него лучше. Его заместитель не особенно следит за порядком.
— Сколько бы все это заняло времени?
— Знаете, сервис у нас отличный. Такие заказы выполняются за день — ведь клиенту всегда ключ нужен немедленно.
— Мадам Альтман, вы сделаете это для нас?
Снова она умолкла — доела все с тарелки и долго рылась в сумке в поисках носового платка, будто оттягивая время.
— А что сделает для меня посольство, если я потеряю работу?
— Мы друзей в беде не оставляем.
— Это не ответ.
— Я должен проконсультироваться, но, поверьте, мы не бросим вас.
— Вы же видели, муж… — Ее голос задрожал. Шимон только кивнул молча, чувствуя, что судьба всего дела на волоске.
— Попробую, — решилась она наконец.
Он перегнулся через стол и взял ее руку:
— Благослови вас Бог.
Они условились встретиться на следующий день в бистро после конца рабочего дня. Мадам Альтман пришла все в том же платье и в той же вязаной кофте, с хозяйственной сумкой. На предложение выпить чего-нибудь ответила отказом.
— Я все сделала, что вы хотели, но это в первый и последний раз…
— Обещаю больше никогда ни о чем подобном не просить. Что, было очень трудно?
— Я прямо извелась вся. Был момент… Хотя вам эти подробности ни к чему.
Вынув из сумки маленький сверток, она отдала его Шимону, и тот на ощупь определил, что внутри длинный тонкий ключ.
— Сейф продан через нашего агента в Бейруте, но владелец живет в Дамаске.
— Благодарю. Израиль в неоплатном долгу перед вами.
— Мы, евреи, должны помогать друг другу, правда ведь? — робко сказала она. — Вот, даже таким, как я, приходится участвовать. Я бы себе не простила, если бы… — И умолкла, не закончив фразы.
— У вас есть моя визитная карточка. Если возникнут какие-то сложности, позвоните.
Она улыбнулась в ответ, и Шимон снова, будто сквозь дымку времени, увидел красивую девушку, некогда вышедшую замуж за молодого узника Бухенвальда, который хоть и уцелел в этом аду, но так и остался в нем навсегда.
В дверях бистро он наклонился, поцеловал ее на прощанье и со словами «это просто небольшая помощь» осторожно вложил ей в руку плотный конверт с деньгами.
Глава 12
Военная карьера во Франции не сулит ни престижа, ни богатства, ни даже романтической возможности стать героем — разве что война случится. Хорошее происхождение и наличие способностей вовсе не побуждают молодых людей надеть мундир — скорее наоборот. В армию стремится всякая мелкая сошка, заурядные сынки провинциальных торговцев, а то просто крестьяне — им-то заполучить офицерское звание весьма лестно. Так заведено с давних времен, и потому в армейской среде всегда царствует посредственность. Дело Дрейфуса наглядно продемонстрировало всему миру основополагающие качества французского офицера: злобность, зависть и консерватизм.
Какую бы войну ни вела Франция — взять 1870, 1914 или 1939 годы — генералитет неизменно проявлял неспособность сориентироваться в обстановке и сделать разумные выводы из прошлых неудач.
В тридцатые годы нынешнего века полковники и генералы поддерживали тесные контакты с французскими фашистами из организаций «Кагуль» и «Огненный крест». Французский военный суд в 1940 году заочно вынес смертный приговор де Голлю — мятежный генерал призвал французов продолжать сопротивление немцам, но большинство офицеров «армии перемирия», возглавляемой бездарным и трусливым маршалом Петэном, не пошло за ним.
На косную среду высшего и среднего офицерства регулярные пополнения, связанные с воинской повинностью, оказывают действие, подобное действию слабительного на живой организм, — сравнение, может, и обидное, зато верное. Вот из этих-то пополнений и отбираются люди для главного управления внешней безопасности (ГУВБ) — основной разведывательной службы страны.
Данное ведомство, чье появление на свет пришлось на момент великой неразберихи, наступившей после освобождения, а становление — на пятидесятые и шестидесятые годы, когда страну сотрясали политические и социальные катаклизмы, ныне являет собой страннейшее сборище шпионов и тайных агентов. Руководство сплошь заражено политическими амбициями и социальным обскурантизмом — болезнями, присущими высшему армейскому офицерству. Если же присмотреться внимательно к составляющим его службам, то на всех уровнях обнаружишь поразительный этнический разнобой и даже «вкрапления» иностранцев, чего не сыщешь в аналогичных службах прочих стран. Среди тех, к чьим бесценным услугам прибегает армейская разведка, — то есть среди наемных убийц, платных осведомителей и специалистов по допросам, а попросту костоломов, — числятся североафриканцы и сенегальцы, немцы и итальянцы, а также белое отребье из бывших колоний, бандиты, набранные из Иностранного легиона, и корсиканцы, обитающие на парижском «дне».
Какую бы войну ни вела Франция — взять 1870, 1914 или 1939 годы — генералитет неизменно проявлял неспособность сориентироваться в обстановке и сделать разумные выводы из прошлых неудач.
В тридцатые годы нынешнего века полковники и генералы поддерживали тесные контакты с французскими фашистами из организаций «Кагуль» и «Огненный крест». Французский военный суд в 1940 году заочно вынес смертный приговор де Голлю — мятежный генерал призвал французов продолжать сопротивление немцам, но большинство офицеров «армии перемирия», возглавляемой бездарным и трусливым маршалом Петэном, не пошло за ним.
На косную среду высшего и среднего офицерства регулярные пополнения, связанные с воинской повинностью, оказывают действие, подобное действию слабительного на живой организм, — сравнение, может, и обидное, зато верное. Вот из этих-то пополнений и отбираются люди для главного управления внешней безопасности (ГУВБ) — основной разведывательной службы страны.
Данное ведомство, чье появление на свет пришлось на момент великой неразберихи, наступившей после освобождения, а становление — на пятидесятые и шестидесятые годы, когда страну сотрясали политические и социальные катаклизмы, ныне являет собой страннейшее сборище шпионов и тайных агентов. Руководство сплошь заражено политическими амбициями и социальным обскурантизмом — болезнями, присущими высшему армейскому офицерству. Если же присмотреться внимательно к составляющим его службам, то на всех уровнях обнаружишь поразительный этнический разнобой и даже «вкрапления» иностранцев, чего не сыщешь в аналогичных службах прочих стран. Среди тех, к чьим бесценным услугам прибегает армейская разведка, — то есть среди наемных убийц, платных осведомителей и специалистов по допросам, а попросту костоломов, — числятся североафриканцы и сенегальцы, немцы и итальянцы, а также белое отребье из бывших колоний, бандиты, набранные из Иностранного легиона, и корсиканцы, обитающие на парижском «дне».