И он уже дернул за платье женщины так что шнуровка лопнула на груди. Хулиган разорвал красный лен и сорвал белый платок с груди, чтобы презрительно швырнуть его на землю. На всеобщее обозрение показалась пара больших, крепких грудей, два шарика розовой, крепкой плоти, венчаемой огненно-красными вишенками. У тюремщика и стражников с алебардами чуть глаза не вылезли из орбит, и я тоже залюбовался этим видом.
   — Совсем неплохо! — закричал мужчина с неубывающим и, возможно, как раз вновь вспыхнувшим возбуждением, расстегнул свой пояс и хотел уже было стянуть вниз штаны. — Теперь ты увидишь, что любит мой головастик!
   Как бы сильно не был захвачен тюремщик этим спектаклем, чувство долга одержало над ним верх. Он вышел вперед, встал между ссорящимися и потребовал объяснений для их бесстыдного поведения.
   — Готон[56], это моя жена, хочет развестись со мной, — сказал мужчина с расстегнутыми штанами, словно это все объясняло.
   — Ну, и ничего удивительного, — объявила обнаженная. — Дни в году, когда у Антуана «стоит», однорукий может сосчитать по пальцам. Червяком между его ног рыбак не привлечет даже уклейку.
   — Что, не привлечет даже уклейку, как же? — с дрожащими пальцами Антуан копошился в явно упрямых штанах. — Сейчас ты увидишь червя. Обожди только, пока он пробуравит твою дырявую шкуру!
   — Стой! — закричал сержант и был уже готов достать меч из ножен. — Эй вы, отребье, не будете же здесь во Дворце правосудия…
   — Вот именно будем, и еще как! — заорал разгневанный Антуан. — Это мое священное право еще с древних времен, когда короли здесь правили, да, верно! Если я при свидетелях докажу мою мужскую силу, Готон должна будет отозвать свое требование о разводе. Справьтесь сами, если мне не верите!
   Вийон понял, что наступил момент, и подошел к тюремщику.
   — Простите, что мешаю вам, сержант, но мы бы хотели пройти к заключенным.
   — Не сейчас, — затявкал тюремщик. — Я занят.
   — Мы тоже, — спокойно ответил Вийон. — Бог не дал нам времени, чтобы мы его тратили попусту.
   — И что же? — сержант пожал плечами. — Тогда идите к своим братьям молиться. Здесь нечего искать. Никому нельзя к заключенным.
   — Вы же знаете, что это не распространяется на слуг Божьих, — Вийон указал на носильщиков с корзинами. — Наш приют собрал деньги на еду, которую мы принесли бедным заключенным.
   — Ах, опять монастырская жратва для этих громыхал цепями! Так бы сразу и сказали! — сержант пошел к двери и открыл ее. — Постучите, когда будете выходить снова. Не у каждого внутри есть такое счастье.
   Один за другим мы прошли через ворота, пока сержант снова не вернулся к ссорящейся и бранящейся паре. Один из алебардистов закрыл за нами дверь на замок.
   — Это правда? — спросил я Вийона, — Действительно существует такое удивительное право на предоставление доказательства?
   — Да. Впрочем, нужно привести доказательство в присутствии пятнадцати свидетелей из сословия врачей.
   — Пятнадцать наблюдающих знахарей? — заохал я. — Тогда бы я не мог привести и малейшего доказательства.
   Шум, создаваемый толчеей в общественной части Дворца правосудия, остался за толстой деревянной дверью. Крутая лестница вела нас в сумеречное, холодное и сырое царство несвободы. По голым стенам стекала вниз маленькими ручейками вода.
   — Пленных хотят затопить? — меня охватил ужас при мысли, оказаться здесь в заточении. — Или таким образом экономят на пытке водой?
   — Никак нет, — сказал Вийон. — Темница находится под резервуаром с водой, а близость реки довершает остальное. Но это мы используем себе во благо. А теперь тихо!
   За поворотом трое стражников сидели в огороженном решеткой чулане и кидали костяные кубики на заляпанный стол. Вийон достал пару больших упаковок паштетов и наполненную вином тыквенную бутылку из одной из корзин.
   — Скромный дар заслуженным стражникам Консьержери, — елейно сказал он.
   — А ну-ка уберите прочь! — закричал сержант, главный в расчете. — Еще чего не хватало — чтобы мы жили хуже, чем это сборище негодяев!
   Пока его товарищи уже уплетали паштеты, он провел нас по длинному проходу, который упирался в решетчатые двери клеток.
   За ними торчали грязные, изнуренные существа на гнилой соломе. Некоторые неподвижно таращились в пустоту, казалось, уже давно безучастно воспринимавшие подземный мир, другие при нашем появлении рвались с цепей.
   Они кричали и умоляли, чтобы им дали хоть что-нибудь из наших даров. Это был жуткий концерт воющих голосов и звенящих цепей, и я понял, почему привратник говорил о «гро-мыхалах цепями».
   — Отведите нас, пожалуйста, как можно дальше, сержант, — попросил Вийон. — Там, по моему опыту, заточены несчастнейшие из несчастных.
   — Вы имеете в виду, там отбывают свое наказание самые подлые отбросы, — недовольно сказал сержант и отвел нас в коридор с клетками, который был еще холоднее и мрачнее, чем прежняя часть. Только пара свечей горела на стенах в подсвечниках, словно лучший свет был транжирством. Кто здесь был заточен, был ближе к смерти, чем к жизни — погребенным заживо. Воздух был влажным, как густой туман, наполненным гнилью, и снова я поверил, что почуял смерть.
   — Очень хорошо, сержант, — сказал Вийон так же елейно. — А теперь дайте нам, пожалуйста, ключ от прохода.
   — Что? — стражник косо наклонил свою белокурую голову и посмотрел на Вийона. — О чем вы говорите, брат?
   — О проходе, который ведет к темнице забвения, — Вийон указал на крутую лестницу, которая исчезала в темной дыре.
   — Откуда вы знаете… — сержант недоговорил своей фразы. Удивление превратилось в подозрение, и он схватился за короткий меч, висевший на бедрах. — Вы — не набожные братья! Кто вы? Что вы здесь ищите?
   Он еще не достал свой меч, как Вийон уже поднес свой кинжал к его толстой шее.
   — Оставьте меч на месте, или это будет ваш последний удар!
   Сержант заколебался, и Леонардо подтолкнул его к решению. Итальянец, который стоял за ним, достал короткий меч и стукнул с такой силой рукояткой по затылку стражника, что пораженный упал без сознания на пол. Вийон развязал свой cingulum, и скрутил им сержанту руки на спине. Я снял свой пояс и связал ему ноги, чем заслужил признательный кивок моего отца.
   Он обратился к Леонардо:
   — Позаботьтесь о двух других!
   Леонардо и Томмазо повернули обратно с Клементом, Хардоином и Туасоном, которые отставили свои корзины в сторону. Когда они вернулись, пояс остался только на Клементе.
   — Стражники действительно послушные ребята, — хохотнул Леонардо. — Они также последовали в мир сновидений за своим сержантом.
   Вийон тем временем открыл ключом на связке сержанта дверь внизу крутой лестницы. К счастью, все произошло в полутьме по ту сторону от клеток темницы. Если бы пленники поняли, что мы устранили их охрану, то устроили бы адский шум, чтобы их освободили. Мы же были здесь только ради одного несчастного.
   Тьма обволокла нас, если бы Клемент и Туасон не взяли по указанию Вийона свечи из подсвечника на стене. В темнице забвения пленники были отрезаны от солнца и других источников света. Напуганные светом свечи и нашими шагами, опустившиеся создания зашевелились в узких клетках. Зазвенели цепи, и каркающие голоса заскулили о пощаде, о глотке воды, о куске хлеба.
   Перед каждой клеткой мы останавливались и светили вовнутрь, на покрытые плесенью и грибком стены, кишащие крысами и червями груды из соломы и нечистот и в осунувшиеся, отчаявшиеся, покрытые гноящимися ранами лица. И каждый раз Колетта разочарованно качала головой. Пока в конце хода перед последней клеткой она едва не упала с криком, за которым последовали сильные рыдания.
   — Отец! Что с вами сделали? Боже, как мог ты это допустить? Отец!
   Лишь лепет Колетты вдохнул жизнь в это призрачное существо, которое было заковано в цепи там, словно его приковали на целую вечность. Запястья и щиколотки схвачены железными кольцами, еще одно обхватывало шею. Теперь дрожь прошла по всему изнуренному телу, и Марк Сенен поднял голову в нашем направлении.
   — О, отец! Его волосы поседели! — захлебывалась Колетта. И в самом деле, он выглядел гораздо старше, чем должен — и не только из-за спутанных седых волос на голове и бороде. Его лицо осунулось, кожа стала морщинистой и почти такой же серой, как и волосы, она покрылась язвами и шрамами. Глаза, под которыми лежали глубокие мешки, смотрели сквозь завесу, которая отделяет пленников от мира людей. Пересохшие, потрескавшиеся губы сложились в беззвучные слова. Казалось, даже говорить это жалкое создание, которое когда-то было человеком, было бессильно.
   Наконец, Вийон нашел верный ключ, и дверь клетки поддалась со ржавым упрямым скрипом.
   Колетта поднялась, бросилась в клетку, упала на колени возле своего отца и обняла его. Капюшон соскользнул с ее головы, и озарение разорвало завесу перед глазами Сенена.
   — Колетта… дочь… — это звучало почти как карканье умирающего ворона Печаль ушла из его глаз, сменившись признанием и воспоминаниями. Жалкий комок кожи и костей, утративший всякую надежду, начал снова становиться человеком.
   Напрасно Вийон искал на связке с ключами сержанта подходящий к кандалам Сенена.
   — Его здесь нет, — с трудом выговорил пленник. — Он у… палача…
   — Случай для вас, Томмазо, — сказал Вийон и объяснил Сенену:
   — Томмазо — мастер по механизмам.
   Пока Томмазо пытался справиться с замками с помощью малюсенького ножика и своеобразной иглы, Сенен спросил, кто мы.
   — Друзья, — объяснил Вийон. — Друзья, которые пришли освободить вас, мэтр Сенен.
   — Но …как?
   — Восьми цистерцианцам предоставили доступ к темнице, и восемь белых монахов покинут ее снова, спрятав свои лица под капюшоном. Одним из них будете вы.
   — Тогда… один… должен… остаться!
   Вийон провел рукой по стене, и сырость засверкала на его коже.
   — Большой резервуар воды находится над темницей, и подземные каналы скрывают его под Сеной. Наш друг Леонардо — опытный пловец и ныряльщик. Никто из нас не останется здесь!
   Как сильно ошибся Вийон, доказал в этот же момент Хардоин, который застонал и упал при входе в келью. В его затылке торчала короткая стрела с деревянным опереньем — арбалетный болт. Хардоин хотел что-то сказать, но вместо слов на его дрожащих губах выступила только кровавая пена.
   Быстрые шаги многих людей раздавались под сводами. Свет фонарей вырезал темноту и делал узнаваемыми очертания наступающих. Кольчуги звенели, оружие бряцало, и кто-то отдал команду:
   — Поймайте еретиков! Никто не должен уйти!
   Первый мужчина, который выстрелил в Хардоина, вышел на свет наших свечей — он был из королевских лучников, что выяснилось по синей тунике поверх кольчуги, украшенной крылатым оленем. Окрыленный своим успехом и, возможно, даже жаждой крови, солдат вырвался вперед своих товарищей с поднятым мечом. Разряженный арбалет он держал в левой руке.
   Леонардо выпрыгнул из клетки и преградил путь нападавшему. Молниеносным приемом он избежал вражеского удара и парировал его быстрее, чем можно было уследить глазом. Клинок его короткого меча впился в шею солдата — прямо под подбородок, где заканчивалась защитная кольчуга. Лучник не сумел даже издать звука — так быстро его настигла смерть. Но его мстители приближались неудержимо.
   — Мы должны уходить! — крикнул нам Леонардо. — Немедленно!
   — Нет, не без моего отца! — закричала Колетта и обняла дряхлую фигуру Марка Сенена, чьи руки были освобождены благодаря искусству Томмазо. Но что это давало, если он был прикован за шею и ноги!
   — Так быстро у меня не получится! — с трудом сказал механик.
   Вийон наклонился над Хардоином, положил руку на его голову и тихо сказал:
   — Господин Добрых Душ, позаботьтесь о вашем брате! — Хардоин был мертв.
   — Вы должны уходить! — с трудом сказал Сенен, обнял свою дочь и оттолкнул ее от себя из последних сил — Уходи, Колетта, ты должна спасать свою жизнь!
   Я видел, как Вийон кратко кивнул. Он признал, что операция закончилась провалом. Все признали это, как и Сенен, возражала только его дочь. Со слезами на глазах, она хотела снова повиснуть на шее своего отца. Но я просто схватил ее и вытащил из кельи, не обращая вниманием на ее крики и брыкания. Вийон и другие последовали за мной. Сенен остался с мертвым Хардоином.
   — Налево! — крикнул Вийон и указал на мрачный проход. — Он ведет к резервуару с водой.
   Леонардо вынул короткую стрелу из колчана мертвого стрелка и зарядил арбалет. Он поднял оружие, уперся прикладом в левое плечо и прицелился в нападающих врагов, которые были четко видны в свете своих фонарей. Левой рукой Леонардо спокойно нажал на спусковой курок на прикладе, и тетива освободилась от зацепа. Со звенящим свистом стрела рассекла воздух и попала в грудь солдата, который как раз сам натягивал тетиву арбалета. Стрела пробила кольчугу и отбросила человека назад, прежде чем он сумел выстрелить. Подоспевшие товарищи столпились возле павшего.
   Отвратительный ответ не заставил себя должно ждать. Многократный свист, напоминающий стаю шершней, наполнил воздух темницы, и дождь арбалетных болтов пролился над нами. Железные острия пронзительно стукались о голую стену или ударялись с металлическим звоном о прутья решетки кельи Сенена.
   Туасон с громким ругательством рухнул на землю, накрыв собой свечу и погасив ее пламя. Короткая стрела попала в его левое бедро так глубоко, что окровавленное острие выскочило с другой стороны. Клемент и Томмазо подбежали к нему, подхватили за плечи и подняли. Они потащили его к узкому проходу, в который только что нырнул Вийон.
   Я последовал за ним и потащил Колетту за собой. Она перестала сопротивляться. Слезы катились по ее щекам. Позади нас шли Томмазо и Клемент, держа раненого Туасона, а последним — Леонардо, который, тяжело переводя дыхание, подбодрял нас:
   — Быстрее, иначе они схватят нас!
   В подтверждение его слов стрела из арбалета пролетела мимо его головы и глубоко вонзилась в стену рядом с Томмазо. Коренастый итальянец вобрал голову в плечи, но опоздал бы, если бы выстрел был нацелен в него.
   Мы прошли за Вийоном пару шатких ступеней наверх. Влажность в воздухе усиливалась. Пол стал слизким, и скоро мы стояли по щиколотку в воде. Вийон забрал у Клемента последнюю оставшуюся у нас свечу и поднял ее высоко. Мы находились на краю подземного пруда, над которым возвышались своды старой стены — вероятно, еще римских времен.
   — Резервуар с водой! — выдохнул Вийон. — Раньше в этом дворце находилось последнее убежище парижан в случае войны. Если бы их осадили или отрезали от воды, то ее у них всегда было достаточно — благодаря этому резервуару. Никогда не пересыхающий источник, который связан с Сеной потайными каналами, так что уровень воды всегда остается на той же отметке. Эти каналы — наш путь к свободе. Следуйте за мной и плывите ради своей жизни!
   Он бросил свечу в воду, чтобы пламя не выдало нас, скинул широкую, мешающую при плаванье монашескую рясу, и прыгнул головой вниз в воду. Мы последовали его примеру, и я с облегчением установил, что в Колетте еще присутствовала воля к жизни, — или она плыла чисто механически, так же, как двигался механизм колесиков часов на башне снаружи или механизм удивительной мыслящей машины, если потянуть верные рычаги.
   Туасону это стоило больше прочих. С каждым гребком его лицо передергивалось от боли, и возможно, он бы не справился, если бы Клемент преданно не оставался возле него. Это я видел в свете фонарей, лучи которых скользили по подземному озеру. Свет помог нам следовать за Вийоном к каналу, который нечетко просматривался перед нами в стене скал. Солдаты короля, пусть даже сами того не желая, очень помогли нам, и свет был куда приятнее, чем стрелы арбалета, которые просвистели в воздухе над нами — приносящие смерть птицы, которые с резкими шлепками одна за другой воткнули в воду свои железные клювы.
   Дыра в скале, наполненная водой, поглотила нас, и на коротком отрезке не было воздуха. Мы нырнули и вынырнули, наконец, на поверхность. Все глубоко дышали. Здесь стрелы не могли нас достать, и перед нами становилось светлее. Воздух, который я жадно вдыхал своими легкими, был свежим, а не застоявшимся и мертвым, как в темнице. Скоро наши ноги нащупали твердую почву, и мы, шатаясь, вышли на белый дневной свет. Перед нами лежала немного крутая полоска берега, которая переходила в правый рукав Сены. По нему шли паромы и баркасы.
   Колетта выбилась из сил и едва не утонула, если бы я не держал ее. К сожалению, был неподходящий момент, чтоб наслаждаться этой привилегией. Я сам довольно неплохо перенес это мокрое приключение, потому что имел навык в плавании и нырянии. В детстве я часто переплывал Сарту, чтобы забраться в безопасное место от других мальчишек, которые устраивали охоту на бастарда.
   Клемент упал передо мной на илистое дно. Две стрелы торчали в его мертвом теле. Казалось, все усилия были напрасны, мы из одного рока попали в другой.
   Ананке!
   Как короткие стрелы в темнице, так теперь длинные пронзали воздух и жаждали нашей жизни. Их слабый звон распространялся вниз — как при грозе, которая шла не с неба. Пищальщики стреляли в нас, и тяжелые снаряды взрывались на земле. Позади стены дыма, которую подняли пищали, я увидел голубые мундиры солдат. И они относились к королевским стрелкам.
   — Ищите прикрытия! — закричал Леонардо. — Сзади скалы и кусты!
   Другой голос смешался с его кличем, это был приказ военного:
   — Алебардисты, вперед! В атаку!
   Во главе сгруппировавшихся солдат с алебардами скакал их капитан на большом вороном, обнажив шпагу и одновременно живописно выгнувшись вперед. Офицер высокого роста с пышными бургундскими усами в великолепно сверкающих доспехах: картина, какую любят прекрасные дамы, и не только они. Во мне пробудилось неопределенное воспоминание.
   Я увидел всех нас, наколотых на алебарды, пронзенных стрелами, разорванных на куски снарядами пищалей, и твердо решил — защищать Колетту, даже если это будет стоить мне жизни. Тут пестрая процессия отделилась от стен вокруг королевского сада и вклинилась с пением и музыкой между нами и солдатами, которые волей-неволей должны были прекратить свое нападение.
   — Египтяне! Ну, наконец!
   В голосе Вийона раздалось облегчение, которое мы испытали при виде их спасительного броска. Матиас Хунгади Спикали сдержал слово. Несмотря на все проклятия и приказы солдат, египтяне продолжали свои танцы и прыжки, словно они не понимали слов. Загорелые женщины кружились под громкие радостные звуки вокруг стрелков короля. И некоторые из бравых воителей захотели попытаться положить конец службе и заняться красавицами с огненными глазами. Эсмеральда вела хоровод, задавая тамбурином быстрый темп соблазнительных поворотов, и поднимала свои стройные ноги выше, чем остальные. Несмотря на наше неудачное положение, я поддался очарованию прекрасной юной египтянки.
   — Сюда, к лодке! — крикнул звонкий голос, который принадлежал отцу Эсмеральды. Он стоял у реки, яростно размахивая руками с парой других цыган. Они держали большую весельную лодку.
   Мы бежали к лодке, прыгали, спотыкались. Спешка была необходима. Бросив через плечо взгляд, я увидел, что конный капитан нашел свою тактику. Алебардисты вклинились в цыганский табор, образовали проход из направленного на пеструю толпу оружия, который обеспечил проход лучникам и пищальщикам. Офицер уже послал своих солдат на позицию, стрелки натянули свои луки, пищали были установлены на деревянных треножниках.
   Цыгане втащили нас в лодку, наполовину вытащенную на береговую гальку, которая вдруг затрещала и заохала под нашим весом. Железный наконечник стрелы впился в древесину внешней стены и остался там дрожа. Другие стрелы ударились о гальку или воду. Потом и пищальщики пальнули из своего оружия, и под грохот взрыва на нас обрушился град свинца.
   Мы бросились плашмя на дно лодки и втянули головы, пока Сена не проглотила последний снаряд. Если только хотя бы одна пуля попала в лодку, наше бегство закончилось бы тут же.
   Только цыганский герцог и Томмазо стояли еще на берегу, чтобы помочь Туасону забраться на борт. Леонардо схватил за руки раненного и хотел втянуть его через бортовой леер. Треск заряженной позже пищали заставил нас сжаться. Непроизвольно я закрыл лицо руками. Когда я снова взглянул, у Туасона не хватало полголовы. Его бессильные руки выскользнули из рук Леонардо, и он спиной упал в бурлящую воду берега. Из кровавых останков своего растерзанного лица Туасон смотрел мертвым взглядом на небо.
   Матиас и Томмазо полностью столкнули лодку в реку и прыгнули на борт. Четверо других цыган уже взялись за весла и быстрыми гребками унесли нас прочь от опасного берега, где упрямо возвышались стены и башни Дворца правосудия. При солнечном свете отсвечивали окна, словно насмехались над нами. И у них были на то все причины. Победоносно мы ворвались в темницу — и все же проиграли всю партию. Освобождение Марка Сенена не удалось, и нам предстояло оплакивать троих погибших.
   Каково было на душе Колетты? Наверно, она испытывала печаль и беспомощность при виде стен, которые цепко держали ее отца железными когтями. Я повернулся к ней и испугался. С закрытыми глазами она лежала, согнувшись, на коленях Вийона — неподвижно и, казалось, не дыша Стрела королевского стрелка торчала у нее в груди, грозя ее жизни.

Глава 3
Двор чудес

   Отчаяние накинуло на меня толстый платок, задушило мой рассудок и чувства. Словно окруженный стеной тумана, я слышал тяжелое дыхание рулевого, легкий шлепок при погружении весла и плеск воды о борт лодки. Лица моих спутников и египтян были только круглыми пятнами в сером однообразии бессмысленности. Я не испытывал ни малейшей радости, что убежал от королевских стражников — от смерти — в последний момент. Даже то, что напротив меня сидел мой отец, и он остался в живых, не волновало меня. Как я мог ликовать по поводу того, что после долгих поисков нашел свое прошлое, если я тут же потерял будущее?
   Мой бесцельно блуждающий взгляд успокоился, когда остановился на нежных чертах лица Колетты. Глаза ее были закрыты, казалось, что она спит мирным сном. Так можно было подумать, если бы не древко стрелы с зеленым опереньем, торчащее у нее из груди. А вокруг древка начало расплываться красное пятно. Напрасно я пытался утешить себя мыслью, что смерть для Колетты была бы спасением — ей больше не нужно будет печалиться о своем потерянном отце. Если Марк Сенен не выжил в темницах забвения, а все говорило об этом, они скоро увидели бы друг друга снова — сразу же, на небе христиан или катаров. Я не мог испытывать от этого никакого облегчения. Лишь теперь, слишком поздно, мне стало ясно, как сильны были мои чувства к Колетте.
   Пока я раздумывал, словно кинжал вонзился мне в сердце, когда я заметил легкое порхание век. В крайнем возбуждении я вскочил — так резко, что чуть не перевернул лодку. По крайней мере, я сам упал бы в воду, если бы оба итальянца не схватили меня и не потянули назад.
   — Она жива! — неоднократно крикнул я вне себя от радости. — Колетта жива!
   — Конечно, она жива, — сказал Вийон. — Но ее дыхание очень слабо, и она теряет много крови. Если она не получит скоро помощи, то она последует за Хардоином, Клементом и Туасоном.
   — Что это значит? — заворчал цыганский герцог, глядя на раскачивающуюся лодку, и бросил на меня гневный взгляд. — Вы что, с ума сошли?
   — Нет, он только глубоко обеспокоен и не меньше — влюблен, — объяснил Леонардо.
   Я почувствовал новую надежду и тут же большой страх снова потерять вновь приобретенную Колетту.
   — Мы должны что-то предпринять, ей нужен врач!
   — Сперва мы должны добраться до берега, — возразил Матиас, — прежде чем солдаты сядут в лодки и последуют за нами. К счастью, они больше не обращали внимания на мою дочь.
   На полоске берега между Дворцом правосудия и королевским садом были видны только лучники, которые между тем перестали пускать в нас свои стрелы и свинцовые пули. Капитан яростно пришпоривал своего вороного и орал какие-то приказы. Эсмеральда и ее люди скрылись, пока внимание солдат было направлено только на нас.
   Большая, тяжело груженая мешками и, соответственно, низко сидящая на воде баржа прошла между нами и западной стрелкой острова Сите.
   Солдаты больше не были видны, только башни Дворца возвышались позади грузового судна. Мы почти добрались до правого берега Сены и посмотрели вперед, где между разросшимися кустами появились две пестрые фигуры и делали нам знаки.
   Матиас тоже подал им знак:
   — Там Милош и Ярон. Они отвезут нас.
   С вытянутым, глухим царапаньем наша лодка врезалась в берег, и цыгане натянули ремни. Милош и Ярон помогли вытащить лодку на полоску берега. Я разглядел в кустах четырехколесную арбу с голубым парусиновым верхом. Обе запряженные лошади мирно жевали траву.
   Мы подняли раненую из лодки и перенесли ее как можно бережнее в повозку, которая пахла потом и чужеземными приправами.
   Сильным толчком ноги цыганский герцог столкнул лодку обратно в воду, где ее подхватило и унесло течением.
   — Большое спасибо — и приятного путешествия, кума-лодка!