Катаев Валентин Петрович. Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)

   - Ви-жу.
   - Ну и ладно. Коммунистические, значит, и есть. Птички.
   - Вот они тебе, эти птички, такое на лысине снесут яичко, что мать родную позабудешь, - весело подмигнул проходящий мимо красноармеец.
   Иван Иванович даже посинел от злости. Однако смолчал. Он знал, что на скандал нарываться не стоит.
   - Так-с, - говорил Иван Иванович жене своей за обедом. - Иду это я по Сухаревке, а они летят. Семь штук. Коммунистические все. Со звездами. Вот тебе и нэп! И где только закон такой есть, чтобы коммунистам позволялось, извините за выражение, по воздуху летать? А!
   - А это, папаша, красные летчики. Академия Воздушного флота. Учебные полеты совершают, - сказал сын Коля.
   - Молчи, дурак! Тебя не спросили. Академия Воздушного флота! И кто это тебя только словам таким выучил, негодяя? Чтоб у меня не сметь произносить за столом такое...
   Наступила пауза.
   - Н-да... История с географией, можно сказать. Ведь вот сплошное мужичье, рабочие, пролетариат, а летят, негодяи! Хоть на свете не живи: куда ни посмотришь - коммунист. Только и было удовольствия, что на солнышко посмотреть, - там-то уж наверное коммуниста не увидишь. А теперь - на, выкуси. Фу-ты, дьявол!
   Ночью Ивана Ивановича мучил кошмар.
   Снились ему аэропланы - семь штук. И каждый с Сухареву башню величиной. И на крыльях звезды. А в аэропланах - коммунисты. Подмигивают эти коммунисты на Ивана Ивановича и говорят хором:
   - Эй, купец! А мы всё сверху видим! Берегись! Лови!
   И бросили на Ивана Ивановича яичко вроде пасхального, величиной с дом. А на яичке надпись: "Красный Воздушный флот - могучее оружие в руках пролетариата против мировой контрреволюции".
   В холодном поту Иван Иванович проснулся.
   В небе жужжали аэропланы.
   1923
   КИНО-МИТЬКА
   Митька - папиросник.
   Однако это не мешает Митьке вести шумную великосветскую жизнь, полную захватывающих интриг, запутанных авантюр и жгучего шика.
   Уж такой человек Митька!
   Ничего не поделаешь!
   Вечером Митьку можно видеть на третьих местах дешевого кинематографа.
   Митька возбужден. Глаза у него горят. Он топает ногами и кричит:
   - Пора! Даешь Мабузу! Даешь Чарли Чаплина!
   Кино - это академия, где Митька учится красивой жизни.
   Днем Митька торгует папиросами у почтамта.
   Лицо у него напряженное и крайне озабоченное. У него масса дел: во-первых, не выпускать из виду милиционера, во-вторых, не пропустить покупателя, в-третьих, ухитриться свистнуть у зазевавшейся бабы булку и в-четвертых - квалифицировать прохожих.
   Это самое главное.
   В глазах Митьки - прохожие делятся на Мабуз, Чарли Чаплинов, Билли, Мери Пикфорд, Конрадов Вейтов, Коллигари, Мозжухиных, сыщиков, миллионеров, преступников и авантюристов.
   Вот из вагона трамвая выскочил изящный молодой человек в широком пальто, кепи, в полосатом шарфе, с трубочкой. Несомненно, этот человек принадлежит к разряду сыщиков - Гарри Пилей.
   Митька не сомневается в этом. Для Митьки ясно как ирис, что молодой человек преследует важного государственного преступника. У него нет времени купить у Митьки спичек.
   Сыщик перебегает улицу. Ага! Он догоняет человека, который садится в экипаж. Попался, голубчик! Митька бросается к месту происшествия, рискуя попасть под автомобиль, и останавливается около сыщика и преступника.
   - Послушайте, Сарказов, - взволнованно говорит Гарри Пиль, - два вагона муравьиных яиц франко Петроград... Накладная в кармане, я только что звонил в трест... Сорок процентов - и ни копейки меньше.
   Но у Митьки нет времени дослушать до конца. Его внимание отвлечено другим.
   Мимо почтамта быстро-быстро бежит золотоволосая девушка, прижимая к груди вагон книг.
   Конечно, это Мери Пикфорд, только что выгнанная из дома своего злостного дяди. Бедняжка! Ее так жаль!
   Митька не сомневается, что она сейчас сядет на тротуар и заплачет. Митька уже готов подбежать к ней и подарить самую лучшую папиросу, но в этот миг возле Мери Пикфорд вырастает великолепный экземпляр Конрада Вейта.
   Митька останавливается, затаив дыхание.
   Конрад Вейт берет под руку Мери Пикфорд.
   - Здравствуйте, Соня. Ну как дела?
   - Здравствуйте, товарищ Кошкин! Какая совершенно случайная встреча!
   Мери Пикфорд ужасно краснеет.
   - Товарищ Кошкин, у вас нет ли "Азбуки коммунизма"? У меня позавчера Левка свистнул...
   Но Митька уже занят другим: с извозчика слезает чудесный, толстый преступный доктор Мабузо.
   Митька знает, что доктор Мабузо курит исключительно "польские" и платит не торгуясь. Он кидается к нему и попадает в живот милиционера. Митька панически взмахивает руками, круто поворачивается, топчется на месте и стрелой летит к Чистым прудам.
   - Стой, постреленок! - кричит сердитый милиционер.
   Но Митька ничего не слышит.
   Ветер свищет в ушах, сердце колотится, захватывает дух, и Митьке кажется, что он Чарли Чаплин и что за ним гонится по меньшей мере рота полисменов на мотоциклетах...
   1923
   ВСЕСОЮЗНАЯ РЕДКОСТЬ
   Мне стоило больших трудов вытащить Ивана Ивановича из дому. Он упирался руками и ногами, презрительно морщился и фыркал.
   Наконец-то мы очутились на территории выставки. Тогда я взял гражданина Витиева за рукав и сказал:
   - Ну-с! Протрите хорошенько свое меньшевистское пенсне, пригладьте патлы, чтобы они на глаза не лезли, и любуйтесь. Видите? Это все сделала ненавистная вам Советская власть в итоге невероятно тяжелых пяти лет революции. А вы еще, помните, говорили: "Погубили Россию большевики! Демагоги! Предатели!" Ведь говорили?
   - Говорил, - мрачно сознался гражданин Витиев.
   - То-то! А теперь и любуйтесь. Видите - вон киргизская юрта, вон показательная новая, советская деревня... Опять же образцовый скот, инвентарь и сельскохозяйственные машины. Может быть, желаете видеть иностранный отдел? Пожалуйста! Рукой подать... Надеюсь, теперь-то вы не станете отрицать, что глубоко ошибались насчет большевиков?
   - Заблуждался, - глухо сказал Витиев.
   - Вот и отлично! Теперь погуляйте, посмотрите, поучитесь, так сказать, а мне надо в одно местечко сбегать, я сейчас вернусь. Прощайте!
   Через десять минут я увидел, что возле какого-то недостроенного павильона собралась громадная толпа.
   - В чем дело?
   - Да как же, гражданин! Экспонат. Живого меньшевика показывают.
   Я с трудом пробрался через толпу и очутился возле недостроенного павильона. Иван Иванович робко стоял на каком-то пустом ящике и, качая бородкой, неуверенно лепетал:
   - Товарищи... погубили Россию... это самое... большевики... демагоги. Хозяйство разрушено... Рабочие голодают...
   В толпе раздался дружный хохот.
   Рабочий в синей блузе весело подмигнул:
   - Ишь ты! Живой меньшевик! И где только такой экспонат достали?
   Какой-то мальчишка деловито заметил:
   - Ён игрушечный. На пружинку заводится.
   - Да ну?
   - Вот тебе и ну!
   - Ребята, не мешайте слушать, пущай говорит. А ну, ты, волосатый, заводи пластинку про Учредительное собрание!
   Иван Иванович растерянно заморгал глазами и, робко кашлянув, сказал:
   - Да здравствует это самое... Учредительное собрание.
   Толпа залилась дружным хохотом.
   - Ай да экспонат!
   - Ископаемый, можно сказать. Теперь такого днем с огнем не сыщешь. А ведь в свое время на каждом переулке торчал, и ничего - никто не удивлялся! Переменилась Советская Россия за пять лет! Ох, переменилась!
   Обратно мы ехали на извозчике. Я нежно поддерживал потрясенный экспонат за талию. Иван Иванович наклонялся к моему плечу и говорил плачущим голосом:
   - Не понимаю, для чего эти самые выставки устраивают?.. Только хороших людей обижают. Погубили Россию большевики... Демагоги... Да здравствует Учре...
   Я устало махнул рукой.
   На территории выставки весело гремела музыка.
   1923
   МЕЖДУНАРОДНЫЙ ДЕНЬ ЮНОШЕСТВА
   (Жертва комсомола)
   Красные плакаты надувались, как паруса. Гремела музыка. Комсомольцы шли.
   Вагон трамвая стоял.
   Господин Червонцер нервно смял программу бегов, посмотрел на часы и жалобно простонал:
   - Господа-а-а! То-ва-ри-щи! Да что же это такое? Так же нельзя! Долго мы еще будем стоять?
   - Часа полтора.
   - Пол-то-ра?
   - Не меньше. Видите - идут и идут. Конца-краю не видно!
   - Не видно, - горестно согласился Червонцер. - Они, значит, идут, а я, значит, на бега опаздываю? Хорошенькие порядочки! Не понимаю, куда смотрит Советская власть!
   Однако Советская власть смотрела не туда, куда надо было Червонцеру. Мимо проходили комсомольцы. Сотни молодых голосов пели:
   Вышли мы все из народа,
   Дети семьи трудовой.
   Братский союз и сво-бо-да...
   - Ничего себе братский союз и свобода, если я уже опоздал на бега! печалился Червонцер.
   Комсомольцы шли. Загорелые лица смотрели весело и гордо. На плакатах мелькали надписи:
   "Смерть палачам рабочего класса".
   "Рост комсомола - могила фашизму".
   Червонцер посмотрел на часы и заплакал.
   - Товарищи! Господа!.. Кроме шуток! Так я же опоздаю на бега! Войдите в мое положение!
   - До-лой по-пов! - дружным хором понеслось над толпой.
   - Так я же... на бега... опоздаю!
   Комсомольцы шли. Червонцер утирал слезы программой бегов.
   Через час трамвай двинулся.
   - Ну вот! Опоздал на час! Куда смотрит Совнарком?
   - Это еще ничего, гражданин! А вот через год комсомол вырастет в три раза, и вы опоздаете на бега ровно на три часа.
   - Так это, значит, лет через десять я и совсем до бегов не доеду? спросил уныло Червонцер.
   - Будьте уверены!
   1923
   УПРЯМЫЙ АМЕРИКАНЕЦ
   Четыре часа я водил мистера Смита по выставке.
   Я показал ему хлопок, жесть, железо, дерево, кожу, сало...
   Американец молчал как истукан.
   - Мистер Смит, - сказал я задушевно, - товарищ Смит... Ну хоть теперь, когда мы уже все осмотрели, скажите искренне и чистосердечно свое мнение о нашей выставке.
   Американец поправил роговые очки.
   - Замечательная выставка! Спорить не буду. Но это все показное. Это все - пышная витрина магазина, в котором ничего нет. Я уверен, что девяносто девять процентов посетителей вашей хваленой выставки под пиджаками не имеют даже рубах.
   - О! - воскликнул я.
   - Хотите пари?
   - Хочу.
   - Тысяча фунтов против одного!
   - Есть. Эй, молодой человек! Будьте любезны. На одну минутку. Десять фунтов хотите заработать? Хотите? Отлично! Снимите пиджак. Да не стесняйтесь, чудак вы, снимайте. Здесь дам поблизости нет.
   Американец ехидно улыбался.
   Молодой человек застенчиво снял пиджак.
   - Прошу убедиться - великолепная егерская рубаха.
   - Это единичный случай, - тупо сказал американец.
   - Ах, единичный случай? Хорошо. Папаша! Дядя! Как вас там? Будьте любезны, снимите пиджак. Да не стесняйтесь, папуля. Червонец заработаете. Прошу убедиться. Рубаха. Не стану, конечно, уверять, что она батистовая, но что из хорошего домашнего полотна, так это факт. Спасибо, папуля, за мной червонец.
   - Это не факт.
   - Великолепно! Возьмем третьего. Эй, снимите пиджак! Не стесняйтесь! Здесь все свои люди. Вот чудак! Червонец заработаете!
   Молодой человек испуганно покраснел и пытался улизнуть. Американец злорадно улыбнулся:
   - Э, нет, подождите, снимайте пиджак!
   Я схватил молодого человека за шиворот и стащил с него пиджак.
   О, ужас! На молодом человеке не было рубахи.
   - Ага! - закричал американец. - Я же был уверен. Я говорил!
   Разъяренный молодой человек закрылся пиджаком и смущенно пробормотал:
   - Это ошен нэкарашо - так поступайт с заграничным гостем. Я буду жаловатьця нах дейтче миссия...
   Американец был убит. Он выложил, по крайней мере, полфунта фунтов и исчез.
   Я расплатился с потерпевшими и, весело насвистывая, пошел жертвовать на Воздушный флот.
   1923
   ГАЛЕРЕЯ ВЫСТАВОЧНЫХ ПОСЕТИТЕЛЕЙ
   Руки глубоко засунуты в карманы штанов. На носу старомодное пенсне. Толстая нижняя губа выпячена. Говорит в нос. Рыжий.
   - Ну-с! Где же ваша хваленая Всероссийская сельскохозяйственная выставка?
   - Да вот же, вокруг. Она и есть.
   - Н-не вижу.
   - Не видите? Но павильоны, экспонаты, посетители... Арка главного входа опять же...
   - Да, но я не вижу выставки. Выс-тав-ки самой не вижу!
   - Помилуйте, да это же выставка и есть! Вокруг.
   - Вот это? Вокруг? Выставка? Это вы называете выставкой? Ну, знаете...
   - А что такое?
   - Ничего, ничего... Не стану спорить... Конечно... Может быть, это и выставка... Но только не так, как я себе представлял, молодой человек, эту выставку!
   - Вы меня удивляете. Ведь налицо имеются павильоны и экспонаты. Не станете же вы отрицать...
   - Бога ради, я ничего не отрицаю! Нечто вроде павильонов я действительно вижу, но есть ли в вышеупомянутых павильонах экспонаты? Это ба-а-льшой вопрос!
   - Как вопрос? Позвольте! Мы можем войти в любой павильон. Прошу убедиться. Вот вам и экспонаты.
   - Где?
   - Да вот же. Стоят. Видите?
   - Не вижу. Лошадей действительно вижу, а экспонатов не вижу.
   - Так это же и есть экспонаты.
   - Лошади? Экспонаты?
   - Да, экспонаты.
   - Может быть... может быть... У каждого свой взгляд на вещи. По-вашему, пожалуй, этот автомобиль тоже экспонат?
   - Экспонат.
   - Ах, так... Ну конечно... В таком случае... Не смею сомневаться. Но только не так я представлял себе эту хваленую выставку! Что ж, по-вашему, этот человек с сигарой тоже экспонат?
   - Нет, он не экспонат. Он экспонент.
   - Ах, простите, простите! Экспонент. Не стану спорить. Значит, автомобиль - экспонат, а господин - экспонент?
   - Да.
   - Так, так... Выставка, значит? А не будете ли вы добры мне объяснить, что же это у вас здесь натыкано?
   - Это показательный огород. Картофель, помидоры.
   - Ага! Это, значит, как же - экспонаты или экспоненты?
   - Экспонаты.
   - И картофель - экспонат, и помидоры - экспонаты? Превосходно! О-ча-ро-ва-тельная выставка! Бла-го-дарю, не ожидал...
   - Подождите. Куда же вы уходите? Вы еще не видали и сотой части. Я сейчас вам покажу лесной павильон, мелиорационную систему, показательный колхо... Подождите. Не уходите... Ушел, проклятый!
   И напрасно вы будете его удерживать. Скептик непоколебим. Все равно он будет вечером пить чай у знакомой старой генеральши и говорить:
   - Понимаете, Глафира Петровна, такое большевики устроили... такое... Построили павильоны. Понаставили лошадей, автомобилей. Понатыкали какие-то подозрительные овощи. Гуляют иностранцы. "Это, говорят, экспоненты, а то, извольте видеть, экспонаты". Прррродают билеты! И уверяют, что это все Всероссийская сельскохозяйственная выставка! И чего только Европа смотрит? Не понимаю... Ужас-с!
   1923
   НЕИСПРАВИМЫЙ
   - Ну-с, что вы скажете теперь, милостивый государь? - весело воскликнул я, врываясь в затхлый кабинет Тупягина.
   - А что такое? - кисло поморщился Тупягин, поджав тонкие лиловые губы.
   Я выдержал блестящую паузу и, заранее предвкушая эффектное изумление Тупягина, небрежно бросил:
   - Звонкая монета. Выпущена Советским правительством.
   - Ерунда! - сказал Тупягин.
   - Но сегодняшний номер газеты... На первой странице...
   Я ткнул Тупягину газету. Тупягин лениво скользнул глазом по очерченному синим карандашом месту и сказал:
   - Брешут! Очки втирают! Погубили Россию, а теперь баки забивают.
   - Это кто Россию погубил?
   - Большевики ваши погубили. Чувствуют, что их песенка спета, и морочат доверчивых людей. Могу вас уверить, что не пройдет каких-нибудь двух недель, как все ваши совнаркомы полетят кувырком вместе с вашей мифической звонкой монетой!
   - Тупягин... Ха-ха... Вы меня просто удивляете! Ведь совершенно то же самое вы утверждали два года назад.
   - Я своих мнений не меняю-с! Тогда утверждал и теперь утверждаю. Ваша звонкая монета - брехня.
   - Ах, так! А это, по-вашему, тоже брехня?! - воскликнул я, вынимая из кармана новенький двугривенный.
   Тупягин вскользь посмотрел на двугривенный, сиявший в моих пальцах, и пожал плечами.
   - Обыкновенный николаевский двугривенный... Награбленный большевиками из Монетного двора в семнадцатом году...
   - Да, Тупягин, видите: вместо орла - ненавистные вам серп и молот и надпись: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь".
   - Ерунда! Приклеили!
   Я заскрежетал зубами.
   - Слушайте, вы, Тупягин! Видите: пятирублевая ассигнация? - Я вытащил из кармана казначейский билет. - Посмотрите на него внимательно. Сейчас мы с вами пойдем в любой магазин, купим четвертку табаку, и я на ваших глазах получу сдачу се-ре-бром!
   - Чепуха! Никакой нормальный человек не разменяет вам эту подозрительную советскую бумажку на серебро.
   Я почувствовал, что ком подкатил к моему горлу. Я собрал всю свою силу воли и процедил сквозь зубы:
   - Тупягин... Какие же деньги в таком случае вы признаете?
   - Ро-ма-нов-ски-е! - скрипнул Тупягин. - Ни-ко-ла-ев-ски-е! Это настоящие деньги. Без всяких фиглей-миглей.
   - Ах, так, дорогой товарищ Тупягин? - сказал я, ласково улыбаясь. Очень приятно. А скажите, пожалуйста, что это у вас такое висит в простенке между этими двумя многоуважаемыми окнами?
   - Зеркало, - с удивлением сказал Тупягин.
   - Зеркало. Но оно мне не нравится.
   Непосредственно за этим я взял с письменного стола какую-то бронзовую собаку и бросил ее в зеркало. Осколки брызнули во все стороны. Тупягин окаменел.
   - Кроме того, мне не нравится цвет ваших обоев. Но мы это сейчас исправим.
   Я взял со стола большую бутылку чернил, и не прошло двух минут, как обои приобрели очень оригинальную и живописную окраску. Затем я выпустил из перины пух, наскоро вспорол перочинным ножом бархатный турецкий диван, сунул в него жалкие остатки стенных часов, выдавил тюбик синдетикона в ночные туфли хозяина и затопил камин обломками какого-то мореного дуба.
   - Надеюсь, - ласково сказал я, - что вы не доведете дело до народного суда? Я понимаю, если б это был еще окружной суд, но стоит ли мараться об этот паршивый большевистский судишко! Не правда ли, Тупягин? Лучше я вам просто заплачу пятьсот рублей наличными за организацию уюта в вашей мрачной холостяцкой берлоге - и дело с концом.
   - Как угодно, - сухо сказал Тупягин.
   - Потрудитесь получить, - сказал я, протягивая Тупягину романовскую пятисотку.
   - Вы что, издеваетесь надо мной?
   - Какое уж тут может быть издевательство, - грустно сказал я, - умел уют старому холостому другу устраивать - умей и денежки за это платить. И не какие-нибудь советские... паршивые... фигли-мигли. А настоящие, романовские, так сказать.
   - Надеюсь, вы шутите?.. - хрипло прошептал Тупягин.
   - Какие уж тут шутки!.. До свидания, Тупягин... Мебель советскую покупайте на Сухаревке. Там, знаете ли, дешевле и хуже. И все-таки не в каком-нибудь гнусном большевистском государственном тресте.
   1924
   ГЛАВ-ПОЛИТ-БОГОСЛУЖЕНИЕ
   Конотопский уисполком по
   договору от 23 июля 1922 года с
   общиной верующих поселка при ст.
   Бахмач передал последней в
   бессрочное пользование богослужебное
   здание, выстроенное на полосе
   железнодорожного отчуждения и
   пристроенное к принадлежащему
   Западной железной дороге зданию, в
   коем помещается железнодорожная
   школа.
   ...Окна церкви выходят в
   школу...
   Из судебной переписки
   Отец дьякон бахмачской церкви, выходящей окнами в школу, в конце концов не вытерпел, надрызгался с самого утра в день Параскевы Пятницы и, пьяный как зонтик, прибыл к исполнению служебных обязанностей в алтарь.
   - Отец дьякон! - ахнул настоятель. - Ведь это что же такое. Да вы гляньте на себя в зеркало: вы сами на себя не похожи!
   - Не могу больше, отец настоятель! - взвыл отец дьякон. - Замучили, окаянные. Ведь это никаких нервов не хва-хва-хва-тит! Какое тут богослужение, когда рядом в голову зудят эту грамоту...
   Дьякон зарыдал, и крупные как горох слезы поползли по его носу.
   - Верите ли, вчера за всенощной разворачиваю требник, а перед глазами огненными буквами выскакивает: "Религия есть опиум для народа". Тьфу! Дьявольское наваждение. Ведь это ж... ик... до чего ж доходит?.. И сам не заметишь, как в кам... Ком-мун-нисти-ческую партию уверуешь! Был дьякон - и ау, нету дьякона! "Где, - спросят добрые люди, - наш милый дьякон?" А он, дьякон... он в аду... в гигиене огненной!..
   - В геенне, - поправил отец настоятель.
   - Один черт, - отчаянно молвил отец дьякон, криво влезая в стихарь. Одолел меня бес!
   - Много вы пьете, - осторожно намекнул отец настоятель, - оттого вам и мерещится.
   - А это мерещится? - злобно вопросил отец дьякон.
   Владыкой мира будет труд!
   донеслось через открытое окно соседнего помещения.
   - Эх! - вздохнул дьякон и пророкотал: - Благослови, владыка!
   - Пролетарию нечего терять, кроме его оков!
   - Всегда, ныне, и присно, и во веки веков, - подтвердил отец настоятель, осеняя себя крестным знамением.
   - Аминь! - согласился хор.
   Урок политграмоты кончился мощным пением "Интернационала" и ектении:
   Весь мир насилья мы разрушим до основанья! А затем...
   - Мир всем! - благодушно пропел настоятель.
   - Замучили долгогривые, - захныкал учитель политграмоты, уступая место учителю родного языка. - Я - слово, а они - десять...
   - Я их перешибу, - похвастался учитель языка и приказал: - Читай, Клюкин, басню.
   Клюкин вышел, одернул пояс и прочитал:
   Попрыгунья-стрекоза
   Лето красное пропела.
   Оглянуться не успела...
   - Яко спаса родила! - грянул хор в церкви.
   В ответ грохнул весь класс и прыснули прихожане.
   Первый ученик Клюкин заплакал в классе, а в алтаре заплакал отец настоятель.
   - Ну их в болото! - ошеломленно хихикая, молвил учитель. - Довольно, Клюкин, садись. Пять с плюсом!
   Отец настоятель вышел на амвон и опечалил прихожан сообщением:
   - Отец дьякон заболел внезапно и... того... богослужить не может.
   Скоропостижно заболевший отец дьякон лежал в приделе алтаря и бормотал в бреду:
   - Благочестив... самодержавнейшему государю наше... Замучили, проклятые!..
   - Тиш-ша вы! - шипел отец настоятель. - Услышит кто-нибудь - беда будет...
   - Плевать... - бормотал дьякон. - Мне нечего терять... ик... кроме оков!..
   - Аминь! - пропел хор.
   1924
   ЧУДО КООПЕРАЦИИ
   Нарсуд 3-го участка Каширского
   уезда села Иванково признал отцами
   родившегося у гражданки Поляковой
   ребенка - Кузнецова, Титушина,
   Жемарина и Соловьева.
   "Рабочая газета"
   Гражданка Полякова застенчиво подошла к столу народного судьи и аккуратно положила на него небольшой, но чрезвычайно пискливый сверток.
   - Подозрений ни на кого не имеете? - деловито заинтересовался судья.
   - Имею подозрение на Кузнецова.
   - Ага! Гражданин Кузнецов, подойдите.
   На задних скамьях послышалось тяжелое сопение, и белобрысый парень выдвинулся вперед.
   - Есть! - сказал он, угрюмо вздохнув.
   - Гражданин Кузнецов, - строго спросил судья, - признаете?
   - Чего-с?
   - Вещественное доказательство, говорю, признаете? Ребенок ваш?
   - Никак нет. Не мой.
   - Однако гражданка Полякова имеет на вас подозрение. Что вы можете сказать в свое оправдание?
   Кузнецов переступил с ноги на ногу и мрачно заметил:
   - Подозрение признаю... А ребенка - никак нет... Не признаю.
   - Значит, вы утверждаете, что между вами и гражданкой Поляковой ничего не происходило?
   - Так точно, происходило.
   - Ага! Раз между вами и гражданкой Поляковой... происходило, значит, ребенок ваш?
   - Никак нет, не мой.
   - Вы меня удивляете, гражданин Кузнецов, - сказал судья, вытирая вспотевший лоб. - Если это не ваш ребенок, так чей же он?
   Кузнецов глотнул воздух и с трудом выдавил из себя:
   - Не иначе как Титушина.
   - А-а-а! Гражданин Титушин, подойдите сюда. Между вами и гражданкой Поляковой что-нибудь происходило?
   - Происходило, - робко сказал Титушин. - А ребенок не мой.
   - Подозрение ни на кого не имеете?
   - Имею. На Жемарина.
   - Гражданин Жемарин! Происходило?
   - Происходило.
   - Признаете?
   - Не признаю. Имею подозрение на Соловьева.
   Судья залпом выпил стакан воды.
   - Соловьев!
   - Есть.
   - Происходило?
   - Происходило.
   - Признаете?
   - Не признаю.
   - Подозрений ни на кого не имеете?
   - Имею.
   - На кого?
   - На Кузнецова.
   - Гражданин Кузнецов!
   - Есть.
   - Ах, это вы, Кузнецов... Я уже вас, кажется, допрашивал?
   - Так точно. Допрашивали. Происходить происходило, а ребенок не мой.
   - Так чей же он, черт возьми?! - захрипел судья, покрываясь разноцветными пятнами и ударяя кулаком по чернильнице. - Моего секретаря он, что ли?
   Секретарь смертельно побледнел и выронил ручку.
   - Происходить происходило, - пролепетал секретарь, - а только ребенок не мой...
   - Хорошо, - воскликнул судья, - в такое случае я знаю, что мне надо делать!
   С этими словами он удалился на совещание.
   И так далее, и так далее, и так далее... Ввиду всего изложенного выше, а также принимая во внимание существующие законоположения о кооперации, признать вышеупомянутого младенца мужского пола ко-о-пе-ра-тив-ным, а граждан Кузнецова, Титушина, Жемарина, Соловьева и секретаря Гелиотропова членами правления оного кооперативного малютки. Означенных граждан кооператоров обязать своевременно вносить "членский" взнос. Малютке же впредь присваивается кооперативная фамилия Кузтижемсолов и имя - Секретарь.
   Гражданка Полякова застенчиво взяла со стола пискливый кооператив, вежливо поклонилась судье и, сияя большими голубыми глазами, удалилась.
   1924
   ТРИ ДОРОГИ
   Получил рабочий субботнюю получку, вышел с завода и почесал затылок.