Страница:
Катаев Валентин
Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)
Валентин Петрович Катаев
Горох в стенку
(Юмористические рассказы, фельетоны)
СОДЕРЖАНИЕ
I
Страшный перелет
Красивые штаны
Иван Степанч
Козел в огороде
Кедровые иголки
Мой друг Ниагаров
1. Ниагаров и рабочий кредит
2. Лекция Ниагарова
3. Знаток
4. Птичка божия
5. Ниагаров-журналист
6. Ниагаров-производственник
7. Похождения Ниагарова в деревне
8. Ниагаров-радиолюбитель
9. Романтические скакуны
гражданина Ниагарова
Фантомы
Товарищ Пробкин
Пасхальный рассказ
Бородатый малютка
Сорвалось!
Выдержал
Загадочный Саша
Лунная соната
Поединок
Сплошное хулиганство
Случай с Бабушкиной
Шахматная малярия
Мрачный случай
ДО и ПО
Искусство опровержений
Экземпляр
Первомайская пасха
Самоубийца поневоле
В Западную Европу
1. Zrewidowano
2. Столбцы - Варшава
3. Берлин веселится
4. Три встречи с Муссолини
Игнатий Пуделякин
Емельян Черноземный
Внутренняя секреция
Золотое детство
Толстовец
Похвала глупости
Жертва спорта
"Наши за границей"
Автор
"Мы вышли в сад..."
Париж - Вена - Берлин
Два гусара
Дневник горького пьяницы
Записки толстяка
Парадокс
Монолог мадам Фисаковой
Добрый Коля
Критика за наличный расчет
Однофамилец
Общий любимец
Донжуан
Мимоходом
Оперативный Загребухин
Советы молодой красавице
Детская душа
II
Летят!
Кино-Митька
Всесоюзная редкость
Международный день юношества
Упрямый американец
Галерея выставочных посетителей
Неисправимый
Глав-полит-богослужение
Чудо кооперации
Три дороги
Изобретательный Бузыкин
Тяжелая цифромания
О долгом ящике
Опереточные малютки
Сказочка про административную репку
Хороший пример
Конотопская нарпытка
Беременный мужчина
История заела
Дорогу покойникам!
Дочь Миронова
Гранит науки
Тетушкин хвостик
Индивидуальный Градусов
Почему?.. Почему?..
Профгородки
Ау, папаша!
Тусклая личность
Спутники молодости
Неотразимая телеграфистка,
или Преступление мистера Климова
Как это делается?
"На голом месте..."
Повесть об овощах, предрайисполкома
и портрете М.И.Калинина
Умная мама
С Новым годом!..
III
Смерть Антанты
Нецензурная Тереза
Неудачливая коммерция
Детский разговор
Торговец мясом
Лавочка
Война и мир
Неурожай на... субсидии
Тихая оппозиция
Антисоветский блок
Не жизнь, а жестянка!
Белогвардейский цирк
Стабилизация... неприятностей
Лакейские штрейкбрехеры
Парад победителей
Евангельская история
Твердокаменный старик
Командные высоты
Собачья жизнь
Бумеранг
Дорогие патроны
Зоологическая история
Краски Геббельса
Дурные сны
Зеркало, или Новогодние гадания
в новой имперской канцелярии
Некролог
Разгроммель
Неврастеник-бодряк
Ионыч из Вашингтона
Тени Фонтенебло
Случай с малюткой
Примечания
I
СТРАШНЫЙ ПЕРЕЛЕТ
I
Поэт Саша ерошил волосы и с остервенением курил папиросу за папиросой. Его фантазия была чудовищна. Кроме того, ему страшно хотелось жрать. А это можно было сделать, только закончив работу и получив деньги. Представление о прохладном пиве и о виртуозно нарезанной вобле приводило его в состояние спазм. Обыкновенная пивная, торчавшая под боком, казалась ему раем и возбуждала его изобретательность.
Кадр ложился за кадром, бумага обугливалась под бешеным карандашом. В порядке кадров Елена скрывалась от Пейча, Пейч стрелял из револьвера, автомобиль на рискованных поворотах швыряло задними колесами за край дороги, и таинственный незнакомец судорожно цеплялся за перерезанные тросы.
Одним словом, это было нечто удивительное...
На этом месте больше ни слова о поэте.
Конечно, опытный и хитрый писатель, воспитанный в добрых традициях экономного русского романа, вообще постарался бы избежать описания поэта Саши. Но я, ничтожнейший из ангелов, не мог отказаться от удовольствия хоть краем пера зацепить этого голодного богемца с Мясницкой улицы, этого бесшабашного халтурщика, который... Однако довольно!
Нужно же мне было с чего-нибудь начать этот рассказ, основная тема которого, смею вас уверить, будет все-таки чисто авиационная.
Читатель, пожалуйста, забудьте о Саше и сосредоточьте свое внимание на дальнейшем, имеющем прямое отношение к рассказу.
II
Матапаль был толст, лыс и богат.
Своей толщиной он был обязан доброй, выдержанной буржуазной наследственности. Его отец с большим трудом протискивался в широкую дубовую дверь собственной банкирской конторы, а его дед был, по словам очевидцев, в полтора раза толще отца. Своей лысиной Матапаль был обязан исключительно себе самому. Его абсолютная по форме и объему лысина, вылощенная и блестящая, как слоновая кость, была предметом его самых нежных забот и гордости. Кроме того, она доказывала легкомысленный нрав Матапаля и его уменье пожить в свое удовольствие.
Своим богатством Матапаль был в равной мере обязан и своему отцу, и самому себе. Он был великолепным экземпляром очень приличного и уважаемого международного коммерческого мошенника. Его барыши неизменно строились на самом рискованном фундаменте, а успех его предприятий зависел от длинной цепи запутаннейших коммерческих комбинаций темноватого свойства.
Его работа была не чем иным, как постоянным завязыванием и развязыванием узлов, созданием и ликвидацией конфликтов, лавированием в непостижимой путанице часов, минут и секунд.
Ни один самый опытный железнодорожный диспетчер не сумел бы, я полагаю, так быстро и так точно составить расписание поездов без риска устроить крушение, как Матапаль, для которого было вполне достаточно пяти минут, чтобы смонтировать тончайший финансовый план, исключающий возможность неприятных столкновений интересов.
В настоящий момент Матапаль орудовал в Москве.
Неделю тому назад он удачно ликвидировал чрезвычайно опасный узел в Берлине, а теперь ему надо было укрепиться на Ильинке.
Предприятие сулило громадные барыши, но оно требовало небывалого риска и осторожности. Матапаль поставил на карту все.
Он не сомневался в успехе. Дело складывалось блестяще.
Нужно было еще сделать два-три тонких хода - и дело сделано.
III
Стрелки часов на Берлинском почтамте поднялись и сомкнулись ножницами на той самой высокой точке светящегося циферблата, выше которой не может подняться ни одна пара часовых стрелок в мире.
Надо было торопиться. Каждая минута была на счету.
Чтобы не потерять драгоценный пепел, доверенный Григория Матапаля в Берлине аккуратно уложил вонючую сигару в специальное углубление прилавка.
Он сунул телеграмму в окошко.
Бородатая тиролька четырнадцать раз ткнула карандашом слева направо в экстренную депешу и такое же число раз ткнула справа налево. Убедившись таким образом, что вместе с адресом экстренных слов было именно четырнадцать, она любезно пролаяла цену.
Доверенный Матапаля заплатил, спрятал сдачу и квитанцию в бумажник и легкомысленно хлопнул себя по котелку.
Он честно сделал все от него зависящее, чтобы предотвратить катастрофу.
К сожалению, он сам узнал слишком поздно о гнусных планах Винчестера.
Заседание назначено на десять часов следующего дня, и лисица Винчестер, пользуясь отсутствием Матапаля, несомненно сумеет склонить на свою сторону акционеров. Тогда Матапаль разорен.
До заседания оставалось двадцать два часа.
От Москвы до Берлина не менее тысячи пятисот километров. Матапаль не может успеть.
Экстренная телеграмма - да. Это единственное, что мог сделать доверенный Матапаля, честный и исполнительный немец.
И он это сделал.
Затем он поднял двумя пальцами сигару, ласково кивнул бородатой тирольке и, заложив руки в карманы полосатых штанов, отправился пешком на Гартенштрассе, в один нейтральный дом, где любой господин его возраста и темперамента мог очень дешево и очень весело провести остаток ночи.
Итак, доверенный Матапаля веселился, телеграмма летела, но сам Матапаль еще ничего не подозревал.
IV
В течение целого дня Матапаль обделывал свои дела. Подобно художнику, кончающему картину, он наносил последние удары кистью.
Он стремительно колесил по Москве. Его безупречную соломенную шляпу с муаровой лентой и серый шевиотовый пиджак самого модного покроя можно было встретить везде.
Матапаль мерцал за стеклами телефонных будок, он изгибался над пюпитрами банкирских контор, с ловкостью фокусника он вывинчивал золотое перо из очень дорогой автоматической ручки и с треском выдирал листки из блокнота.
Матапаль высчитывал на левом манжете разницу курсов, в то время как на правом были записаны номера телефонов, домов и комнат. Он переводил рубли в доллары, доллары во франки, и наоборот. Он посылал экстренные телеграммы, ломился в окошко спешной почты, обжигался кофе в Эрмитаже и совал в карман "Экономическую жизнь".
Матапаль крутил пуговицу на жилете нужного человека, топал замшевыми кремовыми туфлями на ненужного маклера, кидался в лифт, открывал дверцы автомобиля и отражался вверх ногами в расчищенном в лоск паркете иностранной миссии.
В девятом часу вечера рабочий день Матапаля блестяще окончился.
Он простоял минуту в холодном дыму и треске душа, вытерся махровым полотенцем, стал сизым и переоделся.
Теперь он мог развлечься.
Матапаль вышел на Театральную площадь. Небо было еще светлым и зеленым. Часы на трамвайных остановках светились восходящими лунами. Зеленые лошади над латинским портиком Большого академического театра монументально презирали трамваи и моторы.
Последний аэроплан возвращался на Ходынку, грохоча над Кремлем, и мальчишки, задрав головы, с криками лупили по Волхонке за моторной птицей.
Но взрослые уже давно перестали обращать внимание на самолеты.
Чудо стало бытом.
Матапаль посмотрел вверх.
Его коммерческий мозг никак не мог согласовать разницу курса с легкой, прочной машиной, стремительно передвигавшейся в воздухе и наполнявшей кварталы города грохотом и металлическим пением. Он ненавидел ее.
- Гражданин, пожертвуйте на Воздушный флот!
Матапаль остановился.
Перед ним стояла стриженая девица в очках, с красной лентой через плечо. Матапаль опустил в кружку небольшой кредитный билет. Девица вынула из корзиночки медную ласточку и приколола к лацкану фланелевого пиджака Матапаля.
- Гражданин, с этой минуты вы друг Воздушного флота. Поздравляю вас!
- Позвольте! - закричал Матапаль.
Но девица с красной перевязью уже скрылась.
Матапаль косо посмотрел на птичку, которая аккуратно сидела у него на груди.
- Черт возьми, - пробормотал Матапаль и отправился на Кузнецкий мост.
Там в этот час было возбуждающее оживление. Красавицы самых разнообразных стилей, наружностей, возрастов и возможностей смугло отражались в золотистых стенках галантных магазинов.
Матапаль был весьма склонен к легкомысленным авантюрам невинного свойства.
Он остановился на углу Петровки и, озарив спичкой свои толстые щеки и поля соломенной шляпы, закурил сигару.
Закуривая, он бегло прицелился в высокое белое эспри. Дама улыбнулась краем вишневого ротика. Она безошибочно оценила этого полного, элегантного и, конечно, вполне кредитоспособного иностранца.
Матапаль приложил руку к шляпе.
После короткой перестрелки глаз и шагов она была разбита наголову. Матапаль сказал "сударыня" и взял ее под руку.
В двенадцать часов ночи лифт поднимал Матапаля и его даму на крышу дома Нирензее.
Матапаль морщился. Он положительно боялся высоты. Гораздо лучше было бы поужинать в Эрмитаже. Там было низко и котлеты были, конечно, лучше.
Но дама была другого мнения. Дамы вообще всегда склонны к высотам и пристрастны к звездам.
- Матапаль, вы трус! Вы боитесь высоты. Какой же вы после этого друг Воздушного флота?
Матапаль рассердился.
Он вырвал из лацкана медную птичку и бросил ее под ноги. В это время лифт остановился. Мальчик в красной курточке открыл дверь.
- Пожертвуйте на Воздушный флот!
Матапаль остановился.
Стриженая девица посадила на его грудь медную птичку и сказала штампованным голосом:
- Гражданин, с этой минуты вы - друг Воздушного флота. Поздравляю вас!
Матапаль сунул в кружку кредитку.
Девица исчезла.
- Это - рок, - пробормотал Матапаль и вдруг почувствовал совершенно необъяснимое волнение и тошноту.
Они сели за столик. Ветер гулял по изумительным скатертям, и звезды переливались в небе и в стаканах. Играл оркестр.
Внизу шумела ночная Москва.
Там ползли светящиеся жуки автомобилей и последних вагонов трамвая. Из ярких окон пивных и ресторанов неслась музыка, смешиваясь с гулом толпы и треском пролеток.
Светящиеся рекламы были выбиты на крышах электрическими гвоздями.
Экраны светились голубым фосфором, показывая курс банкнотов, прейскуранты вин, виды Нижнего Новгорода и последние конструкции аэропланов.
Матапаль взглянул вниз и увидел ослепительную надпись: "Жертвуйте на Воздушный флот".
У него закружилась голова, и необъяснимое предчувствие приближающегося несчастья засосало под ложечкой.
- Заморозьте бутылку Абрау-Дюрсо, - сказал Матапаль лакею.
Медная птичка аккуратно и зловеще сидела на его груди.
V
Извините!
Здесь я опять принужден возвратиться к поэту Саше. Это необходимо. Два слова.
Я должен только заметить, что он сидел в пивной с друзьями и пил пиво. Кроме пива, он пил также похожий на чернила портер. На столе стояло очень много бутылок. Хирургически нарезанная вобла исправно возбуждала жажду. Дочерна выпеченные яйца служили великолепным фоном для красных скорлупок раков, а хор пел:
В каком-то непонят-анам сне
Он овладел, без-умец, ма-но-ою!
Саша кричал:
- Сказал, что получу? И получил. Написал и получил. И никаких гвоздей. Такого наворотил, такого наворотил! Еще парочку пива! Одно слово - монтаж. А-ва-н-тюра! Пейте, сукины дети!
Он пьянствовал третий день.
А телеграмма доверенного грустно пела в проводах международного телеграфа о всех подлостях Винчестера.
VI
На улице уже было четверть четвертого утра. Светало.
В номере было еще три с четвертью ночи.
Матапаль с треском распечатал телеграмму.
Он испустил тихий вопль и опустился в кресло.
Этот вопль был похож на вопль рыболова, когда выдернутая из воды большая рыба вдруг переворачивается на солнце никелевым ключом, описывает сабельную дугу и с веселым плеском падает с крючка в воду.
Матапаль прочел телеграмму еще четыре раза.
Он почувствовал, что колени у него слабеют, а лысина покрывается жемчужной испариной.
- Черт возьми! Я должен быть там!
Увы, это было невозможно: полторы тысячи километров в восемнадцать с половиной часов.
- Нет, это немыслимо. Значит, я - банкрот.
У него дрогнули коленки.
- Нет, нет, и еще шестьдесят раз нет!
Он застучал кулаками по столу. Стучал долго. Затем из стука вывел формулу:
- Никогда! Проклятый Винчестер! Осел доверенный! Дурак я!
Полторы тысячи и восемнадцать, - невозможно!
Матапаль опустил голову и увидел на лацкане пиджака медную птичку. Она сидела очень аккуратно и настойчиво.
Матапаль вспомнил:
"С этой минуты вы - друг Воздушного флота, поздравляю вас, гражданин!"
Матапаль бросился к телефону:
- Справочная! Черт возьми, справочная!
Он похолодел.
Лететь? Сейчас? Так высоко и так долго?
Он опустил трубку.
Разоряться? Потерять все? Может быть, сесть в тюрьму?
Он схватил трубку.
- Барышня, черт вас раздери сверху донизу, справочную!.. Алло! Справочная!
Через две минуты он уже знал все.
Аппарат летит сегодня с Ходынки в восемь часов утра. Мест нет. Но если гражданин имеет экстренную необходимость и приличную сумму фунтов стерлингов, то, может быть, кто-нибудь из пассажиров согласится уступить свое место.
Матапаль вспомнил моторную птицу, поворачивающуюся на страшной высоте над Театральной площадью, вспомнил грохоты, жужжанье и крен. Он затем вспомнил фотографию в иллюстрированном журнале: холмик, в который воткнуто два скрещенных пропеллера, и очень много венков и лент с трогательными надписями.
Нет, нет! Ни за что, пусть лучше тюрьма!
После этого Матапаль начал колебаться и колебался долго. Вся его душевная постройка представляла не что иное, как очень хорошо известную конструкцию детской игрушки "мужик и медведь". Потянешь за одну палочку мужик лупит топором по пню, потянешь за другую - медведь. "Лететь" и "разоряться" исправно вперемежку стучали по лысой голове Матапаля ровно три часа и пятнадцать минут.
В конце концов Матапаль наглядно представил себе кучу фунтов, долларов, червонцев и франков, представил себе голубую чековую книжку, представил себе серебряное ведро, из которого торчит смоляная голова "редерер", и понял, что лучше смерть, чем разорение. Тем более что разорение наверное, а смерть это еще большой вопрос.
Он решился.
Башмаки, щетки, флаконы полетели в плоскую крокодилью пасть отличного английского чемодана.
Электрический звон наполнил коридоры гостиницы "Савой", серебряной цепочкой скользнул по лестнице и упал на голову сонного портье.
Все пришло в движение.
Матапаль требовал счет и требовал автомобиль.
Он кидался червонцами, забывал о сдаче, лихорадочно совал в карман спички и "Экономическую жизнь". Наконец написал, за отсутствием бумаги, на портрете какой-то очень красивой дамы срочную, вне всякой очереди, телеграмму своему доверенному в Берлин и велел отправить ее ровно в девять часов утра, если он не возвратится в отель.
"Савой" гремел.
Мотор подавился шариками и закашлялся у стеклянных дверей.
VII
Летчик приложил ладони к глазам и посмотрел на солнце.
Солнце было ослепительным и косым.
Часовой с винтовкой стоял в воротах аэродрома. На кончике штыка сияла острая звездочка.
Летчик скинул рубаху и облился из синего кувшина страшно холодной водой, которая брызнула радужными искрами.
Он вытерся насухо полотенцем с синей каймой и сделал гимнастику Мюллера. У него было худощавое, мускулистое тело и очень загорелое лицо с белым пятном на лбу. Он был весел и силен. Сегодняшний полет должен был дать ему вдвое больше долларов, чем обычно. Сегодняшний перелет должен быть особенным. Это даже, черт возьми, интересно!
Летчик уперся руками в траву, выставил колени острым углом, напрягся и сделал вверх ногами стойку, изогнувшись хорошо натянутым луком.
Механик пробовал мотор.
VIII
Матапаль оторвал дверцу автомобиля.
Желтый английский чемодан, ударяясь углами и переворачиваясь, как коробка папирос, неуклюже полетел за спину Матапаля.
Переулок рванулся.
Часы против "Метрополя", где стояла унылая толпа за билетами железной дороги, показали тридцать пять минут восьмого.
Зеленые лошади Большого театра шарахнулись на крышу Мюра, "Рабочая газета" отпрыгнула назад, ломая пальмы в садике Театральной площади, колонны Дома Союзов рухнули на какую-то старушку с узелком, пивные мгновенно переменились вывесками с рыбными магазинами, первый Дом Советов посторонился боком, и Тверская длинной струной вытянулась, гудя под колесами мотора. Матапаль крепко ухватился за поля своей несравненной соломенной шляпы.
Часы на Садово-Триумфальной мигнули тридцать девять минут восьмого.
Зеленые лошади взбесились на Триумфальной арке и помчались галопом вниз по Тверской.
Петербургское шоссе тревожно просигнализировало "Яром", но Матапаль только зажмурился, и мотор, подпрыгнув на повороте, врезался в деревянные ворота "Добролета".
Какие-то часы показали без четверти восемь.
Матапаль ворвался в контору, потрясая чековой книжкой.
Молодой человек грустно улыбнулся:
- К сожалению... Все места заняты.
Матапаль ударил шляпой по стене.
- Сто фунтов отступного. Чек на предъявителя. Я - Матапаль.
Молодой человек развел руками.
Он хотел объяснить Матапалю, что это никак невозможно.
- Двести фунтов! - заревел Матапаль.
Тогда из угла поднялся очень тощий человек с подведенными глазами, в довольно странном костюме. Он сказал:
- Давайте чек, и я вам уступлю свое место.
Матапаль написал грозную цифру и отодрал листик.
Было без четырех минут восемь.
Молодой человек успел сказать:
- Шестиместный. Прямое сообщение без спуска.
И еще что-то.
Матапаль бежал с чемоданом по зеленой траве к аэроплану, который сидел возле сарая, как птенец, только что вылупившийся из этого деревянного и полотняного яйца.
На вышке круглились какие-то черные шарики и блестели приборы. Там трепался веселый вымпел.
К аэроплану спешили другие пассажиры.
- Четыре балла! - закричал кто-то, и сейчас же грянул мотор.
Матапаль схватился руками за поручни.
Ловкий оператор крутил свой треногий аппарат, производя съемку отлета.
Сердце Матапаля в последний раз кануло в пропасть и уже не поднималось оттуда в течение семи часов.
Мотор страшно загремел. Тросы запели струнами.
Какой-то человек в шлеме пробежал по крылу и скрылся в люке на крыше.
Матапаль бросил чемодан в сетку и уселся в соломенное кресло. Вслед за ним в кабину влез американец с трубочкой и в громадных роговых очках. Он строго посмотрел на бледного Матапаля и сказал:
- Мосье, прошу вас быть спокойным и не мешать мне.
Затем он сел рядом с Матапалем в кресло.
Кто-то снаружи закричал:
- Пускаю!
Американец сказал:
- Пускайте!
В кабину влетела дама в густой вуали. Она испуганно оглянулась по сторонам и уселась в угол, закрыв лицо руками. Сейчас же вслед за дамой в дверь вдвинулся очень подозрительного типа человек с подмазанными глазами и со следами многих пороков на испитом бледном лице. Он уселся против дамы. Затем влез механик. Одно место оказалось пустым.
- Контакт!
- Есть контакт.
Мотор положительно разрывался.
Матапаль посмотрел в окно. Человек подошел к черной доске, написал на ней мелом непонятную букву и цифру. Затем он опустил ракету.
Кабину качнуло. Домики и люди поползли назад. Аэроплан начал подпрыгивать.
- Остановите! Я хочу сойти! - закричал Матапаль в ужасе.
Но сердитый американец строго взял его за локоть и сказал:
- Мосье! Это невозможно. Сидите. Вы мне испортите все дело.
- Но я не хочу лететь!
- Поздно!
IX
Матапаль почувствовал, что аэроплан перестал подпрыгивать. Казалось, он стоит на месте. Матапаль посмотрел в окно. Они летели. Маленькие домики, крошечные люди и кустики игрушечным планом смешались внизу. Отдаленная Москва лежала слева сзади грудой кубиков, наполовину розовых, наполовину голубых. Несколько ослепительных золотых куполов сверкало среди них. Матапаль узнал пожарную каску Христа Спасителя. У него закружилась голова и потемнело в глазах. Когда он очнулся, в кабине было все по-прежнему. Американец сидел, как гранитное изваяние.
Дама в густой вуали тревожно крутила головой.
Подозрительный тип с порочным лицом в упор смотрел на даму. Его подмазанные глаза сверкали. Скулы упруго двигались. Под его ужасным взглядом дама все тревожнее и тревожнее поворачивала голову. Грудь у нее, волновалась. По всем данным, пассажиры не были знакомы между собой. Но Матапаль вдруг почувствовал, что между американцем и порочным типом существует какая-то странная связь. Несомненно, назревало нечто ужасное.
Американец вынул изо рта трубку, выколотил о каблук пепел и тихо свистнул. Подозрительный тип вскочил.
- Елена, это ты! - закричал он и сдернул с дамы вуаль.
Бледная как полотно дама с подведенными глазами посмотрела на негодяя с ужасом и презрением.
- Позвольте! - воскликнул Матапаль. - Вы не смеете так обращаться с незнакомой женщиной!
- Ни с места! - прохрипел американец, опуская свою железную руку в лимонной перчатке на жирное плечо Матапаля.
Матапаль прирос к соломенному креслу.
- Вы мне испортите все дело. Сидите, черт возьми! Это его любовница. Она бежит от него. Пейч, делайте свое дело!
- Елена! - прохрипел Пейч.
Глаза Елены сверкнули.
- Да, это я, негодяй!
Пейч расхохотался.
- Теперь ты в моих руках! Я знаю, что мне надо с тобой делать. Молись!
Пейч одной рукой схватил даму за руку, а другой с треском опустил раму окна. Ветер ворвался в кабину и сорвал шляпу с головы Матапаля.
- Что он хочет делать?
Американец схватил Матапаля за горло.
- Этот осел испортит нам все. Сидите смирно, или я выброшу вас в окно! Ни с места!
Пейч схватил даму поперек туловища и начал впихивать в раскрытое окно.
- Левее, левее! - закричал американец.
Дама отбивалась, но Пейч был сильнее. Еще секунда, и Елена со страшной высоты полетит вниз головой на землю.
- Ка-ра-ул! - завопил Матапаль. - Пилот! Остановите аппарат! Здесь совершается убийство!
Тогда американец вытащил из кармана очень большой автоматический пистолет и ткнул его в живот Матапаля.
Горох в стенку
(Юмористические рассказы, фельетоны)
СОДЕРЖАНИЕ
I
Страшный перелет
Красивые штаны
Иван Степанч
Козел в огороде
Кедровые иголки
Мой друг Ниагаров
1. Ниагаров и рабочий кредит
2. Лекция Ниагарова
3. Знаток
4. Птичка божия
5. Ниагаров-журналист
6. Ниагаров-производственник
7. Похождения Ниагарова в деревне
8. Ниагаров-радиолюбитель
9. Романтические скакуны
гражданина Ниагарова
Фантомы
Товарищ Пробкин
Пасхальный рассказ
Бородатый малютка
Сорвалось!
Выдержал
Загадочный Саша
Лунная соната
Поединок
Сплошное хулиганство
Случай с Бабушкиной
Шахматная малярия
Мрачный случай
ДО и ПО
Искусство опровержений
Экземпляр
Первомайская пасха
Самоубийца поневоле
В Западную Европу
1. Zrewidowano
2. Столбцы - Варшава
3. Берлин веселится
4. Три встречи с Муссолини
Игнатий Пуделякин
Емельян Черноземный
Внутренняя секреция
Золотое детство
Толстовец
Похвала глупости
Жертва спорта
"Наши за границей"
Автор
"Мы вышли в сад..."
Париж - Вена - Берлин
Два гусара
Дневник горького пьяницы
Записки толстяка
Парадокс
Монолог мадам Фисаковой
Добрый Коля
Критика за наличный расчет
Однофамилец
Общий любимец
Донжуан
Мимоходом
Оперативный Загребухин
Советы молодой красавице
Детская душа
II
Летят!
Кино-Митька
Всесоюзная редкость
Международный день юношества
Упрямый американец
Галерея выставочных посетителей
Неисправимый
Глав-полит-богослужение
Чудо кооперации
Три дороги
Изобретательный Бузыкин
Тяжелая цифромания
О долгом ящике
Опереточные малютки
Сказочка про административную репку
Хороший пример
Конотопская нарпытка
Беременный мужчина
История заела
Дорогу покойникам!
Дочь Миронова
Гранит науки
Тетушкин хвостик
Индивидуальный Градусов
Почему?.. Почему?..
Профгородки
Ау, папаша!
Тусклая личность
Спутники молодости
Неотразимая телеграфистка,
или Преступление мистера Климова
Как это делается?
"На голом месте..."
Повесть об овощах, предрайисполкома
и портрете М.И.Калинина
Умная мама
С Новым годом!..
III
Смерть Антанты
Нецензурная Тереза
Неудачливая коммерция
Детский разговор
Торговец мясом
Лавочка
Война и мир
Неурожай на... субсидии
Тихая оппозиция
Антисоветский блок
Не жизнь, а жестянка!
Белогвардейский цирк
Стабилизация... неприятностей
Лакейские штрейкбрехеры
Парад победителей
Евангельская история
Твердокаменный старик
Командные высоты
Собачья жизнь
Бумеранг
Дорогие патроны
Зоологическая история
Краски Геббельса
Дурные сны
Зеркало, или Новогодние гадания
в новой имперской канцелярии
Некролог
Разгроммель
Неврастеник-бодряк
Ионыч из Вашингтона
Тени Фонтенебло
Случай с малюткой
Примечания
I
СТРАШНЫЙ ПЕРЕЛЕТ
I
Поэт Саша ерошил волосы и с остервенением курил папиросу за папиросой. Его фантазия была чудовищна. Кроме того, ему страшно хотелось жрать. А это можно было сделать, только закончив работу и получив деньги. Представление о прохладном пиве и о виртуозно нарезанной вобле приводило его в состояние спазм. Обыкновенная пивная, торчавшая под боком, казалась ему раем и возбуждала его изобретательность.
Кадр ложился за кадром, бумага обугливалась под бешеным карандашом. В порядке кадров Елена скрывалась от Пейча, Пейч стрелял из револьвера, автомобиль на рискованных поворотах швыряло задними колесами за край дороги, и таинственный незнакомец судорожно цеплялся за перерезанные тросы.
Одним словом, это было нечто удивительное...
На этом месте больше ни слова о поэте.
Конечно, опытный и хитрый писатель, воспитанный в добрых традициях экономного русского романа, вообще постарался бы избежать описания поэта Саши. Но я, ничтожнейший из ангелов, не мог отказаться от удовольствия хоть краем пера зацепить этого голодного богемца с Мясницкой улицы, этого бесшабашного халтурщика, который... Однако довольно!
Нужно же мне было с чего-нибудь начать этот рассказ, основная тема которого, смею вас уверить, будет все-таки чисто авиационная.
Читатель, пожалуйста, забудьте о Саше и сосредоточьте свое внимание на дальнейшем, имеющем прямое отношение к рассказу.
II
Матапаль был толст, лыс и богат.
Своей толщиной он был обязан доброй, выдержанной буржуазной наследственности. Его отец с большим трудом протискивался в широкую дубовую дверь собственной банкирской конторы, а его дед был, по словам очевидцев, в полтора раза толще отца. Своей лысиной Матапаль был обязан исключительно себе самому. Его абсолютная по форме и объему лысина, вылощенная и блестящая, как слоновая кость, была предметом его самых нежных забот и гордости. Кроме того, она доказывала легкомысленный нрав Матапаля и его уменье пожить в свое удовольствие.
Своим богатством Матапаль был в равной мере обязан и своему отцу, и самому себе. Он был великолепным экземпляром очень приличного и уважаемого международного коммерческого мошенника. Его барыши неизменно строились на самом рискованном фундаменте, а успех его предприятий зависел от длинной цепи запутаннейших коммерческих комбинаций темноватого свойства.
Его работа была не чем иным, как постоянным завязыванием и развязыванием узлов, созданием и ликвидацией конфликтов, лавированием в непостижимой путанице часов, минут и секунд.
Ни один самый опытный железнодорожный диспетчер не сумел бы, я полагаю, так быстро и так точно составить расписание поездов без риска устроить крушение, как Матапаль, для которого было вполне достаточно пяти минут, чтобы смонтировать тончайший финансовый план, исключающий возможность неприятных столкновений интересов.
В настоящий момент Матапаль орудовал в Москве.
Неделю тому назад он удачно ликвидировал чрезвычайно опасный узел в Берлине, а теперь ему надо было укрепиться на Ильинке.
Предприятие сулило громадные барыши, но оно требовало небывалого риска и осторожности. Матапаль поставил на карту все.
Он не сомневался в успехе. Дело складывалось блестяще.
Нужно было еще сделать два-три тонких хода - и дело сделано.
III
Стрелки часов на Берлинском почтамте поднялись и сомкнулись ножницами на той самой высокой точке светящегося циферблата, выше которой не может подняться ни одна пара часовых стрелок в мире.
Надо было торопиться. Каждая минута была на счету.
Чтобы не потерять драгоценный пепел, доверенный Григория Матапаля в Берлине аккуратно уложил вонючую сигару в специальное углубление прилавка.
Он сунул телеграмму в окошко.
Бородатая тиролька четырнадцать раз ткнула карандашом слева направо в экстренную депешу и такое же число раз ткнула справа налево. Убедившись таким образом, что вместе с адресом экстренных слов было именно четырнадцать, она любезно пролаяла цену.
Доверенный Матапаля заплатил, спрятал сдачу и квитанцию в бумажник и легкомысленно хлопнул себя по котелку.
Он честно сделал все от него зависящее, чтобы предотвратить катастрофу.
К сожалению, он сам узнал слишком поздно о гнусных планах Винчестера.
Заседание назначено на десять часов следующего дня, и лисица Винчестер, пользуясь отсутствием Матапаля, несомненно сумеет склонить на свою сторону акционеров. Тогда Матапаль разорен.
До заседания оставалось двадцать два часа.
От Москвы до Берлина не менее тысячи пятисот километров. Матапаль не может успеть.
Экстренная телеграмма - да. Это единственное, что мог сделать доверенный Матапаля, честный и исполнительный немец.
И он это сделал.
Затем он поднял двумя пальцами сигару, ласково кивнул бородатой тирольке и, заложив руки в карманы полосатых штанов, отправился пешком на Гартенштрассе, в один нейтральный дом, где любой господин его возраста и темперамента мог очень дешево и очень весело провести остаток ночи.
Итак, доверенный Матапаля веселился, телеграмма летела, но сам Матапаль еще ничего не подозревал.
IV
В течение целого дня Матапаль обделывал свои дела. Подобно художнику, кончающему картину, он наносил последние удары кистью.
Он стремительно колесил по Москве. Его безупречную соломенную шляпу с муаровой лентой и серый шевиотовый пиджак самого модного покроя можно было встретить везде.
Матапаль мерцал за стеклами телефонных будок, он изгибался над пюпитрами банкирских контор, с ловкостью фокусника он вывинчивал золотое перо из очень дорогой автоматической ручки и с треском выдирал листки из блокнота.
Матапаль высчитывал на левом манжете разницу курсов, в то время как на правом были записаны номера телефонов, домов и комнат. Он переводил рубли в доллары, доллары во франки, и наоборот. Он посылал экстренные телеграммы, ломился в окошко спешной почты, обжигался кофе в Эрмитаже и совал в карман "Экономическую жизнь".
Матапаль крутил пуговицу на жилете нужного человека, топал замшевыми кремовыми туфлями на ненужного маклера, кидался в лифт, открывал дверцы автомобиля и отражался вверх ногами в расчищенном в лоск паркете иностранной миссии.
В девятом часу вечера рабочий день Матапаля блестяще окончился.
Он простоял минуту в холодном дыму и треске душа, вытерся махровым полотенцем, стал сизым и переоделся.
Теперь он мог развлечься.
Матапаль вышел на Театральную площадь. Небо было еще светлым и зеленым. Часы на трамвайных остановках светились восходящими лунами. Зеленые лошади над латинским портиком Большого академического театра монументально презирали трамваи и моторы.
Последний аэроплан возвращался на Ходынку, грохоча над Кремлем, и мальчишки, задрав головы, с криками лупили по Волхонке за моторной птицей.
Но взрослые уже давно перестали обращать внимание на самолеты.
Чудо стало бытом.
Матапаль посмотрел вверх.
Его коммерческий мозг никак не мог согласовать разницу курса с легкой, прочной машиной, стремительно передвигавшейся в воздухе и наполнявшей кварталы города грохотом и металлическим пением. Он ненавидел ее.
- Гражданин, пожертвуйте на Воздушный флот!
Матапаль остановился.
Перед ним стояла стриженая девица в очках, с красной лентой через плечо. Матапаль опустил в кружку небольшой кредитный билет. Девица вынула из корзиночки медную ласточку и приколола к лацкану фланелевого пиджака Матапаля.
- Гражданин, с этой минуты вы друг Воздушного флота. Поздравляю вас!
- Позвольте! - закричал Матапаль.
Но девица с красной перевязью уже скрылась.
Матапаль косо посмотрел на птичку, которая аккуратно сидела у него на груди.
- Черт возьми, - пробормотал Матапаль и отправился на Кузнецкий мост.
Там в этот час было возбуждающее оживление. Красавицы самых разнообразных стилей, наружностей, возрастов и возможностей смугло отражались в золотистых стенках галантных магазинов.
Матапаль был весьма склонен к легкомысленным авантюрам невинного свойства.
Он остановился на углу Петровки и, озарив спичкой свои толстые щеки и поля соломенной шляпы, закурил сигару.
Закуривая, он бегло прицелился в высокое белое эспри. Дама улыбнулась краем вишневого ротика. Она безошибочно оценила этого полного, элегантного и, конечно, вполне кредитоспособного иностранца.
Матапаль приложил руку к шляпе.
После короткой перестрелки глаз и шагов она была разбита наголову. Матапаль сказал "сударыня" и взял ее под руку.
В двенадцать часов ночи лифт поднимал Матапаля и его даму на крышу дома Нирензее.
Матапаль морщился. Он положительно боялся высоты. Гораздо лучше было бы поужинать в Эрмитаже. Там было низко и котлеты были, конечно, лучше.
Но дама была другого мнения. Дамы вообще всегда склонны к высотам и пристрастны к звездам.
- Матапаль, вы трус! Вы боитесь высоты. Какой же вы после этого друг Воздушного флота?
Матапаль рассердился.
Он вырвал из лацкана медную птичку и бросил ее под ноги. В это время лифт остановился. Мальчик в красной курточке открыл дверь.
- Пожертвуйте на Воздушный флот!
Матапаль остановился.
Стриженая девица посадила на его грудь медную птичку и сказала штампованным голосом:
- Гражданин, с этой минуты вы - друг Воздушного флота. Поздравляю вас!
Матапаль сунул в кружку кредитку.
Девица исчезла.
- Это - рок, - пробормотал Матапаль и вдруг почувствовал совершенно необъяснимое волнение и тошноту.
Они сели за столик. Ветер гулял по изумительным скатертям, и звезды переливались в небе и в стаканах. Играл оркестр.
Внизу шумела ночная Москва.
Там ползли светящиеся жуки автомобилей и последних вагонов трамвая. Из ярких окон пивных и ресторанов неслась музыка, смешиваясь с гулом толпы и треском пролеток.
Светящиеся рекламы были выбиты на крышах электрическими гвоздями.
Экраны светились голубым фосфором, показывая курс банкнотов, прейскуранты вин, виды Нижнего Новгорода и последние конструкции аэропланов.
Матапаль взглянул вниз и увидел ослепительную надпись: "Жертвуйте на Воздушный флот".
У него закружилась голова, и необъяснимое предчувствие приближающегося несчастья засосало под ложечкой.
- Заморозьте бутылку Абрау-Дюрсо, - сказал Матапаль лакею.
Медная птичка аккуратно и зловеще сидела на его груди.
V
Извините!
Здесь я опять принужден возвратиться к поэту Саше. Это необходимо. Два слова.
Я должен только заметить, что он сидел в пивной с друзьями и пил пиво. Кроме пива, он пил также похожий на чернила портер. На столе стояло очень много бутылок. Хирургически нарезанная вобла исправно возбуждала жажду. Дочерна выпеченные яйца служили великолепным фоном для красных скорлупок раков, а хор пел:
В каком-то непонят-анам сне
Он овладел, без-умец, ма-но-ою!
Саша кричал:
- Сказал, что получу? И получил. Написал и получил. И никаких гвоздей. Такого наворотил, такого наворотил! Еще парочку пива! Одно слово - монтаж. А-ва-н-тюра! Пейте, сукины дети!
Он пьянствовал третий день.
А телеграмма доверенного грустно пела в проводах международного телеграфа о всех подлостях Винчестера.
VI
На улице уже было четверть четвертого утра. Светало.
В номере было еще три с четвертью ночи.
Матапаль с треском распечатал телеграмму.
Он испустил тихий вопль и опустился в кресло.
Этот вопль был похож на вопль рыболова, когда выдернутая из воды большая рыба вдруг переворачивается на солнце никелевым ключом, описывает сабельную дугу и с веселым плеском падает с крючка в воду.
Матапаль прочел телеграмму еще четыре раза.
Он почувствовал, что колени у него слабеют, а лысина покрывается жемчужной испариной.
- Черт возьми! Я должен быть там!
Увы, это было невозможно: полторы тысячи километров в восемнадцать с половиной часов.
- Нет, это немыслимо. Значит, я - банкрот.
У него дрогнули коленки.
- Нет, нет, и еще шестьдесят раз нет!
Он застучал кулаками по столу. Стучал долго. Затем из стука вывел формулу:
- Никогда! Проклятый Винчестер! Осел доверенный! Дурак я!
Полторы тысячи и восемнадцать, - невозможно!
Матапаль опустил голову и увидел на лацкане пиджака медную птичку. Она сидела очень аккуратно и настойчиво.
Матапаль вспомнил:
"С этой минуты вы - друг Воздушного флота, поздравляю вас, гражданин!"
Матапаль бросился к телефону:
- Справочная! Черт возьми, справочная!
Он похолодел.
Лететь? Сейчас? Так высоко и так долго?
Он опустил трубку.
Разоряться? Потерять все? Может быть, сесть в тюрьму?
Он схватил трубку.
- Барышня, черт вас раздери сверху донизу, справочную!.. Алло! Справочная!
Через две минуты он уже знал все.
Аппарат летит сегодня с Ходынки в восемь часов утра. Мест нет. Но если гражданин имеет экстренную необходимость и приличную сумму фунтов стерлингов, то, может быть, кто-нибудь из пассажиров согласится уступить свое место.
Матапаль вспомнил моторную птицу, поворачивающуюся на страшной высоте над Театральной площадью, вспомнил грохоты, жужжанье и крен. Он затем вспомнил фотографию в иллюстрированном журнале: холмик, в который воткнуто два скрещенных пропеллера, и очень много венков и лент с трогательными надписями.
Нет, нет! Ни за что, пусть лучше тюрьма!
После этого Матапаль начал колебаться и колебался долго. Вся его душевная постройка представляла не что иное, как очень хорошо известную конструкцию детской игрушки "мужик и медведь". Потянешь за одну палочку мужик лупит топором по пню, потянешь за другую - медведь. "Лететь" и "разоряться" исправно вперемежку стучали по лысой голове Матапаля ровно три часа и пятнадцать минут.
В конце концов Матапаль наглядно представил себе кучу фунтов, долларов, червонцев и франков, представил себе голубую чековую книжку, представил себе серебряное ведро, из которого торчит смоляная голова "редерер", и понял, что лучше смерть, чем разорение. Тем более что разорение наверное, а смерть это еще большой вопрос.
Он решился.
Башмаки, щетки, флаконы полетели в плоскую крокодилью пасть отличного английского чемодана.
Электрический звон наполнил коридоры гостиницы "Савой", серебряной цепочкой скользнул по лестнице и упал на голову сонного портье.
Все пришло в движение.
Матапаль требовал счет и требовал автомобиль.
Он кидался червонцами, забывал о сдаче, лихорадочно совал в карман спички и "Экономическую жизнь". Наконец написал, за отсутствием бумаги, на портрете какой-то очень красивой дамы срочную, вне всякой очереди, телеграмму своему доверенному в Берлин и велел отправить ее ровно в девять часов утра, если он не возвратится в отель.
"Савой" гремел.
Мотор подавился шариками и закашлялся у стеклянных дверей.
VII
Летчик приложил ладони к глазам и посмотрел на солнце.
Солнце было ослепительным и косым.
Часовой с винтовкой стоял в воротах аэродрома. На кончике штыка сияла острая звездочка.
Летчик скинул рубаху и облился из синего кувшина страшно холодной водой, которая брызнула радужными искрами.
Он вытерся насухо полотенцем с синей каймой и сделал гимнастику Мюллера. У него было худощавое, мускулистое тело и очень загорелое лицо с белым пятном на лбу. Он был весел и силен. Сегодняшний полет должен был дать ему вдвое больше долларов, чем обычно. Сегодняшний перелет должен быть особенным. Это даже, черт возьми, интересно!
Летчик уперся руками в траву, выставил колени острым углом, напрягся и сделал вверх ногами стойку, изогнувшись хорошо натянутым луком.
Механик пробовал мотор.
VIII
Матапаль оторвал дверцу автомобиля.
Желтый английский чемодан, ударяясь углами и переворачиваясь, как коробка папирос, неуклюже полетел за спину Матапаля.
Переулок рванулся.
Часы против "Метрополя", где стояла унылая толпа за билетами железной дороги, показали тридцать пять минут восьмого.
Зеленые лошади Большого театра шарахнулись на крышу Мюра, "Рабочая газета" отпрыгнула назад, ломая пальмы в садике Театральной площади, колонны Дома Союзов рухнули на какую-то старушку с узелком, пивные мгновенно переменились вывесками с рыбными магазинами, первый Дом Советов посторонился боком, и Тверская длинной струной вытянулась, гудя под колесами мотора. Матапаль крепко ухватился за поля своей несравненной соломенной шляпы.
Часы на Садово-Триумфальной мигнули тридцать девять минут восьмого.
Зеленые лошади взбесились на Триумфальной арке и помчались галопом вниз по Тверской.
Петербургское шоссе тревожно просигнализировало "Яром", но Матапаль только зажмурился, и мотор, подпрыгнув на повороте, врезался в деревянные ворота "Добролета".
Какие-то часы показали без четверти восемь.
Матапаль ворвался в контору, потрясая чековой книжкой.
Молодой человек грустно улыбнулся:
- К сожалению... Все места заняты.
Матапаль ударил шляпой по стене.
- Сто фунтов отступного. Чек на предъявителя. Я - Матапаль.
Молодой человек развел руками.
Он хотел объяснить Матапалю, что это никак невозможно.
- Двести фунтов! - заревел Матапаль.
Тогда из угла поднялся очень тощий человек с подведенными глазами, в довольно странном костюме. Он сказал:
- Давайте чек, и я вам уступлю свое место.
Матапаль написал грозную цифру и отодрал листик.
Было без четырех минут восемь.
Молодой человек успел сказать:
- Шестиместный. Прямое сообщение без спуска.
И еще что-то.
Матапаль бежал с чемоданом по зеленой траве к аэроплану, который сидел возле сарая, как птенец, только что вылупившийся из этого деревянного и полотняного яйца.
На вышке круглились какие-то черные шарики и блестели приборы. Там трепался веселый вымпел.
К аэроплану спешили другие пассажиры.
- Четыре балла! - закричал кто-то, и сейчас же грянул мотор.
Матапаль схватился руками за поручни.
Ловкий оператор крутил свой треногий аппарат, производя съемку отлета.
Сердце Матапаля в последний раз кануло в пропасть и уже не поднималось оттуда в течение семи часов.
Мотор страшно загремел. Тросы запели струнами.
Какой-то человек в шлеме пробежал по крылу и скрылся в люке на крыше.
Матапаль бросил чемодан в сетку и уселся в соломенное кресло. Вслед за ним в кабину влез американец с трубочкой и в громадных роговых очках. Он строго посмотрел на бледного Матапаля и сказал:
- Мосье, прошу вас быть спокойным и не мешать мне.
Затем он сел рядом с Матапалем в кресло.
Кто-то снаружи закричал:
- Пускаю!
Американец сказал:
- Пускайте!
В кабину влетела дама в густой вуали. Она испуганно оглянулась по сторонам и уселась в угол, закрыв лицо руками. Сейчас же вслед за дамой в дверь вдвинулся очень подозрительного типа человек с подмазанными глазами и со следами многих пороков на испитом бледном лице. Он уселся против дамы. Затем влез механик. Одно место оказалось пустым.
- Контакт!
- Есть контакт.
Мотор положительно разрывался.
Матапаль посмотрел в окно. Человек подошел к черной доске, написал на ней мелом непонятную букву и цифру. Затем он опустил ракету.
Кабину качнуло. Домики и люди поползли назад. Аэроплан начал подпрыгивать.
- Остановите! Я хочу сойти! - закричал Матапаль в ужасе.
Но сердитый американец строго взял его за локоть и сказал:
- Мосье! Это невозможно. Сидите. Вы мне испортите все дело.
- Но я не хочу лететь!
- Поздно!
IX
Матапаль почувствовал, что аэроплан перестал подпрыгивать. Казалось, он стоит на месте. Матапаль посмотрел в окно. Они летели. Маленькие домики, крошечные люди и кустики игрушечным планом смешались внизу. Отдаленная Москва лежала слева сзади грудой кубиков, наполовину розовых, наполовину голубых. Несколько ослепительных золотых куполов сверкало среди них. Матапаль узнал пожарную каску Христа Спасителя. У него закружилась голова и потемнело в глазах. Когда он очнулся, в кабине было все по-прежнему. Американец сидел, как гранитное изваяние.
Дама в густой вуали тревожно крутила головой.
Подозрительный тип с порочным лицом в упор смотрел на даму. Его подмазанные глаза сверкали. Скулы упруго двигались. Под его ужасным взглядом дама все тревожнее и тревожнее поворачивала голову. Грудь у нее, волновалась. По всем данным, пассажиры не были знакомы между собой. Но Матапаль вдруг почувствовал, что между американцем и порочным типом существует какая-то странная связь. Несомненно, назревало нечто ужасное.
Американец вынул изо рта трубку, выколотил о каблук пепел и тихо свистнул. Подозрительный тип вскочил.
- Елена, это ты! - закричал он и сдернул с дамы вуаль.
Бледная как полотно дама с подведенными глазами посмотрела на негодяя с ужасом и презрением.
- Позвольте! - воскликнул Матапаль. - Вы не смеете так обращаться с незнакомой женщиной!
- Ни с места! - прохрипел американец, опуская свою железную руку в лимонной перчатке на жирное плечо Матапаля.
Матапаль прирос к соломенному креслу.
- Вы мне испортите все дело. Сидите, черт возьми! Это его любовница. Она бежит от него. Пейч, делайте свое дело!
- Елена! - прохрипел Пейч.
Глаза Елены сверкнули.
- Да, это я, негодяй!
Пейч расхохотался.
- Теперь ты в моих руках! Я знаю, что мне надо с тобой делать. Молись!
Пейч одной рукой схватил даму за руку, а другой с треском опустил раму окна. Ветер ворвался в кабину и сорвал шляпу с головы Матапаля.
- Что он хочет делать?
Американец схватил Матапаля за горло.
- Этот осел испортит нам все. Сидите смирно, или я выброшу вас в окно! Ни с места!
Пейч схватил даму поперек туловища и начал впихивать в раскрытое окно.
- Левее, левее! - закричал американец.
Дама отбивалась, но Пейч был сильнее. Еще секунда, и Елена со страшной высоты полетит вниз головой на землю.
- Ка-ра-ул! - завопил Матапаль. - Пилот! Остановите аппарат! Здесь совершается убийство!
Тогда американец вытащил из кармана очень большой автоматический пистолет и ткнул его в живот Матапаля.