Казанцев Александр Петрович. Льды возвращаются

   — Не знаю, что страшнее, — сказала Лиз, — что произошло или что произойдет?
   — Вы ждете еще чего-нибудь? — спросил я.
   — Многого, — сказала она. — Эпидемий.
   — А я жду… Знаете, чего я жду? — спросил я, оглядываясь вокруг.
   Удивительно, как долго могут дымиться развалины! Хотя это, может быть, оттого, что никто их не тушил… Город догорал, тлел, как дымящаяся головешка, расстилая смрад по улицам, ограниченным горами битого камня… На этих улицах словно остались только отвалы пустой породы, а домов, которые окружали их, здесь уже не было.
   — Я написал в газету, что присутствовал на первом дне Страшного суда, — сказал я. — Мне показалось, что все покойники вышли из могил и, корчась, ползли меж камнями. Я написал о том, что здесь видел.
   — Если бы я могла, я выколола бы глаза всем, кто это видел. Этого нельзя видеть! — сказала Лиз.
   — Может быть, надо лишить зрения тех, кто сделал это, — заметил швед.
   — Они уже лишены зрения. Более того — рассудка. Когда бог хочет сделать кого-нибудь несчастным, он лишает его именно этого.
   — Но не власти, — насмешливо напомнил швед.
   Лиз странно посмотрела на него.
   Швед делал какие-то измерения. Может быть, он ученый, что-то изучающий здесь? Не пойму себя, но я не мог задавать ему вопросов. Мы все трое, помогая эвакуировать из города еще живых, словно были связаны чем-то.
   Говорят, древние римляне, побеждая особо непокорных, сносили их города до основания и перепахивали землю….
   В своей статье я предложил перепахать землю, на которой стоял город. Не надо, чтобы хоть что-нибудь напоминало о его существовании. Этой «статьи ужасов» не напечатали. Это была моя первая отвергнутая статья.
   Я рассказал о ней своим новым приятелям.
   Мы сидели на куче щебня. В санитарную машину люди в марсианских балахонах грузили пострадавших.
   В грузовик складывали мертвых. Из кузова торчали их руки и ноги.
   Ко всему в жизни присматриваешься.
   Нужно было вывезти несколько десятков тысяч трупов!.. Многим из тех, кто их вывозил без специальных костюмов — а их не хватало, — предстояло самим скоро стать трупами: ведь каждое тело, которое они грузили в кузов машины, излучало смертоносные гамма-лучи, незримо поражая живых…
   Вечером мы снова встретились. Я предложил шведу свою палатку, и он согласился. Лиз, окончив дежурство, пришла к нам.
   Я сказал:
   — Во всем, что здесь творится, виноваты русские.
   — Вы это написали в своей статье, и ее на этот раз приняли? — ехидно поинтересовалась Лиз.
   Я кивнул.
   — Почему же виноваты русские? — спросил швед.
   — Потому что своей моральной помощью они мешают черным принять наш ультиматум. Ведь война продолжается. Разве можно допустить еще один такой же ужас?
   — Об этом вы тоже написали?
   — Нет, об этом написали мои коллеги, выдвинув теорию двух атомных взрывов: два взрыва ставят на колени строптивый народ. Так было в Японии… А ведь можно было бы не ждать второй бомбы.
   — Вторая бомба взорвалась во всем мире, — сказала Лиз. — Нет человека на Земле, который не взорвался бы в священном гневе.
   — Кроме тех, кто готовит вторую атомную бомбу, — вставил швед.
   — А вы, Рой, разделяете эту дикую теорию второго взрыва?
   — Да… И поэтому вы считаете, что я — подлец?
   — В вас, Рой, видимо, два человека. Одного я уже готова ненавидеть, с другим хожу, сижу рядом, разговариваю. Одного печатают газеты треста «Ньюс энд ньюс», другого благословляют люди, бывшие при жизни в аду. Если бы я была царем Соломоном, я разрубила бы вас пополам: одну часть я втоптала бы в землю, другую… может быть, другую кто-нибудь даже смог бы полюбить.
   — Полюбить… — горько сказал я. — Мир стоит на несчастной любви. Вот вы, Лиз… Вы счастливы?
   — Я не знаю, в чем счастье. Быть нужной? Я всегда искала и нашла завидного жениха, но не стала счастливее. А вот здесь…
   — Здесь вы почувствовали себя нужной, — сказал швед.
   Мы уже знали, что его фамилия Сербург, по крайней мере, так обращались к нему те, кто являлся к нему за указаниями. Он был специалистом по радиоактивности.
   Лиз благодарно посмотрела на него, потом положила свою руку на его огромную ручищу. Я отвернулся.
   — А вы, Рой? Разве вы способны любить? — спросила она меня.
   — Любить я способен. Но быть счастливым — я не знаю, есть ли в мире способные. После всего, что я видел… Может быть, счастье — это оказаться в грузовике? С торчащими вверх ногами?
   Подошел мой эбеновый Геракл. Он принес нам ужин: разогретые консервы — свиную тушенку с бобами.
   У меня была припасена бутылочка виски.
   Сербург предложил Гераклу остаться. Мы с Лиз переглянулись.
   Геракл замялся. Но не ушел.
   Моя бутылка виски словно растворилась в вечернем воздухе. Мы ее и не почувствовали. Тушенка было чертовски вкусной. Чем страшнее вокруг, тем яростнее хочет жить твое проклятое тело.
   Я спросил Геракла, что он думает обо всем случившемся. Он ответил по-французски:
   — Стыжусь, мсье, своих современников, кушающих бифштексы. По сравнению с ними мои предки были святыми.
   — Ах, если бы так рассуждали президенты! — воскликнула Лиз.
   — Надо еще выпить, — сказал я.
   Лиз поддержала меня.
   У шведа нашлась какая-то бутылка. Он разлил по стаканам. И мы выпили.
   Дух захватило у меня. Это был огонь без дыма. Только раз в жизни я пил такое! И мне показалось, что рядом сидит не Лиз, а Эллен. Я сжал руку Лиз, она ответила пожатием.
   — Это виски, из США, — сказал я.
   Сербург удивился моей осведомленности и налил всем еще по стаканчику.
   — Я бы сжег тех, кто это придумал, — сказал теперь уже по-английски мой эбеновый Геракл, показывая рукой на зарево тлеющего города.
   — Я уже слышал такое требование, — заметил Сербург.
   — Неужели разум не победит безумие? — воскликнула Лиз. — Может быть, это сделает любовь? Только она и страх будут царствовать в последний день.
   Лиз ушла в палатку, где жила с другими сестрами. Ее провожал, как исполинский телохранитель, эбеновый Геракл.
   Сербург посыпал вход специальным порошком, чтобы к нам не заползли бесчисленные насекомые, хозяева джунглей.
   Я вспомнил о нашем с Эллен шалаше. Видимо, запах трав и орхидей, которыми тогда заполнили шалаш маленькие помощники, защитил нас от всех неприятностей африканской ночи.
   Какая была тогда сумасшедшая, пьяная, яркая ночь! Я не мог уснуть, переживал снова каждое мгновение.
   Сербург лежал рядом и мирно спал. Или мне только казалось так? Чтобы проверить, я тихо спросил:
   — Сербург! У вас есть девушка?
   — Я люблю, Рой, удивительную женщину, но у меня нет «моей девушки». А у вас, Рой?
   — Я люблю, Сербург, удивительную женщину, и ее нет у меня.
   — Какая она?
   — Разве можно ее описать? Она — изваяние, и она — вихрь. Никогда нельзя угадать, что она сделает в следующую минуту.
   — Наверное, это присуще настоящей женщине. Я тоже никогда не мог угадать.
   — А какого цвета глаза у вашей, Сербург?
   — Стальные. А у вашей?
   — Серые… и бездонные…
   Мы замолчали. Каждый думал о своем… Или об одном и том же? Великая Природа заботится о людях: когда вокруг них смерть, они думают о любви.
   Я подумал о Лиз, о ее нежном пожатии. И вздрогнул. Я вдруг понял, что она придет. Никогда прежде я так не пугался. У меня началась галлюцинация. Мне казалось, что придет не Лиз, а Эллен.
   И я услышал тихий голос:
   — Рой!
   Она взяла меня за руку, потянула из палатки. Ночь была звездной, до звезд можно было достать рукой. Сердце у меня бешено колотилось. Это была не Эллен, а Лиз. Она пришла. Как мне совладать с собой?
   — Рой, — прошептала Лиз, — будьте хорошим другом. Уйдите.
   И вдруг я понял все. Мне стало смешно, легко на душе, хотя и немного обидно.
   Я чмокнул Лиз в щеку, встал, потянулся, обратил лицо свое к звездам.
   Как она пела тогда? «Нас венчали не в церкви…» Я не завидую сейчас жениху Лиз.
   Я отошел от палатки.
   Лиз, пожалуй, слишком запоздала. Начинало светать. А светает здесь без рассвета, яркой вспышкой, взрывом прорвавшихся из-за горизонта солнечных лучей.
   Они осветили палаточный город близ госпиталя. Палатки стали золотыми.
   Здесь стояла лагерем интернациональная бригада спасения, штаб негритянской армии, здесь же расположились и оставшиеся в живых беженцы, медленно угасавшие под банановыми листьями.
   Ко мне подошли Сербург и Лиз
   Вот тебе и на! Их-то уж я никак сейчас не ожидал увидеть.
   Лиз держалась непринужденно, Сербург — замкнуто.
   — Леди и джентльмены, — сказал я, — не кажется ли вам, что все покрыто какой-то дымкой? Утренний туман.
   — Нет, — ответил Сербург, — это не утренний туман.
   — Что же? — спросила Лиз.
   Сербург усмехнулся.
   И тогда мы все трое одновременно увидели в утреннем эмалевом небе сверкнувшую точку. Мы переглянулись. Я почувствовал в одной своей руке руку Лиз, в другой — ручищу Сербурга. Он крепко пожал мою кисть, словно успокаивал. Пальцы Лиз дрожали.
   К сверкающей в небе точке тянулись хвосты комет. Успеют ли догоняющие ракеты сбить преступника, прежде чем он сбросит?..
   — Теория двух атомных взрывов! — истерически крикнула Лиз, бросилась к Сербургу и спрятала лицо у него на груди.
   Он гладил ее волосы и смотрел вверх. Я видел все сквозь дымку, словно мы оказались в центре газовой атаки.
   Лиз посмотрела вверх в лицо Сербурга заплаканными глазами
   — Я говорила вам, что скоро конец. Почему вы?.. — Она не договорила.
   Сербург усмехнулся.
   От сверкавшей в утренних лучах точки отделилось белое пятнышко.
   Я понял, что все кончено. Атомная бомба спускалась прямо на наши головы
   Я вспомнил, что в ответ на теорию двух атомных взрывов в американской печати раздались голоса, требующие гуманности, слышались советы, чтобы вторая атомная бомба была сброшена на то же место…
   В то же место! Почти в то же самое, с отклонением в сторону госпиталя, лагеря бригады спасения, к убежищу несчастных беженцев!.. Но не в сторону домов, заводов и рудников, представляющих собой ценность…
   Пятнышко приближалось, такое невинное, красивое. Можно было различить, что половина парашюта белая, а половина — оранжевая.
   — Сербург! Вы — человек?! — крикнула Лиз. — У вас пульс нормальный…
   Я ждал истерики. Сербург спокойно ответил:
   — Я однозначно знаю, что произойдет.
   Я тоже знал, но мой пульс лучше было не измерять.
   Парашют был уже ниже, чем ему надлежало быть в момент взрыва.
   — Рой, поедемте на вашем «джипе» к месту падения бомбы, — предложил Сербург, словно хотел прокатиться со мной до бара.
   В таком аду возможно любое помешательство.
   Подбежали какие-то люди, отозвали Сербурга в сторону.
   Лиз как завороженная смотрела на совсем близкий парашют, под которым болтался черный предмет.
   Множество людей уже стояли на ногах, некоторые убежали в джунгли, уподобившись страусам, но некоторые смотрели, превратившись в соляные столбы. Слышались крики, завывания, плач.
   — Я еду с вами, — сказала Лиз, смотря на Сербурга высохшими восторженными глазами.
   — Без костюма нельзя, — отрезал он.
   Только теперь я заметил, что Лиз была в плохо запахнутом ночном халатике.
   Она смутилась.
   — Вы наденете мой запасной, — предложил я.
   Сербург пожал плечами.
   Мы уже стояли около моего «джипа». Я и Лиз облачились. Подъехала русская машина, в которой сидели помощники Сербурга с какими-то приборами.
   Сербург сел к нам с Лиз. Мы помчались без дороги к тому месту, где, как казалось, должен был приземлиться парашют. Мы видели, как он опускался на летное поле аэродрома.
   Нам предстояло перескочить через канаву, на границе летного поля. Это была та самая канава, в которой я рыдал, когда самолет Эллен отрывался от взлетной дорожки.
   Мы перескочили через канаву, и я затормозил «джип». Парашют со страшным грузом был совсем низко. Люди бежали от него по летному полю, стараясь спастись хоть в канавах.
   Мы вышли из машины.
   — Сербург, — сказала Лиз, — сейчас будет взрыв. Поцелуйте меня.
   — Я поцелую и вас и Роя. Бомба не взорвется.
   Сербург был прав. Бомба не взорвалась. Бывало так, что атомные бомбы срывались и падали с патрулирующих бомбардировщиков и не взрывались, лежали потом мирно на полях американского фермера или где-нибудь еще. Руанская бомба, та взорвалась. Но как могла не взорваться бомба, предназначенная для взрыва?
   Бомба лежала на бетоне взлетной площадки. Здесь должен был бы образоваться радиоактивный кратер.
   Сербург и его помощники уверенно шли к замершему на бетоне чудовищу. Лиз и я, взявшись за руки, шли следом.
   — Он настоящий мужчина, — сказала Лиз. — Это надо определять здесь, а не в палатке.
   Я не оспаривал. Себя настоящим мужчиной я не чувствовал.
   На атомной бомбе, упавшей на аэродром, были опознавательные знаки, как на самолетах Малой Америки, — это была африканская бомба.
   Помощники Сербурга уверенно разделывали ее, как мясники свиную тушу.
   Сербург подошел к нам и поцеловал сначала меня, потом Лиз».

КНИГА ВТОРАЯ. «SOS»

   Солнце светит с высоты,

   Хищник ищет темноты.

Часть первая. АТОМНЫЕ ПАРУСА

   Меч породил щит, ядро — броню.

Глава первая. АТОМНЫЕ ПАРУСА

   Яркие пики света пронзили ночные облака и словно подняли их над океаном. Красный край солнца всплыл над горизонтом и стал уверенно расти раскаленным островом. В небе полыхал пожар. Оранжевыми становились все более высокие облака.
   Солнце поднималось овальное, словно приплюснутое тяжестью ночи. Тьма последней змеистой тучей обвилась вокруг вновь рожденного солнца и перерезала его петлей пополам. Но солнце не погасло, не уступило. Разделенное на два светила, оно поднималось все выше и выше. Не выдержала тьма, задымилась тонкой тесьмой, испарилась, исчезла. Сомкнулись два юных солнца, слились воедино, и сразу удвоился, стал нестерпимым ослепительный свет.
   Солнце, пламенное и неистовое, щедрое ко всем, но не терпящее рядом никого, поднималось над океаном, погасив несчетные звезды, заставив побледнеть луну.
   Темный ночной океан просветлел. Он размеренно дышал, как во сне, вздымая гигантские пологие волны, которые для океана-исполина были мелкой рябью, но в штормующем море показались бы девятым валом.
   Как на фоне пожара, встал на горизонте силуэт парусного корабля. Освещенные сзади, паруса и флаг на мачте казались черными.
   На носу яхты красовалось название: «АТОМНЫЕ ПАРУСА». На ее палубу выбежал поджарый, мускулистый человек, сложенный, как древнегреческий бог. Это был ее хозяин — мистер Ральф Рипплайн, кумир и надежда «свободного мира».
   Ральф сделал два обязательных круга по палубе. Он радостно улыбнулся своему другу и помощнику, приземистому человеку с мрачным лицом, который приветствовал его поднятой рукой.
   Тренер, величественный, как гофмейстер двора, в голубом тренировочном костюме с инициалами Ральфа, благоговейно нес две пары боксерских перчаток.
   Мистер Джордж Никсон, прозванный государственным «сверхсекретарем», не спавший всю эту ночь, с тем же мрачным лицом деловито снял пиджак и стал надевать перчатки.
   Подбежал Ральф и, припрыгивая то на одной, то на другой ноге, протянул свои руки тренеру. Тот ловко надел ему перчатки и покровительственно похлопал по спине.
   Ральф и Малыш стали боксировать. Ральф был выше, тяжелее, но Малыш выступал когда-то профессиональным боксером. Он щадил хозяина и, принимая удары, ловко заставлял его «набирать очки», однако один раз, «для памяти», поставил его в нокдаун. Ральф отстаивался на одном колене.
   Тренер ударил в гонг. Ральф похлопал Малыша перчаткой по плечу:
   — О'кэй, Малыш. Вы всегда в форме!
   Не дождавшись ответа, он упругим шагом побежал на корму к бассейну.
   Мистер Никсон вытерся мохнатым полотенцем и деловито надел поданный ему тренером пиджак. Он совершенно не устал от этой традиционной утренней встречи с хозяином, но лицо его было утомленным, озабоченным.
   Гибкая фигура Ральфа показалась на вышке для прыжков в воду, на миг застыла и исчезла, а мистер Никсон направился под тент, куда должны подать завтрак. Он наблюдал, как повара в белых колпаках собирали на палубе упавших на нее летающих рыб, взял у повара одну, рассматривая ее прозрачные плавники-крылья и думая о чем-то своем. Навстречу шла Амелия, ведавшая на яхте нескончаемой программой празднеств.
   — С милым утром, дорогой! — сказала она, подставляя напудренную щеку для поцелуя. — Какая прелесть эта рыбка!
   — Утро, — пробурчал мистер Джордж Никсон, по американской привычке проглатывая слово «доброе».
   — Сегодня — день сенсации: полет на крыльях счастья. Но я так встревожена, дорогой. До сих пор нет мисс Лиз Морган.
   Мистер Никсон ничего не ответил. Навстречу супругам шел сияющий Ральф Рипплайн.
   Его обаятельная улыбка, размноженная в миллионах экземпляров открыток, была знакома каждому американцу, многие из которых мечтали походить на ее обладателя.
   — Хэлло! — сказал Ральф, приветствуя только кистью.
   — Хэллоу! — отозвалась миссис Амелия, мило улыбаясь и поднимая руку в оранжевой перчатке.
   Мистер Джордж Никсон с озабоченным видом, держа рыбу за прозрачный хвост, пошел с Ральфом под тент.
   — Яичницу с ветчиной! Кофе! Сливки! — скомандовал Ральф.
   — Немного мармеладу, — добавил Джордж Никсон. — И поджарить летающую рыбу. Сегодня день полетов…
   — Коньяк? — спросил Ральф.
   — Лучше виски.
   Они сидели за столиком, уплетая яичницу, и смотрели на искрящееся море.
   — Вас сегодня не тревожит качка, Малыш? — любезно осведомился Ральф, откидываясь на спинку стула и обнажая в улыбке зубы.
   — Это мой барометр, сэр… Он показывает на «худо».
   — Вот как! Ждать плохой погоды? Не люблю туч.
   — К сожалению, небо осталось безоблачным.
   — Туча не появилась? — настороженно спросил Ральф.
   — Мало только малевать опознавательные знаки… Надо еще уметь пускать механизмы.
   Глаза Ральфа стали холодными.
   — Не кажется ли вам, что в Африке на сей раз не сработали не только механизмы, но и вы, Малыш?
   Малыш смело посмотрел в лицо хозяину.
   — Я не уклоняюсь от ударов, сэр, перед тем как бить насмерть.
   — Насмерть? Это любопытно, — процедил Ральф Рипплайн, вытягивая ноги и смотря мимо Никсона.
   Тот неторопливо налил себе виски, разбавил его содовой водой.
   — Ну! — поторопил Ральф.
   Малыш выпил.
   — Вместо одного самолета теперь полетят эскадрильи.
   — Старо. Это годилось для прошлых войн.
   — Самолеты будут без бомб.
   — Ах, они будут сбрасывать цветочки! — насмешливо сказал Ральф.
   — Не цветочки, а ягодки упадут под ними.
   — Откуда они возьмутся?
   Малыш подцепил на вилку летающую рыбу и выразительно приподнял ее над тарелкой.
   — Вы шутите, Малыш. Через океан? Вам обязательно хочется впутать Америку?
   — Боже, спаси наши души! Ягодки можно приписать только летящим самолетам эскадрильи.
   Ральф мальчишески расхохотался:
   — Вы чудо, Малыш! Недурно задумано. Баллистические ягодки! Гуманно!
   — Гуманность, сэр, в скорейшем завершении конфликта. Мы с вами боремся за мир. Конфликт разжигают африканские коммунисты. Сейчас там уже интернациональная бригада спасения, завтра там окажется армия добровольцев со всего мира. Надо кончать раньше.
   — Еще в первом раунде.
   — Нужен нокаут.
   — Так в чем дело? Я не замечал, чтобы вы долго размахивались перед нокаутом.
   — Да, сэр. Не в моих правилах колебаться, но…
   — Ах, боже мой, не будьте скучным!..
   С палубы слышался женский смех. Стайка хорошеньких девушек в развевающихся купальных халатиках бежала мимо тента, крича:
   — В праздничной программе сегодня полет на крыльях счастья!
   — Полет? Надеюсь, Лиз не запоздает, — вслед им сказал Ральф.
   Малыш наклонился к хозяину:
   — Мисс Морган сейчас в Африке, сэр. В том самом месте…
   Ральф приподнял брови, глаза его насторожились.
   — Какая чепуха! — холодно рассмеялся он.
   — Тем не менее, — настаивал Малыш.
   — Впрочем, это даже лучше… Но я от вас, дорогой, ничего подобного не слышал.
   Ральф Рипплайн непринужденно поднялся. Мистер Джордж Никсон тяжелым выжидающим взглядом смотрел ему в спину. Ральф почувствовал взгляд и обернулся. Рот его улыбался, но не глаза…
   Мистер Джордж Никсон уже знал, что делать. Он деловито зашагал по палубе и чуть не споткнулся о небольшую платформу с глыбой мрамора, которую только что сюда вкатили. Прославленный скульптор, итальянец, приглашен был на яхту изваять статую Рипплайна. Наступил час, когда Ральф позирует ему.
   Вся яхта тогда священнодействовала. Люди затаив дыхание смотрели на оригинал и выступающую из мраморной скалы застывшую, но совершенно живую копию великолепного Ральфа, баловня судьбы, успеха и счастья.
   В запыленном мраморной крошкой синем халате, в берете, с зубилом и молотком в руках, носатый маленький скульптор мерно откалывал от мрамора крохотные кусочки, потом верными движениями резца удалял все лишнее, оставляя воплощенное в мрамор великолепие здоровья и удачи. Само собой разумеется, что мрамор не запечатлел старых, зарубцевавшихся ран, напоминавших о скверной «марсианской ночи».
   Миссис Амелия Никсон хлопотала. Наступал кульминационный момент праздника.
   Было объявлено, что мисс Элизабет Морган, занятая приготовлениями к свадьбе, прибыть на яхту не сможет. Она просит мысленно представить ее в воздухе на крыльях рядом с любимым.
   Автоматы убирали паруса. Яхта шла малым ходом.
   На воду спустили скутер. Мистер Ральф Рипплайн, бронзово-загорелый, стоя на водных лыжах, летел за пенной струей скутера, выпрямившись во весь рост. Он готовился к предстоящему полету.
   — Как он красив! Как ловок! — слышались женские голоса.
   Скутер делал круги вокруг яхты. Ральф, держась за буксирующую его веревку одной рукой, мчался на водных лыжах то лицом вперед, то спиной. Он наслаждался быстротой, солнцем, соленым ветром и брызгами.
   С кормы яхты бросили тонкую нейлоновую нить. На скутере поймали ее. Потом спустили огромные черные крылья, напоминающие крылья исполинского грифа. Скутер отошел от яхты, натянув незаметную на фоне воды и неба нить, которая была прикреплена к крыльям.
   Ральф, стоя на водных лыжах, надел черные крылья.
   На яхте защелкали автоматы. Исполнительные механизмы совсем убрали паруса.
   Яхта быстро набирала ход, она шла против ветра, со спущенными парусами. И тем не менее скоро она уже неслась, едва касаясь воды.
   Ральф мчался на водных лыжах по волнам следом, незримо связанный с судном, с атомными двигателями, заменившими сейчас паруса. Он взлетал на гребни волн, пролетал над ними. Но вот, прыгнув с очередного гребня, он уже не опустился на следующий, он стал подниматься на крыльях, косо поставленных к встречному ветру.
   Крики восторга прокатились по яхте. Черный демон взлетел выше мачт. Он клонил крыло то вправо, то влево, взмывал вверх, опускался почти к самой воде, едва не касаясь пенных гребней, потом снова летел, щеголял своей силой, ловкостью.
   Озабоченный мистер Джордж Никсон получил новую депешу. Сидя один в каюте, он в бешенстве ударил кулаком по столу. Но что можно было сделать? Никсон представил, как десять черных тел, напоминая гигантских летающих рыб, выскочили из глубины океана и, подобно черным демонам, поднялись в воздух, нет, выше воздуха, ушли по плавным кривым за атмосферу, где рядом с солнцем светят звезды, чтобы упасть в строго рассчитанном месте на Черном континенте.
   Он уже не мог их остановить.
   Бессильно сжимая кулаки, мистер Джордж Никсон метался по каюте.
   Яхта убавляла ход. Ральф Рипплайн ловко опустился на воду и несся теперь по ее поверхности без лыж, на одних пятках, вздымавших буруны.
   Скоро яхта «Атомные паруса», выключив двигатели, легла в дрейф. Еще раньше скутер догнал ее, перехватил нейлоновый линь и подвез Рипплайна к судну. Ральф не пожелал снять свои исполинские крылья. Вместе с ними Ральф гордо поднялся на сверкающую палубу, где его встречали восхищенные гости.
   Среди них был и Малыш с непроницаемым лицом.
   — Ну как полет?! — весело крикнул ему Ральф.
   — О, полет был изумительным! — ответила за мужа миссис Амелия.
   — Мы все в восторге! Какой расчет!
   — Какая смелость! Какая красота!
   Окружившие Ральфа девицы старались завладеть его вниманием.
   — В следующий раз я полечу с кем-нибудь из вас, — пообещал он.
   — А как же мисс Лиз?
   — Она, кажется, нездорова, — сказал Ральф и испытующе посмотрел на Малыша.
   — Она совершенно здорова, сэр, — тотчас отозвался мистер Никсон. — Я только что получил известие.
   — Ах, как жаль, что она не смогла приехать, — огорчилась Амелия.
   Ральф изменился в лице. Он сбросил с себя крылья и, оттолкнув их ногой, подошел к Никсону.
   — Совершенно здорова?
   — Все, абсолютно все там совершенно здоровы.
   — Все?
   Малыш кивнул.
   — Как это может быть?
   — Вам нужно отдохнуть после полета, сэр, — сказал мистер Никсон.
   — Это было упоительно! — воскликнула одна из девиц, но увидела лишь загорелую мускулистую спину Ральфа Рипплайна. Он направлялся в свою каюту.