Казанцев Александр Петрович. Льды возвращаются

   Черные тучи вдали подпирались огненным столбом, менявшим окраску. Яркая струя как бы превращалась в остывающий железный стержень и потом снова светлела, пульсируя. Иногда под ней что-то взрывалось, и тогда в черной клубящейся пене внизу сверкали искры раскаленных камней и во все стороны разлетались хвостатые ракеты. Потом на снежном склоне там и тут белыми джиннами из разбитых кувшинов взвивались столбики пара. Седловина снежной горы была совсем не конической, как обычно у вулканов, а прогнутой и темной. На исполинского коня словно накинут был черный бархатный чепрак, а на каменном седле высился огненный всадник-великан с черной грибовидной шляпой, скрывавшей загадочное лицо. Багровые потоки магмы, прорвавшись в ущелья, походили на ноги исполина в красных штанах, пришпорившего грузного коня, гулким топотом содрогавшего землю.
   Смахивая слезы, Люда с отчаянием смотрела на это видение, отнявшее у нее самое дорогое в жизни…
   По крутой тропинке к наблюдательному пункту, выбранному Людой рядом с готовым к взлету вертолетом, поднимался Овесян. Он торопился лететь к вулкану, осмотреть его склоны, все еще на что-то надеясь.
   Люда была уверена, что он не позволит ей лететь с ним. И все же она подошла к нему:
   — Амас Иосифович!.. Я не могу не полететь… Я их любила.
   — Вот как? — нахмурился Овесян.
   — Совсем по-разному, Амас Иосифович, но очень любила.
   Люда не поверила сама себе. Овесян приказал ей садиться в машину. Врач вместе с группой инженеров находился в соседнем селении. Овесяну некогда было залетать за ним. А у Люды в санитарной сумке было все для оказания первой помощи.
   Пилот включил двигатель. Со свистом завертелся горизонтальный винт.
   Научные сотрудники и рабочие подземной лаборатории вместе с горцами, запрокинув головы, провожали взглядами разведчиков, летевших к страшному вулкану. А словно застывший столб термоядерного взрыва с расплывшейся по небу грибовидной шапкой зловеще возвышался над снежными горами.
   Совсем незадолго до этого пилот другого вертолета, оставленного на дне «бездны Бурова», чтобы вывезти отважных физиков, стоял около машины, расставив ноги в меховых унтах, и с тревогой смотрел в глубь пещеры на поблескивавшую от огней влажную дорожку. За его спиной стоял вертолет с открытой дверцей кабины. Огромный винт словно нехотя вращался, но его свистящий шум, обычно отдающийся в каменных стенах, был не слышен из-за подземного гула. Только аварийные прожекторы освещали сейчас каменные стены «бездны Бурова». Свежие изломы камня, следы недавних взрывов для расширения колодца оттеняли более темные, отполированные водой и временем отвесные стены пропасти.
   Латыш Вилис Драйнис, инженер и летчик-испытатель, ученик Дмитрия Росова, называвшего его самым немногословным человеком на Земле, космонавт, участник космического патруля, не мог назвать в своей жизни минуту большего волнения. Он сам бы хотел быть там, в пещере, превращенной в подземную лабораторию, откуда доносился сейчас грозный гул…
   Вилис Драйнис ощутил, как заколебался под ногами каменный пол. Бетонная дорожка треснула и вздыбилась буграми.
   Вилис Драйнис нахмурился, но не двинулся с места. Он понимал, что спустя минуту вертолету уже не подняться… Огромная трещина только что расколола стену пропасти. Даже небольшого камня, упавшего сверху, было бы достаточно… Но летчик ждал.
   Подземные толчки усиливались. Каменные глыбы под ногами и над головой качались…
   Погасли прожекторы аварийной сети. Должно быть, при растрескивании стен порвало кабели. Теперь свет падал только из окон и раскрытой дверцы вертолета. Пещера, откуда должны были прийти физики, превратилась в черный проем.
   Грохот словно мчащегося на Вилиса Драйниса поезда надвигался, рос, оглушал…
   Ноги летчика вросли в камень. И сам он уподобился каменному изваянию, опустив голову с устремленным в темноту пещеры взглядом. Эту позу угадал скульптор, который в память подвига героя вырубил из гранита статую, впоследствии установленную в Риге.
   Грохот горного обвала достиг физической плотности, он сдавливал летчику голову, душил его. В глубине пещеры появилось яркое пятно.
   Окаменелый летчик продолжал стоять. Казалось, приближающийся поезд сейчас сшибет его с ног.
   Яркое пятно превратилось в слепящее солнце и вдруг погасло.
   Вилис Драйнис ничего не видел. Кто-то тряс его за плечо.
   Наконец зрение вернулось к нему.
   Гигант в жароупорном скафандре показывал на лежащую в автокаре помощницу.
   Вилис Драйнис ожил. Он схватил бесчувственную Шаховскую на руки. Буров, горбясь от тяжелого груза в руке, едва поспевал за ним. До вертолета нужно было пробежать лишь несколько шагов. Драйнис бросил в проем двери свою живую ношу и вскочил в кресло пилота, как прыгают на всем скаку в седло скакуна. Буров с кряхтением влез за ним. Он не успел захлопнуть за собой дверцу, а машина уже рванулась вверх.
   Требовалось поразительное искусство пилота, чтобы по узкой пропасти подниматься, не задевая лопастями винта за камни стен.
   Буров не решался расстегнуть на Шаховской скафандр или хотя бы снять ее шлем. Но она сама зашевелилась и порывисто села. Через очки скафандра на Бурова смотрели ее расширенные глаза.
   Она стала растирать колено.
   И вдруг страшная тяжесть налила свинцом тела Бурова и Шаховской, прижала их к полу кабины, вдавив и пилота в кресло.
   Подземные газы смели шлюз, что стоял на их пути, и вырвались наружу через вертикальный колодец, как пороховые газы в гигантском орудии. Разбуженный вулкан выстрелил вертолетом в небо, как вулканической бомбой. Эта была его первая бомба. Вертолет вылетел из колодца впереди устремившихся за ним камней. Только это и спасло машину от полного разрушения. Но вертолет уже не был летательным аппаратом. Горизонтальный винт был сорван потоком газов, хвост фюзеляжа исковеркан. Теперь лишь одна кабина взлетала в последний раз высоко в воздух над снежными склонами Кавказских гор.
   Держа руку Лены в своей, Буров приподнялся на колени, заглянул через окно. «Ну, кажется, теперь все… Лишь бы нашли электромагнит…» — подумал он.
   Пилот Вилис Драйнис, напряженно щурясь, смотрел через окно, сжимая, казалось бы, бесполезные рычаги.
   Сделанная людьми из металла и пластмассы первая бомба вулкана Бурова достигла максимальной высоты прямо над новым кратером и стала падать…
   Когда-то конструкторы вертолетов бились над безопасностью аварийного спуска. Винт рассчитывался так, что при падении с выключенным мотором он вращался струей воздуха в режиме парашютирующего спуска, развивая достаточную подъемную силу для плавной посадки машины. Но это не помогало при катастрофах, когда по какой-нибудь причине разлетались лопасти винта и когда, казалось бы, уже ничто не могло помочь падающим вместе с машиной людям. Знаменательно, что на помощь винтовым машинам пришли конкурирующие с ними реактивные двигатели. Вертолет Вилиса Драйниса был снабжен аварийными ракетами, которые он и включил сейчас, когда вертолет стал приближаться к земле. Взревели дюзы, резко встряхнув кабину. Пилот регулировал их тяговую силу, чтобы выровнять машину… И осторожно посадил ее на камни, совершенно так, как совершали мягкую посадку спускающиеся отсеки космических кораблей.
   Открыть дверцу покореженной кабины даже таким силачам, как Буров и Драйнис, оказалось не под силу. Уходили драгоценные мгновения.
   Выход нашел Буров: он высадил ударом ноги окно и выбросил в него свой бесценный электромагнит.
   Потом в окно выбралась Шаховская, спрыгнула на камни и тотчас молча припала на колено. За ней легко выпрыгнул Буров.
   Капитан воздушного корабля покидал его последний. Уходя, он оглядывался на изуродованную машину. Буров с грузом, прихрамывающая Шаховская спускались на снег со скалы, где остался вертолет.
   Внизу дымовой завесой вставали клубы пара. Случилось самое страшное: лава опередила беглецов, преградила им путь… Надо было бежать, состязаясь с огненным потоком.
   Чтобы выбрать дорогу, они легли на скалу и заглянули вниз, откуда вырывались клубы пара. Сквозь пар был виден густой тестообразный поток, в котором словно нехотя двигались красные, оранжевые, фиолетовые струи. Встречая препятствие, магма лениво останавливалась, набухала и медленно переваливала через камень, оставляя на нем твердую тускневшую пену. Испарения многоцветными клубами поднимались из глубины ущелья.
   Если бы это был единственный поток, его можно было обогнать, но там, внизу, судя по клубам пара и дыма, двигалось еще несколько огненных ручьев.
   Оставаться на скале было невозможно. Раскаленные камни с шипением то и дело падали на нее, отскакивали, рассыпались свистящими осколками. Одна из таких бомб попала в вертолет. Машина вздрогнула, упала набок, из нее повалил дым, и она вспыхнула.
   Огонь бушевал повсюду. Ветер понес дым из ущелья. Буров и Шаховская были защищены скафандрами, а Драйнис… Летчик задыхался. И все же он мужественно продолжал спускаться, помогал хромающей Шаховской, даже хотел взять у Бурова тяжелый электромагнитный сосуд.
   Скоро путники убедились, что окружены огненной лавой со всех сторон. Поток смыкался, сужая кольцо. Люди оказались на небольшом каменном островке, постепенно погружавшемся в тестообразную огненную магму.
   Можно было поражаться, что Драйнис все еще держится на ногах. Буров стал снимать с себя скафандр, чтобы надеть на летчика, но тот, разгадав замысел ученого, побежал вниз, перепрыгивая через огненные струи лавы. В несколько прыжков он оказался в недосягаемости. Даже в жароупорных костюмах нельзя было пройти к нему. Лавовые ручьи набухли, разлились, наполняя все вокруг клубами пара и дыма.
   И снова стоял каменный пилот в той же позе, как и в пещере, расставив ноги в дымящихся унтах, упрямо нагнув голову.
   Так на глазах у потрясенных ученых погиб отважный пилот, который, даже задохнувшись в отравляющих газах, не упал, а лишь прислонился спиной к утесу, словно и сам был сделан из камня. Лава подобралась к нему снизу и скрыла его фигуру в клубах дыма, а с утеса на него низвергнулся огненный водопад.
   Шаховская, стоя на коленях, рыдала, Буров вытянулся, не отрываясь глядел на стену дыма. Она занавесом скрыла героя.
   Лава поднималась все выше и выше. Ученые понимали, что жароупорные скафандры не помогут им. Они только что видели свою собственную участь.
   Радио в скафандрах не работало, нельзя дать о себе знать.
   И тут Буров вспомнил об электромагните, который с таким трудом вынес из пещеры. Ни при каких обстоятельствах он не разомкнул бы обмотки, не выключил бы бесценное магнитное поле, быть может, удерживающее «А-субстанцию», но… Он решился на другое — использовать часть аккумуляторов для получения электрической искры, которая, как радиопомеха, будет отмечена любым радиоустройством, подобно тому, как была, принята первым радиоприбором Александра Попова.
   Буров решился мгновенно. Только он и мог бы оторвать руками часть провода, как, бывало, гнул его дед подковы. Этим куском провода он стал накоротко то замыкать, то размыкать несколько банок аккумулятора.
   Шаховская не сразу поняла, что он делает. Но она заметила, как периодически вспыхивает у него под белой перчаткой электрическая искра.
   И вдруг Эллен Сехевс с омерзением вспомнила, как готовили ее за океаном к секретной миссии, как учили простреливать апельсин на лету, писать тайнописью, передавать шифры по азбуке Морзе…
   Она узнала азбуку Морзе во вспышках искры в руках Бурова. Он передавал только одно слово, то самое, которое принял по своему беспроволочному телеграфу Александр Попов.
   — Герц… Герц… Герц… — Ученый передавал имя ученого.
   А лава поднималась, затопляя скалу, послужившую Бурову и Шаховской последним убежищем.
   Превозмогая боль в ноге, Шаховская подползла к Бурову.
   — Что передать… от вас? — крикнул он ей через шлем.
   — Передайте… — вдруг на что-то решившись, сказала она, но потом добавила: — Нет… ничего от меня не передавайте…
   И снова вспыхивала искра:
   — Герц… Герц… Герц…
   Искровые помехи, в которых опытные радисты отгадали слово «Герц», были сначала обнаружены в Армения и почти одновременно в Тбилиси.
   Академик Овесян, находившийся в воздухе на вертолете, получил запеленгованные координаты спустя восемь минут после приема первых искровых помех. Еще через шесть минут он уже снижался над огненным потоком, где в клубах дыма едва удалось рассмотреть два белых асбестовых скафандра.
   Вертолет застыл в горячем воздухе над лавовым потоком. Спуститься ниже было нельзя, и из кабины сбросили нейлоновую лестницу.
   Шаховская стала взбираться первой. Одна нога ее беспомощно висела. Как матрос парусного корабля, она поднималась на одних руках.
   Буров же мог использовать только одну руку, в другой он держал свою тяжелую ношу.
   Люда и Овесян подхватили и втащили в кабину Шаховскую. Она была в полном изнеможении.
   Вертолет поднимался, хотя на лестнице, перехватывая рукой перекладины, еще висел Буров.
   Он появился наконец в кабине, когда с Шаховской уже сняли скафандр.
   Буров выпрямился и сбросил с себя шлем, шумно вдохнул воздух, расправил плечи.
   — Где пилот? — обернулся к нему, стоя на коленях около Шаховской, Овесян.
   — Отлит из камня, — сказал Буров, опустив голову.
   Овесян понял его. Он поднялся на ноги и сказал:
   — Память ему… в сердцах.
   — Вот здесь то, что вынесла из ядра Галактики струя рожденного там водорода, — сказал Буров, указывая на электромагнит.
   — Получилось? — радостно воскликнул Овесян, потом, спохватившись, стал спрашивать: — Радиация? Каков был спектр излучения?
   — За красной чертой, — ответил Буров.
   — Счетчик! Счетчик Гейгера! Радиометр! — требовал Овесян.
   Люда осматривала ногу Шаховской, оказывая первую медицинскую помощь.
   — Лю, милый, — сдерживая стон, тихо сказала Елена Кирилловна. — Как хорошо было, когда ты меня любила…
   — Радиометр! — тряс за плечо Люду Овесян.
   Люда нашла в сумке прибор.
   Едва его приблизили к Шаховской и к Бурову, как он начал неистово трещать, зловещая красная точка загорелась на нем.
   Буров и Овесян переглянулись.
   — В Москву! — зашумел Овесян. — Сейчас же в Москву! Они получили чудовищную дозу облучения. В госпиталь!
   — Буров! — в отчаянии крикнула Люда, бросаясь от Елены Кирилловны к Бурову, прижимаясь к его груди.
   — Сейчас же отойди! — резко скомандовал Овесян. — Ты с ума сошла! Они же сейчас источники излучения!
   Неизвестно, действительно это было так, или Овесян этим окриком лишь хотел привести Люду в чувство, но девушка отпрянула, а Овесян встал между нею и Буровым.
   Вертолет переменил курс и полетел прямо на аэродром, чтобы пересадить больных в предупрежденный по радио скоростной лайнер, который уже через два часа доставит их в Москву.

Глава пятая. МАЛОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

   «Снова Африка! Милая сердцу Африка, в вечной любви к которой я поклялся на банановой просеке, где мне сверкнуло счастье.
   Знакомый отель, занятый теперь под штаб «SOS», и знакомое место, где была разбита палатка, в которой мы разговаривали ночью с Буровым и Лиз…
   Лиз! Она числится моей женой перед богом и людьми. Увы, несчастливы все браки, заключаемые из долга, жалости или каких-либо других чувств, кроме одного… способного валить столетние дубы.
   Лиз преобразилась. Лиз, которую я знавал в одеянье сестры милосердия, в противоядерном костюме дьяволенка и в изодранном живыми скелетами манто, эта Лиз, сняв одолженное сестрицей Джен подвенечное платье, сидя со мной в купе поезда, сразу же объявила, что отныне наша жизнь будет иной. Мы будем наслаждаться ею на коралловом пляже тихоокеанского островка, где она будет плести мне гирлянды из дурманящих цветов, любуясь на босоногих и загорелых ребятишек, которых мы народим вопреки всему, что творится в обледенелом мире, где должно хватить экваториального тепла на нас двоих.
   Я вспоминал об этих ее рассуждениях, когда с ужасом наблюдал из засохших после морозной зимы джунглей за великим переселением народов, вернее, за попыткой такого переселения…
   Я примчался сюда, извещенный о грозящих событиях, и спрятал «джип» в зарослях, где вымерли уже попугаи и обезьяны.
   Вдали на рейде стояло несколько кораблей. Катера буксировали к берегу огромные лодки или маленькие баржи, кунгасы, как их зовут моряки.
   Я видел чернокожих, притаившихся в чаще. Они один раз уже освобождались от гнета тех, кто захватывал их дедовские земли, и теперь враждебно смотрели на погруженных в баржи людей и ждали.
   Я тоже ждал, затаив дыхание, стараясь разглядеть маленькие точки голов над бортами кунгасов. Ведь в каждой из них был целый мир чувств, надежд, страстей.
   Что касается моей головы, то в ней надежд и страстей, очевидно, было так много, что для всего остального не осталось места. Потому, верно, я и не бежал с Лиз на купленный ею островок с бронзовыми таитянками на услужении, могущими услаждать танцем живота, а снова стал журналистом, всегда стремящимся в центр событий.
   Пекло снова было в Африке, где я оказался одновременно со штабом «SOS», узнав о гибели раздавленной льдами яхты «Атомные паруса».
   Да!.. Я снова впрягся в лямку журналиста, хотя мог бы нежиться под долларовым покровительством своей супруги. Печать — отрава! Кто был напечатан хоть раз, всю жизнь будет стремиться напечататься снова!.. Даже если ради этого опять понадобится лезть в пекло.
   И я бежал от Лиз в Африку, чтобы все увидеть самому.
   На атомных руинах бывшего африканского города должна была вырасти новая столица малого человечества. Оказывается, то, что не могли сделать штыки, пули и даже атомные бомбы, сделали доллары Рипплайна. Чернокожее, неустойчивое, запуганное атомной бомбой правительство охотно пошло на сделку с организацией «SOS», заблаговременно скупавшей приэкваториальные земли. И теперь штаб «SOS» хозяйски готовился править ими.
   У меня, у журналиста, была одна цель — наблюдать…
   Людская волна на кунгасах приближалась.
   Катера из-за мелководья не могли подойти к берегу и разворачивались ярдах в пятидесяти от пенной дорожки прибоя.
   Кунгасы еще десяток ярдов шли к берегу, пока не натягивался буксирный канат, заставляя их повернуться. Они становились бортом к волне, готовой опрокинуть суденышки. Люди спрыгивали прямо в воду, оказываясь в ней по пояс, и мужчины и женщины. Малолетних несли на руках.
   Толпа людей, вздымая фонтаны брызг, с ликующими криками побежала к берегу.
   И тогда раздались выстрелы и засвистели стрелы.
   Люди бросались в воду, некоторые доползали до пенной дорожки. Волны прибоя кидали их на берег и тут же стаскивали обратно в воду.
   Никто из высадившихся не повернул назад к кунгасам, которых, впрочем, уже и не было.
   Я видел озабоченное выражение лиц чернокожих стрелков, а у некоторых даже испуганное.
   С разноязычными дикими криками совершенно безоружные люди с жалким скарбом в руках, размахивая палками и зонтами, выбежали на прибрежный песок. Некоторые падали или садились словно дли того, чтобы отдохнуть. Остальные продолжали бежать к джунглям.
   И негры дрогнули, не выдержали непонятной безоружной атаки одержимых захватчиков. Они стали отходить в поблекшую чащу джунглей.
   Люди на берегу плакали и обнимали друг друга. Им казалось, что они уже достигли всего, чего хотели, что теперь останется только выйти на целинные просторы согреваемой Солнцем земли, чтобы скорей начать ее пахать. Увы, они не представляли себе, что в романтической Африке, воспетой в век колонизации, ныне не найти уже невозделанных земель или непроходимых чащ, которые можно корчевать. Разве что в заповедниках, приобретенных организацией «SOS».
   К берегу приближалась новая волна катеров с кунгасами. По воде, уже не падая в нее, бежала новая толпа надеющихся на счастье людей.
   На берегу кто-то плакал над трупами или стонал. Но это тонуло в общем ликовании.
   Схватив топоры, несколько человек пошли рубить померзшие лианы для костров и обнаружили меня.
   — Хэлло, ребята! — весело сказал я. — С новосельем!
   Люди подозрительно посмотрели на меня, может быть, даже не поняв моих слов.
   — Добрый день, господин, — все же отозвался один из них. — Вы не чиновник?
   — Нет, я репортер.
   Я храбро двинулся к берегу, к толпящимся людям.
   Их уже были сотни, может быть, больше тысячи… Они боялись идти в незнакомые джунгли и теснились у воды, представляя великолепную цель для скрытых в чаще стрелков, которые берегли заряды и стрелы. Едва ли их на всех хватило бы.
   На мне был фланелевый костюм с короткими шортами и пробковый шлем. Я, выделялся среди мокрых, измученных переездом в трюмах людей, как белая ворона.
   Прямой старик с негнущимися ногами и черноволосая бойкая девушка вышли мне навстречу из настороженной толпы.
   — Мы мирные люди! Мы мирные люди! — говорил старик по-французски и по-голландски.
   — Мы мирные люди, — добавила девушка по-итальянски и, наконец, сказала то же самое по-английски.
   — Хэлло, леди и джентльмены! — воскликнул я. — Сожалею, что вам устроили здесь такой нерадушный прием.
   — Это потому, что мы не предупредили о приезде телеграммой, — бойко заявила девушка.
   — Мы мирные люди, — твердил старик. — Мы ничего не имеем против негров. Мы им поможем возделывать землю.
   — Понимаете, дружок, здесь теплее, — пояснила девушка.
   Еще бы не понимать! Я все отлично понимал. Но вот все ли понимали эти несчастные?
   Меня окружили, стали расспрашивать, наивно делились своими планами…
   Что я мог им сказать?
   — Можно понять, ребята, зачем вы явились сюда. Человек и прежде отступал перед ледниками… и переселялся ближе к экватору.
   — Вот видите! Он нас понимает! — обрадовались несчастные.
   — Вы покажете мне ваши джунгли? — взяла меня под руку бойкая черноокая. — Мне бы хотелось прогуляться по лесу именно с таким кавалером. — И она засмеялась, прильнув ко мне плечом.
   — Отойди от господина, пакостница! — закричала на нее белобрысая толстуха. — Полюбуйтесь на нее, она собирается обрабатывать здесь не землю, а мужчин.
   — А разве вы не откроете здесь, тетушка, для этого заведение?
   — Молчи, шлюха!
   Напирающие мужчины оттолкнули от меня женщин.
   — Господин! Нас тучи… мы как саранча… С нами лучше договориться, — сказал высокий старик. — Мы знаем, что часть из нас можно убить. Мы идем на это. Все равно у вас земли на всех не хватит.
   В глазах у старика было что-то маниакальное.
   Я достал пачку сигарет и угощал ими незваных пришельцев.
   Все новые и новые отряды их выходили на берег.
   Усевшись на камни, я беседовал с ними, с крестьянами из Голландии, из Бельгии, из Франции. Были и испанцы, и португальцы, даже итальянцы. Пароходные компании брали огромные деньги, ссылаясь на дороговизну работы ледоколов, которые должны вести во льдах караваны судов. Это был самый первый караван. Со следующими можно проехать дешевле, но ведь может не остаться земли. Они умеют орошать пески и осушать болота. Среди них есть инженеры и врачи, есть юристы и коммерсанты
   — Даже девки! — вставила черноокая, дымя взятой у меня сигаретой.
   Наша беседа прервалась воющим свистом бронированных чудовищ. Безгусеничные танки со свистящим шипением плавали на воздушной подушке почти над самой землей. Они перемещались в неожиданном направлении, порой вертелись волчком на месте.
   Стихийные переселенцы, так и не обсохнув у разведенных на берегу костров, повскакивали на ноги. С помощью стратегии и тактики саранчи они выдержали первую первобытную схватку за право встать на землю. Предстоял новый бой за право стоять на ней.
   Танки не стреляли. Они выпускали огненные струи жидкости, отрезавшие толпу переселенцев от леса. Жидкость смрадно горела на камнях.
   Опаленные, обожженные люди отхлынули от леса, вошли по колено в воду. Дети плакали.
   Меня толкали, пока я тоже не промочил ботинки.
   Люди стояли так плотно, что волны разбивались о спины в крайнем ряду.
   Из клубившейся черным дымом огненной стены то и дело вылетали стрелы, поражая кого-нибудь из толпы. То и дело слышались всплески от падающих тел.
   Танки теснили людей, стараясь отъехать от огня, чтобы самим не вспыхнуть.
   Меня поразила организованность туземцев, вооруженных самыми последними достижениями современной техники. Но я, конечно, ошибся. В танках сидели белые.
   Офицеры показались из люков, выставив на броню залаявшие громкоговорители.
   — Говорят отряды охраны собственности. Вторжение незаконных переселенцев вопиюще нарушает священную собственность на землю, ныне приобретенную организацией «Спасение от Солнца». Захват принадлежащих ей земель не будет допущен.
   В промежутках, когда громкоговорители замолкли, слышались плач детей, стоны раненых и обожженных.
   — Однако организация «SOS» исполнена милосердия. Все незаконно прибывшие на побережье должны проследовать в карантинную зону.
   Я не мог выйти из толпы, оцепленной водой, танками и огненной стеной. И вместе со всеми побрел в карантинную зону, оказавшуюся кораллем для скота, изгородь которого охранялась плавающими над землей танками…
   Некоторые пытались бежать из загона через изгородь. В них даже не стреляли, чтобы не беспокоить собравшихся. Их поливали из огнеметов горючей жидкостью. Огненные факелы некоторое время с визгом бежали к лесу. Догорали они уже лежа и извиваясь на почерневшей траве.