Страница:
Зазвонил телефон, и кто-то из молодых сотрудников снял трубку. На ней был укреплен шифратор, изменявший частоту звуков. На другом конце линии такое же устройство преобразовывало сигналы снова в нормальную речь.
— Господин полковник, еще один звонок, переадресованный из Америки.
— Я же сказал им: ни с кем не соединять, — простонал Байон. — Это либо предатель, пытающийся свести наши усилия на нет у самой финишной черты, либо саботажник, который старается нас затормозить. Кем бы он ни был, передайте, пусть катится к чертям!
— Слушаюсь, месье.
— Теперь они вдруг захотели мне помочь. Теперь! — продолжал кипятиться полковник. — Где ж они были все эти семнадцать лет?
— А вдруг это все-таки не то, что вы думаете, — осторожно заметил сержант Маре.
— И много ли шансов, что это так? — поинтересовался Байон. — Служащие Доминика разбросаны по всему миру. Для нас будет лучше сидеть в изоляции и не подцепить заразу.
— И довариваться в собственном соку, — добавил сержант Маре.
Полковник посмотрел на экран с четким цветным изображением. Листва неспешно раскачивалась на нем у стены древней крепости, которую теперь превратили в предприятие. Сержант был по-своему прав. Эти последние четверо суток оказались совершенно безрезультатными.
— Подождите! — рявкнул Байон.
Офицер, ответивший на звонок, повторил приказ в трубку. С бесстрастным выражением лица он следил за командиром.
Байон снова потер щетину. Все равно он ответа не узнает до тех пор, пока не откликнется на звонок. И что тут было важнее, спрашивал он себя, гордыня или поимка Доминика?
— Я возьму трубку, — наконец решил полковник. С протянутой вперед рукой он решительно направился к телефонному аппарату, сопровождаемый удовлетворенным взглядом сержанта. — И нечего так радоваться, — посоветовал Байон, проходя мимо него. — Это решение принято мною лично. И твои реплики не имеют к нему никакого отношения.
— Никак нет, месье, — ответил Маре, безуспешно стараясь согнать довольное выражение с лица. Полковник взял трубку.
— Это Байон. В чем дело?
— Господин полковник, — обратился диспетчер, — вам звонит генерал Майкл Роджерс из Национального центра по разрешению кризи...
— Полковник Байон, — ворвался голос Роджерса, — простите, что перебил вас, но мне крайне необходимо с вами поговорить.
— C'est evidemment[28].
— Вы говорите по-английски? — спросил Роджерс. — Если нет, дайте мне минутку, чтобы позвать переводчика...
— Я говорю по-английски, — неохотно ответил Байон. — Что у вас, генерал Роджерс?
— Насколько я понимаю, мы пытаемся покончить с общим врагом.
— Пытаемся, да.
— Мы уверены, — продолжил Роджерс, — что он планирует распространение компьютерных программ, которые помогут вызвать сильные волнения в крупных городах по всему земному шару. Мы уверены, что он намерен использовать эти волнения, чтобы ввергнуть в хаос экономику ведущих стран Америки и Европы.
Байон ощутил сухость во рту. Человек на другом конце провода либо был ниспослан Богом, либо являл собой когтистую лапу самого сатаны, подумал он.
— Как вы об этом узнали? — спросил полковник.
— Не узнай мы этого, правительство впредь не дало бы нашей команде ни цента.
Ответ Байону понравился.
— Как насчет его боевиков? Вам о них что-нибудь известно? — поинтересовался он в надежде узнать что-то новое. — Годится любая новая информация.
— Ничего, — признался Роджерс. — Но мы подозреваем, что он тесно связан с рядом неонацистских группировок и в Америке и в других странах.
Байон на какое-то время умолк. Он все еще не доверял этому человеку до конца.
— У вас интересная информация, но от нее не много проку, — наконец сказал он. — Мне нужны доказательства. Я должен узнать, что происходит внутри крепости.
— Если проблема в этом, я смогу вам помочь, — с готовностью предложил Роджерс. — Полковник Байон, я звонил, чтобы предложить вам помощь одного из натовских офицеров, который сейчас в Италии. Это полковник Бретт Огаст, он специализируется по...
— Я читал служебные доклады Огаста, — перебил его Байон. — Блестящий специалист по борьбе с терроризмом.
— И еще мой друг детства, — добавил генерал. — Если я попрошу, он вам поможет. Кроме того, в Германии у меня есть оборудование, которое я вам могу одолжить.
— Что за оборудование? — поинтересовался Байон. Его снова начинали мучить сомнения. Уж слишком соблазнительной казалась помощь этого человека. Настолько соблазнительной, что он вряд ли сможет перед ней устоять. Однако все это вполне могло быть затеей и самого Доминика, а тогда рухнут все усилия.
— Это новый тип рентгеновского аппарата, — пояснил тем временем Роджерс. — Возможно, с его помощью моему оператору удастся сотворить едва ли не чудо.
— Новый рентгеновский аппарат... — с сомнением произнес Байон. — Это нам не поможет. У меня нет необходимости знать, где находятся люди...
— С его помощью вы сможете читать документы, — продолжил Роджерс. — Или читать по губам.
Байон был весь внимание, но продолжал сомневаться.
— Генерал Майкл Роджерс, скажите, почему я должен верить, что вы не работаете на Доминика?
— Потому, что нам также известно о том самом двойном убийстве двадцатилетней давности, — ответил американец. — Больше того, нам стало известно имя человека, который был тогда вместе с ним. Это все, что я пока могу сказать вам, добавлю лишь: я хочу, чтобы Доминик предстал перед судом.
Байон посмотрел на своих людей, которые в свою очередь не сводили глаз со своего шефа.
— Следить за мониторами! — грозно прикрикнул он. Офицеры послушно повернули головы. Байон буквально умирал от желания выбраться отсюда и приступить к активным действиям.
— Хорошо, — вздохнул полковник. — Как мне связаться с этим вашим волшебником?
— Оставайтесь на месте. Я распоряжусь, чтобы он вам перезвонил.
Байон согласился и повесил трубку. Затем он приказал сержанту Маре взять троих и вести наблюдение за их домом снаружи. В случае подозрения, что кто-то следит за зданием или собирается его захватить, они должны были немедленно связаться с ним по радио.
Однако Байон уже чувствовал нутром, что генерал Роджерс хороший человек. Точно также, как он чувствовал, что Доминик плохой.
Остается надеяться, что мое нутро не потеряло нюх, подумал он, оставаясь возле телефона и наблюдая, как сержант Маре уводит людей на задание.
Глава 41
Глава 42
— Господин полковник, еще один звонок, переадресованный из Америки.
— Я же сказал им: ни с кем не соединять, — простонал Байон. — Это либо предатель, пытающийся свести наши усилия на нет у самой финишной черты, либо саботажник, который старается нас затормозить. Кем бы он ни был, передайте, пусть катится к чертям!
— Слушаюсь, месье.
— Теперь они вдруг захотели мне помочь. Теперь! — продолжал кипятиться полковник. — Где ж они были все эти семнадцать лет?
— А вдруг это все-таки не то, что вы думаете, — осторожно заметил сержант Маре.
— И много ли шансов, что это так? — поинтересовался Байон. — Служащие Доминика разбросаны по всему миру. Для нас будет лучше сидеть в изоляции и не подцепить заразу.
— И довариваться в собственном соку, — добавил сержант Маре.
Полковник посмотрел на экран с четким цветным изображением. Листва неспешно раскачивалась на нем у стены древней крепости, которую теперь превратили в предприятие. Сержант был по-своему прав. Эти последние четверо суток оказались совершенно безрезультатными.
— Подождите! — рявкнул Байон.
Офицер, ответивший на звонок, повторил приказ в трубку. С бесстрастным выражением лица он следил за командиром.
Байон снова потер щетину. Все равно он ответа не узнает до тех пор, пока не откликнется на звонок. И что тут было важнее, спрашивал он себя, гордыня или поимка Доминика?
— Я возьму трубку, — наконец решил полковник. С протянутой вперед рукой он решительно направился к телефонному аппарату, сопровождаемый удовлетворенным взглядом сержанта. — И нечего так радоваться, — посоветовал Байон, проходя мимо него. — Это решение принято мною лично. И твои реплики не имеют к нему никакого отношения.
— Никак нет, месье, — ответил Маре, безуспешно стараясь согнать довольное выражение с лица. Полковник взял трубку.
— Это Байон. В чем дело?
— Господин полковник, — обратился диспетчер, — вам звонит генерал Майкл Роджерс из Национального центра по разрешению кризи...
— Полковник Байон, — ворвался голос Роджерса, — простите, что перебил вас, но мне крайне необходимо с вами поговорить.
— C'est evidemment[28].
— Вы говорите по-английски? — спросил Роджерс. — Если нет, дайте мне минутку, чтобы позвать переводчика...
— Я говорю по-английски, — неохотно ответил Байон. — Что у вас, генерал Роджерс?
— Насколько я понимаю, мы пытаемся покончить с общим врагом.
— Пытаемся, да.
— Мы уверены, — продолжил Роджерс, — что он планирует распространение компьютерных программ, которые помогут вызвать сильные волнения в крупных городах по всему земному шару. Мы уверены, что он намерен использовать эти волнения, чтобы ввергнуть в хаос экономику ведущих стран Америки и Европы.
Байон ощутил сухость во рту. Человек на другом конце провода либо был ниспослан Богом, либо являл собой когтистую лапу самого сатаны, подумал он.
— Как вы об этом узнали? — спросил полковник.
— Не узнай мы этого, правительство впредь не дало бы нашей команде ни цента.
Ответ Байону понравился.
— Как насчет его боевиков? Вам о них что-нибудь известно? — поинтересовался он в надежде узнать что-то новое. — Годится любая новая информация.
— Ничего, — признался Роджерс. — Но мы подозреваем, что он тесно связан с рядом неонацистских группировок и в Америке и в других странах.
Байон на какое-то время умолк. Он все еще не доверял этому человеку до конца.
— У вас интересная информация, но от нее не много проку, — наконец сказал он. — Мне нужны доказательства. Я должен узнать, что происходит внутри крепости.
— Если проблема в этом, я смогу вам помочь, — с готовностью предложил Роджерс. — Полковник Байон, я звонил, чтобы предложить вам помощь одного из натовских офицеров, который сейчас в Италии. Это полковник Бретт Огаст, он специализируется по...
— Я читал служебные доклады Огаста, — перебил его Байон. — Блестящий специалист по борьбе с терроризмом.
— И еще мой друг детства, — добавил генерал. — Если я попрошу, он вам поможет. Кроме того, в Германии у меня есть оборудование, которое я вам могу одолжить.
— Что за оборудование? — поинтересовался Байон. Его снова начинали мучить сомнения. Уж слишком соблазнительной казалась помощь этого человека. Настолько соблазнительной, что он вряд ли сможет перед ней устоять. Однако все это вполне могло быть затеей и самого Доминика, а тогда рухнут все усилия.
— Это новый тип рентгеновского аппарата, — пояснил тем временем Роджерс. — Возможно, с его помощью моему оператору удастся сотворить едва ли не чудо.
— Новый рентгеновский аппарат... — с сомнением произнес Байон. — Это нам не поможет. У меня нет необходимости знать, где находятся люди...
— С его помощью вы сможете читать документы, — продолжил Роджерс. — Или читать по губам.
Байон был весь внимание, но продолжал сомневаться.
— Генерал Майкл Роджерс, скажите, почему я должен верить, что вы не работаете на Доминика?
— Потому, что нам также известно о том самом двойном убийстве двадцатилетней давности, — ответил американец. — Больше того, нам стало известно имя человека, который был тогда вместе с ним. Это все, что я пока могу сказать вам, добавлю лишь: я хочу, чтобы Доминик предстал перед судом.
Байон посмотрел на своих людей, которые в свою очередь не сводили глаз со своего шефа.
— Следить за мониторами! — грозно прикрикнул он. Офицеры послушно повернули головы. Байон буквально умирал от желания выбраться отсюда и приступить к активным действиям.
— Хорошо, — вздохнул полковник. — Как мне связаться с этим вашим волшебником?
— Оставайтесь на месте. Я распоряжусь, чтобы он вам перезвонил.
Байон согласился и повесил трубку. Затем он приказал сержанту Маре взять троих и вести наблюдение за их домом снаружи. В случае подозрения, что кто-то следит за зданием или собирается его захватить, они должны были немедленно связаться с ним по радио.
Однако Байон уже чувствовал нутром, что генерал Роджерс хороший человек. Точно также, как он чувствовал, что Доминик плохой.
Остается надеяться, что мое нутро не потеряло нюх, подумал он, оставаясь возле телефона и наблюдая, как сержант Маре уводит людей на задание.
Глава 41
Четверг, 9 часов 34 минуты, Студио-сити, штат Калифорния
Сам он представлялся как Стриткорна — что в равной степени можно было понимать, и как «уличный мозоль», и как «уличный забулдыга», и как «уличный пошляк». А занимался он тем, что торговал аудиокассетами, продавал их прямо из сумки, которую таскал за собой и которая была сделана из шкуры пантеры. Вот уже больше года день за днем около семи утра этот негритянский юноша оставлял свой видавший виды «фольксваген» на стоянке за магазинами, что протянулись вдоль улицы Лорел-Кэньон в Студио-сити, и направлялся в сторону бульвара Вентура. Его черные кожаные сандалии не спеша шлепали по мостовой, передвигаемые худыми ногами, которые торчали из-под длинных сухих листьев суданской набедренной юбки. Юбка держалась на подтяжках из шкуры леопарда. Под подтяжками была черная футболка с разводами соли от пота и надписью, сделанной белыми буквами: «СТРИТКОРНА РЭП». Его голова была выбрита по бокам, а оставленная посреди макушки длинная прядь была закручена с помощью деревянной шпильки в замысловатую куксу. Глаза юноши скрывали полукруглые солнечные очки, а крохотные «пирсинги» с камушками, вставленные и в ноздри и в язык, блестели от пота и слюны.
По пути к своему рабочему месту он всегда не терял времени. Улыбаясь, он выкуривал на ходу «косячок» марихуаны, чтобы подготовиться к дневному выступлению и торговле. Постепенно расслабляясь от дыма, парень начинал подергивать подвижными кистями худых рук в такт неведомой музыке, звучавшей в его голове. Его бедра начинали ритмично двигаться, он закрывал глаза и, продолжая идти вперед, принимался слегка прихлопывать в ладоши.
Каждый день он напевал речитативом новые тексты. Сегодня это было что-то вроде: «Было, было б, было, было в все ништяк, если в я достал и засосал „косяк“. У меня семь бед, но один ответ, если жаден сосед, закурю и привет. Жадность сеет он вновь, зерна всюду взошли и сосут мою кровь, но я возьму конопли. Никого не боюсь, хоть и сам не свой, по дороге пройдусь, брат, иди за мной».
Стриткорна дошел до угла и стал пританцовывать на месте. Не теряя ритма, он скинул сумку на тротуар и расстегнул на ней молнию. Внутри лежали кассеты с записями. Включив маленький магнитофон, он продолжил выступление. Обычно за день он продавал пять-шесть кассет. Оплата была добровольной. Поскольку сам он был занят выступлением, маленькое написанное от руки объявление просило потенциальных покупателей заплатить столько, сколько те сочтут нужным. Большинство оставляли по пять долларов, лишь немногие — доллар или два, а некоторые давали даже десятку. В среднем получалось долларов тридцать в день — как раз хватало на курево, бензин и еду.
«Было, было б...»
Рекордным стал день, когда его пригласили на студию, что располагалась через улицу, на Рэдфорд-авеню. Его показали в вечерней юмористической программе в одной из уличных сцен, и он заработал столько, что денег хватило на перезапись части его собственных выступлений. До этого он записывал себя в живую, прямо на улице. Все, кто покупали у Стриткорны кассеты, становились обладателями оригиналов. Теперь у них появился выбор.
Обычно Стриткорна заканчивал работу часов в восемь-девять вечера, когда видеосалон чуть дальше по улице уже сдавал на прокат все, что хотели посетители, аптека и книжный магазин закрывались, а движение транспорта стихало. После этого он возвращался к машине, выезжал на боковую улицу или на стоянку возле закусочной и читал при свете фонарей или свечки.
В последний день своей жизни Стриткорна занял свой пост в семь часов десять минут. За последующие два часа он продал одну кассету за десять долларов. В четверть десятого он прикурил очередной «косяк» и снова принялся исполнять свой рэп: «Я брожу по кварталу, здесь знакомых немало...»
Он так и продолжал танцевать с закрытыми глазами, когда двое молодых белых пересекли Лорел-Кэньон. Высокие блондины неспешно шли по улице, жуя свернутую в сэндвичи пиццу. На них были белые футболки, каждый нес по спортивной сумке. Приблизившись к Стриткорне один из молодых людей встал чуть слева, а другой — чуть справа от танцора. Проходившие мимо пешеходы ускорили шаг, стараясь успеть под зеленый сигнал светофора. В это время мужчины спокойно достали из сумок по монтировке и наотмашь ударили ими по коленным чашечкам чернокожего.
Стриткорна со стоном рухнул лицом на мостовую, его очки, дребезжа, отлетели в сторону. Люди замедлили шаг, глядя, как юноша, снова застонав, свернулся калачиком от боли. Прежде чем ему удалось повернуть голову и посмотреть на нападавших, оба белых мужчины подняли монтировки и обрушили два безжалостных удара на голову раненого. Череп лопнул после первого же удара, и бетон залило кровью, однако мужчины ударили еще по два раза.
— Господи! — заголосила молодая женщина, когда ужасающая реальность происходящего стала словно по цепочке доходить до толпы.
— Господи! — снова выкрикнула она с совершенно побелевшим лицом. — Что вы наделали?!
Один мужчина так и остался стоять, а второй присел на корточки рядом с жертвой.
— Заткни свой поток дерьма, — огрызнулся стоявший.
— Кто-нибудь, позовите полицию! Помогите же, кто-нибудь! — закричала пожилая негритянка, опиравшаяся на изрядно потертую палку.
Посмотрев на нее, белый направился в ее сторону, к аптеке, рядом с которой она стояла. Прохожие слегка попятились, освобождая ему дорогу. Пожилая негритянка тоже подалась назад, но с ее лица не сходило возмущение.
— Эй! — гаркнул белый мужчина средних лет, заслоняя собой негритянку. — Давай-ка, вали отсюда...
Нападавший с силой ударил каблуком по стопе мужчины. Заступившийся скрючился от боли. Негритянка прижалась спиной к окну аптеки.
Разъяренный головорез приблизил к ней лицо.
— Заткни свою вонючую пасть! — приказал он.
— Нет, я буду говорить, пока дышу американским воздухом! — успела крикнуть негритянка.
Оскалившись, мужчина вогнал ей в рот конец монтировки. Негритянка согнулась пополам, и он, толкнув ее, сбил с ног. А потом, подпрыгнув, обеими ногами приземлился на тело женщины.
— Вот они, — сообщил в это время второй мужчина, доставая из кармана Стриткорны ключи от машины.
Сваливший негритянку подошел к нему небрежной походкой, словно возвращался на линию подачи, после того как угодил мячом в сетку. Насильники встали плечом к плечу, когда вокруг них собралась угрожающая толпа.
— Им со всеми нами не справиться! — крикнул кто-то. Тот, что взял ключи от машины, сунул руку в сумку и достал оттуда «кольт» сорок пятого калибра.
— Да уж куда нам, — усмехнулся он.
Толпа не то что подалась назад, а сразу же раздвинулась в стороны. Мужчины прошли через нее, как по коридору, и последовали вдоль Лорел-Кэньон, не обращая внимания на прохожих и на крики тех, кто остались позади. Они отыскали машину Стриткорны, которую знали после нескольких дней наблюдения за танцором, и забрались внутрь. Вырулив на Лорел-Кэньон, они поехали в сторону Голливудских холмов. Никем не преследуемая, машина быстро растворилась в потоке, направлявшемся в сторону Голливуда. Полиция прибыла к месту происшествия минут через семь. Были организованы поиски с воздуха. Вертолет засек автомобиль на обочине у пересечения Колдуотер-Кэньон и Малхолланд-драйв. Он оказался брошенным и совершенно чистым. Служащие пожарного депо на вершине холма рассказали, что заметили машину, бесцельно стоявшую у обочины дороги, но какой она была модели и как выглядел водитель они так и не вспомнили. Никто не обратил внимания ни на то, как подъехал «фольксваген», ни на то, как отъехала ожидавшая его машина.
Когда полиция конфисковала сумку Стриткорны, никаких кассет в ней не оказалось, а на дне лежали четыреста долларов с мелочью.
По пути к своему рабочему месту он всегда не терял времени. Улыбаясь, он выкуривал на ходу «косячок» марихуаны, чтобы подготовиться к дневному выступлению и торговле. Постепенно расслабляясь от дыма, парень начинал подергивать подвижными кистями худых рук в такт неведомой музыке, звучавшей в его голове. Его бедра начинали ритмично двигаться, он закрывал глаза и, продолжая идти вперед, принимался слегка прихлопывать в ладоши.
Каждый день он напевал речитативом новые тексты. Сегодня это было что-то вроде: «Было, было б, было, было в все ништяк, если в я достал и засосал „косяк“. У меня семь бед, но один ответ, если жаден сосед, закурю и привет. Жадность сеет он вновь, зерна всюду взошли и сосут мою кровь, но я возьму конопли. Никого не боюсь, хоть и сам не свой, по дороге пройдусь, брат, иди за мной».
Стриткорна дошел до угла и стал пританцовывать на месте. Не теряя ритма, он скинул сумку на тротуар и расстегнул на ней молнию. Внутри лежали кассеты с записями. Включив маленький магнитофон, он продолжил выступление. Обычно за день он продавал пять-шесть кассет. Оплата была добровольной. Поскольку сам он был занят выступлением, маленькое написанное от руки объявление просило потенциальных покупателей заплатить столько, сколько те сочтут нужным. Большинство оставляли по пять долларов, лишь немногие — доллар или два, а некоторые давали даже десятку. В среднем получалось долларов тридцать в день — как раз хватало на курево, бензин и еду.
«Было, было б...»
Рекордным стал день, когда его пригласили на студию, что располагалась через улицу, на Рэдфорд-авеню. Его показали в вечерней юмористической программе в одной из уличных сцен, и он заработал столько, что денег хватило на перезапись части его собственных выступлений. До этого он записывал себя в живую, прямо на улице. Все, кто покупали у Стриткорны кассеты, становились обладателями оригиналов. Теперь у них появился выбор.
Обычно Стриткорна заканчивал работу часов в восемь-девять вечера, когда видеосалон чуть дальше по улице уже сдавал на прокат все, что хотели посетители, аптека и книжный магазин закрывались, а движение транспорта стихало. После этого он возвращался к машине, выезжал на боковую улицу или на стоянку возле закусочной и читал при свете фонарей или свечки.
В последний день своей жизни Стриткорна занял свой пост в семь часов десять минут. За последующие два часа он продал одну кассету за десять долларов. В четверть десятого он прикурил очередной «косяк» и снова принялся исполнять свой рэп: «Я брожу по кварталу, здесь знакомых немало...»
Он так и продолжал танцевать с закрытыми глазами, когда двое молодых белых пересекли Лорел-Кэньон. Высокие блондины неспешно шли по улице, жуя свернутую в сэндвичи пиццу. На них были белые футболки, каждый нес по спортивной сумке. Приблизившись к Стриткорне один из молодых людей встал чуть слева, а другой — чуть справа от танцора. Проходившие мимо пешеходы ускорили шаг, стараясь успеть под зеленый сигнал светофора. В это время мужчины спокойно достали из сумок по монтировке и наотмашь ударили ими по коленным чашечкам чернокожего.
Стриткорна со стоном рухнул лицом на мостовую, его очки, дребезжа, отлетели в сторону. Люди замедлили шаг, глядя, как юноша, снова застонав, свернулся калачиком от боли. Прежде чем ему удалось повернуть голову и посмотреть на нападавших, оба белых мужчины подняли монтировки и обрушили два безжалостных удара на голову раненого. Череп лопнул после первого же удара, и бетон залило кровью, однако мужчины ударили еще по два раза.
— Господи! — заголосила молодая женщина, когда ужасающая реальность происходящего стала словно по цепочке доходить до толпы.
— Господи! — снова выкрикнула она с совершенно побелевшим лицом. — Что вы наделали?!
Один мужчина так и остался стоять, а второй присел на корточки рядом с жертвой.
— Заткни свой поток дерьма, — огрызнулся стоявший.
— Кто-нибудь, позовите полицию! Помогите же, кто-нибудь! — закричала пожилая негритянка, опиравшаяся на изрядно потертую палку.
Посмотрев на нее, белый направился в ее сторону, к аптеке, рядом с которой она стояла. Прохожие слегка попятились, освобождая ему дорогу. Пожилая негритянка тоже подалась назад, но с ее лица не сходило возмущение.
— Эй! — гаркнул белый мужчина средних лет, заслоняя собой негритянку. — Давай-ка, вали отсюда...
Нападавший с силой ударил каблуком по стопе мужчины. Заступившийся скрючился от боли. Негритянка прижалась спиной к окну аптеки.
Разъяренный головорез приблизил к ней лицо.
— Заткни свою вонючую пасть! — приказал он.
— Нет, я буду говорить, пока дышу американским воздухом! — успела крикнуть негритянка.
Оскалившись, мужчина вогнал ей в рот конец монтировки. Негритянка согнулась пополам, и он, толкнув ее, сбил с ног. А потом, подпрыгнув, обеими ногами приземлился на тело женщины.
— Вот они, — сообщил в это время второй мужчина, доставая из кармана Стриткорны ключи от машины.
Сваливший негритянку подошел к нему небрежной походкой, словно возвращался на линию подачи, после того как угодил мячом в сетку. Насильники встали плечом к плечу, когда вокруг них собралась угрожающая толпа.
— Им со всеми нами не справиться! — крикнул кто-то. Тот, что взял ключи от машины, сунул руку в сумку и достал оттуда «кольт» сорок пятого калибра.
— Да уж куда нам, — усмехнулся он.
Толпа не то что подалась назад, а сразу же раздвинулась в стороны. Мужчины прошли через нее, как по коридору, и последовали вдоль Лорел-Кэньон, не обращая внимания на прохожих и на крики тех, кто остались позади. Они отыскали машину Стриткорны, которую знали после нескольких дней наблюдения за танцором, и забрались внутрь. Вырулив на Лорел-Кэньон, они поехали в сторону Голливудских холмов. Никем не преследуемая, машина быстро растворилась в потоке, направлявшемся в сторону Голливуда. Полиция прибыла к месту происшествия минут через семь. Были организованы поиски с воздуха. Вертолет засек автомобиль на обочине у пересечения Колдуотер-Кэньон и Малхолланд-драйв. Он оказался брошенным и совершенно чистым. Служащие пожарного депо на вершине холма рассказали, что заметили машину, бесцельно стоявшую у обочины дороги, но какой она была модели и как выглядел водитель они так и не вспомнили. Никто не обратил внимания ни на то, как подъехал «фольксваген», ни на то, как отъехала ожидавшая его машина.
Когда полиция конфисковала сумку Стриткорны, никаких кассет в ней не оказалось, а на дне лежали четыреста долларов с мелочью.
Глава 42
Четверг, 18 часов 41 минута, Гамбург, Германия
Пол Худ вошел в офис Хаузена, в нескольких шагах за ним следовала Нэнси. У нее был настороженный вид, как если бы она сомневалась, кого здесь встретит — друзей или врагов. Однако на данный момент она обнаружила людей, целиком погруженных в собственные проблемы.
Хаузен говорил в приемной по сотовому телефону. Видимо, он сомневался в своих офисных аппаратах. Мобильный телефон тоже не давал гарантий, но по крайней мере не надо было беспокоиться, что враг услышит каждое слово.
Ланг сидел тут же на краю стола, поджав губы, и смотрел сверху вниз на заместителя министра. Мэтт Столл, как и прежде, прирос к компьютеру Хаузена в кабинете.
Заместитель министра повелительным тоном говорил по-немецки с кем-то по имени Эрвин. Немцы всегда казались Худу излишне жесткими, но эта беседа выглядела особенно грубой, а сам Хаузен весьма недовольным.
Ланг подошел к американцам, и Худ представил ему Нэнси.
— Знакомьтесь, Нэнси-Джо Босуорт. Она является сотрудницей «Демэн». — Даже после того, как он уже произнес эти слова, Худ никак не мог поверить, что они слетели с его губ. Должно быть, он сошел с ума, решив заехать к ней в гостиницу. Полностью и бесповоротно.
— Понятно, — кивнул Ланг с вежливой официальной улыбкой.
— Я не отношусь к друзьям Доминика, — пояснила ему Нэнси. — Я его плохо знаю.
— Похоже, не вы одна, — сказал Ланг, по-прежнему сдержанно улыбаясь.
Худ извинился, сказав, что должен представить Нэнси Столлу. Затем он оставил компьютерщиков вдвоем, а сам возвратился в приемную.
— Чем занимается герр Хаузен? — спросил он у Ланга.
— Ведет переговоры с французским послом в Берлине и пытается организовать скорейшую поездку во Францию, чтобы разобраться в случае с этой игрой и ее создателем. Герр Хаузен хочет встретиться лицом к лицу с Домиником в присутствии французских представителей власти. — Ланг наклонился ближе. — Он попытался связаться непосредственно с Домиником, но не сумел дозвониться. Кажется, замминистра необычайно взволнован всем случившимся. Уж больно близко к сердцу он принимает всякое преступление, связанное с нацизмом.
— И как продвигается дело с послом? — поинтересовался Худ.
— А практически никак, — ответил Ланг. — Похоже, Доминик обладает там огромным влиянием. Он контролирует банки, ряд промышленных отраслей и ужасающее число политиков.
Бросив на Хаузена короткий ободряющий взгляд, Пол вернулся обратно в кабинет. Он знал по Вашингтону, как трудно иметь дело с системой. Полу все труднее представлялось то доброжелательное сотрудничество между нациями, какое по идее должно бы было существовать. Особенно между нациями с долгим опытом взаимной нетерпимости, как у этих двух.
Худ встал рядом с Нэнси, которая наблюдала, как Столл управляет мультиплицированными собаками, несущимися через болото. Пол обнаружил, что самому ему трудно сосредоточиться на игре.
— Как успехи, Мэтт? — поинтересовался он. Ткнув пальцем в клавишу «пауза», Столл развернулся в кресле и поднял глаза на Худа.
— Шеф, ну и гнусная же это игра. В то, что персонажи творят с людьми с помощью веревок, ножей и собак трудно поверить. Там дальше сами сможете увидеть, — пообещал он Худу. — Я подключил видеомагнитофон и хочу прокрутить всю игру. Позже я просмотрю всю запись в замедленном режиме, чтобы посмотреть, нет ли там чего-то, что действует на подсознание, каких-то ключей или того, что я мог упустить в обычном режиме.
— Насколько я понимаю, это и есть та самая игра, которую установили герру Хаузену? — уточнила Нэнси.
— Угу, — хмыкнул Столл, снова включая игровой режим. Почти тут же одна из собак на экране угодила в трясину и начала тонуть.
— Черт! — выругался Столл. — Знаете что, пока вас тут не было, у меня все получалось...
— Займитесь собакой, — перебила его Нэнси. Перегнувшись через его плечо, она нажала клавишу со стрелкой «вниз».
— Эй, что вы делаете? — возмутился Столл. — Не лезьте в мою игру, чтобы...
— Вы и впрямь кое-что упускаете, — опять перебила его Нэнси.
— Я кое-что что?
Пока Нэнси удерживала клавишу, собака провалилась сквозь трясину и очутилась в подземной пещере. Нэнси стала быстро нажимать клавиши то с левой, то с правой стрелками, подхватывая на экране предметы с нацистской символикой и тем самым набирая очки.
Худ подошел поближе.
— Откуда ты знала, что так все получится? — спросил он.
— Это модификация разработанной мною игры под названием «Чудовище на болоте», — ответила женщина. — Такое же игровое поле — задние планы, передние планы, ловушки. Хотя персонажи и сценарий совсем другие. У меня было болотное чудовище, сбежавшее от своего создателя и разъяренных деревенских жителей. Ясно, что тут все совсем другое.
— Но это точно твоя игра? — настаивал Худ.
— Абсолютно. — Она снова повернулась к компьютеру и Столлу. — «Выход», если проползти через водосток, который по левую сторону.
— Спасибо... — выдохнул Столл и продолжил игру. Худ отошел от компьютера. Он сопротивлялся отчаянному желанию взять Нэнси за руку и так, не отпуская, и вести ее за собой. Но он заметил, как Столл постреливал взглядом в их сторону, пока они отходили в угол комнаты. Несмотря на все свои качества и меры высшей безопасности, кое в чем Оперативный центр ничем не отличался от других учреждений. Его люди умели хранить государственные тайны, но сочетание слов «личные тайны» для них было почти несовместимым.
— Пол, — заговорила Нэнси мягким голосом, — я понимаю, что в прошлом поступала не лучшим образом, но в данном случае это не мое творенье. Внести подобные изменения было бы под силу очень многим.
— Ты имеешь в виду людей из ближайшего окружения Доминика?
Нэнси кивнула.
— Тебе-то я верю, — сказал он. — Вопрос только в том, что нам со всем этим делать?
Засигналил сотовый телефон, Худ извинился.
— Алло? — отозвался он.
— Пол, — послышалось в трубке, — это Даррелл. Вы можете говорить?
Худ ответил утвердительно.
— Я тут встречался с Лиз и Майком, — сообщил ему Маккаски, — и похоже, что парень, о котором вы запрашивали, сам мистер Нацизм. И у него хватит могущества, чтобы избежать ареста.
— Объясните.
— Оказывается, он использует сеть банков для отмывания денег и финансирования расистских группировок по всему свету. Законники вокруг него порой кое-что вынюхивают, но никогда не наказывают. Одновременно он, похоже, собирается выпустить в продажу новый джойстик, который позволяет игрокам испытывать, такие ощущения, как если бы происходящее на экране было очень реальным.
— Догадываюсь, что этот джойстик совместим с расистскими видеоиграми.
— Ну конечно же, совместим, — подтвердил Маккаски. — Но непосредственной проблемой для нас ни то, ни другое не является. Очень может быть, что утренний арест команды из « Чистой нации» был подстроен. Похоже, и арест и расистские игры — часть более обширного плана по превращению городов США в зоны расовых сражений. Опять же, у нас нет веских доказательств. Только смутные догадки и внутреннее чутье.
— Обычно за наше чутье нам и платят, — заметил Худ. — Есть какие-то намеки, что все происходит по некоему плану?
— Трудно сказать. Пресса только и занята «Чистой нацией» , и мы думаем, она не преминет высосать из этого сборища все, что возможно.
— И конечно же, высосет, — согласился с ним Худ.
— Игры тоже готовы к распространению, — продолжил Маккаски. — Если все эти действия скоординированы, то координатор не должен дать страхам остынуть. Пара провокаций против черных, и общественные группы не просто вспыхнут — они взорвутся. Я только что разговаривал с нашими друзьями из ФБР, и мы согласились, что при худшем сценарии инциденты начнутся в течение нескольких дней, если не часов.
Худ не стал задавать вопрос, каким образом один-единственный иностранный бизнесмен ухитрился стать источником стольких, как сказал бы Роджерс, «плохих новостей». Ответ был известен. У Доминика были деньги, независимость и терпение. Обладая лишь деньгами и терпением, японская секта «Аум-Синрике» получила возможность действовать из манхэттенского офиса с 1987 по 1995 годы, покупая все что угодно: от лазерной системы, определяющей наличие плутония, до компьютерного оборудования и десяти тонн стали для производства ножей. И все это они собирались использовать, чтобы развязать войну между Японией и Соединенными Штатами. И хотя сама война вряд ли бы началась, уничтожение одного из американских городов ядерным взрывом могло бы вполне состояться, если бы люди из сенатского Постоянного комитета по расследованиям во взаимодействии с ЦРУ и ФБР не смогли бы внедриться в секту и арестовать ее членов, решивших устроить конец света.
— Каковы шансы на то, чтобы остановить это на вашей стороне? — спросил Худ.
— Понятно, что до тех пор, пока нам не станут известны пределы амбиций этого человека или хотя бы его отдельные цели, я этого сказать не могу.
— Но вы считаете — у вас такое ощущение, — что все это исходит от одного человека?
— Так это выглядит отсюда, — пояснил Маккаски.
— Значит, если бы нам удалось добраться до этого человека, — продолжал Худ, — мы смогли бы затормозить все остальное?
— По-видимому, так, — ответил Маккаски. — По крайней мере мне думается, что так.
— Тогда давайте над этим поработаем, — подытожил Худ. — А пока, кто-нибудь что-нибудь слышал о Бобе?
— Ну, в общем.., да, — сказал с запинкой Маккаски, и Полу не понравилось, как это прозвучало.
— И чем же он занят? — спросил он.
Маккаски начал объяснять, а Пол, слушая, испытывал адское чувство вины за то, что позволил Херберту уехать самому по себе. Рыскать по лесам одному, в инвалидной коляске, наперегонки с набитым неонацистами микроавтобусом? Это был абсурд. И тут на него накатила злость. Оперативный центр потерял в Корее рядового База Мура, а в России — подполковника Чарли Скуайрза. Херберту следовало бы сообразить, что, случись с ним что, Конгресс прикует их всех цепями к письменным столам, и все операции будут проводиться из кабинетов. Боб не имел права подвести организацию в целом. Но в конце концов Пол ощутил прилив гордости. Херберт занимался тем, что отличало американцев от большинства других народов. Он боролся с несправедливостью независимо от того, против кого та была совершена.
Однако насколько бы ни был прав Херберт, он представлял собой своего рода бомбу замедленного действия. Он был агентом американского правительства, охотящимся за неонацистами на территории Германии. Стоит ему нарушить закон или даже просто обнаружить себя, и неонацисты повернут это так, как будто бы их преследуют и на них нападают. Это вызвало бы шквал критики в адрес Оперативного центра, Вашингтона и Хаузена.
И конечно, существовала еще более вероятная опасность: нацистам удастся убрать Херберта. Возможно, людям в автобусе и неизвестно, кто он такой. Но даже если бы они и знали, не все радикалы стремятся к огласке своих действий. Некоторые из них предпочитают просто убить врага.
Хаузен говорил в приемной по сотовому телефону. Видимо, он сомневался в своих офисных аппаратах. Мобильный телефон тоже не давал гарантий, но по крайней мере не надо было беспокоиться, что враг услышит каждое слово.
Ланг сидел тут же на краю стола, поджав губы, и смотрел сверху вниз на заместителя министра. Мэтт Столл, как и прежде, прирос к компьютеру Хаузена в кабинете.
Заместитель министра повелительным тоном говорил по-немецки с кем-то по имени Эрвин. Немцы всегда казались Худу излишне жесткими, но эта беседа выглядела особенно грубой, а сам Хаузен весьма недовольным.
Ланг подошел к американцам, и Худ представил ему Нэнси.
— Знакомьтесь, Нэнси-Джо Босуорт. Она является сотрудницей «Демэн». — Даже после того, как он уже произнес эти слова, Худ никак не мог поверить, что они слетели с его губ. Должно быть, он сошел с ума, решив заехать к ней в гостиницу. Полностью и бесповоротно.
— Понятно, — кивнул Ланг с вежливой официальной улыбкой.
— Я не отношусь к друзьям Доминика, — пояснила ему Нэнси. — Я его плохо знаю.
— Похоже, не вы одна, — сказал Ланг, по-прежнему сдержанно улыбаясь.
Худ извинился, сказав, что должен представить Нэнси Столлу. Затем он оставил компьютерщиков вдвоем, а сам возвратился в приемную.
— Чем занимается герр Хаузен? — спросил он у Ланга.
— Ведет переговоры с французским послом в Берлине и пытается организовать скорейшую поездку во Францию, чтобы разобраться в случае с этой игрой и ее создателем. Герр Хаузен хочет встретиться лицом к лицу с Домиником в присутствии французских представителей власти. — Ланг наклонился ближе. — Он попытался связаться непосредственно с Домиником, но не сумел дозвониться. Кажется, замминистра необычайно взволнован всем случившимся. Уж больно близко к сердцу он принимает всякое преступление, связанное с нацизмом.
— И как продвигается дело с послом? — поинтересовался Худ.
— А практически никак, — ответил Ланг. — Похоже, Доминик обладает там огромным влиянием. Он контролирует банки, ряд промышленных отраслей и ужасающее число политиков.
Бросив на Хаузена короткий ободряющий взгляд, Пол вернулся обратно в кабинет. Он знал по Вашингтону, как трудно иметь дело с системой. Полу все труднее представлялось то доброжелательное сотрудничество между нациями, какое по идее должно бы было существовать. Особенно между нациями с долгим опытом взаимной нетерпимости, как у этих двух.
Худ встал рядом с Нэнси, которая наблюдала, как Столл управляет мультиплицированными собаками, несущимися через болото. Пол обнаружил, что самому ему трудно сосредоточиться на игре.
— Как успехи, Мэтт? — поинтересовался он. Ткнув пальцем в клавишу «пауза», Столл развернулся в кресле и поднял глаза на Худа.
— Шеф, ну и гнусная же это игра. В то, что персонажи творят с людьми с помощью веревок, ножей и собак трудно поверить. Там дальше сами сможете увидеть, — пообещал он Худу. — Я подключил видеомагнитофон и хочу прокрутить всю игру. Позже я просмотрю всю запись в замедленном режиме, чтобы посмотреть, нет ли там чего-то, что действует на подсознание, каких-то ключей или того, что я мог упустить в обычном режиме.
— Насколько я понимаю, это и есть та самая игра, которую установили герру Хаузену? — уточнила Нэнси.
— Угу, — хмыкнул Столл, снова включая игровой режим. Почти тут же одна из собак на экране угодила в трясину и начала тонуть.
— Черт! — выругался Столл. — Знаете что, пока вас тут не было, у меня все получалось...
— Займитесь собакой, — перебила его Нэнси. Перегнувшись через его плечо, она нажала клавишу со стрелкой «вниз».
— Эй, что вы делаете? — возмутился Столл. — Не лезьте в мою игру, чтобы...
— Вы и впрямь кое-что упускаете, — опять перебила его Нэнси.
— Я кое-что что?
Пока Нэнси удерживала клавишу, собака провалилась сквозь трясину и очутилась в подземной пещере. Нэнси стала быстро нажимать клавиши то с левой, то с правой стрелками, подхватывая на экране предметы с нацистской символикой и тем самым набирая очки.
Худ подошел поближе.
— Откуда ты знала, что так все получится? — спросил он.
— Это модификация разработанной мною игры под названием «Чудовище на болоте», — ответила женщина. — Такое же игровое поле — задние планы, передние планы, ловушки. Хотя персонажи и сценарий совсем другие. У меня было болотное чудовище, сбежавшее от своего создателя и разъяренных деревенских жителей. Ясно, что тут все совсем другое.
— Но это точно твоя игра? — настаивал Худ.
— Абсолютно. — Она снова повернулась к компьютеру и Столлу. — «Выход», если проползти через водосток, который по левую сторону.
— Спасибо... — выдохнул Столл и продолжил игру. Худ отошел от компьютера. Он сопротивлялся отчаянному желанию взять Нэнси за руку и так, не отпуская, и вести ее за собой. Но он заметил, как Столл постреливал взглядом в их сторону, пока они отходили в угол комнаты. Несмотря на все свои качества и меры высшей безопасности, кое в чем Оперативный центр ничем не отличался от других учреждений. Его люди умели хранить государственные тайны, но сочетание слов «личные тайны» для них было почти несовместимым.
— Пол, — заговорила Нэнси мягким голосом, — я понимаю, что в прошлом поступала не лучшим образом, но в данном случае это не мое творенье. Внести подобные изменения было бы под силу очень многим.
— Ты имеешь в виду людей из ближайшего окружения Доминика?
Нэнси кивнула.
— Тебе-то я верю, — сказал он. — Вопрос только в том, что нам со всем этим делать?
Засигналил сотовый телефон, Худ извинился.
— Алло? — отозвался он.
— Пол, — послышалось в трубке, — это Даррелл. Вы можете говорить?
Худ ответил утвердительно.
— Я тут встречался с Лиз и Майком, — сообщил ему Маккаски, — и похоже, что парень, о котором вы запрашивали, сам мистер Нацизм. И у него хватит могущества, чтобы избежать ареста.
— Объясните.
— Оказывается, он использует сеть банков для отмывания денег и финансирования расистских группировок по всему свету. Законники вокруг него порой кое-что вынюхивают, но никогда не наказывают. Одновременно он, похоже, собирается выпустить в продажу новый джойстик, который позволяет игрокам испытывать, такие ощущения, как если бы происходящее на экране было очень реальным.
— Догадываюсь, что этот джойстик совместим с расистскими видеоиграми.
— Ну конечно же, совместим, — подтвердил Маккаски. — Но непосредственной проблемой для нас ни то, ни другое не является. Очень может быть, что утренний арест команды из « Чистой нации» был подстроен. Похоже, и арест и расистские игры — часть более обширного плана по превращению городов США в зоны расовых сражений. Опять же, у нас нет веских доказательств. Только смутные догадки и внутреннее чутье.
— Обычно за наше чутье нам и платят, — заметил Худ. — Есть какие-то намеки, что все происходит по некоему плану?
— Трудно сказать. Пресса только и занята «Чистой нацией» , и мы думаем, она не преминет высосать из этого сборища все, что возможно.
— И конечно же, высосет, — согласился с ним Худ.
— Игры тоже готовы к распространению, — продолжил Маккаски. — Если все эти действия скоординированы, то координатор не должен дать страхам остынуть. Пара провокаций против черных, и общественные группы не просто вспыхнут — они взорвутся. Я только что разговаривал с нашими друзьями из ФБР, и мы согласились, что при худшем сценарии инциденты начнутся в течение нескольких дней, если не часов.
Худ не стал задавать вопрос, каким образом один-единственный иностранный бизнесмен ухитрился стать источником стольких, как сказал бы Роджерс, «плохих новостей». Ответ был известен. У Доминика были деньги, независимость и терпение. Обладая лишь деньгами и терпением, японская секта «Аум-Синрике» получила возможность действовать из манхэттенского офиса с 1987 по 1995 годы, покупая все что угодно: от лазерной системы, определяющей наличие плутония, до компьютерного оборудования и десяти тонн стали для производства ножей. И все это они собирались использовать, чтобы развязать войну между Японией и Соединенными Штатами. И хотя сама война вряд ли бы началась, уничтожение одного из американских городов ядерным взрывом могло бы вполне состояться, если бы люди из сенатского Постоянного комитета по расследованиям во взаимодействии с ЦРУ и ФБР не смогли бы внедриться в секту и арестовать ее членов, решивших устроить конец света.
— Каковы шансы на то, чтобы остановить это на вашей стороне? — спросил Худ.
— Понятно, что до тех пор, пока нам не станут известны пределы амбиций этого человека или хотя бы его отдельные цели, я этого сказать не могу.
— Но вы считаете — у вас такое ощущение, — что все это исходит от одного человека?
— Так это выглядит отсюда, — пояснил Маккаски.
— Значит, если бы нам удалось добраться до этого человека, — продолжал Худ, — мы смогли бы затормозить все остальное?
— По-видимому, так, — ответил Маккаски. — По крайней мере мне думается, что так.
— Тогда давайте над этим поработаем, — подытожил Худ. — А пока, кто-нибудь что-нибудь слышал о Бобе?
— Ну, в общем.., да, — сказал с запинкой Маккаски, и Полу не понравилось, как это прозвучало.
— И чем же он занят? — спросил он.
Маккаски начал объяснять, а Пол, слушая, испытывал адское чувство вины за то, что позволил Херберту уехать самому по себе. Рыскать по лесам одному, в инвалидной коляске, наперегонки с набитым неонацистами микроавтобусом? Это был абсурд. И тут на него накатила злость. Оперативный центр потерял в Корее рядового База Мура, а в России — подполковника Чарли Скуайрза. Херберту следовало бы сообразить, что, случись с ним что, Конгресс прикует их всех цепями к письменным столам, и все операции будут проводиться из кабинетов. Боб не имел права подвести организацию в целом. Но в конце концов Пол ощутил прилив гордости. Херберт занимался тем, что отличало американцев от большинства других народов. Он боролся с несправедливостью независимо от того, против кого та была совершена.
Однако насколько бы ни был прав Херберт, он представлял собой своего рода бомбу замедленного действия. Он был агентом американского правительства, охотящимся за неонацистами на территории Германии. Стоит ему нарушить закон или даже просто обнаружить себя, и неонацисты повернут это так, как будто бы их преследуют и на них нападают. Это вызвало бы шквал критики в адрес Оперативного центра, Вашингтона и Хаузена.
И конечно, существовала еще более вероятная опасность: нацистам удастся убрать Херберта. Возможно, людям в автобусе и неизвестно, кто он такой. Но даже если бы они и знали, не все радикалы стремятся к огласке своих действий. Некоторые из них предпочитают просто убить врага.