Клэнси Том. Государственные игры

   Херберт и Джоди поравнялись с гауптманом. Согласно предварительной инструкции водители второй и третьей машин выскочили наружу, чтобы помочь Херберту перебраться через ограждение. В их движениях не было ни суеты, ни паники — самая обычная расторопность работяг, которая являлась фирменным отличием всего подразделения Розенлохера.
   Пока водители помогали американцам усесться в первую машину, остальные полицейские оставались на своих позициях. Как только спасенные оказались в салоне, бойцы по одному стали сниматься с ограждения и занимать новые позиции позади машин, прикрывая возвращавшихся.
   Когда весь отряд без происшествий отошел от ограждения, Розенлохер повернулся спиной к лесу и зашагал к машине. При этом он не исключал вероятности погибнуть. Трус найдется в любой толпе, будь то террористы или бандиты. Гауптман шел, расправив плечи, с высоко поднятой головой. А трусов всегда провоцируют смелые люди. Люди, которым чужд страх. Продолжая идти, он отчетливо слышал каждый звук, отмечал каждый свой шаг, понимая, что те могут стать последними в его жизни.
   Дойдя до машины, он обогнул ее и тихо приказал своим людям садиться по местам.
   Машины беспрепятственно набрали скорость.
   Розенлохер распорядился, чтобы водитель ехал прямиком в больницу. Молодой полицейский включил сирену.
   Оказавшись на заднем сиденье, Джоди завалилась на плечо Херберта. Ее всхлипывания переросли в рыдания.
   — Больно... Очень больно... — сквозь слезы жаловалась она.
   — Ш-ш-ш, — успокаивал ее Херберт.
   — Все болит. Все-все. Херберт обнял ее за голову.
   — Мы едем туда, где о тебе позаботятся, — мягко сказал он. — Все будет хорошо. Ты уже в безопасности. Ты вела себя просто геройски.
   Девушка прижалась к Херберту, обхватив его за руку. Он ощутил на шее тепло ее дыхания и слез и плотнее прижал к себе. От гордости за Джоди у него тоже повлажнели глаза.
   — Герр Херберт, а с вами все в порядке? — ненавязчиво поинтересовался Розенлохер.
   — Да, — ответил Херберт. — Более чем.
   — Ваш друг генерал оказался прав, — признал Розенлохер. — Он сказал мне, что все, что от меня требуется, это дать вам несколько лишних минут. «Ослабьте аркан, и Боб из него улизнет».
   — Наверняка улизнет, — согласился с ним Херберт, — прямиком из огня да в полымя. Спасибо, что выручили нас, герр гауптман. Теперь вы надолго попадете в список людей, которых я поздравляю с Рождеством.
   Розенлохер улыбнулся. Повернувшись вперед, он снял трубку телефона и попросил диспетчера соединить его с генералом Роджерсом. Гауптман все еще держал винтовку между ног. Ожидая ответа на звонок, он правым коленом ощутил ее тяжесть. Чтобы покончить с Гитлером, понадобилась целая война. И будет иронией судьбы, если теперь, после долгих лет преследования, бесконечных тренировок и занятий по штурмовой и стрелковой подготовке, новый фюрер падет без единого выстрела.
   Иронией, но закономерной, подумал Розенлохер. Возможно, наконец-то мы кое-чему научились. Если выступить против тирана достаточно заблаговременно, то оказывается, что все они носят «новый наряд короля».
   Испытав удовлетворение от этой мысли, Розенлохер передал трубку Бобу Херберту, чтобы тот смог доложить своему начальству о выполнении задания.
   Да, он действительно его выполнил.

Глава 69
Пятница, 00 часов 16 минут, Вунсторф, Германия

   Феликс Рихтер наблюдал за неспешным возвращением своей поисковой команды.
   — Где американцы? — потребовал он.
   Рольф находился среди тех, кто возвратились первыми. Он посмотрел на тела Карин и Манфреда. Их головы и плечи покрыли ветровками. Почему-то они напомнили ему собачонок, угодивших под колеса. Юноша отвернулся.
   К нему подошел Рихтер.
   — Что случилось? — спросил он.
   — Их там уже ждала полиция, — ответил Рольф. — Ничего нельзя было сделать.
   — Что сказала бы вам на это Карин?! — заорал на него Рихтер. — Там что, действительно ничего нельзя было сделать?!
   — Карин была бы уже там и давно бы все сделала, — выкрикнул кто-то в ответ, — а не ждала бы, когда мы вернемся! Карин не занималась говорильней.
   — Я никогда не утверждал, что я — это Карин Доринг...
   — Нет, ты — не Карин Доринг, — сказал ему Рольф. — И я ухожу. Рихтер преградил ему путь.
   — Послушайте меня. Все вы послушайте. Вы не можете позволить умереть старым заветам из-за временного отступления. Мы обязаны этого не допустить ради тех, кто вышел на борьбу еще раньше.
   Несколько человек остановились, чтобы подобрать мертвые тела. Остальные задержались, чтобы подождать их.
   — Не дайте наступить концу! — крикнул им Рихтер. Обходя Рихтера, мужчины направились в сторону лагеря, чтобы присоединиться к тем, кто все еще ждал там. Рольф пошел вслед за лучами фонариков, блуждавшими в темноте. Были ли эти хилые лучики теми прожекторами, о которых говорил им Рихтер, тем светом, который должен был бы сиять на символах их деяний?
   — Это отступление, а не поражение, — продолжал убеждать Рихтер. — Не дайте им нас остановить!
   Мужчины уходили, не сбавляя шага.
   Рихтер повысил голос и стал повторять эти фразы, пытаясь снова возродить тот дух, что присутствовал до этого в лагере.
   — Герр Рихтер, — услышал он за спиной голос Жан-Мишеля, — их не волнуют ваши заслуги. Сейчас они знают только одно, что утратили свои души. Если вы поведете себя умно и целенаправленно, вам, возможно, удастся вернуть некоторых из них. А теперь пора расходиться по домам.
   Посмотрев туда, где мелькали фонари, Жан-Мишель направился в их сторону, оставив Рихтера стоять в темноте и одиночестве.

Глава 70
Пятница, 00 часов 17 минут, Тулуза, Франция

   «Оспри» завис над площадкой, словно грозовое облако — темный и погромыхивающий, со вспышками проблесковых навигационных маячков. Полковник Огаст продолжал стоять за спиной пилота, пока машина набирала высоту до тысячи футов.
   «Лонгрейнджер» находился милях в трех ниже по реке и двигался на юго-восток. Вертолет по-прежнему время от времени начинал клевать носом и рыскать по сторонам, хотя и реже, чем до этого. Он напоминал дикого мустанга, почти позволившего себя укротить. Только вот Огасту не хотелось бы, чтобы он дал себя укротить раньше времени. Полковник подозревал, что ему будет трудно оправдать то, что он замышлял сделать, если только вертолет не потеряет управление и не будет представлять угрозы для людей на земле.
   — Его скорость около ста двадцати пяти миль в час, — доложил пилот, пока они следили за отступлением вертолета.
   «Оспри» слегка наклонил нос, его двигатели перешли в горизонтальный режим полета. При скорости до 345 миль в час он догонит вертолет очень быстро. Однако командир самолета был еще не готов. Вместе с тремя членами экипажа он готовил в грузовом отсеке двухтысячефунтовую лебедку и двухсотфутовый трос. Трос использовался для подъема и спуска грузов в тех местах, где «оспри» не мог приземлиться.
   Это по приказу Огаста они готовили лебедку. Когда Манигот с Буасаром узнали от него зачем, они шутливо попросили сразу же отдать их под трибунал и расстрелять за невыполнение приказа — по их мнению, конечный результат был бы одинаков.
   Однако полковник был иного мнения. Он сказал то, что всегда говорил подчиненным. Если дело тщательно спланировано и выполняется профессионалами, все идет так же гладко и просто, как утром при подъеме с постели. И хотя всегда могли случиться неожиданности, это и было тем, что делало их работу такой захватывающей.
   «Оспри» рванул с места не хуже любого вертолета. Огаст был озабочен не столько скоростью, сколько возможностью повторять маневры вертолета. Если пилот «лонгрейнджера» решит резко поменять свой курс, самолет должен иметь возможность сделать то же самое. Полковник приказал радисту сохранять режим молчания. Чем меньше на « лонгрейнджере» будут знать, кто и зачем находится здесь на борту, тем меньше станет вероятность, что он куда-нибудь врежется. Ничто не вызывало такого духа соперничества, как безликое молчаливое состязание.
   Пилот установил высоту полета «оспри» на сто футов выше «лонгрейнджера». Самолет приближался к вертолету, уходившему то вправо, то влево вслед за изгибами реки. Было ясно, что тот, кто управлял машиной, знал, как летать, но не был силен в навигации. Ориентировался он по реке.
   «Оспри» сократил разрыв и налетел как ураган, неистовый и неотвратимый. «Лонгрейнджер» прибавил скорость, но оторваться не смог. Меньше чем через две минуты «оспри» летел прямо над ним. Вертолет попытался было уйти в стороны, но каждый раз самолет в точности повторял его движения.
   Все это время команда, занятая лебедкой, поспешно готовила оборудование. Когда все, наконец, было сделано, командир доложил в кабину пилотов.
   — Старший десантник Тейлор готов, сэр, — сообщил полковнику пилот.
   Огаст кивнул и натянул рукавицы.
   — Передайте, чтобы он открыл люк. Я пошел в хвост.
   Пилот передал приказ, а полковник, выйдя из кабины, пересек фюзеляж. Лязгнули массивные шестерни, и створка люка в полу самолета медленно открылась. По помещению пронесся ураганный порыв ветра, бешено захлопал брезент, прикрывавший шпангоуты на обеих внутренних стенках.
   Не обращая внимания на ветер, Огаст старался передвигаться как можно быстрее. Коль скоро экипаж был приведен в боевую готовность, не стоило заставлять его ждать. Для человеческой энергии ожидание является тем же, чем холод для тепла, — оно ее съедает.
   Полковник добрался до места, когда мужчины проверяли крепления своих парашютов.
   — Мы готовы к отправке? — спросил он. Мужчины ответили утвердительно. Огаст описал свой план, как только Манигот и Буасар ступили на борт самолета. Тейлор должен был спустить Манигота вертикально вниз на пятьдесят футов, чуть-чуть за горизонтальный стабилизатор вертолета, расположенный посередине между кабиной и хвостовым оперением. Расстояния от крестовины до лопастей винта хватало, чтобы выполнить этот этап. Единственную реальную озабоченность вызывали те пять-восемь секунд, когда десантник или же трос над его головой будут находиться непосредственно позади несущего винта. Если бы в это время «лонгрейнджер» сбавил скорость или наклонился вверх или вниз, Манигота или трос изрубило бы на куски. Поэтому в случае, если вертолет начнет хоть чуть-чуть смещаться, Манигот должен отцепиться от троса, воспользоваться парашютом, а операция будет свернута. Если же все пойдет удачно, как только оба десантника окажутся на хвосте вертолета, они доберутся до посадочных лыж и проникнут в кабину.
   По крайней мере так все задумывалось. Во время учений они проводили тренировки по пересадке из вертолета в вертолет в воздухе. Однако эти вертолеты зависали на месте. Здесь же, сидя у открытого люка и всматриваясь в их цель внизу, полковник осознал, что не может рисковать и посылать людей с одной движущейся машины на другую.
   Он уже собирался отдать приказ об отмене операции, как вдруг что-то стало происходить с «лонгрейнджером».

Глава 71
Пятница, 00 часов 51 минута, Тулуза, Франция

   Лежа на полу кабины управления, Рихард Хаузен растирал себе горло и недоумевал, почему Доминик его не прикончил. Затем он услышал звук преследующего их самолета и ощутил вибрацию корпуса. Кто-то сел им на хвост.
   Он знал, что они не станут сбивать Доминика и что единственным способом остановить француза было бы попасть на борт «лонгрейнджера».
   Даже в своем состоянии немец понимал, что с движущимся вертолетом это вряд ли возможно. Но он знал наверняка, что, если бы «лонгрейнджер» завис на месте и Доминик не смог маневрировать, задача намного облегчилась бы.
   Хаузен с усилием поморгал, чтобы лучше видеть, и поискал на приборной панели кнопку автоматического зависания. Обнаружив ее, он бросился всем телом на Доминика, вдавил кнопку и стащил француза на пол кабины.

Глава 72
Пятница, 00 часов 52 минуты, Тулуза, Франция

   «Оспри» пронесся над зависшим «лонгрейнджером», и Огаст приказал пилоту повернуть обратно. Самолет развернулся на месте и завис прямо над вертолетом.
   Огаст посмотрел вниз из открытого люка. Обе машины замерли, хотя полковник и не имел понятия, как долго «лонгрейнджер» будет оставаться в таком положении. Он гадал, не пытается ли Доминик таким образом выманить их наружу.
   Нет, заключил он. Доминик не мог знать, входила ли в их намерения высадка на борт вертолета или просто его преследование. Более того, француз не смог бы их увидеть из кресла пилота. И таким образом, он не знал бы, удалось ли ему выманить хотя бы кого-то из группы захвата. Интуиция подсказывала Огасту, что зависание вертолета не было делом рук Доминика. Скорее всего, это сделал Хаузен.
   Манигот, Буасар и Тейлор смотрели на полковника, ожидая приказа.
   Удача не приходит без риска, а тем, кто боится рисковать, не стоит одевать военную форму. Полковник имел задание и имел людей для его выполнения.
   — Начали! — скомандовал он.
   Тейлор сразу же нажал кнопку на лебедке, чтобы побыстрее спустить Манигота. Трос выдвигался со скоростью 3,2 фута в секунду, и уже через пятнадцать секунд десантник очутился на стабилизаторе. Закрепив себя и трос на перекрестье, он подал знак вверх с помощью фонарика. Буасар тоже соскользнул вниз быстро и без приключений. Как только он прицепился к перекрестью, Манигот освободил трос, и Тейлор тут же подтянул его обратно. Тяжелый крюк на конце троса служил чем-то вроде грузила, и не давал встречному ветру затянуть конструкцию в задний винт.
   Огаст наблюдал, как в тусклом свете, который падал из открытого люка «оспри», Буасар размотал с пояса веревку и пропустил ее через стальные кольца на ремне Манигота. После этого Манигот отцепился от перекрестья и, извиваясь, пополз по хвосту вертолета в сторону кабины.
   Похоже, находившиеся там мужчины знали о нависшем над ними огромном самолете, но об остальном не догадывались. Огаст попытался представить себе, что мог планировать пилот. Перелет наверняка должен был быть недолгим. Дальность действия «лонгрейнджера» ограничивалась 380 милями. Возможно, Доминик собирается отлететь на достаточное расстояние и пересесть на автомобиль, который и доставит его дальше в укрытие.
   Неожиданно «лонгрейнджер» нырнул вниз. Это не был один из тех беспорядочных рывков, что происходили до этого. Вертолет целенаправленно пытался оторваться от преследования. Однако в результате Манигот соскользнул в сторону оси винта. Только очень быстрая реакция спасла десантника, и он не угодил во вращающийся ротор. Он умудрился ухватиться за выхлопную трубу позади агрегата. Буасар держался за стабилизатор, буквально болтаясь в воздухе.
   Огаст взялся за рацию и приказал своему пилоту продолжить преследование. Затем он уставился в темноту, пытаясь разглядеть, не спрыгнули ли десантники.
   Но они не спрыгнули. Обоим мужчинам гордости было не занимать, но не до безрассудства: если бы они могли спрыгнуть, они бы спрыгнули. По-видимому, десантники опасались, что, спрыгнув, могут угодить под лопасти винта.
   Сбитый с толку расстоянием, темнотой и сильным ветром, полковник продолжал держаться за край люка, пока « оспри» рванулся вдогонку за вертолетом. В конце концов Огаст обернулся К Тейлору.
   — Пусть наша машина снова снизится! — крикнул полковник. — Я иду вниз!
   — Сэр, — попытался возразить Тейлор, — ветер и угол наклона не очень...
   — Отставить разговоры! — рявкнул Огаст, извлекая из шкафчика парашют и просовывая руки в лямки. — Я хочу зацепить вертолет за хвостовое оперение. А когда я доберусь до Буасара, мы отволочем эту штуку до дому.
   — Сэр, трос испытан на две тысячи фунтов, а « лонгрейнджер»...
   — Знаю. Но до тех пор, пока винт будет вращаться, вертолет не станет мертвым грузом! Скажите пилоту оставаться вместе с ним во что бы то ни стало. Как только закреплю трос, я дважды мигну вам фонариком, и вы по радио скажете пилоту, чтобы он разворачивался!
   Тейлор отдал полковнику честь и направился к лебедке с уверенностью, которой на самом деле вовсе не испытывал.
   Оправдывая свое название, «оспри», словно ночная хищная птица, неумолимо прорезал небо и спустился над «лонгрейнджером». Кабель с Огастом пошел под углом вниз в сторону вертолета. Во время спуска полковника закрутило вокруг кабеля, и он не сразу смог уцепиться за стабилизатор. Он переполз на противоположную от Буасара сторону, чтобы машина не потеряла балансировки. Прицепив себя к хвосту вертолета, Огаст опоясал его тросом. Петля соскользнула назад и с металлическим звоном намертво затянулась вокруг хвостового оперения.
   Полковник поймал свою рыбку. Однако он не стал подавать сигнал на «оспри». У него в голове появилось кое-что другое.
   Всмотревшись вперед, он пополз в сторону Манигота. Дюйм за дюймом он полз против встречного ветра ужасающей силы. Когда Огаст приблизился к кабине, «лонгрейнджер» неожиданно повернул вправо и направился на восток. «Оспри» с опозданием дернулся вслед, и вертолет отчаянно затрясло, когда трос, удерживаемый лебедкой, натянулся, как струна.
   Огаст соскользнул с верхней части хвоста вбок. Он глянул вверх, чтобы убедиться, что с Маниготом все в порядке. Ноги полковника болтались в каких-то двух ярдах от посадочной лыжи. Два темных продуваемых ветром ярда, но конец перекладины находился прямо под ним. Если он соскользнет вниз, то пролетит рядом с нею. Опустив руки вдоль тела, Огаст посмеялся над всеми своими рассуждениями о планировании. Ситуация была сродни стрельбе вслепую: либо попал, либо нет.
   Огаст стянул рукавицы и дал им улететь. Затем отстегнул карабин, удерживавший страховочную веревку вокруг хвоста, и рухнул вниз.
   Полковник сразу же вытянул руки перед собой. Его слегка отнесло от вертолета, но не настолько, чтобы он не смог дотянуться до выступающего конца лыжи. Он уцепился за него левой рукой, тут же подстраховался правой и с трудом подтянулся. Ветер был очень сильным, и полковника, болтавшегося под углом сорок пять градусов, колотило о багажный ящик.
   Он увидел, что пилот оглянулся в его сторону. Кто-то еще находился на полу между сиденьями пилотов и пытался подняться. Пилот отвернулся и бросил вертолет в еще одно пике. Трос выдержал, обе машины неимоверно трясло, и тогда пилот снова оглянулся назад. Однако на этот раз он смотрел не на Огаста, а на трос.
   Вертолет начал медленно подниматься вверх. С ужасом Огаст понял, что пилот пытался сделать. Он хотел перерубить кабель винтом. Не имея возможности улететь самому, он решил лишить этой возможности всех вместе.
   Наконец-то Огаст отчаянным рывком перекинул ногу через лыжу. Как только полковник встал на обе ноги, он дотянулся до двери и чуть было не сорвал ее с петель. Забравшись в пассажирский салон, он в два прыжка достиг открытой пилотской кабины. Перешагнув через мужчину, который в полубессознательном состоянии лежал на полу, Огаст согнул руки в локтях, приняв боксерскую стойку. Со скоростью автомата он нанес несколько последовательных ударов по голове пилота и спихнул оглушенного мужчину с кресла.
   Усевшись на место пилота, полковник зафиксировал ручку управления и обернулся к мужчине на полу.
   — Хаузен? Поднимайтесь! Вы мне нужны, чтобы управлять этой чертовой штукой!
   Немец все еще не пришел в себя.
   — Я.., я пытался, хотел зависнуть для вас.., дважды.
   — Спасибо, — поблагодарил Огаст. — А теперь давайте, действуйте...
   Хаузен медленно начал забираться в кресло второго пилота.
   — Чуть быстрее, пожалуйста! — крикнул ему Огаст. — Я понятия не имею, что тут делаю!
   Постанывая, Хаузен рухнул в кресло, провел рукавом по налитым кровью глазам и взялся за ручку управления.
   — Нормально, — пробормотал он едва слышно. — Я.., я ее держу.
   — Выскочив из кресла пилота, полковник со злостью зашвырнул Доминика в салон и вернулся к открытой двери. Он высунулся наружу. Буасар мужественно пробирался к Маниготу.
   — Мы здесь уже в безопасности! — прокричал Огаст Буасару. — Когда выручишь Манигота, отцепи трос?
   Буасар дал знак, что понял, и Огаст снова нырнул в вертолет.
   — Эй, там, наверху, как вы там? — прокричал он Хаузену.
   — Мне уже лучше, — неуверенно ответил немец.
   — Удерживайте вертолет на месте, пока не получите команду, — приказал ему Огаст. — Потом вернемся на фабрику.
   Хаузен показал, что понял. Полковник поднял Доминика с пола и теперь уже швырнул в кресло.
   — Не знаю, что ты там натворил, — сказал Огаст, стоя перед французом, — но надеюсь, что что-то достаточно серьезное, чтобы избавиться от тебя навечно.
   Еще не придя до конца в себя, с окровавленным лицом, Доминик через силу поднял взгляд на полковника, его губы растянулись в злой улыбке.
   — Вы можете остановить меня, — процедил он сквозь зубы, — но всех нас вам остановить не удастся. Нетерпимость.., расовая нетерпимость — это дороже золота.
   Огаст фыркнул. И снова оглушил француза ударом по голове.
   — Значит, на моем счету кое-что завелось, — заключил полковник.
   Когда голова Доминика завалилась набок, Огаст вернулся к открытой двери. Дрожащими от напряжения руками он помог Маниготу попасть в салон. Когда Буасар избавился от троса, Огаст помог и ему. Затем полковник закрыл дверь и тяжко рухнул на пол.
   Самое грустное заключалось в том, что этот выродок был прав. Расизм продолжал расцветать махровым цветом, как и его проповедники. Полковник свыкся с борьбой против этих нелюдей. И справлялся с этим очень неплохо. Да и сейчас получается не хуже, признался он себе. И хотя на то, чтобы его разум прислушался к голосу сердца, потребовалось время, полковник уже знал, что, когда они приземлятся, ему нужно будет сделать телефонный звонок.

Глава 73
Пятница, 00 часов 53 минуты, Тулуза, Франция

   К тому времени, когда «оспри» вернулся, люди из жандармерии уже зачистили всю фабрику. «Якобинцев» захватили и на них надели наручники. Их по двое препроводили в отдельные офисные помещения. К каждой паре приставили по два охранника. Байон был убежден, что все мученики и герои являлись либо эксгибиционистами, либо марионетками в руках трусов. Они были менее склонны что-либо совершить, если на них некому было смотреть или их никто не провоцировал. Быстрый развал обороны «якобинцев» только укрепил определенные убеждения полковника относительно террористов. И прежде всего, что это трусливые стадные животные, которым не хватает духу сражаться, как только они остаются сами по себе или сталкиваются с равной или превосходящей их силой.
   Какова бы ни была истина, но к тому времени, когда были затребованы полицейские автобусы, чтобы забрать арестованных, всякое сопротивление уже прекратилось. Были вызваны и машины «скорой помощи», хотя Байон настоял на том, чтобы ему оказали помощь на месте и он остался здесь до возвращения «оспри» и «лонгрейнджера». Вместе с остальными полковник наблюдал за происходившей в воздухе борьбой. До тех пор пока пилот самолета не доложил, что Доминика взяли, никто не знал, чем кончится затея Огаста.
   Когда «оспри», а вслед за ним и «лонгрейнджер» приземлились, Огаст взялся лично передать Доминика жандармерии. Они появились из вертолета бок о бок, полковник удерживал предплечье француза в болевом замке. Попытайся тот сбежать, Огаст простым движением руки вызвал бы нестерпимую боль в кисти задержанного.
   Доминик бежать не пытался. Он едва передвигал ноги. Огаст тут же сдал его жандармам. Сам полковник сел в микроавтобус вместе с Байоном и четырьмя его людьми.
   — Передайте герру Хаузену, что он может получить свои заголовки в газетах, — попросил Байон Огаста, прежде чем они тронулись с места. — Скажите, я даже напишу их для него сам!
   Огаст заверил полковника, что непременно передаст.
   Пилот «оспри» заранее предупредил медиков на базе НАТО. Несмотря на то что синяки и ссадины Буасара и Манигота носили в основном душевный характер, но их было слишком много. К тому же у Манигота были сломаны два ребра.
   Хуже всех обстояло дело с Хаузеном. Силясь остаться в сознании и сосредоточить остатки энергии на обратном полете, он все же рассказал Огасту, что сначала Доминик пытался его удавить. И каждый раз, когда Хаузен приходил в себя, он хотел овладеть управлением вертолета, но Доминик снова душил его и избивал ногами. Не успел вертолет приземлиться, как Хаузен рухнул ничком на панель управления.
   Худ забрался в «лонгрейнджер», чтобы приглядеть за заместителем министра, пока того не увезут в больницу. Пол уселся рядом с ним в кресло пилота в ожидании, когда натовские медики разберутся с ранеными.
   Худ окликнул немца по имени. Хаузен посмотрел в его сторону и слабо улыбнулся.
   — Мы его взяли... — проговорил он.
   — Это вы его взяли, — поправил немца Худ.
   — Я готов был погибнуть, только бы при этом он погиб вместе со мной, — признался Хаузен. — Я.., остальное меня не волновало. Простите.
   — Какие могут быть извинения, — успокоил его Худ. — Все нормально.
   Американец встал и посторонился, уступая место врачу и ее ассистенту. Женщина осмотрела раны на шее, на черепе и нижней части лица Хаузена, чтобы убедиться, не нужно ли остановить кровотечение. Затем она проверила его глаза и пульс и бегло прошлась по позвоночнику.