Страница:
— А вы, что скажете о классиках, доктор Райан? — спросил Уоткинс.
— Читывал когда-то. Образование-то я получил у иезуитов, так что… Они без старья никуда. «Разве „Молль Флендерс“ — классика? — мелькнуло у него. Это не латынь и не греческий. Да и не Шекспир…»
— «Старьё». Что за непочтительность! — рассмеялся Уоткинс.
— Вы когда-нибудь пытались читать Вергилия в оригинале? — спросил Райан.
— Arma virumque cano, trojae qui primus ab oris?..
— Мы с Джеффом вместе учились в Винчестере, — пояснил Холмс. — Contiquere omnes, intenteque ara tenebant… — И оба выпускника частных университетов залились смехом.
— У меня тоже был хороший балл по латыни, но сегодня, увы, я ничего не помню, — сказал Райан, как бы оправдываясь.
— Как всякий провинциальный человек, — сказал Уоткинс. Райан заключил, что Уоткинс ему не по душе. Он подначивал его, провоцируя на резкость. Райану эта игра уже давным-давно приелась. Он был вполне доволен тем, чем он был, и для выяснения своих индивидуальных особенностей не нуждался в такого рода любительских допросах.
— Прошу прощения, но у нас отчасти другая шкала ценностей.
— Ну, само собой, — ответил Уоткинс. Улыбка его оставалась в точности прежней. Это удивило Джека, хотя он и не мог понять почему.
— Вы ведь живёте неподалёку от Военно-морской академии, не так ли? Там, кажется, был недавно какой-то инцидент? — спросил сэр Безил. — Я где-то читал об этом, но подробностей так и не уловил.
— Это не был акт терроризма — скорее, обычная уголовщина. Двум курсантам показалось, что они засекли торговцев наркотиками, и они вызвали полицию. Арестованные оказались членами местной мотоциклетной банды. Неделей позже другие члены банды решили отомстить морякам. Где-то часа в три утра они прокрались мимо охраны — это были гражданские охранники — и проскользнули в Банкрофт-холл. Они, видно, считали, что там, как в каком-нибудь студенческом общежитии. Однако курсанты, нёсшие ночную вахту, засекли их и подняли тревогу. Ну, тут и началось. Они заблудились — там одних коридоров километра три, — и их загнали в угол. Поскольку это случилось на территории, принадлежащей государству, вмешалось ФБР, а оно не любит тех, кто пытается сводить счёты со свидетелями. Так что эти банды на какое-то время поутихнут. Хорошо, что в результате всего этого увеличили число морских пехотинцев в охране Академии. Теперь вы можете легко туда войти и легко выйти.
— Легко? — спросил Уоткинс. — Но…
— Если морячки расставлены по внешнему обводу, то, значит, больше ворот остаются открытыми.
— Конечно. Я… — начал было Чарльстон, но что-то вдруг отвлекло его.
По комнате прошло какое-то движение. Чарльстон с Холмсом отвернулись от Райана, а Уоткинс и вовсе куда-то испарился. Райан обернулся — в дверях появилась королева. Возле неё был герцог. А вот показалась и Кэти, держа приличествующую дистанцию, она шла за королевой, чуть в стороне. Королева направилась к Райану.
— Вы теперь выглядите намного лучше.
Джек попытался отвесить поклон так, чтобы не задеть своей закованной в гипс рукой королеву. Труднее всего было, оказывается, хранить равновесие — эта штука сильно тянуло его влево.
— Благодарю вас, Ваше величество. Я чувствую себя намного лучше. Добрый вечер, сэр.
Стоило обменяться с герцогом рукопожатием, как сразу чувствовалось, что имеешь дело с мужчиной.
— Ещё раз здравствуйте, Джек. Будьте как дома. Сегодня мы тут без всяких формальностей. Без приветствий, без протокола. Так что можете расслабиться.
— Шампанское помогает мне в этом.
— Ну и чудесно, — заметила королева. — Я думаю, мы дадим вам возможность поговорить с Каролиной.
И они с герцогом отошли в сторону.
— Полегче со спиртным, Джек.
Кэти было в белом платье — она прямо-таки сияла. Платье было таким великолепным, что Райан даже забыл спросить, во сколько оно обошлось. У неё была красивая причёска. Более того, сегодня она воспользовалась и косметикой, что как врач далеко не всегда могла себе позволить. Но главное было другое: это была его Кэти. Не обращая внимания на присутствующих, он поцеловал её.
— Джек, мы же не одни…
— Плевать, — тихонько шепнул он ей. — Ну, как ты, детка?
В её глазах прыгали чёртики от желания выплеснуть новость, но тон был профессионально сух:
— Беременна.
— Ты уверена? Когда?
— Я уверена, дорогой, потому что, во-первых, я — врач, а во-вторых, у меня уже две недели нет месячных. А насчёт «когда» — помнишь, мы приехали сюда и уложили Салли спать?.. Все эти непривычные гостиничные кровати, Джек. С ними всегда так, — она взяла его за руку.
Ему нечего было сказать ей. Он обнял её за плечи своей здоровой рукой и сжал их. «Если у неё задержка на две недели… А у неё ведь всегда точно, как швейцарские часы… значит, я снова буду отцом!»
— На этот раз я постараюсь мальчика, — сказала Кэти.
— Это не так уж и важно, детка.
— Я вижу — вы сказали ему, — королева подошла к ним по-кошачьи тихо.
Герцог, заметил Райан, беседовал с адмиралом Чарльстоном. О чём, интересно.
— Поздравляю, сэр Джон, — сказала королева.
— Благодарю вас, Ваше величество. И вообще — спасибо за все. Нам никогда не воздать вам должное за вашу доброту. Вновь — рождественская улыбка.
— Это мы пытаемся воздать вам должное. Судя по тому, что сказала мне Каролина, у вас будет хотя бы одно приятное воспоминание о нашей стране.
— Не только это, но и много других, мадам, — сказал Джек в духе принятой тут игры, с правилами которой он уже начал осваиваться.
— Каролина, ваш муж всегда так галантен?
— По совести говоря, нет, мадам. Вероятно, мы захватили его в момент слабости, — сказала Кэти. — Или это влияние здешней Цивилизации.
— Ну и слава Богу. А то, знаете, он наговорил мне таких ужасных слов об Оливии. Вы знаете, что сегодня она отказалась идти спать, не поцеловав меня? Девочка прелестна, просто ангел! А ваш муж так плохо отзывался о ней…
Джек вздохнул. Он легко представил себе, как оно там всё обстоит. За эти три недели Салли, вероятно, научилась делать грациознейшие книксены. Дворцовая прислуга, наверное, дерётся за возможность услужить ей. Салли всегда была папиной дочкой. Она умеет командовать окружающими — натренировалась на папочке.
— Возможно, я преувеличил, мадам.
— Это была настоящая клевета, — в глазах королевы мелькнули весёлые искры.
— Оливия ничего не сломала. Ничего. И я должна сказать вам, что она прекрасная наездница. На редкость.
— Простите?
— Уроки верховой езды, — объяснила Кэти.
— На лошади?
— А на чём же ещё? — спросила королева.
— Салли — на лошади? — спросил Райан, взглянув на жену.
Ему это было отнюдь не по душе.
— И делает великолепные успехи, — поспешила на помощь Кэти королева. — Это вполне безопасно, сэр Джон. Верховая езда — для ребёнка это прекрасно. Она приучает к дисциплине, координации и ответственности, «Не говоря уже о прекрасной возможности сломать шею, которая ещё довольно хрупка, — подумал Райан. — Но, — вспомнил он, — с королевой не спорят. Тем более в её же дворце».
— Вам сейчас, конечно, не до верховой езды, — сказала королева, — но ваша жена чудесно выглядит на лошади.
— У нас теперь хватает земли, Джек, — сказала Кэти. — Тебе это понравится.
— Я упаду, — мрачно сказал Райан.
— Тогда вскарабкаетесь снова, пока не получится, — сказала королева, у которой был более чем пятидесятилетний стаж верховой езды.
«Это то же, что и на велосипеде, только с велосипеда не так высоко падать. А Салли и на велосипед ещё рано, — подумал Райан. Он нервничал, когда Салли ездила даже на трехколесном велосипеде. — Господи, она так мала, что лошадь и не почувствует, что у неё там что-то на спине».
Кэти прочла его мысли.
— Дети должны расти. Ты не можешь защитить её от всего.
— Да, дорогая, я это знаю. — «Но защищать — это мой долг, черт подери!» подумал он.
Несколько минут спустя вся эта публика потянулась в Голубую гостиную прекрасный зал с колоннами, — а затем, через двойные зеркальные двери, — в столовую.
Контраст был потрясающим: после бледно-голубой гостиной — комната, где стены покрывал алый, как пламя, шёлк. Сводчатый высокий потолок был цвета слоновой кости с золотом, а над камином белоснежного мрамора висел портрет…
Чей? Несомненно, короля. Вероятно, восемнадцатого или девятнадцатого века, судя по белым лосинам… или как их там называли? Над дверью красовалась монограмма королевы Виктории. «Чего только не видела эта комната», — подумал Райан.
— Вы, Джек, будете сидеть справа от меня, — сказала королева.
Райан окинул взглядом стол. Места было достаточно — можно не волноваться, что он толкнёт королеву своей клешнёй. Это бы уж ни в какие ворота не лезло.
Позже он так никогда и не мог вспомнить, что там было на столе. А гордость не позволяла ему спросить об этом Кэти. Есть одной рукой ему было не привыкать, но он никогда ещё не делал этого публично, и ему казалось, что все смотрят на него. В конце концов он — янки, диковинка для них всех даже и без своей клешни.
Он то и дело напоминал себе о необходимости быть осторожным, не налегать на вино и следить за своим языком. Временами он поглядывал на Кэти, сидевшую напротив, возле герцога — она явно была всем довольна. То, что она чувствовала себя непринуждённее, чем он, отчасти злило. «Я тут, как белая ворона, — подумал он. — Интересно, — мелькнуло у него, — оказался бы я тут, если в я был полицейским или рядовым солдатом? Вероятно, нет. А почему?» Он не знал. Ибо не сознавал, что нечто в самом институте аристократии противоречило его американскому подходу к жизни. И в то же время ему льстило то, что теперь он рыцарь. Это противоречие вселяло в него какую-то неясную тревогу. «Все это внимание к твоей персоне действует развращающе, — подумал он, отпивая очередной глоток вина. — Хорошо бы от всего этого отделаться, наконец. Или нет? Я знаю, что это не моё. Но хотел бы я, чтобы это стало моим?» В вине ответа не было.
Надо было искать его где-то в ином месте.
Райан глянул на жену — казалось, она чувствовала себя здесь превосходно.
Кэти выросла в богатой семье, в большом доме, где то и дело устраивались приёмы, где все говорили друг другу о том, какие они важные люди. Это была жизнь, которую он отверг, и она вместе с ним. Они были счастливы тем, что имели. Но она была так весела сейчас — не значит ли это, что она тоскует по Другому образу жизни?.. Райан нахмурился.
— Все в порядке, Джек? — спросила королева.
— Да, мадам. Простите меня — боюсь, мне трудно привыкнуть ко всему этому сразу.
— Джек, — сказала она тихо, — мы все вас любим именно таким, какой вы есть. Постарайтесь не забывать этого.
Ничего добрее этих слов он в жизни не слыхал. Возможно, аристократизм это в большей степени образ мыслей, нежели конституция. Его бы тестю поучиться этому, подумал он. Его тестю вообще многому тут надо было бы поучиться.
Три часа спустя он наконец оказался в комнате, отведённой им с женой.
Справа к спальне примыкала гостиная. Постель была уже постелена. Он распустил галстук, расстегнул пуговицы на воротнике рубашки и издал долгий вздох облегчения.
— А ты ведь не шутила насчёт превращения тыквы в карету.
— Я знаю, — сказала Кэти.
Она погасила ночник. Только свет далёких уличных фонарей просачивался сквозь тяжёлые оконные занавеси. В полумраке белело платье Кэти, но лица не было видно, угадывался лишь рот да блестели глаза. Все прочее было в его памяти. Он обнял её здоровой рукой, проклиная гипсовую клешню, не дававшую ему обнять Кэти покрепче. Она положила голову ему на плечо, и щека его ощутила мягкость её волос. Минуты две они стояли молча. Быть вместе в ночной тиши — это было так много.
— Люблю тебя, детка.
— Как ты себя чувствуешь, Джек? — в этом вопросе было нечто большее, чем обычно.
— Неплохо. Я вполне отдохнул. Плечо не так уж болит теперь. Если что — аспирин помогает.
Это было оптимистическим преувеличением, но Джек уже притерпелся к боли.
Она сняла с него пиджак и взялась за рубашку.
— Я и сам могу.
— Замолчи, Джек. Я не намерена ждать всю ночь, пока ты разденешься.
Он услышал, как протяжно жикнула молния на её платье.
— Помочь тебе? — спросил он. В темноте раздался смех.
— Мне это платье ещё понадобится. И будь поосторожней со своей рукой.
— Я пока ещё никого ею не пришиб.
— Ну и отлично. Так и впредь действуй.
Шорох шелка. Она взяла его за руку.
— Иди сюда, сядь.
Он сел на край кровати — Кэти рядом. Он обнял её за талию и скользнул дальше, к животу. «Да, — подумал он, — это тут. Растёт прямо сейчас, пока мы сидим здесь. Поистине — есть Бог и есть чудеса на этом свете».
— Надо же, — нежно сказал он, — у нас будет ребёнок.
Кэти провела рукой по его лицу.
— Да. Поэтому мне нельзя больше пить, особенно после сегодняшнего вечера.
Но сегодня мне хотелось попраздновать.
— Я правда люблю тебя.
— Я знаю, — сказала она. — Откинься назад.
Глава 5
— Читывал когда-то. Образование-то я получил у иезуитов, так что… Они без старья никуда. «Разве „Молль Флендерс“ — классика? — мелькнуло у него. Это не латынь и не греческий. Да и не Шекспир…»
— «Старьё». Что за непочтительность! — рассмеялся Уоткинс.
— Вы когда-нибудь пытались читать Вергилия в оригинале? — спросил Райан.
— Arma virumque cano, trojae qui primus ab oris?..
— Мы с Джеффом вместе учились в Винчестере, — пояснил Холмс. — Contiquere omnes, intenteque ara tenebant… — И оба выпускника частных университетов залились смехом.
— У меня тоже был хороший балл по латыни, но сегодня, увы, я ничего не помню, — сказал Райан, как бы оправдываясь.
— Как всякий провинциальный человек, — сказал Уоткинс. Райан заключил, что Уоткинс ему не по душе. Он подначивал его, провоцируя на резкость. Райану эта игра уже давным-давно приелась. Он был вполне доволен тем, чем он был, и для выяснения своих индивидуальных особенностей не нуждался в такого рода любительских допросах.
— Прошу прощения, но у нас отчасти другая шкала ценностей.
— Ну, само собой, — ответил Уоткинс. Улыбка его оставалась в точности прежней. Это удивило Джека, хотя он и не мог понять почему.
— Вы ведь живёте неподалёку от Военно-морской академии, не так ли? Там, кажется, был недавно какой-то инцидент? — спросил сэр Безил. — Я где-то читал об этом, но подробностей так и не уловил.
— Это не был акт терроризма — скорее, обычная уголовщина. Двум курсантам показалось, что они засекли торговцев наркотиками, и они вызвали полицию. Арестованные оказались членами местной мотоциклетной банды. Неделей позже другие члены банды решили отомстить морякам. Где-то часа в три утра они прокрались мимо охраны — это были гражданские охранники — и проскользнули в Банкрофт-холл. Они, видно, считали, что там, как в каком-нибудь студенческом общежитии. Однако курсанты, нёсшие ночную вахту, засекли их и подняли тревогу. Ну, тут и началось. Они заблудились — там одних коридоров километра три, — и их загнали в угол. Поскольку это случилось на территории, принадлежащей государству, вмешалось ФБР, а оно не любит тех, кто пытается сводить счёты со свидетелями. Так что эти банды на какое-то время поутихнут. Хорошо, что в результате всего этого увеличили число морских пехотинцев в охране Академии. Теперь вы можете легко туда войти и легко выйти.
— Легко? — спросил Уоткинс. — Но…
— Если морячки расставлены по внешнему обводу, то, значит, больше ворот остаются открытыми.
— Конечно. Я… — начал было Чарльстон, но что-то вдруг отвлекло его.
По комнате прошло какое-то движение. Чарльстон с Холмсом отвернулись от Райана, а Уоткинс и вовсе куда-то испарился. Райан обернулся — в дверях появилась королева. Возле неё был герцог. А вот показалась и Кэти, держа приличествующую дистанцию, она шла за королевой, чуть в стороне. Королева направилась к Райану.
— Вы теперь выглядите намного лучше.
Джек попытался отвесить поклон так, чтобы не задеть своей закованной в гипс рукой королеву. Труднее всего было, оказывается, хранить равновесие — эта штука сильно тянуло его влево.
— Благодарю вас, Ваше величество. Я чувствую себя намного лучше. Добрый вечер, сэр.
Стоило обменяться с герцогом рукопожатием, как сразу чувствовалось, что имеешь дело с мужчиной.
— Ещё раз здравствуйте, Джек. Будьте как дома. Сегодня мы тут без всяких формальностей. Без приветствий, без протокола. Так что можете расслабиться.
— Шампанское помогает мне в этом.
— Ну и чудесно, — заметила королева. — Я думаю, мы дадим вам возможность поговорить с Каролиной.
И они с герцогом отошли в сторону.
— Полегче со спиртным, Джек.
Кэти было в белом платье — она прямо-таки сияла. Платье было таким великолепным, что Райан даже забыл спросить, во сколько оно обошлось. У неё была красивая причёска. Более того, сегодня она воспользовалась и косметикой, что как врач далеко не всегда могла себе позволить. Но главное было другое: это была его Кэти. Не обращая внимания на присутствующих, он поцеловал её.
— Джек, мы же не одни…
— Плевать, — тихонько шепнул он ей. — Ну, как ты, детка?
В её глазах прыгали чёртики от желания выплеснуть новость, но тон был профессионально сух:
— Беременна.
— Ты уверена? Когда?
— Я уверена, дорогой, потому что, во-первых, я — врач, а во-вторых, у меня уже две недели нет месячных. А насчёт «когда» — помнишь, мы приехали сюда и уложили Салли спать?.. Все эти непривычные гостиничные кровати, Джек. С ними всегда так, — она взяла его за руку.
Ему нечего было сказать ей. Он обнял её за плечи своей здоровой рукой и сжал их. «Если у неё задержка на две недели… А у неё ведь всегда точно, как швейцарские часы… значит, я снова буду отцом!»
— На этот раз я постараюсь мальчика, — сказала Кэти.
— Это не так уж и важно, детка.
— Я вижу — вы сказали ему, — королева подошла к ним по-кошачьи тихо.
Герцог, заметил Райан, беседовал с адмиралом Чарльстоном. О чём, интересно.
— Поздравляю, сэр Джон, — сказала королева.
— Благодарю вас, Ваше величество. И вообще — спасибо за все. Нам никогда не воздать вам должное за вашу доброту. Вновь — рождественская улыбка.
— Это мы пытаемся воздать вам должное. Судя по тому, что сказала мне Каролина, у вас будет хотя бы одно приятное воспоминание о нашей стране.
— Не только это, но и много других, мадам, — сказал Джек в духе принятой тут игры, с правилами которой он уже начал осваиваться.
— Каролина, ваш муж всегда так галантен?
— По совести говоря, нет, мадам. Вероятно, мы захватили его в момент слабости, — сказала Кэти. — Или это влияние здешней Цивилизации.
— Ну и слава Богу. А то, знаете, он наговорил мне таких ужасных слов об Оливии. Вы знаете, что сегодня она отказалась идти спать, не поцеловав меня? Девочка прелестна, просто ангел! А ваш муж так плохо отзывался о ней…
Джек вздохнул. Он легко представил себе, как оно там всё обстоит. За эти три недели Салли, вероятно, научилась делать грациознейшие книксены. Дворцовая прислуга, наверное, дерётся за возможность услужить ей. Салли всегда была папиной дочкой. Она умеет командовать окружающими — натренировалась на папочке.
— Возможно, я преувеличил, мадам.
— Это была настоящая клевета, — в глазах королевы мелькнули весёлые искры.
— Оливия ничего не сломала. Ничего. И я должна сказать вам, что она прекрасная наездница. На редкость.
— Простите?
— Уроки верховой езды, — объяснила Кэти.
— На лошади?
— А на чём же ещё? — спросила королева.
— Салли — на лошади? — спросил Райан, взглянув на жену.
Ему это было отнюдь не по душе.
— И делает великолепные успехи, — поспешила на помощь Кэти королева. — Это вполне безопасно, сэр Джон. Верховая езда — для ребёнка это прекрасно. Она приучает к дисциплине, координации и ответственности, «Не говоря уже о прекрасной возможности сломать шею, которая ещё довольно хрупка, — подумал Райан. — Но, — вспомнил он, — с королевой не спорят. Тем более в её же дворце».
— Вам сейчас, конечно, не до верховой езды, — сказала королева, — но ваша жена чудесно выглядит на лошади.
— У нас теперь хватает земли, Джек, — сказала Кэти. — Тебе это понравится.
— Я упаду, — мрачно сказал Райан.
— Тогда вскарабкаетесь снова, пока не получится, — сказала королева, у которой был более чем пятидесятилетний стаж верховой езды.
«Это то же, что и на велосипеде, только с велосипеда не так высоко падать. А Салли и на велосипед ещё рано, — подумал Райан. Он нервничал, когда Салли ездила даже на трехколесном велосипеде. — Господи, она так мала, что лошадь и не почувствует, что у неё там что-то на спине».
Кэти прочла его мысли.
— Дети должны расти. Ты не можешь защитить её от всего.
— Да, дорогая, я это знаю. — «Но защищать — это мой долг, черт подери!» подумал он.
Несколько минут спустя вся эта публика потянулась в Голубую гостиную прекрасный зал с колоннами, — а затем, через двойные зеркальные двери, — в столовую.
Контраст был потрясающим: после бледно-голубой гостиной — комната, где стены покрывал алый, как пламя, шёлк. Сводчатый высокий потолок был цвета слоновой кости с золотом, а над камином белоснежного мрамора висел портрет…
Чей? Несомненно, короля. Вероятно, восемнадцатого или девятнадцатого века, судя по белым лосинам… или как их там называли? Над дверью красовалась монограмма королевы Виктории. «Чего только не видела эта комната», — подумал Райан.
— Вы, Джек, будете сидеть справа от меня, — сказала королева.
Райан окинул взглядом стол. Места было достаточно — можно не волноваться, что он толкнёт королеву своей клешнёй. Это бы уж ни в какие ворота не лезло.
Позже он так никогда и не мог вспомнить, что там было на столе. А гордость не позволяла ему спросить об этом Кэти. Есть одной рукой ему было не привыкать, но он никогда ещё не делал этого публично, и ему казалось, что все смотрят на него. В конце концов он — янки, диковинка для них всех даже и без своей клешни.
Он то и дело напоминал себе о необходимости быть осторожным, не налегать на вино и следить за своим языком. Временами он поглядывал на Кэти, сидевшую напротив, возле герцога — она явно была всем довольна. То, что она чувствовала себя непринуждённее, чем он, отчасти злило. «Я тут, как белая ворона, — подумал он. — Интересно, — мелькнуло у него, — оказался бы я тут, если в я был полицейским или рядовым солдатом? Вероятно, нет. А почему?» Он не знал. Ибо не сознавал, что нечто в самом институте аристократии противоречило его американскому подходу к жизни. И в то же время ему льстило то, что теперь он рыцарь. Это противоречие вселяло в него какую-то неясную тревогу. «Все это внимание к твоей персоне действует развращающе, — подумал он, отпивая очередной глоток вина. — Хорошо бы от всего этого отделаться, наконец. Или нет? Я знаю, что это не моё. Но хотел бы я, чтобы это стало моим?» В вине ответа не было.
Надо было искать его где-то в ином месте.
Райан глянул на жену — казалось, она чувствовала себя здесь превосходно.
Кэти выросла в богатой семье, в большом доме, где то и дело устраивались приёмы, где все говорили друг другу о том, какие они важные люди. Это была жизнь, которую он отверг, и она вместе с ним. Они были счастливы тем, что имели. Но она была так весела сейчас — не значит ли это, что она тоскует по Другому образу жизни?.. Райан нахмурился.
— Все в порядке, Джек? — спросила королева.
— Да, мадам. Простите меня — боюсь, мне трудно привыкнуть ко всему этому сразу.
— Джек, — сказала она тихо, — мы все вас любим именно таким, какой вы есть. Постарайтесь не забывать этого.
Ничего добрее этих слов он в жизни не слыхал. Возможно, аристократизм это в большей степени образ мыслей, нежели конституция. Его бы тестю поучиться этому, подумал он. Его тестю вообще многому тут надо было бы поучиться.
Три часа спустя он наконец оказался в комнате, отведённой им с женой.
Справа к спальне примыкала гостиная. Постель была уже постелена. Он распустил галстук, расстегнул пуговицы на воротнике рубашки и издал долгий вздох облегчения.
— А ты ведь не шутила насчёт превращения тыквы в карету.
— Я знаю, — сказала Кэти.
Она погасила ночник. Только свет далёких уличных фонарей просачивался сквозь тяжёлые оконные занавеси. В полумраке белело платье Кэти, но лица не было видно, угадывался лишь рот да блестели глаза. Все прочее было в его памяти. Он обнял её здоровой рукой, проклиная гипсовую клешню, не дававшую ему обнять Кэти покрепче. Она положила голову ему на плечо, и щека его ощутила мягкость её волос. Минуты две они стояли молча. Быть вместе в ночной тиши — это было так много.
— Люблю тебя, детка.
— Как ты себя чувствуешь, Джек? — в этом вопросе было нечто большее, чем обычно.
— Неплохо. Я вполне отдохнул. Плечо не так уж болит теперь. Если что — аспирин помогает.
Это было оптимистическим преувеличением, но Джек уже притерпелся к боли.
Она сняла с него пиджак и взялась за рубашку.
— Я и сам могу.
— Замолчи, Джек. Я не намерена ждать всю ночь, пока ты разденешься.
Он услышал, как протяжно жикнула молния на её платье.
— Помочь тебе? — спросил он. В темноте раздался смех.
— Мне это платье ещё понадобится. И будь поосторожней со своей рукой.
— Я пока ещё никого ею не пришиб.
— Ну и отлично. Так и впредь действуй.
Шорох шелка. Она взяла его за руку.
— Иди сюда, сядь.
Он сел на край кровати — Кэти рядом. Он обнял её за талию и скользнул дальше, к животу. «Да, — подумал он, — это тут. Растёт прямо сейчас, пока мы сидим здесь. Поистине — есть Бог и есть чудеса на этом свете».
— Надо же, — нежно сказал он, — у нас будет ребёнок.
Кэти провела рукой по его лицу.
— Да. Поэтому мне нельзя больше пить, особенно после сегодняшнего вечера.
Но сегодня мне хотелось попраздновать.
— Я правда люблю тебя.
— Я знаю, — сказала она. — Откинься назад.
Глава 5
СУДЫ И ТРЕВОГИ
Райан сидел на мраморной скамье возле судебного зала номер два в Олд Бейли. Предварительный опрос свидетелей шёл уже два часа. Он пытался было поработать с компьютером, но не мог сосредоточиться и в какой-то момент обнаружил, что просто глазеет по сторонам.
Охрана в тот день была усилена. Снаружи у всех на виду было расставлено множество полицейских, другие — в форме и в штатском — расположились по ту сторону Ньюгейт-стрит на крышах домов, словно коршуны, высматривающие зайцев.
«С той разницей, что зайцы не бегают с автоматами и базуками», — подумал Райан.
Каждый, кто входил в здание суда, проверялся детектором, столь чувствительным, что он реагировал даже на фольгу в пачке сигарет. И чуть ли не всех обыскивали.
Не избежал этого и Райан, причём дотошная бесцеремонность всех этих касаний-похлопываний настолько его поразила, что он заметил шмональщику, что для первого свидания тот зашёл слишком далеко. Посторонние допущены в Большой зал не были. Слушание менее важных дел перенесли в прочие залы заседаний, дабы ничто не мешало процессу: Корона против Миллера.
Раньше Райану не приходилось бывать в суде. Он усмехнулся при мысли, что даже ни разу не был оштрафован за превышение скорости — жизнь его была до сей поры столь скучной! Мраморные полы в этом здании, которому было уже сто шестьдесят лет, придавали ему сходство с кафедральным собором. На стенах красовались афоризмы, вроде:
«БЛАГОДЕНСТВИЕ НАРОДА — ВОТ ВЫСОЧАЙШИЙ ЗАКОН». Цицерон.
«Вполне уместные слова для храма законности, — подумал Райан. — Интересно, — размышлял он далее, — что думает об этом Армия освобождения Ольстера? Они, небось, тоже оправдывают свою деятельность заботой о народном благоденствии. А кто не оправдывает? — спросил он себя. — Кто из тиранов не оправдывал таким образом свои преступления?»
В зале сидело ещё с полдюжины свидетелей. Джек не вступал с ними в разговоры. Инструкции были недвусмысленны: даже намёк на беседу может дать защите повод заявить о наличии сговора между свидетелями. Обвинение делало всё возможное, чтобы его позиция с процедурной точки зрения была образцово-показательной.
Однако в ведении этого дела были существенные противоречия. Нападение произошло всего четыре недели назад, и то, что процесс уже начался, было крайне быстро даже по британским стандартам. Меры безопасности были исключительно жёсткими. Допуск на галерею для публики контролировался строжайшим образом. И в то же время дело рассматривалось как сугубо уголовное. Слова «Армия освобождения Ольстера» не произносились. Прокурор ни разу не употребил слово «террорист». Полиция откровенно игнорировала политический аспект этого дела.
Убиты двое, в суде слушается дело об убийстве первой степени. Точка. Даже пресса подыгрывала этому, исходя из теории, что нет для обвиняемого большего унижения, чем лишить его святости звания политического преступника и именовать обычным уголовником. Джек подозревал, что тут есть ещё и какие-то другие соображения, связанные с политикой или разведкой, но об этом вообще никто не упоминал. Естественно, что защите, если бы она стала именовать подсудимого террористом, это никак не помогло бы. Одним словом, для прессы и суда это было дело об убийстве.
Однако правда была совершенно иной, и это не было секретом. Но настолько-то Райан знал юристов, чтобы понимать, что они редко интересуются правдой. Правила игры для них куда важнее. Поэтому они не будут выяснять мотивы преступления и королевскую семью не вызовут в суд. Все сведётся к письменному свидетельству, что члены королевской семьи не могут опознать оставшегося в живых преступника.
Равным образом и Кэти не вызвали в качестве свидетеля. Всего обвинение располагало восмью свидетелями, не считая судебных экспертов, допрошенных накануне. Райан был свидетелем номер два. Ожидалось, что суд продлится максимум четыре дня. Как Оуинс сказал ему в больнице, с этим парнем нянчиться не будут.
— Доктор Райан? Будьте любезны следовать за мной.
К нему и тут относились как к важной персоне. Судебный пристав в рубашке с короткими рукавами и при галстуке провёл его через боковую дверь в зал заседаний. Полицейский, отворив дверь, отобрал у него компьютер. «Спектакль», пробормотал себе под нос Райан.
Зал номер два был отделан дубовыми панелями. На них пошло столько дубов, что, будь это в Америке, это вызвало бы протест защитников природы. Сам же зал оказался поразительно мал — не намного больше гостиной в доме Джека. Сходство дополнялось и столом, стоявшим посредине. Там, где размещался судья, было нечто вроде сооружённой из резного дерева крепости, которая примыкала к свидетельской трибуне. Достопочтенный судья Джастис Уиллер восседал на одном из пяти стульев с высокими спинками. Он был великолепен в своём багряном облачении и в парике из конского волоса, локоны которого ниспадали на его узкие плечи. Ложа присяжных заседателей была слева от Райана. Восемь женщин и четверо мужчин сидели там с напряжёнными лицами. Над ними — галерея для публики, высоко, словно хоры, и под таким углом, что людей там почти невозможно было разглядеть.
Защитники находились справа от Райана — в чёрных мантиях и жабо. На головах тоже парики, но поменьше, чем у судьи. Все это создавало какую-то религиозную атмосферу, и Райан, произнося слова присяги, чувствовал себя не слишком спокойно.
Прокурор Вильям Ричардс был ровесником Райана, да и сложением походил на него. Он начал с обычных вопросов: имя, профессия, место жительства, когда прибыли в страну и с какой целью? Когда дошло дело до вопросов о стрельбе, Райан, не глядя, понял, что зал охватило общее волнение.
— Доктор Райан, можете вы описать то, что произошло потом?
На это у Райана ушло минут десять. Он стоял лицом к присяжным и старался не смотреть на них.
Казалось бы, чего ему тут бояться, но именно это чувство он испытывал.
Рассказывая о событиях того дня, он смотрел поверх их голов — на деревянные панели. Он снова переживал все случившееся, и к концу рассказа сердце его колотилось быстрее обычного.
— Доктор Райан, можете вы опознать человека, которого вы сбили с ног? — наконец спросил Ричардс.
— Да, сэр. Это подсудимый. Вот он, — указал Райан. Только теперь Райан действительно рассмотрел его. Его звали Син Миллер — не такое уж ирландское имя, с точки зрения Райана. Ему было двадцать шесть лет, он был невысок, худ, в аккуратном костюме и при галстуке. Когда Райан указал на него, он как раз улыбался кому-то на галерее — какому-нибудь родственнику, вероятно. Все эти недели Райан думал о том, что же это за человек, задумавший и осуществивший такое преступление. Какие именно качества отличают его от большинства цивилизованных людей? Какие качества могут позволить совершить такое?
Худощавое, в рытвинах от прыщей лицо, было совершенно нормальным. Он вполне мог сойти за мелкого служащего любой конторы. Отец Райана всю жизнь имел дело с преступниками, но для Райана они оставались загадочными существами. «Чем он отличаешься от других? Что делает его таким, какой он есть?» — снова и снова задавал себе эти вопросы Райан. Его так и тянуло спросить Миллера об этом, хотя он и знал, что, даже если и получит ответ, вопрос все равно останется неразрешённым. Тогда он посмотрел в глаза Миллера. Он хотел там найти… проблеск человечности что ли — нечто подтверждающее, что перед ним действительно человеческое существо, другое, отличное от него, но в сущности такое же. Прошло каких-то две секунды, но ему они показались долгими — он все смотрел и смотрел в эти блекло-серые глаза и увидел там… Пустоту. Абсолютную пустоту. И тогда Джек начал что-то понимать.
— Запишите, — обратился судья к стенографисту, — что свидетель опознал подсудимого Сина Миллера.
— Благодарю вас, сэр, — закончил свою часть допроса Ричардс.
Райан воспользовался моментом и высморкался. Он обзавёлся насморком на прошлой неделе.
— Вам удобно, доктор Райан? — спросил судья. И Джек сообразил, что стоит, навалившись всем телом на кафедру.
— Простите, сэр. Этот гипс…
— Бейлиф — стул для свидетеля, — распорядился судья. Судебный пристав принёс стул — самый обычный, деревянный, — и Райан сел. Чего ему действительно не хватало, так это крючка, чтобы подвесить левую руку. В общем, он более или менее уже привык к тяжести гипса, но постоянный зуд под этим панцирем просто сводил его с ума, и ничего нельзя было с этим поделать.
Со своего места поднялся адвокат — движения его были отработанно изящны.
Это был Чарльз Аткинсон, более известный как Красный Чарли, поскольку он любил выступать защитником по делам радикалов. Аткинсон был толстяком с маленькой головой, слишком маленькой для такого увесистого тела. Парик съезжал ему на лицо. «Защита террористов, должно быть, хорошо оплачивается, — подумал Райан. Вот чем следует заняться Оуинсу. Откуда ваши деньги, мистер Аткинсон?»
— Могу я начать, ваша светлость? — спросил адвокат, обращаясь к судье и присяжным, как того требовала форма, и направился к Райану. В руках у него была пачка бумаг.
— Доктор Райан… Или, может, лучше — сэр Джон?
— Как вам угодно, сэр, — махнул рукой Райан. Его предупредили насчёт этого Аткинсона. «Очень умная сволочь»,. — так о нём было сказано. В маклерском деле Райану порой приходилось иметь дело с умными сволочами.
— Насколько известно, вы были лейтенантом американской морской пехоты?
— Да, сэр, это верно.
Аткинсон глянул в свои бумаги, потом — на присяжных.
— Кровожадная толпа, эти морские пехотинцы, — пробормотал он.
— Простите, сэр? Кровожадные? — спросил Райан. — Вы ошибаетесь. Большинство тех, кого я знал, больше по пиву ударяют.
С галереи донёсся смех, и Аткинсон опять повернулся к Райану. Улыбка его была ядовитой. Райана предупреждали, чтобы он опасался софистики Аткинсона и умения ставить тактические ловушки. «К чертям собачьим! — сказал он себе. — Ну, давай, ты, мудила!»
— Простите меня, сэр Джон. Это фигурально. Я хотел сказать, что американские морские пехотинцы имеют репутацию людей агрессивных. Не так ли?
— Это легко оснащённые пехотные части, специализирующиеся на морских десантных операциях. Нас довольно хорошо натаскивали, но по существу мы ничем не отличаемся от любых других солдат. Морская пехота всего лишь обучается действовать в особо трудных условиях, — ответил Райан, надеясь хотя бы отчасти выбить Красного Чарли из равновесия. В фильмах морских пехотинцев изображали этакими забияками. Но в Куантико им втолковывали, что, если ты действительно на уровне, тебе не надо рваться в драку — обычно достаточно сказать, что ты морской пехотинец.
— Штурмовые подразделения?
— Да, сэр. В сущности верно.
— Следовательно, вы были командиром штурмового подразделения?
— Да, сэр.
— Ну, не будьте так скромны, сэр Джон. Какого рода людей отбирают в командиры подобных подразделений? Агрессивных? Решительных? Храбрых? Эти качества у такого командира наверняка должны быть развиты больше, чем у рядового, не так ли?
— Вообще-то, из всех качеств, которыми судя по «Руководству для офицера морской пехоты» должен обладать офицер, я более всего ценю честность, — сказал, улыбаясь, Райан.
Аткинсон к такому ходу не был готов.
— Это верно, — продолжал Райан, — я действительно командовал взводом, но мой капитан сразу же объяснил мне, что прежде всего я должен выполнять его приказы, а также полагаться на опыт взводного сержанта. Так что я не только и не столько командовал, сколько учился командовать. Так, собственно, в любом деле — вы ведь не лезете с нововведениями в первый день службы.
Аткинсон слегка нахмурился — все складывалось не совсем так, как он ожидал.
— Из ваших слов, сэр Джон, вытекает, что лейтенант морской пехоты — это всего лишь вожак бойскаутов. Но надеюсь, вы не это имели в виду? — спросил он с сарказмом.
— Нет, сэр. Извините. Я не намеревался произвести такое впечатление, но, право, мы и не банда сверхагрессивных варваров. Я должен был выполнять приказы, проявлять агрессивность лишь в той мере, в какой этого требует ситуация, и при этом уметь выносить самостоятельные суждения, как то и надлежит офицеру. Но я прослужил всего три месяца, а потом был ранен. Морские пехотинцы следуют приказу. Разумеется, приказы отдают офицеры, но второй лейтенант — самый низший офицерский чин. Вы получаете больше приказов, нежели отдаёте их. Я вижу, вы никогда не служили, — поддел его Райан.
Охрана в тот день была усилена. Снаружи у всех на виду было расставлено множество полицейских, другие — в форме и в штатском — расположились по ту сторону Ньюгейт-стрит на крышах домов, словно коршуны, высматривающие зайцев.
«С той разницей, что зайцы не бегают с автоматами и базуками», — подумал Райан.
Каждый, кто входил в здание суда, проверялся детектором, столь чувствительным, что он реагировал даже на фольгу в пачке сигарет. И чуть ли не всех обыскивали.
Не избежал этого и Райан, причём дотошная бесцеремонность всех этих касаний-похлопываний настолько его поразила, что он заметил шмональщику, что для первого свидания тот зашёл слишком далеко. Посторонние допущены в Большой зал не были. Слушание менее важных дел перенесли в прочие залы заседаний, дабы ничто не мешало процессу: Корона против Миллера.
Раньше Райану не приходилось бывать в суде. Он усмехнулся при мысли, что даже ни разу не был оштрафован за превышение скорости — жизнь его была до сей поры столь скучной! Мраморные полы в этом здании, которому было уже сто шестьдесят лет, придавали ему сходство с кафедральным собором. На стенах красовались афоризмы, вроде:
«БЛАГОДЕНСТВИЕ НАРОДА — ВОТ ВЫСОЧАЙШИЙ ЗАКОН». Цицерон.
«Вполне уместные слова для храма законности, — подумал Райан. — Интересно, — размышлял он далее, — что думает об этом Армия освобождения Ольстера? Они, небось, тоже оправдывают свою деятельность заботой о народном благоденствии. А кто не оправдывает? — спросил он себя. — Кто из тиранов не оправдывал таким образом свои преступления?»
В зале сидело ещё с полдюжины свидетелей. Джек не вступал с ними в разговоры. Инструкции были недвусмысленны: даже намёк на беседу может дать защите повод заявить о наличии сговора между свидетелями. Обвинение делало всё возможное, чтобы его позиция с процедурной точки зрения была образцово-показательной.
Однако в ведении этого дела были существенные противоречия. Нападение произошло всего четыре недели назад, и то, что процесс уже начался, было крайне быстро даже по британским стандартам. Меры безопасности были исключительно жёсткими. Допуск на галерею для публики контролировался строжайшим образом. И в то же время дело рассматривалось как сугубо уголовное. Слова «Армия освобождения Ольстера» не произносились. Прокурор ни разу не употребил слово «террорист». Полиция откровенно игнорировала политический аспект этого дела.
Убиты двое, в суде слушается дело об убийстве первой степени. Точка. Даже пресса подыгрывала этому, исходя из теории, что нет для обвиняемого большего унижения, чем лишить его святости звания политического преступника и именовать обычным уголовником. Джек подозревал, что тут есть ещё и какие-то другие соображения, связанные с политикой или разведкой, но об этом вообще никто не упоминал. Естественно, что защите, если бы она стала именовать подсудимого террористом, это никак не помогло бы. Одним словом, для прессы и суда это было дело об убийстве.
Однако правда была совершенно иной, и это не было секретом. Но настолько-то Райан знал юристов, чтобы понимать, что они редко интересуются правдой. Правила игры для них куда важнее. Поэтому они не будут выяснять мотивы преступления и королевскую семью не вызовут в суд. Все сведётся к письменному свидетельству, что члены королевской семьи не могут опознать оставшегося в живых преступника.
Равным образом и Кэти не вызвали в качестве свидетеля. Всего обвинение располагало восмью свидетелями, не считая судебных экспертов, допрошенных накануне. Райан был свидетелем номер два. Ожидалось, что суд продлится максимум четыре дня. Как Оуинс сказал ему в больнице, с этим парнем нянчиться не будут.
— Доктор Райан? Будьте любезны следовать за мной.
К нему и тут относились как к важной персоне. Судебный пристав в рубашке с короткими рукавами и при галстуке провёл его через боковую дверь в зал заседаний. Полицейский, отворив дверь, отобрал у него компьютер. «Спектакль», пробормотал себе под нос Райан.
Зал номер два был отделан дубовыми панелями. На них пошло столько дубов, что, будь это в Америке, это вызвало бы протест защитников природы. Сам же зал оказался поразительно мал — не намного больше гостиной в доме Джека. Сходство дополнялось и столом, стоявшим посредине. Там, где размещался судья, было нечто вроде сооружённой из резного дерева крепости, которая примыкала к свидетельской трибуне. Достопочтенный судья Джастис Уиллер восседал на одном из пяти стульев с высокими спинками. Он был великолепен в своём багряном облачении и в парике из конского волоса, локоны которого ниспадали на его узкие плечи. Ложа присяжных заседателей была слева от Райана. Восемь женщин и четверо мужчин сидели там с напряжёнными лицами. Над ними — галерея для публики, высоко, словно хоры, и под таким углом, что людей там почти невозможно было разглядеть.
Защитники находились справа от Райана — в чёрных мантиях и жабо. На головах тоже парики, но поменьше, чем у судьи. Все это создавало какую-то религиозную атмосферу, и Райан, произнося слова присяги, чувствовал себя не слишком спокойно.
Прокурор Вильям Ричардс был ровесником Райана, да и сложением походил на него. Он начал с обычных вопросов: имя, профессия, место жительства, когда прибыли в страну и с какой целью? Когда дошло дело до вопросов о стрельбе, Райан, не глядя, понял, что зал охватило общее волнение.
— Доктор Райан, можете вы описать то, что произошло потом?
На это у Райана ушло минут десять. Он стоял лицом к присяжным и старался не смотреть на них.
Казалось бы, чего ему тут бояться, но именно это чувство он испытывал.
Рассказывая о событиях того дня, он смотрел поверх их голов — на деревянные панели. Он снова переживал все случившееся, и к концу рассказа сердце его колотилось быстрее обычного.
— Доктор Райан, можете вы опознать человека, которого вы сбили с ног? — наконец спросил Ричардс.
— Да, сэр. Это подсудимый. Вот он, — указал Райан. Только теперь Райан действительно рассмотрел его. Его звали Син Миллер — не такое уж ирландское имя, с точки зрения Райана. Ему было двадцать шесть лет, он был невысок, худ, в аккуратном костюме и при галстуке. Когда Райан указал на него, он как раз улыбался кому-то на галерее — какому-нибудь родственнику, вероятно. Все эти недели Райан думал о том, что же это за человек, задумавший и осуществивший такое преступление. Какие именно качества отличают его от большинства цивилизованных людей? Какие качества могут позволить совершить такое?
Худощавое, в рытвинах от прыщей лицо, было совершенно нормальным. Он вполне мог сойти за мелкого служащего любой конторы. Отец Райана всю жизнь имел дело с преступниками, но для Райана они оставались загадочными существами. «Чем он отличаешься от других? Что делает его таким, какой он есть?» — снова и снова задавал себе эти вопросы Райан. Его так и тянуло спросить Миллера об этом, хотя он и знал, что, даже если и получит ответ, вопрос все равно останется неразрешённым. Тогда он посмотрел в глаза Миллера. Он хотел там найти… проблеск человечности что ли — нечто подтверждающее, что перед ним действительно человеческое существо, другое, отличное от него, но в сущности такое же. Прошло каких-то две секунды, но ему они показались долгими — он все смотрел и смотрел в эти блекло-серые глаза и увидел там… Пустоту. Абсолютную пустоту. И тогда Джек начал что-то понимать.
— Запишите, — обратился судья к стенографисту, — что свидетель опознал подсудимого Сина Миллера.
— Благодарю вас, сэр, — закончил свою часть допроса Ричардс.
Райан воспользовался моментом и высморкался. Он обзавёлся насморком на прошлой неделе.
— Вам удобно, доктор Райан? — спросил судья. И Джек сообразил, что стоит, навалившись всем телом на кафедру.
— Простите, сэр. Этот гипс…
— Бейлиф — стул для свидетеля, — распорядился судья. Судебный пристав принёс стул — самый обычный, деревянный, — и Райан сел. Чего ему действительно не хватало, так это крючка, чтобы подвесить левую руку. В общем, он более или менее уже привык к тяжести гипса, но постоянный зуд под этим панцирем просто сводил его с ума, и ничего нельзя было с этим поделать.
Со своего места поднялся адвокат — движения его были отработанно изящны.
Это был Чарльз Аткинсон, более известный как Красный Чарли, поскольку он любил выступать защитником по делам радикалов. Аткинсон был толстяком с маленькой головой, слишком маленькой для такого увесистого тела. Парик съезжал ему на лицо. «Защита террористов, должно быть, хорошо оплачивается, — подумал Райан. Вот чем следует заняться Оуинсу. Откуда ваши деньги, мистер Аткинсон?»
— Могу я начать, ваша светлость? — спросил адвокат, обращаясь к судье и присяжным, как того требовала форма, и направился к Райану. В руках у него была пачка бумаг.
— Доктор Райан… Или, может, лучше — сэр Джон?
— Как вам угодно, сэр, — махнул рукой Райан. Его предупредили насчёт этого Аткинсона. «Очень умная сволочь»,. — так о нём было сказано. В маклерском деле Райану порой приходилось иметь дело с умными сволочами.
— Насколько известно, вы были лейтенантом американской морской пехоты?
— Да, сэр, это верно.
Аткинсон глянул в свои бумаги, потом — на присяжных.
— Кровожадная толпа, эти морские пехотинцы, — пробормотал он.
— Простите, сэр? Кровожадные? — спросил Райан. — Вы ошибаетесь. Большинство тех, кого я знал, больше по пиву ударяют.
С галереи донёсся смех, и Аткинсон опять повернулся к Райану. Улыбка его была ядовитой. Райана предупреждали, чтобы он опасался софистики Аткинсона и умения ставить тактические ловушки. «К чертям собачьим! — сказал он себе. — Ну, давай, ты, мудила!»
— Простите меня, сэр Джон. Это фигурально. Я хотел сказать, что американские морские пехотинцы имеют репутацию людей агрессивных. Не так ли?
— Это легко оснащённые пехотные части, специализирующиеся на морских десантных операциях. Нас довольно хорошо натаскивали, но по существу мы ничем не отличаемся от любых других солдат. Морская пехота всего лишь обучается действовать в особо трудных условиях, — ответил Райан, надеясь хотя бы отчасти выбить Красного Чарли из равновесия. В фильмах морских пехотинцев изображали этакими забияками. Но в Куантико им втолковывали, что, если ты действительно на уровне, тебе не надо рваться в драку — обычно достаточно сказать, что ты морской пехотинец.
— Штурмовые подразделения?
— Да, сэр. В сущности верно.
— Следовательно, вы были командиром штурмового подразделения?
— Да, сэр.
— Ну, не будьте так скромны, сэр Джон. Какого рода людей отбирают в командиры подобных подразделений? Агрессивных? Решительных? Храбрых? Эти качества у такого командира наверняка должны быть развиты больше, чем у рядового, не так ли?
— Вообще-то, из всех качеств, которыми судя по «Руководству для офицера морской пехоты» должен обладать офицер, я более всего ценю честность, — сказал, улыбаясь, Райан.
Аткинсон к такому ходу не был готов.
— Это верно, — продолжал Райан, — я действительно командовал взводом, но мой капитан сразу же объяснил мне, что прежде всего я должен выполнять его приказы, а также полагаться на опыт взводного сержанта. Так что я не только и не столько командовал, сколько учился командовать. Так, собственно, в любом деле — вы ведь не лезете с нововведениями в первый день службы.
Аткинсон слегка нахмурился — все складывалось не совсем так, как он ожидал.
— Из ваших слов, сэр Джон, вытекает, что лейтенант морской пехоты — это всего лишь вожак бойскаутов. Но надеюсь, вы не это имели в виду? — спросил он с сарказмом.
— Нет, сэр. Извините. Я не намеревался произвести такое впечатление, но, право, мы и не банда сверхагрессивных варваров. Я должен был выполнять приказы, проявлять агрессивность лишь в той мере, в какой этого требует ситуация, и при этом уметь выносить самостоятельные суждения, как то и надлежит офицеру. Но я прослужил всего три месяца, а потом был ранен. Морские пехотинцы следуют приказу. Разумеется, приказы отдают офицеры, но второй лейтенант — самый низший офицерский чин. Вы получаете больше приказов, нежели отдаёте их. Я вижу, вы никогда не служили, — поддел его Райан.