Князев Алексей. Это было жаркое, жаркое лето

   Где-то около часа мы с ним о вас беседовали… — Профессор усмехнулся. — И представляете, Саша, только с превеликим трудом мне удалось его переубедить; да и то, когда прощались, по его взгляду я понял, что какие-то сомнения у него все-таки остались… Ну, я дождался Волкова и спросил у него: в чем дело, зачем людям про меня всякие небылицы рассказываешь? А он, не моргнув глазом и отвечает: как же, Кирилл Матвеевич, а не мы ли с вами с полгода назад, на восьмое марта бутылкой сухого похмелялись? Я говорю ему — но ведь это же ты похмелялся, а я пригубил за компанию, когда ты же меня и попросил — разве не помнишь? Молчит, глазами хлопает — с него все как с гуся вода. Он, Саша, и на работе у вас такой?
   — Хуже… — Чиж махнул рукой. — Всех там уже задолбал, простите за выражение. Уже сколько раз я хотел было врезать ему за всяческие проделки, да за язык длинный, а в последний момент все как-то рука не поднималась — убогий он какой-то, что с такого взять?
   — Вот это вы точно, Саша, подметили — именно что убогий, другого слова и не подобрать. А вот вы, как мне показалось еще с первой нашей встречи, получили совсем неплохое воспитание и, наверное, образование. Разве вы всю жизнь проработали слесарем?
   — Да в том-то и дело, — сокрушенно развел руками Чиж, — если бы я все четко помнил… А все эти чертовы провалы в памяти… Помните, как у Леонова в «Джентльменах удачи» — здесь, говорит, помню, здесь не помню… — Он указал рукой на различные участки головы.
   — Да-да, — задумчиво ответил профессор и посерьезнев, произнес каким-то будничным голосом:
   — ну что, будем работать?
   Только в этот момент Александр сообразил, зачем профессор так долго рассказывал ему про этот забавный эпизод с собственным «пьянством» — просто он внимательно следил за состоянием своего пациента и ждал, когда его отпустит волнение, которое может помешать делу. Значит, профессор счел, что с ним уже можно начинать работать…
   Утвердительно кивнув, Александр почувствовал, как его словно залихорадило. Сейчас… Сейчас он переступит ту самую грань, преодолев которую, станет уже невозможно вернуться в тот простой и понятный мир, в котором он живет ныне. Ведь черт его знает, какие тайны собственной жизни могут ему вскоре приоткрыться, и каким человеком он после этого станет. Но и по-другому он тоже поступить не мог. Не мог он просто жить как ни в чем ни бывало дальше, так и не приоткрыв завесы окутывавшей его тайны, на которую ему впервые указал профессор Кирилл Матвеевич. И только одна-единственная мысль согревала его душу, оставляя надежду на счастливую в любом случае, как бы не повернулось дело, жизнь. Его любовь к Ольге… Он знал, что каким бы он не оказался, пусть даже коварным инопланетянином, обманом вселившимся в тело земного человека, он все равно будет ее любить. Эх, если бы только она сейчас была рядом… Он бы взял ее тонкую, нервно подрагивающую руку, крепко сжал в своих ладонях, и с ней ему совсем-совсем не было бы страшно…
   — Давайте приступим, Саша… — негромко произнес Кирилл Матвеевич, задвигая плотные занавески, от чего в комнате мгновенно установился полумрак. — Помогайте мне, Саша. Слушайте меня внимательно. Расслабьтесь… Расслабьтесь… У вас тяжелеют руки… Все тело налилось свинцовой тяжестью…
   Вы чувствуете непреодолимое желание уснуть… Сон… Только сон вам поможет…
   Под мягкий вкрадчивый голос профессора Саша даже не заметил, как прошел ту грань, которая отделяет реальность ото сна и которую, засыпая в кровати, он также ни разу не смог уловить, как бы ни старался это сделать. Сейчас он плавал в теплой воде Черного моря, где никогда не бывал. Не бывал?..
   Но откуда же тогда это незабываемое ощущение округлой твердой гальки под ногами, обжигающей ступни?.. Нет, это были вовсе не волны Черного моря, плавно несущие его вдаль; он просто качался в гамаке, натянутом между двумя соснами на берегу Балтийского моря — Рижского залива… И конечно же, это была не галька — как же он мог так глупо ошибиться? Ведь это был мягкий светло-желтый песок… Но ведь он никогда не был и на Рижском взморье… Не был?… Да, наверное, это все же гамак, но только натянут он между двумя подмосковными березками, а рядом раскинулись разноцветные туристические палатки… Но был ли он в Подмосковье? Неважно… А важно лишь то, что сейчас ему удивительно хорошо, рядом с ним Ольга и она ласково зовет его куда-то… Ольга… Ольга… Как не хочется просыпаться, ну почему в твоем голосе звучат такие требовательные нотки?.. Милая, зачем же ты пытаешься меня разбудить, ведь я тебя люблю и мне так хорошо с тобой рядом… И ты меня тоже любишь, я знаю…
   «Саша! Саша! С тобой все в порядке?..» — но почему этот голос уже совсем не напоминает голос его любимой Оли, а принадлежит, скорее, какому-то пожилому человеку? И этот голос он уже где-то слышал… Но зачем он его зовет? Зачем ему понадобился Чиж?..
   — Саша! Саша! — Он открыл глаза.
   Нет, точнее он не открыл их, а лишь чуточку, на миллиметр приподнял веки, но тут же вновь их захлопнул, почувствовав нестерпимую резь от яркого дневного света. И почему здесь на окнах только тяжелые занавески? Надо было еще заклеить их черной бумагой, чтобы не стало этого яркого, обжигающего глаза света. И вообще, где он сейчас находится?..
   Сознание медленно, с трудом, возвращалось к Чижу. Возвращалось не резко, одним гигантским скачком, но постепенно, неслышно подкрадываясь на мягких кошачьих лапах. Наконец, он полностью осознал, что находится в чьей-то комнате. В чьей — он пока не знал, но не в своей и не в плохом месте — здесь не было отрицательной энергетики — он находится в комнате друга. Друга, к которому он обратился с какой-то просьбой и который обещал ему помочь. Но в чем? И разве он действительно кого-то о чем-то просил? Вроде бы эта просьба была связана с какой-то болезнью. Но разве он был болен?
   И вот произошел резкий скачок — сознание ворвалось сразу, словно включили свет в темном подвале. Еще не открыв глаз, он четко вспомнил, что находится в квартире милейшего человека — Кирилла Матвеевича, профессора, который взялся провести сеанс, чтобы помочь ему, Чижу освободиться от какой-то зависимости, созданной чьей-то злой волей и овладевшей им неведомо когда и с какими целями. Чиж открыл глаза.
   Теперь приглушенный мягкий свет, едва пробивающийся из-за плотных штор, уже совсем не раздражал его глаз. Профессор сидел напротив, как это было перед началом сеанса, перед тем, как он погрузился во мрак, и внимательно смотрел ему в глаза. А сам сеанс? Был он или нет? Может, просто не удался — ведь все оставалось точно таким же, как прежде, и никаких изменений в себе он не ощущал…
   — Профессор, — голос еще плохо ему подчинялся, — а почему вы не проводите сеанс? — Тот молчал и только его взгляд стал внезапно каким-то… Настороженным, что ли? — Кирилл Матвеевич, почему вы молчите? Или сеанс не удался?
   Только сейчас профессор открыл рот:
   — Саша, сеанс только что закончился. — Его голос звучал очень устало и был каким-то бесцветным. — Я сделал все, что было возможным.
   — Но вы меня раскодировали? — Теперь голос Саши приобрел требовательность. — Ведь именно для этого мы и встретились с вами…
   — Я сделал все, что было возможным, — опять повторил профессор. — И я предполагаю, что результат есть, может быть только он проявится чуть позже… Кстати, тот факт, что вы живы и здоровы, уже сам по себе является неплохим результатом, Саша, поверьте мне. Такое грубое вторжение в ваше сознание могло иметь весьма плачевные результаты — мы об этом не раз уже с вами говорили. Вспомните про упомянутую мною опасность раскодирования — ведь вы могли просто умереть. Еще раз повторю: то, что вы здоровы и мы с вами нормально разговариваем — уже само по себе хорошо.
   Так вот почему профессор так внимательно на него смотрел… Чиж понял, что Кирилл Матвеевич наблюдал за его реакциями и, по-видимому, никаких патологических отклонений не обнаружил. Может, он действительно прав и только одно это — уже прекрасный результат? Но нет, ведь он пришел сюда совсем не за этим. Именно потому, что ему нужно было либо все, либо ничего, он и находился сейчас здесь…
   — А как долго может все это продолжаться? Я имею в виду то, что вы сказали: все может проявиться несколько позже? — Голова Александра еще плохо работатала и он прекрасно осознавал путаность своих вопросов.
   — Возможно — через день, через месяц; возможно — никогда, — с расстановкой, взвешивая каждое слово, ответил Кирилл Матвеевич. — Но скорее всего, это произойдет сейчас, если только уже не происходит. Вы еще ничего не вспомнили, Саша?
   — Чиж отрицательно покачал головой, внимательно прислушиваясь к ощущениям внутри себя. — Вы видели когда-нибудь, как вводится информация в оперативную память компьютера? — задал несколько неожиданный вопрос Кирилл Матвеевич. — Тогда вы имели возможность наблюдать, как какое-то время он словно усваивает, переваривает полученную информацию — при этом возникает некоторая пауза. В первую очередь это относится конечно, к старым маломощным моделям, малого быстродействия…
   Пока профессор произносил эту свою фразу, еще до ее окончания Чиж почувствовал, как в нем что-то меняется, только он не осознал пока, что именно. Появились какие-то новые, неведомые ощущения… Видимо, профессор чутко уловил происходящие в Чиже перемены, потому что внезапно замолчал и с интересом разглядывал начинающего преображаться мужчину. Конечно, как и был уверен сам Чиж, у него не выросли рога на голове и не появилась еще одна пара конечностей, и пришельцем из космоса он не оказался — все происходящие с ним метаморфозы касались легких, почти незначительных перемен, которые иной не очень наблюдательный человек попросту и не заметил бы. У него слегка изменилась осанка — выпрямились плечи; втянулся внутрь хоть и незначительный, малозаметный, но все же существующий живот; да еще взгляд внезапно стал жестким, каким-то знающим, что ли… Так оно и было, потому что теперь он знал все…
   Да, он знал про себя абсолютно все. А еще он знал множество самых разных вещей, о которых и понятия не имеет простой человек — знаний весьма специфического свойства.
   Например, он знал как пользоваться большинством видов ручного огнестрельного оружия, которое только имеется на вооружении армий или спецслужб мира. Он знал, как можно обнаружить наблюдение и уйти от него. Как наблюдать самому, оставаясь при этом незамеченным. Как можно убить или искалечить человека либо группу людей, пользуясь подручными средствами, когда даже какая-нибудь шариковая ручка или канцелярская скрепка могут стать грозным оружием в руках профессионала.
   Он знал, как то же самое можно сделать голыми руками. Как выжить в пустыне, в тайге, на Севере, оказавшись без медикаментов и запасов продовольствия; как оказывать себе или пострадавшему товарищу первую медицинскую помощь. Знал тактику ведения партизанских войн и многое, многое другое, что ему преподавали опытные учителя-практики, когда он являлся курсантом спецподразделения КГБ. Об этом экспериментальном подразделении знали лишь считанные единицы — точнее, не о самом подразделении, а о целях его создания и некоторых особенностях, которые отличали его от большого количества подобных. Как представлялось Чижу — кстати, это, оказывается, была его ненастоящая фамилия, — эта затея начала осуществляться в обстановке строжайшей секретности несколькими высшими чинами ГБ перед самым распадом Союза. Основным отличием этого подразделения от подобных являлась психологическая обработка — так называемое кодирование личности, — приводящая в результате к появлению некого варианта зомби методом, разработанным одним из закрытых институтов медицинского профиля, находящегося под эгидой этой, тогда еще мощной организации. По слухам, которые неизменно ходят пусть даже в самых закрытых и секретных формированиях, этот проект провалился из-за слишком большого процента технического брака, а в переводе на человеческий язык — множество подвергнутых процедуре кодирования оказались негодными к дальнейшему использованию по причине психических отклонений, потери здоровья, полного или частичного уничтожения личности — говоря еще проще, люди сходили с ума и нуждались в лечении, превращаясь в пожизненных пациентов психиатрических клиник…
   Чижу относительно повезло: он выдержал это испытание на прочность психики, оставшись здоровым — по крайней мере, следуя критериям, предъявляемым неким ГОСТ-ом участникам этого проекта. Каждому, кто подобно Александру от начала до конца прошел испытание, присваивались номера, фиктивные имена, обеспечивались легенды происхождения, вплоть до выдачи аттестатов об окончании учебных заведений, медицинских карточек — историй болезней, устройства на работу с официальной регистрацией в отделе кадров и многого другого. В общем, чтобы они ничем не отличались от обычных граждан до того момента, пока эти киборги не потребуются для выполнения какого-либо задания, для чего они и были изначально предназначены. Задания эти бойцы-зомби готовы были исполнить какого угодно рода, вплоть до физического самоуничтожения, если такового потребовал бы вышестоящий человек, являющийся одним из звеньев цепи и имеющий доступ к коду-паролю, необходимому для запуска или остановки человеческого робота. Но физическое самоуничтожение не требовалось, пока агент хорошо действовал и не возникала хотя бы малейшая опасность его раскрытия. Самыми распространенными заданиями являлись задания по устранению других людей, по каким-то причинам попавшим в черные списки неугодных членам руководства этим проектом…
   Сейчас Чиж с ужасом осознал, что сам он убил по меньшей мере пятерых по приказу своего куратора, имевшего позывной «Мстислав Сергеевич». Именно этот человек звонил ему по домашнему телефону и отдавал приказ на уничтожение того или иного лица в то время, когда Чиж жил в Приреченске. А жил ли этот его куратор в том же городе или он являлся курьером, разъезжающим по регионам и дергающим за ниточки, развешенные, наверняка, по всей территории бывшего Союза — а может и не только Союза, — он не знал. И вообще, у него было слишком мало данных, от которых можно было бы оттолкнуться. Вполне вероятно, что вся эта структура, в которой одним из рядовых бездумных исполнителей был Чиж, после развала страны и всяческих реорганизаций ГБ уже давно перешла в чьи-то частные руки, не исключено, что и к мафии, щупальца которой уже куда только не дотянулись и оставались ли еще вообще такие места — представлялось весьма сомнительным…
   Обо всем этом — теперь Чиж знал точно — ему еще предстояло думать долгими бессонными ночами, а что таковых предстоит немало, в этом он не сомневался: разве можно ему теперь будет жить спокойно, зная о себе такие вещи, которые человека с более слабой психикой давно свели бы с ума или в могилу — особенно осознание того факта, что он является заурядным убийцей? И что ему делать сейчас? И как ему поступить с профессором? Александр вдруг поймал себя на какой-то неосознанно промелькнувшей и вложенной когда-то в него инструкции-доминанте: человек, посвященный в его тайну, подлежит ликвидации. Но сейчас все человеческое, что в нем еще оставалось и которое — он чувствовал это — перебарывало сейчас то, чуждое, роботоподобное, мощнейшим образом воспротивилось этой чудовищной мысли. Убить человека, который только что помог ему обрести себя, который вернул ему детство? Ему еще многое предстояло вспомнить, ведь никаких травм при прыжке с парашютом и последующих провалов в памяти на самом деле у него не было — он был самым обыкновенным человеком, имевшим когда-то родителей и жившим без всяких там детдомов, которых в его настоящей биографии никогда не существовало… Так как же можно поднять руку на такого человека, вернувшего ему детство, но который подпадал под действие этой зловещей инструкции, обязательной для таких вот, как он, терминаторов?
   Нет, это было попросту невозможно. А сейчас этот замечательный человек, его спаситель, сидел напротив и внимательно смотрел, как Чиж борется с самим собой и — он был уверен — даже догадывается, с чем эта борьба связана…
   — Что, Саша, тяжело? — спросил Кирилл Матвеевич.
   Чиж устало кивнул, не в силах заставить себя посмотреть ему в глаза. Ведь он только что собирался… Пусть даже мимолетно и подчиняясь чуждой его человеческой природе инструкции, какой-то безумной команде, вложенной в него согласно дьявольскому плану, но все же…
   — Не мучайтесь, Саша, — помог ему профессор, — ведь вы ни в чем не виноваты… А главное, вы же нашли в себе силы этому противостоять, верно? — Чиж, так и не поднимая головы, кивнул. — Ведь я догадываюсь, что вы хотели сделать. В общем, это действительно оказались спецслужбы?
   Наконец-то Александру удалось поднять свои и посмотреть в глаза напротив. Дружеские глаза…
   — Да, — просто ответил он. И помолчав, добавил:
   — Кирилл Матвеевич, зовите меня на «ты». Пожалуйста. Вы сейчас для меня стали…
   — Хорошо. И, Саша, позволь мне дать тебе один совет…
   — медленно произнес Кирилл Матвеевич. — Старайся воспринимать все то новое, что в тебе открылось, потихоньку, если так можно выразиться, дозированно. Когда на тебя обрушивается чересчур много и разом — сам представь, что может натворить подобная лавина. Оставайся как можно дольше таким, каким ты был — работай, ходи в кино, встречайся с девушкой, а к этому своему новому привыкай постепенно — впускай его в себя через такое маленькое-маленькое окошечко. Понял? И кстати, не забывай и о том, что мало ли, может слишком заметные в тебе изменения могут кое-кому показаться чересчур подозрительными. Ведь нельзя отбрасывать предположение, что ты можешь находиться под постоянным контролем? Хотя, уж здесь-то не мне тебя учить — в тебя ведь наверняка твои кукловоды повкладывали столько всякого-разного… А то вон как ты, за одну секунду в плечах в два раза шире стал — тут даже Волков тебя в чем-нибудь, да заподозрит. В общем, старайся вести себя как и раньше. Ты обычный человек, и все тут.
   — Значит, Кирилл Матвеевич, крепкой у меня все же психика оказалась? Устойчивой? — спросил Александр. — Мог бы и сломаться? В дурку угодить?
   — Да, — ответил профессор откровенно. — Именно так. И это так же и мое счастье. Потому что, если бы с тобой что-нибудь произошло, я б вовек себе не простил. Старый дурак, ведь тут и шансов было примерно поровну — даже сам не знаю, что на меня вдруг такое нашло. Поверишь ли, Саша, но сейчас я ни за что не решился бы. Ни за какие коврижки.
   — Кстати, — неуверенно начал Чиж, — насчет коврижек…
   — Саша, если ты вздумаешь предлагать деньги сейчас, либо сулить мне их в будущем, я тебя непременно сразу же выгоню. Помочь же я тебе рискнул только потому, что ты выглядел уж очень растерянным, вот как раз таким образом ты и довел бы себя до дурдома, о котором так часто любишь упоминать.
   Или еще пару ударов бутылкой по голове и… Последствия непредсказуемы. Хорошо, что у тебя оказалась такая крепкая голова и в прямом и в переносном смысле; но все одно, побереги ее пожалуйста. А насчет денег… Скажи, у тебя есть невеста?
   Чиж замялся — с Олей пока все было так непросто… Ведь по-настоящему он с ней еще не говорил, официального предложения не делал. А все его проклятая нерешительность, с которой теперь покончено навек. И хотя он точно знал, что она согласится… Ну, верил во всяком случае…
   — Девушка пока сама еще не знает, что она твоя невеста?
   — догадался профессор, правильно истолковав его замешательство.
   — Кирилл Матвеевич, как это вы все… Откуда вы… Вы что, насквозь все видите или мысли мои читаете? Ведь в который раз уже… — Удивление Чижа было настолько искренним, что профессор невольно рассмеялся:
   — Саша, ты забываешь о моей профессии, а ведь пришел ко мне именно как к психиатру. Грош бы мне была цена… А потом, в последнем случае — ведь здесь и профессором быть не надо, ведь у тебя на лице все написано. Ты ее очень любишь?
   — Да, — признался Чиж, — очень. Больше, чем себя самого.
   — Вот и приходите ко мне вдвоем, — предложил Кирилл Матвеевич. — Два здоровых, красивых молодых человека, одному из которых я помог — какая награда может быть для меня дороже? Ну, разве что бутылку еще с собой прихватите, — подковырнул он Чижа на прощанье, намекая на россказни Волкова. — Лады?
   Они рассмеялись…
   Уже дома, лежа на диване и беспрерывно выкуривая одну сигарету за другой, Чиж перебирал свои невеселые мысли. Оказывается, не было никакого трагического прыжка с парашютом.
   Надо же, эту чушь вложил в его голову какой-то другой, менее щепетильный, чем Кирилл Матвеевич, профессор, по заказу какого-нибудь отожравшегося, с лоснящейся ряхой, гебиста, который возомнил себя этаким Франкенштейном — надо же, ни у кого нет, а у нас будет. Небось, сколько ребят они при этом перекалечили… Правильно сказал его спаситель — не у всех ведь такая крепкая голова, кто-то наверняка и в ящик сыграл, кого-то в смирительную рубашку упаковали. А потом Союз развалился, программу наверняка свернули, бросили все, как водится, на произвол судьбы, а кто-нибудь похитрей и пригрел в своих лапах всю сеть этаких терминаторов — ведь выгоднейшее дело. Кто с такими подготовленными убийцами сравнится? Уголовники, да мафиози доморощенные? Смешно. И наводят теперь они свой порядок, какой им нужен — всяческих паханов, небось, на тот свет отправляют, если те поперек дороги встали, если пространство нужно завоевать. Ведь кого он сам, лично, из двенадцатиэтажки замочил, у ресторана? В газетах писали — какой-то темный воротила, их, приреченский, чуть не крутейший из всех. Небось не воспринял всерьез угроз каких-то безвестных ему ореликов — дескать, что еще за шушера и вообще, кто тут главный? И не стало его в момент — пристрелил такой вот Чижик и все дела. А следующий на его месте посговорчивей уже окажется — кому охота в ящик сыграть? Вот и будет он то ли делиться чем, то ли вообще на них пахать — черт знает, что они там от него хотели и чем он им не угодил…
   А эта сволочь, «Мстислав Сергеевич»! А он сам, значит, товарищ Гусев! Два, выходит, корешка, которые из Питера, да аж на Марс улетели… А ловко придумали, гады: звонит этот, называет определенную комбинацию цифр — я правильно попал? А для него это первая степень готовности — мозг уже начинает вводить себя в нужный режим. Затем сообщает свой поганый псевдоним — и все, он, «Гусев», готов выполнить любое приказание, самого Чижа уже не существует. Теперь таковой появится только после очередного звонка с кодовыми словами-командой, разрешающей расслабиться… Эх, добраться бы до этого ублюдка — ведь словно дети имена себе придумывают, как будто в войну играют, сволочи… Но чтобы до этого Мстислава Сергеевича добраться, нужно не дергаться, а вести себя как обычно, работать спокойно, глядишь и позвонит, назначит встречу в парке. Там и закопать гада в детской песочнице.
   Или наоборот, положить на всех, да и удариться в бега — пусть ищут. И ведь надо же, еще и алкашей двух безвинных тогда положил. Что они тогда? Гадость какую-то выпить с ними предлагали? Ну да, фиолетовую. А он их хрясь — и пополам.
   Возможные свидетели подлежат немедленной ликвидации, как же!
   Одно из первейших правил. Да эти алкаши имели гораздо больше прав на жизнь, чем его кукловоды. И профессора вон тоже хотел… Пусть на мгновение, пока не одумался, но все же. А еще… Специально летал в другие города, билеты ему выдавали на самолет, сволочи. Тоже каких-то тузов мочил, но не криминалов вроде, а политиков средней руки, что ли…
   Дерьмо, все дерьмо… И не из какого он не из детдома, были у него и отец с матерью, и дом, и школа, и друзья — все, что положено любому нормальному человеку. Ходил в школу, занимался боксом и… Ну да, точно, бальными танцами!
   Так хотела его мама… Вот тебе, Оленька, и разгадка. Надо было видеть, как удивилась она тогда — неуклюжий медведь и вдруг так танцует, надо же! А все, оказывается, очень просто. Только вот как ей обо всем рассказать, ведь это просто невозможно. Она ведь не то что жить с ним, с убийцей, под одной крышей, да она теперь вообще знать его не захочет!
   Нет, ни в коем случае нельзя ей ни о чем рассказывать. Но и молчать разве возможно? Не имеет он на это права — начинать их совместную жизнь с обмана. Может позже? Да, он расскажет ей обо всем позже. И ему еще придется крепко собраться с мыслями перед таким важным разговором…
   А вот в армии он действительно служил и даже в десантных войсках, здесь все было верно. Перед самым его призывом померла мать, а отец пережил ее всего на полгода и вскоре он остался совсем один. Это, кстати, наверняка был один из критериев, по которым отбирали в эти долбаные терминаторы…
   Чтобы тот непременно был одиноким. Да, приезжала медицинская комиссия под предлогом проверки у десантников здоровья, это он тоже прекрасно помнил. То-то все тогда удивлялись — по физической подготовке гоняли мало, а вот тесты всяческие, задачки, упражнения умственные… И какие-то линии на бумаге пересекающиеся, наподобие лабиринта — чтоб одними глазами, без карандаша или пальца до конца довел, и еще много чего, ребята все еще гундели: да что за ерунда такая…