Страница:
Не зная как совершить задуманное, она впала было в отчаяние, но тут неожиданно вспомнила о своем мужчине — своем любимом Чиже. Где-то он сейчас? Где ее милый Чижик? И вспоминает ли он свою Оленьку добрым словом? Ведь она уехала, даже с ним не попрощавшись… Дура, она, дура… Ей так хотелось бы увидеть его всего только один раз. И после этого можно со спокойной душой… Один только раз, и больше ей ничего-ничего не надо… Но именно в этот момент она и поняла окончательно, что хочет жить и еще надеется, что когда-нибудь Саша будет держать ее в своих крепких, но таких нежных объятиях, что все равно, даже если б и нашлась веревка или бритва, она не решилась бы ими воспользоваться. Нет, ей не хотелось совершать над собой насилие, ведь она еще так молода и так хочет жить… Разве это противоестественно — просто хотеть жить? Ведь она никого никогда не обижала, и за всю свою короткую жизнь никому не причинила зла. Ей и нужна-то была самая малость — чтобы ее оставили в покое и просто дали жить… И еще увидеть своего любимого парня. Ведь ей так хотелось выйти за него замуж и нарожать детей — об этом она, увы, окончательно поняла только теперь, здесь, когда неведомые, тешащиеся с ней негодяи перечеркнули все, не оставив ей ни малейшего шанса на спасение… Где же ты, Сашенька? Где же ты, мой любимый, любимый Чижик?..
Когда девушка услышала звук открывающейся двери, она даже привскочила в несбыточной надежде — а вдруг это… Оля села на край кровати, опустила ноги на теплый пол и вгляделась в неясный, неспешно приближающийся к ней мужской силуэт. Она не стеснялась сейчас своей наготы — ведь кому, как не любимому мужчине, еще полагается на нее смотреть? Ему и одному только ему…
— Сейчас, Оленька, сейчас мы с тобой займемся тем же, что и вчера… — проворковал гость, приблизившись вплотную и остановившись напротив сидящей на кровати женщины.
— Я не хочу. Не хочу… с вами, — слабо запротестовала она, наконец узнав в мужчине ненавистного ей Дмитрия Ивановича. — Прошу вас, оставьте меня в покое.
— Ну что же ты, глупышка, отказываешься? Ведь все равно, тебе это только снится, — ласково произнес Желябов и, расставив ноги, властно привлек к своему паху наполнившееся выражением отчаяния женское лицо. — Давай, Оленька, давай.
Поработай… Ну, чего же ты? Не заставляй себя каждый раз упрашивать. Вспомни, как хорошо ты делала это прежде и как тебе было приятно. Ты же умеешь, очень хорошо умеешь. И потом, ведь это только сон…
«Все равно, ведь это всего лишь сон… — безразлично повторила про себя Ольга, подчиняясь прихоти стоящего перед ней мужчины. — Это лишь сон… сон… сон… Это сон…»
В какой-то момент женщине вдруг опять почудилось, что перед ней находится Саша и тогда ее охватила необычайная нежность и желание. В стремлении доставить своему любимому мужчине как можно больше удовольствия, ее губы ласково заскользили по коже его члена…
Все понявший Желябов улыбнулся, стиснул зубы, подавляя рвущийся наружу стон блаженства, и прикрыл глаза…
— Филипыч, отпусти, ты делаешь мне больно, — попросила Ольга и через мгновение вздрогнула, издав негромкий стон. — Правда, больно!
— Терпи, внученька, терпи, ведь я твой дедушка. Мы же с тобой играем, — прохрипел старик. Он слегка ослабил хватку, но не удержавшись, тут же снова впился обломками зубов в женскую грудь. — Терпи, девочка, скоро тебе станет сладенько… Очень-очень сладенько, тебе ведь это нравится.
— Как вчера? — спросила Ольга и опять не смогла удержать стона.
— Как вчера, — подтвердил Филипыч, одновременно разводя ее ноги и одним резким ударом врываясь в сводившее его с ума молодое тело. — Вот видишь…
— Не останавливайся, дедушка, — через какое-то время еле слышно выдохнула Ольга.
— Вот видишь девочка, я же тебе обещал… — промурлыкал старик, — Филипыч… — Руки Ольги уже гладили любовнику спину, а трепещущие бедра, подстраиваясь под напористые толчки сухого, но оказавшегося необычайно выносливым тела старика, с жадной нетерпеливостью ритмично устремились ему навстречу. — Милый…
— Ну что, шлюшка, побалуемся? — лениво процедил один из появившихся в комнате санитаров и первым принялся раздеваться. Ольга посмотрела на него исподлобья и безмолвно скинула халат.
— А неплохо мы выдрессировали эту потаскушку, — поразился второй. Он тоже скидывал с себя одежду. — Хорошая девка. Такая вся из себя… Никогда такой красивой не видел.
— Ну и пользуйся, пока есть возможность. Чего попусту базарить. А давай ее вдвоем одновременно?
— Давай…
— Слышь, девка, вставай, как мы тебя учили.
Полная безразличия Ольга все так же безмолвно подчинилась и спокойно стояла на четвереньках, пока двое молодых парней пристраивались к ней с двух сторон.
— Ну, начали?
— Начали…
Двое вышли и Ольга уткнулась лицом в подушку. Она даже не пыталась одеться или укрыться под одеялом. У нее не было на это сил, да и зачем, если вслед за этими непременно придет кто-то другой. Господи, когда же все это закончится…
За что они с ней так? Что она им всем сделала?..
— Знаешь, ты единственный из всех, с кем мне хорошо. — Ольга уткнулась лицом в грудь только что закончившего заниматься с ней сексом мужчины. Его мощная грудь еще тяжело вздымалась после недавних физических усилий.
— Правда? А почему? — В голосе лежащего на спине любовника, которого Ольга знала как старшину Иванькова, прозвучали довольные нотки. Его рука принялась медленно поглаживать волосы прильнувшей к нему женщины.
— Ну, потому что… Потому что ты со мной очень ласковый, нежный, не то что все они. Другие делают мне больно, обращаются со мной, как с вещью, а ты… — Ольга нежно поцеловала его покрытую потом кожу. — Правда, ты единственный, кого я встречаю с радостью. Только почему ты так редко меня навещаешь? Приходи почаще, я всегда жду тебя с нетерпением.
— Тонкая загорелая рука пристроилась на его плече, погладила, замерла.
Возбужденный таким признанием мужчина нетерпеливо загасил едва прикуренную сигарету. Его рука, ласково поглаживающая женские волосы, стала осторожно подталкивать голову Ольги в нужном направлении. Та, моментально поняв, что от нее требуется, с поцелуями двинулась вниз, в район мускулистого мужского живота. Через некоторое время мужчина, жадно наблюдающий за ее действиями, откинул голову на подушку и закрыл глаза. Его лицо исказилось, он едва сдержал рвущийся наружу стон.
— Давай же, Оленька, давай. Ты моя хорошая… — Теперь его руки крепко стиснули женскую голову, задавая наиболее приятный ему ритм. — Моя девочка…
Татьяна Смирнова, высокая стройная брюнетка, внешность которой на все сто подтверждала справедливость некогда присужденного ей титула финалистки городского конкурса красоты, ныне исполняющая обязанности секретарши Антона Алексеевича Мышастого, подняла трубку зазвонившего телефона.
— Фирма «Маркетинг-центр», — мелодичным голосом заученно произнесла она.
— Слушай, маруха, старый пидор у себя? — Развязный мужской голос звучал несколько искаженно, словно слова проникали в трубку с того конца провода через какое-то препятствие, наподобие носового платка.
— Что вам надо? — машинально спросила она, даже не осознавая, для чего это делает, так как все равно собиралась прервать разговор — скорее всего какая-то пьянь просто ошиблась номером. Видимо, ее собеседник это почувствовал, потому что поспешно предупредил:
— Не вздумай бросать трубку, шлюшка. — Сейчас его голос приобрел уже деловой оттенок. — Я ж тебе ясно говорю, пахана позови, да? Своего Мышастого-Крысястого. У меня для него клевые новости имеются.
Возникла небольшая пауза. Татьяна каким-то образом почувствовала, что наглый собеседник действительно собирается сообщить ее шефу что-то важное, но вообще-то тот сейчас находился в комнате отдыха, а он очень не любил, когда его там тревожат. Подобное можно было допустить лишь в том случае, если звонок был действительно очень важным, но как это можно было проверить?
— Так что, лярва, ты меня поняла, или как? — не услышав ответа, взорвался голос. — Боишься потревожить задницу своего драгоценного шефа? Так передай старому гавнюку, что его доченька сейчас находится у меня и ей приходится весьма несладко. Пусть гонит за нее бабки. Все! Короче, давай пахана!
«Вот оно что! — с ужасом поняла Татьяна. — Вот уже до чего дошло дело.» А ведь за все время ее работы здесь пока все было тихо-мирно… Девушка, не размышляя более ни секунды, бросилась через кабинет в комнату отдыха своего патрона и даже предварительно не постучала, до того сильно она была сейчас перепугана:
— Антон Алексеевич! Беда!.. Антон Алексеевич, вас к телефону! Вашу дочь… — Она не договорила.
Мышастый мгновенно вскочил с дивана, на котором только что мирно возлежал, просматривая какую-то видеопленку — как с оттенком брезгливости поняла Таня, судя по доносившимся из аппарата стонам, явно порнографического содержания, — выключил магнитофон и поспешно надевая ботинки, не менее громко заорал ей в ответ:
— Что дочь-то? Что дочь? Конкретней можно? Кто там звонит?.. — Он уже влетал в свой кабинет. Татьяна, подобно нитке, следующей за иголкой, выскочила вслед за ним, захлопывая за собой дверь «разгрузочной» комнаты. — Алло! Алло!.. — Мышастый беспорядочно жал кнопки связи и не попадал в нужную.
— Черт… Где эта херня?.. Алло! — И, наконец, услышал насмешливый голос:
— Тише, тише, пахан, только не суетись так сильно. И слушай меня внимательно, а то сам же и пожалеешь. Понял?
— Кто это? — багровея, прорычал тот. Подобного хамства по отношению к своей персоне ему не приходилось слышать уже давно — он и не помнил вообще, когда в последний раз.
— Да совсем не важно, кто это говорит. Важно — что тебе говорят. Усек, пахан? В свое время ты узнаешь и подробности, а сейчас слушай внимательно главное, повторяться я не намерен. В общем, твоя лярва находится сейчас у меня, и если ты хочешь, чтобы она вернулась к тебе в целости и сохранности, готовь калым, будешь ее выкупать как невесту. Короче, полмиллиона баксов нам хватит… Тебе ясно?
— Да ты хоть думаешь, о чем говоришь? Полмиллиона! Где я тебе возьму такие деньги?
— А сколько ты можешь нам дать? — вкрадчиво поинтересовался голос.
— Ну… Тысяч десять. Может, двадцать… — вытирая платком струящийся по лбу пот, брякнул Мышастый.
— В общем, как я понимаю, ты просто надо мной издеваешься! — зло произнес голос, и у него похолодело в груди. — Тогда нам базарить не о чем. Или так, как я сказал — и тогда через три дня обмен… Или пришлю тебе посылочку с ее веселенькой мордашкой отдельно от тела, усек? Я позвоню тебе завтра. Насчет ментов и прочего дерьма предупреждать, надеюсь, не надо? Фильмы, небось, смотришь? Значит, все требования, предъявляемые в таких случаях, знать должен. Все… И поторопись, а то от твоей дочурки мало чего останется. Кстати, мои ребята уже присматриваются к ее хорошенькой заднице, говорят, надо бы проверить товар, которым взялись торговать, не просрочен ли, не протух ли… Сам знаешь, за этим сейчас следят строго! — Голос отвратительно заржал.
— Погоди, погоди… — уже взмолился Мышастый, ненавидя себя за то, что приходится упрашивать этого подонка. Но пока тот находился вне пределов досягаемости, поступать по иному было нельзя. — Я хочу поговорить с дочерью, — попросил он.
— Это можно. Базарить со своей лярвой — это неотъемлемое право любого пахана. Я ведь не злодей какой, — весело ответил голос и тут же послышалось:
— Эй, шкура, а ну иди сюда! Пахан с тобой базарить желает!
— Папочка! — В трубке послышался еле сдерживающий рыдания голосок дочери и у Мышастого сжалось сердце. — Папочка, мне страшно!
— Подожди, подожди, доченька, — с трудом соображая, о чем с ней говорить, попытался сосредоточиться тот — у него все мысли вдруг разом вылетели из головы, до того ему было жаль свою дочь, попавшую в подобный переплет. — Они с тобой хоть хорошо обращаются?
— Пока хорошо. Но они на меня так смотрят! Они уже хотели меня… — Дочь все-таки вроде зарыдала. — Он, ну главный ихний… Пока их останавливает, но я боюсь, что…
— А где же этот твой… — Он все никак не мог вспомнить имени ее телохранителя. — Молчун, где он?
— Ой, они ведь его кажется… Они ударили его по голове, и он… В общем… я ничего не знаю…
— Ладно, ясно, дай мне сюда этого главного. Я тебя не оставлю, доченька, потерпи, милая, немножко, потерпи.
— Алло! Пахан? Перебазарил?
— Ладно, я на все согласен, — с трудом выдавил из себя Мышастый. — Когда ты мне еще позвонишь?
— Позвоню тебе завтра в офис, как сказал. Жди, пахан! — последовал ответ. — Во сколько — пока сам не знаю.
— Хорошо, но если ты или твои вахлаки… если хоть пальцем ее тронете… Пощады не ждите — под землей сыщу! — все же не удержался, пригрозил тот.
— До встречи, дядя! — весело попрощался голос.
— Бугая ко мне, быстро! — заорал Мышастый, бросаясь к выходу. — Бугай!..
Татьяна, с ужасом прислушивавшаяся к разговору шефа и по произносимым им словам без труда воссоздавшая картину происходящего, выскочила вслед за ним в коридор.
— Бугай!..
В телефонной будке, одиноко стоящей на тихой малолюдной улочке, обнимались, смеясь и с восторгом глядя друг на друга, двое молодых людей.
— Ну, Танюха, ты у меня просто настоящая артистка! — восхищенно прокричал Анатолий, крепко сжав девушку в объятиях. — Нет, ну надо же! «Я боюсь», — передразнил он дрожащий голосок, прозвучавший несколькими минутами раньше. — Ни за что бы не поверил, что ты так умеешь, если б своими ушами только что не услышал.
— Ну, ты у меня, положим, тоже немалый талант! — Таня поцеловала мужчину в губы. — Надо же, какой крутой, прямо до невозможности! Голову, видишь ли, пришлет мою в коробочке-посылочке. Мы ведь вроде такого с тобой не обговаривали.
Значит, у тебя талант импровизатора.
— Какого, какого «затора»? — переспросил Толик.
— А, неважно! — Таня беззаботно отмахнулась рукой. — Главное, что папаня уже прямо сейчас наверняка помчался по банкам собирать денежки для выкупа.
— Ты в этом уверена? — посерьезнев, спросил Анатолий.
— Да уж не сомневайся, я-то своего папашку знаю. — Девушка посмотрела на него с усмешкой. — Все идет в точности по нашему плану. Ну что, давай возвращаться в берлогу?
— Эх, жалко, что «Мерседес» пришлось кинуть, — вспомнив, вздохнул Анатолий. — Теперь нам придется все время моторы для передвижений ловить. Ну да черт с ним, а то влетели бы в момент — машина-то приметная.
— Тем более, что совсем скоро мы свои, личные, купим, — напомнила ему Таня. — И не здесь, а где-нибудь за бугром. Я вот, например, во Францию хочу — давно мечтала там побывать, да все как-то не получалось. А ты, Толик, хотел бы во Францию? В Париж, а? Гульнем на полмиллиона?
— Нет, я бы лучше Италию, — серьезно заявил тот.
— Почему именно в Италию? — удивилась девушка. — Ты мне ничего подобного вроде бы не говорил. Я такого не слышала.
— Там мафия, — еще серьезнее ответил Анатолий, напуская на себя значительный вид. — Может, у них и для меня какая работенка найдется.
— Ладно, пойдем уж, мафиози ты мой доморощенный… — засмеялась Таня, а про себя подумала: «Вот как раз они-то уже давно мечтают заполучить такого вот тупорылого Толика из России в свои дружные мафиозных ряды. А как же!..» — Знаешь что, пройдемся-ка лучше пешком, а то нам еще три дня безвылазно сидеть. Хоть прогуляемся напоследок.
— Пошли, — согласился Анатолий, предвкушая три беззаботных дня сладкого заточения…
Таня Смирнова, проводив шефа, который отправился улаживать вопрос с деньгами для выкупа дочери, переведя, наконец, дух, сидела у себя в приемной и пила кофе, исправно выполняя наказ патрона безвылазно сидеть в офисе, чтобы не пропустить возможного звонка похитителя — мало ли что может взбрести тому в голову. Вдруг внизу, наверное на проходной, послышался какой-то громкий гам. Он то затихал на какое-то короткое время, то возобновлялся с новой силой, еще пуще прежнего, и, как показалось Тане, потихоньку приближался к ее приемной.
Что еще за чертовщина? — подумала она. — Такого за все время ее работы здесь еще ни разу не бывало — наоборот, обычно в здании царила полусонная тишина, ведь в нем сосредоточились пять солиднейших фирм города, одна только аренда помещения обходилась им в целое состояние. Это же не кафе, где каждый божий день скандалят пьяные посетители… — Татьяна прислушалась. — Ну да, вроде кто-то громыхает сюда по коридору. Может, это уже шеф вернулся, получив какие-нибудь новости? Да нет, он же только что уехал. Впрочем, мало ли что могло произойти — ведь этот похититель так подло нарушил всю их спокойную, размеренную жизнь.
Дверь в приемную вдруг с треском распахнулась от невиданной силы удара и, едва не сорвавшись с петель, тут же громыхнула вторично — на сей раз уже о стену. Татьяна от неожиданности вздрогнула, захлебнулась глотком ароматного кофе и, судорожно закашлявшись, выронила из рук чашечку, которая с треском раскололась о пол, кажется, еще и ошпарив кипятком ей ноги, но она этого даже не почувствовала — открыв рот, девушка с ужасом глядела на растрепанную фигуру, грозно остановившуюся на миг в дверях ее приемной.
— Это ты, что ли, секретуткой здесь будешь? — Потрясая каким-то листком бумаги, фигура с удивительной для ее грузной комплекции быстротой приблизилась к ошеломленной Тане и, не теряя времени даром, закатила ей такую оглушительную оплеуху, что бедная девушка кулем рухнула на пол, поверх раскололовшейся кофейной чашки…
Открыв через некоторое время глаза, прямо перед своим носом очнувшаяся Таня увидела безразмерные стоптанные шлепанцы, из которых произрастали массивные столбообразные икры, какие можно наблюдать у некоторых профессиональных футболистов или же ведущих культуристов мира.
С усилием приподнимаясь на четвереньки, охваченная страхом Таня задрала голову, вглядываясь. Начиная примерно с середины этих производящих впечатление икр, дальнейшему изучению тела объекта мешал засаленный байковый халат, который Таня решилась бы использовать разве что в качестве ветоши. В этот просторный и, видимо, чрезвычайно удобный для его хозяйки халат можно было бы без труда вместить по меньшей мере две женщины Таниной комплекции.
Монументальная кряжистая фигура, как отвлеченно заметила девушка, все продолжала сотрясать воздух каким-то загадочным листком, отчего при каждом резком движении живот незнакомки, напоминавший разросшийся гриб дождевик, колыхался, заставляя трястись пристроившиеся на нем две массивные груди. Но главным, поразившим Таню в этой фурии, было лицо, в которое она сейчас со смертельным испугом вглядывалась, выпрямившись, наконец, во весь рост.
Заплывший жиром подбородок, почти полное его отсутствие… Пухлые губы, распахиваясь в беззвучном крике, обнажали целый Клондайк золотых зубов с некоторым наличием своих, природных. Дряблые щеки, густо намазанные какой-то жирной гадостью желтого цвета и своей консистенцией отдаленно напоминающей несвежую творожную массу… Только когда Татьяна заметила, что в нижнем углу одной из щек к этой массе прилипла долька огурца, у нее мелькнула догадка, что вся эта пакость является всего лишь обыкновенной маской для лица, рецепт которой, скорее всего, был позаимствован хозяйкой из «Работницы» или «Крестьянки»…
Узкие глазки-щелочки страшной женщины были едва различимы, попираясь с одной стороны трясущимися дряблыми щеками, и массивными надбровными дугами — с другой, из-за чего различить их цвет Татьяне не представлялось возможным. Но самое сильное впечатление произвели на нее волосы, цветом напоминающие ярко-рыжие клоунские, цирковые. Эти цирковые волосы были намотаны на множество дырчатых бигуди, облепивших голову ворвавшейся подобно раковинам, присосавшимся к днищу гордого фрегата…
«Но почему это ужасное существо не кричит, а только беззвучно открывает рот? — пыталась сообразить, пошатываясь и еще не до конца придя в себя после полученной оплеухи, Татьяна. — Да плюс ко всему у меня почему-то звенит в ушах… Боже! Да я, кажется, просто оглохла! — внезапно поразила несчастную девушку страшная догадка, и она едва не лишилась сознания вновь. — Но я вовсе не хочу оставаться глухой!..» — чуть было не закричала она, и бог, кажется, услышал ее мольбу, а может, просто листочек, на манер вентилятора вращавшийся перед ее лицом, на котором горел след полученной пощечины, обеспечил ей доступ свежего воздуха — во всяком случае, чудо произошло, и к ней вновь вернулся слух; правда, она сейчас же об этом пожалела, ибо теперь в ее несчастные уши ворвался рев, сравнимый с ревом Ниагарского водопада или взлетающего авиалайнера:
— …твою мать! Проститутка! Да я тебя в порошок!.. Юбку короткую надела, тварь позорная! Ляжками своими тощими сверкает, задницу свою, мужиками драную, заголила! Да я тебя сейчас!.. Подстилка худосочная!
— Кто… вы?.. — едва смогла невнятно пролепетать Таня, уже, впрочем, начиная догадываться, что перед ней никогда не виденная ею ранее Альбина Георгиевна, жена патрона.
— …потаскуха! Твою мать! Вот я тебе покажу, кто я такая! — вновь оглушил бешеный крик несчастную женщину, одновременно забив ноздри ее симпатичного носика резким ароматом лукового перегара, а Альбина Георгиевна тем временем, с завидной для ее комплекции ловкостью проделала сразу два дела одновременно. Она закатила Тане вторую мощнецки-звонкую пощечину — теперь уже по второй щеке, очевидно для равновесия; и сунула упавшей в кресло на колесиках, в котором та пила кофе до начала этих событий, девушке тот самый листок, из-за которого, как смутно догадывалась Таня, и разгорелся весь этот сыр-бор…
Уставившись на листочек, с трудом различая прыгающие в глазах буковки машинописного текста, она смогла какими-то урывками выхватить фрагменты: «Уведомляю Вас, что… со своей секретаршей… в интимных отношениях… уже давно… я, как честный человек и просто человек, который… не могу молча смотреть… за вашей спиной… его секретарша… беременна от него и ныне пребывает на четвертом месяце… скоро с Вами разведется… Доброжелатель…»
— Развести меня с мужем хочешь? — Альбина Георгиевна, грозно уперев руки в бока, в упор разглядывала до смерти перепуганную, сжавшуюся в кресле Татьяну. — Ишь ты, щепка какая… Да я таких как ты… — И неожиданно снова сорвалась на крик:
— Проститутка! Женить на себе его захотела? Беременная уже, сучка! Тварь! А ну, показывай, где он тут тебя отгуливает? А ну, показывай заодно и свой живот, потаскуха!
Я тебе прямо сейчас аборт сделаю!
Внимание девушки, находившейся в состоянии самого настоящего шока и которая решила, что настал ее смертный час и даже не находила сил оплакать свою молодую и, очевидно, подходящую к трагическому концу жизнь, внезапно привлек узкий лоб Альбины Георгиевны. Словно загипнотизированная, не отдавая отчета в своих действиях, она не сводила глаз с двух толстенных синих вен, набрякших под жирной морщинистой кожей.
«Какой ужас… — пронеслось у нее в голове. — Да нет же, такого просто не может быть, мне это лишь чудится…»
Она еще ни разу не видела ничего более страшного — ведь с таким хозяйством на лбу просто не живут, такое невозможно.
Это самая настоящая мистика, небывальщина. Подобного вида вздувшиеся вены девушке частенько приходилось наблюдать на мощно вздыбившихся орудиях мужчин, где их переплетения в этот интимный момент выглядели если уж не красиво, то, по-меньшей мере, естественно, чем-то даже ее умиляя и привораживая, но на лбу этой грозной женщины они смотрелись просто ужасающе. Они сейчас лопнут, залив кровью весь офис. Нет, но они же действительно сейчас лопнут! Вот сейчас… Ну лопнут же! Вот-вот…
Внезапно Танины ноги резко оторвались от пола, тщетно стремясь поспеть за своей хозяйкой, которая в свою очередь потянулась за своей же рукой, которую, опять же в свою очередь, в своей мощной пятерне стиснула Альбина Георгиевна.
— А ну, пойдем, дохлая мерзавка, покажешь мне ваше логово! Показывай, показывай, беременная ты проститутка! Этот ваш гнусный притон, ваш поганый вертеп, где вы предаетесь лобковым утехам! Где он порет тебя как сидорову козу, где он трет такую вот дохлую щепку! Такую наглую, развратную сучку, бесстыдно оголяющую перед ним свою премерзкую, сотнями раз всеми отгулянную задницу! Где он дерет такую жердь! Мерзавку! Проститутку! — Альбина пошла по кругу, видимо, окончательно исчерпав свой словарный запас…
Внезапно Таня сообразила, что ее подобно безвольной тряпке тащат в комнату отдыха, с запоздалым страхом вспомнила, что шеф перед уходом просматривал какую-то кассету явно порнографического содержания и сейчас никак не могла припомнить, вытащил тот ее из аппарата или нет. Обычно он держал такие кассеты запертыми в сейфе, находящемся там же… Вроде не вытаскивал, сдавалось ей, ведь после того злополучного звонка все так быстро закрутилось. Но точнее вспомнить никак не удавалось — в ушах еще стоял звон после двух страшной силы оплеух разгневанной Альбины. Боже, но что же делать?
Когда девушка услышала звук открывающейся двери, она даже привскочила в несбыточной надежде — а вдруг это… Оля села на край кровати, опустила ноги на теплый пол и вгляделась в неясный, неспешно приближающийся к ней мужской силуэт. Она не стеснялась сейчас своей наготы — ведь кому, как не любимому мужчине, еще полагается на нее смотреть? Ему и одному только ему…
— Сейчас, Оленька, сейчас мы с тобой займемся тем же, что и вчера… — проворковал гость, приблизившись вплотную и остановившись напротив сидящей на кровати женщины.
— Я не хочу. Не хочу… с вами, — слабо запротестовала она, наконец узнав в мужчине ненавистного ей Дмитрия Ивановича. — Прошу вас, оставьте меня в покое.
— Ну что же ты, глупышка, отказываешься? Ведь все равно, тебе это только снится, — ласково произнес Желябов и, расставив ноги, властно привлек к своему паху наполнившееся выражением отчаяния женское лицо. — Давай, Оленька, давай.
Поработай… Ну, чего же ты? Не заставляй себя каждый раз упрашивать. Вспомни, как хорошо ты делала это прежде и как тебе было приятно. Ты же умеешь, очень хорошо умеешь. И потом, ведь это только сон…
«Все равно, ведь это всего лишь сон… — безразлично повторила про себя Ольга, подчиняясь прихоти стоящего перед ней мужчины. — Это лишь сон… сон… сон… Это сон…»
В какой-то момент женщине вдруг опять почудилось, что перед ней находится Саша и тогда ее охватила необычайная нежность и желание. В стремлении доставить своему любимому мужчине как можно больше удовольствия, ее губы ласково заскользили по коже его члена…
Все понявший Желябов улыбнулся, стиснул зубы, подавляя рвущийся наружу стон блаженства, и прикрыл глаза…
— Филипыч, отпусти, ты делаешь мне больно, — попросила Ольга и через мгновение вздрогнула, издав негромкий стон. — Правда, больно!
— Терпи, внученька, терпи, ведь я твой дедушка. Мы же с тобой играем, — прохрипел старик. Он слегка ослабил хватку, но не удержавшись, тут же снова впился обломками зубов в женскую грудь. — Терпи, девочка, скоро тебе станет сладенько… Очень-очень сладенько, тебе ведь это нравится.
— Как вчера? — спросила Ольга и опять не смогла удержать стона.
— Как вчера, — подтвердил Филипыч, одновременно разводя ее ноги и одним резким ударом врываясь в сводившее его с ума молодое тело. — Вот видишь…
— Не останавливайся, дедушка, — через какое-то время еле слышно выдохнула Ольга.
— Вот видишь девочка, я же тебе обещал… — промурлыкал старик, — Филипыч… — Руки Ольги уже гладили любовнику спину, а трепещущие бедра, подстраиваясь под напористые толчки сухого, но оказавшегося необычайно выносливым тела старика, с жадной нетерпеливостью ритмично устремились ему навстречу. — Милый…
— Ну что, шлюшка, побалуемся? — лениво процедил один из появившихся в комнате санитаров и первым принялся раздеваться. Ольга посмотрела на него исподлобья и безмолвно скинула халат.
— А неплохо мы выдрессировали эту потаскушку, — поразился второй. Он тоже скидывал с себя одежду. — Хорошая девка. Такая вся из себя… Никогда такой красивой не видел.
— Ну и пользуйся, пока есть возможность. Чего попусту базарить. А давай ее вдвоем одновременно?
— Давай…
— Слышь, девка, вставай, как мы тебя учили.
Полная безразличия Ольга все так же безмолвно подчинилась и спокойно стояла на четвереньках, пока двое молодых парней пристраивались к ней с двух сторон.
— Ну, начали?
— Начали…
Двое вышли и Ольга уткнулась лицом в подушку. Она даже не пыталась одеться или укрыться под одеялом. У нее не было на это сил, да и зачем, если вслед за этими непременно придет кто-то другой. Господи, когда же все это закончится…
За что они с ней так? Что она им всем сделала?..
— Знаешь, ты единственный из всех, с кем мне хорошо. — Ольга уткнулась лицом в грудь только что закончившего заниматься с ней сексом мужчины. Его мощная грудь еще тяжело вздымалась после недавних физических усилий.
— Правда? А почему? — В голосе лежащего на спине любовника, которого Ольга знала как старшину Иванькова, прозвучали довольные нотки. Его рука принялась медленно поглаживать волосы прильнувшей к нему женщины.
— Ну, потому что… Потому что ты со мной очень ласковый, нежный, не то что все они. Другие делают мне больно, обращаются со мной, как с вещью, а ты… — Ольга нежно поцеловала его покрытую потом кожу. — Правда, ты единственный, кого я встречаю с радостью. Только почему ты так редко меня навещаешь? Приходи почаще, я всегда жду тебя с нетерпением.
— Тонкая загорелая рука пристроилась на его плече, погладила, замерла.
Возбужденный таким признанием мужчина нетерпеливо загасил едва прикуренную сигарету. Его рука, ласково поглаживающая женские волосы, стала осторожно подталкивать голову Ольги в нужном направлении. Та, моментально поняв, что от нее требуется, с поцелуями двинулась вниз, в район мускулистого мужского живота. Через некоторое время мужчина, жадно наблюдающий за ее действиями, откинул голову на подушку и закрыл глаза. Его лицо исказилось, он едва сдержал рвущийся наружу стон.
— Давай же, Оленька, давай. Ты моя хорошая… — Теперь его руки крепко стиснули женскую голову, задавая наиболее приятный ему ритм. — Моя девочка…
Татьяна Смирнова, высокая стройная брюнетка, внешность которой на все сто подтверждала справедливость некогда присужденного ей титула финалистки городского конкурса красоты, ныне исполняющая обязанности секретарши Антона Алексеевича Мышастого, подняла трубку зазвонившего телефона.
— Фирма «Маркетинг-центр», — мелодичным голосом заученно произнесла она.
— Слушай, маруха, старый пидор у себя? — Развязный мужской голос звучал несколько искаженно, словно слова проникали в трубку с того конца провода через какое-то препятствие, наподобие носового платка.
— Что вам надо? — машинально спросила она, даже не осознавая, для чего это делает, так как все равно собиралась прервать разговор — скорее всего какая-то пьянь просто ошиблась номером. Видимо, ее собеседник это почувствовал, потому что поспешно предупредил:
— Не вздумай бросать трубку, шлюшка. — Сейчас его голос приобрел уже деловой оттенок. — Я ж тебе ясно говорю, пахана позови, да? Своего Мышастого-Крысястого. У меня для него клевые новости имеются.
Возникла небольшая пауза. Татьяна каким-то образом почувствовала, что наглый собеседник действительно собирается сообщить ее шефу что-то важное, но вообще-то тот сейчас находился в комнате отдыха, а он очень не любил, когда его там тревожат. Подобное можно было допустить лишь в том случае, если звонок был действительно очень важным, но как это можно было проверить?
— Так что, лярва, ты меня поняла, или как? — не услышав ответа, взорвался голос. — Боишься потревожить задницу своего драгоценного шефа? Так передай старому гавнюку, что его доченька сейчас находится у меня и ей приходится весьма несладко. Пусть гонит за нее бабки. Все! Короче, давай пахана!
«Вот оно что! — с ужасом поняла Татьяна. — Вот уже до чего дошло дело.» А ведь за все время ее работы здесь пока все было тихо-мирно… Девушка, не размышляя более ни секунды, бросилась через кабинет в комнату отдыха своего патрона и даже предварительно не постучала, до того сильно она была сейчас перепугана:
— Антон Алексеевич! Беда!.. Антон Алексеевич, вас к телефону! Вашу дочь… — Она не договорила.
Мышастый мгновенно вскочил с дивана, на котором только что мирно возлежал, просматривая какую-то видеопленку — как с оттенком брезгливости поняла Таня, судя по доносившимся из аппарата стонам, явно порнографического содержания, — выключил магнитофон и поспешно надевая ботинки, не менее громко заорал ей в ответ:
— Что дочь-то? Что дочь? Конкретней можно? Кто там звонит?.. — Он уже влетал в свой кабинет. Татьяна, подобно нитке, следующей за иголкой, выскочила вслед за ним, захлопывая за собой дверь «разгрузочной» комнаты. — Алло! Алло!.. — Мышастый беспорядочно жал кнопки связи и не попадал в нужную.
— Черт… Где эта херня?.. Алло! — И, наконец, услышал насмешливый голос:
— Тише, тише, пахан, только не суетись так сильно. И слушай меня внимательно, а то сам же и пожалеешь. Понял?
— Кто это? — багровея, прорычал тот. Подобного хамства по отношению к своей персоне ему не приходилось слышать уже давно — он и не помнил вообще, когда в последний раз.
— Да совсем не важно, кто это говорит. Важно — что тебе говорят. Усек, пахан? В свое время ты узнаешь и подробности, а сейчас слушай внимательно главное, повторяться я не намерен. В общем, твоя лярва находится сейчас у меня, и если ты хочешь, чтобы она вернулась к тебе в целости и сохранности, готовь калым, будешь ее выкупать как невесту. Короче, полмиллиона баксов нам хватит… Тебе ясно?
— Да ты хоть думаешь, о чем говоришь? Полмиллиона! Где я тебе возьму такие деньги?
— А сколько ты можешь нам дать? — вкрадчиво поинтересовался голос.
— Ну… Тысяч десять. Может, двадцать… — вытирая платком струящийся по лбу пот, брякнул Мышастый.
— В общем, как я понимаю, ты просто надо мной издеваешься! — зло произнес голос, и у него похолодело в груди. — Тогда нам базарить не о чем. Или так, как я сказал — и тогда через три дня обмен… Или пришлю тебе посылочку с ее веселенькой мордашкой отдельно от тела, усек? Я позвоню тебе завтра. Насчет ментов и прочего дерьма предупреждать, надеюсь, не надо? Фильмы, небось, смотришь? Значит, все требования, предъявляемые в таких случаях, знать должен. Все… И поторопись, а то от твоей дочурки мало чего останется. Кстати, мои ребята уже присматриваются к ее хорошенькой заднице, говорят, надо бы проверить товар, которым взялись торговать, не просрочен ли, не протух ли… Сам знаешь, за этим сейчас следят строго! — Голос отвратительно заржал.
— Погоди, погоди… — уже взмолился Мышастый, ненавидя себя за то, что приходится упрашивать этого подонка. Но пока тот находился вне пределов досягаемости, поступать по иному было нельзя. — Я хочу поговорить с дочерью, — попросил он.
— Это можно. Базарить со своей лярвой — это неотъемлемое право любого пахана. Я ведь не злодей какой, — весело ответил голос и тут же послышалось:
— Эй, шкура, а ну иди сюда! Пахан с тобой базарить желает!
— Папочка! — В трубке послышался еле сдерживающий рыдания голосок дочери и у Мышастого сжалось сердце. — Папочка, мне страшно!
— Подожди, подожди, доченька, — с трудом соображая, о чем с ней говорить, попытался сосредоточиться тот — у него все мысли вдруг разом вылетели из головы, до того ему было жаль свою дочь, попавшую в подобный переплет. — Они с тобой хоть хорошо обращаются?
— Пока хорошо. Но они на меня так смотрят! Они уже хотели меня… — Дочь все-таки вроде зарыдала. — Он, ну главный ихний… Пока их останавливает, но я боюсь, что…
— А где же этот твой… — Он все никак не мог вспомнить имени ее телохранителя. — Молчун, где он?
— Ой, они ведь его кажется… Они ударили его по голове, и он… В общем… я ничего не знаю…
— Ладно, ясно, дай мне сюда этого главного. Я тебя не оставлю, доченька, потерпи, милая, немножко, потерпи.
— Алло! Пахан? Перебазарил?
— Ладно, я на все согласен, — с трудом выдавил из себя Мышастый. — Когда ты мне еще позвонишь?
— Позвоню тебе завтра в офис, как сказал. Жди, пахан! — последовал ответ. — Во сколько — пока сам не знаю.
— Хорошо, но если ты или твои вахлаки… если хоть пальцем ее тронете… Пощады не ждите — под землей сыщу! — все же не удержался, пригрозил тот.
— До встречи, дядя! — весело попрощался голос.
— Бугая ко мне, быстро! — заорал Мышастый, бросаясь к выходу. — Бугай!..
Татьяна, с ужасом прислушивавшаяся к разговору шефа и по произносимым им словам без труда воссоздавшая картину происходящего, выскочила вслед за ним в коридор.
— Бугай!..
В телефонной будке, одиноко стоящей на тихой малолюдной улочке, обнимались, смеясь и с восторгом глядя друг на друга, двое молодых людей.
— Ну, Танюха, ты у меня просто настоящая артистка! — восхищенно прокричал Анатолий, крепко сжав девушку в объятиях. — Нет, ну надо же! «Я боюсь», — передразнил он дрожащий голосок, прозвучавший несколькими минутами раньше. — Ни за что бы не поверил, что ты так умеешь, если б своими ушами только что не услышал.
— Ну, ты у меня, положим, тоже немалый талант! — Таня поцеловала мужчину в губы. — Надо же, какой крутой, прямо до невозможности! Голову, видишь ли, пришлет мою в коробочке-посылочке. Мы ведь вроде такого с тобой не обговаривали.
Значит, у тебя талант импровизатора.
— Какого, какого «затора»? — переспросил Толик.
— А, неважно! — Таня беззаботно отмахнулась рукой. — Главное, что папаня уже прямо сейчас наверняка помчался по банкам собирать денежки для выкупа.
— Ты в этом уверена? — посерьезнев, спросил Анатолий.
— Да уж не сомневайся, я-то своего папашку знаю. — Девушка посмотрела на него с усмешкой. — Все идет в точности по нашему плану. Ну что, давай возвращаться в берлогу?
— Эх, жалко, что «Мерседес» пришлось кинуть, — вспомнив, вздохнул Анатолий. — Теперь нам придется все время моторы для передвижений ловить. Ну да черт с ним, а то влетели бы в момент — машина-то приметная.
— Тем более, что совсем скоро мы свои, личные, купим, — напомнила ему Таня. — И не здесь, а где-нибудь за бугром. Я вот, например, во Францию хочу — давно мечтала там побывать, да все как-то не получалось. А ты, Толик, хотел бы во Францию? В Париж, а? Гульнем на полмиллиона?
— Нет, я бы лучше Италию, — серьезно заявил тот.
— Почему именно в Италию? — удивилась девушка. — Ты мне ничего подобного вроде бы не говорил. Я такого не слышала.
— Там мафия, — еще серьезнее ответил Анатолий, напуская на себя значительный вид. — Может, у них и для меня какая работенка найдется.
— Ладно, пойдем уж, мафиози ты мой доморощенный… — засмеялась Таня, а про себя подумала: «Вот как раз они-то уже давно мечтают заполучить такого вот тупорылого Толика из России в свои дружные мафиозных ряды. А как же!..» — Знаешь что, пройдемся-ка лучше пешком, а то нам еще три дня безвылазно сидеть. Хоть прогуляемся напоследок.
— Пошли, — согласился Анатолий, предвкушая три беззаботных дня сладкого заточения…
Таня Смирнова, проводив шефа, который отправился улаживать вопрос с деньгами для выкупа дочери, переведя, наконец, дух, сидела у себя в приемной и пила кофе, исправно выполняя наказ патрона безвылазно сидеть в офисе, чтобы не пропустить возможного звонка похитителя — мало ли что может взбрести тому в голову. Вдруг внизу, наверное на проходной, послышался какой-то громкий гам. Он то затихал на какое-то короткое время, то возобновлялся с новой силой, еще пуще прежнего, и, как показалось Тане, потихоньку приближался к ее приемной.
Что еще за чертовщина? — подумала она. — Такого за все время ее работы здесь еще ни разу не бывало — наоборот, обычно в здании царила полусонная тишина, ведь в нем сосредоточились пять солиднейших фирм города, одна только аренда помещения обходилась им в целое состояние. Это же не кафе, где каждый божий день скандалят пьяные посетители… — Татьяна прислушалась. — Ну да, вроде кто-то громыхает сюда по коридору. Может, это уже шеф вернулся, получив какие-нибудь новости? Да нет, он же только что уехал. Впрочем, мало ли что могло произойти — ведь этот похититель так подло нарушил всю их спокойную, размеренную жизнь.
Дверь в приемную вдруг с треском распахнулась от невиданной силы удара и, едва не сорвавшись с петель, тут же громыхнула вторично — на сей раз уже о стену. Татьяна от неожиданности вздрогнула, захлебнулась глотком ароматного кофе и, судорожно закашлявшись, выронила из рук чашечку, которая с треском раскололась о пол, кажется, еще и ошпарив кипятком ей ноги, но она этого даже не почувствовала — открыв рот, девушка с ужасом глядела на растрепанную фигуру, грозно остановившуюся на миг в дверях ее приемной.
— Это ты, что ли, секретуткой здесь будешь? — Потрясая каким-то листком бумаги, фигура с удивительной для ее грузной комплекции быстротой приблизилась к ошеломленной Тане и, не теряя времени даром, закатила ей такую оглушительную оплеуху, что бедная девушка кулем рухнула на пол, поверх раскололовшейся кофейной чашки…
Открыв через некоторое время глаза, прямо перед своим носом очнувшаяся Таня увидела безразмерные стоптанные шлепанцы, из которых произрастали массивные столбообразные икры, какие можно наблюдать у некоторых профессиональных футболистов или же ведущих культуристов мира.
С усилием приподнимаясь на четвереньки, охваченная страхом Таня задрала голову, вглядываясь. Начиная примерно с середины этих производящих впечатление икр, дальнейшему изучению тела объекта мешал засаленный байковый халат, который Таня решилась бы использовать разве что в качестве ветоши. В этот просторный и, видимо, чрезвычайно удобный для его хозяйки халат можно было бы без труда вместить по меньшей мере две женщины Таниной комплекции.
Монументальная кряжистая фигура, как отвлеченно заметила девушка, все продолжала сотрясать воздух каким-то загадочным листком, отчего при каждом резком движении живот незнакомки, напоминавший разросшийся гриб дождевик, колыхался, заставляя трястись пристроившиеся на нем две массивные груди. Но главным, поразившим Таню в этой фурии, было лицо, в которое она сейчас со смертельным испугом вглядывалась, выпрямившись, наконец, во весь рост.
Заплывший жиром подбородок, почти полное его отсутствие… Пухлые губы, распахиваясь в беззвучном крике, обнажали целый Клондайк золотых зубов с некоторым наличием своих, природных. Дряблые щеки, густо намазанные какой-то жирной гадостью желтого цвета и своей консистенцией отдаленно напоминающей несвежую творожную массу… Только когда Татьяна заметила, что в нижнем углу одной из щек к этой массе прилипла долька огурца, у нее мелькнула догадка, что вся эта пакость является всего лишь обыкновенной маской для лица, рецепт которой, скорее всего, был позаимствован хозяйкой из «Работницы» или «Крестьянки»…
Узкие глазки-щелочки страшной женщины были едва различимы, попираясь с одной стороны трясущимися дряблыми щеками, и массивными надбровными дугами — с другой, из-за чего различить их цвет Татьяне не представлялось возможным. Но самое сильное впечатление произвели на нее волосы, цветом напоминающие ярко-рыжие клоунские, цирковые. Эти цирковые волосы были намотаны на множество дырчатых бигуди, облепивших голову ворвавшейся подобно раковинам, присосавшимся к днищу гордого фрегата…
«Но почему это ужасное существо не кричит, а только беззвучно открывает рот? — пыталась сообразить, пошатываясь и еще не до конца придя в себя после полученной оплеухи, Татьяна. — Да плюс ко всему у меня почему-то звенит в ушах… Боже! Да я, кажется, просто оглохла! — внезапно поразила несчастную девушку страшная догадка, и она едва не лишилась сознания вновь. — Но я вовсе не хочу оставаться глухой!..» — чуть было не закричала она, и бог, кажется, услышал ее мольбу, а может, просто листочек, на манер вентилятора вращавшийся перед ее лицом, на котором горел след полученной пощечины, обеспечил ей доступ свежего воздуха — во всяком случае, чудо произошло, и к ней вновь вернулся слух; правда, она сейчас же об этом пожалела, ибо теперь в ее несчастные уши ворвался рев, сравнимый с ревом Ниагарского водопада или взлетающего авиалайнера:
— …твою мать! Проститутка! Да я тебя в порошок!.. Юбку короткую надела, тварь позорная! Ляжками своими тощими сверкает, задницу свою, мужиками драную, заголила! Да я тебя сейчас!.. Подстилка худосочная!
— Кто… вы?.. — едва смогла невнятно пролепетать Таня, уже, впрочем, начиная догадываться, что перед ней никогда не виденная ею ранее Альбина Георгиевна, жена патрона.
— …потаскуха! Твою мать! Вот я тебе покажу, кто я такая! — вновь оглушил бешеный крик несчастную женщину, одновременно забив ноздри ее симпатичного носика резким ароматом лукового перегара, а Альбина Георгиевна тем временем, с завидной для ее комплекции ловкостью проделала сразу два дела одновременно. Она закатила Тане вторую мощнецки-звонкую пощечину — теперь уже по второй щеке, очевидно для равновесия; и сунула упавшей в кресло на колесиках, в котором та пила кофе до начала этих событий, девушке тот самый листок, из-за которого, как смутно догадывалась Таня, и разгорелся весь этот сыр-бор…
Уставившись на листочек, с трудом различая прыгающие в глазах буковки машинописного текста, она смогла какими-то урывками выхватить фрагменты: «Уведомляю Вас, что… со своей секретаршей… в интимных отношениях… уже давно… я, как честный человек и просто человек, который… не могу молча смотреть… за вашей спиной… его секретарша… беременна от него и ныне пребывает на четвертом месяце… скоро с Вами разведется… Доброжелатель…»
— Развести меня с мужем хочешь? — Альбина Георгиевна, грозно уперев руки в бока, в упор разглядывала до смерти перепуганную, сжавшуюся в кресле Татьяну. — Ишь ты, щепка какая… Да я таких как ты… — И неожиданно снова сорвалась на крик:
— Проститутка! Женить на себе его захотела? Беременная уже, сучка! Тварь! А ну, показывай, где он тут тебя отгуливает? А ну, показывай заодно и свой живот, потаскуха!
Я тебе прямо сейчас аборт сделаю!
Внимание девушки, находившейся в состоянии самого настоящего шока и которая решила, что настал ее смертный час и даже не находила сил оплакать свою молодую и, очевидно, подходящую к трагическому концу жизнь, внезапно привлек узкий лоб Альбины Георгиевны. Словно загипнотизированная, не отдавая отчета в своих действиях, она не сводила глаз с двух толстенных синих вен, набрякших под жирной морщинистой кожей.
«Какой ужас… — пронеслось у нее в голове. — Да нет же, такого просто не может быть, мне это лишь чудится…»
Она еще ни разу не видела ничего более страшного — ведь с таким хозяйством на лбу просто не живут, такое невозможно.
Это самая настоящая мистика, небывальщина. Подобного вида вздувшиеся вены девушке частенько приходилось наблюдать на мощно вздыбившихся орудиях мужчин, где их переплетения в этот интимный момент выглядели если уж не красиво, то, по-меньшей мере, естественно, чем-то даже ее умиляя и привораживая, но на лбу этой грозной женщины они смотрелись просто ужасающе. Они сейчас лопнут, залив кровью весь офис. Нет, но они же действительно сейчас лопнут! Вот сейчас… Ну лопнут же! Вот-вот…
Внезапно Танины ноги резко оторвались от пола, тщетно стремясь поспеть за своей хозяйкой, которая в свою очередь потянулась за своей же рукой, которую, опять же в свою очередь, в своей мощной пятерне стиснула Альбина Георгиевна.
— А ну, пойдем, дохлая мерзавка, покажешь мне ваше логово! Показывай, показывай, беременная ты проститутка! Этот ваш гнусный притон, ваш поганый вертеп, где вы предаетесь лобковым утехам! Где он порет тебя как сидорову козу, где он трет такую вот дохлую щепку! Такую наглую, развратную сучку, бесстыдно оголяющую перед ним свою премерзкую, сотнями раз всеми отгулянную задницу! Где он дерет такую жердь! Мерзавку! Проститутку! — Альбина пошла по кругу, видимо, окончательно исчерпав свой словарный запас…
Внезапно Таня сообразила, что ее подобно безвольной тряпке тащат в комнату отдыха, с запоздалым страхом вспомнила, что шеф перед уходом просматривал какую-то кассету явно порнографического содержания и сейчас никак не могла припомнить, вытащил тот ее из аппарата или нет. Обычно он держал такие кассеты запертыми в сейфе, находящемся там же… Вроде не вытаскивал, сдавалось ей, ведь после того злополучного звонка все так быстро закрутилось. Но точнее вспомнить никак не удавалось — в ушах еще стоял звон после двух страшной силы оплеух разгневанной Альбины. Боже, но что же делать?