Страница:
Но капитан, не вслушиваясь в еле слышный женский лепет, уже яростно накручивал диск телефонного аппарата:
— Алло! Это психоневрологический диспансер? — проговорил он в трубку через некоторое время, видимо дождавшись ответа. — Будьте любезны, пришлите-ка бригаду в сто пятое отделение милиции. Нет, нет, просто для проверки одной тут странной гражданочки… — Он продиктовал адрес. — Что? Нет, нет, не буйная. Разбитная такая, знаете ли, дамочка. Плетет невесть что. Тихое помешательство, может, или как там по-вашему, по-научному называется? Да. Как? Нет, нет… В общем, приезжайте и разберитесь тут с ней на месте сами. Да, спасибо. До свидания… — Положив трубку, он весело посмотрел на Ольгу:
— Ну, вот и все, Оленька. Не понравилось вам у нас в гостях, что ж… Коль гость начинает воротить нос, в то время как хозяин изо всех сил старается всячески ему угодить…
В общем, как пожелаете, — с неподдельной обидой в голосе закончил капитан. Он развернул газету, которую достал из ящика своего стола и демонстративно не обращая больше на женщину никакого внимания, принялся за чтение.
Да Ольге, собственно, и нечего было ему сказать. Она обреченно ждала приезда бригады, от встречи с которой ничего хорошего для себя не ожидала. Когда за окном раздались, наконец, звуки сирены, ее сердце болезненно сжалось, а капитан, наоборот, вздохнул с облегчением, отложил газету, прошел по кабинету и открыл дверь, вглядываясь в коридор.
— Сюда, сюда попрошу! — Он помахал кому-то рукой, и через минуту в кабинет деловито вошли трое мужчин в белоснежных халатах, которые, коротко поприветствовав капитана, сразу с любопытством уставились на Ольгу. Один из них держал в руке какой-то продолговатый предмет, длиной выше человеческого роста.
Да это же складные носилки, — вглядевшись, со страхом догадалась женщина, а один из троих, видимо старший, распорядился, обращаясь к помощникам:
— Выйдите, выйдите, и ждите, пока я вас не позову. И забери же ты носилки, Петренко! Не пугай дамочку понапрасну, может, в них и надобности-то никакой не окажется… — Двое, с любопытством оглядываясь на Ольгу, вышли за дверь, а у нее после слов доктора зародилась призрачная надежда.
— Ну-с, на что мы жалуемся? — весело спросил врач, и невозможно было понять, к кому из двоих, находящихся в кабинете, он обращался.
— Я здорова! — стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тверже, заявила Оля, но с отчаянием убедилась, что он все же прозвучал без той уверенности, которую она хотела бы подчеркнуть. — Я ни на что не жалуюсь.
— Да вот!.. — одновременно с ней заговорил капитан и Оля обреченно отметила, что врач сейчас же повернулся к нему, видимо заранее сделав выбор, к кому прислушаться в первую очередь. — Гражданочка у нас, понимаете ли, заговариваться стала. Была доставлена в наше отделение с улицы, в невменяемом состоянии, утверждала, что за ней целыми толпами гоняются какие-то маньяки, и вообще, преследуют ее, понимаешь, все кому не лень. Конечно, имеются в виду мужики, соблазнившиеся ее прелестями… — Не удержавшись, он коротко хохотнул. — Ну, продержали мы ее у себя целую неделю, чтобы от этих самых маньяков оградить — верили ей поначалу. В общем, держали в хороших условиях, в специальной комнате для свидетелей, скрывая ее от этой самой пресловутой погони, и… и что же вы думаете? Стала она тогда грешить уже на наших сотрудников! Ну… в частности на меня, — смущенно признался капитан. — Что вроде как теперь уже я всю эту неделю ее насиловал. И причем, заметьте себе, не просто так, а со всевозможными извращениями, в точности как тот, первый изнасиловавший ее маньяк, от которого она якобы убегала…
А ведь как гладко у него все получается, — начиная осознавать, что ее положение становится безнадежным, подумала Оля. — Он так умело все преподнес, что, будь она врачом, и ей стало бы предельно ясно, кто из них двоих сошел с ума.
Ей даже расхотелось вообще хоть как-то защищаться, она внезапно предельно четко поняла, что это совершенно бесполезно, что все равно ей никто не поверит. Оставалось только надеяться на профессионализм приехавшего врача, на то, что он во всем тщательно разберется. Да у нее даже просто не было сил для защиты, а ко всему прочему, любые ее оправдания наверняка обернутся против нее же — кажется так бывает в книгах и фильмах. Однако здесь было не кино, хотя, казалось, происходило все это вовсе и не с ней…
Врач, попросив Ольгу не шевелиться, приподнял ей веки, внимательно вгляделся в зрачки, осмотрел руки в локтевых сгибах — как с отвращением поняла женщина, он выискивал отметины от уколов, явно подозревая в ней наркоманку, — прощупал пульс, осмотрел зачем-то язык и задумчиво произнес:
— Ну что ж, мне кажется, здесь все предельно ясно. Случай вполне заурядный, по всей видимости мы имеем дело с маниакально-депрессивным психозом. — И опять больше не обращая на ошеломленно открывшую рот женщину никакого внимания, закричал:
— Петренко! Зайдите-ка оба сюда!
Вошли двое уже виденных Олей санитаров. Без слов поняв врача, они споро разложили на полу носилки и, только дождавшись окончания их действий, тот впервые обратился непосредственно к ней:
— Ну-с, голубушка, попрошу вас прилечь.
— Нет! Нет! — Ольга попыталась вскочить с места, но тут же присела обратно, остановленная властным окриком доктора:
— Ку-уда? А ну, сидеть! — Но тут же, слегка смягчив тон, обратился к ней уже снисходительно, словно к маленькому непонятливому ребенку:
— Неужели же вы, голубушка, желаете, чтобы вас укладывали силой? Поверьте мне, это весьма отвратительное и постыдное зрелище. И постыдное в первую очередь для вас самой, ведь вы же женщина. Прошу вас, не вынуждайте меня прибегать к крайним мерам, сторонником которых я не являюсь.
С ужасом осознав, что никто и не думает шутить, и, если она не подчинится требованию врача добровольно, ее примутся силой укладывать на носилки, Оля содрогнулась — безжалостно-сильных мужских рук, хватающих ее тело делающих больно, было за последнее время предостаточно, тем более, что до сих пор все попытки сопротивления грубому натиску превосходящей силы оканчивались для нее безрезультатно — она неизменно оказывалась побежденной… Чувствуя себя бесконечно униженной, сгорая от стыда под ироничными мужскими взглядами, молодая женщина с охватившей ее от волнения неловкостью легла на брезентовые носилки и ощутила спиной прохладную жесткость пола. Она изо всех сил пыталась сдержать слезы.
Санитары тем временем ловко пристегнули ее к носилкам, перекинули поперек ее тела какие-то ремни, зафиксировав ее тело и тем самым лишив малейшей возможности самостоятельно освободиться, и распрямились, ожидая дальнейших распоряжений врача. А тот, словно специально задавшись целью сломать ее еще больше, если только такое вообще было возможным, не спеша прикурил сигарету и, усевшись на табуретку, на которой недавно сидела сама Ольга, завел неторопливую беседу с капитаном, как бы напрочь позабыв о присутствии здесь женщины, да еще в такой постыдной для нее позе. Санитары, не получая от него никаких распоряжений, молча топтались на месте, продолжая разглядывать Ольгу с веселым любопытством. Сейчас она самой себе напоминала какой-то неодушевленный предмет, случайно забытый хозяином и валяющийся на полу в тщетной надежде, что о нем все же кто-нибудь вспомнит и подберет. Как ни пыталась она сдержаться, по ее щекам медленно покатились слезы стыда от унизительного положения, в котором она оказалась перед четырьмя мужчинами сразу…
Наконец врач, с неспешной обстоятельностью наговорившись с капитаном на ничего не значащие темы, загасил сигарету и решительно поднялся с табуретки:
— Ну-с, счастливо, капитан… э-э-э… капитан…
— Решетников, — подсказал тот, также приподнимаясь.
— Да-да, Решетников, — пожимая ему руку, попрощался врач и, по-прежнему обращая внимания на Ольгу не более, чем на пустое место, бросил санитарам короткое:
— Забирайте!
С легкостью подхватив носилки, двое крепких высокорослых мужчин двинулись по коридору, а врач, подобравший Ольгин чемодан, шел впереди них. Когда женщину вынесли на улицу, она, отвыкшая за время своего заточения от яркого солнца, прикрыла глаза, оберегая их от света, сумев только зафиксировать взглядом стоящую прямо перед ней белую санитарную машину с красным опознавательным крестом. Даже тот факт, что ее несли ногами вперед, словно покойницу, уже никак ее не задевал — после только что пережитого унижения она вообще потеряла способность чему-либо удивляться или протестовать.
Ее уложили в микроавтобус скорой помощи, доктор уселся рядом, дверь захлопнулась и машина отправилась в путь…
— Может желаете взглянуть в окошечко? — вполне дружелюбно обратился к ней врач спустя некоторое время. Они ехали, может быть, минут пять или десять.
— Вы что, действительно считаете меня сумасшедшей? — не отвечая на вопрос, спросила Оля и на ее глаза вновь навернулись высохшие было слезы.
— Помилуй бог, голубушка, — миролюбиво ответил врач, но в его голосе она четко уловила неискренность, — я просто забрал вас на обследование, только и всего. Осмотрим вас хорошенько, да и отпустим восвояси. Скорее всего, отпустим. — Но убежденность в его голосе отсутствовала.
— Но тогда зачем вы меня держите связанной? — глотая слезы, настаивала женщина.
— Инструкция, — коротко ответил врач и повторил свой вопрос:
— Так как, хотите взглянуть? — И, теперь уже не дожидаясь ответа, отстегнул ее до пояса и помог приподняться в сидячее положение:
— Тогда смотрите.
Ольга посмотрела в окошко мчащейся машины, но увидела лишь стандартный спальный район, состоящий из пяти и девятиэтажных домов. Подобные безликие районы непременно существуют в любом городе, но сейчас, после двухнедельного заточения, даже это невыразительное зрелище захватило женщину целиком. Особенно внимательно вглядывалась она в фигуры прохожих, беззаботно прогуливающихся по улицам, пьющих пиво, едящих мороженое, гуляющих с детьми, в общем, ведущих самый обычный образ жизни и не подозревающих, что под этим же ярким летним солнцем, совсем рядом с ними, всего лишь отделенная тонкой перегородкой санитарной машины, лежит связанной многократно изнасилованная и лишенная свободы женщина, для которой кошмар, начавшийся две недели назад, как она убеждалась все больше и больше, еще далеко не закончился.
Видимо, врач заметил слезы, которые Ольга тщетно пыталась сдержать и которые все же катились по ее лицу, потому что мягко сказал:
— Все, хватит, на вас это явно плохо действует. — И опять пристегнул не предпринимающую никаких попыток сопротивления женщину к носилкам.
Через какое-то время — Ольга давно потеряла счет проведенным в дороге минутам — машина скорой помощи затормозила, задняя торцевая дверь открылась вновь и ее опять вынесли наружу. Опять в ее глаза ударило яркое солнце — на этот раз оно почти не раздражало успевшие привыкнуть к яркому свету глаза, опять ее внесли в какое-то здание, опять перед ней замелькали какого-то казенного вида стены, чем-то напоминающие те, милицейские, и, наконец, женщину доставили в какое-то помещение, где носилки положили на пол, ее развязали, очевидно по очередному сигналу доктора, чего Оля не видела — догадалась — и санитары удалились.
— Ну, вот вы и дома, в вашей отдельной палате. — Врач повел рукой, показывая ей помещение с белыми стенами. — Это теперь ваша палата. Здесь вы временно… — он сделал ударение на этом слове, — поживете, пока мы будем вас обследовать, и, я уверен… ну, почти уверен, что мы с вами расстанемся очень скоро, и расстанемся непременно друзьями. Очень близкими друзьями. — Он зачем-то подчеркнул слово «близкими» и при этом, если Ольге не показалось, странно усмехнулся.
Женщина огляделась. Она уже поднялась на ноги и почувствовала облегчение, что ей хотя бы не надо больше лежать связанной — уже одно это было хорошо.
— А что здесь? — спросила она, указывая рукой на белую, как и все в этом помещении, куда-то ведущую дверь. Широкую и удобную, совсем не похожую на стандартную для такого заведения кровать она уже успела заметить. Белые стены и потолки, встроенный стенной шкаф, отсутствие запора изнутри, зарешеченные окна она также отметила.
— А вы сами пока осматривайтесь, я к вам скоро приду, — предложил врач и удалился.
Открыв вызвавшую у нее любопытство дверь, Ольга уже в который раз за сегодняшний день заплакала. Конечно же, за дверью находился уже знакомый ей стандартный набор — ванная, душ, умывальник и унитаз. «Куда же я опять попала? — в отчаянии подумала она. — Разве такими бывают отдельные палаты в психоневрологических диспансерах?» Этого Ольга не знала, но очень сильно в этом сомневалась…
— Почему вы мне не верите? — с тоской спросила она, глядя в глаза Дмитрия Ивановича — так недавно представился ей врач. — По-вашему, я похожа на лгунью?
— Ну зачем же вы так, Оля? — добродушно возразил тот, также внимательно глядя ей прямо в глаза. — На лгунью вы, конечно же, вовсе не похожи, но ведь вы можете просто заблуждаться. Понимаете? Рассказывать что-то, чего не было, и при этом совершенно искренне во все это верить. Такое с людьми иногда бывает, не вы первая и не вы последняя, с кем подобное происходит. Ну подумайте сами, как должен нормальный человек относиться к вашим россказням? Вот вы только что поведали мне, что вас изнасиловал некий самозваный кинорежиссер, предварительно при помощи объявления заманив в хитроумную ловушку. Вначале изнасиловал вас в грубой, извращенной форме, да еще затем целую неделю держал в заточении, продолжая принуждать вас вступать с ним в половую связь. Ну ладно, с некоторой натяжкой в такое еще можно поверить, если не придираться к кое-каким мелким несоответствиям в вашем скорбном изложении, сразу бросающимся профессионалу в глаза.
Но ведь дальше у вас начинается и вообще невесть что.
Дмитрий Иванович достал из стола пачку сигарет и протянул сидящей напротив девушке:
— Прошу, Оля. Так вот… — продолжил он, закурив вместе с ней. — Дальше начинается такое, что уже вообще ни в какие ворота не лезет, а ведь за время моей работы я многое повидал и многого наслушался, уж поверьте. Вас якобы также держит взаперти и также при этом насилует уже не какой-то аферист, а капитан милиции Решетников, сотрудники которого доставили вас в сто пятое отделение, им возглавляемое. И мало того! Он в точности повторяет все действия лжережиссера, словно вступив с тем в предварительный сговор. Ну, а теперь сами подумайте, как я еще могу относиться к рассказанной вами истории: что капитан милиции, да еще будучи при исполнении… — Он красноречиво махнул рукой. — Ведь так вы, Оленька, чего доброго, и обо мне станете позже рассказывать. Что я тоже держу вас в заточении и принуждаю к интимной связи.
Так по-вашему получается, что буквально все, к кому вы только ни попадаете, оказываются такими вот негодяями? Конечно, вы женщина красивая, впечатление на мужчин производите соответствующее, спору нет, но, знаете ли… Ответьте же мне, Оля. Подумайте над моими словами и скажите свое мнение.
— Я… я не знаю. — Она посмотрела на врача жалобно. — Я не знаю, что мне вам ответить. — Вообще-то, она бы совсем не удивилась, если бы врач набросился на нее прямо сейчас, прямо здесь, в кабинете. Уже несколько раз она перехватывала липкие взгляды Дмитрия Ивановича, словно невзначай бросаемые на ее голые ноги. В значении такого рода мужских взглядов она никак не могла ошибиться, и уже в который раз пожалела, что не захватила с собой в поездку самые что ни на есть обычные брюки. Хоть они и являлись скорее иллюзорной, нежели реальной защитой, но ее ноги, неизменно вызывающие у мужчин слишком много эмоций и желаний, настраивая их на вполне определенного рода настроение и даже некоторые действия, от их нескромных взглядов, по-крайней мере, прикрыли бы. Ведь не все мужчины умеют с собой совладать. Конечно, постоянно скрывать свои ноги ей совсем не хотелось, но вот хотя бы сейчас… Спрятать бы их от хищных глаз доктора, или раньше, от того капитана. И кто знает, может обычные брюки уберегли бы ее от многих и многих неприятностей…
— Вот видите! — с наигранным ужасом всплеснул руками врач. — Вы не знаете! Неужели я уже успел заслужить такое о себе мнение? — Он вдруг с хитрецой, словно обкатав в голове какую-то неожиданно пришедшую ему в голову забавную мысль, посмотрел на свою пациентку:
— Скажите, Оленька, а инопланетяне вас не похищали?
— Инопланетяне? — растерялась та. — Что еще за…
— А такие, знаете ли, маленькие зелененькие человечки, — на полном серьезе принялся обстоятельно объяснять Дмитрий Иванович и даже показал руками, каких размеров бывают эти человечки. — Ведь это они обычно предпочитают похищать именно женщин и, умыкнув их на свою планету, а то и прямо здесь, на месте, в космической тарелке производить над несчастными свои бесчеловечные опыты. Вот они-то и являются истинными маньяками, о которых вы так любите рассказывать, ибо все их опыты обычно сводятся — ну совсем как в вашем случае — к осеменению, оплодотворению, познанию женского организма весьма нетрадиционными методами… Может, это именно они, случайно, не разобравшись в строении ваших прелестей, взяли да и въехали вам не туда, куда надо? А? Загнали, понимаешь, кое-что по ошибке в то весьма интересное интимное местечко, не предназначенное для этого природой? Попросту, в вашу многострадальную мягкую округлость, а попросту — зад? — Врач неожиданно оглушительно расхохотался, а женщина почувствовала, что ее нехорошие предчувствия и сомнения относительно этого Дмитрия Ивановича начинают, к несчастью для нее, сбываться. Ведь не может же настоящий врач использовать в своей речи жаргон, больше присущий уличным мальчишкам, и такого же рода грязные шуточки и намеки? Или он, имея дело с сумасшедшими, постоянно с ними общаясь, и сам в какой-то мере уподобился своим пациентам?
— О-хо-хо! — Тот продолжал заливаться веселым смехом и никак не мог остановиться. — Ну и уморили же вы меня, Оленька, ох и уморили… Признаться, давненько мне не приходилось так смеяться… И вы, значит, боитесь, что и я могу поступить с вами таким же образом, как мои… м-м-м… предшественники, так? — как бы подводя итог беседе, спросил он. — Это я-то, приносивший клятву Гиппократа и с честью отслуживший уже более сорока лет сначала Советской, а ныне Российской медицине? Я! — Он постучал себя кулаком в грудь. — Доктор медицинских и иных наук, лауреат многочисленных премий, в том числе и нобелевский лауреат! Почетный пожизненный член парижской академии наук и… Да что там перечислять! — Дмитрий Иванович неожиданно резко вскочил и не давая потрясенной женщине ни секунды на то, чтобы опомниться, так же резко махнул рукой в сторону двери:
— В таком случае, приглашаю вас, голубушка, на обследование. Идите за мной, дорогая. Немедленно!
— Не надо, — подчиняясь его приказу и покорно вставая, все же попросила Оля. Она не ожидала ничего хорошего для себя от любых действий этого явно ненормального врача, а тем более от предстоящей процедуры, которую тот обозначил как «обследование». Что за этим неприятно резанувшим слух словом кроется, она не знала, могла лишь себе представить, но то, что ничего хорошего обследование ей не сулило — это это она знала наверняка. — Я прошу вас… — снова попросила она, чувствуя себя униженной в очередной раз — сейчас из-за того, что приходится так жалобно просить. — Прошу. Не надо.
— Надо, — мягко возразил Дмитрий Иванович, уже стоя в раскрытых дверях и ожидая ее приближения. — Уверяю вас, это просто необходимо. И в первую очередь для вас самой, Оленька, уж поверьте.
Проведя ее в какой-то небольшой кабинет, где основным предметом обстановки являлся обтянутый белой материей стол, возвышавшийся в центре помещения на манер операционного, только без осветительных приборов над ним, врач поманил ее пальцем к расставленным вдоль стены стульям, возле которых уже стоял сам, и коротко приказал:
— Раздевайтесь.
— Но… — попыталась возразить женщина, однако врач тут же перебил ее еще более категоричным:
— И без всяких «но»! Раздевайтесь, гражданка Скрипка, раздевайтесь немедленно! Мне нужно самым тщательнейшим образом вас осмотреть!
Неуверенно поглядывая на отвернувшегося пока мужчину, Ольга постепенно разделась, стараясь как можно дольше затянуть этот процесс, хотя чего ей было снимать — платье, да еще скинуть с ног босоножки.
— Та-а-ак… — обернувшись, хмуро констатировал Дмитрий Иванович. — А вы меня совсем не поняли, голубушка, либо прикидываетесь, что не поняли. Я ведь приказал вам именно раздеться. Трусики и лифчик — снять немедленно! Босоножки, впрочем, можете оставить. Тому, что я задумал, они совершенно не помешают. Так ты будешь еще соблазнительнее выглядеть, красавица… Надеюсь, зрелище окажется весьма и весьма пикантным… — Последние фразы он пробормотал еле слышно, почти про себя. — Ну, осмотру, осмотру не помешают! — нетерпеливо теперь уже прикрикнул он, предвосхищая вопрос девушки, явственно почувствовавшей недоброе.
— Но я… — Та убедилась, что мучившие ее дурные предчувствия сбываются — ее заставляют раздеться догола. Осознавая, что протестовать бессмысленно, вспомнив грубые руки двух санитаров и прекрасно отдавая себе отчет, что любая ее попытка сопротивления только приведет к очередной унизительной для нее же процедуре, она подчинилась. — Но ведь вы психиатр, а не дерматолог, — кое-как собравшись с духом, все же нашла Ольга силы на протест, осознавая, что выглядело это по меньшей мере смешно. Этот ее протест безнадежно запоздал — она уже стояла перед врачом полностью обнаженной, прикрывая грудь скрещенными руками.
— Да нет, голубушка, смею вас уверить, что тут вы ошибаетесь, — возразил Дмитрий Иванович, не отрывая хищного взгляда от изящной фигуры молодой женщины, который жег ее кожу подобно огню. — Во-первых, я врач широкого профиля, о чем у меня имеется множество различных, подтверждающих этот факт свидетельств, а потом ведь, мне и как психиатру необходимо убедиться, что… — Врач не договорил, в чем именно ему предстояло еще убедиться, так как объясняя ей свои права, он одновременно, цепко придерживая за талию, подвел голую женщину к стерильному столу и сейчас же отдал очередной приказ, которого она втайне опасалась, одновременно понимая, что этого ей, кажется, никак не избежать, и в то же время отчаянно надеясь на то, что в своих предположениях ошиблась и моля, чтобы того, чего она так страшится, не случилось:
— Ложитесь!
Пока Ольга собиралась с духом, пытаясь придумать, что бы все-таки возразить нагоняющему на нее страх мужчине, который рассматривал ее уже откровенно, не скрываясь, и делал это с явственным вожделением, она внезапно почувствовала, что крепкая рука стиснула ее талию теперь уже до боли, грубо развернула, и через секунду она уже возлежала грудью на операционном столе. Извиваясь всем телом, пытаясь выскользнуть и заранее зная, что это, как и в прежних случаях, не удастся, Ольга ощутила, как одна рука, оторвавшись от ее спины, уже по-хозяйски раздвигает ей ягодицы, нащупывает анальное отверстие, делая больно… В последний момент она еще нашла в себе силы негромко вскрикнуть:
— Не хочу!.. Нет… — И в очередной раз ощутила, что ее задний проход терзает упрямо прорывающаяся в самую глубину горячая мужская плоть. — Не надо… — Через какое-то время она потеряла сознание…
Лежа в полубреду в просторной кровати своей одноместной палаты, Оля безуспешно пыталась припомнить, какой по счету день продолжается весь этот кошмар. Освободиться, убежать отсюда, как-либо избежать столь страшной, выпавшей на ее долю участи она уже не надеялась. Ведь здесь уже не было доброго старика Филипыча. Не было? Но ведь он же недавно ее навещал… И вытворял с ней не менее омерзительные вещи, чем другие. Так значит, он все-таки не погиб? Оля не знала — она уже ничего не знала… В один из недолгих моментов просветления, которые случались с ней все реже, женщина поняла, что обречена. Она не знала, кем и как подстроено все с ней происходящее, может даже теми самыми зелеными человечками, о которых когда-то упоминал Дмитрий Иванович, но то что она подобно жалкой букашке попала в какой-то грубый, жестокий механизм, который непременно перемелет ее своими безжалостными жерновами, сомневаться не приходилось. Есть она давно не то что бы отказалась — она просто не в состоянии была принимать какую-либо пищу. В итоге Дмитрию Ивановичу приходилось через трубку вводить ей в желудок питательный раствор, чтобы сохранить ее в должной кондиции — это поняла она во время очередного насильственного кормления… «Не-е-ет.
Это не дело, красавица! — решительно заявил тогда врач, внимательно оглядев ее изможденное тело. — Ты уже сбросила килограмма два-три, не меньше, это безобразие пора прекращать!
Иначе совсем скоро ты перестанешь мне нравиться…» И просто-напросто увеличил дозу концентрированного питательного раствора. Зародившаяся было надежда похудеть, чтобы потерять притягательность для насилующего ее мужчины, растаяла подобно дыму в небе, перечеркнутая зловещим резиновым шлангом, насильно вводимым ей внутрь…
Так какой же сегодня все-таки день? Пятый? Седьмой?.. — безуспешно пыталась догадаться Оля, но сама же себе отвечала:
— Какая разница, ведь все равно, ее мучения будут продолжаться до бесконечности. Доктора сменит кто-нибудь еще, а того кто-то еще и еще. А она… В какой-то момент она почти решилась на попытку уйти из этого кошмара, но не нашла в комнате ничего подходящего для этой страшной цели — предусмотрительный Дмитрий Иванович заранее изъял из палаты все колющие и режущие предметы. Веревки она не нашла также, а каким еще способом можно осуществить пришедшее в голову, девушка себе совершенно не представляла. Ведь до этих страшных событий у нее и мыслей о подобном никогда не возникало, как бы тяжело в жизни ей не приходилось. Ну зачем было молодой цветущей женщине интересоваться подобными вещами?
— Алло! Это психоневрологический диспансер? — проговорил он в трубку через некоторое время, видимо дождавшись ответа. — Будьте любезны, пришлите-ка бригаду в сто пятое отделение милиции. Нет, нет, просто для проверки одной тут странной гражданочки… — Он продиктовал адрес. — Что? Нет, нет, не буйная. Разбитная такая, знаете ли, дамочка. Плетет невесть что. Тихое помешательство, может, или как там по-вашему, по-научному называется? Да. Как? Нет, нет… В общем, приезжайте и разберитесь тут с ней на месте сами. Да, спасибо. До свидания… — Положив трубку, он весело посмотрел на Ольгу:
— Ну, вот и все, Оленька. Не понравилось вам у нас в гостях, что ж… Коль гость начинает воротить нос, в то время как хозяин изо всех сил старается всячески ему угодить…
В общем, как пожелаете, — с неподдельной обидой в голосе закончил капитан. Он развернул газету, которую достал из ящика своего стола и демонстративно не обращая больше на женщину никакого внимания, принялся за чтение.
Да Ольге, собственно, и нечего было ему сказать. Она обреченно ждала приезда бригады, от встречи с которой ничего хорошего для себя не ожидала. Когда за окном раздались, наконец, звуки сирены, ее сердце болезненно сжалось, а капитан, наоборот, вздохнул с облегчением, отложил газету, прошел по кабинету и открыл дверь, вглядываясь в коридор.
— Сюда, сюда попрошу! — Он помахал кому-то рукой, и через минуту в кабинет деловито вошли трое мужчин в белоснежных халатах, которые, коротко поприветствовав капитана, сразу с любопытством уставились на Ольгу. Один из них держал в руке какой-то продолговатый предмет, длиной выше человеческого роста.
Да это же складные носилки, — вглядевшись, со страхом догадалась женщина, а один из троих, видимо старший, распорядился, обращаясь к помощникам:
— Выйдите, выйдите, и ждите, пока я вас не позову. И забери же ты носилки, Петренко! Не пугай дамочку понапрасну, может, в них и надобности-то никакой не окажется… — Двое, с любопытством оглядываясь на Ольгу, вышли за дверь, а у нее после слов доктора зародилась призрачная надежда.
— Ну-с, на что мы жалуемся? — весело спросил врач, и невозможно было понять, к кому из двоих, находящихся в кабинете, он обращался.
— Я здорова! — стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тверже, заявила Оля, но с отчаянием убедилась, что он все же прозвучал без той уверенности, которую она хотела бы подчеркнуть. — Я ни на что не жалуюсь.
— Да вот!.. — одновременно с ней заговорил капитан и Оля обреченно отметила, что врач сейчас же повернулся к нему, видимо заранее сделав выбор, к кому прислушаться в первую очередь. — Гражданочка у нас, понимаете ли, заговариваться стала. Была доставлена в наше отделение с улицы, в невменяемом состоянии, утверждала, что за ней целыми толпами гоняются какие-то маньяки, и вообще, преследуют ее, понимаешь, все кому не лень. Конечно, имеются в виду мужики, соблазнившиеся ее прелестями… — Не удержавшись, он коротко хохотнул. — Ну, продержали мы ее у себя целую неделю, чтобы от этих самых маньяков оградить — верили ей поначалу. В общем, держали в хороших условиях, в специальной комнате для свидетелей, скрывая ее от этой самой пресловутой погони, и… и что же вы думаете? Стала она тогда грешить уже на наших сотрудников! Ну… в частности на меня, — смущенно признался капитан. — Что вроде как теперь уже я всю эту неделю ее насиловал. И причем, заметьте себе, не просто так, а со всевозможными извращениями, в точности как тот, первый изнасиловавший ее маньяк, от которого она якобы убегала…
А ведь как гладко у него все получается, — начиная осознавать, что ее положение становится безнадежным, подумала Оля. — Он так умело все преподнес, что, будь она врачом, и ей стало бы предельно ясно, кто из них двоих сошел с ума.
Ей даже расхотелось вообще хоть как-то защищаться, она внезапно предельно четко поняла, что это совершенно бесполезно, что все равно ей никто не поверит. Оставалось только надеяться на профессионализм приехавшего врача, на то, что он во всем тщательно разберется. Да у нее даже просто не было сил для защиты, а ко всему прочему, любые ее оправдания наверняка обернутся против нее же — кажется так бывает в книгах и фильмах. Однако здесь было не кино, хотя, казалось, происходило все это вовсе и не с ней…
Врач, попросив Ольгу не шевелиться, приподнял ей веки, внимательно вгляделся в зрачки, осмотрел руки в локтевых сгибах — как с отвращением поняла женщина, он выискивал отметины от уколов, явно подозревая в ней наркоманку, — прощупал пульс, осмотрел зачем-то язык и задумчиво произнес:
— Ну что ж, мне кажется, здесь все предельно ясно. Случай вполне заурядный, по всей видимости мы имеем дело с маниакально-депрессивным психозом. — И опять больше не обращая на ошеломленно открывшую рот женщину никакого внимания, закричал:
— Петренко! Зайдите-ка оба сюда!
Вошли двое уже виденных Олей санитаров. Без слов поняв врача, они споро разложили на полу носилки и, только дождавшись окончания их действий, тот впервые обратился непосредственно к ней:
— Ну-с, голубушка, попрошу вас прилечь.
— Нет! Нет! — Ольга попыталась вскочить с места, но тут же присела обратно, остановленная властным окриком доктора:
— Ку-уда? А ну, сидеть! — Но тут же, слегка смягчив тон, обратился к ней уже снисходительно, словно к маленькому непонятливому ребенку:
— Неужели же вы, голубушка, желаете, чтобы вас укладывали силой? Поверьте мне, это весьма отвратительное и постыдное зрелище. И постыдное в первую очередь для вас самой, ведь вы же женщина. Прошу вас, не вынуждайте меня прибегать к крайним мерам, сторонником которых я не являюсь.
С ужасом осознав, что никто и не думает шутить, и, если она не подчинится требованию врача добровольно, ее примутся силой укладывать на носилки, Оля содрогнулась — безжалостно-сильных мужских рук, хватающих ее тело делающих больно, было за последнее время предостаточно, тем более, что до сих пор все попытки сопротивления грубому натиску превосходящей силы оканчивались для нее безрезультатно — она неизменно оказывалась побежденной… Чувствуя себя бесконечно униженной, сгорая от стыда под ироничными мужскими взглядами, молодая женщина с охватившей ее от волнения неловкостью легла на брезентовые носилки и ощутила спиной прохладную жесткость пола. Она изо всех сил пыталась сдержать слезы.
Санитары тем временем ловко пристегнули ее к носилкам, перекинули поперек ее тела какие-то ремни, зафиксировав ее тело и тем самым лишив малейшей возможности самостоятельно освободиться, и распрямились, ожидая дальнейших распоряжений врача. А тот, словно специально задавшись целью сломать ее еще больше, если только такое вообще было возможным, не спеша прикурил сигарету и, усевшись на табуретку, на которой недавно сидела сама Ольга, завел неторопливую беседу с капитаном, как бы напрочь позабыв о присутствии здесь женщины, да еще в такой постыдной для нее позе. Санитары, не получая от него никаких распоряжений, молча топтались на месте, продолжая разглядывать Ольгу с веселым любопытством. Сейчас она самой себе напоминала какой-то неодушевленный предмет, случайно забытый хозяином и валяющийся на полу в тщетной надежде, что о нем все же кто-нибудь вспомнит и подберет. Как ни пыталась она сдержаться, по ее щекам медленно покатились слезы стыда от унизительного положения, в котором она оказалась перед четырьмя мужчинами сразу…
Наконец врач, с неспешной обстоятельностью наговорившись с капитаном на ничего не значащие темы, загасил сигарету и решительно поднялся с табуретки:
— Ну-с, счастливо, капитан… э-э-э… капитан…
— Решетников, — подсказал тот, также приподнимаясь.
— Да-да, Решетников, — пожимая ему руку, попрощался врач и, по-прежнему обращая внимания на Ольгу не более, чем на пустое место, бросил санитарам короткое:
— Забирайте!
С легкостью подхватив носилки, двое крепких высокорослых мужчин двинулись по коридору, а врач, подобравший Ольгин чемодан, шел впереди них. Когда женщину вынесли на улицу, она, отвыкшая за время своего заточения от яркого солнца, прикрыла глаза, оберегая их от света, сумев только зафиксировать взглядом стоящую прямо перед ней белую санитарную машину с красным опознавательным крестом. Даже тот факт, что ее несли ногами вперед, словно покойницу, уже никак ее не задевал — после только что пережитого унижения она вообще потеряла способность чему-либо удивляться или протестовать.
Ее уложили в микроавтобус скорой помощи, доктор уселся рядом, дверь захлопнулась и машина отправилась в путь…
— Может желаете взглянуть в окошечко? — вполне дружелюбно обратился к ней врач спустя некоторое время. Они ехали, может быть, минут пять или десять.
— Вы что, действительно считаете меня сумасшедшей? — не отвечая на вопрос, спросила Оля и на ее глаза вновь навернулись высохшие было слезы.
— Помилуй бог, голубушка, — миролюбиво ответил врач, но в его голосе она четко уловила неискренность, — я просто забрал вас на обследование, только и всего. Осмотрим вас хорошенько, да и отпустим восвояси. Скорее всего, отпустим. — Но убежденность в его голосе отсутствовала.
— Но тогда зачем вы меня держите связанной? — глотая слезы, настаивала женщина.
— Инструкция, — коротко ответил врач и повторил свой вопрос:
— Так как, хотите взглянуть? — И, теперь уже не дожидаясь ответа, отстегнул ее до пояса и помог приподняться в сидячее положение:
— Тогда смотрите.
Ольга посмотрела в окошко мчащейся машины, но увидела лишь стандартный спальный район, состоящий из пяти и девятиэтажных домов. Подобные безликие районы непременно существуют в любом городе, но сейчас, после двухнедельного заточения, даже это невыразительное зрелище захватило женщину целиком. Особенно внимательно вглядывалась она в фигуры прохожих, беззаботно прогуливающихся по улицам, пьющих пиво, едящих мороженое, гуляющих с детьми, в общем, ведущих самый обычный образ жизни и не подозревающих, что под этим же ярким летним солнцем, совсем рядом с ними, всего лишь отделенная тонкой перегородкой санитарной машины, лежит связанной многократно изнасилованная и лишенная свободы женщина, для которой кошмар, начавшийся две недели назад, как она убеждалась все больше и больше, еще далеко не закончился.
Видимо, врач заметил слезы, которые Ольга тщетно пыталась сдержать и которые все же катились по ее лицу, потому что мягко сказал:
— Все, хватит, на вас это явно плохо действует. — И опять пристегнул не предпринимающую никаких попыток сопротивления женщину к носилкам.
Через какое-то время — Ольга давно потеряла счет проведенным в дороге минутам — машина скорой помощи затормозила, задняя торцевая дверь открылась вновь и ее опять вынесли наружу. Опять в ее глаза ударило яркое солнце — на этот раз оно почти не раздражало успевшие привыкнуть к яркому свету глаза, опять ее внесли в какое-то здание, опять перед ней замелькали какого-то казенного вида стены, чем-то напоминающие те, милицейские, и, наконец, женщину доставили в какое-то помещение, где носилки положили на пол, ее развязали, очевидно по очередному сигналу доктора, чего Оля не видела — догадалась — и санитары удалились.
— Ну, вот вы и дома, в вашей отдельной палате. — Врач повел рукой, показывая ей помещение с белыми стенами. — Это теперь ваша палата. Здесь вы временно… — он сделал ударение на этом слове, — поживете, пока мы будем вас обследовать, и, я уверен… ну, почти уверен, что мы с вами расстанемся очень скоро, и расстанемся непременно друзьями. Очень близкими друзьями. — Он зачем-то подчеркнул слово «близкими» и при этом, если Ольге не показалось, странно усмехнулся.
Женщина огляделась. Она уже поднялась на ноги и почувствовала облегчение, что ей хотя бы не надо больше лежать связанной — уже одно это было хорошо.
— А что здесь? — спросила она, указывая рукой на белую, как и все в этом помещении, куда-то ведущую дверь. Широкую и удобную, совсем не похожую на стандартную для такого заведения кровать она уже успела заметить. Белые стены и потолки, встроенный стенной шкаф, отсутствие запора изнутри, зарешеченные окна она также отметила.
— А вы сами пока осматривайтесь, я к вам скоро приду, — предложил врач и удалился.
Открыв вызвавшую у нее любопытство дверь, Ольга уже в который раз за сегодняшний день заплакала. Конечно же, за дверью находился уже знакомый ей стандартный набор — ванная, душ, умывальник и унитаз. «Куда же я опять попала? — в отчаянии подумала она. — Разве такими бывают отдельные палаты в психоневрологических диспансерах?» Этого Ольга не знала, но очень сильно в этом сомневалась…
— Почему вы мне не верите? — с тоской спросила она, глядя в глаза Дмитрия Ивановича — так недавно представился ей врач. — По-вашему, я похожа на лгунью?
— Ну зачем же вы так, Оля? — добродушно возразил тот, также внимательно глядя ей прямо в глаза. — На лгунью вы, конечно же, вовсе не похожи, но ведь вы можете просто заблуждаться. Понимаете? Рассказывать что-то, чего не было, и при этом совершенно искренне во все это верить. Такое с людьми иногда бывает, не вы первая и не вы последняя, с кем подобное происходит. Ну подумайте сами, как должен нормальный человек относиться к вашим россказням? Вот вы только что поведали мне, что вас изнасиловал некий самозваный кинорежиссер, предварительно при помощи объявления заманив в хитроумную ловушку. Вначале изнасиловал вас в грубой, извращенной форме, да еще затем целую неделю держал в заточении, продолжая принуждать вас вступать с ним в половую связь. Ну ладно, с некоторой натяжкой в такое еще можно поверить, если не придираться к кое-каким мелким несоответствиям в вашем скорбном изложении, сразу бросающимся профессионалу в глаза.
Но ведь дальше у вас начинается и вообще невесть что.
Дмитрий Иванович достал из стола пачку сигарет и протянул сидящей напротив девушке:
— Прошу, Оля. Так вот… — продолжил он, закурив вместе с ней. — Дальше начинается такое, что уже вообще ни в какие ворота не лезет, а ведь за время моей работы я многое повидал и многого наслушался, уж поверьте. Вас якобы также держит взаперти и также при этом насилует уже не какой-то аферист, а капитан милиции Решетников, сотрудники которого доставили вас в сто пятое отделение, им возглавляемое. И мало того! Он в точности повторяет все действия лжережиссера, словно вступив с тем в предварительный сговор. Ну, а теперь сами подумайте, как я еще могу относиться к рассказанной вами истории: что капитан милиции, да еще будучи при исполнении… — Он красноречиво махнул рукой. — Ведь так вы, Оленька, чего доброго, и обо мне станете позже рассказывать. Что я тоже держу вас в заточении и принуждаю к интимной связи.
Так по-вашему получается, что буквально все, к кому вы только ни попадаете, оказываются такими вот негодяями? Конечно, вы женщина красивая, впечатление на мужчин производите соответствующее, спору нет, но, знаете ли… Ответьте же мне, Оля. Подумайте над моими словами и скажите свое мнение.
— Я… я не знаю. — Она посмотрела на врача жалобно. — Я не знаю, что мне вам ответить. — Вообще-то, она бы совсем не удивилась, если бы врач набросился на нее прямо сейчас, прямо здесь, в кабинете. Уже несколько раз она перехватывала липкие взгляды Дмитрия Ивановича, словно невзначай бросаемые на ее голые ноги. В значении такого рода мужских взглядов она никак не могла ошибиться, и уже в который раз пожалела, что не захватила с собой в поездку самые что ни на есть обычные брюки. Хоть они и являлись скорее иллюзорной, нежели реальной защитой, но ее ноги, неизменно вызывающие у мужчин слишком много эмоций и желаний, настраивая их на вполне определенного рода настроение и даже некоторые действия, от их нескромных взглядов, по-крайней мере, прикрыли бы. Ведь не все мужчины умеют с собой совладать. Конечно, постоянно скрывать свои ноги ей совсем не хотелось, но вот хотя бы сейчас… Спрятать бы их от хищных глаз доктора, или раньше, от того капитана. И кто знает, может обычные брюки уберегли бы ее от многих и многих неприятностей…
— Вот видите! — с наигранным ужасом всплеснул руками врач. — Вы не знаете! Неужели я уже успел заслужить такое о себе мнение? — Он вдруг с хитрецой, словно обкатав в голове какую-то неожиданно пришедшую ему в голову забавную мысль, посмотрел на свою пациентку:
— Скажите, Оленька, а инопланетяне вас не похищали?
— Инопланетяне? — растерялась та. — Что еще за…
— А такие, знаете ли, маленькие зелененькие человечки, — на полном серьезе принялся обстоятельно объяснять Дмитрий Иванович и даже показал руками, каких размеров бывают эти человечки. — Ведь это они обычно предпочитают похищать именно женщин и, умыкнув их на свою планету, а то и прямо здесь, на месте, в космической тарелке производить над несчастными свои бесчеловечные опыты. Вот они-то и являются истинными маньяками, о которых вы так любите рассказывать, ибо все их опыты обычно сводятся — ну совсем как в вашем случае — к осеменению, оплодотворению, познанию женского организма весьма нетрадиционными методами… Может, это именно они, случайно, не разобравшись в строении ваших прелестей, взяли да и въехали вам не туда, куда надо? А? Загнали, понимаешь, кое-что по ошибке в то весьма интересное интимное местечко, не предназначенное для этого природой? Попросту, в вашу многострадальную мягкую округлость, а попросту — зад? — Врач неожиданно оглушительно расхохотался, а женщина почувствовала, что ее нехорошие предчувствия и сомнения относительно этого Дмитрия Ивановича начинают, к несчастью для нее, сбываться. Ведь не может же настоящий врач использовать в своей речи жаргон, больше присущий уличным мальчишкам, и такого же рода грязные шуточки и намеки? Или он, имея дело с сумасшедшими, постоянно с ними общаясь, и сам в какой-то мере уподобился своим пациентам?
— О-хо-хо! — Тот продолжал заливаться веселым смехом и никак не мог остановиться. — Ну и уморили же вы меня, Оленька, ох и уморили… Признаться, давненько мне не приходилось так смеяться… И вы, значит, боитесь, что и я могу поступить с вами таким же образом, как мои… м-м-м… предшественники, так? — как бы подводя итог беседе, спросил он. — Это я-то, приносивший клятву Гиппократа и с честью отслуживший уже более сорока лет сначала Советской, а ныне Российской медицине? Я! — Он постучал себя кулаком в грудь. — Доктор медицинских и иных наук, лауреат многочисленных премий, в том числе и нобелевский лауреат! Почетный пожизненный член парижской академии наук и… Да что там перечислять! — Дмитрий Иванович неожиданно резко вскочил и не давая потрясенной женщине ни секунды на то, чтобы опомниться, так же резко махнул рукой в сторону двери:
— В таком случае, приглашаю вас, голубушка, на обследование. Идите за мной, дорогая. Немедленно!
— Не надо, — подчиняясь его приказу и покорно вставая, все же попросила Оля. Она не ожидала ничего хорошего для себя от любых действий этого явно ненормального врача, а тем более от предстоящей процедуры, которую тот обозначил как «обследование». Что за этим неприятно резанувшим слух словом кроется, она не знала, могла лишь себе представить, но то, что ничего хорошего обследование ей не сулило — это это она знала наверняка. — Я прошу вас… — снова попросила она, чувствуя себя униженной в очередной раз — сейчас из-за того, что приходится так жалобно просить. — Прошу. Не надо.
— Надо, — мягко возразил Дмитрий Иванович, уже стоя в раскрытых дверях и ожидая ее приближения. — Уверяю вас, это просто необходимо. И в первую очередь для вас самой, Оленька, уж поверьте.
Проведя ее в какой-то небольшой кабинет, где основным предметом обстановки являлся обтянутый белой материей стол, возвышавшийся в центре помещения на манер операционного, только без осветительных приборов над ним, врач поманил ее пальцем к расставленным вдоль стены стульям, возле которых уже стоял сам, и коротко приказал:
— Раздевайтесь.
— Но… — попыталась возразить женщина, однако врач тут же перебил ее еще более категоричным:
— И без всяких «но»! Раздевайтесь, гражданка Скрипка, раздевайтесь немедленно! Мне нужно самым тщательнейшим образом вас осмотреть!
Неуверенно поглядывая на отвернувшегося пока мужчину, Ольга постепенно разделась, стараясь как можно дольше затянуть этот процесс, хотя чего ей было снимать — платье, да еще скинуть с ног босоножки.
— Та-а-ак… — обернувшись, хмуро констатировал Дмитрий Иванович. — А вы меня совсем не поняли, голубушка, либо прикидываетесь, что не поняли. Я ведь приказал вам именно раздеться. Трусики и лифчик — снять немедленно! Босоножки, впрочем, можете оставить. Тому, что я задумал, они совершенно не помешают. Так ты будешь еще соблазнительнее выглядеть, красавица… Надеюсь, зрелище окажется весьма и весьма пикантным… — Последние фразы он пробормотал еле слышно, почти про себя. — Ну, осмотру, осмотру не помешают! — нетерпеливо теперь уже прикрикнул он, предвосхищая вопрос девушки, явственно почувствовавшей недоброе.
— Но я… — Та убедилась, что мучившие ее дурные предчувствия сбываются — ее заставляют раздеться догола. Осознавая, что протестовать бессмысленно, вспомнив грубые руки двух санитаров и прекрасно отдавая себе отчет, что любая ее попытка сопротивления только приведет к очередной унизительной для нее же процедуре, она подчинилась. — Но ведь вы психиатр, а не дерматолог, — кое-как собравшись с духом, все же нашла Ольга силы на протест, осознавая, что выглядело это по меньшей мере смешно. Этот ее протест безнадежно запоздал — она уже стояла перед врачом полностью обнаженной, прикрывая грудь скрещенными руками.
— Да нет, голубушка, смею вас уверить, что тут вы ошибаетесь, — возразил Дмитрий Иванович, не отрывая хищного взгляда от изящной фигуры молодой женщины, который жег ее кожу подобно огню. — Во-первых, я врач широкого профиля, о чем у меня имеется множество различных, подтверждающих этот факт свидетельств, а потом ведь, мне и как психиатру необходимо убедиться, что… — Врач не договорил, в чем именно ему предстояло еще убедиться, так как объясняя ей свои права, он одновременно, цепко придерживая за талию, подвел голую женщину к стерильному столу и сейчас же отдал очередной приказ, которого она втайне опасалась, одновременно понимая, что этого ей, кажется, никак не избежать, и в то же время отчаянно надеясь на то, что в своих предположениях ошиблась и моля, чтобы того, чего она так страшится, не случилось:
— Ложитесь!
Пока Ольга собиралась с духом, пытаясь придумать, что бы все-таки возразить нагоняющему на нее страх мужчине, который рассматривал ее уже откровенно, не скрываясь, и делал это с явственным вожделением, она внезапно почувствовала, что крепкая рука стиснула ее талию теперь уже до боли, грубо развернула, и через секунду она уже возлежала грудью на операционном столе. Извиваясь всем телом, пытаясь выскользнуть и заранее зная, что это, как и в прежних случаях, не удастся, Ольга ощутила, как одна рука, оторвавшись от ее спины, уже по-хозяйски раздвигает ей ягодицы, нащупывает анальное отверстие, делая больно… В последний момент она еще нашла в себе силы негромко вскрикнуть:
— Не хочу!.. Нет… — И в очередной раз ощутила, что ее задний проход терзает упрямо прорывающаяся в самую глубину горячая мужская плоть. — Не надо… — Через какое-то время она потеряла сознание…
Лежа в полубреду в просторной кровати своей одноместной палаты, Оля безуспешно пыталась припомнить, какой по счету день продолжается весь этот кошмар. Освободиться, убежать отсюда, как-либо избежать столь страшной, выпавшей на ее долю участи она уже не надеялась. Ведь здесь уже не было доброго старика Филипыча. Не было? Но ведь он же недавно ее навещал… И вытворял с ней не менее омерзительные вещи, чем другие. Так значит, он все-таки не погиб? Оля не знала — она уже ничего не знала… В один из недолгих моментов просветления, которые случались с ней все реже, женщина поняла, что обречена. Она не знала, кем и как подстроено все с ней происходящее, может даже теми самыми зелеными человечками, о которых когда-то упоминал Дмитрий Иванович, но то что она подобно жалкой букашке попала в какой-то грубый, жестокий механизм, который непременно перемелет ее своими безжалостными жерновами, сомневаться не приходилось. Есть она давно не то что бы отказалась — она просто не в состоянии была принимать какую-либо пищу. В итоге Дмитрию Ивановичу приходилось через трубку вводить ей в желудок питательный раствор, чтобы сохранить ее в должной кондиции — это поняла она во время очередного насильственного кормления… «Не-е-ет.
Это не дело, красавица! — решительно заявил тогда врач, внимательно оглядев ее изможденное тело. — Ты уже сбросила килограмма два-три, не меньше, это безобразие пора прекращать!
Иначе совсем скоро ты перестанешь мне нравиться…» И просто-напросто увеличил дозу концентрированного питательного раствора. Зародившаяся было надежда похудеть, чтобы потерять притягательность для насилующего ее мужчины, растаяла подобно дыму в небе, перечеркнутая зловещим резиновым шлангом, насильно вводимым ей внутрь…
Так какой же сегодня все-таки день? Пятый? Седьмой?.. — безуспешно пыталась догадаться Оля, но сама же себе отвечала:
— Какая разница, ведь все равно, ее мучения будут продолжаться до бесконечности. Доктора сменит кто-нибудь еще, а того кто-то еще и еще. А она… В какой-то момент она почти решилась на попытку уйти из этого кошмара, но не нашла в комнате ничего подходящего для этой страшной цели — предусмотрительный Дмитрий Иванович заранее изъял из палаты все колющие и режущие предметы. Веревки она не нашла также, а каким еще способом можно осуществить пришедшее в голову, девушка себе совершенно не представляла. Ведь до этих страшных событий у нее и мыслей о подобном никогда не возникало, как бы тяжело в жизни ей не приходилось. Ну зачем было молодой цветущей женщине интересоваться подобными вещами?