Колен Фабрис. По вашему желанию

   Барон в очередной раз покачал головой. Он так и не понял всего до конца, но вложил свое доверие в туманные объяснения своего хозяина. Задание не казалось ему слишком сложным: сделать так, чтобы три отобранные по нужным признакам жертвы выпили содержимое флакона и после этого ждать дальнейших событий. Как уверяла королева, Три Матери после этого не замедлят проявиться. Они завертятся в своем новом окружении, как ошалевшие от удовольствия змеи. А затем… Затем до них начнет доходить: они не могут вырваться на свободу и не могут оттуда связаться с душой своего повелителя. Карлик, эльф и человек: три плохих ученика. Худшее, что только можно себе представить. Осадок, грязь, неоспоримое опьянение. Очевидно, что к этому моменту для них все уже будет потеряно.
   Мордайкен поднялся со скамейки. Его рука была засунута в карман пальто и крепко сжимала маленький пузырек со звездным ликером, который, возможно, в каком-то смысле низвергнет Ньюдон в ад. Все идет очень хорошо. Осталась небольшая трудность: у барона не было ни малейшего понятия, как ему найти эти три жертвы, требующиеся Ее величеству. Карлик, который не может разговаривать с растениями? Эльф неспособный проделать самый простой фокус? А в заключение, человек «неподатливый» Смерти?
   Может быть, мне стоит сейчас все и начать, так как я рискую упустить удобный момент, раздумывал барон.

Рабочая тетрадь доктора Муна — день первый

   Мама.
   Обычная болтовня.
   Я: Но, мама, у тебя нет никаких проблем!
   Она: Погоди. Будешь говорить, когда тебе скажут.
   Обсуждения вдовьей участи: знаешь ли ты, что это такое, когда ты вдова? Нет, ты этого не можешь знать.
   Ее артерии. Слишком долго живет.
   Купить масло для ламп.
   Размышления о моей прическе. «Настоящий позор». Мысли о том, что надо что-то сделать.
   Знаешь ли ты, что это такое, когда ты вдова? Это уже спрашивалось.
   Твой отец: он был таким замечательным человеком (ты говоришь: учтены ли в этом высказывании его ночные прогулки с подружками по Болланд парку?).
   Тра-та-та-та-тра-та-та.
   Купить помойное ведро.
   Жалоба на то, что я ее не слушаю. По мнению мамы, я ее никогда не слушаю. Джон, ты меня слушаешь? Джон? Джон? Джон? Джон? Джон? Джон? Джон? Джон?
   Твой отец был настоящим отбросом общества. Единственной его целью было унизить меня, и я очень довольна, что он мертв.
   Рыдания.
   Пруди зашла и вышла.
   Обсуждение Пруди.
   С кем я сплю. Ни с кем.
   Разочарование.
   Другие всевозможные темы.
   Может быть, мне надо поменять работу.
   Обдумываю варианты самоубийства. Повеситься, а почему бы и нет? Для этого я должен сделать скользящий узел. Почти как на галстуке, только немного радикально радикальней радикального. По моему разумению, результат должен быть достаточно летальным.
   Джон, ты меня слушаешь?
   Жизнь становится очень дорогой. Знаю ли я, сколько стоит фунт масла? К тому же способ отыскания свинины. Во всем Ньюдоне. К тому же молочного поросенка. Это чудовищно.
   Чудовищно, мама.
   Это то же самое.
   Ты меня слушаешь?
   Опять про свинину.
   Свиные щечки. Свинина, это так вкусно.
   Размышления о приближающейся смерти. Как выглядит тот свет?
   Жизнь. Смерть. Мечты.
   Джооооон?
   Пустая болтовня.
   Купить кашемировое пальто, ах, ах, ах.
   Час прошел.
   Предложенное лечение: больше отдыха.
   А растительный отвар?
   Если хочешь, мама.
 
   Второй пациент.
   Леонор Паллбрук.
   Эльфесса, как я полагаю.
   Очаровательна.
   Основная проблема: ее забросил муж. Человек работает в системе финансов. Я уж не знаю, где он что-то перепродает. Союз смешанный, слишком плохо живут для двух семей.
   «У нас никогда не было детей». (Фраза, к которой она часто возвращалась.) Проблема сопутствующая основная: муж никогда не удовлетворяет ее до конца.
   Как давно это уже длится? Ответа нет (улыбка).
   Личность чрезвычайно соблазнительная.
   Видит странные сны.
   «Я знаю, что боюсь себя такой, какая я есть».
   Ответ на вопрос, что она хочет от наших сеансов.
   «Иногда мне хочется того, чем мы здесь и занимаемся. У меня такое ощущение, что я не могу ни на что повлиять. Ощущение, что я какая-то безделушка, второстепенный персонаж. Бесплатное приложение в каком-то смысле» Очень интересно.
   Ужасно соблазнительна.
   Спросил, есть ли у нее любовник. Ответ: «Может быть».
   Так да или нет? «Я еще не знаю».
   Я ей посоветовал завести любовника, если она этого еще не сделала.
   Улыбка. Она роняет носовой платок.
   Я: вы уронили свой платок.
   Дурак безмозглый!
   Обсуждение замечания о необходимом удовольствии.
   Подробное описание снов, но я на самом деле не слушаю.
   Пациентка смотрит на часы. Должна уходить: муж не знает, что она здесь. Леонор: «Я без ума от нашего с вами разговора» Джон Мун — кретин: «Для меня это тоже сплошное удовольствие» Она: «О чем вы думаете?»
   АБВГДЕЖЗИКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮЯ.
   Первый сеанс закончен.
   Мы договариваемся встретиться на следующей неделе (делаю запись).
 
   Третий пациент.
   Глоин Мак-Коугх.
   Недовольно наблюдает, как Леонор проходит по приемной. Не может прекратить думать о Пруди. Одержим.
   Я предлагаю ему пройти в мою комнату и попробовать сосредоточиться на своих растениях. Предложение принято, но он настаивает на том, чтобы мне заплатить.
   Согласен. Спрашивает меня, могу ли я поговорить с Пруди. Говорю, что попробую (или посмотрю). Предложенное лечение: купить себе еще семян.
 
   Четвертый пациент.
   Крак'н. Гоблин.
   Ужасно вонючий.
   Задумывается о запрете посещений гоблинам и прочим существам.
   Платит вперед. Думает о том, чтобы уладить данное недоразумение.
   «Жители квартала сбросились, чтобы оплатить ему этот визит».
   Очень неприятно улыбается. Постоянно этот запах. Несмотря на холод, я открываю окно. Облегчение не слишком велико.
   Хе, хе, хе, хе, хе, хе, хе (в течение пяти минут).
   Я спрашиваю его, в чем заключается проблема.
   «На самом деле я солгал. У меня нет друзей в нашем квартале. У меня нет квартала.
   Я сбежал из больницы Бетлхума и деньги нашел».
   Я: Нашел?
   Он: Хе, хе, хе, хе, хе.
   Я: Вы кого-нибудь убили?
   Он: Хе, хе, хе, хе, хе.
   Я: Хорошо.
   Мы поменяли тему.
   Я спросил, как, по его мнению, можно ему помочь.
   «Хе, хе».
   У него в сапог засунут нож. Подумал о том, что надо бы обыскивать пациентов.
   Я позвонил, чтобы вызвать Пруди, и попросил ее обязательно проводить пациента до самого выхода. Он начал кричать: «Ваша ошибка в том, что вы считаете, что огры стоят на последнем месте, это ваша ошибка!» Вдвоем, а потом и с помощью Глоина, прибывшего на подмогу, мы сумели с ним справиться и вышвырнуть вон. Все соседи высыпали на улицу. Я отправил Пруди в больницу Бетлхума, чтобы их предупредить.
   Назначенное лечение:????

Политическая новость

   В тот день на вторую половину была назначена парламентская сессия. «Парламент, — как писал однажды один из журналистов — это старая машина, состоящая на одну треть из людей, на одну треть из эльфов и на одну треть из карликов, которая ублажает большую меренгу, обладающую правом вето». Это определение достаточно однобоко, статья так никогда и не была опубликована, но тем не менее здесь скрывается доля правды. Парламентариями являются знатные люди, которые очень красочно описывают свой титул, что относится даже к самой королеве. Большинство из них, похоже, вполне удовлетворены своим положением.
   К этому можно добавить только то, что Парламент находился в очень комфортабельном помещении, с рассеянным освещением, с огромными креслами, обитыми красным шелком, с небольшими рабочими столами из дикой вишни и с целой кучей услужливых секретарей, готовых записать вашу любую, даже пустяковую, мысль.
   Все политики в основном делились на два лагеря: консерваторов, которые считали, что все идет очень хорошо, и полагали бесполезным что-либо менять, и ультраконсерваторов, не только убежденных, что ничего нельзя менять, но и уверенных, что раньше все было намного лучше. Существовала еще очень небольшая группа опасных прогрессивистов — умеренные, которые мечтали покончить с монархией, аристократической элитой и слишком дорогими буфетами, но эта группа была настолько малочисленна, что большинство старых парламентариев даже не знало о ее существовании. Чтобы ничего не предпринимать, большинство из них тайно принадлежали к Всеведущей Федерации Освобождения Возможной Ирреальности, и в своих выступлениях с трибун давали это понять.
   В общем, Парламент был очень приятным местом, если вы любите роскошь и душевный покой, бесконечные дискуссии и праздные выступления с трибун.
   Парламентарии, в большинстве, очень серьезно относились к своей роли.
   На пристроенной к зданию Парламента башне пробило два часа, пробило величественно, с медным звоном. С бархатным шорохом мантий и париков, триста парламентариев вошло в зал заседаний, держа в руках папки с бумагами. Для того чтобы поудобнее усесться им потребовалось около десяти минут, и после этого сессия открылась.
   Объявили плотную повестку дня.
   Первым делом следовало обсудить безопасность подступов к арене Квартека: уже неоднократно вспыхивали стычки между болельщиками, особенно при игре с Блечапелем, при этом было разграблено множество витрин. Дело требовало немедленного решения.
   Карлик из числа консерваторов поднялся на трибуну и разъяснил свою точку зрения: зачинщики таких столкновений должны быть не только посажены в тюрьму, но в дополнение к этому и приговорены к принудительному труду. Предложение упало на благородную почву: министру индустрии нужны были рабочие руки для строительства нового моста через Монстр Тамсон.
   Ах да, тут еще присутствовали также и министры. Один для репрессий, один для сельского хозяйства, один для парков и садов, один для развлечений, один, о котором и говорили, для индустрии и последний для финансов. Министры назначались королевой, они корпели над партией власти и таким образом являлись консерваторами.
   Карлик удалился под аплодисменты зала, и его место занял эльф из числа ультра, предложивший не только приговаривать участников беспорядков к принудительному труду, но и подвергать их смертной казни, которую следует проводить на стадионах перед играми Квартека. Это заманчивое предложение было отклонено со ссылкой на какие-то туманные этические нормы.
   Тут же на трибуну поднялся один из умеренных и предложил программу, подводящую социальную базу под работы в интересах населения. После тщетных попыток объяснить суть этой программы он вынужден был покинуть зал под улюлюканье мнимого большинства. Ругаясь, умеренный взял свое пальто и направился прямиком к храму в Гаарлеме. Затем, словно потерявшись в думах, заметно задержался на паперти, после чего вынул из портфеля и надел маску кролика. «Мир всего лишь сцена», — пробормотал он. Но там его никто не видел и уж тем более не слышал.
   Предложение карлика приняли подавляющим большинством и тут же перешли к следующему вопросу: юбилею Ее величества. В этом году королеве должно было исполниться сорок лет, и Ее величество настаивало на том, чтобы народ был об этом хорошо проинформирован.
   Несколько ораторов поднялось на трибуны и предложило возможные программы празднования, включая выпуск разномастных голубей, гигантские буфеты в стиле барокко, концерты на Граймерси-сквер, поздравительные речи и регату на Монстре Тамсоне. Умеренные предложили амнистию трем заключенным в Блекайрон, но их слова потонули в возмущенных выкриках большинства. Вопрос не стоял о том, могут они или не могут освободить этих приговоренных, осужденных за такие тяжкие преступления, как, например, ограбление витрины, а в том, сколько потребуется жареных барашков на грандиозный юбилейный банкет, так как, по полученным данным, свинины в городе не осталось.
   Парламентарии были погружены в мучительное обсуждение этой проблемы, когда сама Ее величество, которая до этого момента держалась в темном уголке, поднялась на трибуну. Двое слуг из числа людей вынуждены были поддерживать ее, так как королеве было очень трудно подняться по ступенькам трибуны. Взобравшись наконец на трибуну, она сделала веселый жест в сторону зала, затем окинула собравшихся удовлетворенным взглядом. Ее величество была одета в огромное платье из красного крепа, в котором казалась великим любителем поесть. Она прочистила горло, и в зале стало так тихо, что можно было услышать, как пролетит муха.
   — Ну что ж, — начала королева, — как вам хорошо известно, я не люблю долгих размышлений.
   Все дружно закивали головами.
   — Я хочу сказать вам очень простую вещь. Вы сегодня здесь собрались для того, чтобы обсудить организацию праздника и спрашиваете друг у друга, что лучше всего подойдет для моего юбилея. Но ни один из вас даже не задумался о том, что речь идет о моем юбилее, и ни один из вас не догадался спросить меня о том, что я бы хотела увидеть на этом празднике.
   Парламентарии вопросительно уставились на нее. Они не привыкли к таким заявлениям Ее величества. Все в великом волнении ожидали продолжения.
   — Все, что я этим хочу сказать, — продолжала Ее величество, — так это то, черт возьми, что это мой юбилей, так? Для начала я хочу, чтобы вы установили гигантскую статую.
   — Гигантскую? — переспросил кто-то.
   — Минимум в сто шагов.
   Все застыли в своих креслах, глаза у парламентариев начали расширяться.
   — Но статуя — всего лишь формальность, — заверила королева, — а вот что я именно хочу, так это…
   Ее величество задумчиво посмотрела на потолок большого зала, тот был пышно расписан небесно-голубым, пурпурно-красным и желтым с оттенками спелого зерна и золота.
   — Чтобы вы вырубили часть Колумбинского леса, и чтобы на том месте могла бы расти трава, понимаете? Прекрасная очень нежная травка. Ах да, и я хочу, чтобы мы все это покрыли золотой пудрой.
   Это последнее заявление вызвало гробовую тишину в зале. Ошеломленные члены парламента сидели с открытыми ртами и были не в состоянии даже реагировать. По прошествии некоторого времени какой-то человек из партии консерваторов нашел в себе силы, чтобы подняться.
   — Ваше величество, вы шутите, — медленно и членораздельно произнес он.
   — Что вы сказали? — переспросила королева.
   — Так, ничего.
   Мужчина тут же сел обратно и съежился в своем кресле. Ее величество одарило его взглядом, полным королевского гнева.
   — Знаете, кто вы такой? — поинтересовалась королева.
   Парламентер молча едва покачал головой.
   — Да вы насекомое. Уличный точильщик. Несчастная козявка, недоносок, лишенный амбиций и мечты.
   — Но, Ваше величество…
   — Молчать!
   Крик королевы отдался эхом в огромном зале, и это прозвучало как серия неудержимых предупреждений.
   — Так вот значит как, — заявила Ее величество, — насколько я это понимаю, ваш Королевский Властелин должен выпрашивать у вас подарок, так? Обычную любезность, простой небольшой знак внимания. И вот в ответ я натыкаюсь на бурные и бездушные возражения собственного парламента. Увы!
   К ее глазам явственно подступили слезы. Подавленная, с опущенными плечами, она оперлась руками о край трибуны и всем корпусом подалась навстречу ледяному молчанию аудитории.
   — Ваше величество, — начал возражать ультраконсервативный карлик, кандидат в самоубийцы, — дело не в том, что мы не хотим доставить вам удовольствие, наоборот: вы прекрасно знаете, как любит вас народ и насколько мы все, сидящие здесь, ценим вашу мудрость и, в конце концов, ваш динамизм, но, э-э-э…
   Королева подняла голову.
   — Считается, — закончил карлик, — Колумбинский лес является символом нашего города и, хм, в конце концов, вы знаете, что, более того (смелый оратор в отчаянии попытался найти поддержку у своих коллег, но те уткнулись в свои бумаги), такое просто невозможно осуществить физически, при всем желании.
   — Это еще почему, разрешите поинтересоваться?
   — Ох, — воскликнул карлик, стараясь выдавить улыбку, — я полагаю, что ваш, я хотел сказать знаю, ваш юбилей уже на носу, и не вижу каким образом мы бы смогли… Во всяком случае, проект должен быть вынесен на голосование в этом высоком собрании, — объявил он, поворачиваясь к своим коллегам, которые демонстративно игнорировали его, — а для этого потребуется определенное время и даже, если допустить, что парламент ратифицирует этот…
   Он замолк на полуслове и сел на место, не ожидая вопросов.
   — Д-а-а-а! — простонала королева. — Золотой дождь на Колумбинский лес!
   Откуда-то из-под юбок она достала древний кусок бумаги, и прочитала его, не скрывая улыбки.
   — Это очень старое положение, — пояснила Ее величество так, словно разговаривала с небольшой группой своих друзей, — но я прекрасно знаю, что он до сих пор не потерял силы. Положение 127-Б, внесенное в виде поправки в Третью Конституцию. Гм-гм. «В порядке организации празднований, имеющих отношение лично к Ее величеству, королева имеет право сама принимать все необходимые решения и немедленно ставить его на голосование для получения кредита доверия, чтобы не дать возможность объединиться недружелюбному большинству».
   Парламент выслушал это заявление с раскрытыми ртами.
   — Я понимаю, что некоторые из вас еще и не родились, когда эта поправка ставилась на голосование, но мне известна ваша приверженность к старине, а это ведь самая что ни на есть старина, не так ли? Очевидно, вы хотите принять меры, чтобы отменить мое решение и для этого объединить против меня недружелюбное большинство, но… но я об этом уже подумала. А разве такой ваш ход не дает мне возможности самой выйти из парламента? О, сейчас я думаю, что это самое подходящее. — Она сделала несколько шагов в сторону и приняла такое выражение лица, словно рассуждает сама с собой.
   — Ваше величество?
   Королева вернулась на трибуну.
   — Да, приверженцы парламентаризма. Так отдаете вы моему решению свои голоса, чтобы не дать возможность объединиться недружелюбному большинству и тем самым усложнить королевский замысел?
   — Ну как же, Ваше величество, мы принимаем это с удовольствием, — ответила она сама себе, проделав легкий реверанс.
   С покрасневшим от затраченных усилий лицом королева снова обратилась к парламентариям:
   — Очень забавно, не правда ли? Но один голос у меня уже есть, и я уверена, что другие члены этого великодушного собрания своими голосами поддержат мою точку зрения в данном вопросе. Вы же, конечно, не будете в данный момент препятствовать тем решениям, которые доставят мне удовольствие. Итак? Кто еще, кроме меня самой, готов предоставить мне свою безусловную поддержку?
   По рядам парламентариев прокатилась видимая волна сочувствия. Некоторые, правда, пытались призвать товарищей к тому, чтобы переголосовать решение о поправке 127-Б, но эти попытки оказались безрезультатными. Поднялась одна рука, потом еще одна, потом еще. И вот все руки дружно взметнулись в воздух.
   Королева наблюдала за этим с улыбкой. Поправка 127-Б была настоящим сокровищем. Чудесное изобретение, плод работы настоящих мыслителей. Ее величество была более чем удовлетворена.
   — Это мой юбилей, — повторяла она так, словно хотела себя в этом убедить.
   Но на первый взгляд все шло удачно.

Еще одна блестящая идея

   Вечером второго дня моей работы, в то время, когда мы с Глоином обсуждали на кухне последние события (включая постановление Парламента, личные дела, полное отсутствие свинины и чем это может обернуться), а за окном снова начал падать густой и тяжелый снег, в дверь позвонили.
   Пруди вопросительно посмотрела на меня. Мы никого не ждали, а время консультаций давно уже закончилось.
   — Ну ладно, нечего здесь высиживать, — вспылил я, когда посетитель напомнил о себе еще раз. — Идите и посмотрите, кто это такой.
   Пруди быстро исчезла, а я повернулся к карлику.
   — Так больше продолжаться не может.
   — Не может, — согласился он.
   — Когда ты собираешься с ней поговорить?
   Он хотел было что-то ответить, но у него на это не оказалось времени: из прихожей до нас донесся поток громких препирательств. Отчетливо прозвучали слова «Старый кашалот».
   — Это Ориель, — узнал я.
   Глоин спрятал в рукаве пучок лука-порея.
   — Потрясающе, — заявил он, правда, я так и не сумел понять, кому это было сказано, растению или эльфу.
   Мы вышли из кухни. Улыбающийся Ориель поприветствовал нас небрежным взмахом руки. Он был одет в длинное кашемировое пальто, отделанное мехом, точную копию того, что мне давно хотелось купить. Теперь я уже не был уверен, что хочу этого.
   — Благословенный затворник, старик Джон! — заявил эльф. — Ого, а это законченный разгильдяй Глоин!
   — Привет, Вауган, — мягко поздоровался карлик.
   — Ты сегодня без шляпы?
   — Это просто смешно. Да, да, уверяю тебя. Знаешь, мне даже наплевать, что я не сдал свой экзамен по магии. Завалил письменный экзамен, и меня вышибли.
   — А практические занятия? — спросил Глоин.
   — Я их не сдавал, завалил письменный экзамен, и до практики дело не дошло.
   — Понятно, — сказал я. — Значит, ты теперь начинаешь новую жизнь.
   — Как обычная крыса на свежесжатом поле, — вздохнул молодой эльф. — Но, как уже было сказано Пруди, я пришел спросить, действительно ли у меня есть талант.
   В данный момент это прозвучало как шутка.
   — А что по этому поводу думает твой отец?
   — Да ну его, этого старого скрягу. Он обещает лишить меня наследства или что-то в этом роде.
   — Великолепно!
   — Он этого не сделает. Я единственный сын.
   — М-м-м.
   — Но вот скажи мне, скажи! — воскликнул Вауган, так и подпрыгивая на месте. — Говорят, что и у тебя изменился ветер, так?
   — Они могут говорить, что им заблагорассудится.
   — Ох, ох! Вот она у тебя хорошая горничная. Эй, я немало о тебе всякого понаслушался. В пивных барах твое имя стало легендой. Но, в конце концов, есть люди, которые заключали пари, что ваш матч с Потрошителями закончится со счетом три — ноль, и должен тебе сказать, что в данном случае ты их…
   — Ориель?
   — Что еще?
   — Может, мы сменим тему разговора…
   — Ах, да. Да, да, да, — несколько раз повторил он, — сменим тему, сменим тему, нет никаких проблем. Видишь ли, если быть честным, у меня вот тут (эльф указал пальцем на свою макушку) всевозможные темы для искренних разговоров, которые не требуют ни наук, ни самобичевания, пожалуйста, но как выбрать нужную? Может, для этого надо принять кружку пенистого пива, а? Как в старые добрые времена?
   — Куда-нибудь пойти?
   — Именно, старый филин. Несомненно, вместе с дорогим Глоином. Будет неплохо отметить мой проваленный экзамен по магии. И я обещаю вести себя с достоинством и рассудительностью, слышите?
   Мы его прекрасно слышали. Надо сказать, что он разговаривал довольно громко.
   Казалось очень даже возможным, что Ориель уже слегка навеселе.
   Я кинул взгляд в сторону Глоина, который в ответ только пожал плечами. Если вы хотите выйти на праведный путь, то на этого карлика рассчитывать не приходиться. Ба!
   Но есть один маленький нюанс, в связи с которым я не могу отправиться в пивной бар.
   Слишком слабый шанс, что люди меня не узнают, или что они уже забыли про меня и перешли к обсуждению других событий. Я посмотрел на Ориеля — он ждал моего ответа с легким возбуждением, которое старался скрыть, затем посмотрел на Пруди, уже заранее зная, что она это мероприятие не одобрит. Ну и ладно, пусть идет к черту вместе со своей примитивной напускной стыдливостью и маленькими уроками морали. Мы имеем полное право хоть немножко поразвлечься, не так ли?
   Я прошел мимо собравшихся, схватил свое пальто и настежь открыл дверь. На улицу уже начал спускаться вечер и несколько гоблинов в форме муниципальных служащих с лопатами в руках расчищали Финнеган-роад от выпавшего снега. У меня было большое желание хорошо провести вечер. Сказать по правде, несколько пинт доброго пива, несколько идиотских куплетов и пара совершенно безграмотных собутыльников — это все, что мне требовалось.
   — Пошли, — сказал я, поворачиваясь к моим спутникам. — В «Муллиган» или куда-нибудь еще. Командование беру на себя.

За ваше здоровье!

   — Нет, нет, — я упрямо качал головой, — сказано же вам, что мне хочется умереть.
   Хочется умереть.
   Ваш покорный слуга стоял рядом с Ориелем, облокотившись о стойку бара, а Глоин взгромоздился на табурет и вливал в себя неограниченное количество пива, мы уже зашли далеко в болота и сидели в баре все втроем. И я хотел умереть.
   Для этого мне не требовалось много времени: после третьей кружки пива в памяти всплывали мои игроки и мучительные поражения, перенесенные нами. Наконец, я вспомнил визит матери, ее скандальную склонность вторгаться в мое существование в самые критические моменты моей жизни и ощущение вины, которое она вызывает во мне при каждом своем посещении. И в заключение, последние десять минут Ориель сидел, неотрывно уставив свой взор в симпатичного себе подобного малого, устроившегося в другом конце зала, который был занят тем, что рассказывал шутки (как я себе представил) и каждые две секунды проверял время по массивным золотым карманным часам.