Колен Фабрис. По вашему желанию

   — Слушай, — сказал эльф, расправляясь с пятой кружкой пива, — мне совершенно ясно, почему Катей должна была раствориться в воздухе.
   Поставив на стойку свою кружку с пивом, я попытался одарить его гневным взглядом, но это оказалось не так-то просто, все начало изрядно покачиваться.
   — Ты… н… не забывайся, — предупредил я, представив себе мою Катей. Нагую или в одном только ожерелье из белых жемчужин, купленных по баснословной цене в «Шайни хеппи эльфс», изогнувшуюся аркой в порывистых объятиях своего несчастного придурка. Думающую, возможно, о нас, но неспособную противостоять тому, кто шепчет ей в ухо что-нибудь вроде: у меня в кармане брюк достаточно денег, чтобы купить этот отель, хочешь? А, может быть, они все еще друг с другом на «вы», да, эльфы часто так поступают, несчастные: «Разрешите мне представиться, дорогая? А как вы отнесетесь к предложению прямо сейчас опрокинуться на спинку, тем более что мое драгоценное и благородное семя…»
   Короче.
   Решено, я хочу умереть.
   Повсюду вокруг нас развлекались люди, осушая кружки с пивом, темным и светлым, черным и красным, и мне трудно было не обращать внимание на всех этих великолепных женщин с пышными, одинаково пенящимися прическами, которые обязательно отвернулись бы от меня в последующие года, но что это будут за года? Как только она узнает, что я настоящий Джон Винсент Мун, идеальный объект для развлечения, дипломированная и живая мишень для насмешек, то сразу начнутся подначки: итак, Мун, сколько же лет вы не выигрывали ни одного матча? А я на это: выигрывать? Что это такое? Ах, да, да.
   В какое-то мгновение мне показалось, что в глубине зала мелькнула фигурка мальчика, мальчика в костюме поросенка из моего сна. Но нет, к этому моменту я был, наверное, уже совершенно пьян. И снова повернулся к моим двум собутыльникам. Для того чтобы поднять мне дух, они теперь принялись рассказывать о своих настоящих несчастьях.
   Глоин в этом усердствовал от всей души.
   — Вчера я вернулся к себе, хотел полить тюльпаны и тут обнаружил, что все они мертвы. На самом деле цветы не были так уж мертвы в полном смысле этого слова. Они просто стали черными. И тогда я… я попробовал поговорить с их вождем, самым большим, попытался объяснить ему, что люблю их, понимаешь? И все, что я понял из его ответа, было нечто вроде «тррр».
   — Тррр?
   — Ну, может быть «бррр». Не знаю. Ох, у меня в саду еще есть карликовая ель, которая начала гнуться к земле.
   — Она хочет вернуться в землю, — заметил я.
   — Нехорошо так говорить, — ответил Глоин.
   — Ох, ты меня совсем утомил, — простонал Ориель, наклоняясь, чтобы мы лучше его услышали, так как нас теперь окружал адский грохот «Муллигана», — и потом, кому интересны эти твои истории про растения? Хочешь услышать про настоящее несчастье?
   Хочешь услышать историю… ик… жагубленной зизни, полностью загубленной, такой жизни, лучше которой я ничего еще и не знал.
   — Э-э-э, ну, — сказал Глоин, который в этот вечер был самым трезвым из нас троих.
   — Так вот, — начал эльф и поднял свою кружку, — я… Эй!
   Он с негодованием повернулся к здоровому мужчине, который, проходя, толкнул его, огромный мужчина в темном пальто, высокой шляпе и с черными усами.
   — Вас не очень огорчит, если я верну вам тот удар под ребра, который вы нанесли мне, когда я пытался объяснить своим друзьям? — Ориель повернулся к нам со страшной улыбкой на лице. — И почему я являюсь самым поганым иллюзионистом, которого только носила эта земля?
   — Извините меня, пожалуйста, — ответил мужчина, посмотрев на нас. — Я вовсе не хотел…
   — Не надо, не надо мне ваших ля-ля-ля. Идите дальше, освободите поскорее проход.
   Он в свою очередь толкнул мужчину, ведущего на поводке дракона, и тут мы стали свидетелями забавного события.
   — Разрешите, я закажу выпить?
   — Что? — воскликнул пораженный эльф.
   Через несколько секунд Ориель начал рассказывать свою историю, сидя перед подносом с четырьмя кружками, огромными, каждая вместимостью в две пинты, наполненными пенистым ароматным пивом, за которыми наш новый друг, а при подобных обстоятельствах кто угодно может очень быстро превратиться в друга, специально сходил на другой конец стойки.
   — Смертельное пойло, — объявил здоровенный мсье в шляпе, ставя поднос на стол.
   — Из особой бочки. Вы должны рассказать мне новости. Тем самым я получу прощение за то, что прервал ваш разговор.
   Ориель воодушевленно хлопнул его по плечу и продолжил свою историю. Час спустя мы все еще сидели в этом баре. Мое желание распроститься с жизнью так ни на минуту и не покидало меня, даже наоборот, стало еще сильнее. Эльф с повышенным пафосом закончил рассказывать свою историю, и это напомнило мне о моих собственных неудачах и огорчениях. Глоин на одно мгновение прервал его рассказ, вывалив на нас информацию о шпажнике, протянувшем целых полдня.
   — И еще, — добавил он, — это потому, что я воспользовался некоторыми приемами выращивания!
   Здоровый мужчина в шляпе и с усами восторженно слушал. Очевидно, наши истории его очень заинтересовали, так как под конец определенного периода, за который мы уже успели заказать еще по три круга обычного светлого пива, он объявил, что оплатит очередной круг. Мы уже слишком утомились за этот вечер и были изрядно пьяны, поэтому даже не подумали о том, чтобы отговорить его от этого. Ориель сидел, любовно обняв мужчину за плечи.
   — Ты один из тех, кто совершает в этом мире замечательные вещи, — восторженно объявил он, подняв глаза к потолку. — И среди всей нашей чепухи твоя мысль отличается здравым смыслом.
   — Очень приятно, — ответил наш новый знакомый и поднял свою кружку, в то время как некоторые из посетителей бара наслаждались старыми гвардейскими песнями.
   — Так за кого пьем?
   — За меня, — быстро заявил Ориель, словно кто-то мог опередить его с другим предложением. — Да, за меня, потому что временами я бываю настоящим поэтом.
   — Я это заметил, — согласился мужчина с усами. — Отлично, за ваше здоровье!
   Мы все подняли свои кружки, чтобы чокнуться.
   И в этот самый момент я почувствовал, что кто-то царапает мое колено, посмотрел вниз и тут же увидел что это маленький золотистый дракон.
   — Эй, что ты там… чего тебе надо, а?
   После этого я снова присоединился к общей компании.
   — За ваше здоровье, мсье Мун! — поднял тост мужчина в шляпе. — Значит, так оно и есть, вы проживаете на Финнеган-роад?
   — Ага, — промычал Ориель, одновременно подмигивая мне, — мы все у него обитаем, потому что это наш полн… и наилучший… ик, бочонок, уж вы мне поверьте, мсье в тюрбане или как вас там еще называть. Ха, ха. Погодите, впрочем, все погодите, потому что использовать в подобных обстоятельствах… Ух, а почему вы не желаете снять эту идиотскую шляпу, хотел бы я знать. Ха, ха.
   Он попробовал стянуть с мужчины шляпу, но тот быстро и резко отреагировал, и бедняга Вауган вместо этого задел рукой меня.
   — Опа! — удивился он своей ошибке. — Ха, ха… ик!
   — Урод! — высказался я, заметив, что добрая часть содержимого моей кружки оказалась на полу.
   Но, похоже, что кроме дракона, все еще сидевшего около моих ног, никто не обращал внимания на мое присутствие, даже Глоин, который на данный момент, уставившись в меню, громко описывал довольно интимные анатомические подробности Пруди Халлиенн. Я допил остатки своего пива («Смертельное пойло, которое предоставит вам право на прямую дорогу в ад» — говорилось в рекламе, которая была мне хорошо видна) и дернул моего друга карлика за полу куртки.
   — Ты неисправимый лжец, — сказал я ему.
   Он заехал мне в грудь кулаком.
   — Эй, эй, прекратите! — воскликнул мужчина в высокой шляпе, когда Глоин от моего толчка повис на стойке бара.
   — Не вмешивайся в это, — предупредил его Ориель, на треть осушая свою кружку с пивом.
   — Ты забыл, что лакаешь белые ланиты! — воскликнул карлик и начал озираться в поисках собственной кружки, при этом его ноги болтались в воздухе.
   Кто-то отдал ему свою кружку. Он поблагодарил и уставился мне прямо в глаза.
   Внезапно я почувствовал себя несколько неловко и опустил взгляд. Лакать белые ланиты?
   — Ты мое любимое дерево… э-э-э, друг, — пробормотал карлик и вытер рукавом покрытую коричневой пеной бороду.
   — Ты тоже мой лучший друг, несчастная кроха.
   — А я? — поинтересовался у нас за спиной Ориель.
   У моих ног теперь совершенно неподвижно растянулся золотистый дракон. Можно было подумать, что он находится в глубоком раздумье.
   — Вы все мои лучшие друзья, — заорал я во всю силу своих легких. — И я не люблю белые ланиты, доношу до вас эту важную… ик… очень важную информацию!
   Дракон вздрогнул.
   — Мне нравятся все ланиты, которые… коричневые. Надо возвращаться, — прошептал я Глоину. — И ты должен сделать с ней то, что и положено, с этой маленькой потаскушкой. Я буду вести себя, как… э-э-э… сторожевой пес.
   Кружки со звоном сталкивались и опустошались. Я почувствовал, как рука Ориеля крепко обхватила меня, и начал подниматься. Дракон куда-то исчез, и больше не было видно нашего друга с усами, он явно оказался самой изысканной личностью, какую когда-либо заключало в себе чрево Ньюдона, плотное и нежное, бархатистое и такое приятное на ощупь, я… ик.
   А потом кто-то устроил настоящее празднование, и весь бар запел разухабистые песенки.
   И было совершенно неважно, собираюсь я умереть или нет, безразличен момент, когда мне удастся покинуть эту землю.
   — Смертельного пойла! — громко крикнул голос из толпы, который долетел и до нас.
   И я повернул назад. Забрался на стул около стойки бара и начал всем объяснять, почему мы должны выиграть чемпионат и почему Катей должна вернуться. Кто-то сунул мне в руки кружку с пинтой бархатистого пива.
   Мир начал качаться.

Не всегда все так просто

   Когда я открыл глаза, то обнаружил, что нахожусь в кровати, у себя дома. Какой-то доброй душе пришла блестящая идея оттащить сюда мое бесчувственное тело. Только вот у меня в голове находились какие-то металлические шарики, которые перекатывались в черепе при каждом движении, о, на самом деле это оказались вовсе не такие уж маленькие гладкие шарики, нет: скорее скрипучие, насмешливые, усыпанные колючками шарики, которые пытались зацепиться за любую неровность поверхности.
   — О-о-о-о-о, — простонал я.
   Часов в комнате не имелось, но, судя по свету, пробивающемуся сквозь оконные занавески, день был уже в самом разгаре. Дверь кто-то оставил приоткрытой. Я попробовал хотя бы потянуться, но ощутил такую острую и пронзительную боль, что эта попытка оказалась просто смешной.
   — Ум… — вырвалось у меня.
   Я хотел сказать «умираю», но это плохо получилось. Господи, до чего же ужасная жажда! Какой-то шутник для смеха за ночь приклеил мой язык к нёбу. Я спустил обе ноги с кровати, открыл настежь дверь и пошел в ванную.
   Навстречу мне, как хищная птица из засады на свою жертву, засеменила Пруди. Я бросил в ее сторону взгляд, основной смысл которого можно было выразить фразой: ради всего святого, что у тебя есть, оставь меня, пожалуйста, в покое, но она прочитала в моих глазах что-то совершенно иное и заговорила:
   — Ваши два первых пациента уже прибыли, мсье Мун.
   Пациенты? Будь я проклят.
   — Я попросила их подождать в гостиной, но они уже начали проявлять нетерпение.
   — М-м-м.
   — Вы не можете появиться там в таком виде, мсье Мун. Вам, по крайней мере, надо умыться. Клянусь святой кровью Трех Матерей! И надо же было довести себя до такого вида!
   Я показал ей знаком, что хочу стакан воды. Она повернулась к буфету, и я, как это ни смешно, совершенно случайно заметил, что там уже стоит стакан с водой. И тут же обратил внимание, что наполненные стаканы расставлены по всему дому. Пруди очень предусмотрительная гномесса.
   — Кто меня привел? — спросил я, как только смог более или менее членораздельно выговаривать слова.
   — Мсье Ориель.
   — А-а-а.
   — Он также привел и Глои… мсье Мак-Коугха.
   — Понятно.
   — И он привел еще одного… еще одну личность.
   — Правда? И что это… что это за личность? — спросил я, не меняя тона.
   — Это очень плохая компания. Насколько я поняла, какой-то молодой эльф. К тому же очень плохо воспитанный.
   — Согласен, — заметил я, входя в ванну, — очень плохо воспитанный.
   — И в довершении всего он нехорошо себя ведет, мсье Мун.
   — О, Пруди, умоляю. Ну что значит — нехорошо себя ведет?
   — Во многих отношениях плохо.
   Я слегка окатил лицо холодной водой. Проклятый Ориель. По крайней мере, это тот экзамен, который, можно считать, ему все же удалось сдать.
   — В-во сколько этот чертов Ориель отсюда ушел?
   — В том-то вся и проблема, мсье Мун: он не уходил.
   Острая, пронзительная боль расколола мне череп.
   — Что вы сказали?
   — Он спит в вашей комнате, мсье Мун. Вместе со своим другом.
   — А Глоин?
   — Мсье Мак-Коугх ночевал в гостиной, но я его разбудила, пока еще не пришли ваши пациенты.
   — И где этот карлик сейчас?
   — Ушел, — тихо ответила Пруди. — Я толком не знаю, куда он пошел.
   — Великолепно, — бодро заявил я, вытирая лоб льняным полотенцем. — Ну ладно.
   Пруди, вы имеете хоть какое-то представление о том, что за пациенты ожидают меня?
   — О, там довольно старый и ворчливый, но очень хорошо одетый карлик. А еще девица эльф, которая уже была у нас позавчера.
   Леонор Паллбрук. У меня в груди застучало сердце.
   — Ну, э-э-э, ладно, — сказал я, стараясь проглотить набежавшую слюну. — И, это самое, она уже давно, так сказать, ожидает?
   — Целый час.
   — Святые угодники.
   — Она по-настоящему элегантна, эта девица, — жеманно сказала моя горничная, готовая сосватать меня за первую попавшуюся аристократку.
   — Ага, — согласился я, — но моя пациентка уже замужем.
   — Правда? Она сказала мне совсем другое.
   День начинался, как долгий вялый сон. Хотя есть и приятные события, такие, например, как предстоящий сеанс с Леонор и обещание, что мы с ней снова встретимся, как можно скорее.
   — От вас пахнет спиртным, — пробормотала она, нежно прижимая свои потрескавшиеся губы к моим. — Вам надо следить за собой.
   Девушка была прекрасна, прекрасна и действительно была замужем, она очень сожалела об этом, но разумно предположила, что Пруди лучше ничего не знать.
   — Ваша горничная, — объяснила она, — очень заботится о вас.
   Леонор — просвет во время бури. Луч солнца, пробившийся сквозь облака.
   Распускающийся цветок посреди пустыни. Глядя, как она уходит, такая прелестная в своем хлопковом платьице и жакете с двойной складкой, я сам себе заметил, что у меня определенно есть много шансов.
   Несмотря на продолжающуюся головную боль, мне удалось вернуться к своему письменному столу, даже насвистывая какой-то мотивчик.
   Карлик, которого я наконец-таки принял, был раздражен долгим вынужденным ожиданием моего появления, и я так толком и не сумел понять, что именно заставило его прийти ко мне. Вне всякого сомнения, этому пациенту нужен был кто-то для того, чтобы сорвать свой гнев. Я, по всей видимости, очень хорошо подходил. Его супруга промотала деньги, предназначенные для домашнего хозяйства. Он ни на минуту не сомневался, что она его обманывает. Женщины все такие, сами, наверное, знаете.
   Я попытался улыбнуться.
   После этого на свет всплыли все их предыдущие стычки и размолвки, причем это было преподнесено так, что не требовало никакого совета, ну, сами понимаете. В завершение вообще пошли жалобы на общее положение вещей. Так как консерваторы пробрались в Парламент, а ультра потеряли там свое большинство, Ньюдон, поверьте уж мне, превратится в настоящие руины, и не надо будет слишком долго ждать того, что эти банды молодых гоблинов подожгут его и зальют кровью.
   — Более страшной картины нарисовать нельзя, — согласился я.
   Нельзя, да? Он поднялся, чтобы взять сумочку, которую положил перед этим на стул, и достал оттуда демонический пистолет, фирмы «Эшнер и сын», с ручкой, отделанной слоновой костью, очень впечатляющая модель.
   — Эй, эй! — осторожно предупредил я, стараясь держаться так, чтобы эта машина была направлена не в мою сторону.
   Демонический пистолет было многоразовое оружие, но стоило сумасшедшие деньги.
   Как только вы нажимаете на курок, то высвобождаете маленького боевого демона, который бросается на грудь вашего противника и пытается вырвать у него сердце. У меня не было ни малейшего желания, чтобы этот карлик продемонстрировал мне действие этого оружия.
   — Это единственная штука, которую вы, люди, сумели сделать на должном уровне, — объявил он. — Вот это магическое оружие.
   — Что вы этим хотите сказать? — спросил я и водрузил свой монокль.
   — Люди — мастеровые, а не настоящие волшебники. Вы можете изготовлять предметы, но у вас нет ни грамма того таланта, которым обладает наша раса или эльфы, вы — подражатели.
   — Должно быть какое-то равновесие, — возразил я, стараясь сдержаться, — если бы нас не существовало, от всех ваших талантов тоже было бы немного пользы.
   — Ерунда. Вы сами-то понимаете, что сказали?
   Я смело кивнул головой.
   На самом деле нет, но у меня не было ни малейшего желания втягиваться в пустые разговоры. Было совершенно ясно, что мы что-то не учли, что-то, относящееся к нам, людям. То, что нам никогда точно не удавалось понять; не то, чем люди заслужили такое доброе к себе отношение, а что-то, лежащее полностью в области магии, и тут следовало признаться, что мы на многое не способны. Наша Мать для нас была Смертью. Увы. Но, с другой стороны, человек, по крайней мере, не трех футов ростом.
   Короче.
   Карлик в течение двадцати минут пытался объяснить, почему мы являемся низшей расой, а мне потребовалось почти в два раза больше времени, чтобы объяснить ему, почему он должен заплатить. Я с облегчением проследил, как он удалился.
   Около часа у меня был легкий перекус: немного сухих фруктов, бисквитов с сыром и чай. После этого я почувствовал себя лучше, авангард моей головной боли отступил, что привело в уныние остальные войска. Вауган Ориель и его новое завоевание появились из комнаты уже далеко за полдень. Молодая девица, подцепленная им, имела довольно умный вид, в особенности внешне. Увидев ее, я вспомнил, что она перешла к нам из небольшой группы, которую мы встретили в «Муллигане», одуревшая компания, напускающая на себя вид «я с тобой уже встречался», что так хорошо получалось у Катей.
   В какой-то момент я представил Катей в постели с Ориелем, ее изящные ножки торчат из-под одеяла. Нет, мое самочувствие все еще оставляет желать лучшего. Я извинился перед этими двумя голубками и удалился в ванну, где мне вывернуло наизнанку желудок.
   Вауган ушел, не дождавшись моего возвращения, его завоевание тоже.
   — Ориель совершил магическое действо, — объявила Пруди.
   — Правда?
   — Уверяю вас. И главное, вполне успешное. Заставил исчезнуть своего друга.
   Я рухнул на диван в гостиной.
   — Вы, как говорится, его переоцениваете.
   — Он совершенно не подходит для подружки Ориеля, — просто заявила горничная.
   — Он не подходит для подружки Ориеля, — повторил за ней я.
   От Глоина мы так и не получили никаких новостей, карлик, несомненно, вернулся к себе. Вздохнув, я краем глаза заметил «Утро волшебника», которое купила Пруди и положила на мой письменный стол, а у меня пока не было времени просмотреть его.
   Заголовок передовицы был довольно резким.

«Не сошла ли с ума Ее величество?»

   В статье рассказывалось о той идее, которая пришла в голову королеве по поводу празднования ее юбилея. Она просто-напросто хотела…
   — Ради всех Трех Матерей, — воскликнул я, обращаясь к Пруди, — думаете, это шутка?
   — Вы про тот ужас, который она хочет совершить над Колумбинским лесом? Не знаю. У нее был вполне серьезный вид.
   — Совершенно повернутый, хотите сказать! Тут говорится, что работы по вырубке Колумбинского леса начнутся сегодня утром. Понимаете, Пруди?
   — Ох.
   — Что «ох»?
   — Вы не должны так говорить о Ее величестве, мсье Мун.
   — Почему же не должен? Да это просто старая коза. Нет, скорее, старая корова.
   Корова, точно… монументально. Да ее надо показывать в музее, в клетке, понятно?
   Щеки Пруди стали напоминать пионы. Моя горничная искренне и глубоко уважала Ее величество — результат слишком консервативного воспитания, чувство любви и ответственности, уважение прошлого и все такое прочее.
   — Понятия не имею, как только ей могло прийти в голову вырубить часть Колумбинского леса, — возмутился я, вставая, — Клянусь святой кровью Трех Матерей, надо сходить взглянуть на это.
   Я взял пальто и направился к двери.
   Пруди засеменила вслед, держа в руках мои перчатки и шляпу.
   — И что вы хотите, чтобы я с этим делал? — Мой палец указал на шляпу.
   — Я думала… Так как на улице совсем не жарко…
   — Фьють!
   — Ну, возьмите хотя бы перчатки.
   — Ладно.
   Я вышел на улицу. Она закрыла за мной дверь.
   Мне пришло в голову прогуляться по опушке Колумбинского леса, чтобы хоть немножечко прийти в себя. Неужели королева действительно начнет эти работы? Такое казалось невозможным. Я подумал о феях, обитавших в старом лесу. Обо всех их шествиях в сопровождении светлячков и леших, которые проживают под сенью деревьев и чей хрустальный смех намекает на берега невидимых рек. Совершенно определенно, люди не могут совершить подобного преступления — влюбленные Ньюдона, близлежащие жители, которые каждый день прогуливаются вдоль высокой ограды, скользя взглядом по тенистой зеленой листве — неужели они допустят, чтобы все это исчезло навсегда? Таинственные заросли, мирное переплетение ветвей вековых деревьев, покрытых снегом, тишина, легкие шаги маленьких человечков… Этот лес, он же из тех редких вещей в этом мире, которые стоят хоть каких-то трудов.
   От меня до Колумбинского леса довольно недалеко, но пройти даже небольшое расстояние, предаваясь размышлениям, оказалось совсем не просто. Я свернул на маленькие, мокрые и пустынные улочки, но все их занесло снегом и пробираться по ним было почти невозможно. Тогда я повернул на широкие главные улицы города, полные дам, эльфов и карликов, ботаников, фермеров подземных шампиньонов или рабочих по уходу за деревьями, богатых финансистов, которые бежали за… ба… да про них самих-то даже забыли, своими ценными служащими, прижатыми к земле высокими черными шляпами, и уличных артистов, гоблинов, терявшихся в серых тонах, и нищих огров, с глупыми улыбками несущих свои обрубки.
   Как ни странно, вспомнилась Катей. Когда мы расстались, то именно в Колумбинском лесу она и оказалась потеряна для меня, исчезнув под сенью темных деревьев, и я иногда представляю себе, что лес тем или иным способом похитил ее. Если это так, то я не хочу забирать Катей оттуда. Действительно не хочу. Почему же получается, что в мою голову постоянно лезут мысли о ней? И! почему теперь мне кажется, что поцелуй Леонор был лишен внутренней сущности? А ведь тогда я чувствовал, что она вложила в него всю свою душу.

Колумбинский лес

   Во второй половине дня на город опустилось изнеможение. Время от времени в тишине, где под облаками темными пятнами проплывали вороны, были слышны бронзовые слова отдельных колоколов. На улице все еще держался снег, он покрывал большими пятнами тротуары, на его фоне, словно нарисованные углем, выделялись хрупкие ветви деревьев. Я подошел к Колумбинскому лесу. Перед входом собралась огромная переговаривающаяся толпа. Облаченные в каски полицейские огры устроили заслон, оттесняя любопытных от входа в парк. За оградой парка можно было разглядеть многочисленные машины с колесиками и хоботами, как у монстров из кошмарного сна.
   Статуя Профана Гайоскина, покойного мужа королевы, казалось, наблюдала за всем этим с какой-то недоверчивой отстраненностью.
   Далее, на берегах реки Змей, начали падать огромные ивы, обессиленные гиганты стонали, и картина их смерти была очень печальной. Я этого не видел, но так рассказывали люди. От них исходило какое-то волнение, во взорах чувствовалась некоторая грусть. Все это было очень трудно понять, но еще тяжелее стало, когда к реке, туда, где лес оставил место для кустарника, направились тяжелые паровые машины, внутренности которых были заполнены магической жидкостью, с длинными пушками, выплевывающими дождь, состоящий из мельчайшей золотистой пыли.
   У всех перехватило дыхание.
   Брюзжанье, возмущенные протесты, целый спектр чувств: сожаление, гнев, отчаяние, непонимание — вихрем закружились в головах, некоторые зрители даже, казалось, были готовы ринуться вперед, но… Но я знал, что они ничего не сделают из-за охраны огров со свирепым оскалом, неподвижных, бесстрастных, крепко держащих под мышкой готовые мушкеты. Я знал, что они ничего не сделают, так как никогда еще не отваживались противоречить своей королеве, тем более сейчас, да еще и в данной ситуации, когда что-то предпринимать уже поздно. Они ничего не сделают, думал я, потому что где-то в глубине души им очень любопытно узнать, к чему же все это приведет.
   Вторгнувшиеся в лес оскорбительные железяки своим безумным стуком спугнули мириады фей, которые бросились, подобрав крылышки, искать себе более спокойное убежище; они выскакивали из глубины своих норок, их огромные глаза были наполнены ужасом; и светлячки подвывали от страха перед золотым дождем, ливнем обрушившимся на них. Все это было одновременно и прекрасно, и странно, и пагубно!