Мы стояли, прижавшись к решетке. Некоторые, для того чтобы лучше видеть происходящее, залезли на деревья или на фонари; где-то в толпе всхлипывали дети, драконы натянули свои поводки, колотили по воздуху бесполезными крылышками и испуганно хрюкали. Многие, стоя у своих окон, тыкали пальцами в сторону реки Змей, их рты были полны оскорбительной бранью, а в душах метались темные пожелания, такие как смерть королевы и даже нечто худшее, но все это и близко не соответствовало тому, что они испытывали на самом деле. Происходящее не было каким-то там ужасным сном, золотой дождь колотил по берегам реки, а совсем рядом топоры врезались в полные сока стволы… и карлики зажимали себе уши.
   — Да они совсем выжили из ума, — доносилось из толпы.
   — Мама, что делают с лесом?
   Маленькие пальчики вцеплялись в отвороты пальто, глаза были полны слез.
   — Бездарная жирная корова!
   — Эй, вы!
   — Ух, нет, он уже мертв.
   — А это правда будет ее юбилей?
   — Какой декрет? Да вы, действительно, просто с ума сошли, мой дорогой!
   — Не знаю. Как хочешь…
   — Спасибо, толкаться бесполезно.
   — Так-то нас защищают Три Матери.
   — Ну и что? Ты думаешь, в этом есть смысл?
   — Эй, вон там, похоже, стоит бывший тренер огров, разве не так?
   Я убрал голову в плечи.
   — Потому что они действительно завидуют Старому Тысячелетию.
   — Это машины, которые обычно используют для разбрасывания конфетти.
   — Гм, гм. Маленькие золотые опилки все падают и падают на…
   — Они говорят, что им дали всего лишь три дня на полную вырубку. Поэтому их так много. Вот и машины у них, чтобы побыстрее все выкорчевать.
   — Ради святой крови…
   Ну да, подумал я, правильно, Три Матери! Ах, ах, это и есть как раз тот самый момент, когда они должны бы были выйти на свет, чтобы доказать свое существование, потому что, если не ошибаюсь, здесь происходит двойное оскорбление: Природы, которая кровоточит белыми искрящимися слезами и под зубами и клыками этих машин истекает живым соком, словно мертвой холодной кровью, и глумление над Магией, потому что с народом фей, с маленьким народцем, скрывающимся в папоротниках, теперь окончательно покончено! Вздохи в зеленых альковах, блуждающие огоньки, сверкающие на зеркальной поверхности спокойных вод, безудержные игры в догонялки, Ох! Россыпь бессмертного смеха, искрящийся полет светлячков, которые каждую ночь заполняли наши сны, как только мы вспоминали о них. И все это теперь проклято, изгажено, высмеяно, стоит на грани разрушения, а что предприняли вы, раздумывал я, что предприняли вы, чтобы был услышан ваш голос?
   Но может быть…
   Кто-то похлопал мне по плечу.
   Я повернулся.
   Это был мужчина с обычными манерами, в шляпе цвета спелой дыни, с аккуратной остроконечной не очень большой бородкой, который беспрестанно мигает, словно у него нервный тик.
   — Да?
   — Хорошая погода для этого времени года, — сказал он.
   — Но в воздухе еще чувствуется свежесть.
   — Добрый день, братец Котенок.
   — Добрый день.
   Мы оба смотрим сквозь решетку. Лесоповальные машины продвигаются вперед, как легион, вышедший из ада, и без всякой жалости давят молодую поросль.
   — Мы давно не видели вас на наших собраниях, братец Котенок.
   — Вы можете не называть меня так?
   — Это ваше имя, — напомнил мне мой собеседник. — Том Котенок. А я Жино Кролик. Секретарь, к вашим услугам.
   — Жино? Ого, у меня могут возникнуть большие проблемы. Соблюдение порядка, м-м-м, членами общества.
   — Это то, о чем мы и предупреждали, — вздохнул мужчина в шляпе цвета спелой дыни. — Но именно вот в такой момент наше братство и может начать действовать.
   — Неужели? Кстати говоря, я уже заплатил свой членский взнос, вы об этом знаете?
   Бесполезно рекламировать мне все это на краю опушки.
   Мой собеседник какое-то время хранил молчание, затем проверил время по своим часам.
   — Все происходящее чрезвычайно логично.
   — Извините, что вы сказали?
   — Все, что здесь происходит, — он сделал жест рукой в сторону стволов, распыляющих золотой дождь, которые уже начали поливать и саму реку, — это мы давно уже предвидели. Реальность преступна. Великий Кукловод очень устал.
   Великий Кукловод… Ах да, тот, который дергает за веревочки. Тот, кто придумал для нас предназначение, создатель, демиург. Я даже не знаю, что можно сказать о такой глупости. А в конце-то концов, почему бы с этим и не согласиться?
   — У нас есть новичок, — добавил человек в шляпе цвета спелой дыни.
   — Хорошо, — согласился я. — Это было на прошедшем собрании?
   — Да, новичок.
   — Очень хорошо.
   — Наши ряды растут, ах. Мы столкнулись с некоторыми странностями, и без колебаний могу сказать, что…
   Его слова потонули в реве толпы. Толпа, уносимая течением, двинулась дальше, а я остался стоять, устремив взор на лес — огромные деревья, все еще покрытые снегом, в отчаянии качали своими раздавленными, забрызганными грязью ветвями. Последняя дрожь — и все будет кончено. До чего же быстро приходит смерть!
   — Так о прошлом собрании? — спросил я Жино Кролика, уже закончившего говорить.
   — Вас посветят в это в нужное время, братец Котенок. Как обычно.
   Я хотел повернуться к нему и добавить кое-что, но он уже исчез. В какой-то момент мне показалось, что его шляпа цвета спелой дыни мелькнула на другой стороне толпы, она лавировала среди других шляп, словно плохо подобранный аргумент. Я не стал ее преследовать.

На голосование!

   — Я вас собрала для того, чтобы более подробно рассмотреть стоящее перед вами задание и те обязанности, которые накладывает ваше пребывание на земле, так как в этом вопросе у нас образовалась полная неразбериха. И очень жаль, если…
   Взгромоздившись на высокую могильную стелу, зомби Атанас обращалась к себе подобным, собравшимся вокруг. На кладбище Верихайгейт пала ночь. Расставленные прямо на снегу фонари отбрасывали хрупкие тени на близлежащие окрестности. Впалые, изъеденные червями лица, на которых порой не хватало целых частей, выражали полное внимание. Сосредоточенные морщины разрезали еще целые лбы. Некоторые проявляли свою сосредоточенность тем, что машинально запускали скрюченные пальцы в остатки шевелюры. Землистые ногти, глаза, с трудом державшиеся в глазницах — живые мертвецы, прислонясь к деревьям, усевшись на могильные плиты или просто стоя посреди кладбища, скрестив свои лишенные плоти руки на птичьей груди, с мрачным вниманием слушали речь своей предводительницы.
   — …вот почему мы с полным основанием, как мне кажется, должны объявить о создании своей независимой парламентской группы.
   Аудитория застыла в молчании.
   Какой-то зомби присел на корточки и набрал целую пригоршню смешанной со снегом земли.
   Медленным ленивым жестом он разжал кулак и высыпал землю. Это был Селифан, один из самых старых слуг Мордайкена, который вечно был одет в лохмотья, но которого все очень уважали за его великую зомбическую мудрость.
   — Ты дейштвительно увелена, што наш вполне доштатошно для этого? Вот уше девять лет, как я шлушу хошяину, но не вишу…
   — Мы должны это сделать! — заявил Манилов, молоденький зомби, только что покинувший землю. — Это общая мечта, и здесь нечего обсуждать. В конце концов, мы должны иметь те же права, что и остальные… другие…
   — Чтобы получить признание и уважение, вполне заслуженные нами, — закончила за него Атанас. — Мы же все об этом мечтаем, разве не так?
   — Послушайте! — воскликнула Настасья Петровна и подняла руку с тремя пальцами.
   Внизу, вдали, крыши Ньюдона нависли над холмом, на котором он и расположен.
   Холм этот был полон деревьев и старых могил; а еще дальше стояли заброшенные, частично разрушенные, усадьбы, пропитанные тяжелым запахом смерти. Где-то звонили колокола — быстро, словно пытаясь нагнать утерянные времена.
   — Старуха просто из ума выжила.
   — На самом деле, — повторила Атанас, — это должно произойти или сейчас, или никогда! После того, что она сделала, опа! Королева не понимает, что бы это значило, и я просто не знаю, как она сможет нам отказать…
   — Елунда, — прервал ее старый Селифан из своего угла, — мы вше плекласно знаем, пошему Ее велишештво это шделала.
   — И почему же? — поинтересовался Манилов.
   — Потому што в нее вшелилшя дьвол.
   — Я согласен со стариком, — сказал большой, облаченный в черную тогу зомби по имени Чичиков. — И наступит время, когда он поймет, что мы не…
   — Для своих-то слуг? — спросил безногий живой мертвец по имени Петрович, поднимаясь на кулаках. — Я точно знаю, что он просто не понимает того, что происходит.
   — Несомненно…
   Где мы найдем себе свежей крови, а? Где мы найдем мозги настолько хорошие, чтобы они были приготовлены с любовью?
   — С любовью? — возразила Атанас. — Да нам просто надо держаться на ногах, вот и все.
   — Я тебя прощаю, — согласился безногий. — Очень забавно.
   — Бедняга Петрович. Но, в конце концов, посмотрите на кладбище! Разве это не самая лучшая кладовка с провизией, о которой можно только мечтать?
   — Умолкни. Кости здесь слишком рыхлые.
   — Ты просто не понимаешь, что такое хорошо, а что такое плохо, — заметил кто-то из собравшихся.
   — Что касается меня, то я питаюсь свежей плотью, мой друг.
   — Какой я тебе друг?!
   — Господа, господа!
   — О, все будет прекрасно!
   — Заткнись.
   — Но в конце-то концов, как вы не мошете понять, што мы…
   — Ты тоже заткнись.
   — Тишина!
   Атанас забралась на увитый плющом склеп и прошлась по нему, сверкая гневным взглядом.
   — Ради свежей кожи, попробуйте не вспоминать свой гнев и старые глупые распри, а? Мы же все об этом мечтаем, разве не так? Это мечта о совершенно новом мире, таком, в котором мертвые могут идти плечом к плечу с живыми. Мир, в котором нам не надо будет больше прятаться, мир, в котором мы в глазах обладателей свежей крови станем не просто куском гнилого мяса, мир, в котором мы, наконец-то, можем почувствовать себя свободными!
   Она на мгновение остановилась, и ее слова повисли в воздухе, взвешенные и хрупкие, как обещание.
   — Вместе зомби всегда представляли силу. Нам больше нечего бояться Смерти, она просто не может ничего нам сделать… если только захотим, мы запросто ее одолеем.
   Независимость! Ни живых, ни мертвых, настало время получить признание! Настало время, когда наш мир превратится в царство, а наше существование — в новую жидкость, которая потечет по венам.
   — Ура! — закричал молодой Манилов и, под удрученными взглядами себе подобных, подпрыгнул на месте. — Гм-м-м.
   Чичиков пожал плечами. Да, они все мечтали об этом: независимость. Создать парламентскую группу. Ах, войти в политику! Признание живыми. Жалобы покинувших могилы. Растянувшись на могильных плитах, устроившись на корнях или просто в тени старых деревьев, под бледными лучами луны, зомби уже видели себя шагающими в ногу и двигающимися колонной к высоким воротам парламента, громко крича при этом об автономии и требуя признания от людей. Надо выйти из своих склепов. Это они сейчас почти что явные рабы, не более чем кривляки, привязанные к своим подземным мечтам.
   Но теперь зомби изголодались по жизни. Новой жизни. Они жаждут воскрешения.

Это еще не все, но…

   Стоя перед большим окном в одной из башенок своего имения, Мордайкен блуждал взглядом по кладбищу. Королева его предупреждала: слуги преподнесут ему сюрприз. Их требования являлись частью плана: вывести из себя Смерть. Существование зомби и так всегда являлось для нее проблемой, занозой в пятке, оскорблением заповедей. Абсолютно непозволительно, но промах был совершен в далеком прошлом — немыслимая ошибка, за которую приходится расплачиваться и поныне. Барон знал, что это всего лишь ошибка.
   Смерть совершила… гм, но возможно ли такое? Забытая легенда, улыбка из полумрака.
   Смерть и Дьявол… Союз против природы, затаившийся в глубинах фамильной усадьбы. В конце концов, какая может быть разница, подумал барон. Заставить Смерть поплясать, это, возможно, уже слишком.
   Кто-то постучал в дверь.
   — Войдите.
   — Хозяин, — простонал гоблин в ливрее, его руки свисали так низко, что почти касались земли, — хозяин, там на кладбище что-то происходит.
   — Я в курсе дела, Орглон.
   — Живые мертвецы…
   — Я в курсе дела, — повторил барон с легким раздражением. — Они там обсуждают, как добиться независимости.
   — Независимости?
   — Да, они… вполне возможно, что в ближайшие дни зомби придут ко мне требовать отставки. В связи с тем, что они — ого! — Хотят создать автономную политическую партию.
   — Требовать отставки, хозяин? Но кто тогда будет работать у нас на кухне?
   Ухаживать за усадьбой?
   — Я все знаю, Орглон, все знаю. Не беспокойся. Это часть моего плана.
   Не успел он договорить, как яркая вспышка прорезала вдали небо. Послышался яростный удар грома, и стены башенки задрожали. Гоблин в полумраке заморгал.
   — Не хотите ли, чтобы я принес фонарь, хозяин?
   — Нет. Совершенно не хочу.
   — Я могу… могу что-нибудь сделать?
   Барон Мордайкен даже не потрудился ответить. Он снова и снова перебирал этапы плана, разработанного королевой. Привлечь внимание Трех Матерей: это сделано, по крайней мере, того, что касается Природы и Магии. Сразу же за ними последует и Смерть: завтра живые мертвецы собираются отправить свою делегацию в парламент. А затем… Ах, да: подождать, пока проявится эффект микстуры. Говоря другими словами, убедиться, что Три Матери окончательно вселились в те милые тела, которые для них подготовлены. А после захватить их.
   — Хозяин?
   — Насколько это нас затронет, мой добрый Орглон? Я имею в виду действия живых мертвецов. Сколько таких слуг в имении?
   — Их у нас трое, хозяин. Вы же и сами хорошо знаете.
   — Ладно, — сказал барон словно бы сам себе, — и сколько нам в действительности нужно этих зомби? Возможно, подошло время провести кое-какую модернизацию. Нашим слугам требуется свежая кровь. Живые мертвецы оставляют землю на коврах. Я уж не говорю о запахе. И пальцы постоянно валятся в кашу.
   — Да, — шмыгнул носом гоблин, — но это когда они забывают повторять, что доставляют нам большое удовольствие, пожирая мозги.
   — Пожирая моз… О, Орглон, будьте уверены, что они шутят.
   — Со всем уважением, хозяин, вам надо бы взглянуть на труп Финшей Зумара. Я не уверен, что он вообще знает, что такое шутка.
   — Не знает?
   — У него не хватает немного головы.
   Вновь раздался удар грома. Теперь он приблизился, и молния осветила небо так, словно был полдень. Под молочно-белыми сводами пролетел яростный электрический смерч. Ветер с такой силой тряхнул верхушки обнаженных деревьев, будто хотел вытрясти из них какой-то секрет. Признаетесь или нет? Снег с ветвей посыпался лавиной.
   Барон вздохнул и повернулся к своему слуге, который так неподвижно и стоял в полумраке. Завтра делегация живых мертвецов предстанет перед Парламентом и потребует у него свои права. Возможно, все пройдет не совсем так, как хотелось бы, но определенно настолько выведет Смерть из себя, что она поторопится подняться. Так и задумано в плане, так и было предсказано.
   А ему, Мордайкену, надо обязательно найти новых слуг. Но разве это настолько важно? Есть вещи, не терпящие отлагательства: он должен продумать и нанести такой шокирующий удар, который бы поднял все три жертвы. Нужна элита из его самых верных слуг. Может быть, взять игроков из команды Потрошителей? Барон почесал затылок. А почему бы и нет? Повесить большой плакат с объявлением в игорных домах Спиталфилдса? Он даже хорошо представил себе текст:
   Требуются уверенные в себе гоблины или огры для выполнения трудной миссии,
   оплата высокая.
   Рекомендации обязательны.
   Обращаться к служителю прилавка.
   Остается всего лишь войти в контакт с владельцами нескольких пивных баров и отобрать кандидатов. Да, идея очень интересна и требует немедленной реализации. Барон раздумывал, глядя на отступающую от Ньюдона ночь и на разрывающие небо молнии.
   Вид просто замечателен. Такое зрелище всегда доставляло ему чувство глубокого удовлетворения.
   Он отдал приказ, чтобы подготовили объявления.
   — Да, еще, и найдите мне девственницу, — распорядился Мордайкен.
   Хорошо, очень хорошо, двери ада, наконец-то, откроются и он, обретя душевный покой, сможет приступить к осуществлению своих самых подлых мечтаний.
   Вот только всегда приходится ждать.

Да здравствует смерть!
(Репортаж Андреаса Тевксбури из «Утра волшебника»)

   Когда вчера вечером пешая делегация живых мертвецов под изумленными взглядами возрастающей толпы любопытных колонной подошла к стенам Парламента, политиков охватило оцепенение, и они не поверили своим глазам. Живые мертвецы, а было их около тридцати, потребовали, чтобы Ее величество лично приняла их. И та, вопреки всеобщему ожиданию, не отвергла требование зомби. Если не считать нескольких брошенных в окна камней и потока плоских шуточек, живые мертвецы, которые, по их собственным словам, покинули Верихайгейт для того, чтобы объявить о своей независимости, терпеливо провели около четверти часа у ворот Парламента, находясь под охраной королевских гвардейцев. Затем они были допущены в здание, где провели приблизительно полчаса, после чего вышли с явно удовлетворенным видом.
   Сначала их предводитель отказался дать какие-либо комментарии к происходящему, поэтому, чтобы хоть что-то узнать, пришлось подождать появления Гуса Рубблина, королевского глашатая. Рубблин объявил, что живые мертвецы пришли к Ее величеству договариваться о создании автономной партии зомби и провели переговоры, в которых попробовали определить свое место в обществе. Партия зомби будет объединять всех живых мертвецов, представлять их интересы и финансироваться из королевских кредитов во имя демократического принципа: «бороться за признание прав мертвецов в обыденной жизни». Королева Астория высказала свое мнение, назвав требования революционеров «очень разумными». С другой стороны, Рубблин заметил, что живые мертвецы были приняты с большим уважением, и тысячи фотографий этой встречи будут распространены через торговую сеть. Вожак делегации, некая Атанас, напомнила, что их популяция в Ньюдоне достигла нескольких тысяч, включая женщин и детей. Активисты зомби вернулись в верхнюю часть города, где, по всей видимости, и разошлись. После чего разошлась и наблюдавшая за происходящим толпа.
   Мораль этой истории? Честно говоря, я не понимаю, в какую эпоху мы живем, и не уверен, что хотел бы это узнать. Но одно можно сказать уверенно, любезный читатель: да здравствует смерть.
   Что мы можем, в конце концов, поставить на голосование.

Расскажите мне о вашем…

   Я начал понемногу уставать от своих друзей.
   Вауган Ориель продолжал приходить: он притащил мне старую болезненную ласку, рассказывал о своих новых победах на любовном фронте (по две в день? А может, и по три), про своего отца, который грозился кормить его всего лишь еще один год. Но от последнего заявления я потерял всякое терпение: в моей жизни нет никакого смысла, а моя горничная слишком маленькая.
   — А эта пресловутая Леонор?
   — Ты в курсе дела? О ком это ты говоришь?
   — Слушай, старый кабан, если не хочешь, чтобы…
   Я терпеливо выслушал, уселся на диван и заговорил быстро и без перерыва, как экзотическая птичка. Послушай, старая потрепанная астматическая выдра, если мне потребуется твое мнение, то тра-та-та-та. Именно так, Ориель. Ты прав, Ориель. К концу нашего разговора я аккуратно подвел его к двери и очень вежливо попросил забыть мой адрес. По крайней мере, на какое-то время. С одним покончено!
   Со своей стороны Глоин Мак-Коугх оставался безнадежно влюбленным. Жалким.
   Он чахнул, словно смоляной факел. Как пациенту я определил его состояние словом «нормальное». И предложил ему другое решение.
   — Уверен, что вот об этом-то ты и не подумал, — сказал я в один прекрасный день, когда был в особенно плохом расположении духа.
   — Ты это о чем?
   — Тебе стоило бы привести в порядок собственные дела.
   Он посмотрел на меня так, словно видел первый раз в жизни. Джон Мун — отвратительный богохульник. Я злобно улыбнулся.
   — Ты… ты хочешь, чтобы я вернулся к себе домой?
   Я кивнул.
   — Быстро соображаешь.
   На следующий день карлик исчез.
   И теперь, каждый раз, как мы встречаемся с Пруди, она бросает в мою сторону такой взгляд, что мне приходится опускать глаза. Сначала я подумал, что недолгое уединение мне не повредит. Но на самом деле оставаться одному было не слишком-то хорошо, даже совсем нехорошо. Какое-то время ни Глоин, ни Ориель обо мне не вспоминали, и я понял, что избрал ложный путь. Я сожалел, что к ним придрался, сожалел, что так жестко с ними поговорил. Я-то сожалел, но было уже поздно.
   Пруди стала откровенно меня ненавидеть. Еду она приготовляла наспех. На мебели скапливалась пыль. Некоторые из моих пациентов начали жаловаться. Мне задавали вопрос, почему я ее держу. Я и сам этого не знал и совершенно растерялся.
   А в довершение ко всему еще была Леонор. И Леонор была загадкой. Мои отношения с ней развивались совсем не так, как мне хотелось. Ее посещения оставались регулярными, но при этом она казалась какой-то отдаленной, изменчивой, неуловимой.
   Однажды, когда я хотел обнять ее, она отступила и села на диван.
   — Джон, — умоляюще сказала Леонор.
   — Что?
   — Я не уверена, что ты выбрал для этого подходящий момент.
   Черт подери, по какому именно критерию надо выбирать «подходящий момент»?
   Она постоянно рассказывала мне свои сны: это ощущение потерянности. Я не знала, что сейчас придет ОН.
   ОН? Но кто такой ОН? Ее муж? А еще это абсурдное ощущение, что она нереальна.
   — Вы шутите? — подмывало меня прошептать ей в ухо. Я хочу вас уверить, что ваши бедра более чем конкретны. Не буду уж ничего говорить о вашей груди. Но дальше решительно не шло, по-настоящему дальше; что мешало мне логически закончить цепочку событий, так это ощущение, что кому-нибудь из моих пациентов, вполне определенной части из них, может срочно понадобиться моя помощь.
   Был и еще один пациент, эльф, у которого ушла жена, забрав с собой детей. Он работал в банке. И это его несколько выбило из колеи.
   — Каждый раз, когда я прохожу мимо драконов, ну, вы их знаете, да?
   Да, я их знал: два монстра с золотистой чешуей, которые охраняли вход в банк «Сити». Два часовых. Уникальные остатки эпохи рево…
   — Ну и что же?
   — Я боюсь, что они выплюнут в меня огромными языками пламени.
   — Понятно.
   — И уверен, что это ничего плохого мне не сделает.
   Ну вот, по крайней мере, хоть в чем-то он уверен.
   Я прописал ему неделю отдыха. Что это значит, я не понимал даже сам: пойти спать в парк. Есть овощи, резать чьи-нибудь глотки. Просто отдыхать, неважно как именно.
   Но это еще не все: был целый набор и других неприятностей. Казалось, все безумства Ньюдона назначили мне свидание. Эй, друзья! Все к Джону Муну! Он единственный человек на весь Ньюдон, который еще нуждается в вас!
   Например, была еще карлица. Ее проблема заключалась в чисто нервной болезни.
   Какую бы, самую маленькую, проблему она ни описала, та сразу же указывает на кризис.
   Дрожь, слюна на губах, конвульсии. Впрочем, карлица подтвердила все мои подозрения в тот момент, когда увидела представленный ей счет. Аххахахахеххейхии! — взвыла она и рухнула, забившись в судорогах, прямо на паркет. Так оно и есть, так оно и есть, про себя вздохнул я. Не надо больше никаких доказательств. Я отправил ее в больницу Бетлхума, вложив в руку предписание на строгую изоляцию. Хвала небесам, что маленькая дама не умела читать.
   Ну ладно, а еще была моя мать. Эдакая вишенка на пирожном.
   Она приходила ко мне, усаживалась, как баронесса, и с кислой миной неодобрения на лице изучала самые дальние уголки моей гостиной, а я стоял перед ней, заложив руки за спину и изображая на лице свою известную улыбку номер двадцать девять. Но мама изучила все мои улыбки до кончиков ногтей, и этот фокус действовал на нее не лучше других.
   — Когда ты, наконец-то, соберешься приобрести себе достойный галстук?
   Но такое случалось только в моменты пребывания мамы в хорошем настроении.
   В остальное время она отпускала убийственные замечания по поводу моей личной жизни: настоящее всепожирающее пламя; досаждала меня как комар, обезумевший от запаха крови.
   — Ты уверен, что не увлекаешься мужчинами? Тебя уже давно никто не видел с девушкой. О, ради Трех Матерей, да тебя вообще никто никогда не видел с девушкой.
   Мнение было довольно преувеличенным. Слишком преувеличенным. Мы с Катей порвали отношения меньше месяца назад. Но мама получала какое-то нездоровое удовольствие от того, что ломилась в открытые двери.
   — Посмотри, — говорила она, — даже твой отец иногда находил себе какие-нибудь развлечения.
   — Да, но ты разве не знаешь, каков при этом был результат?