Коллинз Джеки. Американская звезда

   Джейн с трудом перевела дыхание. Да, она всегда знала, что помолвка Лорен со Стоком слишком невероятное счастье, чтобы стать реальностью.
   – Вы все еще ожидаете нас к ленчу? – спросила она, но уже заранее знала ответ.
   – Не думаю, что в этом есть какой-нибудь смысл, не так ли? – ответила Дафна. И после долгой замораживающей паузы: – Я чрезвычайно разочарована в Лорен, и вам бы не мешало…
   – Лорен всегда поступала правильно, – ответила Джейн, приходя дочери на помощь.
   – Но уж, конечно, не на этот раз.
   – Ну… – Джейн колебалась. – Я уверена, что бы ни случилось между ними, Сток и Лорен сами все уладят.
   – Вы чрезвычайно несерьезно к этому относитесь, – сказала неодобрительно Дафна. – Вы знаете, она ведь вернула ему кольцо.
   – О! – сказала Джейн тупо.
   – Но ему это безразлично, – сказала Дафна сварливо и презрительно. – Особенно после того, как она с ним так обошлась.
   – Я должна идти, – сказала Джейн, не желая больше продолжать разговор.
   – Прекрасно, – фыркнула Дафна и повесила трубку. Фил снова вошел в комнату, поправляя галстук.
   – Нам надо выезжать. Написала бы Лорен записку, что мы уже уехали.
   – Слишком поздно, – ответила Джейн. – С помолвкой покончено. И нас на ленч не ожидают.
   К полудню весь город знал, что Лорен Робертс разорвала помолвку со Стоком Браунингом. Все также утверждали, что Сток ударил Ника Анджело в лицо, и никто, по-видимому, не знал, где сейчас Ник и Лорен.
   Джои волновался. Около двенадцати дня он заехал за Син-дрой.
   – Ты что-нибудь знаешь о Нике? – спросила она.
   – Нет, а вы?
   – Ты, наверное, не успел заметить, что у нас нет телефона. Харлан слонялся около трейлера.
   – Ник собирался нас взять в кино, – сказал он трагически.
   – Он ранен, – объяснила Синдра. – Его избили.
   – А когда он придет?
   – Попозже.
   – Он же обещал, – повторил Харлан печально. – И Льюк так надеялся.
   – Он поведет вас в другой раз, – сказала Синдра.
   – Почему ты не можешь пойти с нами? – спросил Харлан.
   – Как-нибудь потом, – ответила она быстро. – Давай, Джои, надо ехать.
   Синдра не хотела в том себе признаться, но ей было приятно увидеть Джои. Он вчера вечером отвез ее домой, но даже не пытался поцеловать ее, просто пожелал «спокойной ночи». Она чувствовала себя с ним в безопасности. И это было так хорошо, впервые почувствовать себя в безопасности с представителем противоположного пола.
   На мотоцикле они добрались до города и остановились у аптеки. Джои усадил ее в уголке, а сам пошел переговорить с кем-то из друзей. Возвратившись, он сказал:
   – Ну, вот, конечно, по городу ходит сплетня. Говорят, что Ник напал на Стока и великан стер его в порошок.
   – Но это же неправда, – горячо возразила Синдра. – У Ника не было даже возможности дать сдачи. Сток набросился па него неожиданно.
   – Да, но ото мы знаем, – согласился Джои, – а так как он в бегах, защищать его трудно. О, и Мег сказала, что Лорен нигде нет. Она весь день старается до нее дозвониться.
   Они замолчали и с минуту обдумывали, как быть.
   – Эй, – сказал наконец Джои, словно его внезапно озарило, – ты не думаешь, что они сбежали и занялись этим, а?
   Синдра улыбнулась:
   – Чем занялись, Джои? Он ухмыльнулся в ответ:
   – Ну, ты знаешь чем. Мы тоже этим займемся когда-нибудь.
   Неужели? Вот о чем он думает!
   – Не рассчитывай, – ответила она, потягивая коку-колу. Он поднял руки вверх:
   – О'кей, о'кей. Я шучу.
   Перед вечером легкий хоровод снежинок сменился яростной снежной бурей.
   – Я звоню в полицию, – сказал Фил Робертс. – Я дам им номер машины, и они ее найдут.
   Джейн была сама не своя.
   – Ну как она могла так поступить с нами? – спросила она, и голос ее задрожал. – Неужели она не понимает, что мы с ума сходим от беспокойства?
   Фил покачал головой на пути к телефону.
   – Звоню в полицию, – повторил он.
   Джейн кивнула. По-видимому, ничего другого не оставалось.

20

   Они сидели в кафе два часа. Они разговаривали. Они должны были узнать друг друга получше. Они долгим взглядом глядели друг другу в глаза. Они посмеивались. Он и она забыли о времени.
   Они казались странной парой. Лорен куталась в зимнее пальто, а Ник все пребывал в своем испачканном смокинге, и нос у него был забинтован, и волосы падали на лоб, а зеленые глаза были пронзительны, как всегда.
   Наконец официантка подошла к их столику:
   – Нельзя здесь сидеть целую вечность с одной бутылкой колы, – сказала она грубо, – или заказывайте еще чего-нибудь, или уходите.
   Ник встал:
   – Мы уходим.
   – Старая стерва, – прошептала Лорен.
   – Пожалуйста, без выражений, – сказал он и засмеялся.
   – Но я вовсе не такая примерная девочка, как все обо мне думают.
   – Да, я это заметил.
   Он схватил ее за руку, и они выбежали на улицу. Теперь уже шел колючий, густой снег.
   – Надо бы позвонить домой, – сказала Лорен, чувствуя себя виноватой.
   – Но они только наорут на тебя, – сказал он, – давай в машину, и отправимся домой.
   Но когда они дошли до стоянки, то увидели, что автомобиль замело снегом. И от холода часть снега кое-где обледенела. Лорен достала из багажника лопату, подала ее Нику, и он попытался сколоть лед.
   – Кончится тем, что я останусь без рук, – пожаловался он. – У меня пальцы отмерзли.
   – Помочь?
   – Да, влезай в машину и запусти мотор. Нам надо бы уехать до темноты.
   Но автомобиль не заводился. Лорен старалась безуспешно. Она сдвинулась на сиденье, и Ник сел за руль. Он два раза включил зажигание. Наконец, машина дрогнула и сдвинулась с места. Но на обледеневшей дороге машину стало заносить. Он включил радио послушать новости. Сводка погоды угрожала снежной бурей и непроходимостью дорог.
   – Что же нам теперь делать? – беспомощно спросила Лорен.
   – Ну, постараемся добраться.
   – А если застрянем?
   – Я не застряну.
   – А может быть, нам лучше остаться здесь? – спросила она нерешительно.
   – Тогда тебе обязательно надо дозвониться домой. Нельзя, чтобы они думали, будто ты никогда не вернешься.
   – О'кей.
   – Здесь у заправочной станции на окраине города есть мотель, – сказал он, – давай попробуем добраться?
   – Хорошо, – сказала она, обдумывая, что и как объяснит родителям.
   Когда они добрались до мотеля, ее уже била нервная дрожь. Пик зарегистрировал их, и она поспешила к телефону. Отец ответил резким: – Да?
   – Папочка?
   – Лорен, – сказал он сурово, – где ты? Мы с мамой уже просто больны от беспокойства.
   – Я знаю. Мне жаль.
   – Тебе жаль? Мы воображаем, что ты мертва и погребена под снегом, а ты звонишь и сообщаешь, что тебе «жаль». Немедленно домой! Ты поняла меня? Немедленно!
   – Папочка, я не могу. Я в Рипли. Дороги закрыты. Наступило зловещее молчание.
   – Кто там с тобой?
   – Я… с Ником. Я возила его в больницу. Понимаешь, это из-за меня у него нос сломан. Я знаю, что не должна была брать машину без спросу, но мне не хотелось тебя будить. А в больнице было полно народу, нам пришлось ждать… Я… не знала, что это будет так долго.
   – Ты хочешь сказать, что не вернешься сегодня домой?
   – Мы подумали, что лучше остаться сегодня в мотеле и поехать завтра.
   – Моя дочь – в мотеле? С этим подонком?
   – Ник не подонок, – возразила она решительно, – он очень хороший человек. Он не виноват, что Сток разбил ему лицо. Это я виновата.
   – Лучше тебе поговорить об этом с матерью. Трубку выхватила Джейн.
   – Твое поведение совершенно неприлично, – сказала она сурово и тихо.
   – Мне жаль…
   – Не желаю слышать твоих извинений. Если дороги закрыты, то, конечно, ты не можешь ехать домой. Но так как ты вынуждена заночевать в Рипли, обещай мне, что вы остановитесь в разных комнатах, а у тебя ни сейчас, ни потом не будет с ним ничего общего. Ты можешь это обещать, Лорен?
   Спорить было бесполезно. Она скрестила средний и указательный пальцы на левой руке, для уверенности и на правой тоже:
   – Я обещаю, мама.
   – А завтра мы с этим разберемся, сударыня, – сказала Джейн, – и снисхождения не жди!
   В комнате были лампы под пышными оранжевыми абажурами, которые в некоторых местах прогорели. Полинявшее желтое покрывало на постели знавало лучшие дни. Голубой коврик протерся. Но здесь был телевизор, а в баре продавались соки и закуски.
   – Очень дорого снимать две комнаты, – объяснил Ник, когда она пришла после телефонного разговора. – Ты ничего не имеешь против, чтобы мы были в одной, нет?
   Она не имела ничего против. Она знала, что, когда попадет домой, все будет так или иначе кончено, так почему же не сделать эту ночь незабываемой?
   Устроившись, они сразу решили, что дела обстоят отлично и они чудесно проводят время. Они напихались конфетами и чипсами в огромном количестве, пили кока-колу и «севен-ап» и теперь сидели по-турецки на кровати, опять что-то жуя, и смотрели повторный телесериал «Я люблю Люси».
   – Замечательно, – сказал Ник, попивая колу из банки. Лорен улыбалась, счастливая.
   – Мне просто не верится, что мы здесь и вдвоем.
   – Знаешь, – сказал он, – мне всегда казалось, что ты застенчивая провинциальная девушка, которая всего боится.
   – Поэтому я тебе и понравилась?
   – Я решил, что тебя стоит спасти.
   – Премного благодарна.
   – На здоровье. Она засмеялась:
   – А у тебя такой глупый вид с этим забинтованным носом.
   – Может быть, бинт снять? Этот врач просто не знал, что со мной делать.
   – Ты был чересчур красив раньше.
   – Так ты считала меня красивым, да?
   – Очень.
   – Но я не в твоем вкусе? – Да.
   – Ну, конечно. Тебе нравятся большие и мясистые. Она схватила подушку и швырнула в него:
   – Извольте замолчать.
   – Придется меня заставить.
   – И заставлю, будь спокоен, – засмеялась она и перекатилась на него, стараясь схватить его руки.
   Одним движением он переменил позицию и прижал ее к матрасу.
   – Ну, теперь ты моя пленница, – пошутил он, – и я могу сделать с тобой все, что захочу.
   – Давай, – прошептала она, вдруг посерьезнев. В душе Она знала, что, когда они вернутся в реальный мир, ей запре-тят видеться с ним, и сейчас ей хотелось быть к нему как можно ближе.
   Его же раздирали смешанные чувства. Тело понуждало откликнуться на ее призыв, а рассудок твердил, что лучше остановиться. Лорен Роберте была девушкой не на одну ночь, как другие. Она была хорошенькая, и милая, и талантливая, и главное – особенная.
   Он весь налился желанием.
   Она же глядела на него, и взгляд у нее был затуманенный и зовущий.
   – Э, знаешь, нам, наверное, не надо… – сказал он.
   – Нет, надо, – горячо сказала она и дотронулась до его лица. – Я хочу тебя, Ник. Я хочу этого. Мы этого оба хотим, правда?
   – Только если ты уверена, – сказал он, колеблясь.
   – О, да, я очень уверена.
   И он начал ее целовать, сначала тихо, медленно, но постепенно он разгорался, и ему становилось все труднее сдерживать себя. Для неопытной девушки она удивительно хорошо целовалась.
   Он просунул руку под ее свитер, дотронулся до груди и стал нащупывать застежку от лифчика.
   Она помогла ему, сорвав свитер через голову, и стала расстегивать у него на груди пуговицы. Она очень торопилась и даже порвала ткань.
   Он дотронулся пальцами до ее сосков, едва касаясь их, поглаживая, пока она не стала отрывисто постанывать.
   Иисусе! Ее кожа была, как бархат, длинные, шелковистые волосы рассыпались на покрывале. И от нее так хорошо пахло чистотой и свежестью. Большинство девушек, с которыми он спал, любили крепкие духи, а изо рта у них пахло табаком. Дон Ковак обожала мускус, и ему приходилось долго скрести себя под душем, чтобы избавиться от этого запаха.
   – Давай, Ник, – это теперь она его вела, коснувшись его «молнии», и, извиваясь, вылезла из своих джинсов.
   О, какие у нее длинные ноги! Он еще ни у кого не видел таких. Он снял с нее штанишки, швырнул их на пол, дотронулся до нее там и почувствовал, как она его хочет, и вот он был уже сверху, и началось путешествие, важное, как сама жизнь.
   Она ничего не боялась и вся предалась ему. Все для них было в первый раз, но это как-то не имело значения.
   Он взял ее со всей бережностью, на которую был способен, и теперь уже он вел ее.
   Когда наступил конец, он крепко обнял ее и стал баюкать, пока она не уснула с улыбкой на лице.
   С того самого первого раза, когда ему исполнилось тринадцать, он сотню раз бывал с другими, но так, как сейчас, не было никогда – до нее он никогда никого не любил.
   «Лорен Робертс.
   Лорен Анджело».
   Хорошо звучит.
   Вот он наконец и нашел родную душу, и, насколько это зависит от него, они будут всегда вместе.

21

   – Ты больше никогда не увидишь его, – гремел Фил Робертс. – Ты меня понимаешь, Лорен? Ты понимаешь?
   Да, она хорошо его понимала, его резкие, жестокие слова ее не удивляли, – так почему же у нее сердце разрывается на тысячу мелких кусочков? Откуда это чувство ужаса? И почему ей хочется умереть?
   Она взглянула на мать. Губы Джейн сжались в одну прямую, непреклонную линию. Лорен знала это выражение, оно означало: «Меня в это дело не вовлекайте и ни о чем не просите».
   – Папочка, – начала было Лорен. Он поднял руку:
   – Нет! Я не желаю слушать твои объяснения. То, что ты совершила, – непростительно. Ты взяла без спросу машину. И не ночевала дома.
   – Но я же звонила, – возразила она, – я же вам объяснила, что движение было запрещено. Я не могла попасть домой.
   – А то, как ты обошлась со Стоком, я просто не способен уразуметь.
   – Он потаскун, папа, и он сказал, что я способна только шевелить…
   – Лорен! – ахнула Джейн.
   – Как ты смеешь говорить такое в присутствии матери! – взревел Фил.
   Лорен вдруг показалось, что она попала к чужим и невольно стала свидетельницей домашней сцены.
   Фил Роберте покраснел и весь так и пышет праведным гневом.
   Джейн Роберте – увядшая провинциальная красавица – стоит в напряженной позе и ждет, пока кончит витийствовать муж.
   И еще здесь есть Лорен. Ей шестнадцать лет, и она уже не девственница.
   Ей шестнадцать лет, и она отчаянно, безумно, невероятно влюблена.
   Они не смогут помешать ей встречаться с Ником. Что они собираются делать – запереть ее на ключ?
   Они накинулись на нее сразу же, как она вошла в дом.
   – Почему ты разорвала помолвку?
   – Ник Анджело принадлежит к отбросам общества!
   – Как ты могла так с нами поступить?
   – Что подумают люди?
   Да какое кому дело, что они подумают? Ей уж во всяком случае это безразлично. Впервые в жизни она почувствовала, что наконец живет совершенно полной жизнью.
   – Отправляйся в свою комнату, – резко сказал отец, – и оставайся там, пока мы не разрешим тебе выйти оттуда.
   Ну и хорошо. Она только того и хочет – побыть одной, чтобы думать о Нике и вновь все пережить, каждый чудесный, каждый волшебный момент. Опять ощутить мысленно его прикосновение, вкус его губ, дрожь наслаждения в его объятиях. Она повернулась, чтобы идти наверх.
   – Мы очень в тебе разочаровались, Лорен, – это мать. «О, ступай печь свои торты. Ты даже не подозреваешь, кто и что я теперь».
   В комнате был беспорядок, все, как она оставила, уезжая: кровать не убрана, простыни скомканы. Лорен наклонилась и вдохнула их запах, может быть, они еще пахнут им. О Господи! Она просто должна его опять увидеть, и как можно скорее, она уже соскучилась.
   Ее рок-герои – Джон Леннон и Эмерсон Берн – смотрели на нее внимательно с афиш над кроватью. Они были когда-то ее кумирами, но теперь она понимала, как это глупо обожать издалека. Она сняла афиши, скатала их в трубку и отнесла в кладовку. А затем стала рассматривать себя в зеркало и решила, что выглядит совершенно как всегда, – никакой перемены не заметно, может быть, только это новое выражение глаз. Да, что-то в них появилось новое – нечто неуловимое.
   После любви они с Ником спали, обнявшись, всю ночь, будучи так близки друг с другом, как это только возможно для двоих.
   Утром они опять были вместе, и на этот раз наслаждение было даже острее. Она в нетерпении льнула к нему и даже вскрикнула, торопя его, и потом вскрикнула еще раз от блаженства, когда ее тело дрожью ответило на его любовь, и она испытала ощущение, такое потрясающее, такое удивительное, что ей захотелось заплакать, заплакать от счастья.
   – Что это было? – задыхаясь, спросила она.
   – Что?
   – Ну, вот это ощущение, что у меня сейчас было?
   – Ты кончила, – сказал он ей.
   – Кончила что?
   И он объяснил ей, что в любви удовлетворение получает не только мужчина.
   – Откуда ты обо всем этом знаешь? – спросила она, почувствовав довольно сильный укол ревности.
   – Потому что меня учили этому многие женщины старше меня. А теперь я могу учить тебя.
   Она дотронулась до него:
   – Может быть, еще меня поучишь?
   Они уехали только в одиннадцать утра. Он осторожно вел машину по дороге, скованной предательским льдом, а она уютно уткнулась головой ему в плечо.
   Когда они приехали в Босвелл, было уже почти половина третьего.
   – Я выйду на заправочной станции, – сказал он, если только ты не хочешь, чтобы я вместе с тобой встретился с твоими родителями. Я ничего не имею против.
   – Зато я имею. Лучше я встречусь с ними одна. Он подъехал к станции и выскочил из машины:
   – Я тебе позвоню.
   Она засмеялась и скользнула на его место за руль.
   Он обошел машину вокруг и поцеловал ее в открытое окошко:
   – Я… э…
   Теперь она имела право требовать:
   – Что? Говори же.
   Он попытался было сказать как можно беззаботнее:
   – Я тебя люблю.
   – Я тоже.
   И она смотрела, как он перебегал через улицу, ее герой в запачканном кровью смокинге и с разбитым носом.
   И она вернулась в мир действительности.
   Очутившись в безопасности своей комнаты, она схватила трубку, чтобы позвонить Мег и узнать, что произошло за время ее отсутствия. Но она еще не успела набрать номер, как в дверях показался отец.
   – Ты лишаешься права пользоваться телефоном, – сказал он, надувшись.
   – Но, папочка! – запротестовала она.
   – Я уже сказал, что ты не будешь пользоваться телефоном, – сурово повторил он, вошел в комнату, выключил телефон из розетки и унес его с собой под мышкой.
   Они рассердились сильнее, чем она предполагала, и, наверное, потому, что она порвала со Стоком. Это не потому, что им Ник не нравится, рассуждала она, они же его совсем не знают. Может быть, через несколько недель она сумеет ввести его в дом и они поймут, какой он замечательный парень.
   Но они и не смогут помешать ей с ним видеться. Скоро начнутся школьные занятия, и она будет с ним каждый день, нравится это ее родителям или нет.
   Сейчас, правда, было совершенно очевидно, что они не собираются выпускать ее из дома. Она не сможет пользоваться автомобилем. И телефоном. И никак общаться с друзьями. Она стала пленницей. Пленницей, которая была свободна только думать.
   Ах… Но ей и мысли о нем доставляли счастье, а потом она увидит Ника. Нет, она действительно счастлива.
   – Ты нас обманул, – сказал Харлан осуждающе, бросая камешки в пустую жестянку.
   – Но это неправда. Я не мог исполнить обещание. Со мной произошел несчастный случай. Посмотри на меня.
   – Ты обещал сводить нас в кино, – хмуро ответил Харлан.
   – Но меня не было в городе, – объяснил Ник, проходя мимо него в трейлер. – Я уже все тебе объяснил.
   Льюк неподвижно лежал на матрасе, который был общий у них с Харланом.
   – Что это с ним? – спросил Ник.
   – Не знаю, – сказал Харлан, входя за Ником и пожав плечами. – Заболел.
   – А что говорит твоя ма?
   – А ее нет дома.
   Он подошел к Льюку и дотронулся ладонью до его лба. Ребенок пылал в жару.
   – Когда это с ним случилось?
   – Не знаю, – ответил Харлан, вздохнув.
   Ник снял смокинг, нечего было и думать, чтобы его вернуть. Хорошо, что, когда Джои брал костюмы, он дал подложный адрес.
   – А где Синдра? – спросил он, натягивая джинсы.
   – Уехала с Джои, – и Харлан с очень несчастным видом прислонился к двери.
   – Вот что я тебе скажу, – проговорил Ник весело, – как только Льюк поправится, мы обязательно сходим в кино.
   – Ты и раньше обещал.
   – Ага, но на этот раз я не собираюсь торчать в Рипли со сломанным носом.
   – У тебя чудной вид, – сказал Харлан, наклонив голову набок.
   – Да, да. Знаю.
   Интересно, что сейчас делает Лорен! После того как она высадила его у заправочной станции, он пару часов поработал, но было такое затишье, что он в конце концов направился домой, взяв велосипед, стоявший у дома Дон, не позвонив ей в дверь.
   Джои на работе не было, поэтому он не знал, что говорят обо всем в городе. Он подумал – надо бы вернуться и зайти в аптеку, расспросить Луизу и Дэйва, но ему не хотелось оставлять Льюка.
   – Где-нибудь здесь можно достать термометр? – спросил он.
   Харлан серьезно взглянул на него:
   – А это что?
   – Ладно, – сказал он, – ничего. Побудь здесь, я спрошу у Примо.
   Отец находился в своем обычном положении – вытянувшись на постели, как спящий бегемот, громко храпел. Телевизор орал во всю мочь, на полу стояли рядком три банки пива. На Примо были рваная нижняя рубашка и грязные кальсоны. На груди виднелись остатки чипсов из наполовину опорожненного пакета.
   Ник грубо тряс его, пока тот не пришел в себя. Глаза у Примо были налиты кровью, лицо опухло.
   – Что с-случилось? Что происходит? – проскрипел он и громко рыгнул, приведя себя в сидячее положение. Глаза все в красных ревматических прожилках остановились на сыне: – Чего х-хочешь?
   – Это Льюк, – сказал Ник, стараясь говорить понятно, – он горит, как в огне, и лежит неподвижно.
   – Меня это не касается, – Примо зевнул и механическим движением руки потянулся за пивом.
   – Но ведь с ним может что-нибудь случиться, – сказал Ник.
   Никогда еще он не ненавидел отца так сильно.
   – Почему ты не скажешь Арете Мэй?
   Теперь внимание Примо привлекла блондинка в бикини, которая шествовала по экрану телевизора, подрагивая большой грудью.
   – Она на работе, – ответил Ник.
   – Ну и не приставай ко мне. Вылей на него ведро воды, пусть охладится, а там она придет. – Примо сунул руку в кальсоны и почесал причинное место. – И ничего не говори ей насчет Льюка, пока она не приготовит мне ужин.
   С минуту Ник стоял в нерешительности, соображая, что же делать. Нащупав на столе ключи от автофургона, он ловко стянул их походя. К черту Примо. К черту жирную свинью.
   Придя к себе, он заметил, что Льюк как-то странно дышит. И быстро решил,
   – Мы повезем его в город, – сказал он Харлану. – Закутаем его сейчас в два одеяла и поедем.
   – Садись, Арета Мэй, – сказал Бенджамин Браунинг. Арета Мэй стояла в дверях его кабинета. Вид у нее был усталый, глаза смотрели подозрительно:
   – Зачем?
   Бенджамин взял серебряный карандашик со стола и стал вертеть его в толстых пальцах. Ему не нравилось поручение, данное ему Дафной, и чем скорее он со всем этим покончит, тем лучше.
   – Потому что я велю, – сказал он раздраженно. – Входи, закрой за собой дверь и садись, черт тебя побери.
   Она исполнила все, как он сказал, хотя и неохотно. Когда она села, он повернулся на вертящемся кожаном стуле так, чтобы не смотреть ей прямо в глаза.
   – Да? – спросила она нетерпеливо.
   – Я хочу закончить наш договор о найме, – сказал он холодно.
   Она привскочила:
   – Что вы сказали?
   – Я тебя увольняю. Твои услуги больше не нужны. Под ее левым глазом забилась жилка.
   – О, вот как, не нужны?
   – Миссис Браунинг и я решили, что ты долго нам служила и тебе можно уплатить за шесть недель вперед по случаю увольнения, – и он подал ей через стол подписанный чек. – Миссис Браунинг просила передать, чтобы ты больше на работу не приходила. Ясно?
   – Ясно, – пробормотала она.
   Он решил, что она согласилась уйти безропотно. И – благодарение Богу.
   – Ну, – сказал он, желая, чтобы ока теперь поскорее вышла. – Это все. Ты можешь идти, – сказал он, удаляя ее величественным взмахом руки.
   Арета Мэй встала, положила обе руки на стол и пристально взглянула на него.
   – И никуда я не пойду, сукин ты сын, – сказала она, заставляя его взглянуть ей прямо в глаза.
   Да, он знал, знал, что она устроит скандал. Слишком многого он захотел, чтобы она ушла спокойно.
   Однажды… давно, когда она только пришла в их дом и стала работать, она была прекрасна. Высокая, живая, с длинными ногами, большой грудью и соблазнительной улыбкой, как у Синдры, сочный, лакомый кусочек, знойная и манящая. Теперь, семнадцать лет спустя, это была высохшая, обозленная на жизнь старая женщина, тощая, с диким взглядом, впалыми щеками и крашеными рыжими волосами. Даже Дафна в свои годы выглядела лучше, чем она, а Дафна была на десять лет старше. Он больше не спал с женой, но раз в год, в день свадьбы, он заставлял ее встать перед ним на колени и сосать его. Он знал, как ей это противно, и ему доставляло неизъяснимое удовольствие видеть, как его плоть исчезает в ее красногубой пасти. Дафна не смела ему отказать. Дафна ни за что
   на свете не могла отказаться от величественного титула «миссис Браунинг».
   – Я тебя увольняю, – повторил он, – ты что, не понимаешь английский язык? Ты должна уйти.
   – Ничего подобного Арета Мэй делать не будет, – отрезала она, опять садясь. – Ничего подобного, и ты это знаешь.