Коллинз Джеки. Американская звезда

   – Ну и что новенького затеял, Ник?
   – Сделай мне одолжение.
   – Опять что-нибудь выдумал?
   – Ты можешь обеспечить, чтобы Лорен получила письмо, которое я оставлю у тебя?
   – Ты хочешь, чтобы я его ей вручила, когда она придет?
   – Да, но только, если она будет без матери.
   – Нет проблем.
   – Тогда одолжи мне, пожалуйста, бумагу и ручку, я сейчас напишу.
   Как всегда, готовая помочь, Луиза снабдила его бумагой и ручкой, он сгорбился за угловым столиком и стал обдумывать, что и как написать.
   «Дорогая Лорен, я уезжаю, но я вернусь за тобой. Я не могу здесь околачиваться, раз мы все равно не можем встречаться, поэтому я буду держать тебя в курсе, и ты всегда будешь знать, где я нахожусь».
   Нет, как-то это не так.
   «Любимая Лорен…»
   Нет, очень цветисто. Надо еще попробовать.
   «Лорен, я так по тебе скучаю, что каждую ночь, ложась спать, думаю о тебе. Я вижу твое лицо. Я чувствую твое тело. Я чую, как от тебя пахнет».
   Нет, это звучит грубо. Он опять начал и, наконец, нашел верные слова. Затем он запечатал записку в конверт, надписал ее имя, прибавив большими буквами «лично» и «срочно». Теперь оставалось сказать Джои, что он едет с ними.
   Он выходил из аптеки, когда к ней подъехал Сток Браунинг. Сток вышел из машины с парой своих дружков, прошел враскоряку мимо Ника, но решил, что это прекрасная возможность покуражиться – любимое его занятие.
   – Вы чувствуете, чем пахнет, парни? – сказал он грубым смешком. – Прямо как из помойного ведра.
   Ник ждал этой встречи с того самого дня, когда ему сломали нос.
   – Эй, парень, – сказал он с вызовом, – почему ты вечно расхаживаешь с телохранителями? Боишься на меня, дерьмо этакое, наскочить?
   – На тебя? – фыркнул Сток, показушничая. – Да я могу раздавить любого белого подонка, вроде тебя, если попадется мне под ноги.
   – Да уж… ноги у тебя действительно здоровые!
   – Что ты сказал, потаскун!
   – Что слышал, задница!
   Сток решил, что вот сейчас-то он покажет дружкам, какой он большой и сильный. Однажды он уже расквасил Нику нос и вообразил, что и сейчас без труда справится с ним. Он повернулся к нему и поднял правую руку, чтобы дать ему в зубы. Но на этот раз Ник не позволил застать себя врасплох.
   – Иди ты знаешь куда… – Он сплюнул и стукнул Стока коленкой прямо в пах, а затем изо всей силы саданул по голени.
   Сток взревел от боли.
   А Ник схватил его за шею, и, прежде чем кто-либо из присутствующих успел глазом моргнуть, Сток уже растянулся на земле.
   – Эй, – сказал Ник, толкнув его носком кроссовки, – я, кажется, тебе был должен, так вот возвращаю должок, – повернулся и зашагал прочь.
   Синдра была в трейлере, когда он добрался домой, и деловито утрамбовывала в маленький рюкзак все свое имущество.
   – Тебе Джои рассказал, да? – спросила она, скатывая в трубку любимый свитер и впихивая его в рюкзак.
   – Ага.
   – А ты что решил?
   – Я собираюсь с вами.
   Она подпрыгнула от радости, обняла его за шею и поцеловала.
   – Ой, я очень рада, Ник, честное слово!
   – Я тоже.
   И они улыбнулись друг другу. Прошло немало времени, однако они все же стали союзниками.
   Придя домой, Харлан сразу же учуял нечто необычное.
   – Вы куда это отправляетесь? – спросил он Синдру, а в больших глазах его засветился упрек.
   – Никуда, – сказала она, отводя взгляд.
   – Надо сказать ему, – шепотом предупредил ее Ник.
   – Ну, послушай, я его люблю так же, как ты, но нам нельзя тащить с собой ребенка. Я знаю свою мамочку, она привыкла к тому, что я держусь ото всех отдельно, но если мы возьмем Харлана, она напустит на нас полицейских.
   – Но мы не можем просто уйти, и все тут. Она сердито посмотрела на Ника:
   – Но если мы ему скажем, он сразу же побежит к Арете Мэй.
   – Не побежит, если пообещает не говорить.
   – Что происходит? – спросил Харлан, подходя поближе.
   – Поди-ка, малыш, – сказал Ник, похлопав по матрасу. – Как тебе понравится, если ты станешь хозяином в этом трейлере и сможешь приводить сюда друзей и девчонок и веселиться вовсю, а?
   Глаза Харлана налились слезами. Он чувствовал, что дома его ждут плохие новости.
   – Вы вместе с Синдрой уезжаете, да?
   – Да, – ответил Ник, – мы должны уехать. Но это не так уж плохо.
   Теперь к нему присоединилась и Синдра:
   – Когда-нибудь я приеду за тобой. Обещаю. Харлан покачал головой:
   – Нет, не приедешь.
   – Нет, приеду, – возразила она. – Хочешь на спор?
   – И я тоже спорю, – встрял Ник, – и если она не приедет, то я уж обязательно. Ну, как ты на все это смотришь?
   Убедить Харлана было невозможно, но он вытер слезы тыльной стороной руки и притворился, что ему все равно.
   На душе у Ника было скверно, но что делать? Он принял решение и должен его выполнить.
   Следующее утро выдалось необычайно светлое и ясное. Это был день выдачи жалованья, и поэтому они выработали такой план: получить чеки и потом около шести встретиться. Джои сказал матери, что уезжает на уик-энд. Синдра сказала Арете Мэй то же самое. К несчастью, разговор услышал Примо. Он привел себя в сидячее положение.
   – Ты куда это едешь? – потребовал он отчета, словно имел право спрашивать.
   – Не твое дело, – отрезала Синдра. Ей был ненавистен самый его вид.
   Арета Мэй тоже почувствовала неладное. Она потянула дочь в сторону и сказала хриплым шепотом:
   – У тебя скоро будут деньги. Много денег.
   Синдра удивилась:
   – У меня?
   – Да, от мистера Браунинга – его проняло.
   – Почему? – подозрительно спросила Синдра.
   – Потому что я сказала ему, что он должен это сделать, по справедливости.
   – А я думала, что ты мне не поверила.
   – Может, поверила, а может, и нет. Неважно, он тебе должен.
   – Сколько? – быстро спросила Синдра.
   – Мы поговорим на следующей неделе.
   По дороге на работу Синдра рассказала Нику об этом разговоре.
   – Она догадалась, – сказала Синдра, нервно покусывая ноготь большого пальца. – Вот почему она мне сказала о деньгах сейчас. Почему же прежде она об этом не говорила?
   Он пожал плечами:
   – Не знаю. Но почему, между прочим, старик Браунинг дает тебе деньги?
   – Это долгая история, – ответила она, замыкаясь.
   Он не настаивал, все равно она ему расскажет, когда сможет. Теперь, когда он принял решение ехать, он места не находил от нетерпения, хотя решил не уезжать, пока как следует не простится с Бетти Харрис. Она была добра с ним, и он должен сказать ей «до свидания».
   Уйдя от Браунингов, Арета Мэй устроилась работать на консервную фабрику. Работа была потяжелее, чем обязанности горничной, но, по крайней мере, это была работа. Она не сказала Примо, что больше у Браунингов не работает, не его собачье дело. Это была большая ошибка – опять пустить его к себе жить. Ей казалось, что иметь рядом мужика – это совсем неплохо, но что он дал ей? Ровно ничего.
   Бенджамин Браунинг слово сдержал. Ну ведь у него выбора не было, он не мог допустить, чтобы Арета Мэй всем рассказала, какой он извращенец и негодяй. Он дал ей пять тысяч долларов наличными, и она положила их в банк. Какой же это был прекрасный день!
   Сначала она не собиралась говорить Синдре о деньгах – эти деньги про черный день. Но в то утро у нее было какое-то странное предчувствие, когда Синдра стала прощаться. Девчонка что-то задумала, потому она и сказала ей о деньгах. Она не хотела, чтобы дочь выкинула какую-нибудь глупость – например, бежать с Джоном Пирсоном. Девушка с наружностью Синдры может выбрать себе женишка гораздо лучше.
   По пятницам Арета Мэй работала полдня. Потом, когда у Харлана кончались уроки, они гуляли по Главной улице и покупали мороженое. Оба они были так одиноки после смерти Льюка.
   Она часто думала о Льюке, и сердце ее наполнялось печалью. Бедный Льюк… бедное дитя… ему не дали возможности побороться за жизнь.
   Харлан стоял у школы, когда она пришла. Она хотела взять его за руку, но он вырвался.
   – Ну, как ты, дитя? – спросила она и подумала при этом, какой он красивый мальчик.
   – Не зови меня больше так, мама, – Харлан оглянулся, не слышал ли кто-нибудь из товарищей.
   – Хочу купить тебе мороженое, – сказала Арета Мэй.
   На сердце у Харлана было тяжело. И он не хотел мороженого, он хотел, чтобы Бог опять послал на землю Льюка. И может, Бог уговорит также Синдру и Ника остаться.
   Бетти Харрис не удивилась.
   – Я знала, что скоро ты навостришь лыжи, – сказала она, пригласив Ника в гостиную, – но все-таки я не ожидала, что это будет так скоро.
   – Но мне здесь больше нечего делать, – объяснил он, шлепаясь на ее чрезмерно мягкую пышную кушетку. – Я должен удрать от своего старика как можно скорее, если не хочу кончить так, как он.
   – А почему ты решил, что и с тобой может то же случиться? – спросила Бетти.
   Потому что, если я останусь с ним, у меня в жизни не будет шанса.
   – А ты воображаешь, что какие-то возможности тебя ожидают в Чикаго?
   – А почему же нет? Это большой город.
   – В больших городах творится много жестокого, – ответила она тихо, – а ты молод и красив. И, уверена, что получишь много предложений, однако не всегда таких, о которых мечтаешь.
   – Я смогу о себе позаботиться, – сказал он обиженно.
   – Я знаю, – она вздохнула, думая, как он уязвим, несмотря на мужественное и даже жесткое выражение лица. – Мне будет не хватать тебя, Ник. Замечательно это было – учить тебя, ты действительно талантливый парень. У тебя врожденная способность перевоплощаться в персонажа, которого игра-
   ешь. – И она немного поколебалась, прежде чем наградить его высшей похвалой. – Иногда ты мне напоминаешь молодого Джеймса Дина.
   Он засмеялся, слегка смутившись:
   – Ну, не надо уж так меня хвалить, а то я, пожалуй, испугаюсь и никуда не поеду.
   А Бетти Харрис смотрела на него очень серьезно.
   – Если увидят, как ты играешь, если у тебя появятся такие возможности… Но нет, я не должна тебя настраивать, потому что актерское дело – это самая трудная профессия в мире. – Она опять вздохнула. – Ты знаешь, что большинство актеров большую часть жизни сидят без работы, да?
   – Я должен попробовать, – сказал он, желая, чтобы она перестала нести эту дерьмовую чепуху.
   Но она с мудрым видом кивнула:
   – Да, ты прав. Надо надеяться. Подожди минутку.
   Она вышла, а он встал и обошел комнату. Ему очень нравилась гостиная Бетти, она была такая теплая, такая уютная, это и есть настоящий дом. Здесь стояли фотографии в серебряных рамках и было полно интересных книг. Господи, как бы он желал, чтобы его с самого детства поощряли читать! Но он не знал, что такое книга до тех пор, пока не пошел в школу.
   Он взял фотографию, где она была снята в белом кружевном платье, а вокруг юного лица рассыпались мягкие локоны.
   – Я хорошенькая была тогда, правда? – сказала она, выйдя из соседней комнаты внезапно, так что он даже не вздрогнул.
   – Вы и сейчас такая, – галантно ответил он.
   – Молодой, но шустрый. Знаешь, у тебя всегда будет женщина, чтобы о тебе позаботиться.
   – Но мне этого не надо.
   – Знаю, – она улыбнулась и вручила запечатанный конверт.
   – Что там? – спросил он, взвешивая его в руке.
   – Кое-что обо мне на память, – ответила она проникновенно.
   – Но деньги я не возьму.
   – Это не деньги.
   – А можно распечатать?
   – Позволяю.
   Он разорвал конверт. Это был экземпляр пьесы «Трамвай «Желание», которым она так дорожила.
   – Бетти… Иисусе, это же такой прекрасный подарок!
   – Ну и хорошо. Я хотела, чтобы она у тебя была.
   Он зажал книгу под мышкой:
   – Бетти, я хочу сказать вам… вы были ко мне очень добры. И я вас никогда не забуду.
   – И я тоже буду помнить тебя, Ник. Береги себя. – И поддавшись невольному чувству, она подошла и обняла его. Он тоже крепко ее обнял. Бетти была последним бастионом безопасности, и ему тоже будет не хватать их, таких насыщенных действием, и мыслью, и чувством чтений.
   Уходя из ее дома он не оглянулся. Пора в дорогу. Вот-вот для него начнется новая жизнь.
   В пятницу вечером они встретились в шесть часов, возбужденные и, может быть, слегка испуганные, но никто не показал и виду, что боится.
   Джои все заранее спланировал. Они поедут в Рипли последним автобусом, а потом товарным поездом до самого Канзас-Сити, а оттуда махнут в Чикаго.
   Все трое переглянулись.
   – Ну вот оно, наступило, – сказал Джои.
   – Прощай, Босвелл, – сказала Синдра.
   – Я не вернусь, пока не добьюсь успеха, – сказал уверенно Ник, – а я добьюсь. А затем приеду за Лорен. Клянусь!

27

   Каждое утро Лорен просыпалась с одним и тем же ощущением пустоты. Открывая глаза, она уже чувствовала глухую боль отчаяния и была бессильна против нее.
   Она была близка к тому, чтобы возненавидеть родителей. Было испытанием войти на кухню и сесть вместе с ними завтракать. Сидеть за столом и слушать их глупую болтовню. Неужели же они не понимают, что поступают низко, жестоко, а главное, неправильно?
   Она беспрестанно думала о Нике и знала, что должна обязательно увидеть его. Но как? Вот в чем вопрос. Как?
   Каждый день отец провожал ее в школу, мать встречала, ожидая в автомобиле, и не было никакой возможности улизнуть. И так продолжалось шесть недель – с того самого дня, когда мать уличила ее в обмане.
   – Когда же вы мне наконец поверите? – спросила она однажды.
   – Когда мы с отцом будем в состоянии поверить тебе, – ответила мать с благочестивым выражением лица.
   Продолжать разговор не было смысла. Бесполезно пытаться переменить их мнение о Нике.
   Сегодня понедельник. Она думала о Нике больше обычного. Лорен подошла к окну комнаты и выглянула из него. Ужасно знойно, в воздухе никакого движения – жара не по сезону. Она услышала, как мать зовет снизу:
   – Лорен! Завтрак готов!
   Скоро она сядет в машину рядом с отцом, он повезет ее в школу и высадит там, чтобы мать потом отвезла домой. И каждый день они перезванивались со школьным секретарем, чтобы знать, где она, что делает и не сбежала ли.
   Лорен неохотно спустилась, съела завтрак, приготовленный матерью, – так, поковыряла вилкой, и все, аппетита не было совершенно, – и собрала книги.
   Через пять минут показался Фил Робертс. Кажется ей или действительно в отношениях родителей появилась сильная напряженность? Теперь они почти не разговаривали друг с другом. И она, конечно, в этом виновата. Это все оттого, что отцу не удалось заключить с Беджамином Браунингом выгодную страховую сделку, и потому мать не получила того общественного положения и финансовых выгод, на которые рассчитывала, вот отсюда и натянутость.
   Очень плохо. Но это было все же не так плохо по сравнению с тем, что испытывала она сама.
   – Сегодня жарко, – проворчал Фил, натягивая пиджак. Проходя через кухню, он взял тост.
   – Да, в сводке погоды сказали, что сегодня будет жарче, чем вчера, – заметила Джейн.
   Фил на нее не взглянул. Он вышел в холл и посмотрелся в зеркало. Потом поднял руку и вырвал седой волос.
   – Сегодня я вернусь поздно, – сказал он, беря портфель. Джейн не ответила. Она швырнула посуду в мойку и включила воду.
   По дороге в школу Лорен решила начать разговор.
   – Папочка, можно с тобой поговорить? – сказала она, решив во что бы то ни стало достучаться до него.
   – Не сегодня, Лорен, – ответил он, сосредоточенно глядя на дорогу впереди. – Сегодня я не в настроении.
   – А когда ты будешь в настроении?
   – Не приставай ко мне.
   Ее жизнь разбита, а все, что может сказать ей отец, это «не приставай ко мне». Когда-то она могла прийти к нему с любым своим затруднением, теперь же между ними шла холодная
   война. Неужели ему все равно, что таким образом он ее отталкивает?
   Когда он высадил ее, она даже не потрудилась с ним попрощаться.
   В гардеробной была Дон Ковак. Они никогда не считались особенно близкими подругами, но Дон приветствовала ее очень и очень по-дружески.
   – Ты слышала, что Ник сделал со Стоком? – спросила Дон.
   Лорен сразу навострила уши:
   – А что?
   Но Дон не собиралась все вот так сразу выкладывать. Ты хочешь сказать, что не слышала?
   – Нет, но ты мне скажешь или нет? Дон погладила свою узкую юбчонку:
   – А чего ты злишься?
   – Я не злюсь, но если ты хочешь что-то рассказать, так рассказывай.
   – Ну, как я слышала, Ник задал Стоку трепку, – Дон невольно хихикнула.
   Лорен хотела узнать обо всем поподробнее.
   – А ты уверена?
   – Это было у аптеки. Сток шел туда с друзьями. Навстречу Ник. Они заспорили, и Ник как следует ему дал. Смешно, правда?
   Хотя Лорен умирала от желания узнать побольше, что и как, она сдержанно спросила:
   – А… с Ником все в порядке?
   – Сказать по правде, – ответила Дон, – мы с Ником больше не встречались.
   Лорен кивнула.
   – Слушай, – сказала Дон, проникаясь внезапным сочувствием, – я поняла, как он к тебе относится, и не собираюсь вам мешать.
   Лорен почувствовала, что на глазах навернулись слезы, они жгли веки. Еще никто не заговаривал с ней о Нике, она никому не могла довериться.
   – Мои родители не позволяют мне с ним встречаться, – сказала она с несчастным видом, – и я не знаю, что делать.
   Дон взглянула на нее участливо.
   – Да, Джои мне рассказывал, – и прибавила беспечно: – От родителей всегда одни неприятности, но, может быть, они передумают.
   Лорен покачала головой.
   – Не мои. – Она помолчала. – Мне так тяжело. Это из-за меня Ника выгнали из школы. Я хочу сказать, что не по моей вине, но…
   – Не страдай. Он с радостью теперь работает на заправке и плевать хотел на школу. Ты не виновата, что его выгнали. Это Сток заставил родителей состряпать это грязное дело.
   – Я знаю, ты права, но иногда я просыпаюсь по утрам с таким чувством, что все бы бросила и бежала куда глаза глядят.
   Дон понимающе кивнула:
   – Да, у всех бывает такое чувство.
   – Неужели?
   – Конечно. И это естественно. Две девчонки пробежали мимо.
   – Пойдем, Лорен, ты опоздаешь, – позвала одна из них. Лорен с минуту поколебалась:
   – А что ты делаешь во время ленча? Дон удивилась:
   – Кто? Я?
   – Но здесь, кроме тебя, никого нет.
   – Ну, что обычно, слоняюсь вокруг. А что? Ты хочешь пригласить меня поесть?
   – Да, хочу, мы бы еще с тобой поговорили. Дон явно обрадовалась:
   – И я не прочь.
   Высадив Лорен у школы, Фил сразу поехал в контору. Но прежде чем подняться наверх, он задержался в магазине, чтобы купить новые кухонные ножницы, которые заказала Джейн.
   «Кухонные ножницы, – подумал он мрачно. – Она хочет, наверное, заколоть меня».
   Он купил их утром, потому что знал: когда будет уходить с работы, то не вспомнит просьбу жены. Будет не до этого.
   Взойдя наверх, он отпер дверь и вошел. Элоиза, его секретарша, еще не приехала. В комнате пахло сыростью и было душно. Он открыл настежь окна и уселся за стол, думая, что, пожалуй, надо было позволить Лорен поговорить с ним, когда они ехали в школу. Нехорошо, неправильно это, что они так отдалились. Если бы дома была иная обстановка, то, может, ему легче было общаться с дочерью, но у него с Джейн сейчас такие напряженные отношения, что просто не было сил решать другие проблемы.
   Он размышлял также, не стоит ли ему позвонить Бенджамину Браунингу. Они же почти заключили сделку, когда Лорен разорвала помолвку, а после этого он не мог до Браунинга дозвониться.
   «А, черт возьми!» Он пододвинул телефон и набрал номер его офиса.
   Послышался сухой и деловитый голос его секретарши:
   – А кто звонит, можно узнать?
   – Фил Робертс.
   – Пожалуйста, подождите минутку, мистер Робертс, я посмотрю, не занят ли он.
   Фил сосчитал до десяти.
   – Извините, мистер Роберте, но у мистера Браунинга совещание. Что-нибудь передать?
   – Да. Я звонил несколько раз. Мне очень нужно, как можно скорее, переговорить с ним. Может быть, он сам мне позвонит?
   – Да. Я обязательно передам вашу просьбу, уверена, что он перезвонит.
   «Да уж, ты уверена», – мрачно подумал Фил.
   Харлан сказал Арете Мэй, что у него болит горло.
   – Сильно?
   – Да, очень, – соврал Харлан.
   – А где твоя сестра? – Ее всевидящие глаза обшарили трейлер.
   – Ее еще нет, – сказал Харлан.
   Арета Мэй пристально взглянула на него, не позволив врать дальше.
   – Когда она вернется? Он опустил глаза:
   – Не знаю.
   Арета Мэй сделала гримасу, она прекрасно знала, что Син-дра не вернется. Она знала это уже в пятницу, когда девчонка болтала что-то насчет уик-энда.
   Она обыскала трейлер: все любимые вещи Синдры исчезли, и вещи Ника тоже. Значит, он тоже сбежал. Интересно, сказать Примо или нет? Нет. Она подождет, заметит ли он, что его единственный сын исчез. Если и заметит, то, наверное, через несколько недель – вот как он его любит.
   Вообще-то она теперь не имела ничего против побега Синдры, раз с ней Ник. По крайней мере, он позаботится о ней, и, может, эти двое добьются для себя чего-нибудь получше.
   – Ладно, – сказала она Харлану, – все в порядке, можешь оставаться дома.
   Он пришел в восторг. Он не надеялся, что ему так ловко удастся обвести ее вокруг пальца. Харлан никогда не рассказывал, как ему плохо приходится в школе и как его дразнят «черномазым», «грязным нищим» и «вонючим ублюдком». Он уже привык и даже начал защищаться, когда его били.
   Как только Арета Мэй ушла на работу, он проскользнул в ее трейлер посмотреть, не найдется ли чего поесть. Примо, как всегда, крепко дрых, телевизор вопил во всю мочь. Харлан заметил, что рот у Примо широко открыт. Интересно, как это ничего в него не заползает? Подавив смешок, он подкрался к холодильнику и заглянул внутрь. Там он усмотрел куриную ножку и, не раздумывая о последствиях, схватил ее и поспешно смылся из трейлера, прежде чем его застукали.
   Примо услышал, как хлопнула дверь, и проснулся. Он сел и почесал живот. Хотя еще рано, но жара чертовская, по телу сбегали ручейки пота.
   Он встал, подошел к двери и ступил на крыльцо. Костлявая собака заворчала на него. Он поднял банку из-под пива и швырнул в шелудивое животное.
   Последнее время Примо овладело беспокойство. Он никогда не любил оставаться где-нибудь надолго. Арета Мэй, может быть, и хорошая женщина, но ему надоела. Ему всегда надоедало быть подолгу с одной и той же бабой.
   Наверное, настало время податься куда-нибудь еще, в конце концов, впереди целая страна и много других женщин, которые будут счастливы завладеть им. Он еще красивый мужчина. Да, красивый, и большой умелец по этой части. А чего еще женщине надо?
   Продолжая скрести брюхо, он направился в уборную и облегчился.
   Выходя, Примо наткнулся на Харлана. Тот сидел на ступеньках трейлера и жевал куриную ножку.
   – Ты чего глазеешь, парень? – спросил он. Харлан опустил взгляд:
   – Ничего.
   – Нечего мне заливать мозги. Ты почему не в школе? Харлан все так же смотрел вниз.
   – Чувствую себя плохо, – пробормотал он.
   Арета Мэй и ее дерьмовые ребятишки все время болеют. Не то что Синдра. Его дочерь! Да, она красивая девка стала. Если
   бы не его собственная плоть и кровь, он бы обязательно постарался ее уложить. Ей нужен опытный мужчина, постарше, который ее кое-чему бы научил.
   – Не хочешь проехаться? – спросил он Харлана. Мальчишка широко раскрыл глаза. Примо никогда еще с
   ним не разговаривал, тем более никогда не предлагал покатать.
   – А куда? – спросил он подозрительно.
   – В город, если у тебя нет предложения получше.
   – Нет.
   – О'кей. Тогда прыгай.
   Примо даже сам себе удивился: чего это он так раздобрился, что позволяет мальчишке увязаться за ним. Потому что в Босвелле делать было совсем нечего, вот почему. Это был крошечный, хилый городишко. Ни приличного бара, ни стриптиза, совсем ничего.
   В голове у него возникла новая мысль. Если он даст деру, надо брать Ника или нет?
   А что, он обязан, что ли? Мальчишка уже достаточно взрослый и противный, пора ему жить самостоятельно.
   А кроме того, Арета Мэй вроде бы к нему прикипела, пусть она о нем и заботится.
   Не то чтобы он сегодня собирался смыться. Сейчас он ехал в город, только чтобы запастись пивом и крекерами. А уедет он в следующую пятницу, как раз Арета Мэй придет домой с получкой. И он, разумеется, возьмет эти денежки, кто же ему помешает. А сам уедет ночью, и когда они поймут, что он утек, он уже будет за двести миль от них.
   Примо Анджело тоже заслуживает приличной жизни, но приятно думать, что если ничего лучшего не найдется, то он всегда может вернуться обратно. Арета Мэй всегда его будет ждать.
   Элоиза Хэнсон приехала в контору Фила Робертса ровно в полдень. Она работала три раза в неделю после обеда, печатала на машинке и вела документацию. Надо сказать, последнее время документировать было почти нечего – дела шли неважно.
   Элоиза была маленькой, полненькой женщиной лет тридцати пяти, с розовыми щечками, чистюля, с мягким взглядом карих глаз. В прошлом году она овдовела – ее муж погиб от несчастного случая на консервной фабрике, – и ей нужен был заработок, чтобы содержать себя и старую мать.
   Сначала отношения между нею и Филом Робертсом были исключительно деловыми, но по мере того, как шло время, они все сближались и, наконец, стали любовниками.
   И оба испытывали чувство вины.
   И оба ненавидели двойственность положения.
   И оба не могли совладать с собой.
   Как только Элоиза вошла в контору, обмахиваясь носовым платком и что-то лепеча про невыносимую жару, Фил понял, что сегодня работа не пойдет. Он взял ее за руку и повел к себе в кабинет.