Страница:
Как все хорошие актеры, Джулиан прекрасно понимал намеки. Через секунду он уже был рядом с ней, держа наготове золотую зажигалку.
– Мерси. – У нее был низкий, немного хриплый голос свидетельство бесконечных вечеров, проведенных в табачном дыму, и долгих ночей любви. Он был заинтригован. – Сегодня вечером вы были просто великолепны. – Она улыбнулась. – Самый лучший Гамлет, какого я когда-нибудь видела. Вы лучше, чем Гиннес. Пожалуй, даже лучше, чем Оливер.
– Благодарю вас, мадмуазель, вы очень любезны. Но, мне кажется, вы используете запрещенный прием: вы знаете, кто я такой, а я не знаю даже вашего имени.
– Инес, – мягко произнесла она, – Инес Джиллар.
– Прекрасное имя для такой прекрасной женщины, – не удержался от банальности Джулиан. Он почувствовал, что краснеет, заметив у нее на губах легкую усмешку, но улыбка была теплой и зовущей. Обычно, почувствовав взаимное влечение, он действовал без промедления. Имея на своем счету немало романов за время брака с Фиби, он вовсе не собирался останавливаться. Неважно, что Фиби беременна, это его не остановит, ведь эта девушка совершенно очаровательна, она буквально излучает сексуальность.
Внезапно он испытал острое желание. Ему захотелось гладить и ласкать длинные легкие волосы, чувствовать, как эти гибкие руки с ненакрашенными ногтями царапают ему спину, ему захотелось сорвать с нее великолепное платье и почувствовать своей грудью ее соски. Все эти мысли в одно мгновение промелькнули у него в голове.
Он глубоко затянулся сигаретой, а она как раз докурила свою. Инес, конечно, мгновенно прочла все его мысли. Она слишком много времени провела среди мужчин и научилась понимать их с полувзгляда. Джулиан привлек ее внимание, когда она увидела его в первый раз в «Пигмалионе», сейчас она была рада, что он ответил на ее призыв. Но ей надо быть умнее. Намного умнее. Он безумно красив, очарователен, знаменит… и женат. Любая женщина сойдет из-за него с ума, говорят, некоторые даже пытались покончить с собой. Милашка Брукс – самый красивый мужчина в мире. Она должна показать себя с самой лучшей стороны, быть ни на кого не похожей.
– Когда я смогу увидеть вас? – прошептал Джулиан, краем глаза заметив, что один из самых надоедливых журналистов устремился к нему. – Я хочу увидеть вас, Инес, и как можно быстрее. Прошу вас.
– Гросвенор, 1734, – прошептала она, удаляясь, как прекрасное видение, и оставляя в воздухе аромат духов. – Буду ждать вас, Джулиан, буду ждать… позвоните мне в любое удобное для вас время…
Джулиан не мог ждать. Он должен был видеть Инес Джиллар. Он позвонил ей на следующее утро, и она дала ему адрес своей квартиры на Пастушьем Рынке. Он выбежал из дома на Конот-сквер и прыгнул в черный кэб еще до того, как Фиби продрала глаза после вчерашней пирушки. Он знал, что у нее случится припадок, когда она прочитает в утренней прессе отзывы на свою игру, и не хотел оказаться дома, когда она будет бесноваться. Критики не любили ее и, хваля Джулиана за роль Гамлета, одновременно разносили его в пух и прах как постановщика и режиссера за то, что он дал своей жене эту роль.
Он плотно завернулся в теплый плащ, затянул пояс и слегка сдвинул бежевую шляпу набок. Неудивительно, что кэбмен сразу же его узнал.
– Приветствую вас, мистер Брукс, – радостно улыбнулся он. – Прекрасные рецензии на ваш спектакль. Вы их видели? Даже Джеймсу Агату понравилось. – Лондонские кэбмены любили знаменитостей, зачастую возя их не за деньги, а за автограф.
Джулиан просто улыбнулся в ответ. У него не было настроения говорить с кэбменом, ему хотелось думать только об Инес. Впервые за много лет его интерес к женщине был сильнее интереса к отзывам критики. Он ждал встречи с огромным нетерпением, чувствуя себя маленьким мальчиком у елки в Рождественскую ночь. Он думал о ней с прошлого вечера. Кэбмен понял молчаливый намек и оставил Джулиана наедине с его мыслями, пока они ехали к Пастушьему Рынку.
Когда Инес открыла дверь, на ней был черный вязаный свитер и юбка в черно-белую клетку, затянутая широким лакированным ремнем, который подчеркивал изящество и тонкость ее талии. Инес была само очарование, но в ней угадывалась ранимость, которую Джулиан нашел необычайно волнующей. Свежее, ясное лицо девушки было чистым, без грамма косметики.
На стенах ее квартиры, в изысканных рамах висели картины Делакруа, Энгра и Давида. Ему показалось, что он узнал несколько ранних работ Буше и Фрагонара. Мебель была просто восхитительная, в голубых и белых вазах стояли весенние цветы. Да, у этой женщины прекрасный вкус, и она божественно красива.
Инес играла с ним так же нежно и хитро, как рыболов, поймавший огромного лосося на удочку для форели. Наконец-то он у нее дома! Джулиан, Милашка Брукс. Театральный Идол собственной персоной сидел у нее на софе, потягивая кофе из маленькой чашечки севрского фарфора и смотрел на нее взглядом, в котором горело желание.
Ни словом, ни жестом она не выдала свою профессию, не раскрыла секрета, ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Больше месяца она не позволяла ему даже поцеловать себя. Она заставила его доказывать, что он просто сходит с ума от любви к ней. Только тогда она позволила ему овладеть собой. Естественно, она сыграла так, что Джулиан поверил в свою победу, считая, что он завоевал ее.
После воскресного спектакля он предложил Инес поехать за город, в его миленький коттедж. Фиби купила этот дом, поддавшись мимолетному увлечению загородной жизнью, но съездила туда лишь однажды, предпочитая Сент-Джеймс и Пиккадилли грязным дорогам Глостершира. Джулиан долго уговаривал Инес, и она, наконец, согласилась.
Инес приготовила на старомодной плите такие изысканные блюда, которые понравились бы самому привередливому гурману, и открыла бутылку старого кларета.
После ужина она села у камина, в котором потрескивали сухие дрова, и нежно прижалась к любовнику.
Инес чувствовала, что настал момент близости: сначала она по-девичьи сопротивлялась и вдруг уступила его жарким поцелуям. Удобно устроившись на мягкой кровати, Инес взяла инициативу в свои руки, поразив Джулиана страстностью и умением.
Они занимались любовью всю ночь напролет, и это превзошло все ожидания Джулиана. Даже он, с его богатой практикой, не смог превзойти искусства Инес.
У Джулиана были десятки любовниц – англичанок и американок. Это были в основном актрисы, но ни одну из них нельзя было назвать по-настоящему страстной женщиной. Они вздыхали, стонали, извиваясь и произнося фразы типа: «О, Боже, дорогой, как хорошо», но он чувство-пал, что ему чего-то не хватает в этих любовных играх. Они отдавали ему свои тела с огромным энтузиазмом, но он был почти уверен, что сердца их оставались холодными.
С Инес все было совсем по-другому. Казалось, что безумный жар ее страсти испепелит его полностью, ему хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Он чувствовал, что это подлинное чувство, а не игра, что она отдается ему вся, без остатка. Ее кожа сводила его с ума – перламутровая, нежная, пахнущая жасмином. Когда она обвила вокруг него свои стройные длинные ноги, шепча хриплым голосом возбуждающие страстные слова, он совершенно обезумел. Никогда еще у него не было такой женщины. Еще в ранней юности Инес в совершенстве овладела всеми секретами любовного искусства. Ее сексуальное мастерство было настоящей ловушкой для мужчин: даже умудренный опытом и немало повидавший на своем веку Джулиан был сражен наповал. В конце этой бурной ночи он попытался хоть немного вздремнуть, почти ни на что уже не способный, но она нежно и осторожно, как змея, заглатывающая маленькую мышку, взяла в рот его усталый член и начала ласкать. Ее тело не уставало, страсть была неутолимой. Язык и губы доставляли ему такое удовольствие, что он опять возбудился, не в силах устоять перед ласками Инес.
Пожалуй, впервые Джулиан почувствовал, что их чувства совпадают. Ее физическое влечение к нему было таким же сильным, как у него самого. Они занимались теперь любовью все утро и весь день до его ухода в театр. Тридцатисемилетний Джулиан своим пылом и сексуальным темпераментом превосходил семнадцатилетних. Иногда он даже пугался, не скажутся ли эти любовные упражнения на его игре, но все выходило как раз наоборот. Каждый вечер его Гамлет поднимался на новые вершины, и публика кричала и хлопала так громко, что, казалось, рухнут все балки и перекрытия театра «Хеймаркет». Он часто говорил Инес, что она, как Клеопатра, никогда не насыщается его страстью, оставляя «голодным» и его.
Фиби, естественно, вскоре заподозрила, что у мужа началась очередная любовная история. У нее снова случился выкидыш, чему она в душе была очень рада. Но на людях она разыгрывала ужасное горе. Однажды, когда Джулиан предпринял робкую попытку заняться с ней любовью (он считал, что это его долг), Фиби с раздражением оттолкнула его.
– Не трогай меня своим усталым хоботом, – прошипела она. – Тебе придется ждать не меньше трех месяцев. Доктор сказал, что мне следует воздерживаться от секса, так что иди в ванную и обслужи себя сам, как хороший мальчик… или пойди куда-нибудь, где ты обычно этим занимаешься, – сказала она, жадно впиваясь зубами в шоколадный бисквит.
Такое отношение жены полностью устраивало Джулиана. Он был поглощен мыслями об Инес, своем ангеле, очаровательной французской красавице, предмете страсти. Он стал ее рабом, покорным и очарованным, причем не только сексом. Никогда раньше он не испытывал такой радости от общения с женщиной и вскоре понял, что уже не может представить себе жизнь без нее.
Инес по-прежнему удавалось скрывать от Джулиана настоящую профессию. В свои двадцать девять лет она понимала, что годы, когда проституция приносила ей большие доходы, скоро кончатся. Джулиан был красив, богат, удачлив, да к тому же очаровательный любовник. Она понимала, что этот мужчина подходит ей, хотя видела, что он ведет двойную жизнь, как большинство мужчин. С одной стороны, он ужасный бабник и волокита, но Инес это не волновало. А вот ее прошлая жизнь должна была быть безупречной, Чтобы удовлетворить его строгим требованиям. Он бы никогда не смирился с тем, что она когда-то была проституткой. Ни при каких условиях она не могла рассказать ему об этом. Как бы сильно он ее ни любил, узнав, он сразу бы порвал с ней.
Инес попала в трудную ситуацию. Конечно, шансов на то, что удастся скрыть правду, было немного, но, с другой стороны, большинство ее клиентов сами ужасно боялись огласки. Заведя роман с Джулианом, она перестала с ними встречаться, объяснив, что собирается надолго покинуть Лондон. Она наплела Джулиану кучу небылиц о своей жизни, и он охотно в них поверил. Теперь она молилась, чтобы правда не выплыла наружу.
Инес сказала, что ее родители погибли в автокатастрофе в Париже, когда она была совсем маленькой. Ее взяла к себе старая тетушка в Йоркшире. Когда Инес было двадцать, тетка умерла, оставив девушке в наследство квартиру, несколько драгоценных вещичек и достаточную сумму денег, чтобы безбедно жить на них. Джулиан поверил. Несмотря на свою неразборчивость в любовных связях, он был ужасно старомоден. Он даже не мог себе представить Инес с другим мужчиной. Она призналась ему, что до него у нее было три любовника, но наотрез отказалась обсуждать подробности, убеждая Джулиана в том, что он не должен ревновать ее к прошлому.
Ей удалось совершенно поработить его в постели, привязать к себе, запутав в хитросплетениях очаровательной лжи. Теперь Инес пыталась решить другую, более сложную проблему – оторвать его от жены. Это было самым главным. Фиби не позволит Джулиану уйти просто так. Она его, конечно, не любит, их брак не более чем пустой звук, но ей нравится быть миссис Брукс, и все, что с этим связано. Фиби была жестокой и откровенной женщиной, она была расчетлива и умна, впрочем, уступая в этом своей сопернице.
Инес как-то завела с Джулианом разговор о браке, но он никак не отреагировал. Зачем что-то менять? Ведь Фиби всегда закрывала глаза на его любовные дела, понимая, что все рано или поздно кончится, и он вернется в лоно семьи.
И она, конечно же, была права. Инес знала, что существует определенный период, когда мужчина и женщина испытывают такое страстное влечение друг к другу, что брак возможен. Если они не поженились в этот момент, то уже никогда этого не сделают.
Джулиан крепко сидел у нее на крючке, и Инес поняла, что настал момент предъявить ультиматум.
– Брак, дорогой Джулиан, вот что мне нужно, – тихо сказала она. Они сидели за столом, накрытым красивой скатертью с бахромой, и ели цыпленка в винном соусе. – Мы должны пожениться.
– Милая девочка, ангел мой, это невозможно. Я ведь уже говорил тебе об этом, – сдержанно ответил Джулиан. – Фиби ни за что не позволит мне уйти, и мы с тобой оба это знаем. Дорогая, а разве нельзя оставить все как прежде? Я так счастлив с тобой, Инес!
– Нет, Джулиан, – твердо ответила она, понимая, что становится на довольно шаткий путь. Но, как расчетливая и проницательная женщина, она знала, что должна это сделать. – Иначе я больше не смогу с тобой встречаться.
– Ну почему же нет, мой ангел? – с искренним изумлением спросил Джулиан. – Мы же так сильно друг друга любим, Инес, я не вынесу разлуки с тобой!
Инес поняла, что ей придется действовать намного жестче, чем она предполагала. Она боготворила Джулиана и мечтала выйти за него замуж, она хотела жить с ним вместе. Единственная возможность добиться этого – безошибочно сыграть свою роль в игре, где на кон поставлено все. Джулиан был ценным выигрышем, и она это знала.
На следующий день Инес исчезла. Она собрала маленький чемоданчик и, не сказав ни слова, уехала на целую неделю. Потом она послала ему в театр короткую записку, сообщая, что находится в деревне, и указав номер телефона.
Он немедленно позвонил и стал умолять ее вернуться.
– Нет, Джулиан, нет. Я не могу начать снова с тобой встречаться, – решительно ответила Инес, хотя всем сердцем рвалась к нему. – Я слишком люблю тебя, чтобы сохранить отношения без брака. Мы должны забыть друг друга, дорогой.
– Нет! – заорал Джулиан, вне себя от мысли, что может ее потерять. – Ты не сделаешь этого, Инес, ты просто не можешь… Я схожу с ума без тебя. Где ты, скажи мне? Я приеду, я должен увидеть тебя, мой ангел. Сейчас же, немедленно, я должен…
– Нет, – мягко сказала Инес. – Нет, Джулиан. Либо свадьба, либо между нами все кончено. Мы вместе уже семь месяцев. Если мы теперь не поженимся, я должна буду пойти своей дорогой. И если без тебя, что ж, пусть так и будет.
Она повесила трубку, оставив Джулиана в совершенной беспомощности. Он понимал, что Инес права. Его брак с Фиби не более чем фарс. Он разведется с ней и женится ни Инес. Развод. Когда-то это должно было произойти. Почему бы и нет. Он любит Инес. В ней есть все, что ему правится в женщине.
Для Инес это время было жестоким испытанием. «Господи, пожалуйста, пусть это получится, – молилась она. – Пожалуйста, Господи». Она хотела быть с Джулианом всю жизнь. Она должна была быть с ним.
Когда Джулиан, в конце концов, во всем признался Фиби и сказал, что хочет развестись, Фиби пришла в неистовство. Она рвала и метала, швыряла драгоценные предметы и украшения. Она бросала в мужа фарфоровые пазы и другие сокровища, которые они так долго собирали. Эта буря продолжалась целый час. Она угрожала Джулиану самыми ужасными последствиями, если он ее бросит.
– Я подниму такой скандал, что ты будешь уничтожен. История с Кандидой, этой сучкой, которая пыталась покончить жизнь самоубийством, покажется тебе просто цветочками, – орала она. От злобы ее лицо стало уродливым и дряблым, а глаза наполнились слезами. – Теперь тебе уже никогда не быть сэром Джулианом Бруксом. Даже если ты получишь развод.
– Милая моя девочка, – сказал Джулиан, стряхивая с рукава осколок разбитой фарфоровой вазы и пытаясь сохранять спокойствие, – меня абсолютно не волнует то, что ты тут вытворяешь. Мне также наплевать на всякое рыцарство. Я актер, и это единственное, что меня действительно волнует.
– Ты не актер, – с презрением произнесла Фиби. – Ты просто шут. Когда ты впервые появился на экране в роли Карла II, в парике, который делал тебя похожим на дохлого пуделя, все просто покатывались со смеху и говорили, что ты так хреново играешь, что тебе не заработать на свое хреновое существование.
– Спасибо, Фиби, – спокойно ответил Джулиан. – Спасибо за твои добрые слова. Твоя безграничная преданность так трогательна.
– А эта французская шлюха, она умеет быть преданной?
– Да, – вздохнул Джулиан, – она умеет.
– А она знает, что ты педик?
Джулиан побледнел. В тех пор как в школе у него были нежные отношения с Уилсоном, он никогда больше этим не занимался, ни словом ни жестом не позволяя усомниться в том, что он настоящий мужчина. Однажды, в первые дни их брака, он признался Фиби в своем нежном отношении к тому мальчику. Как настоящая стерва, она ничего не забыла.
– Ну и что ты хочешь этим сказать? – холодно спросил он.
– Ничего, – прокаркала она, чувствуя, что ее яд попал в цель. – Абсолютно ничего, Джулиан.
Фиби никогда не подозревала его в этом, но, может быть, мужчина, с которым она прожила одиннадцать лет, действительно склонен к гомосексуализму? Ей всегда казалось, что Джулиан флиртует с сэром Криспином Пиком, когда они смеялись, обнимая друг друга. К сожалению, у нее не было никаких доказательств. Жаль, ведь это была бы прекрасная дубинка для Джулиана! Он не пережил бы клейма гомосексуалиста.
Любовь Джулиана к этой женщине была действительно искренней. Это-то и бесило Фиби. Каким бы плохим ни был их брак, он был ничем не хуже многих других театральных браков. Фиби всегда самоуверенно полагала, что, как и все их знакомые пары, они с Джулианом проживут всю жизнь вместе, пусть не слишком романтично, но зато так удобно и прилично. А теперь он хочет изменить всю ее жизнь ради какой-то любви. Любовь! Ну и идиотизм, думала она со злостью. Ее просто не существует. Это все, как говорит Ноэлль, просто дурная шутка.
Джулиан попытался успокоить Фиби, предложив ей огромную сумму денег. Он отдаст ей дом, мебель, картины – все, что они так тщательно собирали долгие годы совместной жизни. Он отдавал ей все в обмен на свободу и возможность жениться на Инес. Но Фиби отказалась.
И только Инес, в конце концов, смогла найти способ уговорить Фиби. Она долго размышляла над этой проблемой, анализируя все варианты, и пришла к выводу, что Фиби даст Джулиану свободу в обмен на проценты от его будущих заработков, причем пожизненные проценты. Она сказала Джулиану, чтобы он предложил ей десять процентов. Поразмышляв сутки, Джулиан пришел к жене с этим щедрым предложением.
– Двадцать процентов, – выпалила в ответ Фиби. – Это мое последнее слово.
– Пятнадцать, – устало вздохнул Джулиан.
– Ну ладно, так и быть, сукин сын, – презрительно фыркнула Фиби. – Пятнадцать процентов пожизненно, не забудь. Играй до самой смерти свою роль, любимый.
– Договорились, – сказал Джулиан, чувствуя, что с души упал тяжелый камень.
Наконец-то он освободился. Освободился от Фиби. Освободился, чтобы навсегда соединиться с Инес. Теперь он может лететь в Голливуд.
Глава 11
Глава 12
– Мерси. – У нее был низкий, немного хриплый голос свидетельство бесконечных вечеров, проведенных в табачном дыму, и долгих ночей любви. Он был заинтригован. – Сегодня вечером вы были просто великолепны. – Она улыбнулась. – Самый лучший Гамлет, какого я когда-нибудь видела. Вы лучше, чем Гиннес. Пожалуй, даже лучше, чем Оливер.
– Благодарю вас, мадмуазель, вы очень любезны. Но, мне кажется, вы используете запрещенный прием: вы знаете, кто я такой, а я не знаю даже вашего имени.
– Инес, – мягко произнесла она, – Инес Джиллар.
– Прекрасное имя для такой прекрасной женщины, – не удержался от банальности Джулиан. Он почувствовал, что краснеет, заметив у нее на губах легкую усмешку, но улыбка была теплой и зовущей. Обычно, почувствовав взаимное влечение, он действовал без промедления. Имея на своем счету немало романов за время брака с Фиби, он вовсе не собирался останавливаться. Неважно, что Фиби беременна, это его не остановит, ведь эта девушка совершенно очаровательна, она буквально излучает сексуальность.
Внезапно он испытал острое желание. Ему захотелось гладить и ласкать длинные легкие волосы, чувствовать, как эти гибкие руки с ненакрашенными ногтями царапают ему спину, ему захотелось сорвать с нее великолепное платье и почувствовать своей грудью ее соски. Все эти мысли в одно мгновение промелькнули у него в голове.
Он глубоко затянулся сигаретой, а она как раз докурила свою. Инес, конечно, мгновенно прочла все его мысли. Она слишком много времени провела среди мужчин и научилась понимать их с полувзгляда. Джулиан привлек ее внимание, когда она увидела его в первый раз в «Пигмалионе», сейчас она была рада, что он ответил на ее призыв. Но ей надо быть умнее. Намного умнее. Он безумно красив, очарователен, знаменит… и женат. Любая женщина сойдет из-за него с ума, говорят, некоторые даже пытались покончить с собой. Милашка Брукс – самый красивый мужчина в мире. Она должна показать себя с самой лучшей стороны, быть ни на кого не похожей.
– Когда я смогу увидеть вас? – прошептал Джулиан, краем глаза заметив, что один из самых надоедливых журналистов устремился к нему. – Я хочу увидеть вас, Инес, и как можно быстрее. Прошу вас.
– Гросвенор, 1734, – прошептала она, удаляясь, как прекрасное видение, и оставляя в воздухе аромат духов. – Буду ждать вас, Джулиан, буду ждать… позвоните мне в любое удобное для вас время…
Джулиан не мог ждать. Он должен был видеть Инес Джиллар. Он позвонил ей на следующее утро, и она дала ему адрес своей квартиры на Пастушьем Рынке. Он выбежал из дома на Конот-сквер и прыгнул в черный кэб еще до того, как Фиби продрала глаза после вчерашней пирушки. Он знал, что у нее случится припадок, когда она прочитает в утренней прессе отзывы на свою игру, и не хотел оказаться дома, когда она будет бесноваться. Критики не любили ее и, хваля Джулиана за роль Гамлета, одновременно разносили его в пух и прах как постановщика и режиссера за то, что он дал своей жене эту роль.
Он плотно завернулся в теплый плащ, затянул пояс и слегка сдвинул бежевую шляпу набок. Неудивительно, что кэбмен сразу же его узнал.
– Приветствую вас, мистер Брукс, – радостно улыбнулся он. – Прекрасные рецензии на ваш спектакль. Вы их видели? Даже Джеймсу Агату понравилось. – Лондонские кэбмены любили знаменитостей, зачастую возя их не за деньги, а за автограф.
Джулиан просто улыбнулся в ответ. У него не было настроения говорить с кэбменом, ему хотелось думать только об Инес. Впервые за много лет его интерес к женщине был сильнее интереса к отзывам критики. Он ждал встречи с огромным нетерпением, чувствуя себя маленьким мальчиком у елки в Рождественскую ночь. Он думал о ней с прошлого вечера. Кэбмен понял молчаливый намек и оставил Джулиана наедине с его мыслями, пока они ехали к Пастушьему Рынку.
Когда Инес открыла дверь, на ней был черный вязаный свитер и юбка в черно-белую клетку, затянутая широким лакированным ремнем, который подчеркивал изящество и тонкость ее талии. Инес была само очарование, но в ней угадывалась ранимость, которую Джулиан нашел необычайно волнующей. Свежее, ясное лицо девушки было чистым, без грамма косметики.
На стенах ее квартиры, в изысканных рамах висели картины Делакруа, Энгра и Давида. Ему показалось, что он узнал несколько ранних работ Буше и Фрагонара. Мебель была просто восхитительная, в голубых и белых вазах стояли весенние цветы. Да, у этой женщины прекрасный вкус, и она божественно красива.
Инес играла с ним так же нежно и хитро, как рыболов, поймавший огромного лосося на удочку для форели. Наконец-то он у нее дома! Джулиан, Милашка Брукс. Театральный Идол собственной персоной сидел у нее на софе, потягивая кофе из маленькой чашечки севрского фарфора и смотрел на нее взглядом, в котором горело желание.
Ни словом, ни жестом она не выдала свою профессию, не раскрыла секрета, ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Больше месяца она не позволяла ему даже поцеловать себя. Она заставила его доказывать, что он просто сходит с ума от любви к ней. Только тогда она позволила ему овладеть собой. Естественно, она сыграла так, что Джулиан поверил в свою победу, считая, что он завоевал ее.
После воскресного спектакля он предложил Инес поехать за город, в его миленький коттедж. Фиби купила этот дом, поддавшись мимолетному увлечению загородной жизнью, но съездила туда лишь однажды, предпочитая Сент-Джеймс и Пиккадилли грязным дорогам Глостершира. Джулиан долго уговаривал Инес, и она, наконец, согласилась.
Инес приготовила на старомодной плите такие изысканные блюда, которые понравились бы самому привередливому гурману, и открыла бутылку старого кларета.
После ужина она села у камина, в котором потрескивали сухие дрова, и нежно прижалась к любовнику.
Инес чувствовала, что настал момент близости: сначала она по-девичьи сопротивлялась и вдруг уступила его жарким поцелуям. Удобно устроившись на мягкой кровати, Инес взяла инициативу в свои руки, поразив Джулиана страстностью и умением.
Они занимались любовью всю ночь напролет, и это превзошло все ожидания Джулиана. Даже он, с его богатой практикой, не смог превзойти искусства Инес.
У Джулиана были десятки любовниц – англичанок и американок. Это были в основном актрисы, но ни одну из них нельзя было назвать по-настоящему страстной женщиной. Они вздыхали, стонали, извиваясь и произнося фразы типа: «О, Боже, дорогой, как хорошо», но он чувство-пал, что ему чего-то не хватает в этих любовных играх. Они отдавали ему свои тела с огромным энтузиазмом, но он был почти уверен, что сердца их оставались холодными.
С Инес все было совсем по-другому. Казалось, что безумный жар ее страсти испепелит его полностью, ему хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Он чувствовал, что это подлинное чувство, а не игра, что она отдается ему вся, без остатка. Ее кожа сводила его с ума – перламутровая, нежная, пахнущая жасмином. Когда она обвила вокруг него свои стройные длинные ноги, шепча хриплым голосом возбуждающие страстные слова, он совершенно обезумел. Никогда еще у него не было такой женщины. Еще в ранней юности Инес в совершенстве овладела всеми секретами любовного искусства. Ее сексуальное мастерство было настоящей ловушкой для мужчин: даже умудренный опытом и немало повидавший на своем веку Джулиан был сражен наповал. В конце этой бурной ночи он попытался хоть немного вздремнуть, почти ни на что уже не способный, но она нежно и осторожно, как змея, заглатывающая маленькую мышку, взяла в рот его усталый член и начала ласкать. Ее тело не уставало, страсть была неутолимой. Язык и губы доставляли ему такое удовольствие, что он опять возбудился, не в силах устоять перед ласками Инес.
Пожалуй, впервые Джулиан почувствовал, что их чувства совпадают. Ее физическое влечение к нему было таким же сильным, как у него самого. Они занимались теперь любовью все утро и весь день до его ухода в театр. Тридцатисемилетний Джулиан своим пылом и сексуальным темпераментом превосходил семнадцатилетних. Иногда он даже пугался, не скажутся ли эти любовные упражнения на его игре, но все выходило как раз наоборот. Каждый вечер его Гамлет поднимался на новые вершины, и публика кричала и хлопала так громко, что, казалось, рухнут все балки и перекрытия театра «Хеймаркет». Он часто говорил Инес, что она, как Клеопатра, никогда не насыщается его страстью, оставляя «голодным» и его.
Фиби, естественно, вскоре заподозрила, что у мужа началась очередная любовная история. У нее снова случился выкидыш, чему она в душе была очень рада. Но на людях она разыгрывала ужасное горе. Однажды, когда Джулиан предпринял робкую попытку заняться с ней любовью (он считал, что это его долг), Фиби с раздражением оттолкнула его.
– Не трогай меня своим усталым хоботом, – прошипела она. – Тебе придется ждать не меньше трех месяцев. Доктор сказал, что мне следует воздерживаться от секса, так что иди в ванную и обслужи себя сам, как хороший мальчик… или пойди куда-нибудь, где ты обычно этим занимаешься, – сказала она, жадно впиваясь зубами в шоколадный бисквит.
Такое отношение жены полностью устраивало Джулиана. Он был поглощен мыслями об Инес, своем ангеле, очаровательной французской красавице, предмете страсти. Он стал ее рабом, покорным и очарованным, причем не только сексом. Никогда раньше он не испытывал такой радости от общения с женщиной и вскоре понял, что уже не может представить себе жизнь без нее.
Инес по-прежнему удавалось скрывать от Джулиана настоящую профессию. В свои двадцать девять лет она понимала, что годы, когда проституция приносила ей большие доходы, скоро кончатся. Джулиан был красив, богат, удачлив, да к тому же очаровательный любовник. Она понимала, что этот мужчина подходит ей, хотя видела, что он ведет двойную жизнь, как большинство мужчин. С одной стороны, он ужасный бабник и волокита, но Инес это не волновало. А вот ее прошлая жизнь должна была быть безупречной, Чтобы удовлетворить его строгим требованиям. Он бы никогда не смирился с тем, что она когда-то была проституткой. Ни при каких условиях она не могла рассказать ему об этом. Как бы сильно он ее ни любил, узнав, он сразу бы порвал с ней.
Инес попала в трудную ситуацию. Конечно, шансов на то, что удастся скрыть правду, было немного, но, с другой стороны, большинство ее клиентов сами ужасно боялись огласки. Заведя роман с Джулианом, она перестала с ними встречаться, объяснив, что собирается надолго покинуть Лондон. Она наплела Джулиану кучу небылиц о своей жизни, и он охотно в них поверил. Теперь она молилась, чтобы правда не выплыла наружу.
Инес сказала, что ее родители погибли в автокатастрофе в Париже, когда она была совсем маленькой. Ее взяла к себе старая тетушка в Йоркшире. Когда Инес было двадцать, тетка умерла, оставив девушке в наследство квартиру, несколько драгоценных вещичек и достаточную сумму денег, чтобы безбедно жить на них. Джулиан поверил. Несмотря на свою неразборчивость в любовных связях, он был ужасно старомоден. Он даже не мог себе представить Инес с другим мужчиной. Она призналась ему, что до него у нее было три любовника, но наотрез отказалась обсуждать подробности, убеждая Джулиана в том, что он не должен ревновать ее к прошлому.
Ей удалось совершенно поработить его в постели, привязать к себе, запутав в хитросплетениях очаровательной лжи. Теперь Инес пыталась решить другую, более сложную проблему – оторвать его от жены. Это было самым главным. Фиби не позволит Джулиану уйти просто так. Она его, конечно, не любит, их брак не более чем пустой звук, но ей нравится быть миссис Брукс, и все, что с этим связано. Фиби была жестокой и откровенной женщиной, она была расчетлива и умна, впрочем, уступая в этом своей сопернице.
Инес как-то завела с Джулианом разговор о браке, но он никак не отреагировал. Зачем что-то менять? Ведь Фиби всегда закрывала глаза на его любовные дела, понимая, что все рано или поздно кончится, и он вернется в лоно семьи.
И она, конечно же, была права. Инес знала, что существует определенный период, когда мужчина и женщина испытывают такое страстное влечение друг к другу, что брак возможен. Если они не поженились в этот момент, то уже никогда этого не сделают.
Джулиан крепко сидел у нее на крючке, и Инес поняла, что настал момент предъявить ультиматум.
– Брак, дорогой Джулиан, вот что мне нужно, – тихо сказала она. Они сидели за столом, накрытым красивой скатертью с бахромой, и ели цыпленка в винном соусе. – Мы должны пожениться.
– Милая девочка, ангел мой, это невозможно. Я ведь уже говорил тебе об этом, – сдержанно ответил Джулиан. – Фиби ни за что не позволит мне уйти, и мы с тобой оба это знаем. Дорогая, а разве нельзя оставить все как прежде? Я так счастлив с тобой, Инес!
– Нет, Джулиан, – твердо ответила она, понимая, что становится на довольно шаткий путь. Но, как расчетливая и проницательная женщина, она знала, что должна это сделать. – Иначе я больше не смогу с тобой встречаться.
– Ну почему же нет, мой ангел? – с искренним изумлением спросил Джулиан. – Мы же так сильно друг друга любим, Инес, я не вынесу разлуки с тобой!
Инес поняла, что ей придется действовать намного жестче, чем она предполагала. Она боготворила Джулиана и мечтала выйти за него замуж, она хотела жить с ним вместе. Единственная возможность добиться этого – безошибочно сыграть свою роль в игре, где на кон поставлено все. Джулиан был ценным выигрышем, и она это знала.
На следующий день Инес исчезла. Она собрала маленький чемоданчик и, не сказав ни слова, уехала на целую неделю. Потом она послала ему в театр короткую записку, сообщая, что находится в деревне, и указав номер телефона.
Он немедленно позвонил и стал умолять ее вернуться.
– Нет, Джулиан, нет. Я не могу начать снова с тобой встречаться, – решительно ответила Инес, хотя всем сердцем рвалась к нему. – Я слишком люблю тебя, чтобы сохранить отношения без брака. Мы должны забыть друг друга, дорогой.
– Нет! – заорал Джулиан, вне себя от мысли, что может ее потерять. – Ты не сделаешь этого, Инес, ты просто не можешь… Я схожу с ума без тебя. Где ты, скажи мне? Я приеду, я должен увидеть тебя, мой ангел. Сейчас же, немедленно, я должен…
– Нет, – мягко сказала Инес. – Нет, Джулиан. Либо свадьба, либо между нами все кончено. Мы вместе уже семь месяцев. Если мы теперь не поженимся, я должна буду пойти своей дорогой. И если без тебя, что ж, пусть так и будет.
Она повесила трубку, оставив Джулиана в совершенной беспомощности. Он понимал, что Инес права. Его брак с Фиби не более чем фарс. Он разведется с ней и женится ни Инес. Развод. Когда-то это должно было произойти. Почему бы и нет. Он любит Инес. В ней есть все, что ему правится в женщине.
Для Инес это время было жестоким испытанием. «Господи, пожалуйста, пусть это получится, – молилась она. – Пожалуйста, Господи». Она хотела быть с Джулианом всю жизнь. Она должна была быть с ним.
Когда Джулиан, в конце концов, во всем признался Фиби и сказал, что хочет развестись, Фиби пришла в неистовство. Она рвала и метала, швыряла драгоценные предметы и украшения. Она бросала в мужа фарфоровые пазы и другие сокровища, которые они так долго собирали. Эта буря продолжалась целый час. Она угрожала Джулиану самыми ужасными последствиями, если он ее бросит.
– Я подниму такой скандал, что ты будешь уничтожен. История с Кандидой, этой сучкой, которая пыталась покончить жизнь самоубийством, покажется тебе просто цветочками, – орала она. От злобы ее лицо стало уродливым и дряблым, а глаза наполнились слезами. – Теперь тебе уже никогда не быть сэром Джулианом Бруксом. Даже если ты получишь развод.
– Милая моя девочка, – сказал Джулиан, стряхивая с рукава осколок разбитой фарфоровой вазы и пытаясь сохранять спокойствие, – меня абсолютно не волнует то, что ты тут вытворяешь. Мне также наплевать на всякое рыцарство. Я актер, и это единственное, что меня действительно волнует.
– Ты не актер, – с презрением произнесла Фиби. – Ты просто шут. Когда ты впервые появился на экране в роли Карла II, в парике, который делал тебя похожим на дохлого пуделя, все просто покатывались со смеху и говорили, что ты так хреново играешь, что тебе не заработать на свое хреновое существование.
– Спасибо, Фиби, – спокойно ответил Джулиан. – Спасибо за твои добрые слова. Твоя безграничная преданность так трогательна.
– А эта французская шлюха, она умеет быть преданной?
– Да, – вздохнул Джулиан, – она умеет.
– А она знает, что ты педик?
Джулиан побледнел. В тех пор как в школе у него были нежные отношения с Уилсоном, он никогда больше этим не занимался, ни словом ни жестом не позволяя усомниться в том, что он настоящий мужчина. Однажды, в первые дни их брака, он признался Фиби в своем нежном отношении к тому мальчику. Как настоящая стерва, она ничего не забыла.
– Ну и что ты хочешь этим сказать? – холодно спросил он.
– Ничего, – прокаркала она, чувствуя, что ее яд попал в цель. – Абсолютно ничего, Джулиан.
Фиби никогда не подозревала его в этом, но, может быть, мужчина, с которым она прожила одиннадцать лет, действительно склонен к гомосексуализму? Ей всегда казалось, что Джулиан флиртует с сэром Криспином Пиком, когда они смеялись, обнимая друг друга. К сожалению, у нее не было никаких доказательств. Жаль, ведь это была бы прекрасная дубинка для Джулиана! Он не пережил бы клейма гомосексуалиста.
Любовь Джулиана к этой женщине была действительно искренней. Это-то и бесило Фиби. Каким бы плохим ни был их брак, он был ничем не хуже многих других театральных браков. Фиби всегда самоуверенно полагала, что, как и все их знакомые пары, они с Джулианом проживут всю жизнь вместе, пусть не слишком романтично, но зато так удобно и прилично. А теперь он хочет изменить всю ее жизнь ради какой-то любви. Любовь! Ну и идиотизм, думала она со злостью. Ее просто не существует. Это все, как говорит Ноэлль, просто дурная шутка.
Джулиан попытался успокоить Фиби, предложив ей огромную сумму денег. Он отдаст ей дом, мебель, картины – все, что они так тщательно собирали долгие годы совместной жизни. Он отдавал ей все в обмен на свободу и возможность жениться на Инес. Но Фиби отказалась.
И только Инес, в конце концов, смогла найти способ уговорить Фиби. Она долго размышляла над этой проблемой, анализируя все варианты, и пришла к выводу, что Фиби даст Джулиану свободу в обмен на проценты от его будущих заработков, причем пожизненные проценты. Она сказала Джулиану, чтобы он предложил ей десять процентов. Поразмышляв сутки, Джулиан пришел к жене с этим щедрым предложением.
– Двадцать процентов, – выпалила в ответ Фиби. – Это мое последнее слово.
– Пятнадцать, – устало вздохнул Джулиан.
– Ну ладно, так и быть, сукин сын, – презрительно фыркнула Фиби. – Пятнадцать процентов пожизненно, не забудь. Играй до самой смерти свою роль, любимый.
– Договорились, – сказал Джулиан, чувствуя, что с души упал тяжелый камень.
Наконец-то он освободился. Освободился от Фиби. Освободился, чтобы навсегда соединиться с Инес. Теперь он может лететь в Голливуд.
Глава 11
Рим
Умберто Скрофо с торжественным видом вошел в студию звукозаписи кинокомпании «Чинечита». Во рту торчала сигара, он шел походкой уверенного в себе человека, думая, что скоро закончатся съемки его фильма «Потерянный город». На улицах Рима, на Виа Венето, на пляжах Остин и Фреджене, где собирались люди, имеющие отношение к кино, и даже в коридорах соперничающей киностудии «Скалера» все говорили о том; что Умберто Скрофо, этот новичок в их мире, поймал удачу за хвост, что всего этого он добился благодаря своему труду. Ну, конечно, не совсем своему, потому, что сценарий написан Ирвингом Франковичем, а Дидье Арман помог достать большую часть денег, необходимых для съемок, но в фильме было имя Умберто, и это знали все.
Он самодовольно улыбался, наблюдая за игрой актеров внутри огромного, ярко освещенного юпитерами круга. Он относился к актерам, как хозяин, как будто все они принадлежали только ему и никому другому. Они все работали практически бесплатно. Даже Рамона, в конце концов, потребовала себе жалованье, хоть и небольшое. Это было нелегко. Люди, говорившие ему, что для того, чтобы прорваться в итальянский кинобизнес, надо быть просто танком, были не дураки. Ему пришлось немало побороться, чтобы заполучить этот сценарий. Понти, Де Сиза, Феллини и Висконти, казалось, одновременно отдали кому-то свои студийные площадки, всех мало-мальски толковых техников и операторов, все кинооборудование. Пришлось ему побороться и с американскими кинокомпаниями. Вместе с угасающими звездами тридцатых и сороковых годов они ринулись после войны в Италию. Они вкладывали миллионы долларов в дерьмо, самое настоящее дерьмо, и пользовались стопроцентным успехом только потому, что в титрах стояло имя какой-нибудь увядающей американской звезды, и сама картина считалась американской. Умберто видел, как бурно развивается итальянская киноиндустрия после войны, как растут доходы создателей фильмов. Он тоже хотел добиться успеха. О, кик он мечтал об этом, как стремился в далекий Голливуд! И он не сомневался, что в один прекрасный день он там окажется.
Умберто Скрофо с торжественным видом вошел в студию звукозаписи кинокомпании «Чинечита». Во рту торчала сигара, он шел походкой уверенного в себе человека, думая, что скоро закончатся съемки его фильма «Потерянный город». На улицах Рима, на Виа Венето, на пляжах Остин и Фреджене, где собирались люди, имеющие отношение к кино, и даже в коридорах соперничающей киностудии «Скалера» все говорили о том; что Умберто Скрофо, этот новичок в их мире, поймал удачу за хвост, что всего этого он добился благодаря своему труду. Ну, конечно, не совсем своему, потому, что сценарий написан Ирвингом Франковичем, а Дидье Арман помог достать большую часть денег, необходимых для съемок, но в фильме было имя Умберто, и это знали все.
Он самодовольно улыбался, наблюдая за игрой актеров внутри огромного, ярко освещенного юпитерами круга. Он относился к актерам, как хозяин, как будто все они принадлежали только ему и никому другому. Они все работали практически бесплатно. Даже Рамона, в конце концов, потребовала себе жалованье, хоть и небольшое. Это было нелегко. Люди, говорившие ему, что для того, чтобы прорваться в итальянский кинобизнес, надо быть просто танком, были не дураки. Ему пришлось немало побороться, чтобы заполучить этот сценарий. Понти, Де Сиза, Феллини и Висконти, казалось, одновременно отдали кому-то свои студийные площадки, всех мало-мальски толковых техников и операторов, все кинооборудование. Пришлось ему побороться и с американскими кинокомпаниями. Вместе с угасающими звездами тридцатых и сороковых годов они ринулись после войны в Италию. Они вкладывали миллионы долларов в дерьмо, самое настоящее дерьмо, и пользовались стопроцентным успехом только потому, что в титрах стояло имя какой-нибудь увядающей американской звезды, и сама картина считалась американской. Умберто видел, как бурно развивается итальянская киноиндустрия после войны, как растут доходы создателей фильмов. Он тоже хотел добиться успеха. О, кик он мечтал об этом, как стремился в далекий Голливуд! И он не сомневался, что в один прекрасный день он там окажется.
Глава 12
Лос-Анджелес
Доминик полюбила Голливуд, а Голливуд полюбил ее. Каждое утро по дороге на студию она с детским восторгом смотрела по сторонам из окна лимузина, на котором ее возили, и удивлялась той радости, которую приносил ей каждый новый день. Она обожала Калифорнию и думала, что хот-доги, гамбургеры, кино под открытым небом, дискотеки, пляжи Санта-Моники и яркое калифорнийское солнце это все, что есть самого прекрасного в мире. Но особенно ей нравилось общение с другими актерами и танцорами на репетициях в студии. Она смеялась над их шутками, не совсем их понимая, и много времени занималась английским. Она без конца репетировала свой страстный танец из «Легенды Кортеса». Доминик любила праздничную суету, которая царила в ресторанчике на съемочной площадке «Коламбиа пикчерз», где она постоянно встречала звезд кино. Но особенно ей нравилось телевидение: программы «Шоу Джекки Глисона», «Парад звезд» и «Шоу Милтона Берла». В Сен-Тропезе не было ни телевидения, ни хот-догов, ни фильмов – вообще ничего, что могло бы волновать и радовать. Кроме Гастона. Теперь ей совсем не хотелось возвращаться назад. Жизнь в Калифорнии была для нее чем-то необычайным. Она была здесь своей.
Гастон написал ей несколько полных страсти писем. Она писала и ему и своим родным длинные письма, но шли дни, и Сен-Тропез, семья и Гастон Жирандо все больше отдалялись от нее. Скоро она почти забыла, как он выглядит.
Только память о ночах, проведенных на Танго Бич, удерживала в ее воображении его смутный образ. Она вспоминала, как они лежали на полосатых матрацах, вдыхая аромат янтарного солнца, и как это волновало ее. А теперь ей приходилось работать, работать и работать, времени на развлечения практически не оставалось. Киностудия хотела сделать из нее новую звезду, и она всеми силами участвовала в этой работе.
Единственной ложкой дегтя в бочке голливудского меда была ее наставница. Странная, как будто мертвая, матовая кожа, серебряные волосы, черные печальные глаза на прозрачном лице – все это заставляло окружающих чувствовать себя с Агатой неуютно. Ее лицо говорило о пережитых страданиях, глаза были вечно грустными, ей нечему было радоваться. Ее одежда была старомодной, блеклой и неряшливой. Никто в Калифорнии так не одевался. Она вела себя спокойно, находясь как бы в полусне. Ни Доминик, ни другие люди не могли даже догадаться, что Агату очень волнует ее жизнь в Лос-Анджелесе, так умело она скрывала свои чувства.
В Доминик же просто бурлила жизнерадостная энергия. В джинсах «Левис» и клетчатой рубашке, с собранными на затылке в хвостик длинными волосами она совершенно американизировалась, одеваясь по американской моде и следуя американским обычаям. Тем душным ноябрьским утром, когда они направлялись в студию на первую в ее жизни примерку, она буквально сгорала от нетерпения.
– О, Агата, я так волнуюсь, что почти не могу дышать! Это моя первая примерка… Как ты думаешь, все будет хорошо?
Агата не ответила, а машина тем временем въехала па территорию студии. Доминик зачарованно смотрела на расхаживающих вокруг знаменитостей. На всех была зимняя одежда, ужасно нелепая в калифорнийской жаре и влажности.
Направляясь в костюмерную, они проехали еще несколько улиц, совершенно не похожих друг на друга. Вот многоквартирный нью-йоркский дом девятнадцатого века, а рядом – точная копия лондонской Итон-сквер, где в мельчайших подробностях воспроизведены дома в стиле «английский ампир», платаны и какой-то золотистый кустарник. Чуть дальше средневековая французская деревушка с вымощенными булыжником улицами. В узких переулках натянуты бельевые веревки с сохнущим на них бельем. Все это выглядело так натурально, что Агата и Доминик вдруг испытали чувство острой ностальгии по Сен-Тропезу. Наконец они добрались до костюмерной, которая оказалась простым зданием, сколоченным из грубых досок, с облупившейся коричневой краской.
Доминик полюбила Голливуд, а Голливуд полюбил ее. Каждое утро по дороге на студию она с детским восторгом смотрела по сторонам из окна лимузина, на котором ее возили, и удивлялась той радости, которую приносил ей каждый новый день. Она обожала Калифорнию и думала, что хот-доги, гамбургеры, кино под открытым небом, дискотеки, пляжи Санта-Моники и яркое калифорнийское солнце это все, что есть самого прекрасного в мире. Но особенно ей нравилось общение с другими актерами и танцорами на репетициях в студии. Она смеялась над их шутками, не совсем их понимая, и много времени занималась английским. Она без конца репетировала свой страстный танец из «Легенды Кортеса». Доминик любила праздничную суету, которая царила в ресторанчике на съемочной площадке «Коламбиа пикчерз», где она постоянно встречала звезд кино. Но особенно ей нравилось телевидение: программы «Шоу Джекки Глисона», «Парад звезд» и «Шоу Милтона Берла». В Сен-Тропезе не было ни телевидения, ни хот-догов, ни фильмов – вообще ничего, что могло бы волновать и радовать. Кроме Гастона. Теперь ей совсем не хотелось возвращаться назад. Жизнь в Калифорнии была для нее чем-то необычайным. Она была здесь своей.
Гастон написал ей несколько полных страсти писем. Она писала и ему и своим родным длинные письма, но шли дни, и Сен-Тропез, семья и Гастон Жирандо все больше отдалялись от нее. Скоро она почти забыла, как он выглядит.
Только память о ночах, проведенных на Танго Бич, удерживала в ее воображении его смутный образ. Она вспоминала, как они лежали на полосатых матрацах, вдыхая аромат янтарного солнца, и как это волновало ее. А теперь ей приходилось работать, работать и работать, времени на развлечения практически не оставалось. Киностудия хотела сделать из нее новую звезду, и она всеми силами участвовала в этой работе.
Единственной ложкой дегтя в бочке голливудского меда была ее наставница. Странная, как будто мертвая, матовая кожа, серебряные волосы, черные печальные глаза на прозрачном лице – все это заставляло окружающих чувствовать себя с Агатой неуютно. Ее лицо говорило о пережитых страданиях, глаза были вечно грустными, ей нечему было радоваться. Ее одежда была старомодной, блеклой и неряшливой. Никто в Калифорнии так не одевался. Она вела себя спокойно, находясь как бы в полусне. Ни Доминик, ни другие люди не могли даже догадаться, что Агату очень волнует ее жизнь в Лос-Анджелесе, так умело она скрывала свои чувства.
В Доминик же просто бурлила жизнерадостная энергия. В джинсах «Левис» и клетчатой рубашке, с собранными на затылке в хвостик длинными волосами она совершенно американизировалась, одеваясь по американской моде и следуя американским обычаям. Тем душным ноябрьским утром, когда они направлялись в студию на первую в ее жизни примерку, она буквально сгорала от нетерпения.
– О, Агата, я так волнуюсь, что почти не могу дышать! Это моя первая примерка… Как ты думаешь, все будет хорошо?
Агата не ответила, а машина тем временем въехала па территорию студии. Доминик зачарованно смотрела на расхаживающих вокруг знаменитостей. На всех была зимняя одежда, ужасно нелепая в калифорнийской жаре и влажности.
Направляясь в костюмерную, они проехали еще несколько улиц, совершенно не похожих друг на друга. Вот многоквартирный нью-йоркский дом девятнадцатого века, а рядом – точная копия лондонской Итон-сквер, где в мельчайших подробностях воспроизведены дома в стиле «английский ампир», платаны и какой-то золотистый кустарник. Чуть дальше средневековая французская деревушка с вымощенными булыжником улицами. В узких переулках натянуты бельевые веревки с сохнущим на них бельем. Все это выглядело так натурально, что Агата и Доминик вдруг испытали чувство острой ностальгии по Сен-Тропезу. Наконец они добрались до костюмерной, которая оказалась простым зданием, сколоченным из грубых досок, с облупившейся коричневой краской.