Каждую пятницу во время ленча, элегантно одетая в один из сшитых ею самой нарядов, она брала толстую пачку банкнот и шла в банк «Кутс» на Стрэнде, где торжественно вручала их клерку, чтобы он положил их на ее быстро растущий счет. Это Ив открыл ей счет в престижном банке, чьими клиентами были не только члены королевской семьи, но и некоторые клиенты Инес. Для нее до сих пор было загадкой, как Иву удалось этого добиться, потому что для банка «Кутс» хорошая репутация его клиентов была так же важна, как и их благосостояние.
   Ей доставляло огромное удовольствие предъявлять чеки банка «Кутс», когда она заходила в фешенебельный Берлингтон-пассаж или в магазины на Бонд-стрит, чтобы сделать покупки. Никто из продавцов, естественно, не мог даже представить, что эта элегантная женщина, такая молодая и красивая, была всего лишь проституткой. Она одевалась и вела себя как леди. Хотя Инес было всего девятнадцать лет, у нее были манеры и опыт зрелой женщины; она гордилась своей спокойной элегантностью, которая говорила о хорошем воспитании и врожденной привычке к богатству. Это было одно из тех качеств, которые больше всего интриговали клиентов, когда они приглашали ее на обед в клубы «400», «Каприс» или «Золотой петух». В своих прекрасно сшитых роскошных нарядах она, казалось, имела больше прав принадлежать к этому обществу, чем многие из находившихся там матрон, одетых в довоенные, вышедшие из моды платья. Как только Инес оказывалась в мягком уюте этих фешенебельных заведений, она сразу же ловила на себе завистливые взгляды. Как настоящей француженке, Инес было присуще умение хорошо одеваться. У нее всегда были красивые и модные наряды, большую часть которых она сшила сама. Днем Инес бездельничала. Иногда она прогуливалась по Шафтсбери-авеню до театра «Куинз» или «Глобус», где смотрела последние постановки Теренса Реттигана, Ноэля Коуарда или Эмлин Уильямса, проходила мимо театра «Уиндмилл», на фасаде которого были расклеены фотографии полуобнаженных шоу-девочек и смешных комиков.
   Теперь Инес не думала о себе как о проститутке, а только как о куртизанке, и она научилась хорошо играть эту роль. Она решила оставить темными свои когда-то светлые волосы. Они обрамляли ее бледное лицо с высокими скулами, раскосыми, как у кошки, голубыми глазами и изящным подбородком. Инес немножко подросла, ее фигура стала стройной и грациозной, ноги безупречными, а грудь просто великолепной. Хорош был холмик золотых лобковых волос, выбритых в форме сердечка, что еще больше очаровывало ее клиентов.
   Куртизанка. Инес нравилось это слово. Куртизанка – это тайна в жизни мужчины, она знает все о его делах, хорошо его понимает. Она знает, что его жена любит в постели, а что нет, знает, в какой школе учатся его дети и даже кем они хотят стать, когда вырастут. Она знает, какие вина предпочитают мужчины, насколько сухим должен быть мартини, что такое виски с содовой. Она знает их любимые блюда и иногда прекрасно готовит их для некоторых своих клиентов. Она знает, какие книги он читает, какие смотрит пьесы, каким видом спорта занимается, какую политику поддерживает, но самое главное, она знает, что его возбуждает в постели.
   Инес легко угадывала, что мужчина предпочитает в сексе. Чаще всего это было то, что он мог получить и от своей жены, кроме орального секса, которым, по наблюдениям Инес, английские жены не очень-то любили заниматься. Она овладела этим в совершенстве благодаря Иву. Большинство женщин хотят доставить удовольствие своим мужьям, но им часто не хватает времени или умения.
   Неумелая женщина часто становится причиной того, что мужчина перестает на нее реагировать. Инес уже привыкла выслушивать жалобы своих клиентов на то, что их жены «лежат как каменные, и от них не дождешься никакого ответа». Она могла за несколько минут заставить мужчину испытать оргазм. Когда мужчины целовали ей грудь или холмик Венеры, погружая свои пальцы и языки в самые интимные места, Инес прекрасно им подыгрывала. Ее клиенты были уверены, что действительно возбуждают ее, и это распаляло их еще больше. Они возвращались к ней и часто говорили о ней своим друзьям. Она была разборчива. Инес никогда не забывала об извращениях итальянского генерала и в своей уютной, хорошо обставленной квартире сначала расспрашивала будущих клиентов внимательно и строго, как будто она была герцогиней, нанимающей на работу горничную.
   Она принимала у себя политиков, членов парламента, аристократов, промышленников, финансистов – людей, занимающих положение в обществе. Рекомендации были чрезвычайно важны. Большинство были от нее в восторге, и ей уже не раз делали предложение. Инес была готова к этому, но понимала – чтобы выйти замуж, она должна полюбить. Ее преследовали мечты о настоящей любви. Она еще думала об Иве, мечтала о нем, о его смехе, его обаянии, его лукавых глазах и мягких волосах. Порой во сне ей являлся убитый ею апрельским утром итальянец, она вскакивала с криком, снова переживая весь этот ужас. Инес никогда не позволяла мужчине проводить в ее постели больше недели и лишь с избранными клиентами она могла позволить себе провести выходные. В поисках любви Инес изучила все мужские слабости, и чем больше она видела их недостатки, тем меньше верила, что сможет когда-нибудь найти себе достойного спутника. Свободные вечера она проводила за швейной машинкой, трудясь над вельветовым костюмом «от Мэгги Роуфф», который скопировала с «Вог». Теперь Инес не тяготило одиночество, у нее не было никого – ни любимого мужчины, ни близкой подруги, ни даже кота.
   Из своего окна она могла слышать неистовые крики пирующих людей, которые пели, смеялись и радостно улюлюкали.
   Доносившийся из радиоприемника взволнованный голос комментатора Би-би-си был весел. Би-би-си вещала во всех европейских столицах, так что люди там могли сейчас слышать, как празднует победу свободный мир.
   Она спокойно работала, слушая сообщение из Парижа. Диктор рассказывал о неистовой радости французов. Когда он начал любовно описывать красоту освещенного со всех сторон собора Нотр-Дам, сиявшего, как сказочный дворец, и окруженного со всех сторон парижанами, поющими «Марсельезу», слезы хлынули из глаз Инес впервые с тех пор, как ее бросил Ив.
   – Париж, – шептала Инес, кромсая ткань и вдевая нитку в иголку, – Париж. Увижу ли я тебя еще хоть раз?

Глава 14

   Калабрия, 1945 год
   Умберто Скрофо вернулся в свою деревеньку в Калабрии очень богатым человеком. На все то, что он награбил во время войны, он мог теперь купить себе землю для постройки огромного дома в самой высокой части этого гористого края. Почва здесь была твердая, каменистая, плохо поддающаяся обработке. Жили здесь в основном бедняки, и у Умберто не было недостатка в дешевой рабочей силе, чтобы возделывать его землю.
   Благодаря огромным суммам, вложенным в недвижимость, Скрофо стал влиятельным человеком в Калабрии. Правда, его влияние не было таким всеобъемлющим, как власть «коза ностры», которая все так же железной рукой правила жизнью и судьбами людей. Однако у Скрофо было достаточно власти, чтобы обеспечить себе ту безмятежную жизнь, к которой он так долго стремился.
   Внутри своей крепости он построил маленький кинозал, где наслаждался последними голливудскими фильмами. Большинство ночей он проводил в одиночестве в обитой вельветом комнате, внимательно разглядывая фотографии молодых блондинок, которыми страстно хотел бы обладать: молодые невинные девушки, вроде Бониты Грэндвилл, Джун Хавер, Мэри Бис Хьюджес, возбуждали его больше всего. Юные девушки, производившие впечатление зрелых женщин. Часто, когда он разглядывал фотографии, его крошечный член становился твердым, и Умберто мастурбировал.
   Из-за того случая с французской проституткой Скрофо теперь редко занимался любовью. Черноволосые женщины Гидры с их оливковой кожей не привлекали его, он предпочитал предаваться своим тайным мечтам.
   Помимо голливудских фильмов у него была большая коллекция фильмов о гомосексуалистах и лесбиянках, сделанных в Скандинавии. Свежие северные красавицы, резвящиеся обнаженными в бассейнах, саунах и деревенских речушках, всегда сильно возбуждали его.
   Однажды после обеда, уместив необъятное тело на огромной кушетке, он просматривал каталог Кристи. Вдруг он заметил в окне молодую блондинку изумительной красоты, которая ухаживала за его клумбами. Она подняла глаза и, увидев, что он на нее смотрит, залилась краской и отвела взгляд в сторону. Скрофо почувствовал, что ее красота и невинность возбуждают его. Впервые за много лет Умберто почувствовал такое сильное влечение к женщине и решил действовать.
   Наведя справки, он узнал, что она племянница его садовника. Ее родители погибли в автокатастрофе, и садовник с женой взяли ее к себе. Ее звали Сильвана, и ей было семнадцать лет.
   Умберто устроил так, что девушке дали работу в доме, она стала горничной. В ее обязанности входило стирать пыль и ухаживать за произведениями искусства, которые стояли на столах и в стеклянных шкафах его виллы.
   Каждый день Сильвана весело принималась за работу, что-то тихо напевая про себя, и на ее изогнутых нежно-розовых губах играла улыбка. Всякий раз, когда Сильвана ловила на себе пристальный взгляд Скрофо, она заливалась краской.
   Вскоре он буквально бредил этой девушкой, мог думать только о ее груди, ее невинных серых глазах, о нежных изгибах тела под простым платьицем из голубого ситца. У одной из деревенских портних он заказал ей другой костюм, французского фасона, он видел такой в кино. Надев его первый раз, Сильвана смутилась, но синьор настоял… в конце концов, он был ее уважаемым хозяином.
   Однажды в полдень Сильвана вошла в гостиную Скрофо, перед этим робко постучав в дверь. На ней были прозрачные черные чулки, короткая черная юбка с оборками, белый чепчик с кружевом на роскошных золотистых локонах – такой, наверное, носили женщины во времена Буше. Она стала на колени, чтобы стереть пыль с узкой полки, прикрепленной к стене, и Умберто испытал танталовы муки, увидев ее ажурные трусики и пышные белые ляжки выше черных чулок.
   Он шагнул к двойной двери, тихонько прикрыл ее и повернул ключ в замке. Сильвана была занята протиранием драгоценного позолоченного столика, и, когда Умберто, тихо подкравшись сзади, начал лапать ее за грудь, она в ужасе закричала.
   – Нет, пожалуйста, нет, синьор, – хныкала она, и ее перепуганные глаза возбуждали Скрофо еще больше, ему казалось, что его крошечный член вот-вот прорвет штаны.
   – Да, да, моя дорогая, да, и прямо сейчас, – дребезжащим голосом говорил он, хрипя и напрягаясь. Разорвав блузку, он обнажил ее девичью грудь с упругими розовыми сосками, от которой у него просто потекли слюнки. – Я должен обладать тобой, Сильвана, должен. Будь хорошей девочкой, я не сделаю тебе больно.
   Ее душераздирающие крики возбуждали его еще больше, и он повалил Сильвану на яркий абиссинский ковер. Бархатные занавески защищали комнату от солнечного света, а толстые каменные стены не пропускали ни одного звука.
   Огромное тело Умберто придавило Сильвану к полу, и никто не слышал ее криков, пока он насиловал ее весь оставшийся день. Кровь залила ей все лицо и спину из-за того, что он бил ее, и, к счастью для себя, через некоторое время она потеряла сознание. Она напоминала ему ту французскую проститутку в Париже, и это заставляло его мучить Сильвану еще больше.
   – Шлюха, – зло бросил он и стал наносить пощечины по ее безжизненному лицу. – Дешевая шлюха, ты этого заслуживаешь.
   Наконец он кончил. Сильвана, как тряпичная кукла, лежала у камина. Ее одежда превратилась в лохмотья, лицо было в синяках, она едва дышала от слез и побоев, все тело было залито кровью. Умберто холодно посмотрел на нее, застегивая молнию на брюках. Сильвана открыла глаза и затравленно посмотрела на него. Теперь она вызывала у него только отвращение. Желания больше не было, она была похожа на сломанную игрушку.
   – Синьор, помогите мне, пожалуйста, – ползя по ковру, сказала она. Слова с трудом срывались с распухших изувеченных губ.
   – Пошла вон, – резко сказал Умберто, вытирая свою вспотевшую лысую голову шелковым платком и приводя одежду в порядок. – Вон, и немедленно. – Он отвернулся от нее и, удовлетворенно улыбнувшись, налил себе бренди. – Я с тобой закончил, маленькая шлюха.
   В душе он торжествовал. Он еще кое-что мог, и довольно неплохо. Впервые за два года он сделал такое с женщиной. После того как эта тварь в Париже чуть не убила его и лишила большей части сексуальных желаний. Но той юной проститутке не удалось довести дело до конца. Он все еще оставался мужчиной, этакий жеребец, производитель, несмотря на крошечный пенис, который так веселил девушек, когда он в молодости пытался заняться с ними любовью.
   А он и сейчас молодой, разве не так? Скрофо стал прихорашиваться у зеркала, стараясь не замечать расплывшиеся черты лица, толстые губы и короткую шею с широким шрамом. Он видел только копию Бенито Муссолини: солдат, патриот и властный мужчина, неотразимый для женщин. Увы, теперь Бенито мертв; его позорно казнил свой собственный народ. Однако Умберто слишком любил себя, чтобы долго горевать о безвременной кончине Муссолини. Его сексуальная энергия вновь достигла своего пика и стала неимоверной. Сейчас он мог бы удовлетворить еще одну женщину. Много женщин. Он не думал о Сильване: то, что он обладал ею, не играло для него никакой роли – она была ему безразлична. Но у нее могут быть хорошенькие подружки, сестричка или кузина. Он обязательно узнает это.
   Следующей ночью, когда Умберто мирно спал в своей ампирной кровати с балдахином, которая, по слухам, принадлежала когда-то Наполеону, закрытые на замок двери распахнулись и в спальню вошли четверо мужчин в надвинутых до бровей шляпах. Не говоря ни слова, они встали по обе стороны кровати и схватили его, продолжая молчать, даже когда он стал хриплым голосом звать на помощь. Куда все подевались? Почему никто не отзывается? Где все его телохранители? Где прислуга? Но на его крики так никто и не ответил, когда бандиты поволокли его по мраморным ступенькам лестницы, в доме было темно и тихо как в могиле. Они протащили его по ухоженным лужайкам сада, призрачно-зеленым в лунном свете, и спустились вниз на усеянный крупной галькой пляж.
   Подвывая от страха, с побагровевшим шрамом и изрезанными в кровь об острые камни ногами, Умберто испытал неведомый дотоле ужас.
   Ему туго стянули веревкой руки и ноги и бросили в стоящую на берегу маленькую рыбацкую лодку. Четверо мужчин забрались в другое суденышко и стали буксировать крошечную посудину с Умберто прямо в открытое море, навстречу опасным течениям, которые несли свои воды в сторону, противоположную берегу. В отраженном свете луны было видно, как они ухмыляются, однако глаза их оставались холодными.
   – Что вы делаете? – задыхался Умберто, чувствуя, как сильно стянута его шея. – Куда вы меня тащите?
   – Мы посылаем тебя на смерть, подонок, – прорычал их предводитель, – умирать, свинья, умирать в одиночестве и страхе. И, если ты выживешь и посмеешь вернуться в эти края, мы найдем тебя и убьем, причем так, что ты пожалеешь о том, что появился на свет, это мы тебе обещаем.
   Один из них отцепил буксирный трос, и быстрое течение понесло Умберто в море.
   – Зачем? Зачем вы это делаете? – скулил он. – Что я такого сделал?
   – Это за Сильвану, – выкрикнул самый высокий из них, – мы ее кровные братья. Если ты вернешься в Калабрию, мы отрежем тебе яйца, запихнем в рот, а потом убьем, и ты будешь умолять нас сделать это, перед тем как мы с тобой покончим. Антонио Ространни дал нам на это свое благословение, и он хочет это видеть. – Они грубо рассмеялись. Умберто похолодел. Ространни – самое грозное имя во всей южной Италии. Крестный отец мафии, чье слово – неписаный закон. И, если эта девушка, Сильвана, действительно имеет покровителя в «коза ностре», он может считать, необычайным везением, что ему сразу не перерезали горло, пока он спал.
   Лодку относило все дальше в открытое море, а четверо мужчин неподвижно сидели в своей шлюпке, наблюдая за посудиной Скрофо. Потом Умберто заметил весла, глиняный кувшин с водой и несколько сухих бисквитов – еда на несколько дней, да и понадобится она ему только в том случае, если он сумеет избавиться от веревок, которые так туго стянули запястья, что кисти рук уже онемели.
   – Куда же я поплыву? – прошептал он. – Я же не выживу в этой лодке. Как мне спастись?
   – Пошел к черту, – усмехнулся главарь, пока лодки все больше удалялись друг от друга. – Твое место в аду, с извращенцами и другим дерьмом, плыви туда, свинья.
   Неожиданное исчезновение ненавистного Умберто Скрофо стало праздником для всей маленькой деревеньки. Хотя люди и подозревали, что тут что-то нечисто, ни один человек из многочисленной обслуги Скрофо не сказал, что он что-то видел или слышал той ночью, когда Скрофо так таинственно исчез. Несмотря на настойчивые поиски полиции, никаких следов Умберто обнаружено не было. Несколько месяцев спустя остатки маленькой рыбацкой лодки обнаружили на берегу в северной части итальянского континента. Лодка была разбита на куски, в ней лежали только какие-то лохмотья, которые полиция идентифицировала как одежду Скрофо. В связи с этим происшествием Умберто Скрофо был официально объявлен погибшим.
   Его роскошный особняк был продан, а великолепные вещи разделены между оставшимися калабрийскими родственниками. Двоюродные братья и сестры, тетушки и дядюшки, которые насмехались над ним и презирали его, когда он был ребенком, оказались теперь наследниками чудесных картин и всего того, что награбил Скрофо, что он вывез из Парижа и с Гидры.
   Заупокойная месса, на которой присутствовали все родственники, прошла со всеми формальностями, однако нельзя было сказать, что хоть кто-то оплакивал его. Очень скоро он был окончательно забыт всеми, кроме Инес Джиллар и Николаса Станополиса. Они по-прежнему помнили о нем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

   Электра знала, что жизнь в Америке не будет для нее легкой. Николас вызвал ее три месяца спустя после своего прибытия, и теперь, увидев его высокую жилистую фигуру, прислонившуюся к стойке в зале ожидания аэропорта Лос-Анджелеса, она была вне себя от радости.
   – Николас, о, мой дорогой, я не могу поверить, что это действительно ты, – в восторге сказала она, бросившись в его объятия.
   Но встретил ее Николас неожиданно сдержанно.
   – В чем дело, дорогой? – удивленно спросила она, когда он с явным смущением высвободился из ее объятий.
   – Электра, позволь познакомить тебя с Эрролом, – сказал он по-гречески, указывая на огромного чернокожего мужчину, одетого в темно-красную униформу, которая была богато расшита и украшена золотыми галунами.
   – Добро пожаловать в Лос-Анджелес, миссис Ники, – расплылся в широкой улыбке стоящий навытяжку негр. – Очень рады видеть вас здесь. Наш мистер Ник тает буквально на глазах. Все время только о вас и говорит.
   – Это Эррол, шофер дяди Спироса. Дядя одолжил нам на сегодня свой личный автомобиль. Он хочет, чтобы ты получила полное удовольствие от приезда в эту чудесную страну.
   Электра молча покачала головой, сожалея, что Николас не пришел ее встречать один. Шофер выглядел необычайно доброжелательным, но Электра была очень застенчива, и ей хотелось бы встретиться с мужем без посторонних.
   Носильщик быстро пронес ее багаж, состоящий из одного-единственного потрепанного чемодана, через толпу, а они тем временем вышли на тротуар, и Электра даже рот открыла от удивления. У обочины стояла самая длинная черная машина, какую она когда-либо видела в своей жизни. На Гидре не было никакого транспорта, поэтому она вообще не видела никаких машин до приезда сюда, только когда бывала в Афинах. Она испугалась оживленных улиц, по которым на бешеной скорости мчались автомобили и автобусы, и пешеходов, которые, смеясь, казалось, бросали вызов смерти, пробегая мимо машин.
   – Пошли, Электра. – Она подумала, что голос Ника стал более властным, чем раньше. – Поторопись и перестань таращить глаза. Мы должны добраться домой засветло. Тетушка Олимпия приготовила настоящий греческий пир в честь твоего прибытия.
   Электра неуклюже забралась на глубокое и темное заднее сиденье «кадиллака» и почувствовала, что ее юбка задралась выше колен. Дико покраснев, она одернула ее и забилась в угол, с тревогой следя через заднее стекло, не забыл ли носильщик о ее чемодане.
   Ник легко сел в автомобиль и крепко обнял жену. Он взял ее за руку и несколько минут возбужденно говорил с ней на родном языке, но потом увлекся беседой с Эрролом. Тот, видимо, рассказывал что-то забавное, и они громко смеялись. Электра откинула голову на роскошную кожаную обивку сиденья, и устало прикрыла глаза. Она не спала несколько дней. Это путешествие в Калифорнию было долгим и изматывающим, но она наконец-то добралась до другого конца света. Электра надеялась, что она так же быстро станет американкой, как и ее любимый муж, который покинул Гидру всего три месяца назад.
   Олимпия Макополис была душевной, по-матерински доброй и спокойной женщиной, такой же, как все женщины Гидры. С ней Электра сразу же почувствовала себя как дома. Несмотря на состояние и положение ее мужа в Голливуде, миссис Макополис настояла на том, чтобы самой все приготовить, и сейчас на длинном обеденном столе стояли всеми любимые национальные блюда. Разнообразные овощные салаты, рыбные блюда под соусами, виноградные листья с рисом и мясом, нежная ягнятина с баклажанами, сочный салат-латук, посыпанный маленькими, в форме кубиков, кусочками козьего сыра, перемешанного с овощами, баклажанами и маслом, свежевыпеченный хлеб, аромат которого смешивался с запахом чеснока, это был специальный острый соус, такой пахучий, что считалось неприличным есть его перед выходом из дому, если, конечно, его не ели все окружающие. Кувшины с охлажденным белым вином ставили на стол как раз в тот самый момент, когда Олимпия услышала скрип колес лимузина на гравиевых дорожках.
   – Добро пожаловать, моя дорогая Электра. Я так рада, наконец, увидеть доченьку моей золовки, – сказала старая гречанка, тепло обнимая Электру и чувствуя мгновенно возникшую любовь к этой робкой девушке. – Проходи, проходи, мы сядем за стол прямо сейчас, ты, должно быть, сильно проголодалась, – Она одобрительно посмотрела на пышную фигуру Электры, ее полную грудь. Электра была совершенно не похожа на худенькую, стройненькую и очень милую Вики Золотос, ее племянницу, которая стала уже американкой до мозга костей.
   – Вики, это Электра, моя жена, – гордо сказал Николас.
   – Ужасно рада встретиться с тобой, дорогая. Ники о тебе так много говорил, – тараторила Вики. Ее блестящие светлые волосы, подстриженные «под мальчика», зеленый габардиновый костюм, туго перетянутый ремнем, и маленькая шапочка в тон, надвинутая на глаза восхитительного бирюзового цвета, все это напомнило Электре модную вклейку из журнала «Вог».
   Электра притихла. Она не поняла ни одного сказанного Вики слова, хотя Ники, чувствующий себя вполне уверенно, быстро их ей перевел.
   – Вики тоже работает в отделе корреспонденции на студии, – быстро сказал он. – Ее отец работает в личной охране дяди Спироса. Она только что закончила университет. Мама у нее гречанка, она двоюродная сестра дяди Спироса. Вики помогает мне учить английский, и мы оба рабы киностудии, на так ли, Вики? – Он доверительно улыбнулся красивой девушке, рядом с которой Электра чувствовала себя грубой, неприметной и старомодной. Длинная шерстяная юбка, грубые фильдеперсовые чулки Электры и ее ужасные башмаки – все это не шло ни в какое сравнение с обтянутыми тонкими нейлоновыми чулками ножками этой американской красавицы, ее скульптурной грудью и умело накрашенным лицом. И хотя Электра знала, что они ровесницы, рядом с Вики она чувствовала себя ужасно некрасивой и несуразной.
   Олимпия жила в Калифорнии уже тридцать лет, но в душе оставалась простой греческой женщиной. Вид Электры, такой маленькой, напуганной и подавленной всей этой роскошью чужого мира, напомнил ей себя, какой она была тридцать лет назад, и Олимпия твердо решила помочь этой малышке побыстрее адаптироваться к американскому образу жизни.
   Гораздо позже, ночью, когда Николас нежно раздел жену, ласково нашептывая ей страстные слова на родном языке, Электра почувствовала, что наконец ее напряжение начинает спадать. Утомленные мышцы постепенно расслабились, пока чувственные пальцы мужа мягко ласкали ее тело. Руки Николаса нежно гладили ее грудь, а пальцы мягко, как крылья бабочки, касались сосков, заставляя ее буквально задыхаться от удовольствия. Николас, ее муж, единственный мужчина в ее жизни и единственный, кого она вообще любила, по-прежнему принадлежал ей. Он любил ее. Теперь ей нечего было бояться в Америке.